Текст книги "Старый пёс"

Это был мой миг, и я его не упустил.

Я воткнул суку в газон, как большую куклу. Что-то в нём треснуло, этот звук порадовал. Оба шила я забрал и сел на него верхом. Он пытался рыпаться, но мне было даже смешно наблюдать за его усилиями.

Подошёл Марик.

– Гандбол – это сила, – сказал он. – Мама была права.

– Как там? – спросил я. – Вы не пострадали?

– Там закончилось. С нами порядок, только твоего Мишу рвёт и на голову жалуется. Прислуга разбежалась, охранники проявляют полную лояльность.

– Что с Юлей?

– Пытается сама себя лечить. Всё время спрашивает про тебя.

– Много убитых?

– У нас? – удивился он.

– Вообще.

– Знаешь, я не считал. Раненых – много. Но убитые тоже есть. Я гляжу, только здесь, у тебя, их… трое? Или все четверо?

– Что Баян?

– Отправился в страну вечной охоты.

– Туда ему и дорога.

– А с этим хорьком что? – Носком берца Марик пнул извивающегося подо мной червяка.

– Ты никому не расскажешь?

– Зуб даю.

– Тогда сделаем с ним вот это…

Я ножом распорол на Лёне рубашку и майку. Взял одно из двух его шил, продемонстрировал ему, потом медленно (ещё, ещё медленнее!), воткнул острие в подложечную область – до упора.

– Обрати внимание, – показал я Марику. – Спица вошла под мечевидный отросток, ниже грудины. Проткнут желудок и поджелудочная, которая постепенно начинает выделять сок. Бешеная боль будет нарастать. Теоретически спасти его могут, но на практике – исключено. Не успеют. Хорёк пока ещё жив с виду, даже вякнуть что-то может, но фактически он мертвец. Мы уйдём, а он останется здесь один, зная, что подохнет. И чем дольше проживёт, тем страшнее будет боль.

– Откуда знаешь?

– Франкенштейн просветил, ещё когда я держал его за человека.

– Меня беспокоит слово «теоретически». – Марик поцокал языком. – Есть такие особи, для которых даже микронный шанс превращается в реальность. Не из этих ли твой приятель?

– Что предлагаешь? Имей в виду, быстро подохнуть я ему не позволю.

– Дай шило, – попросил Марик.

Я слез с неподвижного, пребывающего в шоке тела:

– На.

Он выдрал рубашку и майку из Вошиных джинсов, полностью обнажив бледное, покрытое редкими волосиками брюхо. Пропальпировал область справа, после чего взял у меня шило и вогнал его в нужное место. Тоже до упора.

– В печень, – пояснил он мне.

– Да, я понял. Ты прав, это гарантия. Желудок плюс печень… даже символично. – Я направился к калитке, выискивая по пути мои стволы, брошенные где-то здесь.

Марик в долю секунды оказался у меня на пути, словно телепортировался.

– Папа, ты куда?

– Босс удрал. Я за ним.

– Папа, ты не в себе. Соберись с мыслями, подумай, что вокруг происходит…

– Ты мне сам рассказал – всё в полном ажуре. Собирайтесь и уезжайте отсюда. Созвонимся.

– Папа! – крикнул Марик с отчаянием. – Мы уедем вместе! Пойдём в дом, не упрямься… – Он взял меня за руку и попытался повести к дому. Да что это такое! Я вырвался.

– С Боссом нужно покончить, как ты не понимаешь!!!

– Но не пешком же.

– Ты меня остановишь силой?

– Если надо, остановлю.

Он? Меня?? ОСТАНОВИТ??? Мысленно усмехнувшись, я провёл колющий удар ему в живот. Имитировал, конечно, хотя в руке у меня было шило – третье из тех, что отобрал у Вши. Я остановил бы удар, если б Марик лопухнулся. Я думал, он защитится на вбитых мною рефлексах: отобьёт руку противника и попытается провести заднюю подножку, открывшись в этот момент уже для моей подножки. Думал, в очередной раз поучу курсанта… Там, куда я бил, живота вдруг не оказалось, зато мир стремительно крутанулся, я грохнулся спиной о землю, и взгляд мой растворился в бескрайней голубизне.

Сверху надо мной нависло лицо Марика:

– Ничего, здесь травка, мягко.

– Что это было?

