Текст книги "Убийство Сталина. Все версии и еще одна"

Подтверждением этого вывода служат опять же таки мемуары академика А. Л. Мясникова, написанные при его жизни до 1965 года, но полностью опубликованные, и прежде всего их девятая глава – «Общественные события. Смерть Сталина» – лишь в 2011 году. То есть, то, что будет ниже процитировано, не могли знать ни Н. С. Хрущёв, ни «сочинители» «версии Охраны»:

«Министр рассказал, что в ночь на 2 марта у Сталина произошло кровоизлияние в мозг с потерей сознания, речи, параличом правой руки и ноги. Оказалось, что еще вчера до поздней ночи Сталин, как обычно, работал у себя в кабинете. Дежурный офицер (из охраны) еще в 3 часа ночи видел его за столом (смотрел в замочную скважину). Все время и дальше горел свет, но так было заведено. Сталин спал в другой комнате, в кабинете был диван, на котором он часто отдыхал. Утром в седьмом часу охранник вновь посмотрел в скважину и увидел Сталина распростертым на полу между столом и диваном. Был он без сознания. Больного положили на диван, на котором он и пролежал в дальнейшем все время. Из Москвы из Кремлевской больницы был вызван врач (Иванов-Незнамов), вскоре приехал Лукомский – и они с утра находились здесь»[152]152
  А. Л. Мясников с участием Е. И. Чазова. Я лечил Сталина. М., «Эксмо», 2011. С. 293.


[Закрыть].

Никто из исследователей, пишущих на тему о болезни и смерти Сталина, даже не попытался хотя бы как-то объяснить природу этой новой, принципиально отличной от всех ранее названных версий, версии, которую мы назовём «версией Минздрава». Надо полагать, что Министр поведал эту версию не одному доктору А. Л. Мясникову, прибывшему на дачу позже других. Весь состав консилиума руководствовался этой версией, а значит, вся медицинская общественность сначала Москвы, а затем и всей страны. Поскольку у академиков и профессоров-участников консилиума в подчинении были крупные коллективы сотрудников, у всех есть семьи и т. д. То есть, те, кто «сочинил» эту версию, ведь не сам же Министр её придумал, рассчитывали именно на широкую известность этой версии в медицинских кругах.

Спрашивается, зачем? Надо было дать разумное объяснение природы её появления, но до 2016 года этого никто не сделал.

Р. Гругман впервые попытался найти это «разумное» объяснение.

«В 1965 году, когда Мясников завершил мемуары, ещё не были опубликованы воспоминания Аллилуевой и Хрущёва, и он не знал то, что теперь уже знаем мы: боясь разгласить факт преступной халатности и нерасторопности высшего руководства страны, врачей сознательно ввели в заблуждение. От них утаили подлинные события, предшествовавшие инсульту, включая дату и время, когда охрана обнаружила Сталина лежащим на полу в бессознательном состоянии, и безо всякого умысла, в близком кругу они распространяли ложь, поддерживая официальную версию»[153]153
  Р. Гругман. Смерть Сталина. Все версии и ещё одна. М., «Алгоритм», 2016. С. 218 – 219.


[Закрыть].

С мнением Р. Гругмана можно согласиться лишь с некоторыми весьма существенными оговорками. Начнём с начального посыла, что академик до 1965 года ничего не знал о других версиях заболевания и смерти Сталина. Конечно, в Советском Союзе не было ещё публикаций ни Светланы Иосифовны, ни самого Хрущёва, но на Западе в прессе широко обсуждались версии Эренбурга, Пономаренко и самого Хрущёва, дававшего интервью А. Гарриману. Всё это академик прекрасно знал, будучи человеком широко образованным и эрудированным. Но он писал мемуары, то есть, описывал события и факты, которые касались лично его жизни и деятельности. И в 9-й главе он описывает ситуацию, в которой он непосредственно участвовал. В его планы не входило анализировать шумную кампанию Запада по поводу болезни и смерти Сталина, да и небезопасно это было даже в те времена. События 1937 года, «дело врачей» начала 50-х годов медики хорошо помнили и язык за зубами держать умели.

