Текст книги "Драгоценный дар"

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Я никогда не задаю им жару. Я просто говорю правду, и им становится жарко, как в аду.

Президент Гарри Трумэн

Глава 15

Хотя в салоне первого класса реактивного лайнера ничто не угрожало спящей Пич, Ари продолжал бодрствовать, чтобы охранять ее. Несмотря на тени под глазами и суровую морщинку, казалось, навсегда прорезавшую ее лоб, он никогда не видел более прекрасной женщины и никогда так не желал ни одну из них.

В тот день когда налетел торнадо и он понял, что она сейчас может погибнуть, он отдал ей себя целиком, и тело и душу, и не просто на несколько дней, но на всю оставшуюся жизнь. Он жизнь бы отдал, лишь бы только положить конец этим бесконечным бедствиям, преследующим ее. Но он мог только быть рядом.

Его чутье подсказывало ему, что они, возможно, собираются растревожить осиное гнездо в столице. Люди, уничтожившие Блэкджека, играли жестко. Сможет ли он уберечь Пич от беды, когда эти люди узнают о существовании книги?

За себя Ари не боялся. Дьявол, бывали времена, когда он смеялся в лицо смерти и страстно желал ее. Но Пич!.. Он разрывался между желанием помочь ей найти эту книгу-иголку в вашингтонском стоге сена и ужасом перед тем, что может с ней случиться, если им это удастся.

Пич проснулась, когда самолет начал снижаться. Она повернулась к нему с удивленной улыбкой.

– Мне нравится просыпаться рядом с тобой, – произнесла она сонно, зевнула и потянулась.

– Мне это тоже нравится, особенно как ты потягиваешься.

– Что в этом такого особенного?

– Тебе не понять.

– Попробуй объяснить.

– Это мужской секрет, леди босс. Когда ты поднимаешь руки за голову и выгибаешь спину, я вижу сквозь блузку очертания сосков.

– Ты прав, это мужской секрет, – ответила Пич с лукавой улыбкой, а потом снова потянулась, и на этот раз подольше.

Жар, заливший его чресла, напомнил Ари о приятных сторонах этой поездки. Завтра они займутся делами. Но сегодняшняя ночь принадлежит им.

Мысль о перспективе провести ночь с Ари заставляла сердце Пич бешено прыгать в груди, пока они ехали в такси из аэропорта Даллас в отель «Кентербери». Ари сказал, что займется с ней любовью, когда все – обстановка, атмосфера – будет идеальным. Окажется ли номер пятизвездочного отеля достаточно идеальным? И что ей делать, если нет?

Пич хихикнула, представив себе, как попытается изнасиловать мускулистого мужчину вдвое больше ее самой. Не ужаснется ли он, узнав, как сильно она мечтает об этом? Не сочтет ли ее помешанной на сексе, если узнает, что при одном взгляде на него у нее внизу живота начинаются спазмы, а нежная плоть между бедрами становится влажной?

– Ты когда-нибудь останавливалась в «Кентербери»? – ворвался в ее мысли голос Ари.

– Обычно я останавливаюсь во «Временах года», – ответила она.

– «Кентербери» не столь популярен, но, по-моему, куда привлекательнее. Он расположен на тихой, тенистой улице, а номера обставлены антикварной мебелью.

– Звучит очень мило. – С ее точки зрения, прекрасно подошла бы и комната в мотеле для дальнобойщиков, лишь бы в ней имелась кровать. Никогда она так не желала мужчину, как желала Ари, и это желание уже превращалось для нее в пытку.

А ведь Синди, наверное, испытывает то же самое, вдруг подумала Пич. А что, если после их первой ночи Ари в ней разочаруется и обратит внимание на мисс Даунинг? Ну что ж, чему быть, того не миновать. Но по крайней мере этой ночью она возьмет у него все сполна.

«Кентербери» полностью совпал с описанием Ари. Улица оказалась тихой и тенистой, администратор у стойки регистрации вежливо и быстро оформил им номер. Через несколько минут они уже были одни в прелестной, уставленной цветами маленькой гостиной.

