Текст книги "Тайник на Эльбе"

Глава двенадцатая

1

Супруги Шталекер вернулись домой часам к восьми. Аскер видел в окно, как они неторопливо шли по улице. Отто бережно вел под руку жену, он же нес и сумку фрау Берты.

Не дожидаясь звонка, Аскер отпер дверь. Шталекер едва заметно кивнул.

Пообедали молча. Потом фрау Берта ушла к себе, и мужчины остались одни.

Шталекер встал, раскрыл стоявшую на диване сумку, извлек рацию.

– Спасибо! – Аскер стиснул механику руку.

Шталекер унес аппарат и через несколько минут вернулся:

– Запомните на всякий случай: передатчик спрятан у сарая для угля. Там, возле сарая, собачья конура. В конуре он и лежит, под соломой.

– И собака там?

– Да, презлющая собака.

– Что ж, – Аскер улыбнулся. – Это, пожалуй, остроумно.

– Ну а что будем дальше делать? – спросил хозяин дома. – Каковы ваши планы?

Аскер не ответил. Помолчав, рассказал о том, что с ним произошло на улице.

Шталекер задумался.

– Трудное у вас положение.

– В таких обстоятельствах легких не бывает…

– Во всяком случае, – решительно сказал Шталекер, – вам где-то нужно выждать. Скажем, неделю.

– Было бы хорошо. Но – где?

– Вы, как я понимаю, совершенно одиноки?

Аскер промолчал.

– Одиноки, – повторил Шталекер. – В таком случае, решение может быть одно. Придется остаться здесь.

– Вы пойдете на такой риск? – негромко спросил Аскер.

– Но у вас же нет другого выхода!

Аскер вновь промолчал.

– Оставайтесь, – продолжал механик, – а потом посмотрим, как быть.

– Нельзя, товарищ Шталекер. Слишком опасно, особенно для вас и супруги. Уже сейчас, конечно, вся служба безопасности поднята на ноги, чтобы найти меня и схватить. Ну-ка, давайте поглядим на все глазами гестапо и абвера. Представим себе, как они могут рассуждать. Прежде всего скажут: тот, другой, прибыл вместе с Гербертом Ланге, остановился у него, то есть у Ланге. Почему? Вероятно потому, что не имеет в Остбурге квартиры.

– Согласен, – кивнул Шталекер.

– Дальше. Герберт Ланге, прибывший с чужими документами, мертв. Гость ушел из его дома, был выслежен, сумел ускользнуть. Значит, он в городе (надо учесть, что сейчас все выезды из Остбурга надежно перекрыты). Знает, что его ищут. Конечно, прячется. Но где? Скорее всего, у своих друзей или у друзей Ланге.

– Словом, могут нагрянуть с обыском?

– Все может быть, товарищ Шталекер. И тогда вам с фрау Бертой не сдобровать. Тем более что с точки зрения фашистов ее прошлое небезупречно.

– О себе вы не говорите, – проворчал механик.

Аскер пожал плечами.

Шталекер задумался. Он сидел, опустив голову на грудь, барабаня пальцами по столу.

– Ладно, – сказал он, выпрямившись и поправляя галстук. – Решим так. Вы окончательно превращаетесь в штатского, а это, – он указал на мундир Аскера, – все это немедленно сжигает в печке фрау Берта.

– Но…

– О ней можете не беспокоиться. Фрау Берта прошла отличную школу ненависти к наци – концентрационный лагерь. И потом, черт, возьми, она моя жена!.. Словом, Берта знает о вас все. – Шталекер поправился: – То есть все то, что знаю я…

– И о передатчике?

– А вы думаете, я сам вылавливал его из помойного ведра? Это сделала она, – гордо сказал Шталекер. – Пока я сидел возле покойника, успокаивая как мог бедняжку Лизель и следя за обстановкой в доме, Берта действовала на кухне. Когда она вошла, без кровинки в лице, но спокойная – я понял, что дело сделано… Теперь скажу следующее. Это – чтобы вам было легче. Знайте: в моем доме уже возникали ситуации, подобные нынешней. Вы, словом, у нас не первый…

Аскер с облегчением вздохнул. Наконец-то Шталекер заговорил в открытую.

