Текст книги "Воин Бездны"

В чём же дело? Откуда это тоскливое недоумение, неуверенность, мало-помалу переходящая в страх?

Он устремил взгляд вверх – туда, где уютная темнота сменялась резким, слепящим, нестерпимо жгучим светом.

Сначала он ничего не мог различить: мешала пляска волн на поверхности. Затем, прикрыв глаза толстыми веками, разглядел смутную тень, издали похожую на тушу Убийцы.

Щупальца сами сплелись в клубок, клюв помимо воли издал тревожный скрежет: Эрван ощутил, как по коже побежали багровые пятна. Опасность!

Но враг не подавал признаков жизни – просто качался на волнах. Осмелев, Эрван рискнул прикоснуться к мозгу врага… и опешил. Вместо алчного, беспощадного разума кита он наткнулся на целое скопление бурлящих эмоциями сознаний: страх, боль, ярость… И ещё – такая знакомая, близкая и понятная решимость – победить или умереть.

«Сколько их там? – со смятением подумал Эрван. – И кто они?»

А потом он вспомнил: как же давно это было! Целая колония странных моллюсков из раковины, влекомой ветром… Нелепые, беспомощные существа: ни панциря, ни зубов, всего защиты – четыре неуклюжих то ли щупальца, то ли плавника. Как и Убийцы, не умеют дышать в воде: да только Убийцы умеют нырять на глубину и задерживать дыхание, а эти – сразу тонут.

Убийцы… Воспоминания нахлынули разом: болтающиеся огрызки щупалец… густо-синее облако крови, покидающей тело… огромные зубы, готовые разорвать, перемолоть, уничтожить…

Эрван завертелся на месте, вытянул щупальца в стороны, готовый дорого продать свою жизнь…

А потом увидел врага: громоздкий силуэт, бессильно изогнув хвост, погружался во тьму. Из уродливой головы зверя струился темно-бордовый след: привлечённые запахом крови, со всех сторон скользили остроносые тени – акулы учуяли поживу.

«Скоро и за мной…»

Он чувствовал, что умирает: то ли разумом, то ли древним инстинктом ощущал – недавно пережитое было последними воспоминаниями угасающего мозга, предсмертными видениями. Знал, что на самом деле он безжизненной кучей тряпья болтается на волнах под губительным, иссушающим светом; понимал, что спасение лишь в том, чтобы уйти на глубину… И не мог этого сделать: последние силы он потратил, накрепко пережимая мышцы в обрубках, и теперь щупальца не слушались его.

«Всё… кровь остановил, да поздно». – Мысль была сонная, вялая… и странная. Чужая? Размышлять Эрвану было некогда – подступало удушье. Он раскрыл клюв, пытаясь втянуть в сифон порцию живительной воды, но вокруг была только прозрачная пустота, лишённая жизни.

«Что за чушь?!» – Внутри Эрвана проснулся тоненький голосок: тихий, назойливый, он гудел и жужжал, мешал сосредоточиться, прочувствовать близость смерти, подготовиться к ней, угаснуть тихо и с достоинством, как принято у спрутов…

Но голос мешал: настырный, зудящий и неудобный, как рыбья кость, он казался чем-то отдельным от Эрвана – жаркий уголёк чувств на периферии холодеющего сознания.

Медленно, нехотя, словно побуждаемый чужой волей, Эрван разомкнул веки.

Вот оно! Маленький слабый моллюск, один из тех, с большой раковины. Что он делает здесь? Что ему надо?

Будто расслышав вопрос, странное существо подняло голову: взгляд Эрвана встретился со взглядом чужака.

«Это же я! Я!!!» – Эрван закричал во всю мочь, истошно и беззвучно, как умеют только спруты… В голове зашумело, рядом будто возник гигантский водоворот; воздух и океан, свет и тень, разум чужака и его собственный – все перемешалось, заскользило куда-то вниз и вбок… А потом исчезло.

Небо было густо голубым, а облака – белыми. Лёгкими, нежными и тонкими, словно перья.

Эрван лежал и смотрел вверх. Спешить было некуда.

Мало-помалу вернулись звуки: скрип снастей, мерный шум океана, хлопанье парусов. Потом вялая ругань вперемешку со стуком топоров: неподалёку работали с деревом.

«Не для меня ли гроб делают?» – Мысль вывела Эрвана из равновесия. Он вздрогнул, попытался шевельнуться – лопатки упёрлись во что-то твёрдое.