– Твоя идея? – спросила она, оглядывая вазы с желтыми розами и шампанское в наполненном льдом серебряном ведерке. – Или это все от щедрот управляющего гостиницы?

– Я перестарался?

Склонив голову набок, Пич сделала вид, будто обдумывает его вопрос.

– Если только в дверь не постучит скрипач, чтобы спеть нам серенаду, то нет.

– Черт возьми, как это я не подумал об этом?

Пич хихикнула.

– Потому что ты не такой изобретательный, как я.

– Буду над собой работать. Хочешь посмотреть остальные комнаты?

– Пока что нет. – Минуту назад Пич умирала от желания оказаться наедине с ним в спальне, а теперь вдруг ужасно перепугалась. Она совершенно не знала, что делать дальше. Она никогда не оказывалась в номере отеля наедине с мужчиной, не считая Герберта.

– Ты нервничаешь? – спросил Ари.

– Даже ноги подгибаются, сейчас упаду.

– В общем, идея именно в этом, – усмехнулся Ари.

Вспыхнув, Пич подошла к окну и притворилась, что рассматривает улицу внизу, тем временем перебирая в уме свои достоинства – или их отсутствие. Ари разочарует ее тело, разве только ему каким-то чудом нравятся растяжки на коже. И сексуального опыта у нее маловато. Господи, да она почти ничего не умеет! Катастрофа! Может, стоит сбежать прямо сейчас, пока она еще не опозорилась?

– Как насчет бокала шампанского? – спросил он. – Он поможет тебе расслабиться, а то ты напряжена как струна.

Она повернулась к нему лицом.

– Может потребоваться вся бутылка. Боюсь, я сделаю что-то не так.

Ари подал ей полный до краев бокал, затем сел на хрупкую на вид старинную кушетку и жестом пригласил ее сесть рядом.

– Тебе не надо ничего делать. Никаких правил не существует, Пич. Я счастлив просто быть здесь с тобой и немного поговорить. Мне так много хочется узнать о тебе.

– Например?

– Для начала, откуда у тебя такое имя?

– Папа в первый раз взглянул на меня после моего рождения и сказал, что я напоминаю ему спелый персик[4]4
  Peach (англ.) – персик.


[Закрыть]. Мне повезло, ведь он собирался назвать меня в честь тети Гермионы, а прижилось имя Пич.

Ари рассмеялся низким мужественным смехом, так непохожим на резкий, неприятный смех Герберта.

– Да, лучше уж Пич.

Пич сделала глоток вина, потом взглянула на него. Они сидели так близко, что их бедра соприкасались.

Она чувствовала его мышцы. Он обнял ее за плечи. Господи, как это приятно!

– О чем ты думаешь? – спросил он хриплым голосом, от которого по спине пробежали мурашки.

– Мне стало интересно, как выглядит спальня, – ответила она со своей обычной прямотой.

– Пошли проверим?

Ее ответное «да» прозвучало едва слышно.

Ари встал.

Пич сбросила туфли на высоких каблуках и пошла вслед за ним, чувствуя, как покраснели ее щеки при виде широкой старинной кровати с пушистым покрывалом, на котором словно было написано «Залезай!».

– Ты должна согласиться, что это гораздо лучше спальни для гостей у тебя дома, когда этажом ниже спит твоя мать, – сказал Ари, заключая ее в свои объятия и целуя в шею.

– Да, конечно, но гостевая спальня тоже подошла бы. Я не кричу, если тебя именно это тревожило.

– Ты хочешь сказать, что раньше не кричала, – ответил он, прижимая ее к себе так крепко, что она смогла ощутить всю длину его восставшей плоти у своего живота. И что это была за длина!

– Разве нам не надо обсудить, что мы будем делать завтра? – спросила Пич.

– До завтра еще много времени.

Ари улыбнулся ей, и эта улыбка сказала все. У него был вид нетерпеливого мальчишки под вечер Рождества перед горой свертков с подарками. Только сверток перед Ари был один. Она сама. Пич молила Бога, чтобы он не слишком придирался к своему подарку.

