Текст книги "Тайник на Эльбе"

Глава восемнадцатая

Время от времени из далекого Остбурга пробивалась в Москву тоненькая прерывистая ниточка морзянки. Ее всегда ждали, спешно расшифровывали. В предельно лаконичных сообщениях Аскер докладывал о ходе работы. Ему стремились помочь, ориентировали в обстановке, передавали специальную информацию.

Но последние две недели связи не было. Напрасно лучшие радисты управления вызывали станцию Аскера. Она не отвечала. Генерал Лыков распорядился, чтобы эфир держали под наблюдением круглосуточно. И теперь операторы установок сменяли друг друга, не выключая аппаратуры. Однако все было тщетно. Керимов молчал.

Лыков понимал, сколь многочисленны технические причины, из-за которых возможно временное нарушение связи. Могло быть и так, что Керимов поставлен в положение, при котором не в состоянии выйти на связь в течение какого-то времени – есть риск, что станцию запеленгуют. Обстоятельства, словом, обычные для тех, кто работает во вражеском тылу. И все же Лыков нервничал, беспокоился, и это передалось другим работникам, связанным с операцией Керимова.

Лыков снял трубку и позвонил к радистам. Ответил Рыбин, который последние сутки почти не отходил от аппаратуры: если связь восстановится, он должен немедленно переговорить с разведчиком; для таких целей имелся специальный код.

– Молчит, – сказал Рыбин.

– Молчит. – Лыков помедлил. – Так вы в случае чего мне сразу же…

– Конечно, Сергей Сергеевич, – мягко сказал Рыбин, понимая состояние начальника.

Лыков осторожно положил трубку.

– Дела… – тихо проговорил он.

Трудные выдались дни. Руководство уже дважды вызывало Лыкова: с операцией в Остбурге следовало торопиться, ибо советская разведка получала все новые данные, свидетельствовавшие о том, что фашистскими архивами интересуется не только она. Генерал понимал, что промедление в этом деле может дорого обойтись. Но что он мог сделать сейчас? Только ждать. Ждать и надеяться на Керимова.

Вновь прогудел телефон. На этот раз о Керимове справлялся полковник Чистов.

И опять потянулись часы ожидания. Шагая по кабинету, генерал снова и снова раздумывал над тем, что могло произойти в Остбурге. Потом усилием воли заставил себя сесть за стол и заняться бумагами, которые уже давно принес адъютант.

В шестом часу вечера он встал, запер документы, решив идти к радистам. Он понимал – там и без него предпринимается все, чтобы связаться с разведчиком. И все же…

В приемной раздались шаги. «Рыбин», – подумал генерал.

Дверь распахнулась. Полковник Рыбин, улыбаясь, держал высоко в руке лист бумаги.

Рыбин рассказал: Керимов вышел на связь точно в установленный час. Перерыв был вызван неисправностью передатчика и поисками замены негодной детали. Разведчик сообщал об операции на конспиративной квартире абверштелле и об истинной роли Макса Висбаха в деле с архивами. Тот показал, что тайника в Остбурге нет. Больм подтвердил показание Висбаха. После разоблачения Висбаха честность перебежчика Георга Хоманна доказана. Керимов просил учесть это.

Вновь прогудел телефон начальника. Лыков протянул к трубке руку.

– Он уже знает, звонил! – быстро сказал Рыбин.

Лыков кивнул, снял трубку.

– Пожалуйста, зайдите ко мне, – сказал начальник.

Генерал Лыков вернулся через полчаса. Он и Рыбин уселись за маленький столик у окна. Лыков положил перед собой лист бумаги, похлопал по нему рукой. Это было подготовленное специальной службой оперативное сообщение. Указывалось: в Берлине отмечено появление Фреда Теддера, доверенного лица руководителя иностранной разведки. Теддер был конспиративно принят начальником первого управления абвера генералом Эрвином Лахузеном. Затем он исчез.

Сегодня Теддер объявился в Остбурге, где встретился, тоже тайно, с группенфюрером Гейнцем Упицем. Цель первой и второй встречи не установлена.

– Неужели архивы? – спросил Рыбин.

– Да. – Лыков кивнул. – Очень может быть.