«Палуба? Или?» – волной накатила паника. Эрван стиснул зубы, начал дышать глубоко и ровно, как давным-давно, словно в другой жизни, учил его Лоэ.

Нехитрое упражнение дало плоды: медленно, но верно возвращалась способность здраво соображать.

«Не дури! – сердито одёрнул себя Эрван. – Было б что не так – в парусину и дело с концом. Мало ли саванов в трюме валяется?»

Он медленно поднял руку – она показалась тяжёлой, словно из чугуна. С трудом поднёс к лицу. Недоуменно воззрился на пятерню: что это такое? Тонкое, негибкое, со странными чешуйками на конце? И где присоски?

– Какие ещё присоски? – с тревогой отозвался детский голос. – Что ты там бормочешь?

И тут же громко, радостно, на грани визга:

– Баст! Доктор! Он очнулся! Очнулся!!!

Рыжая грива, закрывающая полнеба. Внимательные, ободряющие и в то же время недоверчивые глаза. Бастиан…

– Ну и нагнал ты на меня страху, парень! Полдня валяешься: ни живой, ни мёртвый. Я уж думал, все – остался без помощника…

Цепкие пальцы на запястье, холодный взгляд. Лоэ…

– Пульс неровный, нитевидный. Опасности не вижу – просто слабость. Дайте ему поесть. Немного.

Холодное, склизкое ткнулось в руку. Рыба?

Извиняющийся голос Яника.

– Извини, Эрван. Сырая… А все ж лучше, чем ничего. Мы ели – никто не умер. Ты это… Зажмурься и представь, что мясо, – легче будет.

Эрван благодарно кивнул, сел, поддерживаемый чьими-то руками. Закрыл глаза, впился в сырую плоть…

«Какой чудесный вкус! Мягкий, нежный… Не хуже того удильщика, на глубине!»

Эрван поперхнулся. Отложил рыбину. Посмотрел вопрошающе: сначала на Бастиана, потом на Лоэ:

– Что со мной было? Что тут вообще было?

Лоэ не сказал ни слова, лишь наградил косым взглядом. Бастиан загадочно усмехнулся.

– Гм… Я порядком надеялся, что это ты нам расскажешь.

Эрван обхватил голову руками, прикрыл глаза. Произнёс, слегка покачиваясь:

– Да я не помню ничего: вроде кит пошёл в атаку, потом удар… Впрочем, удара тоже не помню. А дальше… то ли сон, то ли бред – не разберёшь. Потом – лежу на палубе, в небо пялюсь! Вот.

– Не помнишь? Потом вспомнишь, не сам, так с моей помощью – есть средства, – сказал доктор.

– А надо? – Теперь, когда он оказался на родном судне, под ясным небом, в окружении друзей, видения из бездны казались ночным кошмаром. Бередить воспоминания решительно не хотелось.

– Надо, – серьёзно кивнул Бастиан. – Такие вещи не каждый день происходят. Но пусть уж лучше Яник расскажет, глянь – аж подпрыгивает.

Довольный, что ему дали вставить словечко, Яник затараторил:

– Тут такое было! Зубач башкой в борт – хрясь! Только щепки полетели. Хорошо, капитан предупредил, привязаться успели, если б не это… Подумать страшно! Ну вот, ударил он, значит, в борт, забился и ко дну пошёл – воронка была! Судно кренится, вода хлещет, ну думаем – всё! Однако ж океан мало-помалу успокоился, глядим – вроде на плаву. Хорошее всё-таки судно «Горностай»! Крепкое…

Ну вот. Пришли мы в себя потихоньку, синяки пересчитали, начали успокаиваться – а тут капитан! Кричит: «Гвент за бортом!»

И точно! Возле кормы спрут на волнах болтается: огромный, если вместе со щупальцами мерить, длиннее «Горностая» будет! Сначала испугались, само собой… Потом смотрим – а он полудохлый, еле дышит: здоровенный клюв эдак жалостно подрагивает, будто что сказать хочет, а на шкуре вперемешку чёрные и синие пятна проступают. Цвет он менял, вот. Понятно, из-за этих пятен мы тебя не сразу и углядели – пристроился у самых глазищ, лежишь, не шевелишься…

– Как прыщ на мокрой тряпке, – ехидно вставил Бастиан.

– Ну… Да, – Яник хихикнул и продолжил: – Мы уж тебя списали: прости, но лезть за тобой к этому чудищу охотников не нашлось. Если б ты хоть шевелился, на помощь звал, может, тогда… А ты лежал как мёртвый. Ну, мы давай ждать: вдруг спрут издохнет, подобрали бы тело.

