Текст книги "Закон землеройки"
Автор книги: Александр Косарев
Жанр: Современные детективы, Детективы
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)
Глава 34. Утрата маузера и обретение перстня
Заигравшись, не сразу и заметил, что наш железный конь сперва сбавил скорость, а потом и вовсе остановился. Подняв глаза, увидел растянувшуюся во всю ширь шоссе и двигавшуюся нам навстречу толпу из не менее полусотни человек, размахивающих остроконечными флагами. Поначалу решил, что это очередная новомодная процессия во имя сплочения нации или еще чего-нибудь, но вдруг заметил в первых рядах типа, не так давно охаживавшего мои бока дубиной у старого колодца.
– Задний ход, Таня! Срочно! – выпалил мой рот прежде, чем мозги успели оценить ситуацию.
– Нет у меня заднего хода, придется разворачиваться, – нервно огрызнулась девушка, но самообладания при этом не потеряла: энергично вывернув руль влево, включила первую передачу и вдарила по газам.
Толпа будто только этого и ждала: злобно набычившись, бросилась следом. И тогда я, совершенно не думая о последствиях, вскочил, ухватился одной рукой за ветрозащитное стекло коляски, а вторую – с пистолетом – направил на явно недружелюбно настроенных граждан. Ладонь мигом вспотела, но тут развевавшийся на легком ветерке платок Татьяны очень некстати укрыл мое грозное оружие от глаз догонявших нас свирепых мужиков, и я непроизвольно надавил на спуск. Пролежавшие несколько десятилетий в сундуке патроны не подвели: оглушительный выстрел заставил толпу на какое-то время замереть в нерешительности.
Но вскоре один из первых очухавшихся проорал:
– Брось оружие! От нас не сбежишь!
– Подходи ближе, не стесняйся! – крикнул я в ответ. – Так и быть, устрою тебе вместо вечной жизни вечную память!
В этот момент меня сильно качнуло, и второй выстрел прогремел сам собой, без всякого моего на то желания. Однако выяснять, попал я в кого-нибудь или нет, было недосуг, ибо наш отчаянно ревущий железный зверь вдруг снова затормозил. Причем так резко, что я едва не вылетел из коляски. Причиной столь опасного маневра послужил появившийся перед нами невесть откуда тупорылый грузовик, и я с трудом сдержался, чтобы не выпустить в него всю обойму.
Из всей нашей команды лишь Татьяне все еще удавалось сохранять некоторое душевное равновесие. Умудрившись проскочить между грузовиком и обочиной, она на ходу крикнула нам со Славиком, чтоб держались крепче, и круто свернула вправо. Толчок, удар, и вот уже мы, прыгая по кочкам, неслись по добросовестно вспаханному полю. Улучив момент, я оглянулся: проклятый КамАЗ, сопровождаемый разъяренной толпой, мчался за нами.
Поскольку по мощности и проходимости преимущество было на стороне грузовика, дистанция между нами начала быстро сокращаться. Поняв, что гонки по полю закончатся отнюдь не в нашу пользу, я стал лихорадочно искать выход из положения. «Погоня наверняка ведется только за мной, – напросился в голову резонный вывод, – поэтому надо каким-то образом обезопасить ребят, ведь они ни в чем не виноваты… Значит, нужно прыгать! Заодно избавлю мотоцикл от лишних восьмидесяти килограммов, и Татьяна получит тем самым шанс увеличить скорость. А если повезет, и преследователей с толку собью: пусть потом размышляют, куда я подался. Сам же попробую укрыться в лесополосе, что тянется вдоль поля…»
Возможно, план мой и впрямь был хорош, однако я не учел, что земля, даже будучи хорошо вспаханной, все равно остается землей, а не пуховой подушкой. Поэтому, на ходу выпрыгнув из коляски подобно заправскому ковбою, грохнулся спиной оземь так, что от удара аж воздух застрял в трахее. И пока я судорожно, по-рыбьи разевал рот, водитель грузовика успел разгадать мой маневр: развернулся и двинул свою махину прямо на меня. Следом, потрясая кулаками и насыщая воздух проклятьями в мой адрес, мчалась толпа одержимых потомков гетмана Скоропадского.
