Текст книги "Тайник на Эльбе"

Глава девятая

1

Налет советских бомбардировщиков на расположенные по окраинам Остбурга военные заводы начался поздно ночью. Вскоре в районе заводов заревом было освещено полнеба, оттуда доносился грохот рвущихся бомб, залпы зениток, скороговорка крупнокалиберных пулеметов.

После окончания налета шеф абверштелле Остбурга штандартенфюрер Гейнц Больм покинул убежище, отдал необходимые распоряжения и вернулся домой. Он тотчас же лег, надеясь провести в постели хоть остаток ночи. Надо было отдохнуть, ибо утром предстояло множество дел.

Отдохнуть, однако, не пришлось. Резкий телефонный звонок поднял Больма с постели. Говорил дежурный по абверу. Голос его звучал взволнованно.

– Ну, – сказал штандартенфюрер в трубку, – что там еще стряслось?

Дежурный доложил: только что сообщили, что ограблено железнодорожное отделение рейхсбанка. Вскрыты три самых крупных сейфа, в которых было около полумиллиона марок. Операция произведена во время бомбежки, когда сторожа больше думали о собственной безопасности, нежели об охране порученного объекта.

– Вызовите и направьте в банк оперативную группу, – распорядился Больм.

– Она здесь и сейчас выезжает, господин штандартенфюрер.

– Хорошо. Где штурмфюрер Адольф Торп?

– Полагаю, дома.

– Поднять немедленно. И – собак. Собак с проводниками. Проследите, чтобы обязательно был Цезарь.

– Ясно, господин штандартенфюрер.

– Моя машина?

– Уже выслана.

Закончив разговор, Больм начал поспешно одеваться. Вскоре за окном заурчал мотор «мерседеса».

Помещение банка, в котором находились главные сейфы, было расположено под землей. И сейчас большой бетонированный подвал, залитый ярким светом электроламп, с раскрытыми настежь дверями трех сейфов, с проломом в одной из стен, представлял странное зрелище…

Войдя в хранилище, штандартенфюрер Больм проследовал к работникам, возившимся у одного из сейфов. Среди них выделялся рослый молодой человек в отлично сшитом костюме. Это был штурмфюрер Адольф Торп.

Торп подвел начальника к стене, указал на пролом.

– Конец подкопа, – сказал он. – Начали метрах в двадцати отсюда, в люке канализационной системы. Придумано ловко. Вырытую землю ссыпали вниз, и текущая по трубе вода уносила ее.

У входа послышался шум шагов, лай: прибыли проводники с ищейками. Впереди шел солдат с черной, как смоль, овчаркой. Это был лучший вожатый с Цезарем.

– Можно начинать? – спросил Торп.

Больм кивнул. Цезарь взял след, зарычал и метнулся к пролому. Туда же потянули и другие ищейки.

…Истекло почти два часа с начала погони. Преследователи миновали несколько улиц, оставили позади вокзал с паутиной железнодорожных путей, достигли леса. Рассвело. Впереди бежали Цезарь и его проводник. За ними, немного отстав, еще двое солдат с собаками. В лесу движение замедлилось. Цезарь тяжело поводил боками. Две другие собаки выбились из сил и порывались лечь. Не меньше были утомлены и солдаты.

Больм и Торп оставили автомобиль, который подвез их к опушке, и тоже вошли в лес. Вскоре они нагнали проводников с ищейками. Вожатый Цезаря обернулся.

– След все свежее, – прохрипел он, с трудом переводя дыхание. – Мы настигаем их.

Он не договорил, споткнулся и грохнулся на землю, выпустив поводок.

Больм и Торп продолжали путь. Вдруг они услышали голос солдата.

– Глядите, – кричал он, указывая на землю, – глядите, за что я зацепился!

Контрразведчики подбежали. Солдат показывал им высовывавшуюся из земли петлю белого блестящего шнура. Торп взял ее, осторожно потянул.

Через несколько минут из земли были извлечены три парашюта.

2

Бомбоубежище было заполнено до отказа. Воздушная тревога в глубокую ночную пору согнала сюда людей прямо с постелей.

