Текст книги "Убийство Сталина. Все версии и еще одна"

Чекисты сказали нам, что они уже посылали ее посмотреть, что там такое. Она сказала, что товарищ Сталин лежит на полу, спит, а под ним подмочено. Чекисты подняли его, положили на кушетку в малой столовой. Там были малая столовая и большая. Сталин лежал на полу в большой столовой. Следовательно, поднялся с постели, вышел в столовую, там упал и подмочился. Когда нам сказали, что произошел такой случай и теперь он как будто спит, мы посчитали, что неудобно нам появляться у него и фиксировать свое присутствие, раз он находится в столь неблаговидном положении. Мы разъехались по домам.

Прошло небольшое время, опять слышу звонок. Вновь Маленков: «Опять звонили ребята от товарища Сталина. Говорят, что все-таки что-то с ним не так. Хотя Матрена Петровна и сказала, что он спокойно спит, но это необычный сон. Надо еще раз съездить». Мы условились, что Маленков позвонит всем другим членам Бюро, включая Ворошилова и Кагановича, которые отсутствовали на обеде и в первый раз на дачу не приезжали. Условились также, что вызовем и врачей. Опять приехали мы в дежурку. Прибыли Каганович, Ворошилов, врачи. Из врачей помню известного кардиолога профессора Лукомского. А с ним появился еще кто-то из медиков, но кто, сейчас не помню. Зашли мы в комнату. Сталин лежал на кушетке. Мы сказали врачам, чтобы они приступили к своему делу и обследовали, в каком состоянии находится товарищ Сталин. Первым подошел Лукомский, очень осторожно, и я его понимал. Он прикасался к руке Сталина, как к горячему железу, подергиваясь даже. Берия же грубовато сказал: «Вы врач, так берите как следует».

Лукомский заявил, что правая рука у Сталина не действует. Парализована также левая нога, и он не в состоянии говорить. Состояние тяжелое. Тут ему сразу разрезали костюм, переодели и перенесли в большую столовую, положили на кушетку, где он спал и где побольше воздуха. Тогда же решили установить рядом с ним дежурство врачей. Мы, члены Бюро Президиума, тоже установили свое постоянное дежурство. Распределились так: Берия и Маленков вдвоем дежурят, Каганович и Ворошилов, я и Булганин. Главными «определяющими» были Маленков и Берия. Они взяли для себя дневное время, нам с Булганиным выпало ночное. Я очень волновался и, признаюсь, жалел, что можем потерять Сталина, который оставался в крайне тяжелом положении. Врачи сказали, что при таком заболевании почти никто не возвращался к труду. Человек мог еще жить, но что он останется трудоспособным, маловероятно: чаще всего такие заболевания непродолжительны, а кончаются катастрофой.

Мы видели, что Сталин лежит без сознания: не сознает, в каком он состоянии. Стали кормить его с ложечки, давали бульон и сладкий чай. Распоряжались там врачи. Они откачивали у него мочу, он же оставался без движения. Я заметил, что при откачке он старался как бы прикрыться, чувствуя неловкость. Значит, что-то сознает. Днем (не помню, на какой именно день его заболевания) Сталин пришел в сознание. Это было видно по выражению его лица. Но говорить он не мог, а поднял левую руку и начал показывать не то на потолок, не то на стену. У него на губах появилось что-то вроде улыбки. Потом стал жать нам руки. Я ему подал свою, и он пожал ее левой рукой, правая не действовала. Пожатием руки он передавал свои чувства. Тогда я сказал: «Знаете, почему он показывает нам рукой? На стене висит картина, вырезанная из «Огонька» репродукция с картины какого-то художника. Там девочка кормит из рожка ягненка. А мы поим товарища Сталина с ложечки, и он, видимо показывая нам пальцем на картину, улыбается: мол, посмотрите, я в таком же состоянии, как этот ягненок».

Как только Сталин свалился, Берия в открытую стал пылать злобой против него. И ругал его, и издевался над ним. Просто невозможно было его слушать! Интересно, впрочем, что как только Сталин пришел в чувство и дал понять, что может выздороветь, Берия бросился к нему, встал на колени, схватил его руку и начал ее целовать. Когда же Сталин опять потерял сознание и закрыл глаза, Берия поднялся на ноги и плюнул на пол. Вот истинный Берия! Коварный даже в отношении Сталина, которого он вроде бы возносил и боготворил»[139]139
  Н. С. Хрущёв. Воспоминания. М., «Вагриус», 2007. С. 263 – 265.