– Ты захотел упасть. Я тебе помог.

Я вскочил в гневе.

– Пропусти! Пока Босс ещё недалеко уехал…

– Папа, очнись! Ты, конечно, идиот…

– Я не идиот, Марик. Я убийца. Как и ты. Как и мама. Семья у нас такая.

– Папа, у тебя приступ!

Он меня лечил!

Мой «конёк» (в борьбе это называется «коронка») – подножки. Очень смешной взгляд у противника, пропускающего этот приём, совсем не такой, как, например, при бросках через бедро, через спину и тому подобное. Во взгляде – удивление. Наверное, он невольно думает, мол, надо же так элементарно попасться, на ровном месте споткнуться. И Марик отлично знает мои предпочтения. А я знаю, что он знает… Я взял его за ворот военизированной куртки (в военторге покупал?); он ответил мне тем же. Постояли так секунду-другую, глядя друг другу в глаза. Потом я резко перекинул руку на другое его плечо, крест-накрест, и пошёл на заднюю подножку, имея в виду, что, когда он отставит ногу, я брошу его с захватом руки. Это букварь, я не сомневался, что Марик прочитает эту нехитрую комбинацию на раз – и начнёт проводить бросок через грудь. Тут-то я и проведу собственный бросок через грудь…

И вновь огромное небо опрокинулось на меня.

– Слишком предсказуемо, папа, – раздался сочувственный голос Марика.

Опять я вскочил. ВСКОЧИЛ!!!

В борьбе мой сын оказался неожиданно хорош, но не бить же его за это? Он будто мысли мои прочитал:

– Ударная техника разрешается или только борцовская?

– Только боремся, – сказал я, ощущая, что не говорю, а хриплю, и что я смертельно устал.

Третью попытку даже описывать не буду. Давно такого позора не испытывал.

Лежал на травке, глядел в голубое безоблачное небо, и вставать не хотелось… И потихоньку, царапая воспалённые извилины, вползало в мозг понимание: а ведь это у меня психоз. Реакция на войну. Давно я не был на войне, и вот она сама пришла в мою жизнь. Мозги – тонкая штука, расстроить их легко, вернуть в исходное положение труднее.

Был психоз. Слава богу, недолгий и бескровный. Был – и отпустил. Вроде бы…

– Где ты так насобачился? – спросил я.

Марик сидел рядом на корточках.

– В Твери, папуля. Семнадцать лет – что, сидеть без тренировок? Вот и нашёл нового учителя. Потом нашёл другого учителя. Так и поднимал квалификацию.

– Похоже, они круче меня.

– Они просто другие. Чтобы быть лучшим, нужно учиться у лучших и разных. Это избитая и известная истина.

– А вчера утром, когда мы с тобой спарринговали…

– Я поддавался. Ну извини, берёг твои старые кости и дряблое самолюбие.

– У меня даже подозрений не возникло. Так поддаваться – признак настоящего мастерства.

– Да ладно тебе. Искандер, кстати, дрался честно, но его ты свалил только потому, что он тебя недооценил. Второй раз это бы не прокатило.

– А зачем тебе быть лучшим в драках? Ты же, как там у вас… айтишник?

– Программист. Дерусь я, папуля, чтобы никогда не повторить историю моего брата Максима, который, хоть и был ещё мал, не смог защитить ни себя, ни мать.

Крыть тут было нечем. Захотелось плакать. Марсель помог мне подняться, и мы побрели в дом.

– Убираться отсюда надо, – вдруг распереживался я. – Сейчас понаедут.

– А я тебе про что?

Пока возвращались, я полюбопытствовал:

– Вы вообще откуда здесь взялись? С неба – в бой. Дядя Вася прислал?

– Ничего хитрого, мы ж готовились. Спровоцировали Рефери на твоё похищение, тебя самого пометили, отследили этот дом, нашли высотку неподалёку, с которой можно стартовать…

– Стоп, стоп, стоп. Как это – меня пометили?

– Искандер – ещё вчера. Когда вёз тебя на мотоцикле. На заднее сиденье был специальным образом установлен «жучок», который прилепился к пройме твоих джинсов. Он и сейчас на тебе.

– Как же его не нашли? Пуговицу, вон, с ходу просекли.