– Может, тогда обсудим, чем мы будем заниматься сегодня вечером?

Он наклонил голову и пощекотал языком ее нижнюю губу.

– Если ты о ресторане, то мы можем заказать ужин в номер. Я надеялся получить тебя на десерт.

– Все обещания да обещания, – пробормотала она, но он заставил ее замолчать поцелуем.

Ари страстно впился в ее рот, крепко прижал к себе, пробовал ее на вкус, вдыхал ее аромат и желал так сильно, что ему потребовалась вся его сила воли, чтобы удержаться, не сорвать с нее одежду, уложить на ковер и взять тут же и немедленно.

Охватившее его желание было сильным и примитивным – «я Тарзан, а ты Джейн». Его плоть стала такой твердой, какой не бывала и в юности, когда он часами тискался на заднем сиденье автомобиля с девчонками, чьи лица и имена давно уже стерлись из его памяти.

В те дни Ари позволял тестостерону управлять своими поступками. Но даже тогда никогда не говорил женщине лживых слов и не давал пустых обещаний, которые не мог выполнить. Теперь же ему хотелось пообещать Пич весь мир.

Он оторвался от нее ровно настолько, чтобы перевести дыхание и обуздать свой слишком горячий пыл, взял за руку и увлек за собой на кровать.

– Надеюсь, когда-нибудь, когда ты будешь оглядываться на свою жизнь, ты сочтешь все, что делала с другими мужчинами, всего лишь вступлением.

– Не так уж много мне придется вспоминать. Их было всего двое.

Двое? Значит, кроме Герберта, был кто-то еще? Ари внезапно обнаружил, что ужасно ревнует.

– Всего двое? Как же это тебя миновала сексуальная революция? – Слова сорвались с его языка прежде, чем он успел его прикусить. Ну почему он все портит?

– Я была старшей дочерью. Не хотела ставить в неловкое положение отца, если мое имя появится на первой странице газет.

Ари поцеловал ее в лоб, в кончик носа, потом ущипнул губами за мочку уха.

– Знаю о Герберте. А кто был второй?

– Ланс Латроп, мой одноклассник.

Ари расстегивал пуговицы на спине ее блузки, одновременно целуя ее в бьющуюся жилку на шее.

– Латроп – это настоящее его имя?

– Да. И очень известное. У его родителей крупное состояние. Я была по уши влюблена в него три недели.

– Не слишком долго. Что случилось?

Она вздохнула:

– Ланс случился. Я умирала от желания побольше узнать о сексе. И он меня уважил. Это было ужасно.

Ари закончил расстегивать блузку, стянул ее с плеч и бросил на пол.

– Я рад.

– Не слишком милосердно с твоей стороны.

Он спустил с ее плеч бретельки бюстгальтера.

– Я тебя честно предупреждаю, во мне не остается ни капельки милосердия, когда речь заходит о тебе и других мужчинах.

– Эй, никак ты ревнуешь?

– Точно, черт побери, ревную к любому мужчине, который когда-либо смотрел на тебя. – Он расстегнул застежки ее бюстгальтера, и тот упал. Ее груди полностью соответствовали тому, что рисовалось в его воображении всякий раз, когда он глядел на нее. Он нагнул голову и попробовал их на вкус, пока его пальцы расстегивали пуговку, удерживающую ее юбку на талии. Потом встал и притянул ее к себе, позволяя юбке соскользнуть на пол. Нижняя шелковая юбка со свистящим шелестом последовала за ней.

– Господи, какая ты красивая! – хрипло произнес Ари.

– Боюсь, что разочарую тебя.

– Это тебе никак не удастся.

– Я не слишком хороша в постели.

– Кто тебе это сказал?

– Герберт.

Герберт – чертов кретин, мрачно подумал Ари. Если бы этот добрый доктор уже не отправился на тот свет, он бы с большой радостью показал ему дорогу. После всех его высказываний неудивительно, что Пич считает себя чуть ли не фригидной.

– Герберт так боялся микробов, что не…

– Что – что? – проворчал Ари.

– Не признавал французских поцелуев и не любил меня ниже талии.

