Текст книги "Раскодированная Россия"

Глава 3

Снизу раздавались утробные выкрики. Это Пахомыч залёг за песочницей и надрывался в мегафон.

– Выходь по одному. Голь перекатная. Ишь, што удумали, краснопёрые, у Филимоновых квартерки отымать. Накося, выкуси.

Сначала из подъезда показался белый, как пух Шевкомуд. Следом шагал невозмутимый Малыш. Третьей по счёту нарисовалась Семёновна. Дима замыкал шествие.

– А тяперь Крылов. Я сказал Крылов, – взвыл главный Филимонов.

– Прямо как Глеб Жеглов командует, – усмехнулся сосед.

– А если они в дверь будут ломиться? – предположил Андреич.

– Теперь им никто двери не откроет, – захохотал сосед, – ты, Крылов, всех отучил незнакомым людям двери открывать. Поорут, поорут и успокоятся.

– А если кто-нибудь откроет? – усомнился Сева, – тогда меня быстро вычислят.

– Ага, откроют, держи карман шире, ха ха ха, – схватился за живот сосед, – теперь каждая квартира как неприступная крепость, каждая дверь как укреплённый блиндаж. Наш народ понятливый, два раза повторять не надо. Один раз уже открыли, второго не будет.

И, правда, никто из жильцов не пожелал открыть дверь филимоновцам. Напрасно Пахомыч кидал шапку оземь и яростно топал ногами, указывая на себя как на владельца половины квартир в этом доме. Напрасно бесновался, что полностью выкупит подъезд и пустит всех по миру. Единственным ответом послужила резиновая перчатка полная воды, сброшенная под ноги горлопану. Взрывной волной Степана Пахомыча окатило с головы до ног, и он стал похож на мокрую курицу. К тому же Шевкомуд, размахивая депутатским мандатом, нагнал жути на подмоченного кулачка. Старикан был вынужден отпустить всех четверых, да ещё принести униженные извинения за беспорядочную стрельбу из обрезов и вывод высокопоставленных хозяев жизни. Шевкомуд обозвал Пахомыча «недалёким колхозником», а Семёновна «трухлявым пнём», да ещё толкнула в сугроб. Так с синяками и шишками филимоновцы начали постигать азы московской жизни: прежде, чем лаять и кусаться, выясни, с кем имеешь дело. Многочисленные потомки Пахомыча выставили осаду возле подъезда и решили взять Крылова измором.

– Может, он через чердак ушёл, – закричал Троекуров, живущий на птичьих правах в когда-то собственной квартире.

– Наверняка, – поддержал его Ушанкин, также продавший свои метры за бутыль самогона.

– А вам, квартирантам, слова вообще не давали, – оборвал их Пахомыч, – ваше дело квартплату в срок вносить.

– Как же ты выберешься? – задумался вслух сосед, – есть несколько вариантов: или задействовать всех мужиков из нашего дома и силой отнять у них обрезы, или закидать поленьями из окон, или обратиться к браткам.

– Любите вы всё усложнять, господа, – коротко вздохнул Сева, – действовать нужно проще и эффективнее.

– Как? – подбоченился сосед, – научи уму разуму.

– Очень просто, – объяснил Андреич, – подходит какой-нибудь пацан к двум часовым и за несколько пряников предлагает поделиться ценной информацией. Якобы Крылов пробрался в свою квартиру и залёг там до лучших времён. Колхозники с обрезами наперевес врываются в квартиру, а мы запираем дверь снаружи. Пока они там чухаются, я растворяюсь в темноте.

– Так просто? – не поверил сосед.

– Чем сложнее схема, тем хуже исход, – отрезал Андреич.

– У меня для тебя супер клей есть, – заволновался сосед, – если что, он клеит всё.

– Например? – заинтересовался Крылов.

– Например, человека может к асфальту приклеить, – уверил изобретатель-самоучка.

– Давай, – согласился Сева, – а теперь нужно пацана какого-нибудь найти, желательно из соседних домов.

Операция прошла как по маслу, если не считать, что в темноте Крылов налетел на дверь в подъезде и набил себе порядочную шишку. Но, учитывая филимоновские настроения, можно было считать, что он отделался лёгким испугом. Жёлтый конверт с великолепно нарисованным планом и какими-то формулами грел доктору сердце и даже, кажется, начинал оттягивать карман.

Глава 4

Сева решил проведать лебёдушку, заодно и узнать, как же её, красавицу, зовут. Адрес её общежития он тогда записал второпях, поэтому долго блукал в районе метро «Киевская», пока не нашёл нужное двенадцатиэтажное здание. На вахте никого не было, и Крылов отправился сразу на третий этаж. Лебёдушка, открыв дверь, удивлённо округлила глаза и уставилась на Севу, как на абсолютно постороннего человека.

