Текст книги "Закон землеройки"

Глава 31. Кто друг, кто враг?

Колокола в городе вроде бы не били, сирены не выли, однако непонятная ранняя суета отчетливо наблюдалась. Казалось, бóльшая часть горожан охвачена тихой паникой. Внимания на меня в связи с этим никто не обращал, что было мне только на руку, ибо мой внешний вид оставлял желать лучшего. Словом, до дома Кошельковых я добрался благополучно, а вот встреча со Славиком, открывшим мне дверь, слегка меня удивила: выглядел он вялым и поникшим и моими приключениями даже не поинтересовался.

– Что случилось? – встревожился я.

– Да Настюха куда-то пропала. Со вчерашнего дня дома так и не объявлялась.

– Может, у кого-нибудь из подружек заночевала?

– Вряд ли. Во всяком случае раньше она себе подобных вольностей не позволяла.

– А родители в курсе?

– Родители? – на лице Владислава отразилась растерянность, смешанная с удивлением. – Черт, как же я о них сам-то не подумал?… Вот что значит – редко видеться и общаться. А предки-то ведь тоже дома не ночевали…

– Вот видишь, – подмигнул я юноше, – значит, не все так страшно. Они, наверное, втроем к каким-нибудь родственникам подались. А тебе либо забыли о том сообщить, либо не смогли с тобой связаться. Телефонная связь у вас часто барахлит?

– Случается… Даже мобильники глохнут. – Явно успокоившись, Слава помог мне избавиться от грязной одежды, после чего засыпал наконец вопросами: – А сами-то вы как? Почему так надолго в монастыре застряли? И откуда на вас столько грязи? А мешки с сокровищами где?…

– Какие, к черту, сокровища?! – устало отмахнулся я. – Еле ноги от монастырской братии унес! Однако подробнее потом расскажу, сейчас хотелось бы душ принять и вещички свои простирнуть…

– Нет проблем, Александр Григорьевич! – гостеприимно распахнул передо мной дверь ванной комнаты Славик.

Замочив одежду в мыльном растворе в огромном тазу, я с наслаждением подверг себя водным процедурам, после чего, постирав и прополоскав вещи, завернулся в большое полотенце и вынес их для просушки на балкон. Затем проследовал на кухню, попросил Владислава приготовить мне кофе, а сам в деталях поведал ему о своих ночных похождениях.

– Значит, на самом деле в пруду было спрятано лекарство от старости, – озабоченно подытожил юноша. – Ну и дела! Теперь наши сектанты вообще с ума сойдут…

– Кажется, уже начали сходить… Пока я сюда добирался, обратил внимание, что многие горожане, несмотря на ранний час, бегают по улицам в крайнем возбуждении, шушукаются о чем-то на перекрестках… Причем особое оживление наблюдается именно в кварталах, прилегающих к монастырю.

– Да уж, теперь у настоятеля отбоя не будет от желающих обессмертиться…

– А ты и в самом деле допускаешь возможность существования такого чудо-препарата? Вдруг это всего лишь миф, церковная выдумка?

– Точно не знаю, но вроде бы отец мне пару раз пытался о чем-то подобном толковать. Просто у меня ж на первом месте всегда футбол, велосипед и… сами, в общем, знаете… Так что я к его словам, в отличие от Настюхи, особо не прислушивался…

И тут меня словно кипятком обожгло: «А ведь за все время общения с Настей и Славой я ни разу не пересекся с их родителями! Может, те избегают встреч со мной преднамеренно? Но почему?!»

– Слав, а ты мне семейные фотоальбомы не покажешь? – обронил я как бы между прочим. – Отчего то захотелось посмотреть на вас с Настей маленьких…

– Один момент, сейчас принесу, – выскочил Славик из кухни.

Не успел я обновить себе кофе, как он уже выложил передо мной на стол несколько черных пакетов из-под фотобумаги.