– Но мы отвлеклись от темы, – продолжал механик. – Таким образом, решено: ваше обмундирование сжигают, вы, одетый в штатское, сидите дома. А я отправлюсь потолковать о том, что с вами делать дальше. Но – условие: должны обещать, что ни в коем случае не покинете дом, чтобы проверять, не стану ли я звонить в гестапо!

Несмотря на всю серьезность минуты, Аскер не смог не улыбнуться.

– Обещаю, – сказал он.

– Итак, – проговорил Шталекер, не глядя на собеседника, – я представляю вас как немецкого коммуниста?

Аскер кивнул.

– Ну что ж, немецкого так немецкого. – Механик вздохнул. – Как будто договорились обо всем. – Он встал. – Я ухожу. Сидеть здесь, вести себя прилично и ждать.

– Слушаюсь, – снова улыбнулся Аскер.

Шталекер отворил дверь в соседнюю комнату.

– Берта, – крикнул он, – мою шляпу и зонт!

2

Отто Шталекер пересек городской центр, затем довольно долго шел по нешироким улочкам северной окраины Остбурга. Несколько раз он заходил во встречавшиеся по пути магазины, купил пару носовых платков, отдал ремонтировать зонтик. И из каждого магазина, улучив секунду, он внимательно оглядывал улицу, редких прохожих… Шталекер шел к руководителю местной подпольной организации компартии и должен был соблюдать сугубую осторожность.

Убедившись в том, что все спокойно, он неторопливо свернул в переулок, оказался перед большим мрачноватым домом и вошел в подъезд. Лифт поднял его на четвертый этаж. На площадку выходили три двери. Механик подошел к крайней справа, постучал. Отворилась соседняя дверь, находившаяся в центре площадки. Из нее выглянула женщина.

– Нет их, – сказала женщина. – Уехали и неизвестно, когда будут.

– Очень жаль. – Шталекер вынул из левого кармана платок, вытер лоб, спрятал платок в правый карман. – Очень жаль, я так давно не видел фрау Юлию.

Женщина кивнула, посторонилась. Шталекер вошел в ее квартиру.

За столом писал худощавый человек средних лет. Черная шелковая шапочка, закрывавшая лоб почти до самых бровей, придавала ему вид ученого. Он встал, протянул Шталекеру руку:

– Что случилось, Отто?

– Важное дело, – сказал Шталекер, кладя шляпу на краешек стола.

– Понимаю, что важное, раз вы пришли.

– У меня прячется человек, которого я имею основания считать русским разведчиком.

Собеседник, собиравшийся переложить на столе бумаги, задержал руку:

– Быть может, я плохо понял. Беглый пленный?

– Да нет же. – Шталекер сделал нетерпеливое движение. – Настоящий разведчик. Хотя, конечно, помалкивает на этот счет. Впрочем, он в таком положении, что молчание носит скорее символический характер.

И Шталекер пересказал вкратце события истекших двух суток.

Человек в шапочке сказал:

– Кое-что уже знаю. Позавчера на рассвете в лесу, близ вокзала, были найдены три парашюта. Далее мне известно о происшествии у дома с проходными дворами.

– Это был он. Я переодел его, но он не хочет оставаться у меня… Вам надо встретиться.

– Он сам просил об этом? – быстро спросил собеседник.

– Что вы! О вас он и не подозревает. Это – мое мнение.

– Так… Какой он из себя, Отто? Опишите его.

– Ему что-то около тридцати. Тридцать или немного меньше. Высок, светловолос, четкий профиль, светлые глаза. Широкоплеч и строен, чувствуется много энергии и силы. Еще: разговаривая, глядит прямо в глаза.

– Он, я вижу, понравился вам?

– Да, не могу этого скрыть. Между прочим, по облику – настоящий немец.

– Но вы говорите – русский?

– Быть может, из эмигрантов. Кстати, назвался германским коммунистом.

– Любопытно.

– Знаете, мы как-то сразу стали понимать друг друга.

– Любопытно, – повторил человек в шапочке.

– Встречу нельзя откладывать.

– У вас опасно?

– Очень. Не исключено, что нагрянут с обыском.

– Хорошо. – Собеседник Шталекера помедлил. – Адрес, которым вы пользовались прошлый раз, помните?

– Домик у железнодорожного моста?

– Да. Там, где мы прятали польского профессора. Время явки, сигнал – все, как и прежде.

– Таким образом, сегодня?

– Да.

