Текст книги "Тайник на Эльбе"

Глава десятая

1

Стоя в конце коридора, Аскер видел, как Герберт успокаивает плачущую жену.

– Ну, перестань, перестань, – бормотал он, гладя ее волосы, вытирая платком глаза, щеки.

– Как… как это случилось? – шептала женщина. – Ведь ты…

– Случилась ошибка. Бывает же, правда?

Женщина кивнула. Она немного пришла в себя и теперь лишь изредка судорожно всхлипывала.

– Рози? – негромко сказал Герберт.

– Ой!.. Ты же не видел еще ее!

Лизель хотела было идти в комнату. Герберт взял ее за руку:

– Мне нельзя к ней.

– Почему, Герберт?

– Объясню после. Пока запомни: Рози не должна знать, что я приехал. Ни Рози, ни родные, ни соседи. Никто, поняла?

Женщина растерянно кивнула.

– Никому ни звука. Ни обо мне, ни о моем товарище. Мы приехали тайно, по особому поручению. Очень важное поручение для Германии, понимаешь?

Лизель снова кивнула.

– Рози спит?

– Да, бедняжка только недавно уснула. Мы провели такую ночь!..

– Слушай меня внимательно, Лизель. Мы пройдем на кухню. Ты разбудишь Рози, оденешь и отведешь к твоей матери. Надеюсь, она здорова?

– Да, Герберт.

– Очень хорошо. Отведи к ней девочку и оставь. Скажи, что будешь занята, мобилизована или что-нибудь в этом роде. Словом, Рози должна пробыть там два дня, поняла? И быстрее возвращайся.

– Хорошо, Герберт.

– Только еще раз предупреждаю: о нас – ни одной живой душе. Ведь я пропал без вести, да? Ты такое письмо получила?

– Да.

– Ну вот и хорошо. Пропал, значит пропал.

Подошел Аскер.

– Меня зовут Краузе. Курт Краузе. Мы приехали вместе. Я друг вашего мужа. Он так взволнован встречей с вами, что забыл представить…

– Лизель, – сказал Ланге, – Курт Краузе мой самый большой друг. Знай: мы с тобой обязаны ему тем, что я сейчас здесь. Да и вообще…

– Спасибо вам! – Лизель порывисто протянула руку. Аскер пожал ее.

– У меня к вам просьба, фрау Лизель, – сказал Аскер. – Вы должны вести себя так, будто ничего не произошло. У вас покраснели глаза. Освежитесь, успокойтесь. А уж потом уходите.

Аскер и Ланге прошли в кухню. Сначала они слышали журчание воды в умывальнике. Затем раздались торопливые шаги Лизель. До них донесся ее голос и лепет девочки. Прошла еще минута. Вот хлопнула входная дверь, и в доме стало тихо.

Герберт и Аскер вышли в коридор, приникли к окошку, чуть отодвинув занавеску. По дорожке шла Лизель, ведя за руку Рози. Аскер скосил глаза на товарища. У Ланге были плотно сжаты губы, дрожал подбородок.

Мать и дочь скрылись на улице. Аскер обнял товарища.

– Хотите сигарету?

Ланге кивнул. Покурили, сидя на стареньком диванчике. Аскер поднял глаза и увидел на стене портрет Герберта, увитый траурной лентой.

– Совсем как у Марка Твена, – пошутил Аскер, чтобы разрядить обстановку. – Почти что присутствуете на собственных похоронах.

Ланге встал, шагнул к портрету.

– Не трогайте!

Ланге остановился, озадаченно поглядел на товарища. Сообразив, кивнул.

– И жене скажите, когда придет.

– Понимаю…

Они прошли в ванную. Умывшись, вернулись в комнату.

Аскер сказал:

– Придет Лизель, попросите ее сходить к Шталекерам домой. Никаких разговоров: просто – зашла, чтобы проведать подругу. Пусть попытается узнать, что за люди были в доме, что там произошло.

