Текст книги "Тайник на Эльбе"

Запевалы повторили куплет, но с тем же успехом. Колонна молчала. И тогда по головам и спинам узников запрыгали дубинки и стальные прутья охранников.

Колонна ушла. Машина продолжала путь. Она обогнула группу бараков и остановилась неподалеку от крайнего строения. Здесь начиналась обширная площадь.

Возле бараков стояло несколько офицеров. Один из них поспешил навстречу Кранцу. Помощник коменданта и Кюмметц вылезли из автомобиля и двинулись к нему.

Аскер огляделся. В разных концах площади группы пленных подбирали камни, окапывали деревья, сгребали и выносили мусор. Наискосок шла широкая траншея. Там, где остановился автомобиль Фиттермана, ее еще только рыли; в конце площади в траншею укладывали толстые серые трубы.

Фиттерман поднял капот машины и достал ключи – одна из свечей работала с перебоями, ее следовало заменить. Аскер зажег сигарету и направился к траншее. На дне ее работали землекопы. Разойдясь, чтобы не мешать друг другу, они с усилием вонзали лопаты в неподатливый грунт. В воздух взлетали комья тяжелой желтой глины.

– Хэлло, Губе!

Аскер оглянулся. Он увидел: Кранц и другие офицеры входят в барак, Кюмметц стоит у двери и делает ему знак приблизиться.

Аскер поспешил на вызов.

– Где вы запропастились, Губе, – проворчал Кюмметц. – Идемте, сейчас начнется.

– Слушаюсь, господин директор.

Облака, застилавшие небо, разошлись. Брызнули яркие солнечные лучи. Сразу стало жарко. Кюмметц расстегнул пуговицы плаща, снял его, передал своему шоферу, ослабил галстук.

– Ну-ну, – сказал он, – посмотрим, что нам покажут.

Из барака вышел Кранц. За ним появились офицеры. Группу замыкал шарфюрер – полный, с заметным брюшком и одутловатым лицом, несший стопку розовых карточек.

Все направились к траншее и, не дойдя до нее нескольких метров, остановились, повернувшись лицом к бараку. Там раздвинулись широкие двери. На площадь хлынула толпа лагерников.

– Построиться! – скомандовал толстый шарфюрер.

Заключенные рассыпались в стороны, бегом занимая свои места в строю. Не прошло и минуты, как перед Кюмметцем и Аскером протянулась длинная двойная шеренга.

Аскер оглядел ее. Пленных было человек восемьсот. Прямо перед ним стоял высокий человек с длинной и тонкой шеей, которая, казалось, с трудом поддерживала тяжелую голову с большим выпуклым лбом. Он разглядывал немцев холодными умными глазами; его правая рука, наполовину обнаженная, чуть заметно двигалась, будто лагерник собирался что-то сказать… Кто он? Как попал сюда? Несчастливая солдатская судьба виной этому или же был он схвачен при облаве в каком-нибудь городе, оккупированном гитлеровцами?..

А этот, что стоит понурясь, поддерживая руку, замотанную в какую-то тряпку? Тоже солдат или, быть может, обычный мирный горожанин?

Еще дальше – юноша лет восемнадцати, широкоплечий, коренастый, с твердым подбородком и черными, как угли, глазами, в рваных галифе и желтой гимнастерке без воротника и рукавов.

Восемьсот пленных – восемьсот искалеченных судеб. Каждый хлебнул горя полной мерой, жизнь каждого – трагедия, которую не перескажешь словами.

– Начинайте, – скомандовал Кранц.

Шарфюрер с одутловатым лицом заглянул в одну из своих карточек, выкрикнул длинный, семизначный номер.

Из строя вышел пленный.

– Слесарь, – сказал шарфюрер, чуть повернув к Кюмметцу голову.

Директор завода приблизился к лагернику. Подошел и Аскер. Перед ними стоял мужчина лет сорока – горбоносый, с потухшим взором.

– Слесарь? – спросил его Кюмметц.

Пленный не ответил; вероятно, не знал по-немецки. Кюмметц бесцеремонно оглядел его.

– Губе, – сказал он, – пощупайте ему руки и плечи.