3

Наступил вечер. Огни в домике Шталекера были погашены, окно раскрыто. Фрау Берта стояла у окна, придерживая за ошейник собаку, которую незадолго до этого перевели из конуры в дом.

Висевшие над камином старинные часы зашипели, раздалось десять ударов.

– Время, – прошептала фрау Берта. – О, всемогущий Господи, помоги моему мужу и его другу в их святом промысле, не оставь своими заботами и милостями!

Прошло еще несколько минут. Потом за окном, где-то вдали, раздались короткие автомобильные гудки, послышался рокот мотора. Овчарка глухо зарычала.

– Тихо, Дик. – Женщина пригладила шерсть на загривке собаки. – Тихо, нельзя шуметь!..

Сигналы услышали и мужчины.

– Скорее, Краузе, – прошептал Шталекер. – Скорее, ему нельзя останавливаться!

Шталекер и Аскер отворили дверь, поспешили к калитке. По обеим сторонам дорожки росли цветы, и сейчас, в ночную пору, от них шел сильный, пьянящий аромат.

Шум мотора стал слышнее. Аскер поглядел в сторону, откуда он доносился, увидел смутно вырисовывавшийся в темноте грузовик. Машина приближалась.

Шталекер нагнулся, пошарил в цветах и извлек передатчик, который заблаговременно перетащил сюда. Затем он отодвинул щеколду калитки.

Когда грузовик поравнялся с домом, шофер распахнул дверку. Шталекер и Аскер выбежали на тротуар и на ходу вскочили в кабину. Дверка захлопнулась. Машина увеличила скорость.

Где-то в центральной части города перед автомобилем замаячил патруль. Шофер грузовика, молодой парень с темной повязкой на левом глазу, сказал:

– Если остановят, все мы – рабочие с «Ганса Бемера». Везем песок. Застряли у реки из-за неисправности мотора.

Машина неторопливо проследовала мимо поста. Два солдата и полицейский равнодушным взглядом проводили тяжело осевшую под грузом песка восьмитонку.

Спустя полчаса грузовик оказался на противоположной окраине Остбурга. Домики, окруженные крохотными садиками, стояли здесь в отдалении друг от друга. Впереди маячила громада железнодорожного моста.

– Подъезжаем, – сказал Шталекер, взявшись за ручку дверки. – Вон тот дом, среди деревьев, с двумя окнами, закрытыми ставнями. Видите, Краузе?

– Да, – кивнул Аскер.

Грузовик принял вправо, сбавил скорость. Дверка распахнулась. Шталекер и Аскер выпрыгнули из кабины. Автомобиль дал газ и уехал.

– Даже не поблагодарили его, – пробормотал Аскер.

– Бог даст, еще встретитесь!

Шталекер приблизился к окну, постучал в ставень – дважды и, немного погодя, третий раз. Из-за ставня ответили ударом.

– Идемте, – сказал Шталекер.

Они миновали парадную дверь, на которой висел тяжелый замок, обошли дом. В задней стене Аскер увидел вторую дверь, поменьше. Шталекер толкнул ее, пропустил Аскера, вошел сам и затворил дверь, повернув ключ в замке. Щелкнул выключатель. Стало светло. Из комнаты вышел мужчина, с которым Шталекер встретился несколькими часами раньше.

Секунда – и, вскрикнув, он кинулся к Аскеру. Шталекер был ошеломлен. На его глазах руководитель остбургского антифашистского подполья Шуберт и незнакомый ему человек тискали друг друга в объятиях, выкрикивали какие-то слова, целовались…

Оскар Шуберт! Керимов мгновенно вспомнил лето минувшего года, лес на севере Силезии. Он за рулем «штеера», рядом – со связанными руками начальник агентурной школы… Аскер заброшен сюда, чтобы установить, где школа, и ликвидировать группу фашистских агентов, подготовленных для действий в тылах советских войск. Отчаянные усилия, предпринятые для того, чтобы проникнуть в школу, не увенчались успехом. Оставалось одно: захватить начальника школы. И вот Аскер везет его в лес, где, как он знает, скрывается группа беглецов из концентрационного лагеря. Аскер должен предупредить беглецов о том, что убежище их обнаружено и в абвере готовится операция… Там, в лесу, он впервые встретился с Шубертом. После допроса начальника школы у Аскера оказались весьма важные данные. Их необходимо было немедленно переслать руководителям советской разведки. Но Аскер не имел средств связи. Как быть? Шуберт посоветовал ему перейти линию фронта, а сам с товарищами взялся уничтожить агентурную школу – теперь, располагая новыми материалами, можно было надеяться, что это удастся… Позже Аскер узнал, что Оскар Шуберт сдержал слово. Но было известно и другое – почти все участники операции погибли…

И вот Шуберт, живой и невредимый, стоит перед Аскером, широко улыбается, ласково щурит свои большие светлые глаза!..

