Текст книги "Воин Бездны"

– Ага, залезешь на них, как же… Видал, кора в какой-то гадости? Руки скользят… И здоровые – не обхватишь. И ветки высоко – не допрыгнешь. У вас в горах такие же?

– Нет, – Эрван вспомнил светлые, чистые леса севера: прямые, цвета янтаря, стволы сосен; разлапистые ели на каменистых склонах; упругий ковёр хвои под ногами; сухой прозрачный воздух, пропитанный запахами неброских горных цветов…

Он сглотнул:

– Нет, Яник. Наши – другие. Ладно, показывай, где тут родник.

– Это щас! Это мы мигом!

Мигом не мигом, а пришлось брести минут десять до самого подножия скал. Лесные своды внезапно разошлись вверх и в стороны, тропинка упёрлась в отвесную стену с небольшой нишей – фута четыре в ширину и чуть выше человеческого роста. Из расселины, футах в пятнадцати над их головами, бил родник: струи воды текли по камню, разделялись на несколько рукавов и отвесно падали вниз, скрывая нишу мерцающим пологом. В небольшой заводи под водопадом цвели белоснежные лилии.

– Красиво, а? – выдохнул Яник. – Будто грот корриганов.

– Он и есть, – кивнул Эрван. – Видишь, никакого ручья? Это потому, что вода уходит под землю, в их жилища.

– Ух ты! – Яник вцепился в руку Эрвана. – А ты их видел? Какие они? А они не вылезут?

– Видел.

Эрван осторожно освободился. Стянул рубаху и швырнул на землю.

– Какие они? Разные. Бывают нам по пояс, бывают по колено. Или ты о другом? – Он пожал плечами. – Могут помочь, могут навредить. Могут вообще не заметить.

Штаны последовали за рубахой.

– Эй, ты чего? Под водопад собрался?

– Угу, – Эрван скинул ботинки. – Да не бойся ты: во-первых, они не появятся – день-то солнечный! Во-вторых, я ничего плохого не делаю. В-третьих, вода-то общая! Корриганы ей не хозяева. Как и мы.

– Оно конечно, – засомневался Яник, – да только мне бы не понравилось, если б в воде, которая течёт прямо в дом, чумазый моряк плескался.

На всякий случай он отошёл на десяток футов и присел на корточки, опасливо поглядывая то на водопад, то на узловатые ветви деревьев.

Не обращая внимания на беспокойство Яника, Эрван вытянул руку – кончики пальцев коснулись водяных струй. Шагнул вперёд.

Вода показалась не просто холодной – ледяной. Эрван съёжился, застучал зубами. Кожа мгновенно покрылась пупырышками.

Голос Яника, искажённый шумными струями, прозвучал жалобно и незнакомо:

– Ты бы вылезал, а? Ещё загнёшься, Баст потом с меня шкуру спустит.

– По…годи, – с трудом отозвался Эрван. – Ещё… Пару минут.

Потребовалось вдвое меньше. Эрван ощутил, как вода из ледяной стала просто холодной, затем прохладной. Мышцы расслабились, гусиная кожа исчезла. Нежные капли воды скользили по коже, смывая грязь, пот и усталость. В голове прояснилось, исчезли тяжесть и тошнота. Эрван не думал ни о чем – просто смотрел на радужные брызги и глубоко вдыхал влажный воздух, густо пропитанный запахом цветов, прелой листвы и ещё чем-то неуловимым, но смутно знакомым…

– Эрван! Э-э-рван! Ты что, спишь? Ну давай, вылезай, а?

Он глубоко вздохнул. Набрал горсть воды, махом опрокинул на лицо. Тихо зашептал полузабытые слова Обращения, ни капли не сомневаясь: его слышат и слушают – недоверчиво, внимательно, настороженно…

– Спасибо вам, народ сумерек. Я желал бы остаться, покуда не удлинятся тени. Хотел бы посмотреть на вас, перемолвиться словом… Да, видно, не судьба. Да пребудет покой в вашем жилище, доколе стоят леса и горы!