[Закрыть].

От других вариантов этой версии окончательный её вариант, принятый за основу практически всеми исследователями, отличается незначительными деталями, кроме одной. В приведённом выше варианте «четвёрка» приехала на дачу всем составом (Берия, Маленков, Булганин и Хрущёв) и дальше комнаты дежурной смены никуда не ходили, то есть, никто из них не видел, в каком состоянии находится вождь («…неудобно нам появляться у него и фиксировать свое присутствие, раз он находится в столь неблаговидном положении»). Видите ли – вождь «подмочился», а что бы он сказал своим стеснительным соратникам, если бы вдруг поднялся и узнал, как они себя вели у поверженного болезнью полубога?! Можно уверенно сказать, что такого быть не могло, поскольку это противоречит элементарным понятиям человеческого поведения. Они ведь не звери, что на глазах у представителей охраны, людей тоже умудрённых жизнью, оставили своего кумира, почитай полубога, умирать у них на глазах, делая их автоматически соучастниками преступления (оставление человека в беспомощном состоянии).

Не могли же они не понимать, что бы сталось и с ними, и с охраной, если бы врачи, совершив чудо, вернули вождя к жизни? Животный страх за свои жизни не позволил бы им так поступить. Значит, и события такого просто не могло быть.

В одном из вариантов версии упоминается, что Хрущёв и Булганин прибыли первыми и, не дожидаясь остальных членов «четвёрки» и также не взглянув на поверженного болезнью вождя, трусливо покинули дачу. Как увидим дальше по «версии Охраны», соратники в данной ситуации вели себя совершенно иначе, что свидетельствует о надуманности обеих версий. Есть ещё нюанс в одном из вариантов этой версии. Хрущёв утверждает, что: «Сталин был после обеда изрядно пьяный», в то же время в другом месте он пишет, что Сталин «никогда не накачивал себя так, как своих гостей. Обычно он разбавлял вино водой и пил из небольшого бокала». К той фразе мы ещё вернёмся при рассмотрении «версии Охраны».

Шестая версия, которую сам Авторханов взял за основу, исходила, якобы, от не названных в книге «старых большевиков». Их имена он не назвал ни в 1976 году при первом издании книги на Западе, ни в 1992 году, когда книга вышла 25-тысячным тиражом в СССР (России). Почему? К этому времени Советский Союз перестал существовать, и «старым большевикам» уже ничего не угрожало, но Авторханов упорно настаивает, что: «Эта версия получена при исключительных обстоятельствах, о которых еще рано писать. Излагая ее, я за нее так же мало ручаюсь, как и за предыдущие». Прожив ещё 5 лет, Авторханов так и не удосужился раскрыть тайну версии, что, на наш взгляд, является прямым доказательством её несостоятельности, то есть, она попросту высосана из пальца. Кем? Вот её краткое изложение.

«События 28 февраля – 1 марта развиваются так, как рассказано у Хрущёва: «четверка» посетила Сталина, они вместе мирно и весело поужинали… Поговорив по деловым вопросам и изрядно выпив, Маленков, Хрущёв и Булганин уезжают довольно рано – но не домой, а в Кремль. Берия, как часто бывало, остается под предлогом согласования со Сталиным некоторых своих мероприятий. Вот теперь на сцене появляется новое лицо: по одному варианту – мужчина, адъютант Берии, а по другому – женщина, его сотрудница. Сообщив Сталину, что имеются убийственные данные против Хрущёва в связи с «делом врачей», Берия вызывает свою сотрудницу с папкой документов. Не успел Берия положить папку перед Сталиным, как женщина плеснула Сталину в лицо какой-то летучей жидкостью, вероятно, эфиром. Сталин сразу потерял сознание, и она сделала ему несколько уколов, введя яд замедленного действия. Во время «лечения» Сталина в последующие дни эта женщина, уже в качестве врача, их повторяла в таких точных дозах, чтобы Сталин умер не сразу, а медленно и естественно».[140]140
  А. Авторханов. Загадка смерти Сталина (Заговор Берия). М., «СЛОВО/SLOVO», 1992. С. 94.


[Закрыть]

Такова «финальная» часть шестой версии «старых большевиков», которая недвусмысленно обвиняет «четвёрку» в состоявшемся и осуществленном заговоре с целью убийства Сталина накануне запланированного заседания Президиума ЦК КПСС, на котором должны были приниматься принципиальные решения по реализации намеченных Сталиным реформ, последствия которых напрямую касались дальнейшей судьбы его ближайших соратников, да и всей номенклатурно-партийной элиты страны.

