Текст книги "Раскодированная Россия"

Глава 6

День у Кузьмы Ужакина не заладился с самого утра. Ассистентка опоздала и вместо плотских утех и перекачки энергетики, он нервно ходил из угла в угол по пустому кабинету и проклинал всех копающихся баб вместе взятых. Когда девушка, запыхавшись, влетела в приёмную, следом шагнул здоровенный мужик с плотоядной улыбкой на губах. Кузя сделал страшные глаза ассистентке и улыбнулся клиенту. Мужчины составляли ничтожный процент среди обращающихся к Ужакину и, честно говоря, он их недолюбливал. От мужиков пахло табачищем, перегаром, недоверием и опасностью. Кузьма, как ни старался, ни мог забыть досадный инцидент с подбитым глазом и дальнейшей выволочкой от негодующего пациента. То ли иметь дело с легковерными и милыми дамами.

– Что вас беспокоит? – ласково спросил Ужакин.

– Аппетит, – пробурчал пациент. Это был Антип Верняк.

– Похудеть хотите? – стал уточнять Кузя.

– Хочу, – согласился Верняк, – ещё как хочу. А то знаете, работаю на продовольственном складе и питаюсь один раз в день – с утра до вечера. А хотелось бы всё-таки быть в форме.

– А что за склад? – приятно оживился Ужакин.

– Занимаемся поставками продовольствия в посольства и дипломатические представительства, – пресыщено буркнул Антип, – на эти устрицы и карбонаты уже смотреть не могу. Вот гостинцы вам принёс, – Верняк призывно тряхнул двумя огромными пакетами, набитыми под завязку неизвестно чем.

– Прошу вас, – расплылся в улыбке Ужакин, – значитца, уменьшить аппетитик, желаем?

– Желаем, – утвердительно кивнул головой пациент.

– Для начала вам нужно выйти на крыльцо и постоять в одной рубашке десять минут, – начал привычную песню Кузя, – а я в это время…

– Не могу, – перебил его Верняк, – мне стыть нельзя, у меня флюс вырастет.

– Надо, душа моя, – начал настаивать Ужакин.

– Не пойду, – ультимативно заявил Антип, – а то простыну, кто с послами управляться будет?

– Ну, хоть минуту, – стал упрашивать Кузя.

– Ни за что, – капризный пациент схватился за свои пакеты, – лучше я к другому колдуну пойду.

– Хорошо, хорошо, – Кузя принялся усаживать в кресло капризулю и отбирать пакеты, – не хотите на улицу, не надо.

Пакеты были тяжёлыми и вероятно набиты неведомыми яствами, которыми ублажали себя заморские послы.

– Укладывайтесь, голубчик, на кушетку, лицом в подушку, – медовым голосом продолжил Кузя.

– Какой я вам голубчик? – засопел Антип, – голубчики все в Сан-Франциско. Я не могу лицом в подушку, у меня полипы в носу.

– Хорошо, – сдался Кузьма, – раздевайтесь по пояс и ложитесь левой щекой на подушку.

Антип кряхтя, улёгся на подушку правой щекой и доступ к печке стал затруднён. Ужакин покрутился некоторое время возле печки, но, видя, что Антип внимательно за ним наблюдает, побежал вприпрыжку греть руки на кухонной печи. Та была крайне неудобной и грязной, но что прикажите делать? Кузя несколько раз обжёгся и запачкался побелкой пока нагревал свои волшебные руки.

– Подожди, пациент уйдёт, я тебе устрою, – мстительно и сладострастно пообещал помощнице Ужакин, – когда остальные придут?

– Скоро, – опустив глаза, промямлила соня.

– Совсем обнаглели, кошёлки, – запричитал Кузя, – дождётесь у меня, уволю всех.

Ужакин с горящими руками стартанул от печи и финишировал у тела Антипа.

– Глаза закрыты, – привычно загундосил Кузя, – вы чувствуете жар, исходящий из моих ладоней. Вы ощущаете неземное тепло, струящееся из моих рук…

– Не чувствую я ничего, – охладил его пыл Верняк, – нет никакого тепла.