Решив избавиться хотя бы от одной напасти, я восстановил дыхание, подобрал с земли выпавший при падении маузер и прицелился в крутившееся уже метрах в двадцати от меня колесо грузовика.
Колесо окуталось пыльным смерчем лишь после третьего выстрела. Вслед за этим машина осела набок, и успевший опостылеть звук двигателя наконец заглох. Злорадно порадовавшись данному обстоятельству, я бросился к спасительной лесополосе, но успел сделать не более пяти размашистых прыжков: неожиданный удар по затылку погрузил меня в непроницаемую мглу…
…Когда пришел в себя, ощутил, что меня куда-то волокут за ноги, а голова, точно расстроенное пианино, бренчит по кочкам. Говорить не мог, смысла звучавшего рядом разговора не понимал. Уловил лишь интонации, напомнившие мне команды старшины на армейском плацу. И я охотно уплыл в далекое безусое прошлое, когда самым ужасным наказанием считал получение наряда вне очереди…
Очнувшись вторично, осознал, что меня по-прежнему куда-то волокут, но уже под руки: по кочкам бренчали теперь пятки. Облегчения от перемещения моего тела в привычно-правильное положение отчего-то не чувствовалось: в глазах было темно, в ушах голосили шарманки…
– Как он, живой? – донесся до меня смутно знакомый голос, когда шарманки чуть стихли. – Воды принесите, живо!
Шаги. Хлопнувшая дверь. Снова шаги. Грубый толчок в колено.
– Поласковей нельзя? – на удивление отчетливо выговорил я.
– Надо же, опять живой! – оптимистично воскликнул тот же голос. – Везуч однако… – Разлепив веки, я увидел перед собой улыбавшегося во весь рот подполковника Лукавца. – Ну и славненько, а то уж я переживать начал по поводу вашей безвременной кончины.
– А я ваш маузер потерял, – зачем-то доложил ему я.
– Правильнее будет сказать не «ваш», а «свой», и не «потерял», а «обронил на месте преступления», – посуровел голос Лукавца. – Что подтверждается вашими отпечатками пальцев и на ствольной коробке, и на магазине маузера. Кроме того, на местном автомобиле КамАЗ обнаружены две пробоины от пуль калибра 9 миллиметров, выпущенных именно из этого оружия: одна зафиксирована в скате правого переднего колеса, вторая – в дверце кабины. Так что помимо взыскания материального ущерба вам могут быть предъявлены претензии сразу по трем статьям Уголовного кодекса. А это, если навскидку, от семи до пятнадцати лет строгого режима…
– За что? – вяло трепыхнулся я. – Это была чистой воды самооборона! К тому же вряд ли я кого-нибудь подстрелил – снайпер из меня аховый…
– Если б подстрелили, ехали бы уже сейчас в область с надлежащей охраной.
– От охраны, кстати, не отказываюсь. Более того, прошу ее мне предоставить. В общем, если не прикроете меня парой автоматчиков, я и суток в вашем городе больше не протяну. А обеспечите безопасность, вам же спокойней будет, поверьте.
Подполковника словно пружиной подбросило.
– А разве я не предлагал вам в свое время уехать?! – злобно прошипел он, перегнувшись ко мне через стол. – Так нет, вы же отказались тогда! Вы ж, москвичи, и сами с усами! А теперь помощи просите? Не выйдет! К тому же сейчас кое-какие высокие должностные лица, напротив, требуют вас далеко не отпускать. Почему, кстати? С чего бы это, интересно, им ваша судьба небезразлична вдруг стала? Есть какие-нибудь соображения на этот счет?
– Видимо, – слегка растерялся я от его напора, – с недавних пор я стал представлять для кого-то в городе потенциальную опасность. Возможно также, что у меня просто хотят узнать что-то, но так, чтобы я и сам не догадался, что именно.
– Найденный вами перстень может иметь к этому отношение? – продолжал допытываться Лукавец. – Только овечку бедную из себя не стройте! Вся вакханалия в городе началась как раз после вашего приезда!