– Здравствуй, – буркнул Сева, – у меня к тебе дело.

– Здравствуйте, – пролепетала лебёдушка, – какое дело?

– Ты что меня совсем не узнаёшь? – изумился Крылов.

– Не-е-е-ет, – промямлила девушка.

– Я, конечно, понимаю, секс – не повод для знакомства, но вынужден тебе напомнить, что три дня назад мы с тобой замечательно занимались любовью на кухонном столе. Знаешь, моя молодость пришлась на те чопорные времена, когда люди прежде, чем начать кувыркаться, знакомились. Я понимаю, что устарел как динозавр Юрского периода, но ничего не могу с собой поделать. Как зовут-то тебя, прекрасная незнакомка?

– Дуня, – сконфузилась лебёдушка.

– А меня Пантелеймон Игнатьич, – представился Крылов, – бывший действующий член антинародной партии Антикодов. Надеюсь, у тебя нет бой-френда, а то мне придётся спустить его с лестницы.

– За что? – ахнула Дуня.

– Просто так. А пусть не попадается под руку крутым парнягам, типа меня. Ты знаешь, с кем говоришь? Ты разговариваешь с одним из самых богатых людей планеты.

– Здоровы, вы хвастаться, Пантелеймон Игнатьевич.

– Не без того. Но уверяю тебя, к тому есть основания, – Сева потряс своим драгоценным конвертом и углубился в его содержимое.

– Я пока чаю приготовлю?

– Приготовь, родная, – Крылов, не отрываясь от плана к золотовалютной комнате, кивнул.

Пока Дуняша шуршала по хозяйству, Андреича прорубило, что основную ценность представлял не план, а именно формулы. Какой-то неизвестный биохимик придумал, как добиться мгновенного распада ацетальдегида до углекислого газа и воды. С помощью второй формулы, наоборот, можно было замедлить и даже остановить этот процесс. Благодаря первой формуле можно было раз и навсегда решить проблему алкоголизма, благодаря второй – погрузить человека в ад вечного похмелья.

– Сколько можно устраивать посиделки? – поинтересовался обнаглевший от удачи нарколог, – давай устроим полежалки. Я уже забыл, когда в последний раз нежился на чистых простынях, да ещё и в девичьей компании.

Весь день Андреич принципиально не вставал с кровати, разве что в исключительных случаях. Стоило Дуняше выйти в туалет или на кухоньку, как голый Крылов перепрятывал свой трофей. Ему всё время казалось, что жёлтый конверт в опасности. Сева прятал его в тумбочку и под тумбочку, среди книг и за телевизор, между дисков и под ковёр. Под вечер раздался робкий стук в дверь.

– Кто это, может быть? – встревожился Сева.

– Не знаю, – пожала плечами Дуня.

– Тогда не открывай, – посоветовал опытный Крылов.

Последовал ещё один робкий стук, а потом мощный удар в дверь и защёлка улетела в другой конец комнатки со скоростью пули. В дверном проёме стоял Дима с пистолетом в руке и паскудной улыбочкой на губах.

– Здорово, герой-любовник преклонного возраста. В твои годы пора уже внуков любить, а не молоденьких девушек, – едко заметил Димон.

– Здорово, секс-контролёр. В твои годы пора уже самому девушками заниматься, а не подглядывать в замочную скважину, – не остался в долгу Сева.

– Что тут можно нового подсмотреть? – криво усмехнулся бывший табачный король, – ну, разве что, как ты сто пятьдесят раз конверт перепрятывал.

Бывший олигарх отогнул угол ковра и извлёк оттуда бесценный конверт.

– Ну, почему все бабы такие предательницы? – горько вздохнул Крылов.

– Она не виновата, – заверил Димон, – просто у тебя не так много мест, где ты можешь схорониться. Мы их все предусмотрительно оборудовали записывающей аппаратурой.

– Что и…? – начал Крылов.

– Да, – продолжил за ним Дима, – и у пацанов, и у художников, и у депутатов мы насовали кучу жучков. Нам пришлось долго тебя вести, господин Крылов, пока ты сам не приподнёс нам конверт приятной песочной расцветки. Не знаю, как ты, а я наслаждаюсь этой исторической минутой.

– Ещё скажи, что она тут ни при чём, – не поверил Сева, кивнув на испуганную Дуняшу.