Он медленно натянул одежду на мокрое тело. Повернулся лицом к водопаду. Низко, в пояс, поклонился.

Яник посмотрел на него с суеверным ужасом.

– Ладно, – как ни в чем не бывало сказал Эрван, – что ты там хотел? Наверх подняться?

– А почему вершина почти плоская? Я думал, все горы острым заканчиваются – снизу ж видно! И ведь недаром говорят – пик, а?

Яник запыхался, капли пота катились по лицу и падали на разогретые камни, щеку украсила пара свежих царапин – но любопытство оказалось сильнее усталости.

Они стояли на неровной площадке размером с каюту и глазели по сторонам. Сверху остров напоминал разноцветную игрушку для ребёнка-великана: синие воды глубины переходили в лазоревое мелководье, обрамляя сушу почти правильным кольцом; за ним ворчал ослепительно белый прибой; дальше – с жёлтой окружности пляжей – начиналась суша. Выше, за песчаной полосой – зелёная лента деревьев; и наконец, в центре – серый массив скал.

– Эрван, смотри, смотри! – Яник успел отдышаться и теперь подпрыгивал от изумления и восторга. Горы были позабыты.

– Наш «Горностай»! Ух ты, какой маленький!

Эрван мельком глянул на восток, где на бирюзовой воде чернел крохотный силуэт судна. Потом повернулся к западу – туда, где за редкой цепью островков раскинулся океан.

– Слушай, Яник. Мне кажется или там вода темнее? Да и волны повыше вроде…

– Ну да. Это ж океан.

В тоне Яника сквозило равнодушие: подумаешь, океан – эка невидаль!

– Сейчас он ещё спокойный, а как шторм начнётся – ой-ой-ой! И вода темнее – тоже верно. Кое-кто говорит, что это из-за глубины. И точно, пройдёшь пару миль на закат – всё, лот до дна не достаёт. А может, вода там другая… Не зря же морская рыба там не живёт. А ту, что живёт, ещё найди попробуй.

– А ты ходил на глубину?

– Само собой!

Яник гордо расправил плечи, окинул Эрвана покровительственным взором.

– Несколько раз даже… ну, четыре, если точно.

– И как оно?

– Ничего особенного. Мы, правда, далеко от островов не уходили. Да и что мы там не видели – чудищ разных? Ну их!

– А они там есть? – Эрван хмыкнул.

– Есть! Точно есть, сам Старик говорил. А уж капитану нашему верить можно, это будь спокоен. Правда, они не здесь, а дальше, у Стены Туманов.

– А ты и стену видел?

– Ну да! Издали… Она вообще-то не стена – так, полоса какая-то… Но высокая, плотная. И выглядит жутковато – будто длинное облако на воду положили. Старик говорил – вода под ней холодная, прямо ледышка – вот туман и получается. Наверно, так и есть – ему виднее…

Яник зевнул и тут же сконфуженно прикрыл рот ладонью. Искоса глянул на Эрвана: не обиделся ли?

Эрван едва сдержал смех.

– Ну да, это понятно… Но вот что получается: зимой, когда вода в нашем море тоже холодная, туман должен рассеяться! И значит, за стену можно заглянуть.

Яник помолчал с минуту, задумчиво теребя губу. Наконец пробормотал:

– Вроде так. Да только найди дурака, который зимой на глубину сунется… Да и зачем? Сдалась тебе эта Стена Туманов! Брось, гиблое это место. И не нашего ума дело.

– Жалко, – Эрван вздохнул. – Интересно же. Я туманы люблю. У нас в горах они такие – вытянутой руки не увидишь.

Яник замялся, искоса поглядывая на Эрвана.

– А там, в горах, когда… эти напали? Тоже туман был?