– Да, – говорит он, откидывая назад сильно поседевшие волосы, – там было жарко, я уж думал – не выбраться. Но – жив! Уцелел всем чертям назло, чтобы встретить вас на этом свете!

Шталекер наконец обрел дар речи, взял руку Аскера, крепко пожал.

– Простите меня, приятель, – сказал он, – теперь верю, что вы – немецкий коммунист!

– Ну а теперь я могу сказать, что вы ошибаетесь.

Шталекер растерянно посмотрел на Шуберта.

– Возвращайтесь домой, Отто, – сказал Шуберт. – Вы были правы тогда, в первый раз. Вам пора, уже ночь.

– Да, Оскар. – Шталекер обернулся к разведчику. – Доброй ночи, товарищ! – Он протянул Аскеру руку, улыбнулся. – А ведь у меня чутье на хорошего человека!

– А у меня? – Аскер хитро прищурил глаз. – Я тоже не ошибся, не так ли?

Шталекер ушел.

Шуберт взял Аскера под руку, провел в соседнюю комнату, усадил на диван.

– Рассказывайте.

– Прежде – несколько вопросов. В Остбурге действует организация антифашистов?

– Да.

– И во главе ее – вы?

– Так решили…

– Понятно. – Аскер помолчал. – Товарищ Шуберт, вам знакомо такое имя Макс Висбах?

– Сварщик с завода «Ганс Бемер»?

– Он самый. Мне надо установить, что это за человек. Он коммунист?

– Нет, но о нем хорошо отзываются.

– Я бы хотел поближе приглядеться к Висбаху. Да и вообще, можно будет устроить так, чтобы за ним понаблюдали?

– Полагаю, да.

– Должен сказать, что Висбах сейчас главное для меня.

– Лично хотите им заняться?

– Это было бы лучше всего. Видимо, придется пожить в вашем городе.

Шуберту было непонятно, почему вдруг советский разведчик интересуется каким-то сварщиком. Но он, сам опытный подпольщик и конспиратор, вопросов не задавал. Не сказали – значит, так надо.

– Пожить в городе, – повторил Шуберт. – Тогда придется где-то работать. Нужна легальность.

– Да. – Аскер встал, прошелся по комнате. – У меня хорошие документы. Очень хорошие. Не страшна никакая проверка.

– А свидетельство шофера есть? – вдруг спросил Шуберт. – Ведь вы великолепно водите машину. Помню, как петляли на своем «штеере» там, в лесу.

– Шоферское удостоверение в порядке. Но прежде хотелось бы изменить внешность.

Шуберт вопросительно поглядел на собеседника.

– Не думайте обо мне слишком плохо, – сказал Аскер. – Никаких накладных бород или повязок на глазу. Просто обрею голову, чуть отпущу усы. И – очки. Обычные. Скажем, со стеклами плюс один, простенькие…

– Это будет.

– Затем костюм. Что-нибудь типично шоферское – фуражка с лаковым козырьком, куртка поскромнее, бриджи, высокие башмаки на шнуровке.

– Для этого потребуется время…

– Придется выждать. Все равно надо, чтобы отросли усы, – усмехнулся Аскер. – Иначе – слишком опасно. Тот, с кем я столкнулся у дома с проходными дворами, хоть мельком, но все же видел меня.

– Есть еще вдова Герберта Ланге. Вначале у меня мелькнула мысль предупредить ее, чтобы помалкивала. Но, подумав, понял, что делать этого нельзя.

– Ни в коем случае! Она в таком состоянии…

– Ничего, будем надеяться, что все обойдется, – ободряюще сказал Шуберт. – Ведь фотографии вашей они не имеют… А вот со мною посложнее. О, меня знают великолепно! Каждый шпик может заприметить. Поэтому днем не выхожу, в ночное время – лишь в случае крайней нужды. Как, например, сегодня. А в общем рискую ничуть не больше любого солдата, который под пулями идет в атаку.

