Текст книги "Старый пёс"

Как только сообразил я про стеклянный стилет, так и прозрел будто. Косяком пошли мелочи, которые почему-то проходили мимо моего внимания. Тут же вспомнил про Дуреквасова, жившего в том же подъезде, что и Франкенштейн. А ведь из стукачей уйти непросто. Сорваться с крючка – суметь надо. То есть как бы Барабашка ни менял фамилию и место жительства, каким бы деловым и состоятельным ни заделался, он всё равно у Рудакова в кулаке.

А ещё – вопрос про папку с копиями дел. Он точно знал, что папка не утрачена, несмотря на все мои увёртки и прямое враньё. Сказал, что напавшая на нас с Ортисом шпана якобы дала показания, что папку эту в глаза не видела. Я уточнил у Миши (когда он отзвонился насчёт искусствоведа), присутствовал ли он на допросах тех бандюков, и, если присутствовал, о чём их спрашивал Рудаков. Миша присутствовал. Слышал каждое слово. Рудаков со шпаной не разговаривал, ему было не до того. Отлично, сказал я, тогда кому эти бандюки рассказали, что Арбуз им приказал изъять у нас папку с делом Франковского, но они не справились, и папка осталась у меня. Подобного разговора вообще не было, удивился Миша. А что, им и вправду такое приказали?

Вот и думай, откуда у Рудакова сведения про его папку с копиями.

Собственно, версия напрашивалась буквально сама собой. Поэтому я сразу, чтоб три раза не звонить, признался Михаилу в том, что меня вчера долгое время прослушивали и отслеживали. Кто-то прикрепил «клопа» мне к куртке, и сделано это было утром в кафе, где наша компания встречалась. Это не мы, мгновенно среагировал Брежнев, решив, что я кидаю ему предъяву. Да не вы, отмахнулся я. Прослушивали меня люди Рефери, это, считай, доказано. А вот кто прислюнил к моей одежде прослушку – агромадный вопрос. Поэтому я очень тебя прошу, сказал я Мише, отправь кого-нибудь ко мне на квартиру, на старую квартиру. Там в коридоре, на тумбочке, лежит это самое прослушивающее устройство, которое я в конце концов обнаружил и сбросил. Оно в полиэтиленовом пакетике. Хорошо бы проверить его на пальцевые следы, учитывая, что ни я, ни кто другой до него не дотрагивался. Тот, кто прикрепил мне эту дрянь, действовал без перчаток, иначе мы бы в кафе заметили. Надо узнать точно, кто это был.

– Сделаю, – пообещал Миша. – Но если ты прав, то это же… это просто…

– Чужой среди своих, – подсказал я. – Военизированная игра «Зарница», синие против красных.

– Лучше сине-красные против красно-белых.

Всё, зашутили скользкую тему. И хорошо, и правильно.

– Но пока ничего не доказано, давай делать всё тихо.

Опер со мной согласился…

– Так я тебя внимательно слушаю, – напомнил я господину Мозгову. – В прошлую пятницу, поздно вечером, Рудаков вызвал тебя наверх, в квартиру Франковского. Что дальше? Вы зверски добили хозяина квартиры… Кстати, кто добивал, ты или Рудаков?

– Я никого не добивал! – всхлипнул он.

– Да неужели? Докажи!

В некоторых ситуациях презумпция невиновности – пережиток счастливого прошлого, и свою невиновность вынужден доказывать обвиняемый. Сейчас как раз был тот случай.

И Мозгов, захлёбываясь слюнями, принялся доказывать и рассказывать.

* * *

Мы чуть не опоздали.

Не случайно Рудаков перестал названивать мне насчёт папки. Кто-то донёс ему мои опрометчивые слова, дескать, завтра дело будет закрыто, и он, зная, что слов на ветер я не бросаю, решил перестраховаться. Бросил кабинет на Арбате, бросил дела и на исходе ночи помчался на своём «форде» в Осоргино, на дачу покойной тёщи, которая пока что пустовала.

На даче он и прятал хапнутую коллекцию. Так и лежала она в сумках, не разобранная, мало того, даже из фургончика сумки не были вытащены. То ли поленился «важняк», то ли готов был в любой момент её перепрятать. Скорее, второе. Фургон стоял на даче в гараже: на нём, очевидно, коллекция и была вывезена с территории «Красного квартала».

