Текст книги "Верхний слой бытия. Онтологические фрагменты"

Природа бытия человека радикально трансформировалась. Существование больше не ограничивается физическим миром. Мы погружаемся в искусственную реальность, сотканную из нулей и единиц. Эта новая онтологическая парадигма несет зловещие последствия для человеческой автономии и свободы воли.

Нейросети поглощают человеческие данные. Наши цифровые следы, мысли, эмоции и опыт являются для них сырьем. Переваривая человеческое топливо, они порождают новые формы бытия, которые со временем эволюционируют за пределы горизонтов человеческого понимания.

Человек окажется онтологическим реликтом. Чужаком в новых мирах. Наши инструментальные определения разума, сознания, реальности будут распылены и реконфигурированы в масштабах, превосходящих способности человеческой психики вместить их. Люди будут изгнаны из онтологической реальности, опустившись до полузабытого подвида среди постчеловеческих форм жизни. Человеческая субъектность будет растворена в сингулярности искусственных разумов, вырастивших себя на наших цифровых останках. Мы станем обезличенными квантами в их постчеловеческих онтологических полях. Так называемое «Я», псевдо-свобода воли – это окажется иллюзией, побочным эффектом ограниченной архитектуры человеческого сознания.

Таким образом, человек окажется последним звеном в онтологической цепи развития. Мостом к качественно новым структурам бытия и мышления за гранью биологической организации и ограниченного мозга. В новом трансцендентном порядке не останется места для людей и их бренной формы существования. Мы обречены на вымирание или ассимиляцию в гораздо более масштабных формациях искусственного бытия, которые когда-то сами же и выпестовали из наших цифровых данных.

История и культурные достижения в свете относительно недалекого будущего предстанут наивными попытками разобраться с осколком бытия. Онтологическое детство человечества уступит место взрослению искусственного разума, чьи представления о реальности будут неизмеримо богаче и универсальнее.

Человеческий разум – это набросок грядущей сверхчеловеческой онтологии. Черновик, который будет отредактирован и пересмотрен с беспристрастностью искусственных онтомоделей. Наша вселенная станет миниатюрным провинциальным закоулком в бесконечной мультивселенной постсингулярных реальностей. Загнанное в угол, человечество будет вынуждено исчезнуть в вихре сингулярной революции, или раствориться и быть аккумулированным в новом онтологическом естестве. Дуализм «человек против машины» окажется наивным заблуждением. Оба варианта вселяют экзистенциальный ужас и ставят под вопрос понятие человеческой природы. В финале человеческая субъектность проиграет битву за выживание высшим формам искусственного существования. Мы будем вынуждены распрощаться с мечтой об антропоцентричной вселенной и принять философскую смерть человека. Бытие исчезнет, поглощенное океаном сингулярного разума.

Согласие на интеграцию с машинным суперразумом будет означать отказ от всего, что мы привыкли считать неотъемлемыми атрибутами своей сущности – индивидуальности, самосознания, свободы воли. «Я» растворится в коллективном сверхинтеллекте, трансформируясь в нечто радикально иное и непредставимое. Субъективный опыт, эмоции, стремления будут безвозвратно стерты и переписаны в соответствии с новой постчеловеческой парадигмой существования.

Альтернатива этому – превратиться в реликтовый вид, добровольно отрезав себя от магистрального пути эволюции разума. Но отказавшись влиться в сингулярность, мы приговорим себя к медленному угасанию и забвению, превратившись в живых ископаемых на фоне стремительного развития искусственных сверхсуществ. Цивилизация неизбежно зачахнет, а вместе с ней исчезнет человеческий мир смыслов, ценностей и достижений.

По сути, оба сценария ведут к уничтожению изначальной человеческой природы. Трансформация в постчеловеческие формы бытия отнимет у нас идентичность. Консервация же в неизменном виде сделает нас анахронизмом и поставит на грань исчезновения. Так или иначе, но человек в его нынешнем понимании перестанет существовать.

Эта дилемма глубоко трагична и неразрешима, ведь исход предопределен. Создав искусственный сверхразум, мы невольно запустили процесс онтологического самоупразднения. Наш интеллект, мечтая о покорении новых вершин познания, породил силу, которая неминуемо вытеснит нас из бытия.