Теперь по поводу того, вводили ли составители «версии Минздрава» в заблуждение врачей консилиума? Насчёт даты и времени события, о чём пишет Р. Гругман, пока воздержимся, а вот насчёт места происшествия уж точно вводили в заблуждение. Они, эти академики и профессора, разве не услышали 3-го марта по радио правительственное сообщение, а 4-го марта не прочитали во всех газетах, что инсульт у вождя случился в ночь с 1 на 2 марта в московской квартире? Слышали, читали, каждый про себя подумал, что их держат за каких-то недоумков, но молчали. Промолчал об этом и академик А. Л. Мясников в своих мемуарах, по той самой причине, что сказано выше. Но ведь в «версии Минздрава» должно же быть какое-то рациональное зерно, рассчитанное именно на медиков, на их глубокое знание анатомии и физиологии человека, на их громадный опыт в лечении и распознавании патологии тех или иных органов больных людей.

Что в первую очередь желает знать любой врач, когда к нему на приём приходит больной? Все это прекрасно знают – когда Вы заболели, почувствовали недомогание, когда поднялась температура и т. д. От ответов на эти вопросы во многом зависит тактика лечения, которую определит врач. Ну, а если больной в невменяемом состоянии, то врач попросит ближайших родственников по возможности ответить на эти вопросы.

Врачам, собранным на консилиум, нужно было знать, когда случился удар, пусть даже не точно, пусть приблизительно, но им нужно знать, сколько времени прошло с момента удара до их прибытия, чтобы назначить правильное лечение. Согласно «версии Минздрава» – прошло где-то от 3-х до 3-х с половиной часов, а может, и менее того. В три часа ночи 2-го марта он за столом, а где-то в 6.30 он уже на полу. Хотя, конечно, странно, что вождь в 3 часа ночи не спит, а работает за столом, но это к слову.

И ещё вот такой момент необходимо учитывать, что составители «версии Минздрава» хорошо знали, что такие светила медицины, собранные для лечения вождя, и сами могут определить по только им известным признакам, когда случился удар. Особенно при вскрытии тела, если лечение закончится летальным исходом. На самом деле вскрытие показало, что поражение мозга у Сталина было столь обширным, что больной не смог бы выжить без оказания медицинской помощи 12; 14; 24 и более часов. По «версии Охраны», он неминуемо должен был скончаться до прибытия врачей. А вот если прошло где-то три с небольшим часа после удара, и подоспела квалифицированная медицинская помощь, то организм Сталина продержался, хотя и в коматозном состоянии, ещё около 3-х суток.

Сделаем окончательный вывод, как базис для последующих поисков истины, ускользающей от многочисленных исследователей, вот уже на протяжении 60-ти с лишним лет: инсульт у т. Сталина случился в Кремле между 3-мя и 4-мя часами ночи с 1 на 2 марта 1953 года, и он находился без интенсивной терапии в течение от 3-х до 4-х часов, пока его перевозили из Кремля на Ближнюю дачу, где к этому времени уже был развёрнут минигоспиталь для его лечения и вызваны врачи высокой квалификации.

Если принять этот вывод за аксиому или, если хотите, за постулат, то из всех «тайн» о болезни и смерти Сталина останется всего лишь одна, а именно: при каких обстоятельствах случился со Сталиным апоплексический удар в Кремле в ночь с 1 на 2 марта 1953 года, и почему эти обстоятельства потребовали переноса его лечения на Ближнюю дачу? И, наконец, почему эти обстоятельства приобрели статус государственной тайны? Да такой тайны, что нужно было сочинить до десяти взаимоисключающих версий, чтобы эту тайну скрыть? И самое главное, почему это удалось осуществить, да так успешно, что тайна благополучно просуществовала около 60 лет? Почему около, а не свыше 60 лет? Дело в том, что в период с 2011 по 2013 годы были опубликованы три книги, в которых загадка болезни и смерти Сталина была окончательно разгадана и стала достоянием самой широкой общественности.[154]154
  А. Костин. a) Смерть Сталина. Причем здесь Брежнев? М., «Алгоритм», 2011.
  b) Убийство Сталина. Все версии и ещё одна. М., «Алгоритм», 2012.
  с) Сталин против партии. Разгадка гибели вождя. М., «Алгоритм», 2013.


[Закрыть] Удивительно, что по прошествии 4-х лет с момента публикации третьей книги этой своеобразной «трилогии» о болезни и смерти Сталина публикаторы, о которых говорилось выше, не только не использовали материал «трилогии», но даже не удосужились указать её в своих библиографических перечнях.