– Как нет? – осёкся Кузьма, – должно быть.

– Нету, – глумливо заметил Верняк, – должно быть, а нету.

– Подождите, – смешался Ужакин, – все чувствуют тепло, исходящее от моих ладоней.

– А я не чувствую, – упёрся Антип, потрогав за руки дёрнувшегося в сторону Кузю, – руки как руки, в мелу каком-то.

– Секунду! – запаниковал Ужакин, – закройте глаза и ложитесь лицом вниз в подушку…

– Я не могу в подушку, – отказался следовать назначениям Антип, – у меня полипы в носу.

– Закройте глаза, – попробовал взять на характер Кузьма, – сейчас же.

Ужакин попробовал греть руки на печке в кабинете, поглядывая на пациента. Но тот, закрыв глаза, тут же их открыл и снова вылупился на колдуна в тринадцатом поколении.

– А что вы у печки делаете? – с подозрением спросил он у Кузьмы.

– Это. Я собираюсь избавить вас от пищевой зависимости, – проблеял жалким голосом Ужакин.

– Так избавляйте! – взревел Антип, – сколько можно время тянуть. Меня уже послы заждались.

Кузьма направил дрожащие руки на спину Верняка. Антип затих и засопел.

– Глаза закрыты, – дрожащим голосом, заныл Ужакин, – вы ощущаете жар, исходящий из моих ладоней. Вы чувствуете тепло, струящееся из моих рук.

– Голод я чувствую, – привстал с кушетки Антип, – звериный голод. Сволочь, ты во мне такой голод разбудил, что я тебя сейчас самого без соли съем.

– Э-э-э-э, знаете ли, побочных эффектов раньше не отмечалось, – начал оправдываться Кузя.

– Жрать хочу! – страшным голосом заревел Антип, – что ты с моим организмом натворил, колдун ушастый? Вот уши-то тебе сейчас пооборву. Где тут у вас кухня?

Антип устремился на кухню, расталкивая ассистенток и пациенток. Там он начал мести всё подряд, возбуждённо притоптывая ногой.

– Мной здесь кто-нибудь займётся? – спросил другой пациент, – я уже полчаса жду.

– Да, конечно, – на ходу пробормотал Кузьма, несясь вслед за прожорливым пациентом.

На кухне царил разгром и хаос. Антип трескал всё, что попадётся под руку, выстукивал боевой марш левой ногой и метал электрические молнии глазами. Было понятно, что как только он всё съест, то скажет Ужакину, что о нём думает. И мало Кузе тогда не покажется. И это происходит в начале трудового дня, при скоплении баранистых пациентов и их родственников. Больные и их родичи, они ведь как – всегда ушки на макушке, подозрительные сволочи, чуть, что не так, подхватятся и дёру к другому колдуну.

– Пусть лопает, – распорядился Ужакин, – главное, чтобы рот был чем-то занят. А я побегу других окучивать.

Второй пациент, а это был Янис, жаловался на гиперсексуальность.

– Вот такие вот дела, – растерянно хлопал себя по коленям испанец, – только увижу девушку – в голове одна мысль, как её завалить. Совершенно отключается кора головного мозга. Ужасно мешает жить: плохие показатели на работе, испорченные отношения с женой, пересуды на работе, – загибая пальцы, перечислял Янис издержки гиперсексуальности. И ничего не могу с собой поделать. Вы меня вылечите, дон целитель.

– Конечно, – улыбаясь, пообещал Кузьма, – будете спать под бочком у жены как барашек.

– Спасибо вам, – радостно закивал головой испанец, – а я вам копченую свиную ногу презентую, килограммов на пять.

– У вас сложный случай, – нахмурил редкие бровки Кузьма, – южный темперамент, куританские нравы в России.

– Пуританские, – поправил Янис.

– Я и говорю куританские. Придётся с вами повозиться. Половая сфера это вам не лишний вес какой-нибудь.

– Я два хамона приволоку, – расщедрился половой агрессор, – вы уж только помогите, Христом Богом прошу.

– Где вы так хорошо научились говорить по-русски? – удивился Ужакин.