Приведенный здесь вариант «шестой версии» Авторханова представляет собой «малый план» Берии по устранению Сталина. Существовал якобы еще и другой вариант этой версии, так называемый «оптимальный план», который должен был вводится в действие в случае срыва «малого плана».

За неделю до намеченного срока реализации «малого плана» Сталин якобы проинформировал членов Бюро Президиума ЦК КПСС о том, что «…процесс над «врачами-вредителями» назначен на середину марта и вручил им копии «Обвинительного заключения», подписанного генеральным прокурором СССР. Этот документ, как и комментарии генерального прокурора, ставленника Берии – Сафронова, в беседе со Сталиным окончательно рассеял всякие сомнения в его истинных намерениях. Выходило, что американцы во время войны сумели создать свои агентурные точки не только в кремлевском медико-санитарном управлении, но даже в ЦК (Лозовский) и МГБ (Абакумов). Англичане то же самое сделали ещё до войны, а во время войны расширили свою сеть, завербовав туда членов ЦК Кузнецова, Попкова, Родионова. Об армии ничего не говорилось, кроме того, что её второстепенные лидеры были предназначены к отравлению (Василевский, Говоров, Штеменко, Конев). Но и здесь между строк было видно, что только такие обиженные маршалы, как Жуков, Воронов, Юмашев, Богданов могли быть заинтересованы в этом. Вопрос о том, кто был заинтересован в умерщвлении Жданова и Щербакова, оставался открытым. Однако все знали, что Берия и Маленков никогда не были в хороших отношениях с ними, и если, например, Сталин действительно убил Жданова, то он его убил руками Берии, как Кирова – руками Ягоды. Словом, стало ясно, что процессом врачей дело не закончится, а – как в 1937 году – полетят головы у многих членов Политбюро. Когда Берия Маленков, Хрущев и Булганин процитировали этот документ, то по предложению Хрущева они решили коллективно обсудить положение»[141]141
  А. Авторханов. Загадка смерти Сталина (Заговор Берия). М., «СЛОВО/SLOVO», 1992. С. 92.


[Закрыть].

«Обсуждение» под видом охоты состоялось в подмосковном лесу, где заговорщики встречались дважды, выработав два варианта плана устранения вождя под кодовым названием «Моцарт» – «малый» и «оптимальный».

«Малый план» предусматривал «отставку Сталина» без участия посторонних сил. У Сталина на очередном ужине с «четвёркой» в Кунцево должен случиться смертельный удар – такой, чтобы он сразу не умер, но и не смог бы выжить. Умирать Сталин должен был при свидетелях, в том числе таких, как его дети и врачи.

«Оптимальный план» предусматривал взрыв дачи Сталина, когда он спит (значит – днем). Под видом продуктов нужно было доставить динамит для взрыва не только помещения Сталина, но и прилегающих зданий, чтобы заодно ликвидировать и лишних свидетелей.

За успех «малого плана» должны отвечать все четверо, ответственность за успех «оптимального плана» Берия брал на себя лично. В каждом из этих планов предусматривались и превентивные меры: из Москвы надо было удалить, под разными предлогами, явных сторонников Сталина, – особенно тех, кто ведал средствами коммуникации и информации (Министерство связи, радио и телевидения, ТАСС, редакции «Правды» и «Известий»), а также некоторых видных руководителей из Министерства обороны, МГБ, МВД и комендатуры Кремля. В то же время наиболее надёжных сторонников «четвёрки» (маршал Жуков и др.) следовало вызвать в Москву. Все средства связи дачи Сталина, его кремлёвской квартиры и служебных кабинетов, начиная с определённого Х-часа, выключались из всех общих и специальных правительственных проводов. Все машины дачи, Сталина, охраны и обслуги «конфисковывались» с начала Х-часа. Все дороги к даче и от неё – как по земле, так и по воздуху – закрывались для всех, в том числе для всех членов Президиума ЦК, кроме «четвёрки».