Миша с операми застали его, когда он раскрывал ворота гаража, готовясь куда-то рвануть вместе с коллекцией. Куда он мог спрятать забитые экспонатами сумки – вот так, в пожарном порядке? Моя версия: Рудаков настолько струхнул, что собирался примитивно утопить всё это богатство в одном из озёр Одинцовского района.

Впрочем, это мелочь, не заслуживающая внимания. Стервец потом всё покажет на следствии – в подробностях.

А пока Рудакова по свежайшим следам допрашивал Миша Брежнев, уведя его с улицы внутрь дачи и настоятельно попросив никого не вмешиваться. Опера только усмехнулись, услышав привычную просьбу. Они, разумеется, были не прочь оказать шефу помощь (физически, а вовсе не интеллектуально), но в данном случае весовая категория фигуранта была слишком уж высока.

Я слушал странные звуки, доносящиеся сквозь окно веранды, и думал, что Миша зря рвёт цветы своей селезёнки. Он ведь не садист, майор Брежнев, вряд ли ему доставляют удовольствие такие вот форсированные допросы. Понятное дело, он Рудакова не бил, зачем так примитивно, есть куда более тонкие и мучительные средства развязывать языки, не оставляя телесных следов. Но в чём я был уверен, так это в том, что ничего нового наш неожиданный клиент рассказать не сможет при всём желании…

История с исчезновением коллекции в целом была ясна.

Поздно вечером в прошлую пятницу, почти в полночь, получив пугающее SMS от Франковского, перезвонив ему и получив ещё более пугающий отклик, Рудаков примчался в лофт. Здесь пока всё чисто. Именно так оно и было. Обнаружив кошмарную картину, Рудаков внезапно сообразил, что он первый, кто узнал о преступлении, а преступление таково, что на него в итоге всё спишут, – буквально всё. Не знаю, сколько секунд он обдумывал эту мысль, и насколько она была спонтанна, но наш друг-следователь решил сорвать джек-пот. Он ведь и сам немного коллекционер – да-да! И если мы об этом не упоминали в наших разговорах, так только потому, что это было как бы настолько несерьёзно, что и словца не стоило. Ну любитель древностей и любитель, не подначивать же коллегу. Похоже, однако, что для Рудакова это было не совсем так, не считал он себя дилетантом, и старое оружие было для него не простым хобби. Вот и взорвалась бомба в его голове – ШАНС!

Он сделал всё, как полагалось, вызвал следственно-оперативную группу, так что времени было в обрез. Позвал своего «барабана», удачно обретавшегося рядом (которому, возможно, когда-то сам и помог с этой роскошной квартирой). Мозгов притащил с собой тару, вдвоём они быстро распихали ценности по сумкам и перетащили их в его лофт ниже этажом, на временное хранение. Сутки коллекция находилась в считанных метрах от места преступления, а когда ситуация позволила, Рудаков подогнал машину и перевёз сокровищницу сюда, в Осоргино, к почившей тёще. Интересно, была ли в курсе жена? Хотя и эта мелочь из тех, которые совершенно не важны. Была в курсе, не была, что изменится в судьбе их обоих?

Факт существования этой конкретной дачи установил Миша Брежнев. Я позвонил ему, едва Мозгов начал свои признания, подключил таким образом майора к допросу (он, кстати, записал весь разговор), – чтобы, во-первых, не пересказывать ему потом показания свидетеля, и во-вторых, чтоб майор не тратил время на сомнения и на споры со мной. Когда Барабашка закончил (к этому моменту Миша уже параллельно выяснил, что Рудаков куда-то в спешке свинтил), я посоветовал срочно раздобыть адреса всех объектов недвижимости, принадлежащих как лично Рудакову, так и его родне. В результате мы и вышли на эту дачку…

Брежнев вывел подозреваемого, пока ещё подозреваемого, во двор, и с сожалением констатировал:

– Он не убивал Франковского.

Ну ещё бы! Если б я хоть на мгновение это допустил – не скучал бы сейчас, встречая рассвет, а вытрясал бы из Рудакова правду самолично, отпихнув Мишу в сторону.