Аскер исполнил требуемое. Все это время лагерник безучастно глядел перед собой.

– Присядь! – скомандовал Кюмметц.

Пленный не шевельнулся.

– Присесть! – прокричал по-русски шарфюрер.

Лагерник послушно согнул ноги, неуклюже присел, с трудом выпрямился.

– Беру, – сказал Кюмметц.

Шарфюрер кивнул и передал карточку пленного стоявшему рядом эсэсовцу.

Потом он назвал следующий номер. Из строя вышел новый пленный. Теперь это был механик. Повторилась та же процедура, и шарфюрер передал эсэсовцу вторую карточку.

Третьим строй покинул парень лет двадцати пяти, тоже оказавшийся слесарем. Настала очередь юноши с черными глазами, в рваных галифе.

– Токарь, – объявил шарфюрер.

– Нет! – Темноглазый покачал головой.

Кюмметц вопросительно поглядел на шарфюрера. Тот вновь заглянул в карточку.

– Токарь, – подтвердил он.

– Нет! – снова сказал пленный.

– А кто ты есть? – тихо, с угрозой спросил Кранц по-русски.

Пленный показал руками, как действуют лопатой.

– Понятно. – Кранц натянул на руку перчатку, подошел и коротким ударом в лицо свалил пленного.

– Встать! – заорал он.

Лагерник поднялся. Лицо его было в крови, подбородок дрожал.

– Кто ты есть? – повторил Кранц и вынул пистолет.

Пленный стоял, глядя ему прямо в лицо. Темные глаза так и сверлили фашиста. Кранц поднял пистолет и выстрелил.

По знаку шарфюрера соседи по строю подняли тело товарища, отнесли в сторону и уложили на землю.

Аскер стоял неподвижно, боясь неосторожным движением, блеском глаз выдать ярость, гнев, бушевавшие в нем. Выхватить оружие и перестрелять находящихся рядом фашистов? Это он сможет. Но чего добьется? Нет, слишком много труда положено на то, чтобы он оказался здесь, слишком важно выполняемое задание. Сейчас он не принадлежит себе.

И все же Кюмметц заметил, что его шофер взволнован.

– Э, да вы побледнели, Губе! – насмешливо протянул он.

Аскер пожал плечами, изобразил на лице растерянную улыбку.

– К этому надо привыкнуть, господин директор, – пробормотал он, как бы извиняясь.

– Ничего не поделаешь, – сказал Кюмметц. – Так надо.

– Необходимо, – подтвердил Кранц. – Мы прекрасно знали, что он лгал. Лгал, подлец, ибо не хотел работать. – Кранц поднял голову, повысил голос, обращаясь к пленным. – Этот человек солгал мне, пытался обмануть офицера германской армии. Вы все видели – он получил свое. Так будет с каждым, кто захочет последовать его примеру.

Шарфюрер выкрикнул очередной номер. Из шеренги вышел новый пленный. Повинуясь приказу Кюмметца, Аскер подошел, ощупал его руки и плечи. Но делал он это механически. Глаза его были прикованы к соседу лагерника. Где-то уже видел Аскер этого рослого человека с квадратным широкоскулым лицом и сильными покатыми плечами. Но где? Кюмметц тоже обратил внимание на широколицего, подошел.

– Хорош, – сказал он, ткнул его пальцем в грудь, обернулся и вопросительно взглянул на Кранца.

– Какой есть твой нумер? – крикнул помощник коменданта лагеря. – Отвечать!

При первых же звуках его голоса Аскер вздрогнул. Он узнал. Авдеев!.. Сержант Авдеев!

…Это произошло год назад на западе Украины, где в то время проходила линия фронта. С группой дивизионных разведчиков Аскер выполнял важное задание в ближнем тылу врага. Разведчики обнаружили резервы противника, которые стягивались к передовой. Надо было спешить назад. Но враг нащупал разведчиков, обошел, стал сжимать кольцо окружения. Как спасти группу, открыть ей путь на восток, чтобы она могла доставить донесение о тайных подкреплениях фашистов? Аскер и двое бойцов отвлекли внимание противника, приняли удар на себя. Это позволило группе уйти. Командовал ею помощник Аскера, сержант Авдеев…

Но как он очутился в плену? Ведь позже Керимову стало известно, что донесение доставлено; он был уверен, что благополучно вернулся в дивизию и Авдеев… И вот – сержант перед ним, в шеренге узников Освенцима, хотя седые с прозеленью волосы, ввалившиеся виски, глубоко запавший рот делают его совсем не похожим на того краснощекого, пышущего здоровьем парня, каким сержант был год назад.