– Ну, во-первых, он излучает не постоянно, а миллисекундными импульсами примерно раз в пять минут, а в главных, я упаковал его в материал, которым покрыт их контейнер. Оторвал кусочек ради дела. Идеальная маскировка, никакой сканер не увидит.

– Как сложно…

– Был вариант и проще. Я рассказал тебе про запасной. А в качестве основного мы следили за перемещением телефона, который тебе отдал Искандер.

Я засмеялся.

– Вот это действительно просто. И как же вы спровоцировали Рефери?

– Разослали по трём адресам сканы обратной стороны фотографии. Лично ему и в обе корпорации.

– А что, он клюнул…

Все наши были в холле. И не наши тоже – это про Викторину. Раненых не трогали, не двигали, чтоб им не навредить. Сами виноваты: если б не вывели из строя единственного на весь дом врача, уже получили бы первую помощь.

Юлия, завёрнутая в простыню, лежала на диване. Бледная, с подступающей желтизной. Увидев меня – засветилась, как лампочка. Тоже волновалась, видать.

Викторина сидела на полу возле печи, пристёгнутая к дверце наручниками. Ага, для неё железки нашлись! Хотя в доме, на беду хозяина, их не было. Наверное, Миша одолжил, всё-таки аттестованный опер.

Так, разбираемся в порядке срочности, а не значимости… Я спросил Брежнева:

– Сколько у нас времени?

– Лично я никуда не сообщал о произошедшей в этом доме, кхм, разборке двух бандитских кланов. – Он молодецки мне подмигнул. – А если кто-то просигналит, с поста номер один тут же перезвонят на мой номер. Пока не звонили.

– Что с транспортом?

– Искандер побежал за машиной. Поедет через главный въезд, где шлагбаум. Оттуда должны позвонить, чтобы пропустили. Вот он ответит на звонок. – Миша показал на вахтенного охранника, когда-то стоявшего при входе. Тот был жив и цел, везунчик.

– Выстрелы они что, не слышали?

– Привыкли. Люди Рефери с позволения хозяина часто баловались во дворе.

Всё, со срочным было покончено. Теперь – главное. Я подсел к Юле, погладил её сквозь простыню… и внезапно обнаружил, что она до сих пор раздета! Даже без белья!

– Кто её сюда принёс? – бросил я в пространство.

– Я, – откликнулся Марик.

– Найти ей одежду нельзя было?

– Где? – едко осведомился он. – И когда? У нас тут, знаешь, мозги были заняты, как пулю не словить.

– У неё могли спросить, где одежда, – показал я на Викторину.

– Спросили. Вместо ответа она набросилась на меня с секционным ножом. Вот с этим. – Марик показал на барную стойку. Там лежал устрашающих размеров хирургический инструмент.

Я взял нож в руку, примерился к нему. Качественная вещь… Потом посмотрел на сидящую на полу Вику. Предстояло неприятное дело, – не дело даже, а мерзость, как случайно раскушенного червяка выплюнуть вместе с яблоком. Но – никуда не денешься…

– Пойду, поговорю с ней. У кого ключи от «браслетов»?

Ключи были у Марика. Я взял их и прошагал к печке. Вика посмотрела на меня ненавидящим взглядом и отвернулась.

– Девочка, это было семнадцать лет назад, но я всё-таки спрошу. Ты зачем донесла бандитам на мою жену?

Я боялся, что она откажется говорить, и тогда придётся принимать непопулярные силовые меры. Нет, она ответила:

– Чтобы Марик остался один, без семьи.

– Ну, тогда ты просчиталась. Теперь у него полноценная семья, зато у тебя её больше нет.

– У меня дочь! – задохнулась она от ярости.

– Нет у тебя больше дочери. У Марины появился отец и дед, а вот мать потеряла на неё свои материнские права.

– Не тебе решать!

– Само собой. Но и не тебе. Марина, узнав всю историю целиком, без твоей цензуры, приняла правильное решение.

Я одновременно и блефовал, и был уверен в каждом произносимом слове. Хотелось сделать этой гадюке побольнее, и у меня получалось. Однако объясняться с ней совершенно не было времени.

Я отстегнул «браслеты» и сказал ей:

– Раздевайся.

Она встала, разминая запястья.

– Это с какой ещё стати?

– Вот с такой.