Как уже говорилось, органы государственной безопасности Советского Союза получили немало сведений о том, что иностранная разведка интересуется архивами германской секретной службы, особенно архивами, относящимися к востоку, стремится заполучить их в свои руки. Имелись данные о настойчивых попытках этой разведки установить контакт с работниками РСХА, отмечались встречи представителей двух разведок, происходившие в нейтральных странах.

И вот, когда на одном из участков деятельности советской разведки достигнут успех – ценой огромных усилий установлена истина о хранилище на Эльбе и можно приступать непосредственно к операции по изъятию архивов, – на пути майора Керимова и разведчиков, действующих в Карлслусте, возникло новое препятствие.

Особенно тревожило, что Теддер пошел на такой рискованный шаг, как приезд во вражескую страну. Видимо, его хозяева решили заполучить архивы, чего бы это им ни стоило, и форсируют события!

Лыков вызвал полковника Чистова. Втроем они засели за разработку плана дальнейших действий. Надо было торопиться…

Глава девятнадцатая

1

На рассвете узники Освенцима, перевезенные в Остбург, были подняты, пересчитаны и отконвоированы на завод «Ганс Бемер». Здесь их уже ждали, развели по цехам и расставили с таким расчетом, чтобы на каждого пленного приходилось по два немца – последние обязаны были наблюдать за лагерниками. Кроме того, во всех цехах и пролетах вступили на дежурство наряды лагерной охраны, блокировавшие выходы из помещений.

В отделении токарных станков механического цеха, в числе прочих пленных, оказался Трофим Кныш – маленький худощавый человек лет тридцати пяти, тихий и невзрачный на вид. Но вскоре о нем узнал весь завод. Началось с того, что Кныш за два часа наладил большой многошпиндельный автомат, над пуском которого больше суток безуспешно бились заводские механики. Вскоре вокруг него собрались десятки немецких рабочих. Они с удивлением наблюдали, как русский снимал с обрабатываемой детали стружку невиданной толщины. К тому же станок вращался на скорости, которая почти наполовину превышала обычно допустимую.

В перерыв немецкие металлисты угощали Кныша сигаретами, кто-то из токарей поделился с ним завтраком, налил из термоса кофе. Все это, разумеется, делалось украдкой, ибо охрана не разрешала, чтобы пленные сближались с «вольными».

Во второй половине дня потребовались новые резцы и кое-какой инструмент. Вместе с двумя немецкими рабочими в кладовую отправился Кныш – мастер уже успел оценить светлую голову и золотые руки русского станочника.

Кладовщик Кребс отнесся к Кнышу с неприязнью. Он считал, что пленные вообще не должны работать на неприятеля. Но уж если их к этому принудили, то следует тянуть лямку, а не лезть вперед и хвастать своим мастерством, ибо все это сильно смахивает на предательство.

Кладовщик с угрюмым видом наблюдал за тем, как пленный неторопливо и обстоятельно отбирает нужные резцы, решительно откладывая в сторону те, которые по каким-либо причинам ему не нравятся.

– Бери, что дают, – не выдержал, наконец, Кребс. – Нечего копаться, словно жук в навозе.

Кныш поднял голову. Они встретились взглядами. В глазах кладовщика было презрение, во взоре пленного – вопрос. Он молча указал на один из забракованных им резцов, и Кребс, тоже опытный металлист, вынужден был признать, что резец действительно плох.

Выглядел пленный неважно. Кребс с невольным сочувствием оглядел его тонкую длинную шею, желтое лицо с выпиравшими скулами и глубоко ввалившимися глазами.

«Он ведь страшно голоден», – подумал кладовщик, сходил к столику и, вернувшись, положил перед Кнышем кусок хлеба, яйцо и пару картофелин.

Пленный посмотрел на еду, затем вопросительно взглянул на кладовщика.

– Бери, – сказал тот, отводя глаза, – бери, тебе это будет кстати…

Кныш понимающе кивнул и быстро спрятал еду под одежду.

Кребс тронул его за плечо, замотал головой.

– Здесь поешь, – сказал он. – Там могут отнять. Да еще и зуботычин надают.

Пленный не согласился. Мешая украинские и немецкие слова, помогая себе мимикой и жестами, он пояснил, что должен передать еду товарищам. Сам он поел немного – накормили в цехе. А вот товарищи… Им очень нужна еда!