– В Караганде, – отрезал Янис, – давайте быстрее приступать, а то меня от ваших сестричек в жар бросает.

– Вам нужно выйти на крыльцо, и пять минут постоять в одной рубашке, – начал Кузя, – а я…

– Что я морж что ли? – наотрез отказался испанец, – я хочу своё достоинство утихомирить, а не отморозить.

– Ну, что же, тогда придётся вам надеть на глаза повязку, чтобы не ослепить астральным светом, – выкрутился Кузя.

Ему хотелось греть руки на нормальной, предназначенной для этого печке, тем более что на кухне буйствовал первый пациент.

– Давайте повязку, – безропотно согласился гиперпатент, – я на всё согласен.

Пациент тихо лежал, уткнувшись носом в подушку. Ужакин привычно грел руки считая, что жизнь входит в привычную колею, и досадные мелочи не смогут испортить ему цвет лица. Кузьма вытянул пылающие руки над сексуальным монстром:

– Глаза закрыты. Вы ощущаете жар, исходящий из моих ладоней. Вы чувствуете тепло, струящееся из моих рук.

Вдруг тело Яниса в области поясницы стало на глазах приподниматься. Кузя растерянно замолчал.

– Что ты наделал!? – истошно завопил испанский подданный, – такой эрекции у меня ещё никогда не было.

– Я, я, я ничего, – забормотал, открещиваясь от произведённого эффекта Ужакин.

– Держите меня двадцать человек! Женщину хочу, умираю! – с этими слова Янис бросился на Кузю.

– Я мужчина, – пискнул Кузьма и галопом поскакал в туалет.

Закрывшись на все задвижки и сидя на краю унитаза, Ужакин не мог видеть, зато прекрасно слышал, во что превращается его частный кабинет. Он напоминал патриция, укрывшегося в выгребной яме во время взятия Рима гуннами. Раздавался неистовый женский визг и тяжкий мужской топот, жизнерадостное чавканье и конское ржание, падали колонны и низвергались памятники. А нашествие варваров всё продолжалось. Через час, когда шум утих, Кузя высунул нос из туалета. Кабинет лежал в развалинах. Листы бумаги плавно парили в воздухе подобно сытым чайкам. Многочисленные сертификаты и дипломы международных биоинформационных наук были нанизаны на ножку стула как на шампур, а на развороченной кормилице печке было написано нецензурное слово «колдун». Ужакин достал из рукава заветную линейку и хрястнул её о колено. Стало немного легче.

Глава 7

Толик Обалдуев находился в отличнейшем расположении духа. Он додумался разделить свои полёты в 2051 год на регулярные и чартерные. Регулярные стоили дороже, зато отличались скрупулёзным прописыванием деталей. Толян называл фамилию следователя и номер дела, заведённого на клиента, клички сокамерников и даже адрес адвоката. Чартерный полёт, естественно, не содержал таких головокружительных подробностей, зато оказывался по карману достаточно большой прослойке населения. Новая идея грела душу креативному Толику, он решил сделать ставку на медицину. В самом деле, сколько можно эксплуатировать исключительно тюремную тематику и сужать круг клиентуры до берущих взятки чиновников? А если он из будущего принесёт весть о смертельной болезни подопытного, да посоветует обратиться к знающему специалисту, то на этом можно и процент поиметь. Допустим, некой богатой даме, он ставит смертельный диагноз, как некогда редкостный вахлак Удушьев. Но вместо оплеух от удручённых больных, он получает дивиденды, потому что рекомендует ей Кузьму Ужакина, как единственного народного целителя, способного ей помочь. А уж с Кузи он запросит минимум тридцать процентов от захода. От перспектив дух захватывало. Толик выглянул в приёмную. Три мужика с потёртыми портфелями на коленях удручённо смотрели в стену, видимо тренируясь перед долгим сидением в камере.

– Первый пошёл, – Толян лихо подмигнул помощнице.

– Второй пошёл, – Обалдуев подмигнул сам себе в обширное зеркало.

– Третий пошёл, – Толик выбил спартаковский марш руками по столу.