Я взял её одной рукой за горло, чуть приподнял и пришпилил к печке, второй принялся расстёгивать чистенький голубой халатик. Как она умудрилась не посадить ни одного кровавого пятнышка? Процедурная сестра, блин… Глаза у неё полезли из глазниц, она прохрипела:

– Я сама…

Сама так сама. Чтоб дама вела себя осмотрительно, я вынул из-за ремня прихваченный на всякий случай секционный нож и показал ей – со значением.

– Мне уже приходилось убивать женщин, – сообщил ей на всякий случай, чтоб была в курсе.

– Раздеваться при всех? – уточнила она в панике.

– Повернись спиной, если хочешь. Хотя, кому твои прелести интересны? Рудаков клюнул, ну так его, я думаю, больше коллекция увлекала. Нам нужна одежда, а больше с тебя взять нечего, пустое место.

Халат она скинула быстро, тогда я скомандовал:

– Блузку и джинсы. Трусы с лифчиком можешь оставить.

Про женщин я не наврал, были у меня такие эпизоды. В Чечне. Бандитская вдова, потерявшая мужа в боях с «федералами» (как нас тогда называла свободная от совести пресса), продавала мальчишкам-солдатикам отравленный самогон. Добавляла в бутыли сок черемицы. Поймать её было трудно, покупатели загибались без шансов, а она каждый раз меняла блокпосты. Но когда целое отделение умерло в мучениях, я всё-таки её выследил и заставил выпить то пойло, которым она травила ребят. Силой влил в глотку… Это первый случай. Её имя и фамилию я до сих пор помню. Со вторым случаем проще: поймали снайпершу, бывшую биатлонистку из Литвы. Литовок, по негласному уговору, в плен не брали. Бросили жребий, выпало мне. Я исполнил приговор. Всё. Имя-фамилию её не спрашивал, плевать было.

– Ну вот и отлично, – сказал я Вике, перекинув её шмотки через руку. – Возьми на память. – И отдал ей секционный нож.

Пошёл, внимательно глядя на Марика. Тот всё это время неотрывно наблюдал за нами. И когда он внезапно дёрнулся, когда тревожно рванулся вперёд, я крутанулся и с разворота вмазал гадине – так, чтоб искры из глаз.

«Очки» на смазливой морде гарантированы, будут на загляденье.

Она грохнулась спиной о печь и выронила нож, которым собиралась ткнуть меня, уж не знаю, в какое место. Сознание не потеряла, я ж бил не для того, чтобы укокошить.

– В следующий раз, если тебя увижу, убью, – сказал я ей ровным голосом.

После чего ушёл уже окончательно. Пристёгивать её не стал: выгоднее, чтоб она тоже смылась отсюда. Правда, смываться в неглиже… А, ну так возьмёт Юлину одежду. Дашь на дашь, как сказал бы Арбуз.

Пока длилась вся эта мелодраматическая сцена с объяснениями и раздеваниями, Искандера пропустили через шлагбаум (штатный охранник подтвердил по телефону, дескать, хозяин ждёт гостя). Потом Юля с трудом одевалась, а я закрывал диван простынёй, как ширмой, и едва удерживался от того, чтобы ей помочь. Потом я вспомнил…

– Марик! В комнате для убийств была видеокамера! Ты вытащил карту памяти – или что там в ней было?

– Камера винтажная, в ней была кассета. Вытащил, конечно.

– Ещё у него где-то должен быть «алтарь» с красным знаменем, с фотками и пробирками с кровью. Не нашли?

– Нет, не видели. Но искать уже некогда.

Было видно, что к воротам подъехал микроавтобус с затенёнными стёклами; вероятно, за рулём был Искандер. Послушный охранник нажал на кнопку, впуская машину.

Внезапное возбуждение меня не отпускало:

– Ещё где-то должен быть архив с видеозаписями! Марик, это очень важно, там всего его жертвы. Видел какие-нибудь компьютеры?

– Ноутбук из кабинета я забрал, – вставил Миша, похлопав по рюкзачку в руке.

– Видел систему управления домом, – сказал Марик. – Здесь почти всё автоматизировано. Система обнулена, думаю, без шансов восстановить. Видел шкафы – отдельно для дисков, отдельно для кассет. Тоже пустые.