Функции членов «четвёрки» были чётко разграничены: Берия отвечал за «оперативную часть» плана, Маленков – за мобилизацию партийно-государственного аппарата, Хрущёв – за столицу и коммуникации, Булганин – наблюдение за военными. С самого начала Х-часа «четвёрка» объявляла о «тяжёлой болезни» Сталина и брала в руки власть «до его полного выздоровления». (Интересно, что подобным же планом руководствовались лидеры ГКЧП в августе 1991 года, готовя государственный переворот по свержению М. С. Горбачёва – А. К.) Так легализовывались все действия заговорщиков. Самым оригинальным в этом рассказе надо считать, пожалуй, то, что заговорщики утвердили оба плана сразу! Начать решили с «малого плана», но в случае его провала, тут же пускался в ход запасной, «оптимальный план». Если заговор, так с абсолютно гарантированным успехом – этому учил ведь и сам Сталин («бить врага надо наверняка!»).

После такой подготовки и состоялась встреча «четвёрки» со Сталиным на его даче в Кунцево вечером 28 февраля 1953 года»[142]142
  А. Авторханов. Загадка смерти Сталина (Заговор Берия). М., «СЛОВО/SLOVO», 1992. С. 92 – 94.


[Закрыть].

Реализован был, как будто, «малый план» заговорщиков, в основе которого фигурировало отравление вождя. Склоняясь к этой версии, А. Авторханов приводит один фрагмент из воспоминаний дочери Сталина Светланы Аллилуевой: «При этом невольно вспоминается место из книги Аллилуевой, где сказано несколько слов о какой-то таинственной женщине-враче у постели умирающего Сталина: «Молодые врачи ошалело озирались вокруг… Я вдруг сообразила, что вот эту молодую женщину-врача я знаю, – где я ее видела? Мы кивнули друг другу, но не разговаривали» (Двадцать писем к другу, стр. 7).

Я думаю, что выяснение роли данной женщины-врача при Берии было бы очень важно. Интересно, где же Аллилуева видела эту женщину до смерти Сталина и видела ли она ее после его смерти?»[143]143
  А. Авторханов. Загадка смерти Сталина (Заговор Берия). М., «СЛОВО/SLOVO», 1992. С. 92 – 94.


[Закрыть]

Однако А. Авторханов недолго оставался горячим сторонником шестой версии, то есть, открытого заговора «четвёрки» с целью убийства вождя. Переиздавая свою книгу в издательстве «Посев» вплоть до 1986 года (пятое издание книги), он не внёс в неё ни одного уточнения, в том числе по поводу существования мнимых «старых большевиков». Наконец, в начале 90-х годов он вынужден был признать, что никакого заговора не было, а было молчаливое согласие соратников с тем, чтобы как можно дольше не вызывать врачей к поверженному ударом Сталину. Когда готовилось издание книги в СССР во второй половине 1990 года, он написал послесловие к этому изданию, в котором полностью отказался от своих прежних «заблуждений» по поводу убийства Сталина: «Заговоры могут быть в разных формах: как в действиях, так и в бездействии. Заговор против Сталина не был, конечно, заговором прямых действий, чтобы его убить, но был, выражаясь юридическим языком, заговором «преступного бездействия», когда Сталину, получившему тяжкий удар, дали умереть, не вызывая врачей»[144]144
  А. Авторханов. Еще раз о «Загадке смерти Сталина». // «Новый мир», 1991, № 12. С. 235.


[Закрыть].

Этот вывод Авторханов сделал в результате заочной эпистолярной полемики с дочерью Сталина Светланой Аллилуевой, которая в письме в редакцию эмигрантского журнала «Новый журнал» высказала следующие два противоречивых тезиса: 1) «Никакого заговора или приведения в исполнение такового, в злодейское исполнение, – я не видела и не вижу», и 2) «Из моих двух книг ясно: семидесятитрёхлетнему старику с повышенным кровяным давлением безусловно помогли помереть тем, что оставили его в состоянии удара без врачебной помощи в течение 12 (и больше…) часов». Светлана Иосифовна написала это письмо в начале 1977 года в связи с выходом книги Авторханова, который, узнав о его содержании лишь в конце 80-х годов, сделал вышеприведённое заключение, добавив при этом: «Вот это «помогли Сталину помереть» невызовом врача я и считал в книге наиболее вероятной формой заговора Берия против жизни Сталина»[145]145
  А. Авторханов. Еще раз о «Загадке смерти Сталина». // «Новый мир», 1991, № 12. С. 235.


[Закрыть].

Как говорится – «лучше поздно, чем никогда», но всё-таки виновником заговора и в таком формате Авторханов «назначает» Берию. Так уж он ненавидел этого человека. По всем хрущёвским версиям он (Н. С. Хрущёв) недвусмысленно намекал, как известная лягушка-путешественница: «это я придумал(а)».