Между тем шарфюрер торопливо перебирал карточки, отыскивая данные о пленном, которым заинтересовался Кюмметц.

– Губе, – позвал директор, – подойдите, пощупайте ему руки.

Аскер вынужден был приблизиться к Авдееву. Веки сержанта дрогнули, шире раскрылись его глаза. Сомнений не было – и Авдеев узнал Керимова!

Еще в сорок втором году гитлеровцы спалили деревню Авдеева, уничтожили его родных, куда-то угнали жену. А теперь и сам он оказался в их лапах. Что же думает он сейчас о своем бывшем командире?

Все это вихрем пронеслось в голове Аскера.

Он видел – потемнели глаза пленного, зажглись в них злые огоньки. Вот сейчас Авдеев раскроет рот, и тогда…

– Что же вы медлите, Губе, – проскрипел Кюмметц, – ведь я жду!

Приготовившись к самому худшему, Аскер шагнул к Авдееву и, не сводя с него глаз, взял за руку.

– Вам он не подходит, – обратился к директору шарфюрер. – Вот его карточка. Это крестьянин. Всю жизнь рылся в навозе, как червь.

– Давайте следующего, – сказал Кюмметц.

Аскер медленно отошел от пленных. Авдеев, не отрываясь, глядел на него. Но не проронил ни звука.

Несколько часов продолжался отбор пленных. И все это время Аскер чувствовал на себе пристальный взгляд широкоскулого узника, одетого в полосатый изодранный балахон.

Наконец Кюмметц остановил шарфюрера, готовившегося выкликнуть очередной номер, махнул рукой.

– Хватит, – сказал он. – Хватит, всех не переберешь.

По знаку Кранца узников отослали в бараки. Офицеры и Кюмметц, разговаривая, двинулись куда-то в сторону и вскоре скрылись за углом здания.

Аскер остался один, направился к видневшемуся вдали «мерседесу». Вот он дошел до траншеи, замедлил шаг. Что-то заставило его остановиться, обернуться. У входа в ближний барак стоял сержант Авдеев и глядел ему вслед.

Их разделяло метров полтораста. Аскер внимательно осмотрелся. Он стоял у бруствера, полускрытый со спины и с боков холмиками свежей, вынутой из траншеи земли. На площади никого не было. Тогда он, стараясь не волноваться, опустил руку в карман и осторожно вытащил короткий кинжал с блестящей витой ручкой. Кинжал мягко упал на землю. Аскер движением ноги присыпал его песком.

Вскоре он был у автомобиля. Фиттерман, закончив возиться с мотором, обтирал руки.

– Ну, поработали удачно?

Аскер кивнул.

– Кого это там хлопнули? – поинтересовался шофер «мерседеса».

Аскер объяснил.

– Поделом, – сказал Фиттерман.

Аскер не ответил. Они присели на подножку машины, закурили.

Через полчаса вернулись Кюмметц и Кранц.

– Готовьтесь, Губе, – сказал директор завода. – Завтра утром – в обратный путь.

Глава пятнадцатая

Группенфюрер Гейнц Упиц задумчиво шагал по кабинету своей резиденции в Остбурге. Время от времени он останавливался, наклонялся к лежащим на столе бумагам и вновь принимался мерить кабинет широкими нервными шагами. Да, весть, которую только что привез из Берлина специальный курьер-мотоциклист, была ошеломляющей, хотя Упиц располагал кое-какими данными не только относительно готовившегося на особу фюрера покушения, но также и путча, долженствовавшего произойти вслед за уничтожением Гитлера.

Будь это в прежние времена, Упиц, не задумываясь, бросил бы в дело всех своих людей – лишь бы заполучить нити заговора раньше других, разгромить заговорщиков и подняться еще на ступеньку, а то и на две ступеньки вверх.