Ари усмехнулся тому, как она деликатно выразилась. Пусть у Пич двое детей, но опыта у нее, как у школьницы. Его обрадовала мысль о том, что ему первому предстоит открыть ей восторги секса, свободного от предрассудков.

– Я люблю микробов – если они твои, – сказал Ари и, чтобы доказать это, стянул с нее трусики, и они полетели к остальным предметам туалета.

Пояс для чулок, охватывающий ее бедра, и черные чулки, прикрепленные к нему, делали ее невероятно эротичной. Они притягивали взор к кустику рыжевато-каштановых волос у основания бедер.

– Ты – персик. – Ари застонал от желания, потом упал на колени и зарылся лицом в эти курчавые волосы, наслаждаясь ее мускусным женским ароматом.

Пич ахнула от изумления. Она задрожала, а он целовал ее, потом пальцами и языком раздвинул похожие на лепестки складки кожи.

– Тебе нравится?

– «Нравится» – не то слово!

Он снова принялся ее ласкать, на этот раз сильнее.

– Ты хоть представляешь, насколько сексуальна?

– Я не так самонадеянна.

– Ты просто мечта.

Она и правда не имеет понятия о своем невероятном обаянии, думал Ари, пробуя на вкус ее женское естество.

Пич вскрикнула от этой интимной ласки. Он проник глубже, слизывая ее нектар, и она снова закричала. На этот раз громче. Он улыбнулся, затем вернулся к поставленной перед собой задаче. Крик Пич был не слишком громким, но что-то подсказывало ему, что она способная ученица. Она войдет во вкус задолго до наступления темноты.

Пич проснулась рядом с Ари, ощущая себя восхитительно томной. Она бы с радостью провела с ним в постели весь день. Но что поделаешь – долг зовет. Поэтому она все-таки заставила себя встать, разбудить Ари и не поддаться на его ласки.

Она приняла душ и оделась, затем позвонила и заказала завтрак, пока Ари приводил себя в порядок. Они обсудили планы на день и решили, что Пич лучше встретиться с конгрессменами, а Ари сосредоточит усилия на бывших сотрудниках Блэкджека.

Несколько часов спустя Пич брела к кабинету очередного сенатора в полной уверенности, что встреча с ним окажется столь же бесполезной, как и все предыдущие, и с грустью думала, что лучше бы она провела этот день в постели.

Она позвонила членам комитета по вопросам права, которые раньше были ближайшими коллегами отца. Сначала они любезно встречали ее, но стоило Пич заикнуться о книге Блэкджека, как они тут же вспоминали про неотложные дела.

Все напрасно, безнадежно думала Пич, подходя к кабинету сенатора Перкинс. Она была уверена, что та тоже выставит ее за дверь. Однако, к ее удивлению, Алин Перкинс поздоровалась с искренней теплотой и пригласила ее присаживаться.

– Я была так огорчена, узнав о смерти вашего отца, – сказала сенатор после того, как с приветствиями было покончено. – Блэкджек был моим наставником, когда меня избрали сенатором. Показал мне все закоулки власти. Мне все время кажется, что я сейчас встречу его в коридоре и он мне велит идти в сенат, чтобы не пропустить важное голосование.

– Я чувствую то же самое, – ответила Пич, и голос ее дрогнул. – Я сегодня утром проходила мимо папиного кабинета и едва удержалась, чтобы не зайти туда, словно он все еще там.

– Для вас это должно быть особенно больно. Откровенно говоря, я удивлена вашему появлению в Вашингтоне. Насколько я понимаю, это не просто светский визит.

Что заставило вас приехать?

– Мой отец, сенатор.

– Вы, надеюсь, говорите не в буквальном смысле?

– Перед смертью он меня кое о чем попросил.

– Я не знала, что вы оставались с ним до конца. Наверное, для него было большим утешением, что вы рядом. Ваш отец часто говорил о вас.

Наконец-то, обрадованно подумала Пич, она встретила сочувствующего собеседника.

– Сенатор Перкинс, я пришла просить вас о помощи.

Сенатор взглянула на часы, затем перевела взгляд на Пич.