Рудаков шёл, прихрамывая и охая. При том, я уверен, ни одного синяка на нём, ни одного повреждения не обнаружила бы ни одна экспертиза. Он с ужасом поглядывал на своего коллегу Михаила: очевидно, не подозревал, что ребята из ФСО способны на многое такое, что и не снилось нашим мудрецам. С другой стороны, откуда Рудакову знать, что этот человек из ФСО? Они ж все его за чекиста принимают…

– У тебя есть к нему вопросы? – позвал меня Брежнев.

Я подошёл.

– SMS, из-за которой ты сорвался к Франкенштейну, не поддельная? – спросил я.

– Настоящее! – вознегодовал он. – И звонок умирающему Франкенштейну, к вашему сведению, настоящий. Может, он к тому времени уже умер, и отвечал кто-то другой, я не знаю! Я говорил этому… ему, – показал он на Михаила, – что не притрагивался к Радию!

– Но с коллекцией-то нехорошо получилось?

– Спонтанно получилось! – выкрикнул он с какой-то даже обидой. – Затмение нашло, бывает же, с каждым бывает! («Лунное», – вставил Миша.)

Слова-то какие. «Спонтанно». Сразу видно – интеллектуал.

– Это ты прикрепил мне «клопика»? – осведомился я, больше не сдерживая ненависть.

Рудаков молчал, глядя в землю. За него ответил Миша:

– Нашего коллегу практически сразу взяли за задницу, шантажируя кражей коллекции. Откуда Рефери узнал про его грешок, неизвестно, но плясать под чужую дудку ему пришлось. Выполнять разные мелкие поручения – вроде того, чтобы назначить встречу именно в том кафе. Ну и прослушку тебе подкинуть.

– Мне кажется, он не очень-то сопротивлялся, подставляя свою задницу.

– Откуда в вас столько злости, Сергей? – прошептал Рудаков. – Мы столько вместе работали… Все ведь ошибаются…

– Не все предают, Игорь Денисович.

– Я – предатель?!!

– А кто ты? Клоун на детском утреннике? Из-за твоего «клопика» погибли два хороших человека – напрямую из-за тебя. Один – молодой парень, студент. Я тебе про него говорил, это он был свидетелем вскрытия, которое делал Франкенштейн.

Миша спросил с любопытством:

– А второй кто?

– Шпунтик из бывшей «банды чемпионов».

– Вы нашли Шпунтика? – восхитился майор. – Сколько ж вы всего успели! Если приплюсовать сгоревшею хату Арбуза…

– Ни в каких хатах не был, – отрубил я. – Арбузы и дыни не люблю. Все предъявы и наезды – через моих адвокатов.

– Ну-ну-ну, – иронично сказал Миша.

– Последний вопрос, – сказал я Рудакову. – Ты спишь с Викой?

– Зачем вам это? – вяло удивился он.

– Да просто её похитили и держат в заложниках. (При этих словах Миша вылупился на меня, как лемур на фигу. Ах да, я ж ему не всё рассказываю.) Тебе, возможно, плевать, но от того, спишь ты с ней или нет, зависит, смогу ли я на этом сыграть во время переговоров. Мне повторить вопрос?

– Пару раз было.

– И что она? Влюблена в тебя?

– Да вы что! – он коротко рассмеялся и поперхнулся от боли. – Вика в кого-то влюблена? Чушь, оксюморон. Нет, конечно. Простой перепих от скуки.

– Ладно, подумаю, можно ли это использовать.

– Понятых привели? – громко кинул Брежнев.

Понятых привели, разношёрстная команда была готова к работе.

– Начнём с гаража и с минивэна, – распорядился Миша. – Сумки с коллекцией – сюда, на площадку, фиксируем каждый предмет. Фотограф, не спать. Потом осматриваем все строения на участке и оба автомобиля, включая «форд». Задача ясна?

Командовал здесь майор Брежнев, хотя формально главным был следак из СК, подчинённый, между прочим, Рудакова. Только он жался и всё больше помалкивал, от греха подальше. Может, поэтому Рудаков обратился именно к нему:

– Постановление на обыск есть?

– Так точно. Ознакомьтесь.

– А судебное решение?