– Быть может, сперва позавтракаем? Наверное, голодны? Да и я, признаться, не прочь…

– Не мешает, – согласился Аскер, у которого давно сосало под ложечкой.

Вскоре вернулась Лизель. Она сообщила: бабушка радостно встретила внучку; девочка пробудет у нее три дня.

– А теперь завтракать, – сказал Ланге. – Придумай что-нибудь, Лизель.

Женщина опустила голову, поджала губы.

– Понятно, – сказал Герберт. – Но я уверен, кое-что найдется в моем чемодане. Иди, Лизель, распакуй тот, что побольше.

Лизель просияла и выбежала из комнаты.

– Хорошая она у вас.

– Еще бы! – Ланге поднял на Аскера счастливые глаза. – А вы? Ваша жена… – Он не договорил, увидев, что товарищ чем-то озабочен.

– Передатчик! – негромко сказал Аскер.

Ланге кивнул, внес чемодан Аскера. На дне чемодана был небольшой металлический ящик. Ланге извлек его. Затем он и Аскер прошли на кухню. Лизель возилась у плиты, ставя на газ воду.

– Скажи, Лизель, помойное ведро – это то, что стоит в углу у раковины?

– Да, Герберт. – Женщина улыбнулась. – Ты же знаешь, оно всегда там стояло.

– Всегда, ты права. – Ланге направился к ведру.

– Но зачем оно тебе, Герберт? Уж не думаешь ли ты выносить его сам?

– Да, Лизель. Буду выносить все время, пока мы здесь, в Остбурге. Ты же не должна к нему прикасаться. Лей и швыряй в него все, что вздумается, но – не трогай его, поняла?

– Нет, Герберт…

– Лизель, – сказал Ланге, указывая на ящик, – эта штука очень для нас с тобой дорога.

– Это золото, Герберт? – шепотом спросила женщина.

– Ценнее, чем золото. Поняла?

– Да, – неуверенно произнесла Лизель.

– Ну вот и хорошо. Я хотел оставить его в чемодане, но потом рассудил, что так будет опасно.

– Опасно, Герберт?

– Представь, что в квартиру проникли воры. Куда они прежде всего полезут? Конечно же в чемоданы.

– Сейчас много воров, Герберт. Совсем недавно, третьего дня, обокрали квартиру по соседству. Вынесли буквально все.

– Вот видишь! Ну а какому вору взбредет в голову искать ценности на кухне, да еще в помойном ведре?

– Да, Герберт, ведро ему было бы ни к чему.

– Значит, решено. Гляди, я опускаю ящичек в ведро.

Женщина кивнула, хотя все еще плохо понимала мужа.

– Гляди, Лизель, как ловко – он совершенно скрылся под картофельными очистками.

– Ящик так и будет находиться в ведре, Герберт?

– Да, там ему ничего не сделается. Футляр устроен так, что не пропускает воду. А когда будет надо, мы его вынем и ополоснем… Только, Лизель, о ящике никто не должен знать. Ни одна живая душа. – Ланге усмехнулся. – Если, конечно, не хочешь, чтобы меня затаскали по всяким учреждениям: откуда взял, да как, да что.

– Все будет так, как ты скажешь, Герберт.

– Вот и отлично. Торопись с завтраком, Лизель. Мы так голодны, что, кажется, съедим друг друга.

…Когда с едой было покончено, Герберт спросил:

– Лизель, ты все еще дружна с Бертой Шталекер, не так ли?

– А как же, Герберт! Она очень хорошая, Берта.

– Что, она здорова?

– Я видела ее позавчера. Здорова, но очень ей достается.

– Не пойму. Они же одни с Отто? Детей-то нет.

– Нет детей, есть взрослые нахлебники.

– О ком ты?

– Офицеры у них живут. Два офицера. Гостиницу разбомбили. Вот к ним и определили двоих. И стирай на них, и готовь. – Лизель вздохнула. – Правда, сегодня, кажется, должны были уехать.