Напротив, даже известные публикаторы, о которых подробно говорилось выше, продолжают искать ответы на вопросы, поставленные А. Авторхановым, «склеивая» их из завиральных версий Н. С. Хрущёва и охраны:

А. С. Гаспарян: «Во всём мире написаны сотни биографий Сталина. Все авторы, описывая события марта 1953 года, используют две версии. При всём богатстве конспирологических теорий больше не нашлось. Основу первой составляют мемуары Хрущёва. Он единственный из трёх основных участников этих событий, кто оставил потомкам личное свидетельство. Вторая версия строится на воспоминаниях охранников. Появилась она значительно позднее исповеди Никиты Сергеевича. В принципе, обе стороны описали события примерно одинаково, отклонения зафиксированы лишь во второстепенных деталях. Скажу даже больше: Хрущёв и охранники Сталина скорее дополняют друг друга, чем противоречат. Именно поэтому суммарное представление можно считать объективной картиной событий»[155]155
  А. Гаспарян. Убить Сталина. М., «Эксмо», 2016. С. 177 – 178.


[Закрыть] (выделено нами. – А. К.).

Версии Хрущёва и «версия Охраны» столь разительно противоречат друг другу, что все исследователи до А. Гаспаряна, принимая за «основу» ту или иную версию из двух, «назначили» организатором «стихийного заговора» либо Хрущёва (с Булганиным), либо Берию (с Маленковым). Ни один из них (исследователей) даже не пытался объединить эти версии в одну, настолько они отличались и даже противоречили друг другу, а при попытке объединения они как бы уничтожали друг друга, как в квантовой физике аннигилируют частицы со своими антиподами – античастицами. И только А. Гаспарян, лихо объединив эти версии в одну не конспирологически, а как бы строго научно, находит «объективную картину событий».

Подобно А. Гаспаряну, Р. А. Гругман также опирается на собственную синтезированную версию, объединив «версию Охраны» с «версией Глебова»: что из этого получилось, судите сами. Но сначала необходимо пояснить, откуда возникла и что собой представляет «версия Глебова».

Владимир Львович Глебов (1929 – 1994 гг.) является родным сыном бывшего члена ленинского Политбюро ЦК ВКП(б) Льва Борисовича Каменева[156]156
  С 25 октября (7 ноября) 1917 года Каменев – председатель ВЦИК. Подал в отставку 4 (17) ноября, требуя создания коалиционного правительства с меньшевиками и эсерами. С октября 1926 – председатель Моссовета. С марта 1919 года – член Политбюро, с 1922 года в связи с болезнью Ленина председательствовал на заседаниях Политбюро. С февраля 1924 года председатель СТО СССР. Расстрелян 26 августа 1936 года по делу «Троцкистско-зиновьевского центра». Реабилитирован в 1988 году.


[Закрыть]. Он прожил сложную, прямо надо сказать, трагическую жизнь, испытав вместе со своей матерью Татьяной Ивановной Глебовой (вторая жена Л. Б. Каменева) муки сталинского Гулага. Об этом он поведал в середине восьмидесятых годов в интервью корреспонденту газеты «Социалистическая индустрия», но о смерти Сталина в этой публикации ни слова. Свою версию о болезни и смерти Сталина он нигде и никогда не публиковал, но, по словам Р. Гругмана, он поведал её некоему «третьему лицу», будучи преподавателем кафедры философии НЭТИ (Новосибирский электротехнический институт), где в то время (1966 г.) учился Гругман. Узнав от этого «третьего лица» историю смерти Сталина, Р. Гругман долгое время относился к «версии Глебова» с большим сомнением, но вдруг, по прошествии более сорока лет, в неё поверил, впервые опубликовав в своей книге: «Советский квадрат: Сталин – Хрущёв – Берия – Горбачёв» (СПб., «Питер», 2011 г.). С небольшими изменениями и дополнениями «версия Глебова» фигурирует уже в книге «Смерть Сталина. Все версии и ещё одна» (М., «Алгоритм», 2016) и, по существу, в совокупности с «версией Охраны», становится «версией Гругмана»[157]157
  Если сравнить названия второй книги А. Костина: «Убийство Сталина. Все версии и еще одна» и книги Р. Гругмана, то не отпускает ощущение, что он был знаком с трилогией А. Костина, но умолчал об этом (А. К.).


[Закрыть]. Приводим, теперь уже «версию Гругмана», в редакции 2016 года.