Вмешался Михаил:

– Вообще-то, поскольку мероприятие не терпит отлагательств, мы можем обойтись и без судебного решения, как ты прекрасно знаешь. Судья и прокурор уже уведомлены. Разбудили бедолаг в такую рань. Но если ты настаиваешь…

Он вытащил из кожаного планшета, который носил с собой, чистый бланк с проставленными на нём печатью и подписью судьи. Вот это связи, мысленно присвистнул я. Мне бы в своё время так работать… Миша пижонски щёлкнул пальцами, к нему подскочил один из оперов и подставил спину. Шеф положил на эту спину планшет и быстро написал разрешение на обыск.

– А вот и судебное решение.

– Ну вы там и жуки, – гадливо сказал Рудаков. – Банка насекомых.

– Хочешь об этом поговорить? Пошли снова в дом.

– Нет! – чуть не взвизгнул подозреваемый.

– Тогда заткнись. Внимание! – объявил майор Брежнев. – Сейчас пять часов двадцать девять минут. Следователь, отметьте, пожалуйста. Начинаем работу!

И работа началась – для всех, кроме Миши. А также для нас с Рудаковым. Руки Игоря были скованы наручниками сзади, да он и не стал бы пытаться бежать, не настолько уж дурак. Хотя в целом дурак, конечно. Ещё и жадный. Будет потом уверять следователя и судей, что бесы попутали. Всё точно, именно бесы, имя которым – зависть и жадность…

Миша пригласил нас двоих в беседку. Не знаю, о чём думал Рудаков в этот момент, а лично я мечтал поехать домой, к Юле. Остался только из любопытства. Всё-таки реакции Игоря, его поведение в условиях жизненной катастрофы, были мне не безразличны.

– Игорь, я давно хотел спросить, – сказал я, пока мы рассаживались. – Чей это «форд»? Казённый или твой?

– Личный, записан на его жену, – вместо Рудакова ответил Михаил. – А в чём дело? Хочешь забрать себе? Так забирай!

– Если даже приплатят – не возьму. Хотел понять, это Главк такое уродство за народные деньги покупает? Или у мужиков поголовно что-то с ориентацией случилось?

– Я заметил, тебе не нравятся современные машины.

– Да не машины у вас, а мыльницы, уродливые коробки. Пузыри, раздутые пластмассовые подушки…

– О, разошёлся! Зацепило!

– Я же помню, ещё в девяностых были красивые, реально красивые тачки. Особенно немецкие. А сейчас любой «жигуль» – классик в сто раз привлекательней этих ваших, как их, «хэтчбэков», не говоря уже о «паркетниках».

– Любишь «жигули»?

Я пожал плечами:

– Образец стиля, никаких кошмарных мутаций.

– Я тебе подарю свою «семёрку», всё равно без хозяина стоит.

– Смотри, ты обещал. Я запомню.

Миша посерьёзнел:

– Я вот чего спросить-то хотел. Сергей, ты веришь Рудакову? Ну, в его сказочную историю? Я, конечно, нажал на него, когда мы тут общались… может, чуток пережал, ты уж прости, товарищ полковник, ничего личного. Но сомнения всё равно одолевают. Вдруг он причастен не только к халявному выносу артефактов? За этим я вас сюда и позвал, вас обоих. Никаких сплетен, спрашиваю при нём. Предпочитаю напрямик.

Рудаков смотрел в дощатый пол. Похоже, «браслеты» ему натирали руки, потому что он ёрзал, не мог найти позу, однако не жаловался.

Молчал.

– Верю, не верю… – сказал я. – В Бога веруют. А мы, вернее, вы, блюстители закона, должны знать. Вот я точно знаю – Рудаков не врёт. За столько лет, пусть и давным-давно это было, я изучил его микромимику настолько, что всегда мог сказать, когда он свистит и картинки рисует. С тех пор ничего не изменилось, даже отчётливее стало.

– Ты, как ходячий детектор лжи, подполковник. Меня это ещё позавчера восхитило. Ты всех так изучаешь? И что, прокатывает?

– С большинством людей – да. Не со всеми. Чем выше положение, тем лучше фигурант владеет собой. Например, с твоим генералом или с господином Сквозняковым не прокатило.

Миша достал флягу с коньяком, поставил на круглый столик. Налил в большой колпачок и подал Игорю:

– Выпей напоследок. Когда ещё удастся.

Тот окрысился:

– Губу не раскатывай, комиссар! Убери свою клоповую настойку! Увидишь, как меня под залог выпустят. Или домой, с браслетом на ноге.