Шестую версию, частично перекликающуюся с четвёртой, казалось бы совершенно неожиданно поддержал В. М. Молотов, который на вопрос известного поэта Ф. Чуева о возможно насильственной смерти Сталина ответил: «…Некоторые считают, что Сталина убил Берия. Я думаю, это не исключено. Потому что на кого Сталин мог опереться, если мне не доверял и видел, что другие не особенно твердо стоят?

Ф. ЧУЕВ. Западные радиостанции подробно рассказывали о «деле врачей», что суд над ними должен был состояться пятого марта, и как раз в этот день умирает Сталин. Прозрачный намек, что его умертвили.

В. МОЛОТОВ: Возможно. Не исключено, конечно. Берия был коварный, ненадежный. Да просто за свою шкуру он мог. Тут клубок очень запутанный. Я тоже держусь того мнения, что Сталин умер не своей смертью. Ничем особенно не болел. Работал все время… Живой был, и очень… Что Берия причастен к этому делу, я допускаю… Он сыграл очень коварную роль»[146]146
  Цит. по Е. Прудникова. Второе убийство Сталина. М., Олма Медиа Групп. 2008, С. 371 – 372.


[Закрыть].

В другой беседе Молотов вновь бездоказательно подтвердил слух о коварстве Берии:

«Не исключаю, что Берия приложил руку к его смерти. Из того, что он мне говорил, да и я чувствовал… На трибуне мавзолея В. И. Ленина 1 мая 1953 года делал такие намеки… Хотел, видимо, сочувствие моё вызвать. Сказал: «Я его убрал». Вроде посодействовал мне. Он, конечно, хотел сделать моё отношение к себе более благоприятным»[147]147
  Ф. Чуев. Сто сорок бесед с Молотовым. М., «Терра», 1991.


[Закрыть].

Странно, конечно, слышать такое от человека, верой и правдой служившего Сталину на протяжении 30-ти лет и вдруг запамятовавшего, при каких обстоятельствах уходил из жизни его кумир. Мы ещё вернёмся к этому вопросу, то есть, к обоснованию того, почему у ближайших соратников вождя вдруг необратимо отшибло память о событиях, имевших место в период с 28 февраля по 2-е марта 1953 года. В этом плане Молотов был совсем не оригинален по части затмения памяти.

Эта версия «родилась» при весьма необычных обстоятельствах. В 1977 году один из офицеров сталинской охраны полковник Алексей Трофимович Рыбин в 24-ю годовщину смерти Сталина собрал оставшихся к тому времени в живых сотрудников охраны и устроил «вечер воспоминаний» об обстоятельствах ухода из жизни вождя. Насколько нам известно, на этих «посиделках» присутствовали следующие полковники-отставники: П. Лозгачёв, М. Старостин и В. Туков, которые непосредственно дежурили в те самые памятные дни (28 февраля, 1 и 2 марта 1953 г.). Инициатор этой встречи, а потом первый публикатор «версии Охраны», А. Рыбин был долголетним сотрудником охраны Сталина, а в 90-е годы проявил себя в качестве незаурядного «писателя», опубликовавшего составленную коллективно версию болезни и смерти Сталина. Полковник Рыбин работал непосредственно в охране до 1935 года, а затем в течение 20-ти лет возглавлял службу безопасности Большого Театра. То есть, сам он не был непосредственным свидетелем описываемых ниже событий, разве что кроме начального фрагмента своих «воспоминаний», названных почему-то «Записки телохранителя»:

«27 февраля 1953 года в Большом театре шёл балет «Лебединое озеро». В восемь часов, сопровождаемый Кириллиным, в своей ложе появился Сталин. До конца спектакля он был один. Затем попросил директора поблагодарить артистов за филигранную отточенность партий. После чего уехал на ближнюю дачу.

28 февраля вместе с «соратниками» он посмотрел в Кремле кинокартину. Потом предложил всем членам Политбюро приехать на дачу. В полночь прибыли Берия, Маленков, Хрущёв и Булганин. Остальные в силу возраста предпочли домашние постели. Гостям подали только виноградный сок, приготовленный Матрёной Бутузовой. Фрукты, как обычно, лежали на столе в хрустальной вазе. Сталин привычно разбавил кипяченой водой стопку «Телиани», которой хватило на все застолье. Мирная беседа продолжалась до четырёх часов утра уже 1 марта. Гостей проводил Хрусталёв. Потом Сталин сказал ему:

– Я ложусь отдыхать. Вызывать вас не буду. И вы можете спать.