Эрван сощурился, приставил ко лбу руку, до рези в глазах всматриваясь в горизонт. Рассеянно ответил:

– Туман, да. Если бы не он – фоморы б меня мигом нашли. А так… выкрутился. С тех пор туман для меня – друг и союзник.

Неожиданно Яник вспылил:

– Туман он любит! Друг и союзник! Лучше б ты то, что под туманом, любил!

– В смысле?

От внезапного натиска Эрван слегка опешил.

– В смысле? – передразнил Яник. – В смысле воду. Море. Так понятней?

– Ты чего разорался-то?

– Чего-чего… Вот ты за все время хоть раз со Стариком разговаривал?

– Ну-у… нет. Даже и не видел толком, – Эрван пожал плечами. – И что с того?

– Да вот того! Твоих этих… Конюха, Аптекаря и даже Свистка – он учит. Не каждый день, но когда возможность есть. Кораблевождение, всё такое… Значит, и тебя должен учить? А вот нет!!! И не разговаривает даже! И знаешь почему?

– Договаривай, ну? – Эрван испытующе посмотрел Янику в глаза – разговор обещал быть неприятным, но познавательным.

– Ну! Я вот тоже сначала ходил кругами, думал, думал… Тебе, понятно, было не до того, а я аж обмирал от любопытства. Короче, ничего я не надумал, взял да и спросил Старика в лоб. И знаешь, что он ответил?

– Да не тяни уж, говори!

– «Этот, – говорит, – не любит море. А тому, кто не любит море, настоящим моряком не стать!» Чуешь? Как отрезал. Даже не по имени назвал: «Этот!»

– Странно, – Эрван с недоумением почесал затылок. – С чего он взял? Да и от других ничего подобного не слышал: ни от Лоэ, ни от Бастиана…

– Да чего тут странного? Лоэ – врач, а Баст – офицер палубы. Им обоим до одного места, любишь ты море или нет, – лишь бы на ногах стоял и дело своё делал. А наш капитан – он другой. Особенный.

Эрван хмыкнул.

– Да ты не хмыкай! Скажи лучше – прав он?

Эрван задумался. Исподлобья оглядел синюю ширь океана, затем топнул, будто проверяя остров на прочность. Кивнул.

– Не буду спорить – прав. За что мне любить море? С какой стати? Что я от него хорошего видел?

– Ну и дурак! Что ты здесь делаешь тогда?

– А я не выбирал, – Эрван с горечью усмехнулся. – Про отца-мать я ничего не знаю и теперь, видно, не узнаю – вон куда занесло, концов не сыщешь! Как прибился к заставе… не помню, маленький был. Но солдаты меня вроде как усыновили – и за отца мне были, и за мать, и за братьев…

Он замолчал. Против обыкновения молчал и Яник.

Через минуту Эрван продолжил:

– Когда фоморы попёрли на штурм, ребята сунули мне боевой журнал – в армии он вместо судового – и наказали сохранить любой ценой: мол, пока он в безопасности, цела и застава. Это потом, задним числом, я понял, что они меня от смерти уберечь решили…

Глаза защипало: Эрван часто заморгал, пытаясь обуздать непрошеные слезы.

– Когда застава пала, я в суматохе успел сбежать. Хотел было на юг податься, к лесам, но фоморы оказались быстрее: пришлось неделю в горах провести – к счастью, места я знал неплохо… Ну и подрезал я кое-кого, в отместку за наших. Фоморы после своей победы обнаглели, поодиночке шлялись… Ну а мне терять было нечего – до меня уже дошло, что журнал этот проклятый и не нужен никому…

Эрван горько рассмеялся.