И вдруг ты встаёшь на карачки, поднимаешь голову и смотришь прямо ему в глазищи! А он – на тебя! Я отвернулся даже – ну невмоготу смотреть!

Яник умолк. Зажмурился, прикрыл лицо руками, помотал головой. Эрван ждал.

– Ну вот. А дальше спрут ожил, встрепенулся и цап тебя поперёк! Ну, думаем, конец – сожрёт, и черта с два тут сделаешь. Ничего подобного: подплыл он вплотную к судну, вытянул щупальце – и шмяк тебя на палубу! А потом на глубину ушёл, бодро так…

Кинулись к тебе, хотели в чувство привести, да без толку: дышать вроде дышишь, а глаз не открываешь. Ну Лоэ и сказал: пусть, мол, вылёживается…

Такие дела. Ну давай, рассказывай – что было-то? С чего он вдруг ожил? И почему на корабль тебя вернул – подружились, что ли?

– Отстань от него, Яник.

Голос капитана прозвучал справа, из-за плотной стены спин. Бастиан щёлкнул пальцами – и матросы поспешно расступились. Эрван посмотрел на капитана – тот выглядел как всегда: обычный потрёпанный плащ снова висел мешком, седые волосы торчали в разные стороны, на лице застыло безмятежное, слегка отсутствующее выражение.

Салаун подошёл к Эрвану вплотную, присел на корточки. Внимательно посмотрел в глаза: Эрван удивился странному сочетанию пронзительного взгляда и лёгкой улыбки.

Капитан обернулся к остальным:

– Гвент заглянул спруту в глаза и остался жив. Мало кто может этим похвастаться. Сохранил ли он рассудок? Что ж… Посмотрим.

Он снова посмотрел на Эрвана: долго, испытующе… Затем шепнул, так, что Эрван еле расслышал:

– Земля близко?

Эрван уверенно кивнул:

– Да. К западу дно повышается. Мы прошли глубину.

– Уверен? – Капитан продолжал сверлить Эрвана взглядом.

Эрван кивнул без тени сомнения:

– Я знаю. Я видел.

Эрван Гвент. Дневник.

…как от зачумлённого. Смотрят во все глаза, а когда я подхожу близко, шарахаются в стороны. Ни шуток, ни подначек, ни обычного человеческого участия – в конце концов, я едва от смерти спасся! Нет, ничего… Даже Бастиан смотрит настороженно, словно боится – вдруг у меня ночью клыки вырастут! Сначала я думал, что слова капитана так подействовали: боятся, мол, что вот-вот рассудок потеряю. Если б не Лоэ, так дальше и думал бы.

А доктор лишнего болтать не стал: пожал плечами да сунул в руки зеркало – гляди, мол!

Я посмотрел: на меня сквозь полированное серебро уставились глаза чужака: зелёные, как здешний океан. И зрачки… вроде чёрные, обычные на первый взгляд, а присмотришься – две зияющие скважины, сквозь которые смотрит глубина. Тёмная, влажная… разумная и живая.

И тут меня осенило: точно такие глаза у Салауна – вроде человеческие, а вроде и не глаза – дыры, а за ними – нечто…

Не могу объяснить, не могу описать точнее: да и неважно это сейчас.

Может, я и впрямь потихоньку схожу с ума? Сохраню ли я рассудок? Не знаю. И вот что странно – даже не стремлюсь узнать. Любопытство, страх, голод и жажда – всё исчезло.

Стоит закрыть глаза, и я возвращаюсь на глубину – туда, где в уютной, ласковой темноте скользит спрут. Я знаю, чувствую: он сейчас думает о нас: неуклюжих моллюсках, плывущих неведомо куда в хрупкой раковине. Может, он видит поверхность моими глазами? Интересно, что теперь для него свет, воздух, ветер? Ощущает ли он, что прикоснулся к иному миру? Обогатило ли его это прикосновение? Изменило ли?

Мне кажется – да.

Я чувствую его недоумение, радость и ещё… благодарность. Знаю, он считает меня спасителем, думает, что я растормошил его, не дал замкнуться в предсмертной апатии… Нет. Все сложнее. И проще: мы спасли друг друга. Я не могу объяснить, как… но это и неважно. Главное, я абсолютно уверен – так было. Связь двух сознаний, возникшую на грани жизни и смерти, нелегко объяснить… да и нужно ли? Главное – разорвать невозможно.