– Не успел перевезти, значит, – огорчился я. – Если наручников в доме нет… Медленно обживается, гад. Осторожный. «Алтарь», конечно, тоже остался в другом логове…

Погрузились в микроавтобус. Юлю я нёс на руках. Ей было нехорошо, знобило, не хватало воздуха, руки и ноги были холодными. «В какую больницу? – шепнул я ей. – Есть у тебя где-нибудь завязки?» «Домой, Серёжа…» «К тебе пока нельзя». «Марик сказал, у него большая квартира. Туда». «Что делать с кровопотерей?». «Можно ничего не делать, лежать пару недель и фрукты кушать. Само восстановится. Но я позвоню, плазму дадут, сколько попрошу. Капельницу ты поставишь. Справимся». «Звони сейчас, сразу и заедем».

– Я на Чугунных Воротах бросил УАЗ, – сказал я громко. – Улица такая – Чугунные Ворота. Сделаем пересадку.

– Нет проблем, – отозвался Искандер с водительского места.

– А ведь здесь рядом прямо сейчас хоронят Франкенштейна, – вспомнил Миша. – Ну да, на Кузьминском! Сергей, будете заезжать? О Юлии Адамовне, я уверен, ваш сын позаботится не хуже вас.

– Без меня закопают, – сказал я. – Радика Франковского я не хочу видеть ни живым, ни трупом, ни на фото в некрологе.

Миша Брежнев провожал нас: открывал ворота. Потом закроет, когда уедем. Он оставался встречать своих коллег – и заодно прикрывать нас, если понадобится. Он спросил, не обращаясь ни к кому конкретно:

– Ладно, как договариваемся?

Ответил Марсель:

– Для начала обзаведись телефоном, о котором никто, даже домашняя кошка, не знает. С него свяжешься с Сергеем Михайловичем – там и договоритесь.

– Как я узнаю номер?

– Код будет девятьсот пятьдесят восемь, его запомни сейчас. Остальные цифры зашифрую. У тебя в смартфоне есть инженерный калькулятор? Да должен быть, как не быть! Пришлю на твой обычный телефон SMS с цифрами. Это будет папин номер, записанный в восьмеричном коде. Введёшь его в калькулятор и переключишься в десятичный код – получишь нормальный номер, десятичный. А федеральный код я тебе назвал.

– Справлюсь. Что, вообще, дальше-то? – спросил он теперь больше у меня.

Но ответил опять Марсель:

– Доиграем в игру «камень-ножницы-бумага».

– Чего-чего? – произнёс ошалелый опер, который очень многого в этой жизни не знал.

Миссия выполнена. Передислокация

Вводная 5. Август 2017

Когда-то, давным-давно, в этом длинном кирпичном здании располагалась ткацкая фабрика, и оно великолепно подходит для задуманного дела. Торец – это глухая стена, без окон, без выступов, лезть по нему не сложнее, чем по тренировочному скалодрому. Постройка старая, цемент между кирпичами разрушился и осыпался, что сильно облегчает подъем. Во-вторых, строители ещё только приступают к ремонту, намереваясь превратить убогий корпус в престижное жильё с лофтами, так что пока – никакой охраны, и вообще – никого. Наконец, главное. Другим своим торцом – тем, что в противоположном крыле, – этот корпус выходит как раз на здание, где живёт Франковский.

Так что путь ясен, и ночь в этом деле – верная помощница героя.

Герой в «чеченке», то есть в раскатанной вязаной шапочке. Ну, или в балаклаве, если кому-то первый вариант кажется оскорбительным. Никаких альпинистских приспособлений, достаточно силы пальцев, силы рук и растяжки ног. И ещё в помощь обувь – жесткая, с кантом и резиновой подошвой. Надёжно цепляясь за щели в цементе, подтягиваясь и закрепляя ноги в разрывах между кирпичами (и никуда, абсолютно никуда не торопясь), герой поднимается по стене до самого верха. Переваливается через низенькое чугунное ограждение, и вот он на крыше.

Эта не та крыша, ему нужна другая. Аккуратно ступая, чтобы не громыхать покрытым ржавчиной железом, а также чтобы не свалиться по скату, он доходит (никуда не торопясь!) до противоположного конца длинного-предлинного корпуса. Встаёт на краю. На расстоянии нескольких метров – торец следующего корпуса, обжитого богатыми владельцами лофтов. Того, где была в прошлом кондитерская фабрика. Где на последнем этаже в своей ангароподобной квартире живёт Радик Франкенштейн.