Подобного распоряжения он никогда не давал. Оно удивило Хрусталёва необычностью. Хотя настроение у Сталина было бодрым…»[148]148
  И. Бенедиктов, А. Рыбин. Рядом со Сталиным. М., «Алгоритм», 2010. С. 75.


[Закрыть]

Прервём на этом цитирование «воспоминаний» А. Рыбина и обратимся к «воспоминаниям» непосредственных свидетелей событий, случившихся на Ближней даче в Волынском. Наиболее подробные «воспоминания» оставили полковники П. Лозгачёв и В. Туков, а самые краткие показания дал М. Старостин – сотрудник для поручений, не дежуривший в ночь с 28 февраля на 1 марта 1953 года.

После публикации А. Рыбиным отдельных фрагментов «версии Охраны» («Рядом со Сталиным», М., «Ветеран», 1992 г.; «Кто отравил Сталина?» М., «Гудок», 1995 г.; «Сталин и дело врачей», М., «Гудок», 1995 г. – все публикации с подзаголовком «Записки телохранителя») к ним стали проявлять активный интерес многие историки, писатели, журналисты и просто любители сталинского периода российской истории. Участники «рыбинского семинара» 1977 года были востребованы «нарасхват», в своих интервью они охотно уточняли и дополняли первоначальную версию А. Рыбина, пока, в конце концов, не оформилась ныне широко известная «версия Охраны».

Подлинник рукописи А. Рыбина с воспоминаниями своих бывших сослуживцев под заглавием «Железный солдат» хранится в Музее Революции. Впоследствии многочисленные брошюры А. Рыбина были обобщены в отдельную книгу в соавторстве с И. Бенедиктовым – многолетним сталинским наркомом сельского хозяйства. Книга выдержала несколько изданий, в том числе в 2010 году была переиздана издательством «Алгоритм».

Очень часто делился своими воспоминаниями П. Лозгачёв, бывший в ту пору дежурным помощником коменданта Ближней дачи. Насколько нам известно, подробные воспоминания П. Лозгачёва имеются в личном архиве недавно ушедших из жизни писателя В. Карпова, историка и писателя В. Жухрая, а также ныне здравствующего драматурга и публициста Э. Радзинского. М. Старостин «поделился» своими воспоминаниями с генерал-полковником Д. А. Волкогоновым, который воспроизвёл «версию Охраны» в капитальной монографии «Сталин. Политический портрет» (М., «Новости», 1992 г.).

По обстоятельствам, которые будут приведены несколько позднее, мы приводим здесь «версию Охраны» по воспоминаниям П. Лозгачёва, записанным В. М. Жухраем на магнитную ленту и опубликованным в книге «Сталин (из политической биографии)», изданной в 1999 году («Сварогъ»).

«28 февраля на 1-е марта на Ближней даче дежурили Хрусталёв, Лозгачёв, Туков и Бутусова.

Сталин приехал на дачу в Кунцево около 24 часов. Вскоре приехали Л. Берия, Г. Маленков, Н. Хрущёв и Н. Булганин. Мы подали на стол только один виноградный сок. Что касается фруктов, то они всегда находились в вазах на столе. В пятом часу утра гости уехали. Прикреплённый полковник Хрусталёв закрыл двери. Хрусталёв сказал, что, якобы, Сталин сказал ему: ложитесь спать все, мне ничего не надо, вы не понадобитесь. Мы действительно легли спать, чем были очень довольны. Проспали до 10 часов утра.

Что делал Хрусталёв с 5 часов утра до 10 часов утра, мы не знаем (к чему бы эта ремарка? – А. К.).

В 10 часов утра его сменил другой прикреплённый М. Старостин.[149]149
  По версии Д. Волкогонова, приведённые «воспоминания» принадлежат не П. Лозгачёву, а полковнику М. Старостину, поскольку П. Лозгачёв сменился в 10 часов утра 1 марта вместе с И. Хрусталёвым. («Сталин. Триумф и трагедия», кн. 2, ч. 2, М., «АПН», 1989. С. 193 – 194).


[Закрыть]

Утром все мы взялись каждый за свое дело. Тем временем произошла суточная смена личной охраны Сталина.

Обычно Сталин вставал в 10-11 часов. Я смотрю, уже 12 часов, а движения в комнатах Сталина нет.

Постепенно ближайшие к Сталину люди из охраны стали волноваться и теряться в догадках: почему Сталин не встаёт, никого к себе не вызывает.