Да, так бы он поступил, случись это не теперь, в середине сорок четвертого года. Но сейчас Упиц смотрел на вещи совершенно по-иному. Он был слишком умным и тонким политиком, слишком хорошо разбирался в ситуации, сложившейся в мире, чтобы действовать так, как прежде. Сейчас все свидетельствовало о том что Гитлеру приходит конец.

А раз падет он, падет и режим. Тогда наступит час возмездия. Упиц не сомневался, что оно будет страшным. И, конечно, страх, именно страх перед возмездием двигал теми, кто организовал покушение и путч.

Заговорщики надеялись заполучить в свои руки такой козырь, как ликвидация фюрера, чтобы выложить его победителям и купить этой ценой отпущение грехов.

Да, Упиц знал все это. И после долгих раздумий, взвесив все «за» и «против», пришел к выводу, что не должен мешать путчистам, ибо не уверен, что одолеет их, – силы оппозиции были велики и продолжали расти.

Но он не видел смысла и в том, чтобы присоединиться к заговорщикам, ибо полагал, что ситуация еще не вполне созрела: имелось немало шансов на то, что путч провалится. А в этом случае была лишь одна расплата за неудачу – смерть.

Вот почему, тонко сманеврировав, он сумел остаться в стороне.

Сейчас специальный курьер привез информационные материалы о путче. В зале ставки фюрера в Восточной Пруссии, где Гитлер проводил совещание, взорвалась бомба замедленного действия. Бомбу принес в своем портфеле начальник штаба германской резервной армии полковник Клаус фон Штауфенберг. Он включил механизм бомбы, оставил портфель на столе фюрера и поспешно вышел. Сила взрыва была такова, что рухнули стены зала. Несколько участников совещания было убито, многие ранены. Гитлер же по какой-то случайности почти не пострадал, если не считать, что он был смертельно напуган и получил несколько пустяковых царапин.

…Генерал Упиц походил по комнате, зажег сигарету, но после первой же затяжки с досадой швырнул ее в пепельницу – сигарета показалась слишком слабой. Пришлось закурить трубку, что Упиц делал в весьма редких случаях.

Крепкий кепстен несколько успокоил. Упиц вновь зашагал по комнате. Вообще говоря, в попытке убрать Гитлера не было ничего нового. Так, например, однажды – это было в середине марта 1943 года – Упица разыскал один особо доверенный агент и, дрожа от страха, сообщил что в ближайшие сутки Гитлер должен быть убит. Но это было все, что ему удалось разнюхать, – агент не имел ни малейшего представления о том, кто и каким образом совершит покушение.

Упиц навел справку о местонахождении фюрера. Оказалось, что самолет с Гитлером только что поднялся с аэродрома в Смоленске, где Гитлер инспектировал свои войска на Восточном фронте, и держит курс на Кенигсберг.

Через час Упиц мчался туда же в скоростном бомбардировщике. Машина группенфюрера приземлилась в столице Восточной Пруссии вскоре после того, как там сел самолет Гитлера. Контрразведчик помчался в ставку. Здесь все было в порядке. Гитлер прогуливал в парке своего любимого пса и позировал фотографу из «Дас шварце кор».

В течение недели Упиц ни на минуту не оставлял Гитлера, бдительно оберегая его персону. Но все было спокойно. И только много позже группенфюреру удалось установить, что смерть должна была застигнуть Гитлера в том самом самолете, в котором он летел из Смоленска. Упиц узнал даже имя человека, подложившего бомбу. Это был начальник штаба одной из армейских групп на Восточном фронте генерал фон Тресков. Бомба по какой-то причине не взорвалась. А потом, после того как самолет прибыл в Кенигсберг и Гитлер вышел, бомбу убрали.

Нечто подобное произошло и в конце 1943 года, уже в Берлине, но случай и на этот раз спас жизнь Адольфу Гитлеру.

Сейчас Гейнц Упиц вновь перебирал в памяти эти события. Неужели же дело лишь в боязни за свою шкуру и в той неприязни, которую питают к Гитлеру определенные круги высокопоставленных военных?