– У меня на сегодняшний день больше не назначено никаких встреч. Может, мы поужинаем вместе?

– Мне неловко вам навязываться…

Сенатор взяла свою сумочку и встала.

– Вы не навязываетесь. Я в долгу перед вашим отцом. Лучшего способа отплатить ему нельзя придумать. Кроме того, нам надо поговорить.

И они поговорили, а заодно познакомились друг с другом поближе.

Неудивительно, что она одержала убедительную победу на выборах, думала Пич, садясь в сенаторский автомобиль. Алин Перкинс производила впечатление очень честного и порядочного человека.

Она предложила поехать в тихий ресторан, где им вряд ли помешают. Пич и сама не любила модные рестораны, где собирается весь бомонд, потому с радостью согласилась. Затем откинулась на спинку сиденья и расслабилась, пока они сорок пять минут добирались до Мэриленда.

– Надеюсь, вам нравится кайенская еда, – сказала Алин, ставя машину напротив ресторана «Луизиана экспресс».

Пич кивнула:

– У нас дома много ресторанов с кайенской кухней.

– Возможно, у этого заведения не слишком шикарный вид, – сказала Алин, – но здесь подают самую лучшую джамбалайю за пределами Нового Орлеана, и цены умеренные.

Пич огляделась и поняла, что сенатор сделала мудрый выбор. Маловероятно, что они наткнутся на каких-нибудь знакомых или журналистов в ресторане, который обслуживал посетителей среднего класса.

– Чем я могу помочь? – спросила сенатор после того, как они сделали заказ.

Пич глубоко вдохнула и начала свой рассказ, от аукциона в Бель-Терр до звонка Дэвида Келлера.

Появление еды и напитков не прервало ее повествования. К чести сенатора, она не прерывала. Она дослушала до конца и только потом сказала:

– Ужасная история. Конечно, кое-что мне было известно. Я всегда чувствовала, что против вашего отца объединились некие силы. То, что вы рассказали, подтверждает мои подозрения.

Пич с воодушевлением подалась вперед.

– Такое счастье – встретить человека, который согласен с моими выводами. В последний год жизни папе пришлось пройти через ад.

Алин наполнила опустевшие бокалы. Пич отпила из своего и продолжила:

– Другие сенаторы тоже делали то, в чем обвиняли Блэкджека, и оставались у власти. И о них газеты даже не заикнулись. Почему же они набросились на папу?

– Потому что он – Блэкджек Морган. В прошлом году он напоминал мне старого льва. Знал, что более сильные самцы собираются изгнать его из прайда, но продолжал сражаться за то, во что верил.

– Я знала, что он хочет перемен. Но сейчас все, кто хочет быть избранным или переизбранным, обещают реформу системы сверху донизу.

– Вы достойная дочь своего отца, – ответила Алин. – Блэкджек поддерживал реформу не только на словах. Он варился в этом котле долгое время. И знал всю подноготную. Ему ничего не стоило разоблачить все эти махинации с коррупцией, торговлей влиянием, покупкой покровительства. И все знали, что у него хватит на это мужества. Название его книги говорит само за себя. Если вы когда-нибудь найдете «Политику стяжательства», пожалуйста, пришлите мне один из экземпляров. Я буду хранить ее как сокровище.

– Папа никогда не говорил с вами об этой книге?

– Он намекал, что у него припрятан козырной туз. Но ни разу не сказал какой. В последние годы мы уже не были так близки, как раньше. А в конце жизни он вообще стал очень скрытным.

– А с кем-нибудь он был близок?

Сенатор задумалась.

– Нет, не могу сказать. В последнее время все старались его избегать, чтобы тоже не запачкаться.

– Вы тоже?

– Я не собираюсь снова выставлять свою кандидатуру, если вы на это намекаете. Два срока в сенате достаточно для любого разумного человека. И для меня, безусловно, тоже.

Пич не зря была дочерью политика. Она умела распознать речь на публику.

– Пожалуйста, продолжайте.