Кребс кивнул, отвернулся. Ему вдруг понадобилось пройти к окну, поглядеть во двор…

Отобрав инструмент, посидели, покурили. Рабочие, которые пришли вместе с Кнышем, стали его расспрашивать. Вступил в беседу и Кребс.

Пленный охотно отвечал на вопросы. В его семье все токари: дед, отец, два брата и вот он сам. Ему приятна похвала немецких станочников. Но это вряд ли заслуженно. Вот если бы они видели его отца!.. Незадолго перед войной отец с семьей переехал с Украины на Урал. Отец славился мастерством на Украине, стал известен и на новом месте. Он простой рабочий, но к нему приезжали советоваться профессора из Москвы!

…Урал… Кребс напряг память и с трудом выговорил сложное слово: Златоуст. Вслушиваясь в его быструю речь, Кныш кое-как понял, что кладовщик знает немного об Урале и весьма ценит златоустовскую сталь. Кребсу приходилось иметь с ней дело, и он считает, что эта сталь ничуть не хуже знаменитой золингеновской.

…Вечером мастер доложил о Кныше инженеру, тот – директору завода. Кюмметц был доволен. Подумать только, в первый же день выявился такой талант! Надо продолжать поиски других способных рабочих с востока. Нет сомнения, что такие найдутся. Да, по всему выходит, что он не зря съездил в Аушвиц.

Наутро директор лично побывал в цехе и убедился, что русский токарь и в самом деле работает великолепно. Чтобы подзадорить других, Кюмметц объявил: пленному назначается полуторный пищевой рацион и дарится двадцать марок.

Помощник начальника лагерной охраны, в свою очередь, сказал, что разрешает старательному и трудолюбивому восточному рабочему свободный выход из цеха на заводской двор, где имеется лавочка, а также освобождает отличившегося от всех лагерных работ.

Трофим Кныш счастливо улыбался и подобострастно кланялся директору и офицеру.

Лагерники, находившиеся в цехе, молча наблюдали за этой сценой. Иллюзий насчет добросердечности и гуманности фашистов у них не возникало: только сегодня утром эсэсовцы расстреляли пленного, который вышел на поверку без обуви, украденной у него ночью.

2

Аскер вкатил машину на заводской двор, остановил у гаража. Он только что привез Кюмметца и, пользуясь свободным временем, собирался сменить в моторе масло.

Он поднял капот мотора и принялся за дело.

За действиями шофера внимательно наблюдал из окна цеха пленный Кныш. Появление директорского автомобиля его взволновало. Кныш вернулся к работе, несколько минут сосредоточенно размышлял, потом остановил станок и вышел.

Кныш подошел к Аскеру, когда тот, расстелив на земле резиновый коврик, уже приготовился было лезть под автомобиль. На ломаном немецком языке Кныш попросил разрешения помочь и, не дожидаясь ответа, взял разводной ключ и скользнул под машину.

Аскер был озадачен. Он присел на корточки, заглянул вниз и пододвинул пленному железный противень.

– Возьмите, – сказал он, – поставьте под картер и отвертывайте пробку.

– Сделаю. – Кныш принялся орудовать инструментом.

Вскоре в противень хлынула из картера тяжелая черная струя.

– Откуда вы? – спросил Аскер. – Из Аушвица?

– Точно, – сказал пленный по-русски. – От сержанта Авдеева.

Что это – провокация? В первое мгновение Аскеру показалось, что так оно и есть. Но если немцы установили его подлинное лицо да еще каким-нибудь образом выяснили взаимоотношения с Авдеевым, – они бы не стали производить проверки. Это ни к чему. Его бы взяли сразу. Значит, не провокация. Что же тогда?

– Товарищ гвардии старший лейтенант, – продолжал пленный, – Авдеев наказал…

– Тихо, ты!..

Аскер оглянулся. Мимо проходила группа рабочих. Из-под машины видны были их ноги – чуть согнутые, ступавшие короткими судорожными шагами. Очевидно, рабочие несли какую-то тяжесть.

– Товарищ гвардии старший лейтенант, гляньте-ка, – прошептал Кныш.

Аскер увидел, как пленный извлек из-под одежды кинжал с блестящей витой ручкой.

– Ваш? – тихо спросил Кныш. И, видя, что собеседник не отвечает, сам же заключил: – Ваш!