В 16 часов Старостин говорит: «Что будете делать?»

Обычно я входил с корреспонденцией к Сталину, когда замечал, что он уже встал. Сидим в служебном кабинете и думаем: что же делать. Дождались до 6 часов вечера, а движения в комнатах Сталина всё нет. Я говорю Старостину: «Иди ты, как начальник охраны». Старостин отвечает: «Я боюсь, иди ты с пакетами» (в мою обязанность входило приносить Сталину полученную корреспонденцию).

Наконец, в 18 часов 30 минут в комнате у Сталина появилось электроосвещение. Все с облегчением вздохнули. И всё же время шло, а Сталин никого не вызывал.

В 22.30 пришла почта на имя Сталина. Тут я использовал момент. Забрал от нарочного почту и решительным, твердым шагом направился к Сталину. Прошёл одну комнату, заглянул в ванную комнату, осмотрел большой зал, но Сталина ни там, ни тут не было. Уже вышел из большого зала в коридор и обратил внимание на открытую дверь в малую столовую, из которой просвечивалась полоска электроосвещения. Заглянул туда и увидел перед собой трагическую картину. Сталин лежал на ковре около стола, как бы облокотившись на руку. Я оцепенел. Покушение, отравление, инсульт?

Быстро побежал к нему: «Что с вами, товарищ Сталин?» В ответ услышал произношение «ДЗ» и больше ничего. На полу валялись карманные часы 1-го часового завода, газета «Правда», на столе бутылка минеральной воды и стакан. Я быстро по домофону вызвал Старостина, Тукова и Бутусову. Они прибежали и спросили: «Товарищ Сталин, вас положить на кушетку?»

Как показалось, он кивнул головой. Положили, но она мала. Возникла необходимость перенести его на диван в большой зал. Все четверо понесли товарища Сталина в большой зал. Видно было, что он уже озяб в одной нижней солдатской рубашке. Видимо, он лежал в полусознательном состоянии с 19 часов, постепенно теряя сознание.

Сталина положили на диван и укрыли пледом.

Срочно позвонили министру Государственной безопасности С. Игнатьеву. Он был не из храбрых и адресовал Старостина к Берии. Позвонили Г. Маленкову и изложили тяжёлое состояние Сталина. В ответ Георгий Максимилианович пробормотал что-то невнятное и положил трубку. Через час позвонил сам Маленков и ответил Старостину: «Берию я не нашёл, ищите его сами».

Старостин бегает и шумит: «Звони, Лозгачёв». А кому звонить, когда уже все знают о болезни Сталина. Ещё через час позвонил уже сам Берия: «О болезни товарища Сталина никому не звоните и не говорите». Так же мигом положил трубку.

Я остался один у постели больного. Обида от беспомощности перехватила горло, и душили слезы. А врачей все нет и нет. В 3 часа ночи зашуршала машина у дачи. Я полагал, что это врачи приехали, но с появлением Берии и Маленкова надежда на медицинскую помощь лопнула. Берия, задрав голову, поблёскивая пенсне, прогромыхал в зал к Сталину, который по-прежнему лежал под пледом вблизи камина. У Маленкова скрипели новые ботинки. Он их снял в коридоре, взял под мышку и зашёл к Сталину. Встали поодаль от больного Сталина, который по роду заболеваемости захрипел.

Берия: «Что, Лозгачёв, наводишь панику и шум? Видишь, товарищ Сталин крепко спит. Нас не тревожь и товарища Сталина не беспокой».

Постояли соратники и удалились из зала, хотя я им доказывал, что товарищ Сталин тяжело болен.

Тут я понял, что налицо предательство Берии, Маленкова, мечтающих о скорой смерти товарища Сталина.

Снова я остался один у больного Сталина. Каждая минута тянулась не менее часа. Часы пробили 4, 5, 6, 7 утра, а медпомощи и признаков не видно.

Это было ужасно и непонятно: что же происходит с соратниками товарища Сталина?

В 7.30 приехал Н. Хрущёв и сказал: «Скоро приедут врачи». В 9 часов 2 марта прибыли врачи, среди которых были Лукомский, Мясников, Тареев и др. Начали осматривать Сталина. Руки у них тряслись. Пришлось помочь разрезать рубашку на товарище Сталине.

Осмотрели. Установили кровоизлияние в мозг. Приступили к лечению. Ставили пиявки, подавали больному кислород из подушки.