– Но всё равно сохранил – как память. Вот и получилось, что приказ я выполнил, а толку? Ребят уже нет…

Эрван умолк. Отвернулся. Яник ждал, пританцовывая от избытка чувств. Наконец не вытерпел:

– Вот это да!!! Значит, ты не просто прятался – приказ выполнял! Здорово! Только в толк не возьму: войны ж не было, так? Тогда почему…

– Горы – это горы. А фоморы – всегда фоморы! – оборвал его Эрван. – На перевалах не бывает ни войны, ни мира – так, серединка на половинку.

– Понятно, – тихо сказал Яник. – А дальше?

– Дальше? Это просто. После гибели заставы у меня в горах никого не осталось. Гарнизон поставили новый, я им был без надобности – маловат для настоящего бойца… И светило мне либо в таверне полы мыть, как Конюху, либо в поля – навоз разбрасывать. А тут этот указ о солдатских детях подоспел: да ты слышал, наверное, – на армейский кошт, полное обучение, офицерские перспективы и прочее… Да только в сухопутных училищах места были заняты, оставалось в море податься. Вот так.

Яник подошёл вплотную к Эрвану, осторожно тронул за плечо. Потом тихо и серьёзно, удивительно по-взрослому произнёс:

– Я не буду говорить «жаль» и всё прочее. И так ясно. Только вот о чем подумай: того дома у тебя больше нет. И если новому дому суждено появиться, то будет он – в море. По-любому так выходит, как ни крути. И лучше тебе полюбить море. Ну хотя бы постараться. Не так это сложно, честное слово. Ну глянь, а? Ведь красиво же!

Эрван посмотрел на океан. Прищурил глаза, силясь увидеть вдали туманную полосу. Нет, ничего не видно, вода и вода…

– Эй! А это что за дрянь?

Эрван вздрогнул.

– Ты о чем?

– Да вон же, смотри! Да нет, балда, – к северу! Паруса!

Сначала он не увидел ничего. Затем, приглядевшись, – четыре тёмных пятнышка на линии горизонта: два и чуть поодаль ещё два. Пожал плечами.

– Теперь вижу. И что?

– Что, что! Фоморы это, понял? Оснастка не наша. Потом, наши звеньями не ходят. Ты гляди – здоровые, гады! Таких раньше не видел. Когда мы сюда забрались, их не было видно, понял? Сколько мы тут проболтали – двадцать минут? Тридцать? А они за это время миль пять отмахали, не меньше!

«Мне бы такие глаза! – с лёгкой завистью подумал Эрван. – Вот что значит всю жизнь в смотровой бочке. Тоже мне, Диоген выискался!»

– Ну ладно, ну фоморы. Дальше что?

Яник от возмущения не сразу нашёлся что ответить – с минуту просто стоял и глядел на Эрвана округлившимися глазами. Наконец выпалил:

– Прав Старик – ни черта ты не моряк, да и дурак к тому же! А если они, как и мы, сюда за пресной водой идут? Их рыл пятьсот будет, не меньше! Они нас, как телят, вырежут! Нам в море надо, и поскорее!

Теперь и Эрван встревожился не на шутку. Он снова посмотрел на корабли фоморов – казалось, те за пару минут заметно приблизились.

Драка на берегу не прельщала, но абордаж на шаткой палубе радовал ещё меньше – суша как-то надёжнее. И не утонешь, опять же…

– А в море-то мы что можем сделать? Они ж быстрее… К тому же их четверо.

– В море они почти не нападают – знают, чем это обычно кончается. Нет, их дело – проскользнуть мимо Ключа, прорваться к южному побережью, там пожечь и пограбить. Конечно, всякое бывает… Но внизу Старик, пусть он думает. Пошли-пошли!

Яник решительно шагнул к краю обрыва… и застыл, с ужасом глядя вниз. Потом спросил сиплым голосом:

– Слушай, а спускаться-то как?

– Как-как! – передразнил Эрван. – Быстро!

Он стоял на корме вместе со всеми, глядя на удаляющийся берег. Мокрая рубашка то пузырилась под порывами ветра, то неприятно липла к спине: места в шлюпке хватило только для гребцов и груза – остальным пришлось добираться вплавь. Он поёжился и ворчливо произнёс:

– Спасибо, хоть воду догадались вчера погрузить.