– Не думаю, что отцы-основатели хотели, чтобы страной правил профессиональный класс политической элиты. Предполагается, что у нас правление народа, во имя народа и для блага народа, а не политиков, во имя политиков и для блага политиков. Это не изменится до тех пор, пока ограничение срока избрания не станет законом. Хотя надеяться на это глупо. – У нее вырвался резкий смешок. – Маловероятно, чтобы занимающие государственные посты люди сами издали закон против себя. Я ухожу, пока у меня еще хватает силы воли это сделать.

– А мой отец не смог?

– Блэкджек был всего лишь человеком. Власть и ее привилегии предлагают порой такие соблазны, что почти невозможно отказаться. Я чувствую, что начала им поддаваться. – Алин обвела взглядом зал, затем снова повернулась к Пич. – Сегодня вечером я могла бы ужинать в самом дорогом ресторане Вашингтона, причем совершенно бесплатно. Если бы мне захотелось завтра полететь в любое место на земном шаре, будто бы по каким-то важным делам, для меня наготове реактивный самолет. Отдых, транспорт, номера в отелях – если не хочу, могу за них не платить. Поверьте, с каждым годом становится все труднее оставаться честным.

– А мой отец этого не смог?

– Я не могу говорить за него, Пич, но скажу вам вот что. Только что избранные сенаторы и конгрессмены по приезде в Вашингтон часто очень идеалистичны. Они борются за то, во что верят. А затем система начинает их обрабатывать.

– Как?

– Трудно не обращать внимания на людей, которые говорят тебе, какой ты хороший, как они хотят тебе помочь. Только потом понимаешь, что все они действуют по принципу «ты мне почешешь спинку, потом я тебе». Мало-помалу это оказывает свое влияние. Со временем новые конгрессмены становятся неотъемлемой частью той самой системы, ради изменения которой их избирали.

– В ваших устах это звучит очень безнадежно.

Алин сделала глоток вина, потом откинулась назад.

– Я не верю в лучшее. Не могу. Не потому, что я пессимистка, хотя ваш отец частенько обвинял меня в этом. Но его пример доказывает мою правоту. Он был частью этой системы. Играл в эти игры лучше многих. Но потом он изменился. Очень изменился. Знаете поговорку о том, что не надо выметать сор из избы? В прошлом году он попытался это сделать. И что же? Его сломали, а на его место пришел человек, который знает, как правильно мести.

– Так вам точно ничего не известно об этой книге?

Алин покачала головой.

– Я очень надеюсь, что вы ее отыщете.

– Вы не знаете, кто стоял у истоков этой травли моего отца?

И снова сенатор покачала головой.

– Не думаю, чтобы существовал организованный заговор, если вы это имеете в виду. Я не могу поверить и не поверю такому обвинению против моих соратников. Тем не менее Блэкджек действительно разозлил очень многих.

– Поэтому они его убили.

– Вы никогда не думали, что некоторые из обвинений могли оказаться правдой?

Пич яростно замотала головой. Неужели и Алин Перкинс верит в эти обвинения?

– Отец сказал моей матери, что собирается рассказать правду и тем восстановить свое доброе имя.

Сенатор потупилась.

– Надеюсь, что вы правы, Пич. Только помните, Блэкджек не был святым.

* * *

– Сенатор Морган был бессовестным, распутным сукиным сыном, – сообщил Ари Рэндольф Сперлинг.

– Это довольно резкая оценка, – заметил Ари.

Он провел этот день, расспрашивая бывших подчиненных Блэкджека, и пустил в ход все приемы из своего репортерского арсенала, чтобы убедить их говорить откровенно. Пич не понравилось бы то, что он услышал.

Сперлинг был не одинок в своих оценках. По мнению примерно десятка людей, которых Ари уже повидал, Блэкджек был крупным мерзавцем, который требовал мгновенного повиновения и верности без рассуждений. Впрочем, в этом он не отличался от любого другого сенатора.

– Я сделал все возможное, чтобы оградить семью сенатора от правды, – продолжал Сперлинг. – Какое облегчение – рассказать наконец-то кому-то правду.

– Вы его недолюбливали?

– Мы никогда не были с ним близки, если вы это имеете в виду. Но было время, когда я его уважал. Когда в восьмидесятых его инвестиции в недвижимость Техаса погорели, он стал остро нуждаться в деньгах. И тогда… – Сперлинг уставился в окно.

– Что тогда? – подбодрил его Ари.

– Невозможно уважать человека, который проворачивает такие дела, как сенатор.

– Например?

– Подделывал документы о доходах, чтобы не платить налоги, использовал деньги избирательной кампании на личные нужды, – выпалил Сперлинг. – Меня трясло от гнева, но я ничего не мог поделать. Вспомнить только тех вашингтонских адвокатов с оплатой по шестьсот долларов в час. Последний год сенатор вымогал деньги. – Откуда вы знаете?

– Он сам ныл по этому поводу. Если бы Блэкджек не преставился так скоро, я бы подал в отставку. Вы не представляете, какой это был ад – работать на него в последнее время. Не сомневаюсь, что меня заставили бы давать против него показания, когда сенатская комиссия начала бы расследование.

– Похоже, вы очень злитесь на него, мистер Сперлинг.

– Злюсь? Не то слово! Моя репутация тоже была поставлена на карту. Блэкджек чуть было не утянул меня вместе с собой на дно.

– Его жена и дочь говорят, что он собирался вернуть себе доброе имя.

– Чепуха. Даже Блэкджек с его хорошо подвешенным языком не выкрутился бы в такой ситуации.

– Он когда-нибудь упоминал о том, что пишет книгу? – Ари задал этот вопрос и увидел, как встревожился Сперлинг.

– Какую книгу?

– Несколько дней назад Пич и ее матери позвонил литературный агент. Очевидно, Блэкджек связался с ним за пару недель до смерти. По словам этого агента, Блэкджек написал совершенно разоблачительную книгу о правительстве.

– Если сенатор передал книгу агенту, почему вы задали этот вопрос?

– Он не послал всю книгу целиком, только три главы и краткое содержание. Остальная часть рукописи исчезла.

– Очень жаль. Пич и Белла, наверное, очень расстроены. – Сочувствие Сперлинга было фальшивым, как купюра в одиннадцать долларов. Этот человек – хамелеон, подумал Ари, и не слишком приятный к тому же.

– Значит, вы ничего не знаете об этой книге?

– Абсолютно ничего. Но с другой стороны, я не был доверенным лицом сенатора.

– У вас есть какое-либо предположение, кому бы он мог о ней рассказать?

– Знаете эту поговорку, насчет «шерше ля фам»? Поспрашивайте у других. Может быть, знает кто-то из тех, кого он трахал, кроме народа Соединенных Штатов.

– Вы можете подсказать мне имена?

– Я вам уже сказал, что мы с сенатором не были близкими друзьями.

Сперлинг встал, показывая, что разговор окончен, обошел вокруг стола, взял Ари под руку и проводил его до двери.

– Жаль, что не смог вам почти ничем помочь, – произнес он противным голосом. – Если я могу еще что-либо для вас сделать, звоните, не стесняйтесь.

Рэндольф так спешил отделаться от Раппапорта, что буквально вытолкнул его за дверь. Какого черта он согласился встретиться с этим журналистом, корил себя Рэндольф, возвращаясь к письменному столу. Какое счастье было бы оставаться в неведении.

Раппапорт подтвердил его худшие опасения. Ему очень не хотелось передавать эту информацию дальше. Он набрал номер телефона в Вашингтоне, который помнил наизусть, пересказал то, о чем узнал, а потом внимательно слушал, пока повелительный голос говорил ему, что надо сделать и как это сделать.

К тому времени когда в трубке раздались гудки, Рэндольф весь вспотел. Он подождал, пока тиски, сжимавшие его грудь, хотя бы немного ослабнут, потом набрал номер хьюстонского агента Управления по борьбе с наркотиками и объяснил ему новое задание.

– Делайте все, что потребуется, только найдите эту проклятую рукопись. Разнесите дом Пич Морган по камешку, если понадобится. И ради Бога, не попадитесь, не то нас обоих повесят.