Спасибо!

Благодаря тебе океан никогда больше не покажется опасной пустыней. Память о мягких объятиях глубины останется со мной до смерти.

И после неё! Я не боюсь больше: если мне суждено погибнуть в море – пусть. Плоть моя станет плотью других, а кости упокоятся в морском снеге абиссали – мягком и нежном, словно пух.

Можно ли желать лучшего?

Удачи тебе во всем, побратим!

Глава 11

«Горностай». Судовой журнал.

День святой Гвенн, по римскому исчислению – 1 сентября. Ветер северо-восточный, средней силы. Волнение слабое. Состояние рангоута, такелажа нормальное. Больных нет, раненых нет.

Сегодня на рассвете океан приобрёл обычный цвет. Над водой были замечены птицы.

Вверенное мне судно преодолело глубину.

Капитан Салаун.

– Гвент!

– Триста футов, капитан!

– Отлично: лот на борт.

Салаун поёжился, запахнул плащ: порывы северного ветра пузырём надули полы, растрепали седые волосы, заставили прищуриться – Эрвану показалось, что он разглядел слёзы на впалых щеках.

С чего бы? Хотя… может, и впрямь – от ветра…

На матросов капитан не смотрел: взгляд его был устремлён на запад, к нагромождению угрюмых туч.

– Тянем, что ли? – Конюх с неодобрением хмыкнул. – Поставят сейчас паруса – чёрта с два вытащим!

Эрван молча встал у борта, обеими руками сжал узел на мокрой верёвке: за ним вереницей построились Конюх, Эрле и Дениэль. Рядом суетился Яник, норовя ухватиться за свободный конец.

Дениэль зашипел, выругался тихо, но яростно.

– Смотри, куда ноги ставишь, малой!

Он попытался ухватить Яника за ухо: тот увернулся, отбежал на пару шагов – от греха подальше. Заливисто рассмеялся:

– Руки коротки, дядя Дэн! Хочешь догнать? Ну давай!

От предвкушения забавы он мячиком запрыгал на месте.

– Хватит! – одёрнул его Эрван. – Тоже мне, игру выдумал! Заняться нечем?

Яник с обидой глянул на Эрвана – губы задрожали, на щеках выступили пунцовые пятна. Затем тряхнул головой. Повернулся, бросил через плечо:

– Не очень-то и надо! – и удалился вразвалочку, залихватски насвистывая.

Эрван покачал головой, бросил косой взгляд на остальных: их лица не сулили Янику ничего хорошего.

«Сам же нарывается, дурень! Ясное дело: скучно ему, тяжело… Океану конца-края нет, заняться толком нечем… А того не понимает, что остальным не легче. Тронь сейчас кого, даже не тронь, а так: словом, взглядом задень… Такое начнётся! А этот молокосос на рожон лезет…»

Эрван с лёгким удивлением понял, что беспокоится о судьбе судна больше по обязанности: раньше при малейших признаках грозы он бы кинулся к Бастиану – обсуждать, решать, действовать… А сейчас и мысли такой не возникло – пусть идёт как идёт.

Приказали измерить глубину – и ладно, и пускай…

– Давай, ребята! На раз-два-три – взяли!

Бечева не желала поддаваться: мокрая, отяжелевшая, она струной уходила под воду, норовя вырваться из рук, изранить ладони, ускользнуть обратно в море, сведя все усилия на нет…

– Раз-два-три – взяли!

«Спасибо, что не каждый день такая радость…»

– Раз-два-три – взяли!

«Триста футов – триста узлов…»

– Раз-два-три – взяли!

«Через каждые десять футов – красная ленточка, через каждые сто – свинцовое грузило… Да где же оно? Неужели и сотни не вытянули?»

– Раз-два-три – взяли!

«Ага! Первая сотня есть!

Двести футов, двести перехватов – почему тяжело так? Верёвки ж меньше становится…»

– Раз-два-три – взяли!

«Им легче, они просто тянут, а я ещё командовать должен… Какого ж меня угораздило помощником стать? Ну давай, парень, давай – чуть-чуть и…»

– Раз-два-три – взяли!

Конюх пристроился у борта, мрачно разглядывая волдыри на покрасневших ладонях. Дениэль и Эрле вяло препирались, растянувшись на мокрой палубе, – спорили, кому сматывать лот.

«Надо бы Эрле приказать: он вроде устал меньше…» – лениво подумал Эрван.