– Спрячь!

Кныш убрал нож.

– Наказал вам доставить. Вроде, значит, пароля.

Аскер испытующе оглядел лагерника. Тот лежал на боку, худой, с остро выпирающими скулами, и, не мигая, смотрел ему в глаза. И вдруг Кныш заплакал. Как-то сами собой побежали по лицу слезы, закапали с остренького носа, и сухой, пыльный асфальт впитывал их, будто промокательная бумага.

– Не сомневайтесь, – захлебываясь, нервно дергая шеей, проговорил он. – Не брешу, не предатель я…

– Как звать? – спросил Аскер.

– Чего?

– Имя, говорю, как?

– Кныш. Кныш – фамилия. А имя – Трофим. Старшина Трофим Кныш!

– А где Авдеев?

– Там остался. Он из колхозников. А сюда брали мастеровых. Как узнал, что меня отправляют, наказал разыскать вас. Приметы сообщил. «Будешь, сказал, действовать, как мой командир велит». Да я ведь не один. Ребят двадцать наберется, и все – хоть в огонь!

– Оружие?

– Было, осталось в лагере. Авдеев-то побег готовит… Однако ножи поделать можем.

– Погоди с ножами. Встретимся завтра. У тебя когда перерыв?

– Вроде бы в два часа.

– Буду здесь. Как увидишь, что снимаю аккумулятор, так сразу и выходи. Подзову долить жидкости, тогда и поговорим… И – обо мне ни звука. Ни единой душе.

– Могила!.. Товарищ гвардии старший лейтенант, шкура тут одна есть. Стучит. Как быть?

– Точно, что стучит?

– Засекли.

– Тихо убрать сможете?

– Сможем.

– Убирайте, – жестко сказал Аскер.

Струя масла из картера становилась все тоньше. Кныш завозился под машиной, готовясь вылезать.

– Завод-то знаете какой важный! – свистящим шепотом проговорил он.

– Важный? – переспросил Аскер, занятый своими мыслями. – Какой завод?

– Да этот самый. Фаустпатроны делают. Танки наши жечь. Бают, фронт больше половины фаустов отсюда получает. И снаряды тоже. Верно?

– Верно.

– Так чего же мы?.. Поднять его на воздух, завод-то! Самим пропасть, а завода этого дьявольского чтобы не стало!

Аскер не ответил.

Струйка масла из картера иссякла. Теперь только редкие тяжелые капли беззвучно падали в почти полный противень.

– Слушай, – шепнул Аскер, выползая из-под машины, – может случиться, что к тебе обратится человек и скажет: «Три и четыре». Ты ответь: «четыре и три» и тогда выполняй, что он потребует. Понял, Кныш?

– Да.

Аскер вылез и начал возиться с мотором. Кныш завернул пробку картера, вытолкнул противень из-под колес, понес к сточной канаве, опорожнил. Потом он ушел.

Аскер остался у машины, заливая в мотор свежую смазку.

3

Поздний вечер. На затемненных улицах Остбурга почти не видно прохожих. Дома стоят безмолвные, мрачные – в них ни огонька. Иные будто слепцы – пустыми глазницами зияют черные провалы окон. Это результаты бомбежек, пожаров. Тишину нарушают лишь шаги патрулей по мостовым да возникающий временами унылый скрежет: ветер раскачивает в развалинах куски бетона, повисшие на прутьях арматуры, и они трутся об искореженное ржавое железо. А над городом – луна в рваных облаках, и это усугубляет картину тревоги, уныния, запустения…

Несколько раз пытался Аскер встретиться с Шубертом, но это никак не удавалось. Обстановка была сложной. Война придвинулась вплотную к границам Германии, и в городе свирепствовали гестапо и СД. Шуберту пришлось покинуть свою основную квартиру – в районе были замечены подозрительные личности. На время, пока ему готовили новое надежное убежище, он перешел в домик у железнодорожного моста.

И вот сегодня Шталекер, улучив момент, шепнул Аскеру, что вечером Шуберт ждет его.

…Они были одни в комнате. Шуберт рассказывал о последних событиях в городе. Подпольщики помогли бежать большой группе советских и польских пленных, заключенных в расположенном близ Остбурга лагере. Беглецы мелкими партиями переправляются на восток, в Польшу, к партизанам.