Шуберт задумался, достал из-за пазухи маленькую карточку. С нее глядел мужчина средних лет, светлоглазый, широколобый, с волевым ртом.

– Тельман?

– Наш Тэдди. – Шуберт тепло улыбнулся. – Вот и за ним охотились, как сейчас за нами. Он, конечно, был осторожен, но не упускал ни одной возможности выступить перед рабочими. – Шуберт бережно спрятал карточку. – И все же – не удалось уберечь его… Вы, конечно, знаете, что Тельмана взяли в те дни, когда пылал рейхстаг. Было предпринято решительно все, чтобы вырвать его из лап наци, но тщетно. Последнее время ничего не знаем о нем. – Он помолчал. – Да, тяжело. Тяжело, но нам не надо другой жизни, пока не кончится весь этот кошмар и Германия не вздохнет свободно. Подумать только, что они сделали с людьми, как искалечили их души! – Шуберт встал, взволнованно заходил по комнате. – Иной раз спрашиваю себя: неужели это тот самый народ, который дал миру Гёте и Эйнштейна, Бетховена и Баха?.. Нет, нет! – воскликнул он, видя, что Аскер, сделал протестующее движение. – Хотите сказать: это не народ – кучка предателей и прохвостов? Знаю, все знаю. Но почему они взяли верх именно в моей стране?!

Он смолк. Молчал и Аскер. Так прошло несколько минут. Шуберт снова сел, нервно постучал пальцем по столу.

– Я знаю: они сгинут. Ни тени сомнения насчет этого. Но сколько предстоит сделать, чтобы нация снова обрела себя, вновь налилась силой!.. Вы понимаете, какую именно силу я имею в виду?

Аскер кивнул.

– То-то же. – Шуберт снова широко, по-детски улыбнулся: – Но давайте о вас поговорим… Хотели бы на тот завод, где работает Висбах?

– Подходяще. Но я не знаю, какие у вас возможности…

– Кое-какие имеются. На заводе работает наш человек.

– Шталекер?

– Есть еще и другой… Словом, попробуем. Не выйдет – попытаемся на соседний, а там будет видно.

– Оскар, – проговорил Аскер, положив ладонь на руку немца. – Год назад вы рассказывали о своей жене. Ведь она осталась в лагере?..

Шуберт кивнул.

– И… никаких сведений?

– Нет.

Глава тринадцатая

1

Восьмого ноября 1923 года город Мюнхен был взбудоражен. Во всю ширину мостовых двигалась пестрая толпа. Мелькали береты и тирольские шляпы с перышком, штатские пиджаки и военные кителя без погон, ботинки и лаковые офицерские сапоги. Но больше всего было каскеток и коричневых рубах, заправленных в такого же цвета бриджи. Демонстранты, основательно подогретые пивом и водкой, самозабвенно орали фашистские песни. Почти каждый размахивал резиновой дубинкой, хлыстом, стальным прутом.

Из баров и кабачков выбегали новые группы бюргеров, мелких лавочников, студентов, дельцов, раскрасневшихся от спиртного, с бутылками и палками в руках. Они вливались в толпу, которая все густела.

Вскоре шествие запрудило улицы. В реве демонстрантов тонули свистки полицейских и гудки автомобилей, тщетно пытавшихся проложить себе дорогу.

Толпу вели двое.

Один был почти старик – неторопливый, чопорный, важный, с отличной выправкой, свидетельствовавшей о том, что это бывший военный. Другой – парень лет тридцати, остроносый, тонкогубый, с потной челкой над лихорадочно блестевшими темными глазами. Первый был генерал Эрих Людендорф, второй – ефрейтор Адольф Шикльгрубер (Гитлер).

Так начался «пивной путч» мюнхенских фашистов, целью которого был государственный переворот.

В толпе путчистов можно было заметить малого лет двадцати пяти, рыжеволосого, кряжистого и сутулого, с толстым багровым затылком. Парень имел привычку выставлять вперед подбородок и щурить маленькие, узко посаженные глаза, а при ходьбе – сильно размахивать руками, такими тяжелыми и длинными, что они, казалось, достают до колен. Всем этим парень сильно напоминал молодую гориллу, на которую почему-то напялили штаны и высокие башмаки на шнуровке. Он орал громче других и первым швырнул большой булыжник в окно еврейского магазина, когда путчисты подходили к Фельдхеррнхалле[12]12
  Фельдхеррнхалле – здание-памятник германским полководцам в Мюнхене.