– Альбомами пока не обзавелись, все недосуг как-то, – произнес юноша виновато, – но фотографий много уже скопилось… Видите, вот это – мой первый велосипед, – пустился он в пояснения, разгребая ворох высыпанных из пакетов карточек. – а это – мой приятель Юрка с его братом Колькой. Тут мы в походе с классом, а здесь на пожарную каланчу лезем… А вот мы всей семьей на рыбалке, уху варим. Между прочим, у нас тогда самый большой сазан аж на четыре кило потянул! Вот здесь, видите, папа с Настюхой рыбу чистят, а мама с ведром воды идет… А меня в кадре нет, я фотографировал…

Склонившегося над выложенными на раскладном столе рыбками усатого мужчину я узнал сразу. Поэтому спросил, уточняя:

– А папа твой кем работает?

– Водителем. Разве я не говорил?

– Прости, запамятовал…

Владислав подавал мне все новые фотоснимки, рассказывал о запечатленных на них людях и объектах, но я его уже не слушал. В памяти, точно в немом кино, всплыла картинка одного из первых дней пребывания в Энске: усатый водитель старого «Урала» подбрасывает меня от монастыря до города, высаживает у каланчи и уезжает, ни словом не обмолвившись, что живет на той самой улице, о которой я его расспрашивал. «Итак, Кошельков-старший подвизается в монастыре, – принялся выстраивать я логическую цепочку. – Поскольку работает на грузовике, значит, тоже поставляет камень из Черногрудина. Тогда, может, именно он и отыскал серебро, пошедшее впоследствии на изготовление странных пуль? А если допустить, что отношения у него с Красновским доверительные… Неужели семья Кошельковых тоже относится к числу "переселенцев"?!»

– Отличные снимки, – похвалил я юношу. – И что, все сам делал?

– Сам! – запунцовел от гордости парень. – Я с детства фотографировать люблю. В фотокружок даже ходил при школе…

– А ты все десять лет в Энске учился?

– Не-ет, – удивленно протянул Слава. – Мы ж сюда только года четыре как переехали… Неужто я и об это вам не говорил?

Тут кухонная дверь предупреждающе скрипнула, и в нее протиснулась явно только что проснувшаяся Татьяна.

– Ой, прошу прощения! – воскликнула она смущенно, заметив, что я сижу за столом в одном полотенце.

– Заходи, заходи, присаживайся, – разрешающе кивнул ей я.

Девушка быстро приготовила и подала нам завтрак, во время которого я вкратце ознакомил с событиями минувшей ночи и ее. Потом они со Славиком стали обмениваться мнениями, а я вновь вернулся к невеселым размышлениям: «Почему все мои усилия не дают должного результата? Правда, продажа оружия прошла вроде бы успешно, но и с ней я, похоже, опростоволосился. Ведь судя по тому, сколь легко городской голова расстался с озвученной мной Лукавцу суммой, он с такой же легкостью мог бы расстаться и с суммой вдвое больше. Черт, а с помощниками-то я до сих пор так ведь и не рассчитался!..»

– Танюш, – бесцеремонно прервал я диалог молодых людей, – принеси, пожалуйста, сумку, которую я тебе вчера доверил. Хочу, друзья, отблагодарить вас за помощь…

Деньги мы поделили быстро, но во время расчетов я невольно вспомнил и о деньгах, оставленных в свое время на хранение Анастасии. Вспомнил и сразу загрустил: странное, мягко говоря, поведение родственников Владислава заставляло подозревать их в причастности к монастырской секте. Да и Татьяна с Федором Богдановичем – друзья ли мне, если пользовались поблажками Красновского? А могу ли я доверять излишне словоохотливому Славику? Кто он мне – друг? враг?…

– Слав, тебе Настя не говорила случаем, куда она мою монастырскую зарплату спрятала? – спросил я напрямик у юного хозяина квартиры.

– Сейчас поищу, – с всегдашней услужливостью умчался Владислав в коридор.

Я взглянул на Татьяну, аккуратно укладывавшую свою «долю» в небольшую напоясную сумочку.

– Никогда таких денег в руках не держала, – смутилась она, перехватив мой взгляд.

– На что собираешься потратить?

– Половину дедушке отдам, а на вторую половину особые виды имею, – хитро стрельнула Татьяна глазами.