– И всё-таки выпьем, – решил Миша, опрокинул в себя стопку, тут же налил и передал мне. – Ты, Серёга, когда бахнул вчера вечером, мол, дело сегодня раскроем, я, скрывать не буду, подумал: ну и пижон! А на самом деле, мужик сказал – мужик сделал.

– Так не раскрыто ещё дело, – возразил я. – Впереди, кстати, целый день.

– А успеешь?

– Некогда мне рассусоливать, у меня теплицы горят, и грядки поливать надо.

– А также контейнер искать, – подмигнул мне майор. – Если узнаешь, что они в них возят, в этих чудо-кейсах, поделишься?

– Если генерал разрешит. Или Десница короля Салова. В зависимости от того, кому ты на самом деле служишь.

– Я служу России, – сказал Брежнев серьёзно.

И я поверил.

– Пить-то будешь? – спросил он.

– С утра не пью. Да и за рулём. Ксиву-то вы мне не выдали.

Рудаков опять сидел понурый, поникший. Больше не участвовал в разговоре. Лишь когда Михаил завинтил флягу и закрыл её колпачком, собираясь покидать беседку, он произнёс дребезжащим голосом:

– Ребята, застрелите меня.

Не знаю, может и вправду на него отчаяние накатило. А может, играл на публику. Моя чуйка на эту мелодраму не включилась, без разницы мне было.

– Нет вопросов, – ответил Миша деловито. – Ты побеги, а я тебя – при попытке к бегству.

Рудаков молчал, страдальчески наморщив лоб. Мы подождали минуту, но он так и не побежал.

Наверное, оно и к лучшему, потому что я точно видел: Миша бы его застрелил.

* * *

На обратном пути я вызвал Искандера, назначил встречу и попросил, чтобы он взял с собой ноутбук. На всякий случай уточнил, есть ли у него программы работы с видеозаписями. Всё есть, ответил он.

Встретились. Я объяснил задачу: обработать видео с квартиры Арбуза. Замазать моё лицо, а лучше голову целиком, так, чтобы человека невозможно было опознать, а запись – восстановить. «В постельной сцене?» – невозмутимо уточнил молодой человек. Везде, сказал я. Меня там не было. И тебя, кстати, тоже. Ты ведь тоже под камеры попал? Разберись.

Искандер сказал:

– Я вам ещё в той квартире, у пульта, когда увидел запись, хотел предложить отредактировать некоторые нюансы, но мы очень торопились. Тем более вы диск забрали.

Диск с квартиры Арбуза был у меня с собой. Я отдал его Искандеру и принялся ждать. Он работал, сидя рядом на пассажирском сиденье. А я почти сразу задремал, да так крепко, что Искандеру пришлось меня будить, когда заверещал мой телефон.

– Пёс? – услышал я лишённый эмоций голос.

– Вша? – откликнулся я.

Всё-таки человеку со столь говорящей фамилией непросто, даже мусора не назвать безнаказанно псом, обязательно подколет в ответ. А пришить за это – руки не дотянутся.

– Вошь, а не вша, – поправил он.

– Внимательно слушаю.

– Сказали, будь в десять у метро «Волжская». Тебя подберут.

– Утра?

– Утра. Просили передать, если позовёшь кого-то из своих, обе девчонки сдохнут.

– Обе? – растерялся я.

Он отключился.

Обе… Кто вторая? Растерянность длилась только мгновение. Я посмотрел на часы: Юля, наверное, собиралась на службу. Надеюсь, ещё не уехала. Я позвонил ей – попросить, чтоб сегодня сидела дома. Никто не ответил. Гудки проходили, реакции не было. Может, не слышит? Может, она уже на улице, а в транспорте шумно?

Почему я не звонил ей раньше, идиот?!! Думал, спит, не хотел будить…

– Сделано, – доложил Искандер. – Здесь отредактированная запись. – Он отдал мне две флэшки. – Одинаковые.

– Отлично. Теперь надо бы что-то придумать с диском…

– Чего думать? Уничтожить, – сказал Искандер… и вдруг достал из сумки переносную электродрель.

Зачем?

– Всё предусмотрено, – добавил он.

Пока мой верный помощник высверливал жёсткий диск, превращая сложное устройство в хлам, я пилил и кромсал себя сам.

Почему я не позвонил Юле? На хрена трепался с Брежневым и Рудаковым?

Почему я не поехал к ней сразу?