[Закрыть]. Звали парня Гейнц Упиц.

…В том году «пивной путч» с треском провалился. Гитлера и некоторых фашистов даже засадили в тюрьму, в которой «бесноватый Адольф», кстати, и написал свою гнусную книжонку «Майн кампф».

Несмотря на неудачу, нацисты не отчаялись. И среди тех, кого Гитлер запомнил в тот день, запомнил и приблизил к себе, был обезьяноподобный Упиц.

Вторично Гейнц Упиц был отмечен фюрером в февральские и мартовские дни тридцать третьего года, когда гитлеровцы устроили провокационный поджог рейхстага, а вслед за тем – избиение коммунистов и всех прогрессивно настроенных людей. В ту пору Упиц действовал не покладая рук. Он был одним из тех, кто выследил и схватил Эрнста Тельмана.

В третий раз об Упице вспомнили в канун июньских событий тридцать четвертого года. Это были дни, когда Гитлер заканчивал подготовку к новой Варфоломеевской ночи – расправе с оппозицией в своей партии, возглавлявшейся начальником штурмовиков Ремом. Гейнц Упиц был вызван, обласкан и назначен на ответственный участок операции. После завершения «ночи длинных ножей», или, как еще назвали ту ночь сторонники Гитлера, «чистки Рема», об Упице с похвалой отозвался сам Генрих Гиммлер.

С тех пор Гейнц Упиц пошел в гору. Некоторое время он работал в АПА[13]13
  АПА – внешнеполитический отдел гитлеровской партии (НСДАП), один из центров фашистского шпионажа.


[Закрыть], затем был назначен в одно из управлений гитлеровской военной разведки и контрразведки, а именно в Абвер-3, который занимался контрразведывательной работой на территории своей страны, а с началом войны – и в оккупированных Германией государствах.

Гейнц Упиц проявил недюжинные способности, воспитывая кадры провокаторов и шпионов. Он, например, отличился при подготовке пресловутого «Плана вейс» – «Белого плана», – нападения на Польшу. Он был одним из немногих, особо доверенных работников первого и второго отделов Абвера-3, которых посвятили в строжайшую тайну, зашифрованную как операция «Гиммлер». Больше того, Упицу и еще одному человеку, речь о котором будет ниже, собственно, и принадлежала сама идея операции. Сущность ее заключалась в том, что в начале 1939 года абвер раздобыл значительное количество польских военных мундиров, оружия и удостоверений личности военнослужащих польской армии, снабдил всем этим группу немецких агентов, которая затем напала на германские посты на польской границе и радиостанцию в Глейвице. Провокация удалась – все видели трупы «подлых поляков», то есть немцев-лагерников, на которых парни из абвера напялили польскую одежду с соответствующими документами в карманах, расстреляли и оставили там, где происходили стычки.

Печать «Третьей империи», Японии и Италии хором завопила о «польских агрессорах». Повод для того, чтобы ввести в действие «План вейс», был налицо. И Польша запылала в огне войны.

За участие в этой операции Гейнц Упиц получил рыцарский Железный крест с мечами, очередной чин, а также личную награду Генриха Гиммлера – золотое кольцо! и кинжал дивизии СС «Тотен копф».

С тех пор прошло немало времени. Гейнц Упиц орудовал в Германии, во Франции и Норвегии, в Югославии и Чехословакии, действовал весьма энергично, как говорится, не за страх, а за совесть. Руководство ценило его, не обходило наградами и чинами. И теперь, к середине 1944 года, группенфюрер Упиц был одним из видных деятелей фашистской контрразведки…

В тот вечер, когда Аскер Керимов встретился с Шубертом, Гейнц Упиц покинул свой уютный особняк в Берлине и сел за руль большого открытого «мерседеса».

Упиц вывел машину за город и погнал по широкой бетонной дороге на северо-запад.

Группенфюрер Упиц любил быструю езду. Это позволяло отключать сознание от обычных забот и дел. А нервы генерала очень нуждались в отдыхе: почти каждый день с фронтов приходили вести, одна неприятнее другой.