– Кстати, раз уж о дедушке разговор зашел… Помнишь, он мне недавно о их с братом походе за маслом в монастырь рассказывал? – Девушка кивнула. – Не знаешь, чем та история закончилась? А то мы с Федором Богдановичем не договорили в тот раз…

Девушка нахмурилась, над бровями ее обозначилась тонкая горизонтальная складочка.

– Знаю, конечно. Он просто не очень любит об этом вспоминать…

– Расскажешь? – умоляюще взглянул я на нее.

– Хорошо, – неуверенно произнесла она, после чего, горько вздохнув, поведала мне весьма печальную историю.

…Возвращаясь из монастыря домой, маленькие Федя и Гоша то и дело натыкались на окоченевшие трупы убитых людей и, конечно же, на всякий случай обыскивали их: времена были тяжелые и голодные, и оба хотели хоть как-то помочь матери, в одиночку растившей четверых детей. В карманах одной из жертв войны они обнаружили две странные трубочки из золотистого металла и небольшую шкатулку. Принесли находки домой, стали рассматривать. В шкатулке нашли несколько старинных женских украшений и свернутый рулончиком кусок отбеленной кожи с непонятными выцветшими письменами, а вот золотистые палочки оказались наглухо запаянными. Они-то и вызвали у мальчишек неподдельный интерес: тайна, как-никак!

Курочить столь красивые вещицы топором или ножовкой им стало жалко, поэтому для начала они решили просто нагреть их. Сунулись было к печи, да мать как раз приготовлением скудного обеда возле нее занималась. В общем, прогнала она их на улицу. Тогда братья отправились в стоявший неподалеку амбар, где у соседа-кузнеца имелся горн, в котором он плавил металл для изготовления подков и прочих нужных горожанам вещей. Угля в амбаре не оказалось, но братья не растерялись: насобирали во дворе щепок, да и разожгли-таки огонь. Потом положили в топку кирпич, а на него – одну из найденных трубочек. Сами на всякий случай отошли в сторону, резонно опасаясь возможного взрыва.

Когда же услышали звук словно бы лопнувшего стекла, любопытство пересилило, и старший, Георгий, приблизился к топке. Увидел, что ближняя к огню часть трубочки раздулась, превратившись в сверкающий шарик, и из образовавшегося в этом шарике отверстия со свистом вылетает светящийся раскаленный газ. Крайне заинтригованный, мальчик сделал еще шаг вперед, и тем самым подписал себе приговор. Ибо уже в следующее мгновение свист газовой струи резко оборвался, а из очага вырвалось зеленое, напоминающее бурлящий шар облако. Мальчишки и моргнуть не успели, как зеленый вихрь увеличился в размерах, а потом, словно горсть монет, рассыпался на отдельные пульсирующие лохмотья. Какая-то неведомая сила подхватила маленького Федора и понесла к выходу, а перед глазами – вплоть до того момента, пока он не вывалился из амбара на грязный снег, – хаотически вспыхивали ярко мерцающие звездочки…

Когда мальчик отдышался, сразу увидел, что брата рядом нет. Разумеется, бросился обратно. Поначалу ничего в амбаре рассмотреть не мог: в воздухе словно бы плавала темно-синяя мука. Тогда Федя, хотя и невелик был годами, догадался, что нужно пригнуться и искать Гошу на полу. И действительно нашел. Однако старший брат лежал ничком и признаков жизни не подавал. Не на шутку перепугавшись, тщедушный Федор попробовал вытащить Георгия на улицу самостоятельно, но силенок не хватило. Вдобавок было трудно дышать: синий мучнистый пепел забивался в нос, глаза, горло… Разрыдавшись от отчаяния и ощущения собственного бессилия, Федя помчался домой. Говорить мешали слезы и жжение в горле, поэтому он просто схватил мать за руку и потянул к выходу. Женщина, почуяв неладное, не сопротивлялась…

Дым из настежь распахнутой двери соседского амбара уже не валил, а Гоша, каким-то чудом выбравшийся наружу, лежал, иссиня-бледный, распластанно на снегу. Мать с Федором кое-как доволочили его до дома и уложили на еще теплую печь, где тот и провел несколько последующих дней. Ничего не ел, только слабым голосом просил воды. Мать долго не могла найти в Энске ни одного врача. Лишь на третий день привела к больному сыну старого фельдшера из Гулейки, но тот ничего толкового не сказал. Решив, что подросток чем-то отравился, посоветовал просто поить его вместо воды молоком, смешанным с толчеными угольками из самовара. Отыскать молоко в разоренном городе было практически невозможно, поэтому бедной женщине пришлось ради спасения сына продать практически все, что еще оставалось в доме.