Всё получалось, всё срасталось и клеилось. Три затюканных чиновника, три жирных карася, три богатеньких каплуна принесли свои дары к ногам неповторимого и великолепного Обалдуева. «Молоток я», – нежно подумал о себе Анатолий, – «умничка. Сейчас этих лохов разведу и пойду к Ужакину условия обговаривать».

– В 2019 году, – монотонно заталдычил Толян, – вы окажитесь в Магаданской пересылке. Условия жизни там ужасные, вологодский конвой и туберкулёз свирепствуют…

– А как моя фамилия? – неожиданно спросил первый клиент.

– Что? – не понял Толик.

– Фамилию мою назови, дятел, – клиент гневно уставился на Обалдуева, – нас трое пришло. У всех своя история, свои заморочки. Так как меня зовут?

– Э-э-э-э, – замялся Толик, – какое это имеет значение?

– Непосредственное, – нервный клиент уже сидел на краешке стола перед ошеломлённым Обалдуевым и ласково гладил его по голове.

– Двойка, Толя, – участливо сказал Антип, а это был он, – опять уроки не сделал, снова материал не выучил. Как же ты так? Бестолочь ты, Толик, остолоп, дубина стоеросовая.

– Уф-ф-ф, – горько вздохнул вечный двоечник Толя Обалдуев.

– Нехорошо, Толя, – укоризненно покачал головой странный клиент, – а двух других назови? Тоже не помнишь? Ну что с тобой, Толя, делать: в угол поставить или родителей вызвать?

– Не зна-а-а-аю, – пожал плечами притихший Обалдуев, как-то сразу впавший в босоногое детство.

Клиент говорил так авторитетно и участливо, что хотелось его во всём слушаться. Два других клиента степенно вошли в кабинет, плотно прикрыв дверь. Нет, это не походило на рэкет, это напоминало скорей педсовет: Толя Обалдуев стоял в углу, низко опустив голову, а три строгих, но справедливых учителя распекали нерадивого ученика на все корки.

– И не стыдно тебе, Толя? – спрашивал один из учителей. Это был Вова.

– А ведь звание экстрасенса надо ещё заслужить, – упрекал Лука.

– Я в твоём возрасте одни пятёрки домой приносил, – сетовал Антип.

– Всё лень – матушка, – вздыхал Вова.

– Смотрит в книгу – видит фигу, – ужасался Лука.

– Что из тебя только получится, Толя? – недоумевал Антип.

– Никогда так больше не делай, – предупреждал Вова.

– Помни: «Человек – это звучит гордо», – цитировал Горького Лука.

– Толя, надеюсь, ты сделаешь надлежащие выводы, – резюмировал Антип.

Толя Обалдуев уже плакал, размазывая солёные слёзы рукавом, а педсовет всё продолжался и продолжался.

– Как об стенку горох, – язвил Лука.

– Хоть кол на голове теши, – возмущался Антип.

– И еды у него кот наплакал, – наябедничал заглянувший в дверь Павлик.

Глава 8

Андреич пошёл к Сручкину. На повестке дня остро стоял вопрос с пропитанием. Сева торжественно обещал себе зря не хихикать, а постараться добиться хлебной должности.

– Ну? – спросил Сручкин.

– Гну, – ответил Крылов.

– А ты знаешь, убогий, что колдуны на тебя телегу накатали?

– И что же они мне инкриминируют? – улыбнулся Андреич.

– Постоянное злостное и нелицеприятное подтрунивание над партией Антикодов, издевательство над её адептами и передачу секретов врагам.

– У партии Антикодов есть секреты? – удивился Андреич.

– Конечно, – солидно подтвердил Сручкин, – без секретов нельзя.

– А мне ваши секреты по барабану, – не утерпел Сева, – и партия у вас дурацкая, и секреты наверняка такие же.

– Но, но, – насупился Сручкин, – ты на святое не замахивайся. Если бы ты мне ориентацию не поменял, думаешь, я бы тебе помогал? Фигушки. Но ты тогда меня от верной смерти спас, а долг платежом красен. Что с этими гундосыми сделать?