Между двумя торцевыми стенами предусмотрен проезд, но сравнительно узкий, технический. Для прохождения транспорта, едущего в одну сторону. Его предстоит преодолеть.

Герой вынимает из рюкзака бухту верёвки с привязанным на конце штурмовым крюком-«кошкой». «Кошка» с четырьмя заострёнными лапами. Отличный абордажный инструмент. Отмотав сантиметров тридцать от крюка, он принимается раскручивать верёвку и отпускает конец, целясь в ограждение. Попадает с первого раза. Дергает: крюк держит надёжно. Натягивает верёвку, привязывает её уже на этой стороне и, сосредоточившись, переползает на соседнюю крышу.

Отличная у него подготовка, не зря столько лет горным туризмом увлекается.

Верёвку оставляет как есть, возвращаться, скорее всего, придётся эти же путём.

Крыша здесь не плоская, а такая же четырёхскатная, иначе её обязательно приспособили бы для отдыха жильцов или ещё для чего. В общем, необжитая. Покрыта оцинкованным железом. Видны будки лифтов с моторными отсеками – над каждым из трёх подъездов. Торчат вентиляционные шахты…

А вот и будочка с маленькой дверцей – ход на «чёрную» лестницу. Дверца закрыта на простой механический замок. Шпилькой не откроешь, но зачем шпилька, если есть отмычки? Внутри теплее, легче ждать, когда наступит утро.

И герой терпеливо ждёт…

Голос в ухе выводит его из состояния транса. Так, помедитировал пару часов, чтоб время зря не терять.

Друг, следивший за подъездом, сообщает в наушник:

– Первый ушёл.

Первый – это Франкенштейн. Поехал на работу. Значит, в квартире остаётся только Вика. Ну что, снова ждать и медитировать.

Летят часы…

– Вторая вышла, – сообщает друг, на секунду потеряв свою горскую бесстрастность.

Как и рассчитывали!

До сих пор была подготовка, теперь началась активная фаза. Вчера, в четверг, нанятая воровка украла из Викиной сумки сигареты, чтобы женщине утром нечего было курить. Вот она и отправилась за куревом, едва глаза продрала. Теперь остаётся выяснить, включила она сигнализацию или поленилась. Вероятнее второе, на это и был расчёт. Герой хорошо изучил Вику, а с сигнализацией такие случаи уже были, и не раз, когда папаша её не видел.

Как изучил? Не только по воспоминаниям детства и молодости, отнюдь нет. В течение последнего месяца два друга вели наблюдение за этой квартирой и её обитателями, а также прослушивали здесь всё вдоль и поперёк.

Результат сейчас будет. Или не будет, если эта дура всё-таки включила сигнализацию. Тогда операция мгновенно сворачивается, герой уходит и ждёт новый шанс.

Дверей в «чёрном» ходе две, как и в главном. Обе толстые, стальные. Вторая – с механическим банковским замком, даже Шпунтик сказал, что вскрыть очень сложно, лучше скопировать ключи. Что и было сделано. Ключи – вот они. Та же воровка, вытащившая сигареты, поработала и в массажном салоне, в раздевалке, сняв с Викиных ключей слепки.

Первая дверь – с кодовым замком. Тоже решаемо. Именно с месяц назад герой и взломал смартфон Вики, что позволило прослушивать и звонки, и всё, что происходило рядом с женщиной. Само собой, был получен также полный доступ к памяти устройства, в которой обнаружились коды от сигнализации и от обоих кодовых замков. Вика не придумала ничего лучше, кроме как записать их в электронные «Заметки», чтобы не забыть.

Викторина оказалась тем слабым звеном, из-за которого рвётся наикрепчайшая цепь.

Герой набрал код. Внешняя дверь открылась. От друга никаких тревожных сигналов. Открыл ключом вторую дверь… Всё тихо! Предсказуемая жиличка выскочила за сигаретами, бросив квартиру на растерзание потенциальным ворам.

К сожалению, гость не был вором, это для Франкенштейна слишком просто.

Почему не через главный вход? Теоретически мог бы. Но на практике – чтобы избежать свидетелей и случайных встреч, проникнуть как призрак, никем не замеченным, и выбраться, как сквознячок в приоткрытую щель, годится только «чёрный» ход.