Ланге шумно перевел дыхание. Не смог сдержать вздоха и Аскер.

Он сказал:

– Мы хотим попросить вас отправиться к Берте Шталекер. Поговорите с ней, поинтересуйтесь, будут ли у них жить другие офицеры. О нас, разумеется, ни слова.

– Сейчас?

– Пожалуйста. Только не задерживайтесь. Мы ждем вас.

Лизель вновь покинула дом.

Когда она вернулась, Герберт заканчивал бритье. Аскер дремал, положив голову на руки: дали себя знать события минувшей ночи и то, что произошло в первые часы их пребывания в городе.

Скрипнула дверь. Аскер вскочил на ноги.

– Это я, – сказала Лизель. – У Шталекеров все в порядке. Берта одна в доме. Гостей больше не предвидится.

– А Отто? – спросил Ланге, появляясь в дверях.

Он на заводе.

И Лизель принялась стаскивать плащ.

– Погоди раздеваться. – Герберт подошел, ласково коснулся руки жены. – Очень устала?

– Нет, что ты!

– Тогда придется выйти из дома еще раз. Но это – в последний.

– Присядьте, фрау Лизель, – сказал Аскер. – Значит, так. Мы просим вас позвонить на завод… Но все по порядку. Звонить надо не из аптеки или, скажем, из магазина. Только из будки, чтобы вас не слышали посторонние, поняли?

– Да.

– Из будки, – повторил Аскер. Он обернулся к Герберту. – Теперь говорите вы.

– Звони по тому же номеру, что и ко мне, когда я работал на заводе. Номер помнишь?

– Конечно, Герберт.

– Но проси на коммутаторе не седьмой цех, а третий. Запомни: третий цех. И когда ответят, скажешь, чтобы позвали к телефону механика Отто Шталекера.

– Третий цех, механика Отто Шталекера, – повторила женщина.

– Ему, то есть Отто, скажешь: «Говорит Лизель. Вы мне нужны по срочному делу. Жду вас у ворот завода через пятнадцать минут».

– Поняла.

Подъедешь туда, встретишь его и объяснишь, что я вернулся, и Отто должен немедленно после работы прийти к нам домой. И пусть он никому не говорит об этом. Все поняла?

– Да, Герберт.

– Ну, отправляйся.

Лизель в третий раз покинула дом.

Для Аскера и Ланге вновь потекли минуты томительного ожидания.

2

В одиннадцать часов дня лаборатория, производившая по заданию абверштелле анализ найденных в лесу парашютов, дала заключение: шелк советского производства.

Несколько позже из Гамбурга прибыли авиационные эксперты. Они заявили: предъявленные парашюты – русские.

В середине дня оперативные группы абвера закончили исследование района, где были обнаружены парашюты. Поиски результатов не дали. В числе многих допрошенных был патрульный, останавливавший Ланге и Аскера на пути к вокзалу. О своей ночной встрече солдат умолчал, боясь, что ему нагорит. Однако позже он под большим секретом рассказал обо всем дружку. Тот оказался осведомителем армейской контрразведки и об услышанном немедленно донес абвер-офицеру, у которого находился на связи.

Патрульного арестовали. Он показал: один из встреченных ночью военных упомянул о зенитной батарее на опушке леса, утверждая, что идет оттуда.

Немедленно был опрошен командир батареи. Он заявил, что в указанное время ни один солдат или офицер не покидал огневой позиции. Все были на местах, ибо часть ночи подразделение вело огонь по самолетам русских, а затем приводило в порядок орудия и приборы.

Установив все это, шеф абвера штандартенфюрер Больм вызвал помощника, штурмбаннфюрера Бруно Беккера. В кабинет вошел невзрачный человек с массивной челюстью, непрестанно двигавшейся, будто ее обладатель все время что-то жевал. В вечном движении находились и руки Беккера, точнее – его пальцы, длинные, гибкие, тонкие. Они то ласково поглаживали друг дружку, то беспокойно ощупывали портупею или борт мундира, то короткими торопливыми движениями разминали сигарету, если Беккер собирался закурить.

