Текст книги "Покушение"

Глава 46

Подполье предложило Круклису несколько дней не покидать конспиративной квартиры Виксны. Круклис вынужден был отнестись к этому предложению как к приказу. Но потребовал, чтобы связной приходил к нему каждый день и информировал его обо всем, что творилось в городе, а также о том, как выполняются его задания. Таким связным стал Тальцис. После встречи Круклиса он действительно был задержан, двое суток просидел в комендатуре, но за неимением улик был выпущен.

После покушения на Гитлера оккупационный режим в Риге значительно ужесточился. Закрылись некоторые увеселительные учреждения, но рынок остался. И Виксна, державший там рыбную лавку, пропадал на нем целыми днями. Это было в интересах подполья. А Тальцис, работая у него скупщиком, целыми днями мотался по всему городу, по всем рыбачьим пристаням. И это тоже очень было нужно подполью, потому что он все видел, все слышал, мог встретиться, с кем надо, и передать, что требовалось. Но в эти дни стало трудно работать и ему. В городе шли повальные облавы. Гестапо выискивало крамолу. Тальцис боялся ненароком навести на квартиру Виксны ищеек и сказал об этом Круклису.

– Очень опасно. Очень. Я не буду ходить к вам каждый день. Мы за вас, товарищ Сергеев, головой отвечаем.

Круклис в ответ невольно улыбнулся. Ему была понятна озабоченность рижских товарищей, и в то же время он совершенно не мог согласиться с доводами своего связного.

– Во-первых, дорогой Вилис, мы все прежде всего отвечаем за дело, которое нам поручили. А во-вторых, любая опасность – это совсем не повод для того, чтобы прекратить работу. Летчики, которые доставили меня сюда, рисковали в сто раз больше, чем мы с вами. Они точно летели к черту в зубы. Скажите, Вилис, кто-нибудь там, за линией фронта, или здесь мог дать им хоть маленькую гарантию в том, что они в этом проклятом тумане не сядут прямо на палубу немецкого сторожевика или какой-нибудь другой посудины, еще пострашней? Не мог! И тем не менее они и секунды не раздумывали, садиться им на воду или нет. А вы говорите – опасность. Да если бы ее не было, разве я прилетел бы сюда? Разве я понадобился бы тут?

Связной молчал. Он лишь выполнял указания своего руководства. Уж он-то рисковал больше всех. А секретарь подпольного комитета партии прямо сказал, что товарищу Сергееву должна быть оказана самая всесторонняя поддержка. И рижские рыбаки оберегали его.

– Конечно, мы не могли предвидеть, что они сами попытаются убрать своего бесноватого фюрера, – продолжал Круклис. – И не могли предполагать, что обстановка вот так значительно усложнится. Но передай Лаймонту, что я не имею возможности сидеть у моря и ждать погоды.

– Хорошо, товарищ Сергеев. Я понял ваше указание, – ответил тогда Тальцис.

Однако на следующий день он не появился. А через день неожиданно рано пришел сам Береонс.

– Ну как вы тут, дорогой товарищ Сергеев? – крепко пожимая Круклису руку, обеспокоенно спросил он.

– Великолепно! – всплеснул руками Круклис. – Лучше не придумаешь! Если начальство узнает, как я тут проводил время, оно справедливо запишет, что отпуск за сорок четвертый год я полностью отгулял.

– Ну, зачем такой сердитый юмор, товарищ Сергеев? Работа уже началась. Я как раз принес первую деловую информацию, – добродушно улыбнулся Берсонс. – Вы знаете, все получилось, как в пословице: на ловца и зверь бежит.

– Вот как? Все равно не одобряю такой пассивный метод охоты, – все еще недовольно ответил Круклис. – Но уж раз прибежал так прибежал. И что же за зверь?

– Вчера у меня была встреча с одним нашим товарищем. Он работает сейчас в пошивочном ателье. Такой же хозяин, как и я. Так вот, он сообщил, что к нему уже второй раз приходит человек с запиской от самого штурмбаннфюрера Краусса. И уже второй раз делает срочный заказ на пошив кожаного пальто. И при этом не совсем обычного, – рассказал Берсонс.

– От самого Краусса? – внимательно выслушав сообщение, переспросил Круклис.

– Именно. От самого начальника «Русланд-Норда». Вот она, – сказал Берсонс и из подкладки шляпы вынул вчетверо сложенный листок бумаги.

Круклис развернул ее. На ней по-латышски на машинке было напечатано следующее: «Хозяину ателье. Примите заказ и срочно изготовьте кожаное пальто из материала заказчика по указанному им фасону и дополнительным его требованиям. Оплата будет произведена немедленно. Штурмбаннфюрер Краусс». И дата: «03 марта 1944 г.».

– Так, сам начальник «Русланд-Норда» печется о каком-то клиенте. Любопытно, – вернул записку Берсонсу Круклис. – И вы говорите, что это делается уже второй раз?

– Да. По этой записке, как вы видите, шили первый раз, в марте. А два дня тому назад тот же человек пришел в ателье с аналогичной запиской снова. Мы сравнили тексты – полное совпадение. Только дата, естественно, другая. Я принес старую. А то вдруг новую они захотят забрать, – объяснил Берсонс.

– Правильно сделали, – одобрил Круклис. – А кто этот человек, на которого шьют?

– По описанию хозяина, это какой-то русский. Надо полагать, предатель. Ни имени, ни адреса своего он не называл. Но это можно узнать.

– Нужно. И обязательно, дорогой Берсонс. Что о нем известно еще?

– Они договорились, что он зайдет на примерку через три дня.

– Прекрасно. Охрана с ним была?

– Наш товарищ сказал, что он никакого сопровождения не заметил. Тот появился неожиданно, приехал на машине и уехал.

– Что за машина? Номер удалось записать?

– Об этом я не спрашивал, – признался Берсонс.

Круклис, как он это делал у себя в кабинете, прошелся по комнате.

– Русский клиент, опекаемый самим Крауссом. Это очень интересно и очень важно, – в раздумье проговорил он. – Я непременно, дорогой Берсонс, должен сам поговорить с хозяином ателье и посмотреть на этого столь опекаемого клиента.

– Он придет к вам сегодня же, – сказал Берсонс.

– Благодарю, Берсонс. Я и так слишком засиделся на месте. Я сам зайду к нему и попрошу перелицевать вот этот старый шевиотовый костюм. Кстати, это и будет паролем. Я спрошу хозяина: «Нельзя ли у вас перелицевать мой старый костюм?». – Круклис подпорол подкладку у пиджака и отстриг от задела шва на шевиоте небольшой кусочек. Отстриг не просто, а с особым вырезом, и передал этот кусочек Берсонсу. – Вручите его хозяину. Он возьмет пиджак, приставит кусочек на место, убедится в том, что я именно тот заказчик, которого он ждет, и скажет: «Мы охотно перелицуем ваш костюм».

– Может, мне проще проводить вас к нему? – предложил Берсонс.

– Зачем? Чтобы нас видели вместе? – вопросом на вопрос ответил Круклис. – Документы у меня в порядке. Ригу я знаю. Это далеко?

– Десять минут ходьбы отсюда.

– Тем более. Давайте адрес и предупредите хозяина, что я буду у него ровно в пятнадцать.

Берсонс улыбнулся.

– По какому времени? У нас тут берлинское, местное и московское, – заметил он.

– Конечно, по местному, – уточнил Круклис. – И давайте сверим часы.

Хозяин ателье произвел на Круклиса хорошее впечатление. Он был уже немолод, немногословен, почтителен и предусмотрителен. В ателье кроме Круклиса пришли еще несколько заказчиков. Поэтому хозяин первым делом опросил каждого:

– Что у вас?

И услышав просьбу Круклиса, спокойно сказал:

– С перелицовкой в последнюю очередь. Прошу подождать, почитать газеты. Последние берлинские новости.

Лишь когда все заказчики ушли, они обменялись паролем и отзывом по всем правилам, и хозяин, померив на Круклисе пиджак, предложил:

– Я боюсь, что после перелицовки он будет вам мал. Может быть, лучше сшить новый? Я могу предложить вам недорогой, вполне приличный материал. Хотите взглянуть?

Круклис согласился, и они прошли по длинному коридору в кабинет хозяина. Тут на манекене висело уже готовое к примерке кожаное пальто.

– Негромко можно разговаривать совершенно свободно. Здесь нас никто не слышит, – разрешил хозяин.

– Вы уверены? – усомнился Круклис.

– Да. Дверь в коридор закрыта, а других помещений тут нет.

– А всевозможные подслушивающие устройства?

– Как их можно поставить незаметно? Днем в ателье я. А по ночам его охраняют члены моей семьи, – объяснил хозяин.

– Предусмотрительно. Очень хорошо, – похвалил Круклис. – Так чем же второе пальто будет отличаться от первого?

– Первое было почти такое же. Но в этот раз клиент попросил сделать еще свободнее правый рукав и подшить в нем подкладку только до локтя, – объяснил хозяин ателье.

– Как предполагаете, чем это может быть вызвано? – спросил Круклис.

– Вероятно, в рукав что-то прячется. Возможно, пистолет. Возможно, граната. Возможно, еще что-нибудь. Но во всех случаях такое, что должно легко и свободно оттуда извлекаться. В первый раз в этом, очевидно, нужды не было. А сейчас появилась. Потому он и попросил расширить рукав и довести подкладку только до локтя, чтобы и она не мешала. Другого объяснения у меня нет, – высказал свое предположение хозяин.

Круклис согласно кивнул головой.

– Наверное, так оно и есть на самом деле. Вы не заметили, на какой машине приезжал этот заказчик?

– На синем «вандерере». Номер «АУФ 362–43». Но номера они часто меняют.

– Водитель в военном, в гражданском?

– В гражданском.

– Нельзя ли узнать: водитель немец или из местных? И если из местных, то кто он? – снова спросил Круклис.

Хозяин ателье на минуту задумался.

– Наверное, можно. Я поручу это своей дочери. Она очень хорошо умеет с ними разговаривать, – ответил он.

– Но это не главное. Основное – узнать, где проживает и кто такой сам заказчик.

– Сначала все выясним о водителе, – ответил хозяин.

– Мне сказали, что заказчик русский.

– Да. Во всяком случае, он не прибалт и очень скверно говорит по-немецки, – ответил хозяин.

– Он обещал прийти на примерку в четверг. Я мог бы его увидеть?

– Думаю, что это возможно. Он ни от кого не прятался. И пришел сюда, когда тут были другие заказчики. Мы сразу узнали друг друга, и я тотчас же пригласил его в свой кабинет.

Они говорили больше получаса. И все это время Круклиса не оставляло ощущение, что когда-то он уже встречался с этим человеком. Все ему казалось знакомым: голос, лицо, манеры. Но достоверно человека могут выдать только глаза. А вот тут Круклис мог поклясться, что в глаза друг другу они не смотрели никогда. Но почему? На этот вопрос Круклис ответить не мог. Хотя был абсолютно уверен в том, что и хозяин ателье узнал его. Выяснить это надо было непременно.

– Так что мне делать? – спросил Круклис.

– Я советую вам принести сюда какую-нибудь старую вещь, которую мы тут же при вас будем ремонтировать. Это может тянуться целый день, – предложил хозяин.

– Разумно. Благодарю, – ответил Круклис. – И последний вопрос: скажите, где мы с вами встречались?

Круклис спросил и пристально посмотрел на хозяина ателье. Но у того ни один мускул не дрогнул на лице. Он был самой невозмутимостью. Он лишь взглянул на дверь кабинета, будто ждал кого-то, и все тем же спокойным тоном ответил:

– В поезде.

– В каком? Маршрут следования?

– Тогда ходил такой экспресс – «Трансконтиненталь: Лиссабон – Мадрид – Париж – Берлин – Варшава – Рига». Вас безжалостно трепала лихорадка…

– И вы доставали мне новейшие лекарства, – четко вспомнил все Круклис.

– Вас тогда звали Максом Зейдлицем…

«Двадцать седьмой год…» – всплыло в памяти Круклиса. Расследование антисоветской деятельности крупного шпионско-диверсионного подпольного центра привело тогда его во Францию и Германию. Под фамилией Зейдлица Круклис работал в Париже, Берлине и ряде других городов Европы. Задание он выполнил успешно. Все необходимые данные передал в Москву. Можно было уже возвращаться домой. И тут его свалил тяжелейший приступ лихорадки. Круклиса доставили в лечебницу. И надо же было так случиться, что сюда же привезли для осмотра проституток. Одна из них, белоэмигрантка, опознала Круклиса. И он ее узнал. И успел сказать об этом приятелю. Из лечебницы срочно пришлось уходить. А из Парижа бежать. С величайшим трудом его усадили в экспресс, идущий до Риги. Тут-то Круклис и встретился со своим боевым другом по Гражданской войне Арнольдом Салтынем. Салтынь и его напарник, которого Круклис в полубреду даже не успел разглядеть, спасли его от жандармских ищеек и довезли почти до Риги. Но в городе Круклису появляться было нельзя. Ночью на лесном перегоне он выпрыгнул на ходу из экспресса и с тех пор больше не видел своих чудесных спасителей.

– Как вы стали хозяином этого заведения? – спросил Круклис.

– За сутки до прихода немцев меня вызвал наш второй секретарь райкома товарищ Салтынь, вручил мне тысячу долларов и дал задание обзавестись каким-нибудь частным делом. Уже в октябре сорок первого года я купил у магистрата это ателье, – ответил хозяин.

– Я даже не знаю, как вас зовут…

– Витольд. Витольд Валейнис. Это мое настоящее имя, товарищ.

– Спасибо, Витольд, – крепко пожал хозяину руку Круклис. – До четверга.

Неожиданная встреча взволновала Круклиса. Он никогда не забывал о том, что кроме Салтыня был обязан за свое спасение в поезде кому-то еще. Но кому именно, так и не смог узнать все последующие годы. Но не забывал о нем никогда. И лучшим доказательством этому стало то, что он, несмотря ни на что, почти сразу же узнал Валейниса. Он душой почувствовал, что это тот самый бесстрашный проводник, который помог ему в трудную минуту. И только предусмотрительная осторожность не позволила Круклису сказать об этом Валейнису сразу.

В четверг, как и условились, Круклис пришел в ателье к самому его открытию. Синего «вандерера» у входа не было. «Значит, не опоздал», – справедливо решил Круклис и зашел в примерочную. Дальше все происходило так, как и задумал Валейнис. С Круклиса сняли пиджак, на него надели какую-то пижаму и предложили подождать за газетным столиком. Однако ждать пришлось почти до вечера. И лишь перед самым закрытием к бровке тротуара у входа в ателье плавно припарковался синий лимузин. Из него вышли двое – мужчина и женщина и сразу прошли в ателье. Круклис увидел их через окно еще на улице. Успел разглядеть и номер машины. Все совпало. Но почему приехали вдвоем? И кто была эта женщина? Они зашли в примерочную, и мужчина громко спросил:

– А где хозяин?

Валейнис тотчас появился из-за портьеры.

– К вашим услугам, господа, – с поклоном ответил он.

– Время поджимает, – щелкнул по наручным часам мужчина.

– У нас все готово, господа. Мы ждем вас, – все так же гостеприимно ответил Валейнис. При этом он подошел к заказчику так, что тот был вынужден повернуться к нему. И Круклис имел возможность полностью рассмотреть мужчину. Повернулась лицом к окну и женщина. И ее тоже хоть и бегло, но рассмотрел Круклис. Конечно, в тот момент он не знал, что этим двоим уготована участь главных действующих лиц в предстоящей акции. Что это Политов и Шилова. Но то, что по крайней мере один из них, а именно тот, кому шили кожаное пальто, будет иметь к ней какое-то отношение, это показалось Круклису вполне возможным.

Пара вслед за Валейнисом проследовала в его кабинет. А в примерочную вышла высокая, очень интересная девушка в фартуке, какие поверх платья носят портные, с электрическим утюгом в руке и быстро выбежала на улицу. Круклис через окно видел, как она подошла к «вандереру» и заговорила с водителем. Потом водитель вылез из машины, взял у девушки утюг и что-то стал в нем налаживать. При этом они все время оживленно говорили. Круклис вспомнил о намерении Валейниса узнать необходимые сведения о водителе через дочь и понял, что лучшего варианта для этого даже трудно было бы представить себе. Минут через десять заказчик и его спутница еще раз прошли мимо Круклиса. Валейнис провожал их до дверей. На прощание поклонился и пообещал к следующему четвергу полностью закончить пошив.

– Хорошо, – ответил заказчик.

– Если господа оставят свой адрес, заказ доставят вам на дом, – предложил Валейнис.

– Я приеду за ним сам. Готовую вещь тоже надо померить, – сказал мужчина.

Они вышли из ателье, сели в машину и уехали. А дочь Валейниса вернулась в примерочную. Валейнис запер входную дверь.

– Ну что, дочка? – спросил он.

– Он немец, папа. И я, кажется, ему понравилась, – ответила девушка.

– Тебе это всегда кажется, – усмехнулся Валейнис.

– Правда, папа. Он пригласил меня в кино.

– В какое? В городе все закрыто…

– Он сказал, что у них есть зал при солдатском казино.

– Ты согласилась?

– Я сказала, что подумаю. Я хотела посоветоваться с тобой.

Валейнис вопросительно посмотрел на Круклиса.

– Думаю, что такую возможность не следует упускать, – высказал свое мнение Круклис.

– Как он узнает о твоем решении? – спросил дочь Валейнис.

– Он сказал, что через десять минут вернется сюда. Дочинит утюг, и мы еще поговорим.

– Через десять минут? Значит, в один конец всего пять минут езды? Конечный пункт где-то совсем неподалеку? Надо сказать Лаймонту, чтобы завтра же с утра под наблюдение были взяты все ближайшие перекрестки. Где-нибудь да обнаружится этот синий лимузин, – сказал Круклис.

– Дзидра сегодня же предупредит его об этом, – ответил Валейнис.

Круклис вернулся на квартиру Виксны и допоздна занимался тем, что по памяти составлял письменные портреты заказчика пальто и его спутницы.

Через два дня стало точно известно, что заказчик проживает в «Эксельсиоре». Фамилию его установить не удалось. Ни он, ни его спутница ни в каких книгах не регистрировались, нигде не расписывались и даже не расплачивались. Но зато удалось проследить, что каждый день синий «вандерер» подвозит их к воротам, возле которых круглосуточно маячит эсэсовец с автоматом. Занялись объектом за воротами. Вспомнили, что до войны тут размещалась небольшая механическая мастерская, в которой чинили велосипеды, детские коляски, могли сварить ограду для могилы, калитку для забора. Соседи утверждали, что и теперь в помещении мастерской то и дело слышатся удары железа и вспыхивает голубоватый свет электросварки. Вполне возможно было предположить, что немцы оставили мастерскую в том виде, в каком она была, и использовали ее теперь для каких-то своих секретных целей. Но вставал вопрос: что было делать здесь среди всякого железного хлама жильцам одной из лучших гостиниц города? Тем более не только мужчине, но и женщине? Ведь не ради компании приезжала она сюда на несколько часов ежедневно? Попробовали получить дополнительные сведения о том, что делается за железными воротами с охраной. Но оказалось, что это не так-то просто. Среди рабочего персонала мастерской или того, что там размещалось на самом деле, не было ни одного местного жителя. Там работали только немцы: как военные, так и гражданские. Причем военные, как правило, носили черную эсэсовскую форму. Они приезжали сюда на машинах, долго не задерживались и уезжали. Наблюдавший за воротами мастерской Тальцис заметил, что водитель синего «вандерера», пока ждет своих пассажиров, охотно общается с водителями других машин, такими же, как и он, немцами. Они вместе курят, что-то оживленно обсуждают. Все это давало возможность предположить, что они давно друг с другом знакомы и служат, вероятно, в одном подразделении, а само это подразделение как-то связано с ведомством Краусса. Однако дальше этих наблюдений и предположений дело не пошло, и Круклис решил устроить небольшое совещание с тем, чтобы посоветоваться и наметить путь, как разгадывать загадку дальше.

Глава 47

Уже на первом допросе «двадцать второй» дал очень важные показания. В том числе назвал и свое настоящее имя и фамилию. Рассказал всю свою не очень богатую биографию, а также подробно о том, как познакомился и был завербован Барановой. О том, что это была ее четвертая фамилия, он не имел ни малейшего представления, хотя и предполагал, что она скрывает от него не только это, но и многое другое.

На первом же допросе «двадцать второй» раскрыл содержание всех переданных им донесений и полученных от центра заданий. Рассказал и о системе определения времени выхода на связь. Он не пытался скрывать ничего, подробно отвечал на все вопросы и был серьезно обеспокоен только одним – зачтутся ли ему его чистосердечные признания. Он понимал, что за совершенные против советской власти преступления его как немецкого шпиона ждет суровое наказание. И он готов понести любое. Но высшую меру… О господи! Он готов рассказать и сделать все, что от него потребуется, лишь бы следственные органы сочли возможным не приговаривать его к ней. Ведь, в сущности, он никого не убивал, не выдавал никаких военных тайн, он их даже не добывал. А те мелкие задания, которые он получал от своих шефов, неужели они заслуживают такой суровой кары?

– Вы совершили самое тяжкое преступление перед Родиной. Вы изменили ей и стали на путь прислужничества ее врагу. На смягчение меры наказания себе вы можете надеяться только при добровольном оказании помощи следствию в полном раскрытии всех преступлений, совершенных как лично вами, так и вашими сообщниками, – неизменно отвечали ему.

– Конечно, конечно, – с готовностью соглашался «двадцать второй».

– О фотографиях каких объектов шла речь в радиограмме, посланной вам центром в сентябре минувшего года? – продолжал допрос следователь.

– Во всех радиограммах шла речь только о фотографиях некоторых ворот зданий и дворов на улице Арбат, гражданин следователь, – ответил «двадцать второй».

– Кто, когда и с какой целью фотографировал эти ворота и дворы?

– Мне известно, гражданин следователь, что еще летом сорокового года Баранова начала подробно изучать дома и дворы на Арбате. Она знакомилась с ними и тайно фотографировала их портативным фотоаппаратом, вмонтированным в зажигалку. С какой целью это делалось, мне неизвестно, – ответил «двадцать второй».

– А откуда вам известно о фотографировании?

– Я сам присутствовал во время этих съемок. Мы гуляли с ней по улице, заходили в магазины, останавливались там, где ей было надо, я предлагал ей папиросу, она прикуривала от зажигалки и таким образом фотографировала то, что считала нужным.

– Что делала она с этими фотографиями потом?

– Это мне неизвестно. Но думаю…

– Что?

– Что не делала ничего. Или, вернее, не сделала ничего, – поправился «двадцать второй».

– Почему?

– Потому что в самом конце сентября сорокового года я сам закладывал по просьбе Барановой уже готовые фотографии в тайник в ее новой квартире на Арбате.

– А вы не допускаете мысли, что это были уже вторые, а возможно, и третьи экземпляры?

– Об этом судить не берусь. Но то, что она не отправляла фотографии в Берлин, – это мне известно точно. Иначе я, как радист при Барановой, сообщил бы о готовой посылке в центр. Ибо только после моих радиограмм за посылкой прибывал тот, кто переправлял ее дальше, – ответил «двадцать второй». Но о чем-то подумав, добавил: – Не делал я этого и потом, вплоть до сентября сорок третьего года, когда получил неожиданно приказ выяснить, были ли сделаны эти фотографии и где они находятся.

И далее «двадцать второй» рассказал, как дважды ходил на квартиру Барановой, как оба раза его постигла полная неудача, как он долго ждал от Барановой с оказией ее зажигалку-фотоаппарат и наконец получив его, сделал нужные снимки, заложил пленку в тайник и сообщил об этом в центр.

Услышав о тайнике, следователь тотчас же прервал допрос. На Собачью площадку немедленно выехали люди. Тайник нашли. Не обнаружив себя, устроили засаду. Прождали двое суток. А потом, когда все же решили убедиться в наличии в нем контейнера, оказалось, что тайник пуст. Следователь сразу же заподозрил неладное и на очередном допросе сказал об этом «двадцать второму». «Двадцать второй» от страха, что ему не верят, даже начал заикаться.

– Я говорю правду. Поверьте мне: чистую правду, – бормотал он, умоляюще глядя на следователя. – Я закладывал пленку в неработающую трубу…

– Когда же ее оттуда успели изъять? – прищурившись, спросил следователь.

– Не знаю… Ведь сколько времени прошло…

– А может быть, вы закладывали ее в другой тайник? Вспомните!

– В этот, гражданин следователь. В трубу! В нее самую! Другими тайниками я никогда не пользовался. И, если хотите, я это докажу.

– Чем?

– Из центра должно поступить подтверждение о том, что посылка получена.

– Когда?

«Двадцать второй» быстро записал на листке бумаги рабочую и запасную волны, на которых принимала указания центра его рация.

– Я ждал от них сообщений по четным числам в первой половине дня. По нечетным – во второй, – сказал он. – Подтверждение через сутки дублируется. Подтверждение я не давал.

– Этого мало, – заметил присутствовавший на допросе Доронин. – И не очень убедительно. Они подтвердят, что получили пленку. А нам нужно подтверждение того, что для передачи был использован тайник на Собачьей площадке. Улавливаете разницу?

«Двадцать второй» совсем растерялся.

– Но я действительно использовал только этот тайник, – упавшим голосом проговорил он.

Доронин и следователь переглянулись.

– Вы знакомы со связным, который берет из тайника ваши посылки? – спросил Доронин.

– Никогда его в глаза не видел, – поклялся «двадцать второй».

– А с тем, кто передал вам фотоаппарат от Барановой?

– Того видел. И неоднократно.

– Опишите его.

«Двадцать второй» составил довольно подробный словесный портрет связного.

– Он не может оказаться одним и тем же лицом? – спросил следователь.

«Двадцать второй» неопределенно пожал плечами.

– А как ваш связной поддерживает контакт с Барановой? – спросил Доронин.

И на этот вопрос «двадцать второй» не смог дать ответа.

– Хорошо, – примирительно сказал Доронин. – Мы сами разберемся, насколько правдивы ваши показания. Мы составим текст сообщения о том, что вами подготовлена вторая посылка, а вы передадите это донесение в центр.

– Я все сделаю, как вы скажете, – с готовностью согласился «двадцать второй». – Но придется подождать срока выхода на связь.

– Подождем, – понял Доронин. – А теперь скажите, где Баранова?

И снова на лице у «двадцать второго» появилось выражение растерянности.

– Я не знаю, где она в данный момент.

– Но вы же получили от нее фотоаппарат, – напомнил Доронин.

– Мне передал его связной. А где она сама, мне неизвестно…

– Какая между вами установлена связь?

– Когда Баранова была в Ташкенте, мы обменивались телеграммами и изредка переговаривались по телефону. В начале марта я передал ей указание вернуться в Москву. После этого ко мне три раза приходил от нее связной. Спрашивал, что мне надо. Но где она – не сообщал, – объяснил «двадцать второй».

«Старая лиса не доверяет даже своему радисту, – подумал о Барановой Доронин. – Ну да теперь все равно никуда не денется. Не радист, так связной наведет на ее след».

– А если он придет четвертый раз и не застанет вас дома, что тогда? – спросил он.

– Тогда он оставит в потайном месте ключ.

– Какой ключ? От чего?

– Обыкновенный ключ от замка. Просто знак, что он был и станет заходить каждый день в три часа дня.

– Где это потайное место?

«Двадцать второй» снова взял ручку, нарисовал окно, наличник, указал место тайника.

Обыск на квартире у «двадцать второго» предусмотрительно пока не делали. Не хотели ненароком спугнуть тех, кто был с ним на связи. Теперь кое-что прояснилось. И сотрудники отдела уже вечером побывали в Софрине и проверили тайник за наличником. Ключ был уже там. За домом установили наблюдение. На следующий день в три пополудни возле крыльца появился пожилой человек, небритый, в темно-синем прорезиненном плаще, с портфелем в руках. Он поднялся на крыльцо, постучал в дверь, убедился, что в доме никого нет, спустился по ступенькам вниз, огляделся по сторонам, быстро подошел к угловому окну и сунул за наличник руку. В этот момент его сфотографировали. А пока он шел от дома к калитке, сфотографировали еще несколько раз. Пожилой мужчина пришел на станцию и сел в пригородный поезд, направляющийся в Москву. Два сотрудника отдела сели следом за ним в тот же вагон. Они проводили его до дома в Трубниковском переулке. Здесь пожилой мужчина зашел в парадное и скрылся за дверью. А сотрудники: один отошел во двор напротив двери, а второй поспешил в отдел, в фотолабораторию, проявлять только что отснятую пленку и печатать фотографии небритого связного.

На следующем допросе фотографии показали «двадцать второму».

– Узнаете?

– Он самый. Он всегда вот такой заросший, будто только проснулся, – сразу опознал связного «двадцать второй».

Фотографии отвезли в отделение милиции и показали участковому милиционеру.

– Знаю. Давно знаю. Инвалид еще с Гражданской. Живет один. Получает пенсию, – сообщил участковый. – А что, в чем-нибудь замешан?

– Пока неясно. Но говорить о том, что мы им интересуемся, категорически нельзя никому, – предупредили участкового.

На следующий день связной снова побывал в Софрино. Задержать его не составляло труда. Но не было никакой уверенности в том, что он знает, где Баранова. Больше того, существовало опасение, что Баранова вполне могла держать этого связного под постоянным контролем. И пропади он из поля ее зрения, она, заподозрив неладное, тут же запутает свои следы так, что их потом и за год не распутаешь. Но было крайне важно узнать и то, зачем связной ищет встречи с «двадцать вторым». Поэтому сделали так. «Двадцать второго» детально проинструктировали, привезли домой, а в доме устроили засаду. В тот же день, в начале четвертого, в дверь дома в Софрине постучали. «Двадцать второй», отодвинув занавеску, выглянул в окно и сделал связному знак: заходи. Связной вошел в дом. Он действительно был уже немолодым. Возраст подтверждали и голос, и манера говорить: глуховато, медленно, вполсилы.

Поздоровались.

– Третий раз уже к вам приезжаю, – будто жалуясь, проговорил связной.

– Командировка по работе. Обстоятельства заставляют, – объяснил ситуацию «двадцать второй».

– А она-то торопит. Ей квартиру подавай, – сказал связной.

– Да разве она уже здесь?

– Это нам неизвестно. Наше дело письмом ей сообщить.

– Да писать-то куда будешь? – так, чтобы слышали сотрудники отдела, продолжал расспрашивать «двадцать второй».

– А то вы не знаете, куда я пишу…

– Так она что, еще с места не сдвинулась?

– Точно не знаю. Но, наверное, сдвинулась. За письмом другой человек придет. Я другую фамилию пишу, – ответил связной.

– Тогда сообщи, что квартира для нее готова. У родственницы моей остановится. В проезде Соломенной Сторожки. Трамвай тот же – двадцать девятый. Она знает. Родственницу я уже предупредил. Когда будешь писать?

– Сегодня и отправлю.

– Ну, тогда все, – подвел итог «двадцать второй».

Связной потоптался на месте и виновато спросил:

– Деньгами меня не поддержите?

– Я ж тебе недавно давал…

– Так ведь дорого все. Разве уложишься…

– А ты не шикуй. Времена, сам понимаешь, не для этого.

– Как не понять? Семнадцатого на улице весь день простоял. Насмотрелся… Глаза бы не глядели.