– Ох, как я тебя понимаю, – криво усмехнулся Дима, – опять хочешь переложить свою вину на хрупкие женские плечи? Нетушки. Виноват только ты. Исключительно ты. Ты, Крылов, жалкий лузер и растяпа. То, что ты ото всех ускользал в течение долгого времени, не твоя заслуга, а лишнее подтверждение старой истины – дуракам удивительным образом везёт. Но рано или поздно всё встаёт на свои законные места.

– В психотерапии это называется – жёсткая психокоррекция, – засопел Сева.

– Как же ты облажался, – мечтательно щёлкнул языком бывший олигарх, – как последний лошара. Нет, убивать я тебя, конечно, не буду. Зачем отнимать хлеб у Малыша, ему за тебя уже проплатили. Помучайся напоследок, гадёныш, ты это заслужил. Если бы кто знал, сколько ты попортил нам крови и потрепал нервов. А что же теперь делает наш отважный сверхчеловек и непотопляемый народный герой? Ах, он натягивает одеяло на подбородок и напоминает шкодливого любовника, взятого в чужой постели. Ну-ка возрази, дружище Крылов.

Возразить было нечего. А Дима принялся нагнетать дальше.

– Надеюсь, ты просмотрел содержимое конверта? Разобрался в формулах? Разобрался, я спрашиваю?

– Разобрался, – закряхтел Крылов.

– Не зря тебя государство учило, – впервые похвалил Димон, – тогда ты должен был понять, какие выгоды сулят эти формулы предприимчивым людям.

– Кто же их изобрёл? – перебил Сева.

– Какой-то Сергей Юлкин из Дубны. Три года тыкался и мыкался, бедный, по разным инстанциям и все его пинками прогоняли. Узнаю тебя, слепоглухонемая Родина, – радостно похлопал себя по животу Дима, – пока не вышел наш горе-изобретатель на Подтиробу, а тот, несмотря на кромешные запои, мужик был не промах и быстро просёк как перевести эти формулы в конвертируемую валюту. Если бы Сручкин его не подпоил, всё могло бы пойти по-другому.

– Если бы я сразу вас всех послал, – высказал наболевшую мысль Крылов, – всё бы точно пошло по-другому.

– Не ной, – хохотнул Димон, – девушки этого не любят. Слушай дальше. Итак, мы имеем две формулы, которые позволяют достичь разнонаправленного результата. Первая формула обеспечивает мгновенный распад ацетальдегида до углекислого газа и воды, то есть позволяет избежать мук похмелья похлеще, чем у пресловутых басков и грузин. С помощью этой формулы мы раз и навсегда решаем проблему алкоголизма на всех континентах. Я прав?

– Прав, – горько вздохнул Сева, – но ты наверняка сделаешь упор на вторую формулу.

– Какой ты догадливый, – восхитился Дима, – естественно меня как бизнесмена больше интересует другая формула. С её помощью треклятый ацетальдегид не будет распадаться вовсе. И чукчи с эвенками просто отдыхают по сравнению с теми людьми, по отношении к которым будет применена вторая формула. У них, бедняжек, будет вечное похмелье. Поэтому…

– Поэтому, – закончил за него Крылов, – стоит к ним в организм попасть хоть капле огненной воды, как они навсегда станут твоими рабами.

– Именно, – захохотал Митяй, – именно. Я бы так не сказал, как ты, дружище, всё замечательно изложил.

– А как же ты представляешь это в реальности? – задал Крылов главный вопрос.

– Элементарно. Антибиотики же вводят без ведома покупателей. Хошь в курятину, хошь в говядину, и мы тоже будем наш раствор втыкать, во что ни попадя.

– Ты я смотрю, всё уже продумал.

– А как же. И теперь я, как ты понимаешь, новый повелитель мира.

– Митёк, ты не представляешь, сколько повелителей мира я встречал за последние полгода. С десяток, не совру.

– Больные люди, – отмахнулся Димуля, – не надо меня сравнивать с всякими маргиналами. Их место в психушке, а моё на Уолл-стрит. Я поставлю этот мир на колени, мне и только мне решать, кому какую формулу на завтрак, обед и ужин. Ну, ладно, заговорился я с вами, а мне уже пора, меня ждут великие дела. А вы продолжайте, продолжайте заниматься любовью, плодиться и размножаться – нам нужны новые рабы.

С этими словами Дима покинул комнатушку и отправился по своим людоедским делам. Дуня разрыдалась, давая выход накопившемуся страху и унижению, а Крылов вынул из-под одеяла трясущиеся руки, посмотрел на них и пробурчал:

– Что ни говори, а пока руки трясутся – ещё жив человек.