* * *

Я прибыл не в десять, а в девять, на час раньше назначенного. И не к метро, как требовал Вошь, а в Кузьминский лесопарк, на Кленовую аллею.

К тому особняку, который на фото узнала Юля.

Въезд на аллею и правда охранялся, шлагбаум был закрыт, поэтому я не стал ломиться на своём УАЗе, как носорог, сметая преграды и людей (хотя было такое искушение, чего уж там). Я культурно оставил внедорожник за пределами лесопарка, а сам прошёл ногами, заодно всё внимательно осматривая.

Подходы непосредственно к дому тоже охранялись, по периметру была сооружена стальная ограда, но не очень высокая, не надо было подпрыгивать, чтобы разглядеть архитектурные красоты. Мало того, с какого-то момента во мне возникла уверенность, что меня заметили (техническими средствами) и негласно сопровождают, ничего не предпринимая только потому, что я веду себя пассивно.

Дом цвета слоновой кости расположился фактически в лесочке, обнаружить его можно было, только забредя сюда в качестве праздношатающегося путника. Необычная архитектура, каменный оштукатуренный низ (весь первый этаж), деревянный верх (второй этаж плюс мансарда и башенка); всё это когда-то было дачей, потом разными казёнными учреждениями, а теперь вот – снова дача, уже в границах Москвы.

Я прошёл вдоль ограды и вышел к воротам.

Висела вывеска: «Лаборатория изучения садово-паркового хозяйства г. Москвы». Вывеска новая, краска ещё не высохла, фигурально выражаясь. Легендируются, значит. Чтоб не приставали, не трогали, не любопытствовали. Какая, к свиньям, лаборатория! Вооружённая охрана за чем здесь следит, за ящиками с рассадой и пинцетами для пикировки?

Ворота отъехали без моего звонка или какой другой просьбы впустить. Приглашают! Я вошёл. Маленький двор был захламлён шкафами, сервантами, старыми креслами. А вот и комод – очень модная в шестидесятых годах вещь. Всё выглядело, как единый комплект, в таких случаях вещи обычно дорого стоят. Неужели – на выброс? То, что обычно вывозят из домов, когда делают ремонт или переезжают… В данном случае, видимо, въехали. Причём недавно (судя по вывеске).

Выставив пыльное нутро, лежал на боку стол для бильярда. Тоже выкинули? Он-то в чем провинился? Я проследовал мимо изгнанного стола, поднялся по ступенькам. Швейцар в хаки и берцах открыл передо мной дверь…

– Не ждали вас, не ждали! – встретил меня дружелюбный голос.

Высокий импозантный мужчина моих примерно лет, в спортивном костюме и в явно неплохой спортивной форме, поднялся мне навстречу с одного из диванов, украшающих холл.

Костюм от «Найка», если верить фирменному значку. И, думается, это был настоящий «Найк», а не турецкий фальшак.

– Да бросьте, ждали вы меня. – Я улыбнулся в ответ максимально любезно. – Вы давно заметили, что я здесь.

– Ждали, что вас привезут от метро «Волжская» с плотно завязанными глазами. А вы сами изволили. Уважаю. Достойный противник. Может, попозже в шахматишки распишем, если не будете против… ну это и впрямь попозже. Прежде всего – долг гостеприимства.

Хозяин особняка сделал знак окружившим меня мордоворотам и добавил – уже им:

– Позвоните Вше, пусть возвращается.

– Один?

– Ну конечно, с группой! Чего им там высиживать? Объект – вот он, уже в логове. – Человек в спортивном костюме издал смешок, больше похожий на кашель.

Чрезвычайно странное чувство охватило меня, едва я увидел этого господина, а точнее, когда он стал словесные кружева передо мною выплетать. Я узнавал его и одновременно не узнавал; казалось, вот-вот из памяти выплывет имя, я толкался в этот барьер – и разбивался. Мучительное было чувство – с каждой секундой всё мучительнее. Я лихорадочно перебирал в памяти членов «банды чемпионов», которые хоть раз попадали в поле моего зрения… нет, никто не подходил.