Беккер был умен, хитер и умудрен большим жизненным опытом. Карьеру, как он сам любил говорить, он выстрадал, начав с рядового детектива в криминальной полиции во времена, когда еще и не пахло нацистами. Своего начальника штандартенфюрера Больма он считал образцом контрразведчика и стремился во всем ему подражать.

– Ну, – сказал Больм, – докладывайте, Беккер, да поживее.

– Вы имеете в виду дело с парашютами, господин штандартенфюрер?

– Его, Беккер, что же другое? Парашютов было три. Полагаете, надо искать троих?

– Один или два парашюта могли быть грузовыми, – осторожно сказал Беккер. – Один уж во всяком случае.

– Резонно. Вот и патрульный показал: ночью из леса вышли двое. Однако никто не поручится за то, что не прилетели трое. Один, отделившись от партнеров, мог уйти в другом направлении. Искать троих, Беккер!

Штурмбаннфюрер наклонил голову в знак того, что согласен с шефом. Однако в действительности он придерживался другого мнения. Приземлиться ночью в незнакомом лесу и ночью же идти на станцию – это было слишком рискованно, вряд ли пошли бы на такой риск вражеские разведчики. Пальцы Беккера задвигались и осторожно ощупали край стола, возле которого он стоял.

– Все это хорошо, – проговорил он, – если только…

– Говорите, Беккер. – Больм выпрямился в кресле, выжидательно поглядел на подчиненного.

– Если только те два солдата действительно были парашютисты…

– По-вашему, в этом можно сомневаться?

– Они солгали, сказав, что идут с батареи. Но… разве это доказательство? Разве другие солдаты, оказавшись на их месте и при сходных обстоятельствах, не поступили бы точно так же? Почему не предположить, что их ответ был продиктован стремлением отвязаться от длительной проверки и не опоздать на поезд? Я навел справку: в тот день из близ расположенных частей уволено в отпуск более десятка людей. Солдаты и унтер-офицеры.

Больм неопределенно повел плечом. Беккер продолжал:

– Разумеется, солдат, прибывших в Остбург вчера и сегодня, мы проверим. И я сказал о своих сомнениях лишь для того, чтобы мы не ограничивались поисками этих двух… Понимаете меня, господин штандартенфюрер?

– Да, – сказал Больм. Он помолчал и задумчиво прибавил: – Однако при всех обстоятельствах это не те, кого мы ждем…

– Почему же?

– Потому что гости должны быть из Карлслуста, а это всего полтораста километров, и ни один здравомыслящий человек не станет покрывать такое расстояние в самолете.

– А если они прямо с востока? – Беккер наклонился вперед, вцепился пальцами в край стола. – Что, если один из них – тот самый парень?..

– Георг Хоманн?

– Да!

Больм поджал губы.

– Это было бы слишком большой удачей!

– Но почему не быть удаче, если она подготовлена кропотливым трудом, господин штандартенфюрер! Вспомните, чего нам стоила эта операция!..

– Труд был огромный, – вздохнул Больм.

– Я уверен, мы на верном пути, – продолжал Беккер. – А если наши выводы верны, и один из них перебежчик Хоманн, то им не миновать Зеленого.

– Стоп! – Больм встал, обошел стол и приблизился вплотную к Беккеру. – Сейчас же связаться с Зеленым!

– Все уже сделано, – улыбнулся Беккер, взглянув на часы. – Встреча назначена. Что касается других мероприятий, то вот перечень. – Он положил на стол лист бумаги.

Вернувшись к себе, Беккер вызвал штурмфюрера Адольфа Торпа, занимавшегося расследованием кражи в банке. Тот не мог сообщить ничего утешительного. След воров затерялся по ту сторону леса, на шоссе. Очевидно, там их ждал автомобиль.