К весне Гоша поднялся, но движения его стали безнадежно скованными: руки и ноги почти перестали сгибаться в суставах, поэтому передвигаться, да и то с грехом пополам, он мог только с помощью двух самодельных костылей. А осенью он умер. Тихо, во сне…

– В память о старшем брате, – глухо звучал в тишине голос Татьяны, – дедушка до сих пор хранит и ту шкатулку, и оплавленный кусок той самой злосчастной трубки. Вторая трубка бесследно исчезла. Впрочем, он ее и не разыскивал… А вот последствия случившегося в амбаре взрыва отразились и на дедушке. Сначала он стал сильно отставать в физическом развитии от сверстников. Ему даже паспорт долго не выдавали, поскольку внешне он на шестнадцатилетнего парня никак не тянул. А в военкомате его даже на медкомиссию отправлять не стали – сразу выдали «белый билет». И в педагогическое училище он поступил только с третьего раза: члены приемной комиссии прямо в глаза обвиняли его в подделке документов. С годами, правда, этот «недостаток» начал приносить дедушке своего рода дивиденды: если сверстники его постепенно, но неуклонно старели, то он и в сорок лет выглядел как юноша выпускного возраста. Многие, впрочем, стали его из-за этого сторониться. Пустили даже слух, что он в детстве наглотался какой-то гадости. Слух прижился. Ведь всем жителям Энска известно, что в начале довоенных тридцатых годов на территории монастыря работала секретная химическая лаборатория, вроде бы военная… Словом, жизнь у дедушки после того случая пошла, что называется, кувырком. Потому он и не любит о нем вспоминать, – закончила девушка грустно.

Я молчал. В голове моей постепенно начала складываться головоломка, давно не дававшая мне покоя.

Глава 32. Энск в свете истории России

Получалось, что все поведанные мне за последнее время разными людьми истории, на первый взгляд между собой вроде бы не связанные, на самом деле имеют единый логический стержень. И, судя по всему, корни этого стержня тянутся из XVII века, когда в Энск прибыл талантливый ученый, прозванный местными жителями Бен-Газиром. (Впрочем, скорее всего все энские знаменитости – преподобный Игнатий, святой Благодар и восточный кудесник Бенсан ибн Ингазири, – одно и то же лицо, просто наделенное разными поколениями теми именами, которые казались им более благозвучными.) По всей вероятности, в родных краях началась чудовищная охота за препаратом лекаря, вот он и вынужден был бежать, а потом укрыться в ничем не примечательном провинциальном городишке. Иначе с какой бы стати ему было тащить в такую даль всю свою семью?

Почувствовав себя в Энске в полной безопасности, ученый практически с первых дней вернулся к привычной лекарской и фармакологической деятельности. А поскольку российское здравоохранение в те далекие годы оставляло желать лучшего, он довольно быстро приобрел популярность у коренных обитателей, в том числе у представителей местной знати. Однако помимо покровительства власть предержащих врачебное ремесло приносило врачу еще и немалые деньги, легшие в основу легенд о его сказочных богатствах.

Так или иначе, но к моменту нашествия поляков лекарь смог обзавестись не только сетью тайных лабораторий, но и почетным званием святого человека. Отсюда резонно предположить, что нынешний монастырь был заложен на базе одного из созданных им тогда медицинских центров. Возможно даже, что в качестве подопытного материала при проведении экспериментов восточный эскулап использовал собственных пациентов, но это уже не столь важно. В конце концов вся мировая медицина на подобных экспериментах выросла. Главное, что раз уж рядом с его жилищем была возведена неприступная цитадель, значит, цели своей – изобретения лекарства от старости – он достиг.