Непривычно молчаливый Яник лишь кивнул.

Вечерний бриз доносил до них последний привет суши: щебетание птиц, устраивающихся на ночлег, шипение прибоя и глухой шум листвы. К запахам влажного леса примешивался упоительный аромат дыма и копчёностей: впопыхах толком не затоптали кострища. Большую часть еды взять не смогли – пошвыряли в тлеющие уголья.

– Интересно… – Яник повёл носом. Задумчиво продолжил: – Интересно, фоморы любят горелую рыбу?

Эрван Гвент. Дневник.

…едва успели. Пока вышли из тени острова, пока сели на ветер – фоморы подобрались близко. Четыре корабля: два и ещё два, чуть поодаль. Хорошо, что в бейдевинд они идут медленнее: к вечеру их паруса превратились в тёмно-серые пятна, а поутру мы их уже не обнаружили.

Гнались ли они именно за нами? Или им было всё равно? Быть может, они решили, что нашли лёгкую добычу, а потом бросили преследование? Отправились на поиски целей полегче?

Не знаю. Но очень хочу знать… От непонятностей жди неприятностей. А мне – непонятно.

Когда минует опасность, обычно испытываешь облегчение: и сердце бьётся по-другому, и кровь вроде бежит быстрее, хочется вздохнуть поглубже, с кем-нибудь шуткой переброситься, да хоть спеть… Но не сейчас.

Фоморы отстали, а гнетущее чувство осталось: в башке вроде сидит – всё здорово, живи и радуйся, а нутром чую – ничего ещё не кончилось. Как будто и сейчас нас преследует кто-то неведомый и невидимый. И не просто догоняет, а догнал почти…

Может, я выдумываю? Остальные вроде ничего такого не испытывают: на рассвете увидели чистый океан – и давай на радостях глотки драть! И Бастиан вроде повеселел…

Нет. Не выдумываю.

Я видел Лоэ: он стоял среди всеобщего ликования и вертел головой на тощей шее – мрачный и нелепый, как старая ворона.

Он искал взглядом меня. И нашёл. И слова не потребовались – я понял и так.

Ничего ещё не кончилось.

Глава 4

«Горностай». Судовой журнал.

…Неделя солнцеворота, по римскому исчислению – двадцать седьмое июня. Ветер западный, слабый. Скорость по лагу – шесть миль. Состояние рангоута и такелажа нормальное. Раненых на борту нет. Умерших нет. Больные: ожоги – трое; перегрев – шестеро.

Прочие изменения в составе: стажёр Эрван Гвент (академия Морского Ключа) приступил к обязанностям помощника боцмана. Изменения в судовую роль внёс

Капитан Салаун.

– Заводи-заводи… Да не справа, дурень! Багор утопишь! Всё – так и держи!

Бастиан ловко закрепил канат, вывесил свободный конец и в одно мгновение перемахнул через планшир. Толстая верёвка щёлкнула и натянулась струной, принимая вес могучего тела.

Моряки сгрудились возле борта, с интересом наблюдая за действиями боцмана: Эрвану еле удалось отвоевать местечко.

Плот и плотом-то назвать было сложно: щелястая конструкция из дюжины брусьев, кое-как перехваченная верёвками. В нескольких местах серели неряшливо скрученные из ткани жгуты: видно, канатов не хватило – рвали на полосы матросские рубахи. На залитой волнами поверхности ни людей, ни припасов – лишь груда ветоши посередине.

– А где все? – выдохнул Свисток за спиной Эрвана и заёрзал, стараясь протиснуться к борту. – Акулы сожрали?

– Акулы? Вряд ли, парень. Чайки – может быть. Они пострашнее будут, – отозвался дребезжащий голос.