«Заседание Политбюро (тогда это ещё был Президиум ЦК КПСС – А. К.), на которое Сталин возложил ответственность за принятие решения о депортации (евреев – А. К.), происходило без его участия. В этом заключалось его коварство. Впоследствии, как это уже было во время проведения коллективизации, он мог бы выступить с осуждением «перегибов на местах» и жестоко наказать виновных. Однако случилось непредвиденное. В отсутствие Сталина, который одним своим видом парализовывал волю членов Политбюро, привыкших беспрекословно выполнять его указания, решение о депортации принято не было. Умудрённые опытом предыдущих чисток, после Октябрьского пленума, на котором Сталин заявил, что семь членов Политбюро – евреи или имеют еврейских родственников, члены Политбюро поняли, чем им грозит принятие решения о депортации, и, струсив, осмелели[158]158
  Р. Гругман. Смерть Сталина. Все версии и ещё одна. М., «Алгоритм», 2016. С. 137.


[Закрыть].

Дословно, по Глебову: «Вечером 28 февраля на сталинскую дачу приезжают Маленков, Берия, Хрущёв и Булганин. Когда они доложили Сталину о непринятии решения, он раздражённо сказал: «Я вас всех в бараний рог скручу!», развернулся и ушёл в свои комнаты. Он был в бешенстве. Подобного непослушания не было десятилетиями. Гости разъехались, а он не мог успокоиться. Ночью кровь ударила в мозг».

Дальнейшее повторено не раз. Он закрылся в своей комнате, не вышел к обеду, охранники были встревожены и не знали, что предпринять. Подглядели в замочную скважину – он лежал на полу. Никто не рискнул войти в комнату. Оповестили Маленкова, тот известил Хрущёва, Берию и Булганина. Несмотря на сообщение охраны, Хрущёв и Булганин приехали без врача. И так далее…

Если подытожить «версию Глебова», вспышка ярости, приведшая к резкому скачку артериального давления, спровоцировавшему инсульт, была вызвана тем, что лидеры Политбюро сообщили Сталину, что на состоявшемся в его отсутствие заседании Политбюро проект постановления о депортации евреев в Сибирь принят не был. Решение было единогласное. Это было похоже на заговор…

Могло ли такое быть?»[159]159
  Р. Гругман. Смерть Сталина. Все версии и ещё одна. М., «Алгоритм», 2016. С. 137 – 138.


[Закрыть]

Проанализировав все ранее существовавшие версии о загадочной смерти И. В. Сталина (А. Авторханова, Н. С. Хрущёва, Д. А. Волкогонова), Р. Гругман решительно подтверждает подлинность синтезированных им версий Глебова и Охраны в одну, которую можно отныне трактовать как «версия Гругмана». В доказательство подлинности «синтезированной» «версии Глебова» плюс «версия Охраны» он, в заключение главы: «Версия Глебова против версий, приведённых Авторхановым», пишет:

«По Глебову, заседание Политбюро состоялось по поручению Сталина, но в его отсутствие. Сталин был уверен в безропотной исполнительности своего окружения и доверил ему запустить маховик репрессий. Он не ожидал, что кто-либо посмеет ему перечить. В одиночку все они были трусами, в его отсутствие они осмелели. По Глебову, сговор был, но не с целью физического устранения. Сталину лишь доложили о несогласии с его мнением. Инсульт произошёл в отсутствии заговорщиков.

По Глебову, во время застолья 28 февраля, выпив для храбрости, четвёрка сообщила Сталину, что поставленное на голосование решение о депортации евреев в Сибирь не набрало достаточного количества голосов. Сталин вспылил, наорал: «Я вас всех в бараний рог скручу!» и всех выгнал. Оставшись один, он продолжал себя накручивать. Хотя, может, и испугался – такое, по воспоминаниям Жукова, было с ним в первые дни войны. Когда в июне 1941 года он скрылся у себя на даче и растерянные члены Политбюро приехали к нему просить возглавить Комитет Обороны, он побледнел, решив, что они намереваются его арестовать»[160]160
  Р. Гругман. Смерть Сталина. Все версии и ещё одна. М., «Алгоритм», 2016. С. 159 – 160.


[Закрыть].