А вот отношения с оккупантами из «просвещенного» Запада у Бен-Газира явно не заладились. Видимо, между ними возник некий конфликт, из-за которого ученый, опасаясь за сохранность плодов своего труда, был вынужден сбросить запасы препарата в пруд. Но если расстаться с чудо-снадобьем ему удалось, то столь же легко избавиться от ходивших о нем легенд и слухов оказалось не по силам. Наверное, именно это – вкупе с неусыпным контролем польских надсмотрщиков – и привязало врача к Энску крепко-накрепко. А закончилось все тем, что оккупанты, так и не вызнав секрета чудодейственного эликсира, лишили несговорчивого эскулапа жизни. То бишь лишили жизни человека, который научился эту самую жизнь продлевать. Воистину парадоксальна судьба человеческая!

И все-таки, несмотря на столь печальный финал истории, ученики и последователи у восточного мудреца безусловно остались. Просто они, видимо, утратили вместе с наставником и технологию изготовления большинства снадобий, в связи с чем и сменили постепенно врачебную деятельность на религиозную. Изменилось, соответственно, и функциональное назначение выстроенных Бен-Газиром помещений: их стали использовать в качестве сакральных мест для отправления тайных ритуалов.

Потом грянула эпоха Петра Первого, и патриархальная (то есть католическая) церковь подверглась жесточайшим гонениям, ибо новым царем всея Руси дело было задумано неслыханное – превратить одряхлевшую Расею-матушку в империю мирового уровня. А раз так, то с какой стати царь должен терпеть в своем государстве разные тайные верования да подчиняться Риму с Константинополем?

С другой стороны, церковь нужна была монаршей власти как воздух, ибо без нее на думы подотчетного и излишне свободолюбивого населения особо не повлияешь. Тут-то на помощь и пришел патриарх Никон, взявший за образец новой церкви каноны малоизвестной греческой секты и провозгласивший эту самую новую веру не только православной, но и исконно русской. И все бы хорошо, да значительная часть верующих решительно тогда нововведениям воспротивилась. Вот и треснуло доселе единое российское общество пополам. Кроваво треснуло, на несколько столетий вперед. Так называемые «старообрядцы» отчаянно сражались за прежнюю, отцовскую веру, властью ныне попираемую и гонимую, а бездушная государственная машина рожденной на людских костях и слезах новоявленной империи уничтожала их с той же яростной решимостью, как некогда император Нерон истреблял последователей Иисуса. Пока же «староверующие» и «нововерующие» разбирались, чья вера правая, последователи Бен-Газира затаились в окрестностях Энска и с тревогой наблюдали за ходом не на шутку разгоревшейся в России религиозной войны.

Благодаря завидной прозорливости и истинно восточной дальновидности они довольно быстро сообразили, кто именно одержит в этом противостоянии верх, поэтому в срочном порядке окрестились и возвели на территории своей общины православный храм. Ведь главным для них было уцелеть, удержаться на обжитых местах, чтобы рано или поздно возродить утраченный секрет рецепта долголетия, а уж сколькими пальцами креститься, двумя или тремя, интереса для них не представляло.

Со временем адепты тайной веры рассредоточились по всей территории стремительно разраставшейся Российской империи. Но потом к власти пришли жестокосердные коммунисты, которые, сокрушив неустойчивое Временное правительство в Петрограде, начали энергично перекраивать жизнь в стране под новые стандарты. Разумеется, добрались вскоре и до религии. А поскольку конкуренты в виде многочисленных церквей и сект были большевикам не нужны, уже первые сталинские выдвиженцы принялись уничтожать их с присущей им жестокостью.

И вновь раскололось едва сросшееся общество, и вновь потекли реки крови. В этой религиозной войне церковников чаще всего ждала лишь одна участь – смерть. Бедные последователи Бен-Газира, так и не успевшие приблизиться к достижению главной цели, не смогли удержаться на территории монастыря – новые хозяева жизни выгнали их взашей. Спасаясь от преследования большевиков, члены секты вынуждены были рассеяться по необъятным просторам Страны Советов, и, казалось, ничто уже не сможет собрать их вместе.