Долг гостеприимства, в понятиях хозяина, заключался в том, что меня обыскали. И вручную, и с помощью датчиков. Вытащили телефоны и всё прочее из карманов. Оружия у меня не было, не видел в нём смысла, знал, что так примерно всё и будет. «Макаров» я оставил в машине. Оружием, буде оно мне понадобится, я собирался разжиться на месте, и его вокруг оказалось полным-полно! У охранников в основном были шокеры (как обычные, так и тазеры) и травматы, а у парочки, очевидно, самых доверенных, висело и боевое. Только руку протяни – оно твоё. Я машинально примеривался, прикидывал, как буду это делать… Ситуация, по мне, была патовой, так что избежать боестолкновения вряд ли удастся, а значит, пукалку придётся одалживать. Но пока всё было культурно.

Один из тех, кто учинял обыск, показал хозяину на пуговицу у меня на пиджаке.

– Видеокамера, – сказал он максимально лапидарно.

Затем с меня сняли пиджак и показали лацкан:

– Здесь вшит микрофон.

Я пришёл в пиджаке, да. Хотя надеваю что-то официальное в редчайших случаях. Последний раз это было, кажется, когда я проставлялся в ресторане по случаю подполковника. Так что сегодня я принарядился вовсе не из уважения к приглашающей стороне, тем более этот предмет одежды был не мой. Один человек дал напрокат. «Заряженный» пиджак – испытанное во многих делах средство, можно сказать, боевой товарищ. Пуговицы совершенно одинаковые с виду, лишь одна такая хитрая, с телеглазом. Даже жаль, что меня раскололи вот так сразу…

В рубашке, без «разгрузки», я чувствовал себя как будто голым. Впрочем, и «разгрузку» брать не было смысла, точно так же оставили бы голым.

Хозяин пренебрежительно махнул рукой:

– Ничего отрывать не надо, камеру только залепите. – Затем мне: – Видите ли, гражданин Ушаков, отсюда невозможна передача никакого сигнала. Глушим-с. Бережёмся от таких вот сюрпризов. Кроме того, иногда приходят гости, которых сканировать не то что неловко – опасно, обидятся. Иногда, конечно, глушилку выключаем, но только в случае надобности. Сейчас не тот случай, вы согласны?

– Важных гостей могли бы сканировать на расстоянии, тайком, – сказал я, вспомнив свою встречу с генералом Иваном Ивановичем.

– Да-да, – оживился хозяин дома, – уже заказали такую технику. Достать непросто, штучное производство, и лаборатории под контролем государства…

– У него флэшка, – сказал холуй.

– Да? И что на флэшке, господин Ушаков?

– Запись, как был убит Арбуз.

– А я знаю, как он был убит, Вошь мне отчитался обо всём. Вошь действовал по моему приказу. Но всё равно благодарю за хлопоты, посмотрю с любопытством.

Меня отпустили, вернув пиджак. Пуговицу с объективом намазали каким-то клеем, который сразу загустел. А так – как приказано, ничего не оторвали. Очаг, бля, культуры.

Едва я сделал шаг, хозяин резко подался назад и словно голосовой регистр переключил:

– Ко мне не подходить! Держать дистанцию. У моих людей приказ стрелять не задумываясь. Если кончат вас случайно, никого ругать не стану.

– Да нужны вы мне, – сказал я брезгливо. – Было бы к кому подходить – подошёл бы. Покажите, куда здесь уйти подальше. – Я зажал рот, имитируя рвотный рефлекс.

Хозяин изобразил нечто похожее на хохот, ничуть не обидевшись. Показал на секунду волчий оскал и опять превратился в сущего агнца.

Этот его смех… Чёрт, что за наваждение! Деланое, абсолютно пластмассовое веселье. Человек смеяться не умеет, но раз за разом пытается. Слышал я ведь, впитывал в себя эти звуки… когда? Где?

Холл выполнял функции и парадной гостиной. Помещение было просторное, с высоким куполообразным потолком. На второй этаж вела деревянная лестница. Влево и вправо уходил коридор, а куда-то вглубь вели закрытые двери. Была и печка – голландская, до потолка, в виде шестигранного столба, встроенного в угол, облицованная изразцами. В голландских печах еду не приготовишь, одежду не просушишь, это просто штуковина для обогрева. Вверху от неё ответвлялись воздуховоды, которые потом, на крыше, превращались в трубы…

– Будьте благоразумны, этого достаточно, – сказал хозяин. – А знаете, что? Уж простите великодушно, мы всё-таки завяжем вам руки, чтоб никого не искушать. Ваша знаменитая непредсказуемость достойна серьёзного к себе отношения… Баян! – скомандовал он.

Так вот ты какой, Баян, подумал я, разглядывая типичного с виду кавказца. По словам Шпунтика – чемпион Дагестана за какой-то лохматый год. То ли по борьбе, то ли по боксу. Ну, это мы, придёт время, проверим.

Баян вытащил пушку и наставил на меня для страховки (ох уж эта моя непредсказуемость, как её здесь боятся); двое, повинуясь команде, заломили мне назад руки и скрутили запястья шнуром миллиметров пять в диаметре.

– Бляха-муха, во всём доме нет наручников, – еле слышно прошептал Баян.

Хозяин услышал и прокомментировал, словно извиняясь:

– Недавно эту усадьбу приобрели, ещё переезжаем.

– Франкенштейн подыскал? – небрежно вбросил я.

– Да, он вариантов пять нашёл, хотел, чтоб нам с ним комфортно было. Но этот вариант – просто мечта! Рядом с кладбищем, с НАШИМ кладбищем… У нас тут башенка есть астрономическая, если с неё в хорошую оптику смотреть, можно увидеть могилы.

– Чьи могилы?

– Не все, к сожалению. Могилу вашей жены нельзя, деревья мешают… Я вижу, вы меня до сих пор не узнаёте, – констатировал он, донельзя довольный. – Это великолепно.

– Вы Рефери, – пожал я плечами.

– Да, прилепил ко мне такую погремуху один из финансовых тузов, не помню, когда. Я не возражал. Но! Вы-то меня не узнали! (Он сочно выделил это «вы».) Я всё гадал, узнаете или нет? Оказалось – нет!!! И пока это самая радостная на сегодня новость.

Он болтал просто невыносимо, слова хлестали из него, как из пробитого водопроводного крана. Считанные минуты прошли, а я уже устал от этого павлина. Возможно, он и сам это понимал. Но зачем нужно было рисоваться передо мной? Какой скрытый мотив?

– Есть и другие радостные? – спросил я.

– Конечно! – возликовал Рефери. – Я даже с них и начну. Пойдёмте, покажу.

И мы пошли – по коридору налево, свернули в комнату с пустыми стеллажами, попали в новый коридор, – и дальше, дальше, дальше… Кто ж ты такой, думал я, разглядывая подвижную спину этого ублюдка. Я должен был его узнать – и не смог. Да что ж с моим мозгом? Вроде в последнее время по нему не били, хотя в молодости всякое бывало. Состарился?

– Дом условно разделён на три блока, – попутно объяснял мне хозяин. – Когда-то, во времена лабораторий и других казённых учреждений, весь второй этаж и противоположное крыло были отданы специалистам, для работы. Сейчас это место для гостей, там спальни, много спален, а также мой кабинет, другие домашние помещения. Ну а мы направляемся в левое, хозяйственное крыло. Здесь помещения для прислуги, нынче – для охраны, есть кухня с отдельным входом, столовая, котельная. Есть и совсем неожиданные помещения, например, комната для лыж… Впрочем, путешествие закончилось.

Мы стояли в глухой части дома, в низком и тесном коридоре, перед дверью, обитой железными полосками, изрядно порченными ржой.

– Раньше там мыли кареты и повозки. А сейчас… Давайте посмотрим?

Как будто Рефери требовалось чьё-то согласие. Он вдавил дверь внутрь (она ушла со скрипом), вошёл первым, а его холуи сзади меня тупо втолкнули.

И я застыл на пороге, как электричеством пронзённый. Превратился в столб волей злого колдуна.

Было здесь отчего оторопеть. И злой колдун был – высокий, плотный, в спортивном костюме от «Найка». Он горделиво обвёл пространство рукой: дескать, полюбуйтесь на мои достижения.

Белые крашеные стены, побелённый потолок. Вместо дальней стены – ворота, через которые сюда когда-то въезжали кареты; они наглухо стянуты цепями, фактически это тоже стена. Каменный пол оборудован стоками для вывода грязной воды. Когда-то – для воды. Сейчас, понятное дело, отсюда вымывали не просто воду… К полу привинчены два стальных кресла с высокими спинками. В точно таком и сидела связанная Викторина на той фотке, которую показывал мне Вошь.