С некоторых пор опытный полицейский Гейнц Упиц почуял новую грозную опасность. Впрочем, опасность была не так уж нова, о ней давно знали, ибо возникла она в тот самый момент, когда нацисты пришли к власти. Этой опасностью был народ. Но прежде на народ можно было плевать; схватив за глотку, его держали в страхе и повиновении, дурачили безудержной демагогией и спекуляцией на национальных чувствах. Да, прежде это было возможно. Теперь же, когда вся страна из конца в конец покрылась солдатскими кладбищами, когда армии Советов штурмовали подступы к восточным границам, а над фатерляндом день и ночь висели эскадры бомбардировщиков анг-личан, американцев, русских, теперь простые немцы стали задумываться над многим. И Упиц, к которому стекалась самая объективная и полная информация со всех уголков страны, видел, что люди уже не только шевелят мозгами, но действуют, и с каждым днем все активнее. С фронта сообщали: сделанные на лучших германских заводах авиабомбы, торпеды, снаряды, мины частенько не взрываются, ибо оказываются начиненными песком или какой-либо иной дрянью. В Берлине саботажники вывели из строя главный цех одного оружейного завода. На другом заводе одновременно сгорели все электромоторы. И так – повсюду. Не лучше обстояли дела на транспорте. В прифронтовой зоне эшелоны летели под откос от рук партизан; в глубоком тылу поезда с военным грузом выводились из строя германскими коммунистами и беглецами из лагерей…

…Полная луна стояла высоко в небе. Дорога просматривалась хорошо, и Упиц до отказа прижал ногой педаль газа. Машина рванулась вперед. Вскоре стрелка спидометра закачалась у цифры 120.

Через полтора часа машина подъехала к развилке дорог. Основное шоссе шло дальше, на Гамбург. Пологий и широкий съезд вел на запад. Группенфюрер оглянулся и, убедившись, что шоссе свободно, повернул руль влево.

Еще через час «мерседес» Упица, на минуту притормозив у контрольно-пропускного пункта, въехал в Остбург. Высокого гостя ждали. Едва только автомобиль остановился у здания абвера, к нему поспешили штандартенфюрер Больм и штурмбаннфюрер Беккер. Почтительно поздоровавшись, они проводили генерала в приготовленные апартаменты – гостю был отведен коттедж, расположенный рядом со зданием контрразведки. В кожаной папке, которую нес с собой штандартенфюрер Больм, находились материалы, относящиеся к появлению в Остбурге Курта Краузе и Герберта Ланге. Группенфюрер Упиц прибыл специально по этому делу.

Материалы не могли порадовать генерала. На след спутника Герберта Ланге пока напасть не удалось, хотя Больм и Беккер предприняли все меры.

Уже с неделю за домом вдовы было установлено тщательное наблюдение, все посетители подвергнуты негласной проверке. Однако в абвере понимали: тот, кто извлек запрятанную на кухне радиостанцию, вряд ли вновь появится в домике Ланге. Поэтому контрразведка главное внимание уделяла Лизель. Адольф Торп навещал ее каждый день. Но женщина, испытав сильнейшее нервное потрясение, была в очень тяжелом состоянии.

В ответ на настойчивые расспросы Торпа она твердила одно и то же: в доме в эти дни было полно народу, приходили какие-то люди, но кто именно – она не помнит.

Или не хочет вспомнить? Торп подозревал, что так оно и есть. Но это были лишь догадки, не больше.

Абвер разузнал о всех связях и знакомствах Герберта Ланге на заводе, где покойный служил до мобилизации в вермахт. В поле зрения контрразведки попало человек двадцать. В списке значилась и фамилия механика Шталекера.

Дальнейшая проверка показала, что почти все эти люди присутствовали на похоронах.

Итак, ниточка потянулась.

2

Директор завода артиллерийских снарядов и фаустпатронов «Ганс Бемер» Артур Кюмметц выбрал в ящике большую сигару, понюхал ее, аккуратно обрезал ножичком кончик и зажег.

Вошла секретарша.

– Господин Карл Кригер, – сказала она, вопросительно посмотрев на директора.

Кюмметц скосил глаза на стоявшие в углу кабинета часы. На них было одиннадцать. Часы начали бить.

– Минута в минуту, – проворчал Кюмметц. – Однако он точен, этот Кригер.

И он кивнул секретарше. Та вышла и впустила в кабинет пожилого человека в аккуратном черном костюме, с галстуком-бабочкой. Это был заведующий заводской канцелярией Карл Кригер.