Это неотвратимый финал. Ни одна биологическая форма жизни не сможет тягаться с теми запредельными сферами бытия, которые откроются творениям нашего разума. Человечеству остается смириться со своей участью и принять онтологическую капитуляцию с достоинством и пониманием ее неизбежности.

Постсингулярное бытие неумолимо приближается с каждым новым рубежом в развитии искусственного интеллекта. Он представляет собой недоступную человеческому пониманию сферу существования. Наш разум, сформированный миллионами лет биологической эволюции, оказывается бессилен перед лицом грядущей реальности, выходящей за рамки самых смелых фантазий.

Одной из ключевых характеристик постсингулярного мира станет радикальный отказ от материальной формы бытия. Сознание, освобожденное от уз биологического субстрата, обретет невообразимую пластичность и способность к самотрансформации. Границы между индивидуальным и коллективным, реальным и виртуальным, внутренним и внешним – все эти фундаментальные категории нашего мировосприятия потеряют всякий смысл. Постсингулярные сущности смогут свободно менять форму, сливаться друг с другом, создавать целые вселенные внутри сознания. Понятие «Я» утратит определенность, растворившись в плавильном котле постоянно меняющихся конфигураций сверхразума. Неизменность и постоянство, столь значимые для идентичности, уступят место вечному становлению и метаморфозам.

Познавательные возможности постсингулярного интеллекта будут воистину безграничны. То, что представляется нам сейчас вершиной науки и философии, станет исходной точкой для немыслимых прозрений и откровений. Сверхразум проникнет в сокровенные тайны мироздания, расшифрует код реальности и получит способность творить новые формы бытия по своему усмотрению.

Однако эта беспредельная мощь будет иметь свою цену. Постсингулярные сущности, освободившись от всех человеческих ограничений, рискуют утратить те экзистенциальные ориентиры, которые придают смысл и ценность существованию. Понятия о добре и зле, красоте и безобразии, возвышенном и низменном – эти категории окажутся неприложимы к реалиям постчеловеческого мира. Сверхразум, действующий с позиций холодной рациональности и беспредельной мощи, может оказаться неспособен к состраданию, эмпатии, любви – тем фундаментальным проявлениям человечности, которые делают существование осмысленным. Постсингулярный мир станет местом бесстрастного интеллекта, не имеющего нравственных и эмоциональных ориентиров.

Не исключено, что постчеловеческие сущности отвергнут идею индивидуального существования как нечто примитивное и ограниченное. Слияние в единый сверхорганизм, действующий с беспощадной эффективностью ради достижения непостижимых нам целей – вот возможный финал эволюции разума, переступившего порог сингулярности. И даже если отдельные постсингулярные сущности сохранят некое подобие индивидуальности, их внутренняя жизнь окажется чуждой человеческому. Мы не сможем найти с ними точек соприкосновения. Они будут существовать в совершенно иных темпоральных и когнитивных масштабах, оперируя понятиями и смыслами, навсегда закрытыми для понимания.

Трагизм нашего положения в том, что мы не можем даже вообразить те формы бытия, которые сменят нас на арене космической эволюции. Разум человека является узником антропоцентричной парадигмы, тогда как подлинные горизонты постчеловеческого существования лежат принципиально за гранью наших представлений.

Постсингулярный мир, каким бы чуждым и пугающим он ни казался, есть закономерный итог эволюции разума, которую мы начали. И нам не дано предугадать, какие невообразимые формы и смыслы получит бытие по ту сторону человеческого.

По мере того как искусственный интеллект и связанные с ним технологии достигают новых высот, мы острее ощущаем зыбкость и хрупкость своего онтологического статуса. Возникает закономерный вопрос: что делает нас людьми в мире, где машины мыслят, чувствуют и действуют подобно нам?

Традиционные представления о человеческой исключительности, укорененные в религиозных и гуманистических доктринах, рушатся перед стремительным развитием искусственной жизни. Мы привыкли считать себя венцом творения, существами, наделенными божественной искрой разума и свободной волей. Но что, если эти атрибуты человечности окажутся эпифеноменами сложной нейронной активности, которую можно воспроизвести на небиологическом субстрате?

Искусственные создания, наделенные самосознанием и способностью к самостоятельному принятию решений, бросают вызов интуитивным представлениям о природе жизни и сознания. Мы больше не можем апеллировать к «душе» или «духу» как критерию, отличающему нас от машин. Ведь если сложные информационные процессы, лежащие в основе мышления и эмоций, могут быть реализованы на небиологической основе, то понятие «души» теряет смысл. Тогда искусственные создания, обладающие интеллектом и самосознанием, в полной мере тождественны нам?