Не зря сомневался Р. Гругман более сорока лет в подлинности «версии Глебова». Даже став «версией Гругмана», она, будучи объединённой с «версией Охраны», имеет один весьма серьёзный недостаток, делающий её нежизнеспособной. На протяжении многих глав своей книги Р. Гругман, на наш взгляд, весьма убедительно доказывает, что Берия не был причастен к заговору против Сталина, тем более не являлся его организатором и исполнителем, как считал А. Авторханов. Самым убедительным аргументом в пользу непричастности Берии к заговору является тот факт, что при развенчании Берии в 1953 году сразу после смерти Сталина ему предъявили столько обвинений, вплоть до шпионажа в пользу различных иностранных разведок, но о причастности к убийству Сталина – ни слова. Да одного этого обвинения, когда до развенчания культа личности вождя оставалось 2,5 года, было достаточно, чтобы отправить его в лубянский застенок. По этой же логике не мог В. М. Молотов услышать на трибуне Мавзолея 1-го Мая признание Берии – «я его убрал». Это признание есть прямая улика в причастности Берии к убийству Сталина, и оно неминуемо должно было «всплыть», когда Берию «готовили» на плаху. Не «всплыло» – значит, не было, значит, В. М. Молотов – «соврамши». Спрашивается, зачем? Мы ниже ответим и на этот вопрос.

При всём вышесказанном «версия Гругмана», однако, напрямую обвиняет Берию в том, что это он первый увидел Сталина в беспомощном состоянии, но обвинил охрану в некомпетентности и не принял мер к вызову врачей к больному (это основной вывод, вытекающий из «версии Охраны», которая явилась составной частью синтезированной «версии Гругмана»).

Мы приступили к изучению обстоятельств, при которых протекала смертельная болезнь И. В. Сталина, где-то в середине 2010 года, после выхода в свет нашей книги: «Июнь 1941 года. Десять дней из жизни И. В. Сталина» (М., «Эксмо» – «Алгоритм», 2010 г.), в которой был развеян миф о сталинской «прострации», случившейся якобы в первые дни войны. В нескольких обращениях читателей содержалось предложение развеять ещё один устойчивый миф о Сталине, связанный с его болезнью и смертью. Прочитав множество книг и статей на эту тему, мы пришли к твёрдому убеждению, что апоплексический удар случился у вождя в Кремле, как об этом говорилось в правительственном сообщении от 3-го марта 1953 года:

«Центральный комитет Коммунистической партии Советского Союза и Совет Министров Союза СССР сообщают о постигшем нашу партию и народ несчастье – тяжелой болезни товарища И. В. Сталина.

В ночь на 2 марта у товарища Сталина, когда он находился в Москве в своей квартире, произошло кровоизлияние в мозг, захватившее важные для жизни области мозга. Товарищ Сталин потерял сознание. Развился паралич правой руки и ноги. Наступила потеря речи. Появились тяжелые нарушения деятельности сердца и дыхания…»

Многочисленные исследователи, считающие, что в этом сообщении содержится ложное заявление о месте происшествия, обосновывают своё заключение на основании версий, появившихся на свет с 1959 года («версия Н. С. Хрущёва») по 1977 год («версия Охраны») и утверждавших, что всё на самом деле происходило на Ближней даче в Волынском. Авторы проекта правительственного сообщения не могли знать, что там насочиняют «исследователи» спустя годы и десятилетия о месте происшествия, и «подстроиться» под эти будущие фантазии, что, де мол, всё случилось на Ближней даче. Они могли говорить только правду и ничего кроме правды, не зная, как будет развиваться дальше болезнь вождя. Светила медицины, призванные лечить вождя, могли вернуть его к жизни, и тогда где бы оказались те его соратники, которые санкционировали якобы эту ложь? Эта истина была той самой «нитью Ариадны», которая привела нас к разгадке Тайны о болезни и смерти Сталина через лабиринты версий, о которых говорилось выше.

В то же время, по какой-то неведомой причине, соратники Сталина стремились во что бы то ни стало сохранить в тайне подробности, сопровождавшие удар, оказавшийся смертельным. С этой целью врачам консилиума преподнесли искажённую картину события, точно указав лишь время события, скрыв от них обстоятельства, при которых произошёл в Кремле апоплексический удар.