– Нет, раньше, – слабо возразил я, – лет этак пятьсот-шестьсот назад. Но что-то мне стало пока не до разговоров, честное сло… – Не договорив, я вдруг обмяк и начал, подобно киселю, стекать со стула.
Упасть мне не позволили: перед тем как в очередной раз потерять сознание, я почувствовал чьи-то подхватившие меня с двух сторон сильные руки.
…Из состояния забытья я выбрался так же внезапно, как и провалился в него. Осмотревшись, понял, что нахожусь в камере предварительного заключения, но лежу на сей раз не на голых досках, а на куцем матрасике. Какое-то время провел недвижно, вспоминая, как и почему сюда попал. Потом услышал за дверью чьи-то возбужденные голоса, сполз с нар и поковылял на звук, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Предосторожность, впрочем, оказалась излишней: страсти по ту сторону двери кипели столь нешуточные, что услышать издаваемые в моей келье шорохи было бы нереально. Вертикальное положение давалось мне с трудом, поэтому я подтянул к двери матрасик, улегся на него и приник к щели между дверью и порогом.
Разговор на повышенных тонах происходил, к сожалению, не непосредственно в коридоре, а где-то за углом, поэтому самих говоривших я не видел и многие их фразы до моих ушей не долетали. Однако и без того было понятно, что один из собеседников что-то требует, а второй не менее решительно ему отказывает, причем оба отнюдь не скупятся на «изысканные» выражения. Перепалка продолжалась около пяти минут, и закончилась примерно таким диалогом: «Я тебя последний раз предупреждаю!» – «Да вы уже задолбали меня своими бреднями!» – «А тебе что, собственной головы не жалко?» – «Передайте ей, пусть она в ж… идет со своими предсказаниями!» – «Не выпустишь этого придурка – пожалеешь!» – «Да пошли бы вы все!..».
После непродолжительной паузы мимо моей щели продефилировали ярко-желтые ботинки, сопровождаемые стучащей об пол черной палкой. Ботинки были мне незнакомы, а вот трость… Кажется, совсем недавно я уже видел подобную. Но где?!
– Савушкин, – зло прогремел вдруг в коридоре бас Лукавца, – задержанного ко мне, быстро!
Догадавшись, что под словом «задержанный» он может подразумевать и меня, я торопливо переместился вместе с матрасиком обратно на нары. И, как оказалось, не зря. Дверь с лязгом растворилась, и дежурный скомандовал:
– Задержанный, подъем! Шевелись!
«Судя по всему, таинственный визитер с тростью пытался принудить начальника милиции к каким-то действиям, – думал я, следуя за конвойным по коридору. – Но вот к каким, интересно?…»
В знакомый кабинет я вошел тяжело, словно в арестантских колодках. Валерий Олегович стоял ко мне спиной – смотрел в окно на серый от пыли южный закат.
– Вынужден с вами расстаться, сударь, – без всякого выражения произнес он, даже не обернувшись. – Дядин маузер останется у меня: будем считать, что вы сдержали свое обещание. Позвольте сдержать и мне свое: ваш перстень лежит на моем столе. Забирайте его и… катитесь ко всем чертям!
Полковник явно чего-то не договаривал, но задумываться на эту тему мне не хотелось. Отпускают, ну и замечательно. Я приблизился к столу: перстень Бен-Газира лежал на том же самом платке, в котором у меня его когда-то изъяли. Вновь закатав украшение в тряпичный шарик, я шагнул к выходу, бросив на прощание:
– Счастливо оставаться. Расписку вашу сожгу, даю слово.
– Советую убраться из города как можно скорее, – глухо прозвучало мне вслед. – Очень надеюсь, что хотя бы несколько часов у вас в запасе еще есть…
– Спасибо за совет, не поминайте лихом! – откозырял я, тоже не оборачиваясь.