В помещении стоял негромкий говор. При каждом разрыве, когда стены и сводчатый потолок убежища начинали гудеть, а крохотная угольная лампочка металась на длинном шнуре, говор ненадолго смолкал. И тогда было слышно, как в дальнем углу всхлипывает ребенок.

Ребенка, пятилетнюю девочку, держала на руках женщина с печальными глазами и скорбно опущенными углами рта.

– Спи, Рози, спи, – говорила она, укачивая дочь. – Скоро все кончится, и мы пойдем домой.

Сидевшая неподалеку старуха в больших роговых очках пододвинулась ближе, поправила на девочке плед, порылась в ридикюле и, вытащив дешевую конфетку, протянула Рози. Та качнула головой, закрыла глаза.

– Возьми, – сказала старуха и наставительно прибавила: – Раз взрослые дают, маленькие должны брать.

– Возьми, Рози, – прошептала мать.

Девочка взяла конфету, но есть не стала.

Старуха тяжело вздохнула и вытерла украдкой слезу. Бедные люди. Такая была чудесная семья. Казалось, не будет предела их счастью. Но вот хозяина взяли на войну, и теперь пришло письмо в конверте с траурной рамкой.

Старуха осторожно обняла соседку, притянула к себе.

– Вот так-то лучше, – пробормотала она, когда женщина привалилась к ее широкому теплому боку. – Попробуйте вздремнуть, милочка.

– Хорошо, Фрау Штрейбер.

– Бедняжечка вы моя, – прошептала старуха. – Спите, спите…

На рассвете фрау Штрейбер, Рози и ее мать покинули убежище. Жили они неподалеку, на восточной окраине Остбурга. Фрау Штрейбер имела маленький домик, оставшийся после мужа, – на его покупку супруги Штрейбер копили деньги почти два десятка лет. Такой же домик, но несколько дальше, был у соседки.

Старуха проводила соседку с девочкой до калитки и ушла.

Вскоре маленькая Рози была раздета и уложена в постель.

Прилегла и мать. Но сон не приходил. Слишком велика была усталость, слишком возбуждены нервы. Женщина лежала на спине, плотно смежив глаза, часто и глубоко дыша. Потом дыхание ее участилось, сделалось коротким, прерывистым, она откинулась на подушку и зарыдала.

Она долго плакала, прижимая к губам подушку, чтобы не разбудить дочь. Затем стихла, задремала.

Ее разбудил шорох в коридоре. Лизель – так звали молодую мать – открыла глаза, села в кровати. Шорох повторился – на этот раз громче. Теперь было ясно слышно, как скрипнула рама того самого окна, что находилось в конце коридора и глядело в садик. Она затаила дыхание и отчетливо различила шум шагов.

Не помня себя от ужаса, Лизель соскочила с кровати, кинулась к двери, чтобы запереть ее. Но не успела. С той стороны нажали на дверь секундой раньше. Лизель оцепенела. Глаза женщины были широко открыты, из прокушенной губы сочилась кровь.

– Лизель, – негромко сказали за дверью. – Лизхен!..

Женщина коротко вскрикнула, осела на подогнувшихся ногах.

– Герберт, – прошептала она, теряя сознание.

Герберт Ланге торопливо шагнул через порог, подхватил на руки жену.

3

Чрезвычайные обстоятельства вынудили Аскера идти в дом Ланге. Еще в Москве было решено: в этом доме не появляться. Ведь семья Ланге уже могла получить извещение о гибели Герберта. Правда, в своей супруге Герберт был уверен, она умела держать язык за зубами, но, даже если согласиться с этим и довериться Лизель, дом все равно мог бы стать для них ловушкой: там имелась еще и пятилетняя Рози. Одно неосторожное слово ребенка – на улице, в магазине, соседям, – и разведчики будут схвачены.

Но случилось непредвиденное.

Их самолет, шедший в общем строю, отвалил в разгар бомбежки в сторону и направился в район вокзала. Неподалеку находился лес. Над ним, как это и было намечено, Аскер и Ланге выпрыгнули на парашютах. Приземлились удачно, быстро отыскали друг друга и грузовой парашют с чемоданами, зарыли парашюты.

Теперь предстояло пробраться на вокзал, дождаться утреннего поезда с востока и вместе с высадившимися из него людьми покинуть станцию. Аскер и Ланге направились к опушке леса. Но там оказалась позиция зенитной батареи. Они подались правее, однако и здесь путь был перекрыт: вдоль опушки тянулась изгородь колючей проволоки, за которой виднелась стена. Пришлось предпринять глубокий обход, пройти с десяток километров, прежде чем они оказались у цели.

Истекали последние минуты ночи, до вокзала оставалось несколько сот шагов, когда на пути вырос патрульный.

– Пропуск, – потребовал он.

Аскер и Ланге остановились.

– Мы на поезд, – сказал Аскер. – Мы солдаты и идем на вокзал.

– Пропуск! – упрямо повторил солдат.

– Послушай, – сердито сказал Ланге, – не будь дураком. Ну откуда у нас пропуск? Мы с батареи, что позади, на опушке, идем к поезду, видишь – чемоданы. Берегись, – добавил он с угрозой, – я еду домой, и, если опоздаю, дождусь, когда сменишься, и так тебя отделаю, что мать родная не узнает.

Неизвестно, что подействовало на солдата – слова Аскера или упоминание Ланге о зенитной батарее, но патрульный вдруг отошел в сторону и махнул рукой.

– Проходите, – устало сказал он. – Проходите да поторапливайтесь, черт бы вас побрал. До поезда четверть часа, если не меньше.

Путь был свободен. Они медленно двинулись вперед. Аскер был раздосадован. Вот и первая неприятная неожиданность: их увидели выходящими из леса. Первая ниточка, которая может потянуться к контрразведке. Мелькнула мысль – убрать патрульного. Сделать это легко: вот он, почти рядом, в темноте смутно белеет его лицо. Одно движение и… Нет, тело не спрячешь. Да если б и удалось спрятать, – солдата все равно хватятся. Начнутся поиски. Нет, нет, это – хуже! А так можно надеяться, что болтать не станет. Не в его интересах.

И Аскер с Ланге продолжали путь.

– Эй, – донеслось сзади, – эй ты, длиннорукий!

– Кажется, меня, – шепнул Герберт. – Ну, что надо? – крикнул он обернувшись.

– Ты эти угрозы прибереги для другого, – сказал солдат. – А я на них плевать хотел. Я бы и сам почесал кулаки о чью-нибудь морду.

Не отвечая, разведчики ускорили шаг.

Спустя несколько минут они были на вокзале. Патрульный сказал правду. Почти тотчас же объявили о подходе поезда с востока. Аскер и Ланге вышли на перрон, оставив чемоданы под присмотром старушки, поджидавшей какой-то более поздний состав.

Поезд подкатил к платформе. Ланге остался на перроне. Аскер же взобрался в один из вагонов. Он торопливо прошел по коридору, будто кого-то разыскивая, затем вернулся к отделению проводников.

– Билеты, дружище, – сказал он служителю, занятому чисткой своего кителя. – Верните мне билеты.

– Билеты? – удивился тот. – Но я их давно раздал.

– Ага! – Аскер улыбнулся. – Их, значит, забрал мой спутник, обер-ефрейтор. Отдали ему, не так ли?

Проводник кивнул.

Аскер вытащил сигареты.

– Закурим на прощание, Гейнц!

– Я Карл, а не Гейнц.

– Кури, Карл. Сигареты отличные.

Проводник взял сигарету. Аскер дружески кивнул ему и вышел. Сойдя на перрон, он запомнил номер вагона.

У чемоданов поджидал Герберт.

– Все в порядке, – сказал он.

– У меня тоже. – Аскер поднял чемодан. – Пошли.

По дороге он пересказал товарищу свою беседу с проводником.

Ланге сообщил:

– Выехали без опозданий. В Берлине сняли с предпоследнего вагона каких-то двух типов. Оба штатские, один в синем пальто, другой в куртке серого драпа, на голове тирольская шляпа. Учтите: скандал был громкий, сбежался весь состав, потому и описываю так подробно.

В заключение Герберт показал два билета, подобранных им на перроне.

Все это требовалось на случай, если бы Керимову и Ланге пришлось доказывать, что они прибыли в Остбург по железной дороге.

Контрольный пост у выхода с вокзала миновали легко – пожилой солдат в очках полистал документы, мельком оглядел их владельцев и коротким кивком разрешил им идти. Стоявший рядом офицер, казалось, не обратил на них внимания.

Рассвело. Они вышли на площадь: Аскер, высокий, широкоплечий, тонкий в талии; Ланге, ниже ростом, грузнее, с сильными округлыми плечами, чуточку кривоногий; оба в поношенных военных мундирах, Ланге – с погонами обер-ефрейтора, Аскер – капрала, оба с простенькими чемоданчиками и шинелями через руку. Узнать Ланге было бы трудно: небольшая бородка, усики с закрученными вверх концами, темные очки совершенно его преобразили.

Привокзальная площадь была невелика. Правое крыло ее занимало большое приземистое здание, расположенное по дуге.

– Пакгауз, – негромко сказал Ланге, перехватив взгляд товарища. – Военные грузы.

Аскер кивнул. Он узнал и стены темно-красного кирпича, и забранные массивной решеткой окна, и тяжелые металлические двери на роликах. Ланге был точен в своих описаниях города.

Слева, тоже по кривой, расположились три жилых дома с остатками плюща на стенах. Один из них – узкий, высокий, с узорчатыми окнами и замысловатыми балкончиками – устремил в небо длинный шпиль, плоский и иззубренный, как таран пилы-рыбы.

Здания охватывали площадь полукольцом. Там, где кольцо обрывалось, начиналась магистраль.

– Марианненштрассе? – спросил Аскер.

Ланге не успел ответить. Подошла женщина с саквояжем.

– Простите, – обратилась она к Аскеру, – как попасть на Гроссаллее?

– Пожалуйста, – поспешил с ответом Ланге. – Вот подходит трамвай. Это тот, что вам нужен. Четвертая остановка, и вы в центре. Там начинается нужная вам улица.

Женщина поблагодарила и направилась к трамваю.

Аскер оценил действия спутника. Да, он, видимо, не ошибся в Герберте. Держится хорошо, спокоен, собран.

– И нам на этот трамвай, – сказал Ланге.

Они вошли в вагон. Народу было немного – женщина, что подходила к ним на площади, старик со свернутым пестрым пледом, несколько других пассажиров. Кондуктор-девушка, в темных узких брюках, раздала билеты и устроилась у окна, раскрыв газету. Аскер прочитал название: «Остбургер цайтунг». Интересно, что там пишут. Текста он разглядеть не мог. Единственное, что ему было видно – это большая фотография: улыбающаяся физиономия в стальном шлеме, автомат в обнаженных по локоть руках. Фоном служили строения, охваченные языками пламени.

Аскер перевел взгляд на улицу, по которой бежал трамвай. Тротуары были пустынны. Редкие прохожие, надвинув шляпы и капюшоны, торопливо перебегали мостовую – начинался дождь. Старуха в дождевике силилась поднять гофрированную штору магазина. Чуть дальше начинались развалины. Они занимали целый квартал. В пустые окна была видна часть бетонного перекрытия, повисшего на прутьях арматуры. Мимо развалин прошагал патруль – унтер и двое рядовых с карабинами.

Аскер вздохнул и отвернулся. Из головы не выходил разговор с патрульным, которого они встретили ночью у вокзала.

Трамвай доехал до конца Марианненштрассе, свернул и оказался на окраине. Слева, вдали, катила свои волны Эльба. Впереди виднелись металлические кружева большого железнодорожного моста. Справа, на невысоком холме у кладбища, в два ряда стояли тополя.

Они были у цели. Где же домик сторожа? Ага, вот он, тотчас за оградой. Стен не видно, но ясно различима кровля волнистого железа.

Разведчики встретились взглядами.

– Он, – сказал Ланге.

Трамвай описал круг и остановился.

– Пошли, – Аскер подхватил чемодан.

По неширокому шоссе, выложенному камнем, они поднялись на возвышенность. Вокруг не было ни души. Вдали чуть погромыхивал шедший обратным рейсом трамвай. Сторожка была совсем рядом. Из низкой трубы вился едва заметный дымок.

– Дома, – сказал Ланге.

– Можно идти. – Аскер усмехнулся: – С богом.

Попытался улыбнуться и Ланге. Улыбки не получилось.

– Спокойнее. – Аскер взял его под руку. Вот и сторожка. Они поднялись по нескольким ступеням крыльца. Ланге коснулся подковки, висевшей на проволоке у двери. Где-то в глубине дома тоненько звякнуло. Послышались шаги. Дверь отворилась. На пороге стояла девушка в комбинезоне и грубых ботинках с квадратными носами.

Старый сторож жил один, родных в городе не имел. Кто же эта девушка?..

– Где дядюшка Лотар? – спросил Ланге.

Девушка всплеснула руками.

– Бог мой, вы его племянник?

– Смотри, какая хитрая, – улыбнулся Аскер, – сразу хочет все узнать.

– Племянник! – настаивала девушка.

– Да вы говорите толком. Где же дядюшка?

– Я и отвечаю: поехал к вам. То есть к Гансу. Тот выписался из госпиталя, получил месяц отпуска на поправку. Дядюшка Лотар хотел было сразу и отправиться в Гамбург, но тут пришла телеграмма. Ганс написал, что выезжает сюда на денек и заберет его с собой. Вот он и ждал. А вчера заходит к нам, мы живем на хуторе, по ту сторону кладбища. «Эмма, – говорит, – этот бездельник запаздывает. А меня отпустили только на три недели. Так что еду. А ты посиди у меня, погляди за домом. Если Ганс явится – гони его обратно в Гамбург. Я там его буду ждать».

– Вот так и бывает, – сказал Аскер, адресуясь к Ланге. – Сначала племянники, а уж потом друзья. Пошли.

– А что передать дядюшке Лотару?

Аскер усмехнулся, погрозил девушке пальцем.

– А может, мы сделаем ему сюрприз? Возьмем да и заявимся прямо в Гамбург!

– Ну, как знаете. – Девушка стрельнула глазами на стройного капрала. – Зашли бы, отдохнули…

– Спасибо. – Аскер дружески помахал ей рукой.

Девушка долго стояла на крыльце, провожая их взглядом.

Некоторое время они шли молча. Прекратившийся было дождь вновь заморосил, мелкий, холодный. Он будто висел в воздухе, покрывая крохотными капельками лицо, руки, одежду. Остановились, надели шинели. Когда Аскер вновь поднял свой чемодан, он показался гораздо тяжелее…

Ланге шел молча.

Аскер сказал:

– Сейчас будем звонить на завод. Шталекеру. Разговаривать с ним не надо – только убедимся, что он там. Потом решим, как быть.

– Понимаю. – Ланге помедлил, поднял глаза на Аскера. – Я немного волнуюсь… Что-то у нас не так пошло. Сразу не так… И солдат у вокзала, и старый Лотар. Угораздило же его. Ведь годами не трогался с места!..

– Бывает… Ну, идемте. Где здесь телефон?

– Будка возле остановки, чуть поодаль.

– Идемте, – повторил Аскер.

В будке Ланге набрал номер коммутатора завода. Телефонистка ответила.

– Третий цех, – сказал Ланге.

Через несколько секунд мужской голос сказал, что третий цех слушает.

– Пожалуйста, механика Отто Шталекера.

– Шталекер будет через два часа, – ответил голос.

– Простите, он дома?

– Работал в вечерней смене. Видимо, дома.

В трубке раздался щелчок.

Аскер и Ланге вышли из будки.

– К нему? – спросил Герберт.

– Да. Только прежде войду я. Неизвестно, кто там может быть еще, вдруг – ваш знакомый.

– Раннее же утро. Соседи – исключено. У них отдельный домик, живут обособленно.

– Все равно…

Вновь потянулись улицы. Аскер шел все так же неторопливо, не теряя из виду Ланге, двигавшегося шагов на сто впереди. Перекресток. Здесь поворот и через два квартала – нужный им домик.