– А теперь могу показать вот это. – Шуберт вынул сложенный вчетверо лист бумаги. – Моя самая большая гордость.

Он бережно развернул и разгладил бумагу. Это был газетный лист. Аскер осторожно придвинул его к себе. Под заголовком теснились короткие заметки, рассказывающие об истинном положении на фронтах и внутри страны.

Аскер поднял на собеседника заблестевшие глаза.

– Где печатали?

– Скажу – не поверите.

– Все же?

– В типографии фашистской «Остбургер цейтунг».

Аскер представил, сколько потребовалось отваги, хитрости, мастерства, чтобы под носом у фашистов набрать, сверстать и оттиснуть несколько сот экземпляров подпольной коммунистической газеты. Он взволнованно протянул Шуберту руку.

– Теперь говорите вы, – сказал Шуберт. – У вас что-то важное?

– Должен ехать в Карлслуст.

– Когда?

– Как можно быстрее. У меня состоялась связь, получил много ценного. Москва предупреждает: в Карлслуст едет видный контрразведчик генерал Зейферт, шеф группенфюрера Упица. Есть данные, что они собираются там встретиться. Это многое может прояснить.

– Имеете в виду тайник?

– Да.

– Пожалуй, вы правы. А когда думаете перебираться?

– Видимо, дня через два.

– Поездом?

– Да. Теперь, когда освоился здесь, это несложно. Кригер все подготовил – документы и прочее. – Аскер сделал паузу, придвинулся к Шуберту. – Можно сделать так, чтобы кладовщик Кребс доложил в абвер о моей с ним беседе по поводу сварочных аппаратов?

Шуберт вопросительно посмотрел на Аскера.

– Я поясню. – Аскер привычно потрогал переносицу. – Понимаете, очень полезно, чтобы контрразведка…

– Все понял. Надо, чтобы они уверились, будто вы «клюнули» и ищете в Остбурге?

– Да. Это может отвлечь их внимание от Карлслуста, облегчить нашу работу.

– Короче, хотите против них применить их же оружие?

– А почему бы и нет? – Аскер пожал плечами. – Но это можно сделать лишь в одном случае: если Кребс абсолютно надежен.

– Надежен, – сказал Шуберт. – Под наблюдением каждый его шаг. И потом – он ведь так и не позвонил насчет вас. А это было серьезным испытанием, правда?

– Конечно.

– Значит, принципиально решили. Но я еще поговорю со Шталекером.

– Хорошо. – Аскер смолк, побарабанил по столу пальцами. – Месяц назад вы сказали, что готовите взрыв «Ганса Бемера». Завод будет уничтожен?

– Обязательно.

– За чем задержка?

– Видите ли, смущает одно обстоятельство – неизбежна гибель большого числа рабочих и пленных.

– Этого нельзя допустить. Но при всех обстоятельствах завод должен быть выведен из строя.

И Аскер рассказал о своей беседе с Трофимом Кнышем.

– Сначала сложной проблемой казалась взрывчатка: ведь ее потребуется много, – пояснил Шуберт. – Но потом поняли, что она есть на заводе.

– Склад готовой продукции?

– Да. Территория склада – запретная зона. Из наших там бывает только Карл Кригер. Поэтому операцию поручили ему. В принципе все готово. Вот только… как быть с рабочими? Более тысячи людей погибнет! Правда, решено взрывать завод в ночное время, когда бездействует ряд цехов и пролетов, не работают и пленные, но все же жертв будет много…

– Жертвы необязательны.

Шуберт поднял голову, вопросительно поглядел на Аскера.

– Необязательны, – повторил тот. – Ведь кроме заводского бомбоубежища, есть поблизости и другое?

– Да, за воротами, метрах в пятистах.

– Так… – Аскер задумался. – Я кое-что проверю, подсчитаю. – Он положил свою руку на руку Шуберта. – Кажется, все будет в порядке! Я еще подумаю, а тогда все изложу Кригеру, если, конечно, вы не возражаете.

Затем Аскер сообщил Шуберту о появлении в Берлине и Остбурге Фреда Теддера, о встречах его с генералом абвера Лахузеном и группенфюрером Упицем.

– Он и сейчас в Остбурге? – спросил Шуберт.