Конечно же, бравада моя была напускной. Ведь хотя в душе я и рад был благополучному избавлению от неприятностей с законом, однако отчетливо сознавал, что в здании УВД, пусть даже в камере, находился под определенной защитой. Теперь же, будучи выпровожен на улицу, оказался предоставленным самому себе и прикрыть меня было уже некому. Стоя по ту сторону шлагбаума, разом отгородившего мне вход на подведомственную подполковнику Лукавцу территорию, я судорожно перебирал в уме варианты дальнейших действий. Сначала самым разумным шагом счел незамедлительный отъезд из города. Но тут в памяти всплыли легкомысленно оставленные златовласой Анастасии деньги, и моя уверенность в правильности первого варианта резко пошатнулась. К тому же не помешало бы забрать из дома Кошельковых и причитавшуюся мне часть находок, обнаруженных вместе со Славиком у подножия монастырской стены после слива пруда.
Стоило мне вспомнить о юном напарнике, как я тут же подумал: «Черт, так ведь Славка с Таней до сих пор, наверно, ждут меня в Лисовках! Значит, еду туда».
Глава 35. Снова в плену
Преисполненный решимости во что бы то ни стало добраться до пристани, я вышел на проезжую часть и… остановился как вкопанный. Шагах в десяти напротив стояла, опершись на клюку, местная знаменитость «смиренная Лукерья», воспоминания от единственной встречи с которой у меня остались самые неприятные. На улице было довольно еще светло, так что обознаться я не мог. Женщина смотрела на меня как удав на кролика, и внутренне я подобному отношению к себе взбунтовался. Однако дабы не нажить лишних неприятностей, решил промолчать и продолжить путь. Дрыгнул ногой, чтобы сделать очередной шаг, но… тотчас облился холодным потом: ступня не сдвинулась ни на миллиметр! Впечатление было такое, будто мои подошвы кто-то незаметно смазал клеем «Момент».
Лукерья меж тем криво усмехнулась и, гулко постукивая клюкой по асфальту, направилась ко мне сама. «Трость! – пронзила голову страшная мысль. – Я только что видел почти такую же, лежа под дверью камеры! Но как она могла к ней попасть, если я слышал мужской голос, да и желтые ботинки принадлежали явно мужчине?» Трость, ботинки, трость, ботинки… Кинопленка памяти стремительно понеслась вспять и остановилась ровно в тот момент, когда я шагнул в предбанник домашней бани мэра. Вешалка для халатов, зеркало в резной раме, длинный, уставленный едой стол, обтянутая красной кожей скамья… Вспомнил! Хитро изогнутая трость с металлическим набалдашником висела на вешалке справа от входа. А задники желтых ботинок торчали из встроенного под зеркалом отделения для обуви.
«Поскольку у Лукавца я подобных аксессуаров никогда прежде не видел, да и вряд ли он в таком наряде перед горожанами и подчиненными щеголяет, значит, принадлежать они могут только мэру Энска, – приступил я к выстраиванию очередной логической цепочки. – А раз его жена приходится Лукерье родной дочерью, то вычурная резная трость знаменует, наверно, просто принадлежность к одной семье».
В этот момент скособоченная колдунья приблизилась метров до двух и, выставив клюку вперед наподобие оружия, злобно прошепелявила:
– Улететь решил, голубок, да жадность не пускает? А людская скаредность – это ведь грех смертный, ежели не знаешь! И отмаливать его тебе всю жизнь придется. Так что иди за мной, начнешь служить с малого. Глядишь, и зачтется тебе… – Развернувшись, она энергично двинулась в противоположную нужной мне сторону.
Как ни странно, ноги мои тут же обрели способность двигаться и понеслись вслед за ней. Какое-то время я не отдавал себе отчета в своих действиях, но, к счастью, постепенно морок начал спадать, и я вновь обрел способность мыслить. «Зачем ты тащишься за этой фурией? – спросил я себя. – Тебе ж ее дружки голову оторвут!» Порядком запаниковав, я окинул взглядом улицу. Увидев мирно гулявшую поблизости разношерстную публику, успокоился и резко остановился, для пущей страховки ухватившись за телеграфный столб. К моей непередаваемой радости, ничего страшного не произошло: Лукерья по-прежнему удалялась и звук ее клюки постепенно затихал, а мои ноги, разум и тело подчинялись мне как прежде. Однако только я рванул было обратно, как дорогу мне преградил малолетний велосипедист.
– Не помните меня, дяденька? – спросил он, лихо тормознув.