– С ними я уже сам разобрался.

– Интересно как?

– Достойно, ты мне уж поверь на слово, – ухмыльнулся Крылов, – лучше скажи, неужели ваша партия и взаправду может к трону подобраться?

– Исключено, – отверг такое предположение Сручкин, – мы просто оттягиваем часть электората на себя.

– А-а-а, – облегчённо вздохнул Сева, – а то уж я забоялся, что такие дураки будут страной управлять.

Сручкин начал грозно приподниматься со своего кресла.

– Присутствующих в виду не имеем, – успокоил его Андреич, – но почему крайне разумный человек как ты занимается такой ерундой?

– Ты нашу партийную столовку видел? – не стал увиливать Сручкин.

– Видел, – восхищённо закрутил головой и облизнулся Крылов.

– А что тогда спрашиваешь? В два часа зайдёшь ко мне.

– Зачем?

– Сюрприз.

Крылов ровно в два часа заглянул к Сручкину.

– Ало, гараж, я пришёл.

На голову беспартийному хмырю Крылову тут же накинули мешок и поволокли куда-то вниз, очевидно в подвал. «Дошутился босота», – справедливо отметил внутренний голос. Потом Сева вырубился от недостатка кислорода.

Глава 9

Зачем люди приезжают в Москву? Поднять своё благосостояние? Приобщиться к благам цивилизации в виде ресторанов и театров, выставок и музеев? Ничего подобного. Они приезжают из-за гордыни. Им тесно в своих населённых пунктах, не хватает размаха, красных ковровых дорожек и ночных огней. Их деревни и посёлки звучат неблагозвучно, типа деревня Бухловка или посёлок Большие Бдюхи. Такое название стыдно произнести в приличном обществе и видеть в свидетельстве о рождении. А главное, невыносимо посвятить свою единственную, бесценную жизнь такому занюханному месту. И тысячи гордецов и гордячек каждый год штурмуют столицу в надежде сорвать Джек Пот. К сожалению, Москва как любой игральный автомат заточена, чтобы вся прибыль шла в пользу заведения, а никак не в карман игроку. Счастливчиков всегда мало, да и то больше половины из них это подсадные утки, призванные продемонстрировать чудеса свободной конкуренции. На самом деле папа с толстым кошельком или любящая тётушка со Старой площади приложили свою нехилую руку для продвижения «кровиночки». Но не о них сейчас речь. У них всё будет хорошо, можно не сомневаться. Мы про остальных. А чужому в Москве не сладко. Как по слухам, коренные американцы панически боятся Нью-Йорка, считая его местом жительства Дьявола, так и россияне справедливо побаиваются Москвы, полагая, что прописка в ней хоть и даёт некоторые материальные блага, зато забирает бессмертную душу. Не одна мать хватала сыночка за розовые пятки, пытаясь отговорить от опрометчивой поездки в Москву, не один отец кричал страшным голосом в спину убегающей дочери: «прокляну, пропащая»! Увы, новое поколение выбирает столицу. Уехать в Москву достаточно легко, невзирая на родительские вопли, вернуться гораздо сложнее. Возвратиться из Белокаменной подчас труднее, чем из загробного мира. Во-первых – засмеют. Во-вторых – на малой Родине безнадёжно скучно после широких проспектов первопрестольной. В-третьих – по мнению молодых, вернуться, значит, сломаться на взлёте и прожить серую, убогую жизнь в родном захолустье под гогот гусей и кружку ряженки на ночь. А ночные клубы? А глупые, толстые олигархи, не знающие, куда девать свои деньги и только ищущие с кем бы ими поделиться? А удача, так и прыгающая в руки молодым и рьяным? Большинство застревает продавцами в сетевых магазинах, половину своей зарплаты отдавая за съёмное жильё. Не за четыре мерзких угла и продавленный диван, а за возможность находиться рядом с юношеской мечтой и девичьими грёзами. За радость видеть Москву рано утром и поздно вечером, то есть в семь утра и одиннадццать ночи, а всё остальное время занимает постылая работа. Как известно, сигарета сокращает жизнь на четырнадцать минут, а рабочий день на четырнадцать часов. Какие уж тут театры и музеи. А в единственный выходной приходится высыпаться до трёх часов дня, а оставшееся время стирать и гладить скудный ассортимент одежды на следующую рабочую неделю. Ну, ну, не хмурьтесь. Да, вы навоз для столицы, необходимое удобрение для её процветания и роста. Зато ваши дети станут уже настоящими москвичами. Они будут непередаваемо акать, говоря: «понае-е-ехали тут» и щеголять исконно московскими словечками: «булошная» и «собашники». А может, ещё и вам повезёт? Мне же повезло.