Упиц всегда ненавидел родовую военную аристократию, все эти громкие прусские фамилии, из поколения в поколение поставлявшие генералов, адмиралов и фельдмаршалов германской армии. Они были особо привилегированной и подчеркнуто изолированной кастой, к которой такие, как Упиц, и близко не подпускались. Отпрыски родовой военной аристократии заполняли специальные училища и лицеи, им были уготованы теплые места в генеральном штабе и министерстве иностранных дел, они становились у руля германской военной и дипломатической машины, обеспечивая незыблемость прусской милитаристской политики, выработанной за века.

Конечно, с приходом к власти Гитлера положение несколько изменилось. Упиц видел – фюрер старательно показывает, что не очень-то церемонится со всеми этими чванливыми, набитыми спесью аристократами. Им пришлось немного потесниться. Но потом стало ясно, что все это – не больше чем игра. Верховодил Гитлер, но он лишь выполнял волю тех, у кого были деньги и заводы. Финансовые и промышленные магнаты вертели им как хотели. Генералитет тоже держал их курс. Что же, это вполне устраивало Упица.

Почему же Гитлера стремятся убрать? Так ли виноваты заговорщики, как это кажется на первый взгляд? Только ли ради спасения собственной шкуры затеяла «верхушечная оппозиция» покушение на фюрера? И Упиц вдруг пришел к новым выводам. Нет, тут имелись и другие причины. В самом деле, те, кто преследовал личные цели, могли осуществить их иным, более безопасным способом. Могли, например, перевести свои капиталы за границу – куда-нибудь в Испанию, Португалию, Турцию или в одну из республик Южной Америки, а затем – бежать туда же. Их бы не разыскал и сам дьявол. Но заговорщики так не поступили. Почему? Потому, видимо, что ими руководили иные соображения. Какие же? Напрашивался вывод: они заботятся о сохранении самого ценного, что есть у нации – руководящего ядра армии и промышленности, чтобы уберечь его от разгрома, набраться терпения и ждать. А там, спустя десять – пятнадцать лет, когда нынешняя война станет историей, когда опять в полную силу заработают заводы страны, подрастет новое поколение нации и вновь замаршируют, чеканя шаг, стальные дивизии вермахта, – тогда будет видно, что делать. Немцы снова вернутся к разговору с американцами, с англичанами, с французами и, черт возьми, с русскими! Что же касается Гитлера, то он, сделав свое дело, должен уйти. Настанет время, появятся новые гитлеры. Остановки за ними не будет, как только в этом возникнет нужда.

Генерал Упиц нацедил себе содовой воды, смешал со спиртом, выпил. Смесь приятно освежила. «В конце концов, – подумал он, вновь наполняя стакан, – каждый, кто сохраняет себя и бережет для грядущего, оказывает услугу нации. О, Германии еще понадобятся сильные, волевые люди!»

Рассудив так, генерал возблагодарил провидение за встречу, которая у него произошла полгода назад в Женеве. Несомненно, она окажет влияние на всю его жизнь. Он был там по делам службы. Как-то раз утром, когда он, только что приняв ванну, брился, к нему позвонили, попросили о свидании. По каким-то признакам Упиц почувствовал, что отказываться неразумно. И – не ошибся. Человек, с которым он встретился, оказался высокопоставленным работником разведки одной страны. Упиц был знаком с ним по документам, не раз видел его фото и тотчас узнал.

Не лавируя, гость приступил к делу. Участь Германии предрешена. Она не сможет долго сопротивляться натиску таких гигантов, как Россия и Америка, и катастрофа неизбежна. Ну а что потом? Устраивает ли генерала Упица, чтобы хозяевами послевоенной Германии стали русские? Ведь тогда поднимут голову коммунисты. А первое, что они сделают, это вздернут на виселицу таких, как Гейнц Упиц.

Собеседник видел, что слова его подействовали.

Он продолжал. Господин Упиц может не волноваться. Предпринимаются все усилия, чтобы Германия осталась Германией и получила форму управления, принятую на Западе. Но это только половина дела.

Собеседник умолк.

Упиц ждал, и чем дольше, тем с большим нетерпением. Но гость не спешил.