– Нет… А ты кто? – отшатнулся я, но тотчас вспомнил: это был тот самый чумазый мальчонка, который показывал мне кратчайший путь до монастыря, когда я шел туда впервые. Поэтому спросил уже более дружелюбно: – Тебе чего, малец?
– Вот, просили передать, – протянул он мне небольшой аптечный пузырек.
– Кто просил? – машинально принял я прозрачный флакончик.
– Не знаю, девушка какая-то, – неопределенно пожал плечами пацан, разворачивая велосипед. И крикнул уже на ходу: – Велела, кстати, не открывать!
Проводив мальчишку глазами, я перевел взгляд на склянку. Какая-то маслянистая жидкость лениво плескалась на самом дне, возвышаясь над ним лишь на полсантиметра, а резиновая пробка в горлышке сидела столь плотно, что я невольно улыбнулся: вскрыть нежданный подарок без шила или ножа я не смог бы при всем своем желании. Покрутив пузырек так и этак, я вдруг заметил, что пустое, воздушное пространство меняет при движении жидкости цвет с чуть желтого на сиреневый. Зрелище показалось мне интригующим, и я стал вращать сосуд еще энергичнее. Но тут вдруг пробка вылетела из горлышка подобно пуле, и меня мгновенно окутало гнусно пахнувшее белесое облачко. Стоявший рядом столб ни с того ни с сего потерял равновесие и со всего размаху врезал мне по голове. В глазах сверкнула радужная вспышка, и я провалился в разверзшуюся под ногами бездонную пропасть…
…Первое, что я увидел, когда открыл глаза, были мои собственные ноги, вздымавшиеся вверх подобно двум волосатым телескопам. Удивленно подергав ими, я с горечью осознал, что они крепко к чему-то привязаны. Бьющий из-за спины узкий луч света хорошо освещал лишь грудь – все остальное терялось во мраке. Сильно пахло нашатырем. В голове сладко звенело, как будто я только что вышел из-под наркоза… Рядом кто-то был: я слышал шарканье подошв по полу, приглушенное покашливание, шелест бумажных страниц. Попробовав шевельнуть руками, выяснил, что они привязаны к узкой дощечке за спиной. А завалившийся почему-то в подкладку куртки перстень обосновался, как назло, в районе правой почки и теперь давил на нее крайне болезненно. Силы для оказания мало-мальского сопротивления веревкам отсутствовали напрочь, поэтому я решил незаметно осмотреться. Скосил глаза влево, потом вправо…
Увиденная сцена показалась мне достойной пера живописца. У небольшого круглого стола метрах в пяти от меня деловито суетились трое хороших знакомцев. Лицом ко мне стоял отец Аристарх. Его рыжая борода была зачем-то стянута в нескольких местах резинками и напоминала смешную баранку. Высунув от усердия язык, он пристраивал какую-то блестящую штуковину к большому и тоже блестящему металлическому блюду. Справа от него в рубашке с засученными рукавами сидел городской голова Эдуард Юсуфович. Именно с его стороны доносился шелест перелистываемых страниц не видимой мне книги. А слева от них энергично полировал зажатую между колен металлическую пластину… Славик Кошельков! Это был удар ниже пояса, и я на мгновение зажмурился, не желая верить глазам своим.
– Написано, что «Горло песчаного дракона» должно непременно крепиться к «Чаше благоденствия», а не стоять без опоры, – произнес меж тем, явно продолжая начатый разговор, Эдуард Юсуфович. – Важность этого момента здесь специально подчеркивается!
– Только непонятно, чем его крепить, – недовольно буркнул настоятель. – Ты, парень, все ли нам принес? – строго взглянул он на вмиг съежившегося Владислава.
– Как есть все, честное слово! – начал отчитываться юноша. – Да там, за стеной, мало чего и было. В основном мелочевка разная да вот эти тазы серебряные. Вода, видать, не все из пруда вынесла…
– Тогда глянь-ка вон в том углу, может, сыщешь что-нибудь похожее.
Бывший мой помощник услужливо вскочил со стула и исчез из поля зрения. Я попробовал проследить за его направлением, но резко усилившийся вдруг запах аммиака тотчас вернул мою голову в прежнее положение. Зато сам Слава мое движение заметил.