Он открыл было рот, но передумал: махнул рукой и отвернулся. Звуки перебранки раздражали, беспокоили – но не настолько, чтобы преодолеть охватившее Эрвана безразличие.

Он смотрел на череду невысоких волн, увенчанных гроздьями светло-бежевой пены, на горизонт, где в туманной дымке смыкались небо и море, на катящиеся по небу тучи – тёмные и плотные, как валуны…

Ледяной ветер кинжалом полоснул по мокрой коже. Эрван зябко поёжился, с тоской глядя в воду, приветливо журчащую у борта.

«Сейчас бы искупаться… А ещё лучше – нырнуть. Поглубже. И не выныривать».

– Хм. На рассвете было пятьсот, – Бастиан подошёл неслышно. Встал рядом. – Неужели земля близко?

Эрван равнодушно пожал плечами:

– Необязательно. Если бы мерили за пару склянок до того, глубина была б ещё меньше – сто пятьдесят. А впереди, милях в трёх – глубокий участок, тысяча футов примерно. Дальше опять мелководье… Дно под нами очень сильно изрезано, сплошные расселины и складки.

Бастиан посмотрел на него с недоверием и опаской:

– А ты откуда знаешь?

Эрван по-прежнему смотрел на океан.

Долгое, тягостное молчание.

– Знаю, – наконец ответил он. – Что-то вижу, о чём-то догадываюсь, – серединка на половинку: вроде и с палубы смотрю, а вроде снизу.

Он закрыл глаза. Продолжил размеренно и почти напевно:

– Вот жмурюсь сейчас и вижу киль «Горностая» – влажный, почерневший, облепленный водорослями и ракушками… Не могу объяснить точнее.

Бубнёж матросов разом прекратился – словно им кляпы засунули.

Эрван открыл глаза, обернулся: Конюх, Эрле и Дениэль глядели на него с недоумением и ужасом – словно боялись, что у него вот-вот жабры вырастут. А то и чего похуже.

Тяжёлая рука легла на плечо.

– Слушай, парень: тебе помощь не нужна? Я серьёзно: сходил бы ты к Лоэ – самому же спокойней будет! – Бастиан старался говорить весело и непринуждённо, однако Эрван расслышал в голосе боцмана напряжённость.

«Ага, мне… Сказал бы уж сразу – всем остальным! Ясное дело: еды в обрез, кругом океан без края, все всех достали хуже некуда – а тут ещё и сумасшедший на борту… Надоели!»

Эрван угрюмо помотал головой:

– А зачем? Физически я здоров – даже синяки зажили. А что до головы… Вряд ли тут доктор поможет. Нет, не хочу.

– А зря. Очень зря, молодой человек.

Эрван и ухом не повёл: не то успел привыкнуть к внезапным появлениям доктора, не то осточертело все…

Тычок в спину, болезненный и резкий:

– Дуй. Видишь, Лоэ сам за тобой, дураком, явился? Не заставляй ждать.

Эрван устало переводил взгляд с боцмана на доктора: идти не хотелось. Вообще ничего не хотелось.

Новый тычок, сильнее и жёстче – похоже, запас терпения у Бастиана иссяк.

– Вперёд! И не зли меня: я ведь и заставить могу.

В полной тишине Эрван побрёл за доктором, чувствуя затылком опасливые взгляды.

Днём каюта Лоэ показалась простой и обыденной: ни тебе горящих свечей, ни тусклого блеска лезвий, ни пляски теней на стенах – знакомая койка, аккуратно застеленная холстиной, некрашеный стол с дырками от сучков, стопка книг да подсвечник, заляпанный воском. Из окна сочился бледный свет пасмурного утра.

Эрван посмотрел на инструменты в пыльных чехлах, развешанные на стене в том же порядке, как он запомнил… И украдкой облегчённо выдохнул – видимо, хирургическая операция пока не грозила.

Лоэ устроился на колченогом стуле. Скупым кивком указал на койку:

– Прошу.

Эрван осторожно присел на краешек, стараясь глядеть куда угодно – лишь бы не в глаза собеседнику.

– Ну, молодой человек, – рассказывайте!

Эрван замялся: о чём говорить-то? Что он не спит ночами, боясь проснуться на дне, а, когда всё-таки проваливается в дремоту, через несколько мгновений просыпается от удушья? Что иногда он не может выйти на открытый воздух – кажется, что солнце вот-вот испепелит даже сквозь подушку туч? А ещё… И ещё… Ну разве об этом расскажешь? Как слова подобрать? Нет таких в человеческом языке – не придумали ещё.