Герой закрыл обе двери и сказал в микрофончик:

– Я внутри.

– Ждём первого, – отозвалась связь.

Быстро сориентировавшись (план лофта, впрочем, они знали досконально), незваный гость вбежал на второй ярус – туда, где Радик изволил почивать. Этот неприбранный закуток был последним местом, куда заглянула бы Викторина. Ну а если бы заглянула на свою голову, тогда – план «Б», ничего хорошего ей не суливший.

Сегодня пятница. День для акции выбран неслучайно, из прослушки стало известно, что Вика купила «путёвку выходного дня» в один из пансионатов Подмосковья, и днём должна уехать. Франковский, стало быть, останется в квартире один.

Опять ждать…

Она вернулась минут через пять. Ничего не заметила, не почувствовала чужое присутствие. В женщине больше зверя, чем в мужчине, но не в этом экземпляре. Она преспокойно принимала ванну, пила кофе, прихорашивалась перед зеркалом и курила, курила, курила – прямо в лофте. Потом она собирала дорожную сумку и в конце концов отбыла, на сей раз не поленившись поставить квартиру на сигнализацию.

– Вторая ушла.

Ждать…

Он посетил местный туалет. Такой же неопрятный, как и вся квартира. Сразу видно – нет здесь хозяйки, поддерживающей чистоту и благочиние.

Чуть выше второго яруса, под потолком тянулся воздуховод – стальной короб с отверстиями, заделанными решётками. Меняем диспозицию, подумал герой, возвращаясь в спальню Франкенштейна. Забираться на этот короб удобнее было отсюда. Воздуховод тянулся вдоль стены до самой входной двери – и проходил точно над ней, исчезая в противоположной стене. Тому, кто войдёт в квартиру, в голову не придёт обернуться и посмотреть наверх.

Он залез на металлопластовую поверхность, переполз практически в другой конец зала и залёг в засаде – точно над дверями.

Ждать, ждать, ждать…

Стемнело. Почти сутки прочь. Он не ел специально, только пил воду из фляги. Голодание – вещь полезная, обостряет рефлексы до предела.

– Вижу двоих. Вышли из тачки. По виду – братки. Вошли в подъезд.

– Принял к сведению.

– Поднялись на твой этаж и там застряли. Не к нашему ли клиенту?

– Селектор молчит.

– Если будет стрёмно, я вмешаюсь.

– Конечно.

Ещё полчаса вон.

– Прибыл первый, – сообщил друг.

– О’кей, работаю.

Франкенштейн вошёл в квартиру не один, а в сопровождении двух лбов. Очевидно, тех, которые ждали его на лестнице. Ни секунды лишней не теряет герой, потому что обувь здесь явно никто переодевать не собирается. Он прыгает, как леопард с дерева. Валит обоих и падает сам. Один надёжно отрубился, но второй вскакивает и первое, что делает… срывает «чеченку» с гостя!

Единственное место во всей записи, где его лицо попало в кадр.

– Марсель! – изумляется Франкенштейн.

Марик нокаутирует второго и натягивает шапочку обратно. Потом он придушивает каждого из бандитов, чтоб отдохнули минут пятнадцать-двадцать, и спрашивает:

– Они от кого?

– От Рефери, – отвечает Франкенштейн. – Думают, я украл ключ.

Его трясёт от страха.

– А ты крал?

– Нет, конечно…

У Марика, как и у меня, хорошо развито чувство на враньё. Он пришёл сюда просто убить этого говнюка, убить и смыться, но после услышанного и увиденного вдруг заинтересовался происходящим. Два откровенных бандюка являются к патологоанатому, требуют какой-то ключ… очень интересно!

Обыскав спящие тела, он находит два комплекта шрицев. Спрашивает у присутствующего врача: что это? Наверное, с такими интонациями спрашивает и такими словами, что тот не успевает придумать правдоподобную версию и отвечает, как есть: тиопентал натрий с кофеином. Эта схема Марику знакома, дальше объяснять не надо. Так, так, думает он. Радика пришли не спрашивать, а допрашивать, причём под «сывороткой правды». Значит, есть о чём?