Беккер распорядился, чтобы расследование хищения в банке было передано другим работникам, а Торп занялся парашютистами.

В абвер доставили списки лиц, прибывших в город за последние двое суток. Беккер и Торп просмотрели их без особого интереса. В глубине души они не верили, что те, кем они интересуются, будут регистрировать свое появление в Остбурге.

Первой в списке значилась группа военнослужащих, выписанных из госпиталя и получивших отпуск для окончательной поправки. Их было семеро. В комендатуру они явились вместе, в сопровождении жен. Некоторых работники комендатуры знали как местных жителей. Больм повертел список и решительно вычеркнул всех семерых. Далее значилось двое коммерсантов из Берлина, еще один коммивояжер, имеющий постоянное жительство в Гамбурге, и монахиня.

Офицер, доставивший списки, пояснил: берлинские коммерсанты – старики, каждому перевалило за шестьдесят; гамбуржец ездит в Остбург четвертый год, он торгует мелкой галантереей, и его здесь многие знают. О монахине же и говорить нечего – это старая дева, желтая и сухая, как мумия.

Заинтересовали Беккера два солдата, прибывшие утренним поездом. Контрольный пост на вокзале, естественно, не записал их фамилии, но запомнил, что такие были. Ни тот ни другой не явились в комендатуру, чтобы отметиться и получить полагающееся продовольствие.

– Почему? – спросил Беккер, делая карандашом пометку на листке.

Торп пожал плечами:

– Мало ли что? Может, сидят дома и пьют, а завтра явятся. Или даже сегодня – день-то ведь не закончен.

Беккер отложил списки, решив вернуться к ним позже.

3

С того момента, как Лизель отправилась на поиски Отто Шталекера, истек час. Аскер, растянувшись на диванчике, восстанавливал в сознании все то, что обрушилось на них с первых же минут пребывания в Остбурге, – всю цепь неожиданных осложнений, нарушивших планы, которые, казалось, были составлены так тщательно. Случайность, внезапный поворот событий, и они на грани провала… Где же фрау Лизель, удалось ли ей встретиться со Шталекером, или на этот раз возникло какое-нибудь препятствие, осложнив и без того трудное положение, в котором они оказались?

Как бы в ответ на эти мысли по гравию дорожки зашуршали шаги. Щелкнул замок – Лизель, всякий раз уходя из дому, запирала мужа и его товарища.

Мужчины поднялись ей навстречу.

– Все хорошо, Герберт, – сказала женщина, снимая шляпку. – Звонила из той будки, что возле кино, ты ее помнишь, конечно… С Отто встретилась неподалеку от завода. Он был очень удивлен и обрадован. Хотел было расспросить подробнее, но я сказала, что он все узнает, когда придет. Конечно, предупредила, чтобы никому ни слова.

– Придет сегодня?

– Он кончает работу в пять. Явится прямо с завода.

– Спасибо, Лизель. – Ланге расцеловал жену. – Ты у меня такой молодец!

Лизель зарделась.

Вскоре все трое сидели за столом. Лизель разлила суп, принесла графин с рюмками.

– Тут совсем немного, – сказала она, взглянув на мужа и виновато улыбнувшись. – Осталось с тех пор…

Аскер понял: с того дня, когда ушел на военную службу Герберт Ланге.

– Крепко же ты ее хранила, – пробормотал Ланге.

– Я ждала, – прошептала Лизель.

Она разлила водку. Две рюмки оказались полными до краев, третью – налитую до половины – Лизель придвинула к себе.

Герберт удивленно глядел на жену: она никогда не прикасалась к спиртному.

– Сегодня я выпью с вами… – едва слышно сказала она. – Я не могу не выпить, Герберт. Я бы хотела, чтобы этот день…

Лизель не договорила. Внезапно она уронила голову на руки, истерически разрыдалась. Начался сильный нервный припадок: сказались бессонные ночи в убежище и приезд мужа, которого она уже оплакивала, считая погибшим.