– Негусто, – подвёл итог доктор после долгой паузы. – Что ж… От всего есть средство, главное – правильно выбрать.

Он в задумчивости потёр виски. Тихо добавил:

– Ну, почти от всего. Сделаем так: сейчас я дам тебе одно ммм… назовём это лекарством. Как выпьешь, ложись на койку – место привычное, верно? Если заснёшь, не страшно – так даже лучше. А когда очнёшься… Я буду знать о тебе больше, чем ты сам.

Холодный испытующий взгляд:

– Готов?

Эрван поёжился: что ещё за лекарство? В прошлое раз лечение дороговато ему обошлось. В памяти мгновенно всплыл бой с фоморским колдуном и хриплый возглас «Кромм!», слетающий с мёртвых губ… Что доктор приберёг на сегодня?

Лоэ рассмеялся – тихим шелестящим смехом, похожим на шуршание пыльных портьер.

– Не бойся. Это не больно и не опасно. Во всяком случае – почти.

– Почти?

– Ну да, – равнодушно отозвался Лоэ. Пальцы его мотыльками порхали над столом, наливая в невесть откуда взявшуюся чашку разноцветные снадобья из маленьких флаконов. – Может, ты от моего зелья пятнами пойдёшь или чего похуже? В этом мире полной гарантии никто не даст. Увы.

Лоэ протянул чашку, сверля Эрвана повелительным взглядом.

Эрван взял обеими руками, стараясь не расплескать. Придирчиво осмотрел: буроватая мутная жидкость, слегка похожая на выдохшийся эль, – ничего особенного. Он почему-то ожидал бурления, сизого дыма, таинственных отсветов на поверхности…

Осторожно понюхал:

– Вроде мёдом пахнет…

Лоэ кивнул.

– А ещё тимьяном и вереском. Горная смесь. Привет из дома. Пей!

Эрван поднёс чашку к губам… И застыл. Между лопатками пробежала дрожь, руки захолодели: он понял, что боится. Не доктора, не боли – себя. Боится того, что кроется в глубинах сознания и грозит вырваться наружу.

В безумной надежде если не избежать неминуемого, то хотя бы отсрочить – он ляпнул первое, что пришло в голову:

– А вы, доктор? Вы – не боитесь?

Лоэ посмотрел на него с лёгким удивлением:

– Чего?

Эрван попробовал улыбнуться:

– Ну-у… К примеру, вдруг я на ваших глазах превращусь в чудовище – похоже, ребята всерьёз этого опасаются.

Доктор встал. Улыбнулся в ответ – еле-еле, одними губами.

– Пусть это тебя не беспокоит: если подобное вдруг произойдёт, и я решу, что судну угрожает опасность, – я тебя просто убью. Обещаю сделать это быстро и без боли. Пей!

Чудаковатый доктор исчез. Странное это было зрелище, завораживающее и пугающее одновременно: знакомые черты задрожали и расплылись, новое лицо проступило из глубин; тонкий нос с горбинкой заострился, будто клюв хищной птицы; впалые щеки покрылись мраморными пятнами; глаза угрожающе засверкали в тёмных впадинах глазниц. Над Эрваном возвышался незнакомец – холодный, сильный и безжалостный. Оружия при нём не было, но Эрван не испытал и тени сомнения: если будет нужно, с ним справятся и так.

Неожиданно для себя Эрван расхохотался: радостно, громко, искренне… Так он не смеялся уже давно – быть может, с тех пор, как мальчишкой носился по горным склонам. На душе разом стало просто и легко: тяжесть ответственности, метания и сомнения – всё исчезло разом. Не нужно было опасаться будущего – оно от него больше не зависело. Лоэ взял его ношу на себя… Снова.

– Доктор, вы не оставили мне выбора. И знаете что? Я чертовски рад этому! Ваше здоровье!

Он залпом осушил лекарство. Покорно лёг на койку. Не переставая счастливо улыбаться, закрыл глаза.

Бледный свет из иллюминатора стал как будто ярче. Эрван повернулся на правый бок, освободил затёкшую руку.

Лоэ сидел за столом, перелистывая толстенный фолиант: Эрван вспомнил, что видел эту книгу в прошлый раз, но не смог разобрать надпись на корешке – буквы мало чем напоминали привычную латиницу. Он с удивлением заметил на переносице доктора громоздкие очки. Глаза за выпуклыми стёклами казались большими, круглыми и подслеповатыми, как у филина.