Однако минуло несколько десятилетий, и представлявшаяся несокрушимой власть коммунистов вдруг рухнула, рассыпавшись, к удивлению всего мира, словно подсохший на солнце куличик из песка. Стрелки на циферблате истории ненадолго замерли, а потом, набирая скорость, полетели в обратную сторону. И их еле слышный щелчок прозвучал кое для кого громче любого набата. Услышали его и последователи Бен-Газира. Поэтому, подобно рассыпанным по стеклу железным гвоздикам, вновь потянулись к «магниту» – Энскому монастырю.

Тотчас, словно по мановению волшебной палочки, нашлись и деньги, и лидеры, готовые денно и нощно собирать по городам и весям «рабочую» паству. Нашелся и бывший хозяйственник, по первому же зову «своих» облачившийся в рясу и с энтузиазмом взявшийся за возрождение разрушенных временем монастырских строений. А среди завербованной «паствы» нашлись, конечно же, и плотники, и каменщики, и шоферы…

И зажил городок Энск странной, неведомой доселе жизнью. Коренные его жители, никак не ожидавшие подобной напасти, властно отжимались чьей-то невидимой рукой все дальше и дальше от монастырских стен. А на территории монастыря закипела меж тем невиданная по размаху работа, ибо объектов для реставрации, судя по всему, хватало с лихвой. Не зря же в разговорах со мной разные люди упоминали о восстановлении то храма, то трапезной, то сельскохозяйственных мастерских, то общежитий… А теперь вот выяснилось, что когда-то в монастырских стенах работала еще и тайная военная лаборатория.

То-то мне фамилия девочки, упомянутая Настей во время нашего с ней кутежа в ресторане, показалась смутно знакомой. Если б я тогда не был уже изрядно под хмельком, наверняка смекнул бы, что одноклассница с редкой фамилией Габер может принадлежать к числу потомков немецких колонистов. Теперь же вот вспомнил, что именно Фриц Габер, великий химик и нобелевский лауреат, изобрел печально знаменитый газ «Циклон-Б», с помощью которого нацисты отправили на тот свет сотни тысяч заключенных. Сам Габер (в действительности – правоверный иудей) умер, согласно официальной версии, в 1934 году, а вот его идеи, воплощенные в странного вида баллонах, покоились до недавнего дня на дне монастырского пруда.

Тогда, получается, благодаря моим стараниям в руки сектантов попал не только ларец с «эликсиром бессмертия», но и целый арсенал смертоносных емкостей? А вдруг с помощью этих баллонов можно отправить к праотцам не только обитателей монастыря, но и жителей Энска на десять километров вокруг? От осознания столь мрачной перспективы мне едва не стало дурно, но, по счастью, одновременно зародилась и мысль провести поиски второй таинственной золотой трубочки, утерянной некогда братьями Ниткиными…

– Не нашел я ваших денег, Александр Григорьевич, – вывел меня из состояния задумчивости виноватый голос вернувшегося на кухню Владислава. – Всю квартиру перерыл, даже в коробки из-под обуви заглянул – нигде нет!

– Ладно, расслабься, – успокоил я его, – твоей вины в том нет. Вот Настя вернется, с нее и спрошу. А пока присядь, хочу с вами обоими посоветоваться… – Вкратце пересказав Славику историю, поведанную мне Татьяной во время его отсутствия, я спросил: – Не желаете ли, молодые люди, поучаствовать в очередных поисках? Шансов отыскать вторую трубку у нас с вами, конечно, мало, но попробовать, думаю, стоит. Чем черт не шутит? – Глаза юноши мгновенно вспыхнули охотничьим азартом, а девушка пока лишь скептически покачивала головой. – Можем же мы, например, предположить, – продолжил я излагать свои доводы, обращаясь теперь в основном к ней, – что вторая трубочка до сих пор лежит в том же амбаре? Допустим, кто-то из мальчишек попросту выронил ее со страху, когда первая взорвалась, а она возьми да и провались в одну из щелей в полу! А? Как вам такая версия?

– Сначала надо выяснить, цел ли тот амбар, – рассудительно молвил Слава. – А то ведь за семьдесят с лишним лет в городе могли столько всего снести и понастроить!..