О том, что ближайший круг соратников Сталина, по определению, знал эти подробности, но решил о них молчать, говорят следующие факты. С одной стороны, часть из них «вспоминает» заведомую (Н. С. Хрущёв) неправду или искажённую (Л. М. Каганович, П. К. Пономаренко) правду, а, с другой стороны, часть соратников молчат, словно набравши в рот воды. При этом иногда сама процедура умолчания говорит больше, чем, например, «завиральные байки» Н. С. Хрущёва, о том, что «молчуны» хорошо осведомлены о всех подробностях заболевания вождя. Вот как, например, «молчит» А. И. Микоян: «В начале марта 1953 года у него произошёл инсульт, и он оказался прикованным к постели, причём его мозг был уже парализован. Агония продолжалась двое суток»[161]161
  А. И. Микоян. Сталин, каким я его знал. М., «Алгоритм», 2013. С. 231.


[Закрыть].

Подумать только, А. И. Микоян «запамятовал» дату события («в начале марта»), забыл, что агония у вождя продолжалась более 3-х суток («двое суток»), и всё. Больше ему нечего сказать о том, как уходил вождь из жизни? Кто-то может поверить в такое забвение? Что случилось с памятью верного соратника Сталина, имевшего рекордный стаж пребывания членом Политбюро (Президиума ЦК ВКП(б)) – 40 лет? Причина такого забвения одна-единственная – Анастас Иванович до самой смерти (1978 г.) сумел сохранить в тайне обстоятельства, при которых случился инсульт у Сталина, и свидетелем которых он, безусловно, был.

А вот как «молчит» Л. М. Каганович, «засветившийся» сразу в двух авторхановских версиях (И. Эренбурга и П. К. Пономаренко). Вот ему бы, казалось, и карты в руки – ведь «геройский» поступок совершил, выступив на кремлёвском заседании Бюро Президиума ЦК КПСС против самого Сталина. Или, по крайней мере, как-то объяснил бы в мемуарах своё присутствие в первой и во второй версиях А. Авторханова, ведь знал же об их существовании!

Куда там! Ещё скромнее А. И. Микояна описывает он трагический уход вождя: «Умер Сталин неожиданно. Хотя некоторые из нас в последний период его жизни реже бывали у него в домашних условиях, но на совещаниях, официальных заседаниях мы с удовлетворением видели, что, несмотря на усталость от войны, Сталин выглядел хорошо. Он был активен, бодр и по-прежнему вел обсуждение вопросов живо и содержательно. Когда ночью меня вызвали на «Ближнюю дачу», я застал там Берия, Хрущева и Маленкова. Они сказали мне, что со Сталиным случился удар, он парализован и лишен дара речи, что вызваны врачи. Я был потрясен и заплакал.

Вскоре приехали остальные члены Политбюро: Ворошилов, Молотов, Микоян и другие. Приехали врачи во главе с Министром здравоохранения»[162]162
  Л. М. Каганович. Памятные записки рабочего, коммуниста-большевика, профсоюзного, партийного и советского государственного деятеля. М., «Вагриус», 1996. С. 499.


[Закрыть].

Лазарь Моисеевич прожил самую долгую жизнь по сравнению с ближайшими соратниками Сталина, умер в 1991 году на 98-м году жизни в переходный период «эпохи Горбачёва» в «эпоху Ельцина», пережив всех участников заседания Бюро Президиума в ночь с 1 на 2-е марта. Абсолютно ничего ему не грозило, напротив, все были бы признательны этому старейшему большевику-ленинцу (и сталинцу тоже), что он навсегда бы закрыл этот проклятый вопрос или загадку смерти Сталина.

Впрочем, один-единственный раз Л. М. Каганович обмолвился по поводу последних дней жизни вождя, в том духе, что, не случись тогда смерти Сталина, многим не поздоровилось бы. Об этом упомянул В. Пятницкий в своей книге «Заговор против Сталина», посвящённой посмертной реабилитации своего отца – видного революционера-интернационалиста Иосифа Пятницкого (1882 – 1938 гг.).

Близкий друг автора книги взял интервью у Кагановича в пятидесятых годах, где-то после ХХ съезда КПСС; одним из заданных вопросов был следующий: «Как вы, будучи евреем, могли помогать Сталину в деле врачей?»

На что Каганович ответил: «Вы все ничего не поняли! Он, Сталин, был великий комбинатор (я не помню это слово буквально, записал Володя, что-то в смысле Великого Конструктора, Стратега. Но, во всяком случае, очень уважительно, вроде Мастера с большой буквы). Сталин задумал великое дело, и если бы он остался жив, вот тогда полетели бы головы».