– Аристокл, – пояснил доктор, не отрываясь от книги. – Слышали о таком?

Эрван покачал головой, ощущая себя полным невеждой.

– Не вините себя, – сказал доктор, водя узким пальцем по строчкам. – Вряд ли в горах принято на досуге изучать древних философов. Да и в Морском Ключе… Жаль, жаль – это бывает весьма любопытно. Вот послушайте: «Человек – это двуногое бескрылое существо, отличающееся от прочих восприимчивостью к знанию, основанному на рассуждениях». Понимаете?

Эрван нерешительно пожал плечами:

– Вроде да…

– Ну вот! – Доктор улыбнулся уголком рта. Устремил на Эрвана проницательный взгляд. – Если верить Аристоклу, вы абсолютно точно человек, а не монстр. Видите, и от философии бывает польза… Но довольно об этом.

Он решительно захлопнул книгу.

– Раньше вопросы задавал я, и, хоть вы не пошли мне навстречу, я готов об этом забыть. Ваша очередь – спрашивайте.

Эрван встал, преодолевая лёгкую тошноту. Нерешительно переступил с ноги на ногу, поскрёб затылок: ничего умного в голову не приходило.

«Вот тебе и „восприимчивость к знанию, основанному на рассуждениях!“ Интересно, это я тупой или зелье так действует? Хм, об этом лучше не стоит… Лови момент, дурень, спрашивай хоть что-нибудь – Лоэ ждать не станет!»

– Ммм… Сколько я спал? – выдавил он с горем пополам.

Доктор поморщился.

– Больше часа. Но не это важно. Попробуйте ещё.

Эрван честно попытался собрать мысли в кучу: получилось не очень – мешало неприятное чувство, что он проходит какой-то неведомый экзамен, и судьба его, Эрвана, – до сих пор не определена.

– Да что со мной? – До крайности раздосадованный, он не сразу понял, что произнёс эти слова вслух.

Лоэ с неодобрением покачал головой. Откинулся на спинку стула – та жалобно скрипнула.

– Ну вы и вопросы задаёте! Или такие, на которые и отвечать не стоит, или вроде этого – не сразу поймёшь как ответить! – В тоне доктора смешались удивление и недовольство.

Он отвернулся. Забарабанил пальцами по столу.

– Тело у вас в полном порядке. А что до остальных ммм… проблем…

Он встал, аккуратно отодвинув стул. Заложил руки за спину, опустил голову. Принялся мерить каюту шагами – четыре туда, четыре обратно. Забормотал под нос, словно забыв о собеседнике:

– Сильные потрясения меняют людей, иначе не выжить. Это нормально. Люди же стремятся к стабильности, спокойствию… Не хотят меняться – и это нормально. А вот когда две нормальности сталкиваются, открывая дверь безумию… цитатами из Аристокла не отделаешься.

Доктор остановился. Посмотрел на Эрвана – внимательно и сочувственно:

– Это и произошло: ты изменился, Эрван Гвент. Резко и сильно. К тому же не по своей воле. Твой разум не хочет мириться с этим – протестует, мечется, наивно желает, чтобы всё было как раньше… Отсюда и кошмары.

Доктор сделал паузу. Покачался на каблуках. Глубоко вздохнул – словно разговор оказался для него тяжёлой и неприятной обязанностью. Негромко произнёс:

– Я заглянул в твои сны, Эрван Гвент, увидел твои страхи… И честно говоря, не многое понял: наверное, чтобы осознать это по-настоящему, надо самому заглянуть спруту в глаза.

– Вряд ли, – пробурчал Эрван. – Я всё равно ничего не понимаю: отчего? Почему? Зачем? И главное – за что?

Внезапно доктор рассмеялся. На глазах его выступили слезы, потекли по щекам: он попытался было вытереть их – помешали очки. Это только добавило доктору веселья.

Эрван мрачно ожидал продолжения.

– Ты хотел спросить – за что тебе так повезло? – Смех прекратился разом, доктор смотрел на Эрвана проницательно и жёстко. – Да-да, не удивляйся: именно повезло. Помнишь, я говорил о Кромме?

Эрван кивнул: разве такое забудешь? Доктор откашлялся и продолжил:

– Так вот. Кромм любит подбираться к людям через сны – подсказывать, нашёптывать… сначала направлять, потом – управлять. Понимаешь? И я опасался, что встреча со спрутом заставила тебя пережить такой эмоциональный шок, так опустошила, что ты оказался для Кромма лёгкой добычей. И стал одержимым.