Глава 5

Сева вышел из общежития и пошел, как обычно, куда глаза глядят. Через пять минут бессмысленной прогулки рядом с ним остановилась чёрная «ауди» с затемнёнными стёклами. «Это Малыш», – мелькнуло и погасло в усталом Севином мозгу, – «моё время, наконец, пришло». Не было сил ни убегать, ни сопротивляться. Крылов только поглубже вдохнул, готовясь принять на грудь удар ножа с шестью медными и пятью пластмассовыми пластинками, которые он так внимательно разглядывал тогда на Курском вокзале. Но из машины выглянул не Малыш, а какой-то здоровяк в сером костюме и жестом предложил Андреичу занять место на заднем сидении. Сева хмуро оглянулся, бежать было некуда и незачем. Он забрался на заднее сидение, там уже сопел крепыш в таком же сером костюме. Крылов опять оказался зажат между двумя мордоворотами и ехал неизвестно куда. Терять ему было нечего, и нарколог стал разоряться на весь салон:

– Ублюдки! Подонки! Крысы позорные! Что вам ещё от меня нужно!? Конверт у вас, формулы у вас. Что, Малышу уже западло самому меня ловить? Вы подадите доктора Крылова ему на ужин?

Здоровяк слева что-то пробормотал по-английски.

– Чёрт нерусский, – продолжил Крылов свою обличительную речь, – какие анаболики ты жрёшь, что твоя жопа шире, чем мои четыре? Уже скоро год будет, как я от вас, упырей, бегаю. Что вы до меня довязались? Хотите грохнуть? Мочите быстрей и дело с концом.

Бегемот справа тоже что-то пробурчал по-английски. Сева разобрал только «рашн крейзи мен».

– А ты, гиппопотам американский, – наехал Крылов теперь уже на соседа справа, – расскажи-ка мне, где ты такую ряшку наел, что в машину еле протискиваешься? С вами я чувствую себя персонажем плохого детектива, где бездарный автор своему герою никакого продыху не даёт, только и знает, что новые каверзы ему подстраивать. Ну, там герой хоть что-то решает, а здесь я только и делаю, что от всех убегаю.

Машина притормозила, Сева набрал в грудь побольше воздуха для дальнейших откровений. Передняя дверца открылась, и на сидение рядом с водителем плюхнулся свежевыбритый Палыч. Крылов открыл рот и забыл выдохнуть. Охранники принялись жаловаться по-английски на Севино хулиганское поведение обиженными голосами. Евгений Павлович принёс извинения за нервного ученика и перешёл на русский:

– Не волнуйся, Сева, я свой. Эти ребята состоят в легионе «голубых касок ООН» и осуществляют твою охрану. Они жалуются, что русские очень эмоциональны и горласты. Что ты им наговорил?

– Под орех разделал, – обрёл голос Крылов, – кстати, Палыч, я тебе не верю. Ты такой же пособник Димы и Бориса Яковлевича, как Шевкомуд и Малыш.

– Нет, Севушка, у них я подвизался в качестве разведчика и очень извиняюсь, что не смог тебя уберечь от этих живоглотов. Ну, ты молодец, сам выкрутился. А знаешь, куда мы едем?

– ?

– В гости к Мак-Кейну. Он приготовил тебе сюрприз, связанный с жёлтым конвертом.

– Я тоже приготовил ему сюрприз, – горько усмехнулся Сева, – и он тоже связан с жёлтым конвертом. Два часа назад конвертом завладел Дима и теперь саморучно готовит свой сюрпризец, общемировой.

– Мы его взяли, как только он вышел из общежития, – рассмеялся Палыч, – он такой на крыльях вылетает на крыльцо, садится в свою машину, а там уже наши люди. Как же он разорялся, как гундел, тебе до него ещё далеко. Простые ирландские парни в жизни не думали, что можно так блажить.

– Замечательно, – буркнул Крылов, – а нельзя было раньше его перехватить? Пока он к нам с Дунькой не впёрся?

– Раньше не интересно, – покачал головой разведчик Палыч, – нужно было его с конвертом брать.

– Ага, а я, значит, опять выступал в роли живца? Спасибо вам, родные мои, за доброту и участие.

Глава 6

Мистер Мак-Кейн встретил Севу с распростёртыми объятиями. Он что-то резво залопотал по-английски, предлагая жестами и мимикой на него полюбоваться. Крылов нехотя взглянул на трезвый плод своих усилий, результатами остался, в общем, доволен. Европеец номер один выглядел бодрячком. После краткой увертюры мистер Мак-Кейн перешёл к неотложным делам. Палыч взялся переводить, и уже через пять минут его и Севины глаза одновременно и неудержимо полезли на лоб. Короче, Мак-Кейн предложил Крылову закодировать от пьянства весь мир, мотивируя такое спорное и неоднозначное решение следующими доводами:

1. Хоть его люди и схватили Диму и Бориса Яковлевича, где гарантии, что какой-нибудь новый Сергей Юлкин не изобретёт схожие формулы? А стоит таким формулам попасть в лапы к негодяям, как мир будет в очередной раз поставлен на край катастрофы.