– Ой, оклемался наш Александр Григорьевич! – радостно воскликнул он, невесть каким образом оказавшись у меня в изголовье. И озабоченно поинтересовался: – Вы как себя чувствуете? Судорог не испытываете?
– А должен? – вопросом на вопрос ответил я, с трудом разлепив будто склеенные вареньем губы.
– Да мы просто боялись, – раздался рядом голос Красновского, – что после порции «Циклона» ты, как и другие, в конвульсиях биться будешь. Но, видать, маловато газа оказалось: так, подергался чуток во время транспортировки сюда…
– Ничего себе маловато! – возмутился я. – Да я словно под наркозом побывал! И, кстати, был бы вам очень признателен, если б вы меня развязали.
– Нам бегать за тобой надоело! – отрезал настоятель. И, не удержавшись, полюбопытствовал: – Не поделишься, как умудрился слинять отсюда в прошлый раз?
– Вам не стыдно, отец Аристарх, блатным жаргоном пользоваться? – ушел я от ответа. – Что это за выражение из уст духовного лица – «слинял»?! Прикидываетесь набожным церковником, а выражаетесь как последний зэк, право слово. Не в местах ли «не столь отдаленных» ваш лексикон таким фольклором обогатился, а? Ох, не миновать вам, чую, повторной отсидки, – смаковал я уже каждое слово в воцарившейся гробовой тишине. – Не спорю, вы, конечно, запросто можете меня здесь прихлопнуть – или замочить, как правильно? – ибо рука у вас на подобные дела набита, я не сомневаюсь. Только вот о местонахождении перстня Бен-Газира тогда не узнаете! – вырвалось у меня в запале.
Первым мгновенно отреагировал Владислав:
– Какой еще перстень? Вы мне о перстне ничего не говорили!
– А ну-ка погоди, парень, – оттеснил его мэр, присев возле меня на корточки и впившись мне прямо в глаза сверлящим взглядом. – Уж не хочешь ли ты сказать, пёс бродячий, что завладел бесценным сокровищем моего легендарного предка Бенсана ибн Ингазири?!
– Мы с вами на брудершафт не пили! – озлобился я. – Поэтому впредь попрошу мне не «тыкать»!
– Ладно, не кипятитесь, – сбавил обороты «джигит», не ожидавший, видимо, подобной отповеди от пленника. – Просто при упоминании о дорогой моему сердцу реликвии мне стало не до выбора выражений… Я, конечно же, наслышан о ваших поисковых успехах, но никак не ожидал, что вы и перстень отыщете. Скажите хоть, как он выглядит, а то прямо не верится…
«Значит, Лукавец не на их стороне, – догадался я, – раз о перстеньке не проговорился. Возможно, Юсуфович чем-то ему пригрозил, вынудив выпустить меня из здания УВД, однако про наши с ним дела тот явно не распространялся. Это радует. Иметь в тылу хотя бы одного верного союзника всегда хорошо. Даже если на словах он постоянно грозит упечь за решетку». Вслух же с видом большого одолжения сказал:
– Освободите от веревок, тогда, может, и расскажу.
Переглянувшись, мэр с настоятелем удалились в один из скрытых от моего взора темных углов, и теперь я слышал только их возбужденно-приглушенную перебранку. Оставшийся возле меня Славик заботливо убрал висевший надо мной клочок ваты, воняющей нашатырем.
– И сколько они, интересно, заплатили тебе за предательство? – процедил я вместо благодарности.
– Я не предатель! – заплескалась в глазах юноши непритворная обида. – Я здесь исключительно ради вас нахожусь!
– Таня где?