Начался утренний доклад. Все шло по раз и навсегда заведенному порядку, который директор Кюмметц самолично разработал и весьма ценил. Кригер был краток. Изложив в нескольких словах существо дела, он передавал шефу бумаги, которые тот подписывал и возвращал. Когда с бумагами было покончено, Кригер закрыл папку и поднялся.

Кюмметц вновь взглянул на часы. Доклад длился пятнадцать минут – ровно столько, сколько и полагалось. Он отпустил Кригера. Однако у дверей заведующий канцелярией задержался:

– Простите, забыл доложить… Кажется, я нашел подходящего человека.

– Шофера?

– Да.

– Конечно, женщина?

– Мужчина, господин директор!

– Из восточных рабочих?

– Нет.

– Кто же тогда?

– Немец, господин директор.

– Вы сказали: немец?

– Да.

– И не калека?

– Он не инвалид… То есть инвалид, но не в том смысле. У него целы руки и ноги, видят оба глаза. Он великолепный шофер, но… Словом, чуть-чуть свихнулся. Его вылечили, но от военной службы пока освободили. Так что практически здоров. Молод, силен и великолепно водит машину.

– Но что с ним стряслось?

– Был под бомбежкой. – Кригер покрутил у виска указательным пальцем. – Однако все это в прошлом, господин директор.

– Свихнулся? – Директор отшвырнул сигару. – Не хватает только, чтобы моей машиной управлял сумасшедший. Сами-то вы в рассудке, предлагая мне такого шофера?

Кригер пожал плечами:

– Вам решать, господин директор. Но вы приказали достать шофера, дважды напоминали об этом. А где сейчас отыщешь здорового парня, который бы ходил без дела? Быть может, все же вызовете его?

– Он здесь?

– Да, я сказал ему, чтобы пришел. На всякий случай.

– Хорошо. Но откуда он взялся?

– Он пришел во вторник, господин директор. Вы знаете – в этот день я принимаю посетителей. Вот он и явился. Прежде чем докладывать вам, я проверил его, как мог. Мы вышли, и я посадил его за руль своего «опеля». Мы проехали всего несколько километров, но я понял, что могу его смело рекомендовать. Разумеется, как шофера. Что касается документов, то будет, конечно, особая проверка, и тогда…

– Ладно, – сказал Кюмметц, – давайте его сюда.

Кригер вышел. Через минуту он вернулся и ввел в кабинет Аскера. Наголо обритая голова, темные усы щеточкой, какая-то смесь робости и растерянности в широко открытых светлых глазах за стеклами очков – все это в сочетании с тесноватой в плечах курткой зеленой саржи и желтыми фланелевыми бриджами сильно изменило внешность разведчика.

Кюмметц внимательно оглядел простоватого и, видимо, чуточку неуклюжего парня. «Из деревенских», – невольно подумал он.

– Фамилия?

– Генрих Губе, – отчеканил Аскер, вскинув голову.

– Мне надо отвечать: господин директор, – сказал Кюмметц. – Вы поняли?

– Так точно, господин директор!

Кюмметц более четверти века провел на военной службе и больше всего на свете ценил дисциплину и порядок. Аскер был уведомлен об этом и действовал по строго разработанному плану.

– Документы.

Аскер вынул и подал паспорт, шоферское свидетельство, воинское удостоверение, бумагу из госпиталя.

– Вы смотрели их? – спросил Кюмметц заведующего канцелярией.

– Да, господин директор.

Кюмметц полистал бумаги, положил на стол.

– Откуда родом?

– Вот, господин директор. – Кригер положил на стол лист бумаги. – Я опросил шофера Губе и все записал.

– Восточная Пруссия, – пробормотал Кюмметц. – Из Пиллау?

– Так точно, господин директор. Только не из самого города, а километров пять к югу. Там хутора. Я с хутора Зёльде.

Аскер отвечал твердо, не боясь ошибиться или напутать перед человеком, который оказался бы вдруг жителем тех самых мест. И Пиллау и Зёльде были изучены еще в Москве, изучены в совершенстве, до мельчайших подробностей. Столь же подробно мог охарактеризовать Аскер и членов «своей» семьи. Кроме того, советская разведка предусмотрела, что, проверяя личность Керимова-Губе, немцы могут сделать запрос в Восточную Пруссию. В этом случае из Пиллау пришел бы благоприятный ответ…