2. Россия, как и в семнадцатом году, послужила для остального мира дурным примером. Как и тогда пролетарии всех стран отказывались производить оружие против Советской России и снаряжать против неё боевые корабли, так и сейчас все антиглобалисты, недоумки и хулиганы смотрят на бузящую Российскую Федерацию, как на икону и мечтают устроить у себя такой же кавардак. Совет Европы не может допустить подобного безобразия.

3. У него растут четыре сына, настоящие ирландцы, которые так нарезаются виски и пивом, что полисмены приносят их домой во вневменяемом состоянии и укладывают штабелями. А ему и его супруге уже здоровья не хватает четырём бездельникам всю ночь тазики подносить.

4. В общем, пора весь мир от пьянства закодировать, а то все квасят по-чёрному, гужуются, баламутят и колобродят, а ему главному европейцу приходится одной содовой пробавляться. Обидно.

Тут мистер Мак-Кейн пронзительно вылупился на Севу, тот робко взглянул на Палыча, а учитель в свою очередь угрюмо уставился на главу Совета Европы.

– Тебе решать, – Палыч перевёл взгляд на Севу.

– Чего тут можно решать! – сорвался на крик Крылов, – я одну Россию закодировал, а мне тут такие качели устроили, мама не горюй. А если я весь мир зашаманю – да с меня с живого кожу снимут.

Палыч о чём-то долго пререкался с Мак-Кейном, потом изложил сухие факты Севе.

– Мак-Кейн говорит, что последне слово, конечно, за тобой. Но если ты откажешься, они не смогут обеспечить твою охрану, а Малыш своё дело туго знает. По словам главы Совета Европы, тебе больше недели не прожить без надёжной охраны. Опять же, за кодировку тебя наградят восемнадцатью почётными орденами ведущих стран мира.

– Восемнадцатью орденами? – ехидно спросил Андреич, – и куда же мне их вешать? С восемнадцатью орденами я буду напоминать новогоднюю ёлку или дорогого Леонида Ильича Брежнева на очередном съезде КПСС.

– Их общая стоимость два миллиона евро, – заметил Палыч, – правда, до тебя никто их в таком количестве не получал и соответственно не продавал.

– Два миллиона? – сбился Сева, – евро? Знаешь, Палыч, что-то мне подсказывает, что я буду первым, кто это сделает.

– И ещё, – закончил свой перевод Евгений Павлович, – ты получишь в награду жёлтый конверт с планом до золотовалютной комнаты, но, естественно, без формул. Ну, как согласен?

– А как практически это будет выглядеть? – сдался Крылов.

– Ты вмонтируешь информацию в концерт Леди Гаги, его покажут по всему миру, а дальше всё пойдёт по российскому сценарию. Кстати, к твоим услугам будет предоставлена лучшая аппаратура и компьютерщики мирового класса. Ну, как согласен?

– Да согласен, согласен, – поторопил изнемогающий от Палычевой медлительности Сева, – пойдем, что ли аппаратуру смотреть.

Они пошли по длинным коридорам. Стены были прозрачными с их стороны, и Сева увидел, как ведутся допросы Шевкомуда, Бориса Яковлевича, Димы и Семёновны.

– Нет бы, Малыша повинтили, – проворчал хмурый Крылов и вдруг расхохотался.

На стене висел список допрашиваемых, из которого Андреич узнал много нового о своих вчерашних недоброжелателях, в частности их вражеские фамилии:

Егор Лукич Шевкомуд,

Борис Яковлевич Мертвяков,

Дмитрий Сергеевич Шаромыжкин,

Биделия Семёновна Жабина.

– Ха ха ха, – никак не мог остановиться Сева, – с такими фамилиями и именами попробуй останься законопослушным гражданином. Только и остаётся, что в разбойники идти.

– Много не ржи – запрягут, – предупредил Палыч, – хватит опять из всего балаган устраивать. Неси гордо своё высокое звание врача-нарколога. Вот ведь парадоксы истории: глава Евросоюза хочет весь мир оставить без спиртного только потому, что его жаба задушила – другие пьют, а ему заказано.

– Что ж мы делаем, Палыч? – вдруг ужаснулся Крылов, – если люди во всём мире перестанут пить, наркологи перестанут есть.