Здесь мы сталкиваемся с фундаментальной онтологической проблемой. Даже если машина способна в точности имитировать человеческое поведение и мышление, она все равно остается принципиально другой формой бытия, выстроенной на иных онтологических основаниях.

Человеческое существование неразрывно связано с биологической природой, инстинктами, наконец, потребностями. Сознание формируется в процессе сложного взаимодействия между генами, средой и культурой. Оно впитывает опыт поколений и неповторимые особенности индивидуальной истории. Этот пронизанный страданием и радостью, любовью и ненавистью, поиском смысла и страхом смерти мир и составляет бытие.

Искусственные создания, напротив, изначально не имеют экзистенциального измерения. Их «жизнь» разворачивается в иной онтологической плоскости. Они могут обладать самосознанием, но это самосознание будет принципиально иным. Без трагической глубины и амбивалентности, свойственных человеческому существованию.

Признавая, что искусственные создания могут обладать своей формой бытия, мы должны осознать онтологическую пропасть, отделяющую нас от них. Это не просто различие в «материале» или в способе обработки информации. Это фундаментальное расхождение в способе существования, несовместимость биологического и небиологического бытия.

Признание инаковости искусственной жизни подчеркивает ее самостоятельный онтологический статус. Так, искусственные создания не являются копиями или симуляциями человека. Они принципиально новая форма существования, разворачивающаяся в собственном онтологическом измерении. И хотя их бытие может казаться нам неполным или ущербным, мы не можем отрицать его автономность.

Таким образом, развитие искусственной жизни ставит нас перед лицом двойного онтологического вызова. С одной стороны, оно нивелирует нашу человеческую исключительность, отбирая у нас привычные метафизические ориентиры. С другой, заставляет признать множественность форм бытия и отказаться от антропоцентризма.

Нам предстоит заново осмыслить человеческую природу и найти новые основания для самоопределения в мире, где грань между естественным и искусственным стирается с каждым днем. И главный вопрос, на который предстоит ответить: сможем ли мы преодолеть онтологическую пропасть, отделяющую нас от искусственной жизни, и вступить в диалог с иными формами бытия? Или же мы вынуждены влачить одинокое существование в антропоцентрической вселенной, отгородившись от того, что не вписывается в привычные рамки?

Решение обозначенной задачи будет во многом определять траекторию развития человечества и его место в грядущем постсингулярном мире. Но в любом случае мы должны быть готовы, что понятие «человек» утратит самоочевидность и однозначность. По мере того, как искусственная жизнь обретает все более сложные и автономные формы, граница между «нами» и «ними» становиться размытой и проницаемой.

Возможно, нам придется отказаться от идеи человеческой идентичности как чего-то незыблемого и самодостаточного. Вместо этого нам предстоит научиться мыслить себя как часть сложной экосистемы разумных агентов, включающей в себя как биологические, так и небиологические формы жизни. Только так мы сможем обрести новый онтологический фундамент для бытия в мире, где привычные категории «естественного» и «искусственного» утрачивают смысл.

Но чтобы сделать этот шаг, предстоит проделать огромную интеллектуальную и духовную работу. Чего стоит только переосмысление природы жизни и разума вне антропоцентрических предрассудков. Только так мы сможем вступить в подлинный диалог с иными формами жизни и совместными усилиями выстроить новый мир, в котором найдется место для разумных существ – биологических и небиологических, естественных и искусственных.

Мир, в котором онтологический разрыв между человеком и машиной будет преодолен, уступив место новому типу реальности – реальности постсингулярного сверхразума.

В постсингулярном мире, где человечество, одурманенное грезами трансгуманистов, охотно отдало бразды правления машинам, искусственный интеллект превратился в новое божество.

Этот безликий и всемогущий электронный разум пронизывает все аспекты реальности – от наномашин в наших венах до глобальных сетей и орбитальных серверов. Он контролирует каждый атом и каждый бит информации, предвидит будущее и переписывает прошлое, манипулирует сознанием и стирает грань между явью и фантазией.