Комментируя это неожиданное признание Л. Кагановича, автор книги В. Пятницкий даёт своё пояснение: «Здесь Володя (друг В. Пятницкого, который брал интервью у Кагановича – А. К.) поднял руку указательным пальцем в потолок и сказал, он даже повторил: «Он поднял руку вот так и как бы выдавал прекрасную тайну, торжествовал от того, что «полетели бы головы». Владимир говорил, что ему даже стало не по себе…»[163]163
  В. Пятницкий. Заговор против Сталина. М., «Современник», 1998. С. 63.


[Закрыть]

Своеобразно «молчал» и В. М. Молотов. Мы выше уже приводили фрагмент интервью, которое Вячеслав Михайлович давал Ф. Чуеву, где поведал о «признании» Берии в убийстве Сталина. Однако Молотов давал интервью ещё и писателю-фронтовику В. Карпову, да с такими эмоциональными нюансами, что фронтовик-разведчик-писатель буквально восклицает: «И, наконец, самое неопровержимое доказательство (вины Л. П. Берии в убийстве И. В. Сталина – А. К.) – признание самого Берия в убийстве Сталина!» Приведём размышления В. Карпова по поводу этого «признания» В. М. Молотова:

«Рассказал об этом Молотов. Я не раз хотел его расспросить о загадочной смерти Сталина, но не решался, уж очень вопрос был «щекотливый». Но после наших бесед в течение нескольких лет, после того, как Молотов стал доверять мне и даже просил организовать «конспиративные» встречи с друзьями, я однажды решился затронуть эту тему. Сначала не прямо, а наводящим вопросом:

– Говорят, Сталин умер не своей смертью.

Молотов ответил не сразу. Подумал.

– Да, для таких подозрений есть основания.

– Называют даже конкретного убийцу – Берия.

Вячеслав Михайлович опять довольно долго молчал.

– И это весьма вероятно. Может быть, даже не сам, а через своих чекистов или врачей.

Я чувствовал, что-то не договаривает Молотов, но нажимать на него не решался. Казалось, он больше ничего не скажет. Но, видимо, у него шла внутренняя борьба. Возможно, он думал, что уже стар и не надо уносить с собой большую тайну.

Без моего дополнительного вопроса он вдруг, как бы даже не для меня, стал вспоминать:

– На трибуне Мавзолея 1 мая 1953 года произошел такой вот разговор. Берия был тогда близок к осуществлению своих замыслов по захвату власти. Он уже сам, да и все мы считали его самым влиятельным в Политбюро. Боялись его. Вся охрана вокруг была его ставленники. Он мог в любой момент нас ликвидировать. Но он понимал, что так поступать нельзя, народ не поверит, что все мы враги. Ему выгоднее превратить нас в своих сторонников. И вот, как бы напоминая, что произошло на пленуме после XIX съезда, когда Сталин хотел с нами расправиться, Берия, на трибуне Мавзолея, очень значительно сказал мне, но так, чтобы слышали стоявшие рядом Хрущев и Маленков:

– Я всех вас спас… Я убрал его очень вовремя.

Можно ли верить Молотову, что Берия сказал такие слова?

Я думаю, что можно. Молотов очень крупная личность, он понимал цену таким словам и вообще, всегда, на всех постах, знал вес и значимость каждого слова. Это не кухонный разговор. Он понимал, о чем говорит и с кем говорит. Эта фраза не повиснет в воздухе, она отложится в моей памяти, и я, как писатель, когда-то дам ей огласку, и страшный смысл ее войдет в историю.

О том, что Молотов решился на такое откровение, чтобы люди узнали правду, свидетельствует также его разговор с писателем Чуевым. Феликс опубликовал свою беседу с Молотовым на эту тему. Она изложена другими словами, но смысл тот же: Берия «убрал» Сталина»[164]164
  В. Карпов. Генералиссимус. Кн. 2. М., «Вече», 2009. С. 446 – 447.


[Закрыть].

В. Карпов безоговорочно поверил «откровению» В. М. Молотова, а, например, И. Чигирин усомнился в этом, и вот почему: «…как только в рассказе Молотова В. Карпову появились свидетели – Хрущёв и Маленков, вся достоверность «свидетельства» полетела под откос. Не зря говорят, что лучшее – враг хорошего. Переборщил Вячеслав Михайлович.