Эрван с недоумением обернулся: Гоэл, конечно, кто ж ещё… Он то всегда знает, что и как. Но чайки? При чём здесь они? И как могут быть страшнее акул?

Он внимательно посмотрел на старого моряка: не шутит ли? Но тот лишь мрачно покачал головой, не отводя взгляда от плота.

Тем временем Бастиан ступил на шаткие доски, закрепил конец. Осторожно, при каждом шаге пробуя поверхность ногами, добрался до грязного кома. Нагнулся, откинул тряпицу… Замер.

На борту «Горностая» десятки людей молча ждали.

Наконец Бастиан поднял голову. Произнёс внезапно осипшим голосом:

– Саваны вниз. Три штуки.

Заглянуть под рогожи не дали никому: доктор и боцман управились сами. Быстро, но тщательно осмотрели тела. Хмуро переговариваясь, завернули в рогожу и закрепили груз. Отвязали канат, разрубили узлы на брусьях и сноровисто вскарабкались на борт, прежде чем остатки плота пропали за кормой. Не говоря ни слова, исчезли в кают-компании.

Матросы подавленно глядели на океан, поглотивший тела неведомых жертв. Расходиться никто не спешил: разбившись на кучки, экипаж вполголоса обсуждал увиденное.

– Гоэл… – Эрван осторожно тронул старика за рукав. – Что скажешь? Как думаешь – что там было?

– А чего тут говорить, – угрюмо буркнул тот. – Главное-то и сами поняли – три мертвеца под рогожкой. Э-э-х… Вот она, жизнь матросская, – сегодня ты на палубе, а завтра на дне морском.

Он махнул рукой, видимо не желая продолжать разговор: Эрван отстал, но отвязаться от Свистка было куда сложнее.

– А почему их на борт не подняли?

– А нечего тебе на них глядеть, дурья голова! Сказали ж тебе, неугомонный, – чайки! Обычно-то они вдалеке держатся, вон… кружат, супостаты.

Гоэл с отвращением плюнул за борт.

– А ежели ты ранен или, к примеру, ослаб, да крыши над головой нет: ну, в шлюпке там или на плоту – тут они за тебя и возьмутся! Сначала глаза выклюют, а потом и до мозга доберутся – через виски. Паршивая смерть, я тебе скажу… А ты: акулы, акулы…

Гоэл медленно побрёл в кубрик. Эрван рассеянно сопровождал взглядом сутулую спину.

Нет, не сходилось… Ну чайки, ладно. Допустим. И что, из-за этого покойников на борт не поднимать? Чушь, в экипаже ведь не женщины, не дети малые… Наверно, многие и не такое видели. Тогда почему?

И ещё: кто-то должен был прикрыть тела ветошью, защитить от солнца, волн и тех же чаек? Где он теперь?

Эрван вздохнул: вряд ли он сможет найти разгадку сам – может, хоть доктор проболтается… Ну или Баст…

– Что встали, лоботрясы? Работы нет – я найду! – Громовой рык Бастиана разнёсся от кормы до утлегаря. – Свободная вахта – в кубрик! Остальные – по местам, приготовиться к повороту фордевинд! Быстро, быстро! Быстро!!!

«Горностай» пробирался на юг: за пять дней одолели едва сотню миль по прямой – мешал слабый встречный ветер. Под всеми парусами, силясь поймать малейшее движение воздуха, судно днем и ночью шло в лавировку. Из трёх вахт сделали две: после двенадцати часов изматывающей работы, кое-как впихнув в себя шмат солонины и пинту воды, люди без сил валились в гамаки и забывались нездоровым сном.