Попробуем сначала без химии, решает он. И первое, о чём ставит хозяина квартиры в известность, это о том, что жить тому осталось ровно столько, сколько тот будет отвечать на вопросы. А знаешь, почему, спокойно и равнодушно говорит Марик. Потому что ты под угрозой расправы трахал мою мать, а потом отдал нашу семью психопату на растерзание. Убивать я тебя буду два раза, первый – за Максима, второй – за маму. Франкенштейн, конечно, не в курсе, что услышал чистую правду, надеется, что это всего лишь угроза, пусть и более чем реальная, поэтому на вопросы отвечать готов – со всем рвением.

Так Марик узнаёт про «чемоданы». Про криминальную фельдъегерскую службу, во главе которой стоит некто Рефери. Про личного инженера-программиста, кормящегося у Рефери с руки, который программировал систему защиты «чемоданов» и, опасаясь, что его после столь щекотливой работы уберут, сделал два экземпляра цифрового ключа. Запасной проглотил. Инженер (которого звали Винтик, о чём Франкенштейн умолчал) не ошибся: Рефери действительно приказал его убрать, чтоб никто во всём свете не восстановил бы формулу, открывающую доступ к контейнеру. Вернее, подарил будущую жертву Франкенштейну, который, как мы теперь знаем, был верной тенью Пьеро, иногда меняясь с ним местами. Сам Рефери мучить инженера не захотел, всё-таки тот верой и правдой служил ему два десятилетия. Даже смотреть не стал, уехал. И что за бес толкнул тогда Радика? Понял он: что-то Винтик скрывает, что-то очень важное. Принялся неумело пытать, отрезал ухо, ещё где-то порезал, пока не догадался показать мужику набор иголок от капельниц.

И тот сразу разговорился. Знал, на что пойдут эти с виду обычные иглы.

Рассказал про второй ключ у себя в желудке. Про график перевозок и маршруты движения на ближайшее время. Маршруты он лично вводил в память контейнеров…

В общем, Франкенштейн прирезал его просто, без мучений. Сразу делать вскрытие, чтобы вынуть ключ, на бандитской базе не рискнул, приказал выкинуть труп где-нибудь возле пруда. И поспешил на работу – ждать своего зажмурившегося клиента.

Зачем ему цифровой ключ – и сам не знал, не успел придумать. Жадность коллекционера, что ли, сработала? Разные схемы возникали, но во всех приходилось кидать Рефери, а этого Франкенштейн панически боялся…

В общем, чтобы проверить услышанное, Марик делает ему инъекцию. Особенно его интересует график и маршруты перевозок. Надо было обязательно получить подтверждение, чтобы не лохонуться при нападении. Тиопентал натрий с кофеином действует очень недолго, да и спрашивать надо уметь, так что кое-какая проверка удаётся, но не в полном объёме. Вдобавок допрашиваемому становится плохо. Марику на это, ясное дело, плевать, но порций-то, отобранных у бандитов, две! Жалко, добро пропадает… Недолго выждав, попутно ещё раз придушив «братков», начавших было приходить в себя, он решает сообщить кому-нибудь о смерти Франкенштейна, чтоб не оставлять бесхозный труп в квартире на все выходные. Почему-то его выбор падает на Рудакова. Наверное, потому, что он помнил этого следака ещё с мальчишества, как моего самого близкого товарища и подчинённого. Так и родилось это сумасшедшее SMS вместе с ответным звонком.

Затем Марик вкалывает вторую порцию психохимии. Узнаёт ещё меньше, а главное, не успевает спросить, зачем Франкенштейн сдал Боссу маму? Вернее, успевает, но допрашиваемый мычит что-то неудобоваримое. И Марику дико обидно: надо бы первым делом задавать этот вопрос, а уж потом выяснять про их бандитские тайны!

Но что ушло, то не вернёшь.

Говнюк отключается, сваленный наркотическим сном. Марик, недолго поискав по стеллажам, находит меч для сеппуку. Не потому, что склонен к пижонству, а просто артефакт хорошо сохранился и, что важнее всего, острый…

…Дальше можно не смотреть. Марик, копаясь в вонючих внутренностях и шепча как помешанный: «За Максика… За Максика…», находит предмет, похожий на флэшку. Потом он берёт трезубец, лежавший на столе в импровизированном кабинете (наверное, Франковский с ним работал), возвращается к телу и вбивает древнее оружие врагу в горло – со словами «За маму!!!»