Эрван похолодел. Снова – второй раз за день! – вспомнился мёртвый фомор, возглас «Кромм!» и цепкие пальцы на горле. Кромм… Как там Лоэ говорил? «Может быть, мы балансируем на краю пропасти, и любое неверное движение станет для нас роковым. А быть может, мы уже падаем в бездну, но пока не подозреваем об этом…»

Что же это получается? Глубина и бездна, где властвует Кром, – одно и то же? И то, что он, Эрван, принимал за призыв моря – ловушка? И тогда… Что?

Кулаки Эрвана сжались. Он скрипнул зубами.

«И надо бы злиться – вот только не знаю, на кого. Да и не получается толком».

Он угрюмо опустил голову.

– Страх и гнев – плохие советчики, Эрван Гвент. Не надо.

Голос Лоэ был тих и мягок – так врачи разговаривают с тяжёлыми пациентами.

– Ты сейчас раздражён, чувствуешь себя потерянным, обделённым, клянёшь судьбу на чём свет стоит… А меж тем её стоит благодарить!

Доктор перехватил удивлённый взгляд.

– Да-да. Тебе по-настоящему повезло, Эрван Гвент. Я проник тебе в душу – так далеко, как мог себе позволить.

Эрван вздрогнул. Вытянулся во весь рост, чувствуя, как пульсируют жилки на висках и предательски краснеют щеки. Хотел было протестовать, требовать объяснений… но не проронил и слова.

Доктор успокаивающе махнул рукой.

– Я врач. Прежде всего. И обещаю тебе: то, что мне открылось – плохое и хорошее, злое и доброе, порядочное и не очень, – останется здесь.

Он приложил палец ко лбу. Посмотрел на Эрвана – долго, пристально, не мигая. Затем вздохнул и продолжил:

– Я заговорил об этом не для того, чтобы унизить тебя или оскорбить. Я хочу, чтобы ты знал: отметины Кромма на тебе больше нет.

– Вы хотите сказать…

Лоэ сухо кивнул:

– Я уже сказал. Да. Я не знаю, как это произошло, но она исчезла. Уничтожена. Стёрта. Вот так.

Эрван ошалело затряс головой: он незаметно для себя перешагнул порог восприятия – слова Лоэ не укладывалось в голове, хотелось присесть, а ещё лучше лечь, причесать обрывки мыслей, обдумать как следует… Да возможности не было – доктор явно сказал не всё.

Меж тем Лоэ отвернулся. Сложил руки на груди, сумрачно глядя в серое пятно иллюминатора. На лбу проступили глубокие складки морщин. Таким Эрван его не видел никогда: измождённым, старым… и печальным.

– Конечно, догадки есть, – Лоэ тяжело вздохнул. Опустил голову. – Но только догадки. Увы, есть вещи, которые мне не дано понять и эта – одна из них.

Он сгорбился, огонь в глазах угас, плечи устало поникли.

– Всю жизнь я считал, что разуму доступно всё. Я не жалел времени и сил, развивая его; как губка, впитывал новые знания, учился мыслить и рассуждать…

Он горько усмехнулся.

– А сейчас, на склоне лет, когда меняться уже поздно, – судьба подкидывает мне одну загадку за другой. И разум пасует, и сдаётся логика. С каждым новым днем я всё чаще спрашиваю себя – так ли я жил? Тому ли божеству поклонялся? А дней остаётся всё меньше. И ничего уже не изменить. Не исправить.

Эрван потрясённо молчал. Что с доктором? Откуда такая откровенность? И зачем?

Лоэ мягко улыбнулся.

– Отвечу на твой вопрос, хоть ты его и не задал. Я проник в твою душу: взамен открыл свою – по-моему, это справедливо.

– Да, наверно, так… – смущённо выдавил Эрван и умолк.

– Что же касается моих догадок… Полагаю, встреча с этим… как ты его называешь? – побратимом изменила твою сущность так быстро и необратимо, что Кромм потерял тебя из виду. Такое бывает. Редко, но бывает.

– Всё равно не понимаю, – Эрван упрямо выставил подбородок. – Даже если…

– Если, если! – передразнил доктор. – Ты что, до сих пор не сообразил? Фактически ты умер, Гвент: если не целиком, то наполовину.

Эрван молчал. Доктор подошёл вплотную, продолжил холодно и строго: