Текст книги "Приказано не умирать"

Глава 19. Биссектриса

Полк самоходных артиллерийских установок в полном составе со всеми техническими службами выгрузился на станции Луга. В недавно освобожденном городе состоялся полковой смотр, короткий митинг. На следующий день походной колонной двинулись на запад. От одного этого, много раз повторенного, «на запад», становилось всем веселее. О конечной точке маршрута не знал ни комбат, ни лейтенант Стахов, задерганный вопросами, ну что там и как?..

Ночью развели по селу. Точнее сказать, по жалким остаткам села. Экипажу достался неказистый сарай с охапками прошлогодней соломы, но самоходчики рады и этому. Цукан объяснил Стахову, что после многочасового гула мотора и лязга гусениц в его голове стоит сплошной трам-тара-рам, а руки свинцовые от рычагов, глаза слезятся… Стахов еще что-то пояснял, а он уже спал, привалившись к дощатой перегородке, не обращая внимание на запах навоза и писк мышиного выводка.

Утром Вдовин взялся острить. Тебе, говорит, Цукан, только в пожарной команде служить. «Спишь, как сурок». Но у него не было сил отбрехиваться.

– Управлять самоходкой это вам не баранки гнуть.

Доложил командиру, что от фрикционов руки болят, аж не дотронуться, попросил проследить, чтоб заправили горючим под горловину.

Стахов неохотно агакнул, ладно, мол, отдыхай.

Вскоре стало известно, что полк передали в подчинение пехотной дивизии для наступления на Белецк вторым эшелоном. Приказали доукомплектовываться и готовить технику, пока есть возможность. А что там готовить, если и так, когда стояли в Ленинграде, вылизали машины.

В большом селе осталось десятка два жителей. «Кого немцы угнали, кого-то партизаны, а иной ушел сам от войны, – пояснила пожилая женщина, – куды глаза глядят. Да и сгинули, коль их нет по сю пору». Принесла пучок щавеля и укропа. Сорокин ей хлеба початую буханку протянул. Тут она засипетила, в поклоны ударилась, неловко и досадно, а дать ей больше нечего.

Слева и чуть впереди капониры артдивизиона и наблюдательный пункт на взгорке. Артиллеристы проговорились, что командует стрелковой дивизией полковник Маторин и спуску не дает ни своим, ни чужим. Но за солдата горой. За это комдива на Волховском фронте чуть под суд не отдали, отказался наступать на гитлеровцев без подготовки.

Удивились, конечно. Вспомнили, как под Мгой наткнулись на мертвых солдат в маскхалатах, порубленных пулеметным огнем. Посудачили привычно: ладно, пусть командует дивизией, а у нас свой командир и тоже, по общему мнению, не идиот. Малость вспыльчивый после контузии. Когда узнал, что старшина тушенку украл, прямо черпаком вдоль спины так взялся охаживать, что ручка обломилась. Но под суд не отдал, вымолил старшина пощаду, семейное фото командиру подсунул.

Артподготовка по всему фронту дивизии длилась около часа. Следом батальоны поднялись в атаку. Соседний полк во втором эшелоне. Самоходчики как наблюдатели. Нет команды к наступлению. Залегла пехота под встречным огнем противника. Слева забухал артдивизион по открывшимся целям. Вскоре из КП дивизии прибыл офицер с приказом поддержать атаку всеми имеющимися средствами на прямой наводке. Командир полка вскинулся, попытался убедить офицера, что это не танковый полк, а самоходные артиллерийские установки, нужны конкретные цели. Но майор был непреклонен. Тут же по рации связался с комдивом. Тот подтвердил приказ: «Срочно обогнуть город Белецк справа и выйти к железнодорожной станции».

Речку стали форсировать возле разбомбленного деревянного моста. Цукан по наитию проскочил ее на полном газу. А механик из экипажа лейтенанта Пахомова пошел на малом газу, влетел в воронку и забуксовал в грязи. Ни взад, ни вперед. Надо выручать товарищей. Но немцы, видимо, мост пристреляли. Сначала ударили по берегу осколочными. Калугин в ответ пару снарядов. Но неудачно. Мимо цели. Отполз Цукан задним ходом к самоходке, чтоб бросить буксир. Стахов командует. Но поздно. Ударили бронебойным по машине Пахомова. Подожгли. Цукан едва самоходку успел протронуть, разрыв совсем близко ударил, самоходку вверх подбросило и землей закидало. Явно из гаубицы вели огонь.

– Эх, Калугин, зараза, хоть бы раз окоротил немцев поганых! – закричал Цукан от досады. – Ребят жалко. Да и себя тоже.

Запетлял механик по косогору, чтоб уйти из-под обстрела, да чуть пехотинцев не подавил. А мысль не только уйти, а добраться бы до фрицевской пушки и давануть ее всмятку. Стахов командует, принять левее, чтобы спрятаться за строение. Нужно осмотреться. Впереди замелькали зеленые шинели и френчи. Азарт появился: ударить бы по ним из пулемета. Высунул автомат, полоснул для острастки.

Встали. Повели огонь осколочными по немецкой пехоте, они самоходку за танк приняла и побежали. Пушкари немецкие быстро пристреливаются: ударили по строению так, что кирпичи во все стороны, пыль поднялась, ничего не видно, но надо отползать. Пулеметная очередь загрохотала по броне, отсекая пехоту. Тут уж Калугин расстарался, с первого выстрела накрыл пулеметное гнездо. Впереди кладбище. Стали огибать его слева, а надо было справа или переть напрямки. Пожалел Цукан покойников. Удар пришелся в кормовую часть самоходки, разворотив днище и ходовую. Это Цукана спасло. Как выскочил через нижний люк, он не запомнил. Очнулся на траве среди могил. Рядом Сорокин с головой окровавленной. Но живой, даже глаза от злости посверкивают на закопченном лице.

– Так-то вот, Аркашка – березовая кашка, растудыт ее про так!.. Побило наших. Вдвоем мы остались.

Самоходку после взрыва боезапаса разворотило на куски. Ни амуниции, ни солдатского вещмешка. Даже ремень и пилотка сгорели, стали они оба похожи на военнопленных. Тело Стахова определили по уцелевшему погону. А куски тел Калугина и Вдовина сложили вместе. Земля на краю кладбища оказалась рыхлой, податливой. Кусками металла они откопали траншею, сложили туда тела. В изголовье вбили кусок трубы. Присыпали землей. Оглядели неказистую могилу, поправили березку со сломанной макушкой, что рядом стояла в молодой яркой зелени. Маловато земли, но без лопаты особо не накопаешь. Насобирали гусеничных траков, поверх холмика положили и отправились на поиски своего полка.

Четыре самоходки потеряли в бою. Считай, целую батарею. Командир полка ругался нещадно и, как рассказали связисты, доложил о неправильном использовании самоходных артустановок аж самому командующему армией.

Стали Цукан и Сорокин безлошадные. То в караул выставят, то по ремонту помочь, короче, сплошное «подай-принеси». На седьмой день, как друзей схоронили, раздобыли они спирта четыреста граммов и помянули друзей. Особенно Стахова, впрочем, даже Вдовин теперь не казался таким ужасным занудой. Давно не выпивали или настроение вышло поганое, но разобрало Цукана так, что получил он выговор от комбата.

– На ваш экипаж наградные «За отвагу» подписаны, а ты, сержант, пьяным шастаешь…

«Пристыдил крепко и поделом, хорошо хоть не наказал», – прикинул Цукан на следующий день.

Стоял полк возле небольшой деревеньки, рядом с литовской границей. День выдался светлый, солнечный, главное, тихий. Немцы постреливали, но как-то лениво, словно от жары разомлели. Самоходки в посадке стоят замаскированные по всем правилам. Вдоль посадки дорога проселочная отсыпная. Шинель бросили на траву и улеглись на пригорке, чтоб понаблюдать от скуки, кто куда и зачем, а главное, с кем. Вдали показались две легковые машины. «Начальство высокое припылило, доложи на всякий случай комбату», – приказал Цукан Алексею Сорокину. А тот рад, помчался бегом.

Офицеры вышли из машин, бинокли достали, осматриваются. Затем пошли вправо от дороги по полю, видимо, чтобы провести осмотр позиций. Немецкие наблюдатели их, похоже, заметили, начался минометный обстрел. Тут бы ноги в руки – и по газам. А у «эмки» передней что-то случилось. Слышно, как стартер воет, а двигатель не заводится. Цукан поднялся, чтобы помочь неопытному водителю.

Мина разорвалась перед бампером «эмки». «Виллис» взрывной волной опрокинуло набок. Когда Цукан подбежал, то на ногах был только капитан с дико вытаращенными глазами. Левая рука висела плетью, а по кисти стекала кровь.

– Помоги! – закричал он очень громко, оглоушенный после взрыва. – Помоги комдиву…

Под «вилиссом» лежал полковник. Он пытался выбраться из-под машины, но ему придавило ноги. Прибежавшие самоходчики помогли поставить американский вездеход на колеса. Втащили офицера в машину, кое-как перевязали израненную спину. Перевязали адъютанта, который едва держался на ногах, но продолжал кричать свое: помогите, надо спасать командира дивизии, где санитары?

А какие тут в лесу санитары? В «эмке» три трупа, водитель «виллиса» мертв, принял на себя основную порцию осколков, загородил офицеров.

Цукан попросил Сорокина доложить комбату, что повезет офицеров в медсанбат, а потом вернется на попутках. На «виллисе» он никогда не ездил, но разобрался быстро. Двигатель порадовал, чуть придавишь акселератор, он аж поет и разгоняется быстро. Вскоре машину заболтало из стороны в сторону. Оказалось, что заднее колесо надрезано осколком. Запаски нет, сорвало взрывом. Ехал километра два на спущенном баллоне, пока не изжевал его в клочья. Встали. Впереди станция завиднелась, где располагался то ли медсанбат, то ли госпиталь.

Сначала Цукан подхватил комдива на руки, но метров через сто выдохся. Мужчина не грузный, мосластый, но долговязый. Адъютант не помощник, сам едва передвигается, а все же помог взвалить полковника на закорки.

– Держись за шею, ну, держись! – умолял Цукан полковника. А он оползал и оползал, разжимая кисти рук.

Цукан двигался в полусгибе, потом почти на карачках, опираясь левой рукой об землю.

Хорошо, что два санитара приметили издалека. Кинулись помогать.

– Как фамилия, сержант?.. За машиной присмотри. Я тебя найду, – сказал капитан, валясь на носилки, подставленные санитарами.

Цукан попил воды и отправился выполнять приказ по охране «виллиса». Голодный, мокрый от пота, он ругал себя всяко-разно за то, что влез в эту историю. Особенно тоскливо стало ночью. Да и холодно. Под задним сиденьем нашел старую телогрейку, свернулся калачиком на узкой сидушке и задремал.

Ранним утром подъехал автобус. Группа офицеров во главе с моложавым полковником. Цукан отрапортовал, как положено. Полковник неожиданно приобнял и говорит: «Спасибо, сержант». Другой офицер подошел, руку жмет и тоже благодарит. Полный котелок с кашей выставили, хлеб… Водитель запаску выкатил. Цукан смотрел удивленно, может, они что-то перепутали.

– Занимайся. Мы в госпиталь к комдиву. Подъедешь туда. Вашему комполка я звонил, договорился. Они приказ подготовят, поступаешь в распоряжение штаба дивизии. Я – полковник Назаров – твой прямой начальник.

Так круто и неожиданно повернулась солдатская судьба Цукана. Он не знал – радоваться или горевать и привычно себя успокаивал, что дальше фронта не пошлют. Стал менять колесо, а домкрата нет. Чужая машина всегда загадка. Нашел жердь, подважил, подложил кирпичей, колесо переставил. Заодно проверил масло в двигателе, уровень воды в радиаторе. «Виллис» не переставал удивлять: заводился с полуоборота и через пару минут работал ровно-ровно, едва слышно.

Вскоре он влюбился в этого американца, особенно после проливного дождя, когда все машины стояли на дороге, а они ехали с полковником Назаровым по обочине, по пашне, огибая заторы. «Удивительная машина», – не раз повторял Цукан, обхлопывая ее по капоту.

Приехал в полк, чтобы попрощаться с товарищами по службе, особенно с Алексеем Сорокиным, который выхаживал после госпиталя, как брата родного. Но первым встретился Злобин, механик из третьего батальона. Он скороговоркой пересказал последние новости, где главным было то, что наводчика Нестерова за последний бой наградили орденом Красной Звезды. Вскоре Цукана окружили со всех сторон самоходчики.

– Ты, говорят, генерала спас?.. На руках с поля боя вынес.

Он отшучивался, как мог, объяснял, что всего лишь полковник, что тащил его на закорках в госпиталь. Это вызвало всеобщий смех и очередную порцию зубоскальства. Но на такое не обижаются, это не со зла. Так уж повелось в войсках. Даже лейтенант Карпенко, малорослый и прыщавый, как подросток, не удержался, пошутил: «Теперь тебе, Цукан, орден дадут. Орден Сутулова».

Сорокина он не нашел. Откомандировали в мехмастерские, как пояснил дежурный. Прибежал запыхавшийся Нестеров. Обнялись. Цукан едва сдерживал подступившие слезы. Да и Сашка кривил лицо, пока писал домашний адрес.

– Отправь письмо моей маме. Она перешлет. Да и после войны. Сам понимаешь. Мы под Москвой живем.

В тот момент им верилось, что они непременно встретятся.

Полковник Назаров отправил Цукана за новым назначенцем – начальником дивизионной связи.

– Надо быстро показать ему все подразделения. Затем вернешься к комдиву Маторину, – приказал начштаба.

Прежнего связиста Цукан знал, хороший офицер, общительный и шутник знатный. А этот капитан все больше сам с собой разговаривает. Выскочил из машины и бегом к наблюдательному пункту полка, а потом схемки на планшете рисует. До командного пункта комдива метров двести не доехали. Впереди бой идет серьезный, похоже, немцы контратакуют при поддержке артиллерии.

«Может, переждем?» – спросил Цукан связиста. А он – нет, пойду. Я, говорит, по линиям связи всегда КП найду и без провожатого. И, правда, чуть вперед пробежался, припал к земле по-собачьи, провод приподнял, высмотрел направление и пошел, чуть пригнувшись к блиндажу. Цукан следом.

Капитан представился бодро и четко. Маторин, озабоченный тем, что Лановое не удается взять с ходу и нет связи с начальником дивизионной разведки, суховато поздоровался и тут же, без предисловий пояснил:

– Со связью у нас беда. Прошу в кратчайшие сроки отладить дивизионную связь. Справитесь?

– Разрешите исполнять.

Капитан быстро развернулся – и на выход. «Прямо настоящий Чиж», – подумал Цукан в тот момент. Он к связистам всегда с уважением. У них свежие новости, да и на телефонисток глазами пострелять в радость. Но работа у них не мед. Однажды ехали в полк Изюмова, начался обстрел. Залегли с комдивом и адъютантом в воронке. Мимо бежит связистка Катя с тяжеленной катушкой провода на плече. Маторин кричит ей: «Катя, ложись! Пережди огонь!» – она, не останавливаясь, на ходу с улыбкой бросает: «Да, ничего…» – И вперед с тяжелым грузом. Продолжает перебирать провод правой рукой, чтобы найти обрыв. Только соединила, проверила связь – сбоку новый разрыв и опять по проводной связи. Катя дальше бежит под пулями и осколками. Девушка красивая небольшого роста, с румянцем во всю щеку, с тяжелой катушкой телефонного кабеля, бежит, не пригнувшись, за атакующими бойцами, чтобы связать полк с КП дивизии.

– Ну и девка! – летит восхищенное вслед. А в голове-то мысль: жалко, не доживет до мирной поры…

Отдал Цукан комдиву узелок, который попросил вручить ординарец. И как он просил, напомнил про шерстяные носки. Маторин хоть и чертыхнулся: «Вот же стервец, хуже иной тещи…» Но ему была приятна забота ординарца, тут же стал переобуваться.

– Беги, – говорит, – Цукан, догоняй начальника связи. Тебе с ним всю ночь колесить по бездорожью. А завтра в штаб.

– Нам, Александр Семеныч, не привыкать, – ответил не по-уставному, а по имени-отчеству, как разрешил при первой встрече в госпитале.

Он тогда оглядел низкорослого, сухолядого сержанта и удивленно воскликнул: «Как же ты допер меня в госпиталь?»

– Так на закорках тащил. Чуть не сдох, товарищ полковник.

Маторин смеялся до слез, как не смеялся, наверное, давно, проговаривая сквозь смех: «На закорках… чуть не сдох…»

Потом говорит:

– Мне как-то неловко перед тобой, сержант. Старался, спасал. Но ведь не из боя. Поэтому наградить невозможно.

– Так я же не за награду…

– Верю, сержант. И все же я теперь твой должник. Звать можешь меня просто – Александром Семеновичем.

На душе у Цукана потеплело. Многие говорили, что Маторин излишне суров, жесток. Черствеют люди на войне. Редко встретишь к солдату человеческое отношение. После такого разговора ему и правда награда не нужна…

«Виллис» засверкал. Домкрат, ключи, насос – все в полной комплектности. Но и загрузили Цукана по полной. Будят среди ночи: срочно к начальнику тыла, с донесением… Карту в руки – и полетели напрямки по косогорам да буеракам. Штабной офицер вцепится в поручень, покрякивает на колдобинах, да амуницией позвякивает, а после выдаст непременно про селезенку свою или отбитую задницу. Цукан в ответ лишь посмеивается, ему не привыкать, да и покомфортнее, чем в самоходке. А уж со стороны хозобслуги уважение в полный рост и с офицерской братией почти на равных.

Молоденький капитан, недавно прибывший из запасного полка, устроил разнос за общим столом. Назаров тут же отозвал его в сторону и сказал что-то такое, что он багровым сделался и больше ни звука за ужином. После этого случая Назаров, посоветовавшись с комдивом, направил представление в штаб армии о присвоении Аркадию Цукану звания младший лейтенант. И при всех об этом сказал: «Товарищи офицеры, это Цукану не по блату, а за его технические навыки и умение карту читать получше иного выпускника училища». Это он с намеком сказал. Во втором батальоне у подполковника Изюмова лейтенант с маршевой ротой заблудился, в соседнюю дивизию притопал. Комполка ему про пункт сбора, обозначенный на карте, а он в ответ: «Да я азимут потерял…»

Так и припечаталось к нему с той поры прозвище – Азимут.

Назаров поначалу подробно растолковывал: свернешь налево, возле башни направо… Схемки рисовал, как проехать, а когда понял, что Цукан карту читать умеет, – сунет планшет и командует: штаб корпуса в Хижняках, дорогу к селу найдешь.

Цукан рад стараться, без сопровождающего офицера проще. Правда, бойца из взвода охраны к машине прикрепили. И не зря. Однажды возвращались под вечер. Впереди хутор небольшой в три дома. Остановились. Цукан к колодцу с ведром пошагал вразвалку неторопливо. Винтовочный выстрел ударил, как палкой – ба-бах! Хорошо, что боец не растерялся, полоснул из ППШ очередью на звук выстрела. Так и прикрывал стрельбой из автомата, пока Цукан воду набирал, а потом доливал в радиатор.

Доложил в штабе про этот хутор, на карте показал: «То ли фрицы недобитые, то ли местные литовцы шалят…» На следующий день командир взвода охраны, похлопывая по плечу, пошутил:

– Везунчик! Видать, ты под ужин к ним попал. На чердаке ручной пулемет обнаружили, гранаты… А немцев нет, отлежались и удрали.

– Шутник, ты парень. Хлопнули бы меня, как собачонку, и «виллис» командирский угнали.

После Северной Двины перебрались в Прибалтику. Дивизия мощно двинулась в наступление. Дороги пошли ладные, с твердым покрытием, с указателями, мог бы Александр Семенович в «эмку» пересесть – покомфортнее, а он – нет: «С Цуканом поеду». Это не то, что со штабными офицерами челночить сутки напролет, тут сразу почет и уважение. Ординарец у командира дивизии из старослужащих, Ивашов подначивает Цукана: «В офицерских погонах ты, Аркадий, такой важный стал, что тебя ночью с генерал-майором перепутать можно». И хохочет. А самому-то небось завидно.

Служба у Цукана – многим на зависть. Все бы хорошо, но иногда экипаж самоходки вспоминается. Бежит к НП лейтенант белобрысый, нелепо размахивая руками, Цукан аж из-за руля выскочил, кричит: «Стахов!» Лейтенант обернулся, смотрит недоуменно. «Извини, обознался»… А на душе муторно. Сорокин прислал ему коротенькое письмо о службе в новом экипаже. Про Нестерова написал, что чуть не погиб дружок при переправе через Двину вместе со своим экипажем. Теперь в госпитале с осколочными отлеживается. Помянул он и про медаль. За атаку на станцию Бежецк обещал комбат весь экипаж к награде представить. Но затерялась где-то в штабах боевая медаль.

На дивизионный наблюдательный пункт прибыла группа бойцов во главе с капитаном Жарьковым. Цукан много раз слышал о его подвигах, но видел впервые. Думал – богатырь. А он ростом невелик, но коренастый, ладонь мощная, такой подковы гнуть можно. Пока командиры беседовали, Цукан с сержантом-разведчиком успел переговорить. Он похвастался, что имеет солдатскую «Славу» второй степени и медаль «За отвагу».

«Страшно небось?» – спросил первым делом Цукан. Разведчик усмехнулся и, помолчав, словно стесняясь чего-то, пояснил, что по первой дрожь била, как на морозе, а теперь обвыкся, да и командир наш, сам знаешь: силен и хитер, и на рожон зря не прет. А в замах у него бывший комбат, из казаков. В последнем поиске немцу нож меж ребер по рукоять всадил, тот лишь пискнул, как заяц, и затих. Но живьем никого взять не удалось. Теперь пойдем по новой удачу искать… А может пулю, тут как повезет.

На фронте краткосрочное затишье. Цукан комдива отвез в штаб корпуса, а сам отъехал в ближайший лесок для маскировки, как привык это делать всегда, о чем командир знал и не требовал, как другие полковники, держать машину у порога. Молодой прострельный осинник вперемешку с березами и грибы прямо рядом с машиной. Он не удержался и нарезал грибов полную каску. Настоящий белый гриб, один краше другого. Маторин, когда пришел, полюбовался на гриб-крепышок с коричневой шляпкой в кулак, втянул носом запах и как-то обмяк, затуманились глаза.

– В Приморье по осени этих грибов видимо-невидимо. Мы с Валюшей, бывало… – Но не захотел продолжить, осекся полковник.

Под хорошее настроение Цукан вбил свою просьбу:

– Разрешите, Александр Семенович, сходить в разведпоиск.

– Ты, Аркадий, сдурел, что ли? Это не забава.

– Да знаю, товарищ полковник, в армии с сорок первого года. Стреляю метко, силенкой бог не обидел…

– Медаль, значит, хочешь?

Комдив брови свои черные нахмурил и голосом поднажал. Цукан честно признался, что медаль не помешает, если получится. А то скажут потом, что Цукан в обозе воевал.

– У меня уже двух водителей убило и ординарца… Какой тут к черту обоз!

Но что-то комдива зацепило. Может, смелость солдатская. Сам-то он рисковал постоянно:

– Твердо обещать не могу. Посоветуюсь с майором Шуляковым. Ну, хлебнешь тогда по полной, герой хренов, – вроде бы и ругнулся комдив, но без злости, скорее скрывая свое удивление.

Последний разведпоиск получился неудачным. Осколками немецкой гранаты посекло сержанта, с которым Цукан беседовал буквально на днях. Ранило капитана Глазырина. Языка требовали срочно. Прислали даже офицера из армейской разведки, стали готовить две группы одновременно. Случайность помогла, взяли Цукана пристяжным к Жарькову.