На перекрестке стоял патруль. Офицер движением руки подозвал Ланге. Тот с готовностью вытянулся, полез в карман, видимо, за документами.

Когда Аскер приблизился, Ланге уже возвращали бумаги.

Аскер подошел к патрульному, щелкнул каблуками.

– Тоже с востока? – спросил офицер.

– Да, господин лейтенант.

Офицер помедлил.

– Ну как там?..

Аскер неопределенно повел плечом:

– Делаем все, что можем… Но мы еще покажем им!

– Ладно, – сказал офицер, и Аскеру почудилась досада в его голосе. – Идите!

Аскер сделал четкий поворот.

Еще квартал позади. Теперь уже недалеко. Вон там, впереди, маленький сквер, за ним пустырь, а затем первый дом – с ним уже поравнялся Ланге. Ага, он переходит улицу. Теперь должен дойти до конца улицы и, выждав немного, повернуть назад. За это время Аскер успеет побывать в доме. И если все благополучно, туда войдет и Ланге.

Но что это? У дома Шталекера стоит автомобиль! Странно. У механика нет машины. Откуда автомобиль? Чей?

Аскер подошел ближе. Это была большая легковая машина с откидным верхом. За рулем сидел солдат. Вот отворилась дверь дома. Вышли еще двое военных – офицеры. Шофер выскочил из автомобиля, принял из их рук чемоданы, отпер багажник. Откуда-то из глубины цветничка, которым был окружен дом, доносился надсадный лай собаки…

Что здесь произошло? Неужели Шталекер провален, и теперь в доме хозяйничают фашисты? Но вот в дверях дома появляется женщина. Судя по описаниям Герберта, – это жена Шталекера, Берта. Она улыбается, машет офицерам рукой, те отвечают. Как же может вести себя так жена коммуниста, муж которой взят, сидит где-нибудь в гестапо? И еще: почему по телефону ответили, что Отто Шталекер придет на завод через два часа?.. Что-то здесь непонятно. Но ясно одно: идти сюда нельзя.

Эти мысли вихрем проносятся в голове, пока Аскер проходит мимо дома. Все время он не теряет из виду товарища. Тот замедляет шаги. Теперь они гораздо ближе друг к другу. И вдруг Ланге торопливо сворачивает в боковую улочку. Да, да – торопливо, Аскер это ясно видит. Почти тотчас появляются двое мужчин. Чем же они так напугали Ланге?

…Через несколько минут Аскер и Ланге сидят на скамеечке в сквере, дымя сигаретами. Для женщины, которая катит мимо колясочку с ребенком, это – два солдата, занятые ленивой беседой. Если б знала она, что сейчас у них на душе!

– Это были рабочие, двое знакомых парней с завода, – шепчет Ланге. – Обомлел, когда их увидел. На всякий случай решил свернуть…

– Ну, они бы вас не узнали, – успокаивает Аскер.

– Все же… Что будем делать? – в голосе Герберта тревога.

– Покурим, – говорит Аскер. – Подумаем.

– Выход один!

Аскер не отвечает. Он знает, что имеет в виду Ланге. Но это опасно, очень опасно. Если бы не дочь Герберта!..

А время идет. Надо решать.

– Выход один, – повторяет Ланге, зажигая новую сигарету.

– Но ваша дочь?

– Это я устрою!

– Как?

– Мы не покажемся ей на глаза.

Мимо проходит группа – мужчина и две женщины. Одна из них с любопытством оглядывает сидящих, что-то говорит подруге. Обе смеются.

Аскер напряженно размышляет. Быть может, отправиться на третью явку – ту, что на самый крайний случай? Но туда надо ехать поездом, они же – только с вокзала, их видели там патрульные, которых, вероятно, еще не успели сменить. И потом, на третью явку может идти только он один. А как же Герберт?

Снова прохожие. Один отделяется, идет к скамье:

– Нет ли огонька?

Аскер молча достает зажигалку. Ланге сидит, будто окаменев.

И Аскер решается:

– Идемте!