– Был. А сегодня, кажется, уехал. Уехал или уезжает. Вместе с Упицем. – Аскер встал. – Ну, мне пора.

Поднялся и Шуберт, взял его за плечи.

– Многое бы хотелось сказать вам. – Он помолчал. – Но бывает… слов и не подберешь, правда?

Аскер кивнул.

– Сказать по чести, я был бы счастлив, окажись у меня такой сын, как вы. – И Шуберт поцеловал Аскера.

Глава двадцатая

1

Новый руководитель остбургского абверштелле оберштурмбаннфюрер Готхард фон Зутель прилагал все старания, чтобы распутать дело о загадочном убийстве своего предшественника Больма и других работников контрразведки. На это были брошены лучшие силы. Им был объявлен приказ, который гласил, что добившиеся успеха будут повышены в чине и представлены к награде орденом.

Вскоре после происшествия, когда группенфюрер Упиц зашел зачем-то к фон Зутелю, секретарь начальника абвера доложил, что просит приема штурмфюрер Торп.

Фон Зутель нерешительно взглянул на генерала. Тот согласно кивнул.

– Примите его, – сказал Упиц. – Это способный человек. Посмотрим, что ему надо.

Секретарь впустил Торпа. При виде генерала на красивом лице штурмфюрера появилось выражение смущения и растерянности, хотя Торп специально спланировал визит так, чтобы в кабинете шефа абвера был и группенфюрер Упиц.

– Мы слушаем, – сказал генерал. – Выкладывайте, Торп, что там у вас стряслось?

– Я бы хотел поговорить о трагической гибели штандартенфюрера Больма и других…

– Не гибели, а убийстве, – поправил Упиц.

– Да, господин группенфюрер, именно убийстве. Причем убийстве, совершенном русской разведкой!

– Ого! – Упиц вынул изо рта сигарету, сплюнул в стоявшую в углу кабинета урну, обернулся к офицеру. – Вы говорите любопытные вещи, Торп.

– Я в этом убежден, господин группенфюрер.

– Согласен, Торп. Но вы сумеете доказать?

– Полагаю, да… Третьего дня в крипо явился некто Ларх, содержатель бара «Нибелунги», что находится близ завода «Ганс Бемер». Ларх связан с полицией, у него наметанный глаз. И он рассказал: за несколько часов до той самой трагической гибели…

– Убийства, Торп!

– Да, простите меня, убийства… Так вот, часа за три-четыре до этого он повстречал Макса Висбаха… Ведь Висбах исчез в ту же ночь, и только слепой не видит, что оба происшествия связаны.

– Дальше, Торп.

– А Макс Висбах был в кабачке не один! Он сидел с человеком…

– Кто был тот, другой?

– Ларх этого не знает.

Упиц шагнул вперед, наклонил голову. Его длинные тяжелые руки задвигались, шея напряглась.

– Не знает? – прохрипел он. – Так какого же дьявола…

– Этого человека не знает Ларх, но зато знаю я, – быстро сказал Торп. – Ларх описал спутника Висбаха – его рост, комплекцию, манеру держаться. Многое сходится с обликом человека, который обрисовала вдова Лизель Ланге, и я подозреваю, что это был мнимый капрал Краузе. Короче – нити ведут к ее муженьку, Герберту Ланге.

– Но его нет в живых.

– Нет Ланге – есть Шталекер, самый близкий дружок покойного, господин группенфюрер.

– Вы наблюдаете за Шталекером два с лишним месяца, а данных против него нет.

– Не было!

– Ого! Есть новости?

– Да, господин группенфюрер. Я только что вернулся из лагеря военнопленных, которых привез из Аушвица директор Кюмметц. Ездил на встречу с агентом Цюпой. Возможно, вы помните такого?

– Ну, ну, продолжайте!

– Цюпа донес: обнаружен кинжал, который был в Аушвице у заключенного по имени Андрей.

– Погодите. Кинжал с витой рукояткой?

– У вас отличная память, господин группенфюрер. Тот самый кинжал.

Торп сделал паузу, как бы собираясь с мыслями, украдкой взглянул на Упица. Тот был явно заинтересован.

– Нынешнего владельца кинжала зовут Трофим Кныш, – продолжал Торп. – Цюпа установил все это вчера. А сегодня Кныш беседовал… Как вы думаете, с кем?