– Дома, – успокоил он меня. И торопливо зашептал: – Мы же, когда до Лисовок добрались, сразу те странные трубы пилить с ней начали, и вдруг из первой же золотистая сигарка выпала. Точь-в-точь такая, как вы описывали! Порядка двадцати пяти сантиметров длиной и с обеих сторон запаянная. Только один конец литой, округлый, а другой наподобие конфетного фантика закручен. Но тут, как назло, Танин дедушка в сарай зашел… Короче, как увидел он у меня в руках эту штуку, сразу шум поднял и скандал устроил: опасная, мол, она очень. Когда же я, чтоб его успокоить, небрежно в сторону ее отбросил, он и вовсе с кулаками на меня набросился. Словом, еле ноги я от него унес… Потом Таня меня на мотоцикле догнала и до моста подкинула. Всю дорогу за деда извинялась, – улыбнулся Слава своим мыслям.
– Не тяни! Дальше что было?
– Ну, добравшись до города, неожиданно встретил машину отца. Сел к нему в кабину, разговорились. Потом я сдуру этой трубочкой золотистой похвастался – я ж ее с собой прихватил, когда из Лисовок убегал… Ну а дальше все как снежный ком закрутилось, – вздохнул парень. – Папаня как ее увидел, сразу сюда, в монастырь погнал. Когда к воротам подъехали, я сбежать хотел, а тут вас как раз подвезли – на носилках из чьей-то машины вынесли. Подумал сперва, что вы где-то напились в стельку, но потом решил на всякий случай при вас остаться…
Раздался звук приближающихся шагов, и вскоре в круге света нарисовались лица ненадолго отлучавшихся подельников.
– Ты, милок, не переживай, больно тебе не будет, – утробно пробасил надо мной Красновский.
От сокрушительной звуковой волны я невольно поморщился и, чуть отклонив голову в сторону, вежливо попросил:
– Не шумите, пожалуйста! У меня от вашей гадости голова раскалывается. Что хоть в том злосчастном пузырьке было-то?
– Капелька тех богатств, которые ты сам же из пруда и вытащил, – радостно гоготнул настоятель. – И уж мы так тебе за них благодарны, так благодарны, ну просто слов нет! Ты ведь хотя и мнишь себя писателем, однако даже не догадываешься, наверно, что именно здесь, в этих самых стенах вплоть до 1941 года работал известнейший немецкий химик Фриц Габер! И были те годы его жизни самыми, кстати, плодотворными! Родной-то немчуре одни лишь крохи от его работ достались, а вот сливки должны были отойти нашему военному ведомству. Ибо товарищ Сталин, планируя захват сперва Европы, а потом и всего мира, был крайне заинтересован в единоличном владении самым совершенным по тем временам химическим оружием.
– Насколько мне известно, – решил и я блеснуть эрудицией, – Габер умер в 1934 году. Или он, по-вашему, воскрес ради продолжения работ в Энске?
– Грош цена твоим знаниям, – парировал Красновский. – Так что мотай на ус, пока я добрый! Руководители существовавшей тогда в стране организации «Коминтерн» обладали, да будет тебе известно, воистину неслыханными организационными и финансовыми возможностями. И в условиях нацистского истребления евреев им не составило никакого труда переправить талантливого химика в Красную Россию, чтобы трудоустроить потом по специальности. Версию о безвременной кончине Габера выдумали они же. Для отвода глаз, так сказать…
– И в итоге немецкий химик унаследовал подземную лабораторию средневекового химика Бен-Газира? – всерьез заинтересовался я откровениями настоятеля, забыв на время о не слишком удобной для беседы позе.
– Соображаешь! – одобрительно крякнул Красновский. – Только вот как и в случае с восточным мудрецом, результаты трудов Габера неожиданно… исчезли. Более того, однажды среди ночи он и сам как в воду канул. И, на беду, всем было не до его поисков: войска вермахта стояли тогда уже в десятке километров от старого моста, поэтому в городе полным ходом шла эвакуация…
– Ну, насчет «результатов труда» мне понятно – это те самые баллоны, которые я со дна вашего пруда поднял. А вот группа Особого отдела НКВД была, видимо, отправлена сюда в качестве подкрепления местным партизанам, ориентированным на поиски Габера… – задумчиво проговорил я.
– А что, такое действительно было? – изумленно вытаращился на меня мэр.
– Как не быть, – усмехнулся я, – если из принадлежавшего командиру этой группы маузера я недавно отстреливался на шоссе от ваших дуболомов? Могу, если хотите, и имя его назвать. – Три головы склонились почти синхронно, и я отчеканил: – Геннадий Константинович Лукавец.