Наконец разговор возобновился. Другая половина дела – это война против Советского Союза. Конечно, не сразу, но война – непременно. Сначала – холодная война, то есть война газет и радио, экономических санкций и дипломатических диверсий. Потом, когда все будет готово, война настоящая, в результате которой коммунизм должен исчезнуть с лица земли и стать историей.

Гость перешел к главной теме разговора. Советский Союз – слишком большая и мощная страна, чтобы недооценивать его как противника. Германия, поступившая так, жестоко платится за свою опрометчивость. Ошибок немцев не повторят. Поэтому сейчас на работу по русскому профилю переключатся главные силы разведки, которую он представляет, да и не только этой разведки. Но этого недостаточно. Германия скоро выйдет из войны. Будет катастрофой, если документация ее секретной службы окажется в руках у русских. Этого нельзя допустить. Вся сеть германской агентуры на востоке должна быть сохранена, должна действовать. Но в новых условиях у нее, естественно, будут и новые шефы…

– Вы? – быстро спросил Упиц.

– Да, мы. – Собеседник поднял палец. – Хочу подчеркнуть: вы не первый, с кем ведется такой разговор. Итак, вам делается предложение переменить «хозяев».

Упиц молчал.

– Работать, – заметил гость, – начнете не сейчас, а после капитуляции. Подходит это вам? Должен заметить, уже дали свое согласие люди и повыше вас рангом.

– Это можно доказать? – быстро спросил Упиц.

Собеседник пожал плечами:

– Вас прислали сюда по моей просьбе.

Упиц беспокойно шевельнулся, – он не думал, что дело зашло так далеко.

– Ладно, – сказал гость, – я представлю вам доказательства. Сегодня, если этого пожелаете, вы получите приказ выехать обратно.

Упиц вспомнил свой вчерашний телефонный разговор с Берлином, распоряжение начальника задержаться в Женеве еще на неделю и согласно кивнул.

Они расстались. Упиц возвращался в гостиницу, уже приняв в душе решение. Предложение почетно, оно не затрагивает его чести, ибо работать он должен после завершения войны, когда будет свободен от присяги.

Через час в номере зазвонил телефон. Говорил Берлин. Упицу был передан приказ – срочно возвращаться. Выезд завтра.

Вечером позвонил его новый знакомый.

– Ну? – спросил он.

– Я согласен, – сказал Упиц.

Они встретились вновь, договорились о деталях. Упиц получил задание, которое рассматривалось как подготовка к его будущей работе. Ему приказали заняться сбором архивов абвера, гестапо, зипо и СД, действовавших на востоке, а ныне эвакуируемых в Германию, обеспечить надежное тайное хранение этих архивов.

– Устройте хранилища где-нибудь на западе страны, – сказал новый хозяин. – В этом случае они будут недосягаемы для русских, что бы ни произошло в дальнейшем.

Упиц был с этим согласен. Они попрощались. Пожимая ему руку, собеседник подчеркнул:

«Все должно быть сделано быстро и безупречно. Помните, что это в ваших интересах – вы будете одним из тех, кому предстоит после войны руководить германской агентурой. – Он поправился: – Бывшей германской агентурой».

Упица покоробила эта поправка, но он благоразумно промолчал.

Он вернулся в Берлин и, не теряя времени, принялся за дело. Оказалось, что его задача сильно облегчена: уже имелся приказ Главного имперского управления безопасности о создании нескольких тайников для различных секретных архивов. Похоже было, что и здесь не обошлось без участия его новых хозяев. Тот, в Женеве, слов на ветер не бросал.

Трудную работу проделали довольно быстро в условиях строгой секретности. И все же это не укрылось от советской разведки. По некоторым признакам Упиц определил, что она действует как раз в районе, где сосредоточены особенно важные документы, вывезенные с востока.

После того как обычные меры, предпринятые для ликвидации группы разведки противника, результата не дали, Упиц разработал весьма тонкую и деликатную комбинацию. На нее возлагались самые большие надежды. Скоро должен был состояться финал этой комбинации, причем именно здесь, в Остбурге. Поэтому-то Упиц и приехал в Остбург.