– Со Шталекером? – воскликнул Упиц.

– Да, с ним самим! – Торп подошел к столу. – Теперь проглядим всю цепочку, господин группенфюрер. Если предположить, что звенья ее составляют Краузе, которого ищем, Ланге и Шталекер, далее – Андрей и Кныш, то недостает только одного звена – мы не знаем, от кого Андрей получил кинжал.

– Теперь и не узнаете. Над этим пленным тщетно работали лучшие специалисты. Он отправился к праотцам, не разжав рта… Но все равно, сейчас легче. Займитесь Шталекером и другим… Как его?

– Кныш. – Торп обернулся к шефу абвера. – Господин оберштурмбаннфюрер включил меня в группу по расследованию убийства штандартенфюрера Больма и других. Я хочу просить, чтобы мне предоставили возможность действовать самостоятельно.

– Хорошо, – сказал генерал. – Вам это разрешается, Торп. Докладывать будете лично оберштурмбаннфюреру фон Зутелю. Я бы хотел, чтобы и меня держали в курсе дела, но скоро уезжаю. В Карлслуст прибыл мой шеф, он вызывает меня.

– Что вам еще потребуется? – спросил фон Зутель Торпа.

– Пусть за мной закрепят полдюжины агентов из числа наиболее проворных.

– Хорошо.

Торп вышел. Он не стал ждать, пока подберут и назначат людей. Это сделают без него, и он встретится со своими помощниками позже. А пока следует, не теряя времени, отправиться на завод «Ганс Бемер», чтобы ближе приглядеться к пленному Кнышу. Что касается Шталекера, то наблюдение за ним будет усилено. Торп вспомнил, как однажды довел механика до завода, а потом тот каким-то непостижимым образом исчез оттуда. Тогда Торп думал, что просто проглядел его в толпе рабочих. Но сейчас, после всего того, что он узнал, дело оборачивалось совсем по-другому.

Часы на городской башне пробили полдень. На безоблачном небе ярко светило солнце. С Эльбы чуть тянул ветерок. Было тепло и влажно. Торп расстегнул пиджак, заломил на затылок шляпу, глубоко засунул руки в карманы штанов и, насвистывая, неторопливо двинулся по улице, направляясь к заводу.

Настроение у контрразведчика было отличное. Беседа с группенфюрером Упицем и оберштурмбаннфюрером фон Зутелем, на которую он возлагал много надежд, прошла как нельзя лучше. Он ловко придумал – устроить так, чтобы в кабинете были и тот и другой. Вот так делается карьера. Пару раз удачно встретиться с начальством и понравиться; затем быстро и четко выполнить оперативное задание. И тогда – дело в шляпе!.. Нет, что ни говори, а держался он молодцом и дал-таки понять, что тоже чего-нибудь стоит! Особенно удачно получилось насчет цепочки. Как это? Торп замедлил шаги, припоминая. Ага, Краузе, Ланге и Шталекер, затем Андрей и Кныш.

Торп вынул маленькую книжечку, аккуратно вписал фамилии, соединил знаками тире. Да, все получилось как надо. Если бы установить еще бывшего командира Андрея!..

2

В тот час, когда штурмфюрер Адольф Торп вел беседу со своими начальниками, Аскер был на заводском дворе у автомобиля.

Подошла разносчица бумаг:

– Господин Губе, вас просит заведующий канцелярией.

Аскер улыбнулся девушке, вытер руки, неторопливо двинулся к конторе.

Вот и контора – двухэтажное здание с наружной железной лестницей, узкие ступени которой до блеска вытерты подошвами заводских служащих.

Кригер принял Аскера в своем кабинете – небольшой комнатке, примыкавшей к общему помещению, где сидели счетоводы. Войдя, Аскер снял и оставил на подоконнике фуражку. Кригер протянул конверт.

– Возьмите, – негромко сказал он, – здесь билет на завтрашний поезд в Карлслуст.

Аскер спрятал конверт.

– Спасибо, – проговорил он, пожимая Кригеру руку. – Вы так помогли мне. Не знаю, удастся ли расплатиться…

– Вы делаете для немцев вдесятеро больше. Чем бы кончила Германия, да не только она, но и все человечество, не будь вашей армии, вашего народа!