Эффекту, произведенному мной на слушателей-зрителей, позавидовал бы любой артист, но насладиться им вдоволь мне не довелось: мозги вдруг буквально вскипели, кровь понеслась по сосудам подобно раскаленной ртути, ступни сотрясла мелкая дрожь, а тело задергалось в конвульсиях, словно к нему прикоснулись оголенным электрическим проводом. Когда судороги стали затихать, я краем глаза отметил, что мое плачевное состояние не очень-то недавних собеседников и обеспокоило. Сбившись чуть поодаль в кружок, двое из них, бойко жестикулируя, что-то обсуждали, а третий ошалело переводил глаза с одного на другого. До слуха донеслись слова «заметет», «сворачивать», «смываться» и, конечно же, многократно повторенная фамилия начальника городской милиции. Я оставался безучастным: пляска мышц и суставов настолько меня измотала, что очередное впадение в беспамятство показалось райской благодатью…
…В себя пришел уже в другом помещении, причем избавленным от веревок и в полном одиночестве. Где-то неподалеку капала вода, и я на пошатывающихся от слабости ногах двинулся на звук. На ощупь нашел умывальник, умылся, осмотрелся. Я находился в узком, похожем на пенал закутке, игравшем, видимо, при монастыре роль душевой комнаты. Приблизился к висевшему на стене зеркалу: увидел грязного, небритого, изможденного мужика с темными кругами под глазами. Решил на подобных мелочах не зацикливаться: важнее было придумать способ побега из очередного плена. Мысли же, как назло, меня не слушались: скакали, точно лягушки в брачный период. Тем не менее я инстинктивно двинулся к двери. Однако едва добрался до порога, как она распахнулась, и глазам вновь предстали знакомые личности. Роман Данилович при виде меня громко расхохотался.
– Нет, вы только взгляните на него, – обратился он к своим приспешникам, – он уже бежать, кажется, надумал!
Те ответили ему дружным хохотом, и я понял, что моей надежде на скорое обретение свободы сбыться не суждено. Голова снова закружилась, но мучители тотчас подхватили меня, и я поплыл на их руках сквозь анфиладу комнат, коридоров и арочных проемов. По увиденному на потолке изображению святого, устремившего к небу два указующих перста, догадался, что меня тащат в трапезную. Невольно вспомнились детские сказки о людоедах, и ужас сковал душу железными клещами.
Однако страхи мои оказались преувеличенными: в итоге меня доставили в уже знакомый подвал с печью и стулом-«троном» возле нее. Я слегка успокоился: значит, меня притащили сюда не для показательной экзекуции, которые, как известно, принято проводить при большом скоплении народа. В этот момент крепко державшие меня руки разжались, и с полуметровой высоты я грохнулся прямо на каменный пол, едва снова не потеряв сознание. Появившийся из темноты Славик участливо оттащил меня к стене, бережно усадил и шепнул:
– Потерпите, Александр Григорьевич, недолго осталось.
– Чего мне хоть ждать-то? – спросил я обессиленно.
– Восхода, – коротко ответил он и торопливо отошел, поскольку дверь подвала вновь распахнулась.
Я повернул голову на звук: второй мой бывший помощник – Толик – шумно катил к центру комнаты снабженный колесиками круглый стол, знакомый мне по комнате, в которой я висел недавно вниз головой. Работы по сборке все той же блестящей конструкции продолжились незамедлительно: Славик с сосредоточенным видом начал подавать Красновскому какие-то детали, а тот – нанизывать их одна на другую. Отполированные до блеска предметы я неожиданно узнал: точно такие же пластины, только грязные, мы с Владиславом нашли в свое время у внешней стороны монастырской стены, и еще несколько аналогичных я потом выудил сачком из прудовой тины. Толик меж тем приблизился ко мне, пристроился, привалившись спиной к стене, рядом, и стал поглядывать на меня сверху вниз с некоторым даже, казалось, уважением. Я отреагировал на его соседство подчеркнуто холодно: приковал взгляд к процессу изготовления странного агрегата.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.