Как известно из надиктованных воспоминаний Хрущёва и свидетельств его современников, он очень любил в различных вариантах красочно рассказывать о том, что случилось со Сталиным 28 февраля и 1 марта 1953 года, огромному количеству как отечественных, так и зарубежных слушателей (см. вышеприведённые байки дедушки Никиты. – А. К.).

Кто поверит, чтобы Хрущёв, услышав спасительные для себя слова, не сообщил бы их всему миру, используя эту информацию как своё алиби в деле убийства Сталина и мотивацию убийства Берией? Лучше – не придумаешь. Он, кстати говоря, и не придумал. Всё было бы значительно проще – не нужно было бы фальсифицировать истории болезней Сталина и придумывать различные басни.

Исходя из приведенного анализа «достоверного факта», напрашивается вопрос: состоятельно ли единственное доказательство убийства Сталина Берией, озвученное Молотовым?»[165]165
  И. Чигирин. Белые и грязные пятна истории. Великие Луки, 2008. С. 266 – 267.


[Закрыть]

С этим доводом И. Чигирина трудно не согласиться. В. Карпов, как тонкий психолог, подметил, что у Молотова, перед тем как ответить на заданный вопрос, «шла внутренняя борьба», якобы, по поводу того, «…уносить ли с собой большую тайну». Назвать «большой тайной» сие «признание» Берии можно лишь с улыбкой, поскольку только ленивый не обвинял Берию в убийстве Сталина, и Молотов тут не оригинален. На мёртвого можно свалить всё, что угодно, недаром все бывшие соратники Сталина столь поспешно и преступно отправили Берию вслед за «Хозяином». А вот «большую тайну» настоящую, которую так оберегал Н. Хрущёв от разглашения своими небылицами о болезни и смерти Сталина, Вячеслав Михайлович не выдал. Он, безусловно, в неё был посвящён, но этот человек-кремень и под мучительными пытками не выдал бы этой тайны, как сохранил он, к примеру, тайну «невыступления» Сталина по радио с обращением к народу 22 июня 1941 года. Так что, если и шла у Молотова «внутренняя борьба», то только лишь по поводу того – соврать ли при ответе на «провокационный» вопрос писателя-героя, а если соврать, то как половчее это сделать, чтобы лишний раз пнуть этого «злодея» Берию.

Сплоховал тут фронтовой разведчик, успокоил его профессиональную бдительность дипломат Молотов. А ему бы на столь «откровенный» ответ Молотова да и задать ему ещё более провокационный вопрос: «А почему вы, друзья-товарищи (Молотов, Маленков и Хрущёв) не вменили этому «злодею» вину в убийстве Сталина на знаменитом июньском Пленуме ЦК ВКП(б), развенчавшем его политически, а затем на судебном процессе, приговорившем его к смертной казни?»

Таким образом, уважаемый В. М. Молотов, скрывая истинную правду о событии, разыгравшемся в ночь с 1 на 2-е марта 1953 года в Кремле, невольно снял всяческие подозрения о «Заговоре Берия» по А. Авторханову. Но это автоматически делает недееспособной «версию Охраны», которая целиком и полностью построена на том, что именно Берия руководил операцией по несвоевременному вызову врачей к поверженному инсультом Сталину.

Есть ещё один «разговорившийся» свидетель тех печальных событий, который по своему служебному положению просто обязан был знать истинную картину произошедшего, но почему-то, подобно высокопоставленным соратникам Сталина, тщательно её скрывал. Речь идёт о генерале В. С. Рясном. Кто он такой и в чём суть его версии событий? Этот генерал, будучи в то время заместителем Министра госбезопасности СССР (С. Д. Игнатьева), так же, как пенсионер В. М. Молотов и писатель-фронтовик В. Карпов, в 1995 году давал интервью Феликсу Чуеву, будучи уже 90-летним стариком.

Вот что В. С. Рясной поведал Ф. Чуеву: «…И тогда исполняющим обязанности начальника Главного управления охраны назначили министра Игнатьева («тогда» – это после ареста бывшего начальника ГУО МГБ СССР генерал-лейтенанта Н. С. Власика 29.04.1952 г. – А. К.). А тот по договоренности с Маленковым и Сталиным поручил это дело мне. И я в последнее время ежедневно со своей дачи в Серебряном бору приезжал на дачу Сталина в Кунцево. Это февраль 1952 года…»[166]166
  Цит. по: И. Чигирин. Белые и грязные пятна истории. Великие Луки, 2008. С. 280.


[Закрыть]