– С Шубертом мы условились, что отыщем друг друга после того… ну, словом, когда все это будет позади, – продолжал Аскер. – А как встретиться с вами? Я бы так хотел представить Шуберта, Шталекера, вас моим друзьям, семье, чтобы все знали…

Аскер не закончил. Потянувшись за фуражкой, он вдруг замер, глядя на заводской двор. Кригер видел, как напряглись его плечи и шея.

– Что там? – тревожно спросил он.

– Этого видите?

Кригер посмотрел. По двору шел человек в штатском костюме и шляпе – он только что миновал проходную будку и теперь направлялся к зданию заводоуправления.

– Кто он? – спросил Кригер.

– Адольф Торп из контрразведки. Глядите, он поднимается сюда!

– Быть может, к директору завода?

– Кюмметц дома – час назад я сам отвез его. И Торп, не найдя его, может зайти к вам!

– Может, – пробормотал Кригер. – Что же делать? Вам некуда уходить – столкнетесь с ним в канцелярии или у выхода… Минуту! – Он отпер тонкую дощатую дверь в боковой стене кабинета. – Скорее, сюда!

Аскер вошел и оказался в крохотной каморке, заставленной стеллажами с папками. Дверь закрылась, щелкнул замок.

Вскоре в кабинет постучали.

– Прошу, – сказал Кригер.

Вошел Торп. Он кивнул управляющему, уселся и показал удостоверение.

– Чем могу служить? – спросил Кригер.

– Кажется, вы состоите в НСДАП?

– Кроме того, и член СС.

– Знаю. – Торп зажег сигарету. – Меня интересуют ваши механики.

– Их много, – осторожно сказал Кригер.

– Начнем с Отто Шталекера.

– Я не совсем ясно себе представляю… Что вас интересует?

Аскер, которому было слышно каждое слово, понял: Кригер хитрит, стараясь выведать, что известно контрразведке о Шталекере.

В кабинет постучали. Вошла разносчица бумаг.

– Пусть нам не мешают, – проговорил Торп.

Кригер понимающе кивнул.

– Я занят, Лотта, – сказал он. – Сюда не входить и не впускать.

– О Шталекере хочу знать как можно больше, – продолжал Торп, когда дверь за девушкой затворилась.

Кригер сообщил, когда Шталекер был принят на завод, где и кем работает. Подумав, прибавил, что механик не имеет детей, хотя много лет женат.

– Это все?

– Я только заведующий канцелярией. – Кригер развел руками. – А на заводе свыше трех тысяч рабочих, не считая пленных…

– Ну а что вы скажете о шофере директора завода?

Торп хорошо знал, что личность нового шофера была тщательно проверена, и сотрудник абвера, наводивший справки, установил, что с Генрихом Губе все в порядке. Вопрос о Губе контрразведчик задал как-то механически, непроизвольно. И, наблюдая за собеседником, с удивлением заметил, будто тень промелькнула по лицу заведующего канцелярией. Почему? Чем встревожен сидящий перед ним человек?

Между тем Кригер напряженно размышлял. Сначала Шталекер, а теперь и Губе! Кто еще стал известен абверу? И что именно известно?..

– Губе я знаю еще меньше, чем Шталекера, – равнодушно проговорил он. – Господин директор взял его совсем недавно, и я не успел…

– Личные дела на Шталекера и Губе у вас? – прервал Кригера контрразведчик. – Дайте мне взглянуть на них. Там, разумеется, есть и фото?

– Да.

– Дайте эти папки. Побыстрее, пожалуйста, – повысил голос Торп, видя, что собеседник не торопится.

– Хорошо. – Кригер встал, решая, как действовать дальше.

– Куда вы?

– Дела работников завода хранятся в этой комнатке.

– А-а! – Торп кивнул.

Кригер отпер боковую дверь, вошел. Аскер стоял у стеллажа. Они встретились взглядами. Разведчик сделал выразительный жест. Кригер согласно кивнул.

Он извлек пистолет из заднего кармана брюк, переложил за пазуху, взял с полки первую попавшуюся папку и вернулся в кабинет.

– Кажется, стучат, – проговорил он, прислушиваясь. – Лотта!

Девушка приоткрыла дверь.

– Лотта, мы заняты, никого не впускать.