Андреич пришёл в себя, сидя в глубоком кресле. Рядом в таких же креслах нежились Ужакин и Обалдуев. Вокруг горели и чадили факелы, изрядно пахло смолой. То, что они не привязаны к креслам, а сверху явственно доносился шум с улицы, Сева расценил как хороший знак. Просто в партии Антикодов любят дешёвые эффекты. Ну, что ж у всех свои недостатки.

– Кузя, сгоняй в 2051 год, пронюхай, что и как, – совершенно освоился Крылов.

– За… за… за что нас? – заикаясь, прогнусавил Ужакин.

– За донос, – решительно пояснил Крылов, – сейчас вам кишки на барабан наматывать будут.

– А тебя за что? – очухался Обалдуев.

– А я как свидетель.

– Ты нас не топи, – заканючил Ужакин.

– Со всеми потрохами вас сдам, – пообещал Сева, – я не пионер-герой, я всех заложу.

Сверху открылся люк, и на верёвках стали неумело спускать Сручкина в чёрном халате и в такой же шапочке с отверстиями для глаз. Сручкин изображал, очевидно, пришествие Мессии. Его руки были томно подняты к небесам, а ногами он лишь слегка подсучивал, поддерживая необходимое равновесие. Если не считать мелких огрехов, приземление Сручкина произошло удачно. Следующим номером в представлении намечался спуск Шевкомуда. Партийный тяжеловес Шевкомуд был таковым не только в политическом смысле, он весил больше центнера, и с ним сразу начались проблемы. Сначала он никак не мог протиснуться в люк, потом уронил туфлю, которая угодила Ужакину по лбу. Несмотря на грозный вид в чёрном халате и шапочке трусоватый Шевкомуд, спускаясь, тихонько повизгивал и матерился. Ужакин и Обалдуев во все глаза смотрели на происходящее. Крылов же, редкий хохотун, пребывал в тихой истерике. На одной чаше весов лежала партийная столовка, на другой – естественное желание поржать. Как это обычно бывает, если смеяться категорически нельзя, то так и распирает. Андреич мужественно сдерживался некоторое время: он закрывал глаза, хрюкал, пыхтел, сопел и пытался кашлять. Но потом его пробило на такой хохот, что он свалился с кресла на пол. Лёжа на полу Сева, продолжил корчиться от судорог смеха. В довершении ко всему политический тяжеловес Шевкомуд завис в воздухе в пятидесяти сантиметрах от пола. И ни туда и ни сюда. Сверху послышался раздражённый шёпот рабочих сцены:

– Куда ты руки суёшь, писюн. Отойди сейчас же.

– Сам тогда и делай.

– И сделаю.

– И делай.

– Смотри как надо, дуремар.

Грузное тело Шевкомуда стало разворачиваться, из вертикального положения он переместился в горизонтальное. Теперь голова и ноги политического деятеля находились на одном уровне. Шевкомуд висел как огромный Винни Пух, изображающий тучку и бросающий тень на корчащегося Севу. Наконец, верёвка не выдержала политических шатаний и фракционных интриг, и политический тяжеловес тюкнулся на пол. Со звуком проколотой шины, Шевкомуд испустил партийный дух. Неподвижное тело унесли на носилках. Через минуту выяснилось, что его жизни ничего не угрожает. Остальные партийные деятели предпочли явиться через дверь, постояли и так же гуськом вышли. Представление было безнадёжно сорвано. Приём абитуриентов перенесли на другой день.