Так больной Сталин больше полусуток пролежал без медицинской помощи»[150]150
  В. Жухрай. Сталин (из политической биографии). М., «Сварогъ», 1999. С. 166 – 169.


[Закрыть].

Как видим, «версия Охраны» разительно отличается от всех, рассмотренных выше, версий Н. С. Хрущёва. Но что при этом важно отметить – авторы «версии Охраны» как бы в упор не видят эти самые хрущёвские версии. Но ведь это не так. В 1977 году, когда А. Рыбин и К^о «творили» эту версию, Хрущёв был уже в мире ином (умер в 1971 году), но его «байки» о болезни и смерти Сталина продолжали жить, как ни в чём не бывало. Разве нельзя было «сформировать» «версию Охраны» с учётом хрущёвских баек, тогда не было бы таких разительных нестыковок, как-то:

– У Н. С. Хрущёва. Он вместе с Н. А. Булганиным первым приехал на Ближнюю дачу, но дальше дежурки охраны не пошёл, к Сталину не заглянул, потоптался и уехал восвояси.

– У охраны. Первым приехал Берия вместе с Маленковым и сразу же «прогромыхал в зал к Сталину». Помнят такие мельчайшие подробности, как скрипучие ботинки у Маленкова, который «…снял их в коридоре, взял под мышку и зашёл к Сталину».

Разительное несовпадение версий о врачах, прибывших к больному Сталину первыми.

Хрущёв «вспомнил» только профессора Лукомского, а вот охранники кроме кардиолога Лукомского твёрдо называют в числе прибывших первыми кардиолога А. Л. Мясникова и терапевта Е. М. Тареева, чего на самом деле не могло быть, и вот почему. «Сочинители» «версии Охраны» не могли знать, что в 2011 году будут наконец-то полностью опубликованы мемуары академика А. Л. Мясникова, которые даже после его смерти в 1965 году находились под запретом. Вот что мы узнаём из мемуаров А. Л. Мясникова по поводу прибытия его и Е. М. Тареева на Ближнюю дачу:

«Поздно вечером 2 марта 1953 года к нам на квартиру заехал сотрудник спецотдела Кремлевской больницы. «Я за вами – к больному хозяину». Я быстро простился с женой (неясно, куда попадешь оттуда). Мы заехали на улицу Калинина, там ждали нас еще профессор Н. В. Коновалов (невропатолог) и Е. М. Тареев, и помчались на дачу Сталина в Кунцево (напротив нового университета).

Мы в молчании доехали до ворот: колючие проволоки по обе стороны рва и забора, собаки и полковники, полковники и собаки. Наконец мы в доме (обширном павильоне с просторными комнатами, обставленными широкими тахтами; стены отделаны полированной фанерой). В одной из комнат были уже министр здравоохранения (новый, А. Ф. Третьяков ‹…›), профессор П. Е. Лукомский (главный терапевт Минздрава), Роман Ткачев, Филимонов, Иванов-Незнамов»[151]151
  А. Л. Мясников с участием Е. И. Чазова. Я лечил Сталина. М., «Эксмо», 2011. С. 292 – 293.


[Закрыть].

Названы почти все врачи, входившие в состав консилиума, который был всем известен. Вот здесь и произошла «осечка» у составителей «версии Охраны» – они не могли знать, что консилиум врачей формировался в течение всего дня 2-го марта 1953 года, и профессора А. Л. Мясников и Е. М. Тареев прибыли на «Ближнюю» поздно вечером, но никак не в числе первых. Не доверять свидетельству профессора нет никаких оснований. При анализе «хрущёвских версий» мы уже отмечали несколько нестыковок, что говорит о том, что все они плод воображения автора. Если человек был свидетелем или даже участником неких важнейших событий, а болезнь вождя именно такое событие, то он, рассказывая о них в разные периоды времени (с 1959 по 1963 гг.), будет вспоминать одни и те же детали, врезавшиеся в его сознание в тот критический момент его жизни. Если «свидетель», мягко говоря, сочиняет свои «впечатления», то по прошествии времени отдельные детали и факты будут трактоваться по-разному, ибо что-то из сочинённого раньше уже стёрлось из памяти, а взамен появляются всё новые и новые детали – свидетельство того, что «свидетель» – «соврамши». Уверенно можно сказать, что ничего из того, что «навспоминал» Хрущёв и из того, что «сочинили» полковники охраны в 1977 году, просто не могло иметь места. Поэтому «версию Охраны» в изложении П. Лозгачёва мы в дальнейшем будем называть «легендой Лузгачёва».