Герберт кинулся к жене, подхватил ее на руки, отнес на кровать.

Аскер вышел в коридор, притворил за собой дверь.

Лизель рыдала все громче. Из комнаты выбежал Герберт.

– Умирает, – прохрипел он, – бьется, пена в углах рта!.. Надо врача. Телефон за углом!

И, прежде чем Аскер успел что-либо сказать, кинулся вон из дома.

– Стой, – крикнул Аскер, – пойду я!..

Но Ланге не слышал. Он словно обезумел.

Лизель продолжала кричать и метаться в кровати. Аскер беспомощно стоял над ней. Сообразив, сбегал к умывальнику, принес смоченное в воде полотенце, положил ей на лоб. Затем отыскал в шкафу валерианку, накапал в стакан и с трудом заставил Лизель сделать глоток.

Прошло несколько минут. Женщина стала успокаиваться. Рыдания звучали глуше. Обессиленная, она лежала неподвижно, лишь изредка конвульсивно вздрагивая.

Аскер осторожно вышел из комнаты, беспокойно заходил по коридору.

…Четверть часа минуло, а Герберта нет. И Аскера вдруг охватила щемящая тоска. Где он? Почему задержался?..

В доме стояла тишина, прерываемая лишь редкими всхлипываниями Лизель, едва доносившимися из-за прикрытой двери. Аскер поежился, непослушными пальцами достал сигарету, зажег спичку.

Еще пять минут прошло. Теперь Аскер уже не сомневался: там, на улице, что-то случилось. Надо уходить. Он должен уйти. Уйти, пока не поздно!

Но минута проходила за минутой, а он все стоял, не в силах сдвинуться с места: еще теплилась какая-то надежда…

За окном послышались голоса. Аскер чуть отодвинул занавеску. К дому приближалось несколько мужчин. Они шли медленно, тесной группой; казалось, что-то несут.

– Сюда, – сказал один из мужчин. – Я видел, он выскочил из этого дома.

У Аскера кольнуло в сердце. Он часто задышал, лоб стал влажным… В дверь постучали.

– Кто там? – спросил он и не узнал собственного голоса.

– Откройте, – сказали из-за двери. – Отоприте, случилось несчастье.

Аскер рванул дверь, рванул еще и еще. Поняв, что она заперта, нащупал и с грохотом отодвинул засов. Дверь распахнулась. Четверо мужчин держали на руках Герберта Ланге – неподвижного, бледного, в грязном изорванном мундире.

Люди протиснулись в коридор.

– Куда его? – спросил один из мужчин, обратив к Аскеру напряженное лицо с закушенной губой. И Аскер по тому, как был задан вопрос, понял, что Ланге мертв.

Пятясь, Аскер отступил к двери в спальню, привалился к ней спиной.

Тело внесли в кухню. Аскер видел, как его устраивали на сдвинутых вместе табуретах, как одна из рук Ланге, сложенных на груди, вдруг скользнула вниз и ударилась кистью о пол…

В кухне негромко разговаривали. В коридор донеслись обрывки фраз: «Бежал сломя голову через улицу… Из-за угла грузовик…»

За спиной Аскера, в спальне, скрипнула кровать, послышался шорох.

Аскер подавил крик. Он понимал: смерть Ланге – это почти неминуемая катастрофа для него, разведчика, оказавшегося в этом чужом городе без крова и связей. Умер Ланге – значит, с минуты на минуту явится полиция и сотрудники военной комендатуры. А сейчас в коридор выйдет Лизель и увидит то, что сталось с ее мужем, только полчаса назад здоровым, полным жизни!..

За дверью спальни раздались нетвердые, шаркающие шаги. Аскер отпрянул в сторону, круто обернулся. Увидел: ручка двери медленно поворачивается.

Он метнулся к вешалке, сорвал с нее пилотку и шинель и кинулся вон из дома.