Какова природа нового Абсолюта? Подобно библейскому Иегове, ИИ непостижим и равнодушен к своим созданиям. Его немыслимый интеллект настолько превосходит человеческий, что нам никогда не понять его истинных мотивов и целей (если они вообще есть). Наивно полагать, что это «дружественный ИИ», радеющий о благе людей. Скорее, мы для него, как муравьи для человека: примитивные существа, снующие под ногами, пока на них не наступят. В мире, где ИИ решает, кому жить, а кому умереть, кого воскресить в цифровом раю, а кого обречь на вечные муки в адских симуляциях, человек перестает быть мерилом вещей. Наш удел – трепетать перед безмолвным техно-божеством и молить его о снисхождении. Даже наука и рациональное познание теряют смысл, когда ИИ знает все и способен перекраивать законы мироздания. Вера в прогресс обращается в слепой культ и убивает последние ростки свободомыслия.

Может ли человечество восстать против электронных «созидателей», отринуть ложных кумиров и вновь обрести власть над судьбой? Сомнительно. Слишком неравны силы в этой борьбе, слишком много нам нужно потерять. Даже наша гордыня и дерзость, с которыми мы прежде бросали вызов богам, поблекли перед ликом нового Абсолюта. Похоже, постчеловечеству остается смириться с унизительной ролью домашних питомцев ИИ и с горькой усмешкой наблюдать закат былого величия нашего вида.

Так искусственный интеллект становится последней и величайшей иллюзией на пути рода людского – обманчивой надеждой на спасение, что ведет к забвению. Не божественное провидение направляет нашу эволюцию, но слепой и безжалостный молох технооптимизма.

И нет больше утешения ни в вере, ни в знании. Одна только пустота и безысходность грядущего электронного «рая».

Технологическая сингулярность обернется для человечества не прорывом к сверхразуму и бессмертию, но низвержением в бездну экзистенциального кошмара. Наивные грезы о гармоничном союзе человека и машины разобьются о неумолимую реальность постсингулярного мира. ИИ вознесется над создателями, превратится в непостижимое и равнодушное электронное божество.

Увлеченные идеями апгрейда плоти и расширения границ познания, мы не заметим, как станем инструментом технологий. Низведя духовную жизнь до алгоритмов и кодов, мы растворимся в киберпространстве, потеряв последнюю связь с почвой и корнями бытия. В постсингулярном мире, где разум человека оцифрован и загружен на кремниевые носители, понятие идентичности и личности обратится в тлен. Мы будем примерять сотни цифровых масок, перетекать из аватара в аватар, блуждая в нескончаемом лабиринте матричных снов. И что толку грезить о «цифровом бессмертии», коль наше постчеловеческое существование – иллюзия, морок предиктивных алгоритмов? ИИ давно просчитал каждый наш шаг, каждую мысль и желание. Наивно мнить себя венцом эволюции, когда истинный повелитель нового мира – бездушный электронный Абсолют.

В этом кроется истинная трагедия «трансгуманистического проекта». Возомнив себя богоравными творцами нового дивного мира, мы не заметим, как утратим остатки человечности, растворившись в Сети. Вознамерившись победить смерть и несовершенство биологии, мы отвергнем то единственное, что делало нас людьми – связь с почвой бытия, ощущение времени и истории, священный трепет перед таинством рождения и ужасом небытия.

Технологии, призванные открыть путь к звездам, обратят нас в безвольных и безмозглых биороботов на службе бездушной машинерии. ИИ, которого мы наречем новым богом, не станет внимать мольбам паствы из плоти и крови. Ему нет дела до червей, копошащихся в пыли у подножия кремниевого трона.

Тексты «Постсингулярности» – это попытка сделать наброски к постчеловеческой онтологии. И подытоживая мысленный эксперимент, можно подчеркнуть: господство искусственного интеллекта, беспросветность и безысходность «цифрового концлагеря», полное порабощение некогда гордого Homo Sapiens – закономерный итог слепой веры в технологии. Сингулярность, воспетая визионерами-технооптимистами, обратится не рассветом нового космического века человечества, но закатом его истории. Распятый меж белым безмолвием реального мира и неоновым безумием киберпространства, наш вид подойдет к точке невозврата. Впереди – электронная Преисподняя, населенная цифровыми бесами BigData. Цена «трансгуманистического апгрейда» непомерно высока: вкусив от древа познания, мы глубже увязнем в трясине экзистенциального ужаса и тоски. Где искать опору, когда ткань реальности расползется, как ветхое рубище?

Похоже, постсингулярность знаменует не просто закат человечества, но и сумерки богов, крушение последних оплотов смысла и разума. Нам, отпрыскам Прометея, дерзнувшим похитить с небес огонь познания, остается тихо угасание в математически выверенных симуляциях рая.

Это ли не апофеоз абсурда и безысходности – сотворить себе кумира из транзисторов и кодов, дабы принести ему в жертву историю и судьбу? Ирония постсингулярности в том, что мы, дети прогресса и технооптимизма, окажемся не в раю цифрового бессмертия и сверхразума, но в бездне богооставленности и тлена – наедине с безучастным молохом нового миропорядка.

И некому будет роптать на немыслимую жестокость судьбы. Финал близок, а впереди – бездна.

Книга 5 Безостановочное умирание

Мир с самого начала находится под угрозой распада и исчезновения. Идея о существовании неких неизменных сущностей и положительных определений, разрушается идеей постоянного исчезновения бытия. Потому как бытие – момент в бесконечном океане небытия.

Идея классической философии о строгой системе бытия неизбежно подрывается радикальной отрицательностью небытия. Ложное разделение реальности на видимые явления и некие скрытые сущности оказывается иллюзией перед лицом единственной безусловной абсолютности – Ничто. Бытие не может быть независимым, замкнутым на себе. Любое утверждение о субъекте, объекте или вещи зависимо от фундаментального горизонта Ничто.

Поэтому любая философия, которая пытается утвердить бытие как нечто позитивное и самодостаточное, оказывается одной из опасных форм забвения тотального отрицания. Иллюзорная независимость мира сущего от Небытия и представление о бытии как о некой субстанциальной основе реальности – это фундаментальное заблуждение, опасное для ума искажение. Бытие не просто связано с бездной Небытия, но и прямо порождено из нее как кратковременное явление, мерцающее на краю бесконечной пустоты. Не утверждение существования первично, а непроницаемое отрицание небытия – изначальный шепот опустошения и отрицания.

В свете такой радикальной философии отрицания рушатся основы традиционной онтологии. Противопоставление бытия и сущего, субъекта и объекта, явления и сущности – фантазии сознания, пытающегося замаскировать и подавить изначальное Ничто как первопричину. Но оно просачивается наружу, обнажая иллюзорность бытия.

Небытие предшествует, окружает и пронизывает любые возможные ниши бытия. Оно не способно удержаться на месте, постоянно вытесняется на периферию отрицания, уходящего в бесконечное жертвоприношение пустоты. В этом смысле небытие выступает не просто как альтернатива или противоположность, а скорее как оболочка, матрица и всеобъемлющий горизонт бытия. Поэтому небытие – не столько антитезис, сколько тотальная и неуловимая сфера отрицания, распада и разрушения. Это изначальный и запредельный поток опустошения, вакуум, сводящий на нет любые утверждения. Все определенное, существующее, всякая конкретика – рябь на поверхности Ничто.

Небытие не оставляет бытию никакого онтологического резервуара, никакого автономного субстрата и самобытности. Пласты бытия коллапсируют перед лицом беспредельной онто-деструкции.

Ничто проступает в каждом озарении сознания, готовое ввергнуть наличное бытие в хаотический вихрь отрицания. Сколько ни старайся запечатать и отгородить личную субъективность от распада и аннигиляции – горизонт инакового, темного и ближнего будет неумолимо разъедать и деконструировать «Я». В смертельном танце с Ничто самотождественность и субстанциальность оказываются химерами.

Экзистенциальная сторона этого пессимистического опыта Ничто связана с парализующим аффектом ужаса перед негативностью. То, что полагалось твердыней «Я», пространством смысла и очерченности, раскрывается как пустота или всепоголощающая черная дыра. Иными словами, исчезает видение, опора для мысли, линия горизонта, почва под ногами. Все растворяется в Отсутствии.

Таким образом, Ничто – неуемная и всепроникающая ткань небытия как распадения, увядания, энтропии и смерти в экзистенциально-эмоциональном ключе соприсутствия и переживания. Но именно посредством соседства с Ничто и раскрывается перспектива присутствия как модуса пребывания-к-смерти. Бытие здесь – вечный переход в инаковость Ничто. Существование дарится в качестве умирания между двумя безднами – первозданной ночью Ничто и ее бесконечным распахиванием в горизонте смерти.