– Должен быть цел, – неуверенно вступила в дискуссию Татьяна. – В детстве дедушка жил в Гулейке, у самого оврага, а там строительство после войны почти не велось. Боюсь только, что не вспомню уже, где именно тот амбар стоял. Несколько лет назад дедушка возил меня туда, но я запомнила почему-то только огромный пустырь со сгнившими столбами. Кое-какие дома там, правда, остались, но у меня создалось ощущение, что в них давно уже никто не живет…

– Тем лучше! – жизнерадостно воскликнул я, поднимаясь. – Значит, некому будет у нас под ногами путаться. Славик, бери миноискатель и лопату, Танюш, заводи железного коня, и бегом вперед, не будем откладывать! Только дай мне, Слав, что-нибудь накинуть, а то мое шмотье вряд ли успело высохнуть.

Футболка с двумя нагрудными карманами, довольно приличные брюки и неопределенного цвета куртка Кошелькова-старшего пришлись мне впору, так что в квартире мы более не задержались. Поскольку светиться лишний раз в районе монастыря не хотелось, я попросил Таню сделать небольшой крюк, предварительно вновь отдав ей на сбережение все свое имущество – телефон, маузер и деньги.

Вскоре мотоцикл тряс нас уже по колдобинам городской окраины, изобиловавшей сливовыми садами, а спустя еще несколько поворотов вынес к знаменитому исполинскому Воропевскому оврагу. Пока мои спутники спорили, где лучше пристроить «коня», я приблизился к краю обрыва и, придерживаясь за ветку орешника, бросил взгляд вниз. Вид расстилавшейся под ногами бездны потряс меня до глубины души. Когда ко мне присоединился Славик, я поделился с ним своим впечатлением:

– Странно, что это место назвали оврагом. Лично мне оно больше напоминает разломившийся пополам глиняный холм.

– Пожалуй, вы правы, – согласился он. – Между прочим, в прошлом году мы с приятелем исходили его вдоль и поперек. Обилием находок похвастаться не могу, но двадцать копеек серебром и кучу медяков по одной и две копейки все-таки нашли. А уж кованых гвоздей для подков там вообще немерено!

– А как вы на дно спустились? Не отсюда же прыгали?

– Нет, конечно, – засмеялся парень, – если отсюда прыгнуть, костей потом не соберешь. Вон, видите низкое кирпичное здание вдали? – ткнул он пальцем в сторону. – Это все, что осталось от первого в городе кирпичного завода, построенного, как говорят, больше ста лет назад. Именно от этого здания дорога идет прямо ко дну оврага. А если посмотреть на овраг с высоты заводской стены, то кажется, что будто сквозь гору смотришь, и вторая ее половинка за рекой вздымается…

– Действительно, – согласилась не слышно подошедшая к нам Татьяна. – И как это я раньше не замечала?

Я посмотрел в сторону реки и едва рот не открыл от изумления: на противоположном ее берегу возвышалось подобие половинки древнеримского театра! Только сооруженное не из камня, а из земли. Я провел глазами линию от его центра до нижней точки оврага, и та легла прямо на ось разлома.

– Мне кажется, друзья, – озвучил я пришедшее в голову соображение, – что эта впадина в земле образована крупным древним метеоритом. Судите сами! Если предположить, что метеорит летел очень низко, то, наткнувшись на высокий глиняный холм, он попросту разбил его на практически равные две части. Потом пролетел по нисходящей траектории дальше и приземлился на том берегу. Далее многовековые дожди и ветры довершили картину, и теперь мы наблюдаем своего рода чудо природы. Слав, – повернулся я к юноше, – а вам с приятелем, когда вы дно оврага обследовали, не встречались, случаем, необычные куски железа? Они ведь могли осколками того самого метеорита оказаться…

– Точно, припоминаю такие! – шлепнул себя по лбу юноша. – Я еще удивлялся тогда, что на этих тяжелых железных камнях совершенно нет ржавчины!..

– Ну ничего, в другой раз за ними поход совершишь, – успокаивающе похлопал я его по плечу. – А пока нам другим делом надо заняться…