С каждым днем ветер слабел и наконец иссяк. Море превратилось в идеально ровное, пышущее жарой и влагой зеркало. Раскалённое добела солнце пекло так, что на палубу нельзя было ступить – от жара не спасали и дублёные подошвы матросских башмаков. Смола в стыках расплавилась, пошла липкими пузырями – в лазарете Лоэ появились первые жертвы ожогов. При малейшей возможности люди стремились укрыться в трюме – но и там не было спасения от печной духоты. К обожжённым добавились пострадавшие от теплового удара. Всего несколько дней раскалённого ада – и каждый десятый на судне вышел из строя.

Впервые с начала похода люди начали проявлять недовольство: лёгкое, сразу и не заметишь – может, чуть больше стало хмурых взглядов; может, немного чаще стали воротить носы от надоевшей солонины; может, чуть с большей ленцой исполняли приказы… Но с каждым днём, каждым часом оно росло. И усугублялось тем, что никто из рядовых матросов понятия не имел, куда и зачем движется «Горностай», а переносить лишения, не видя в них смысла и не понимая, когда это кончится, было труднее вдвойне.

На счастье офицеров, ветер потянул с запада, принося с собой прохладу открытого океана. Для экипажа это означало не только облегчение от жары – учёба возобновилась. Бастиан не желал терять и минуты, словно каждая была на счету: теперь, когда он обзавёлся помощником, никто из матросов не был освобождён от поединков – даже старики вроде Гоэла. Эрван поселился на палубе: спать удавалось урывками по три-четыре часа. Он то выступал в качестве напарника боцмана, в показательном бою демонстрируя старшим матросам тонкости клинкового боя; то работал с моряками помоложе, терпеливо стараясь привить им простейшие навыки фехтования. По старой памяти его напарниками становились то Конюх, то Аптекарь, то Свисток. Но они менялись, строго соблюдая очерёдность, а он – нет. И когда опять наступало время стариков, Эрван снова вставал в позицию, раз за разом атакуя, контратакуя, защищаясь… И так с утра до вечера. А потом – с вечера до утра. И ещё день. И ещё…

Лишь Яник, бессменный дозорный, был освобождён от постылой круговерти. После встречи с плотом он дневал и ночевал на верхушке грот-мачты, спускаясь, только чтобы на ходу перехватить кусок-другой…

* * *

– Парус!

Яник до половины вывесился из смотровой бочки и возбуждённо замахал руками: казалось, ещё пара дюймов – и лететь ему до палубы.

– Парус на три румба!

Вопль Яника остановил поединки. Без всякой команды пары распались. Моряки с тревогой уставились вверх; кое-кто бросился к борту и настороженно разглядывал океан.

– Уснули?! Парус!!!

Бастиан отступил на шаг и отсалютовал Эрвану: что бы ни творилось вокруг, боцман желал закончить поединок по всем правилам. Затем он оглядел возбуждённо галдящую толпу. Брезгливо скривился, но ничего не сказал. И лишь потом посмотрел вверх, на Яника.

– Чего орёшь как тюлень? Тут глухих нет. Один? – Голос Бастиана легко перекрыл тревожный гул матросов.

– Вроде да…

На взгляд Эрвана, ответу Яника недоставало уверенности.

– Вроде! – Боцман скривился. – Смотри в оба глаза. Надо за капитаном послать.

– Не надо.

Эрван не заметил, как Лоэ оказался рядом. Это походило на фокус: миг назад Бастиан стоял один, и вдруг – р-р-раз! Лекарь тут как тут, осторожно трогает боцмана за рукав.

– Салаун приказывает: идём на сближение.

– Ладно, – Бастиан кивнул. – Абордаж?

– Возможно.

Доктор сделал шаг назад… и словно растворился.

Эрван смотрел на него во все глаза, но не смог уловить, как это произошло. Беспокойство на время отступило, сменившись невольным восхищением: «Как он это делает? Его б в академию – вот был бы учитель! Куда уж мне… Да и Бастиану, если на то пошло… Да и…»

– Чего уставились, болваны?! – От рёва Бастиана, казалось, затрепетали паруса. – Боевая тревога! Приготовиться к абордажу!

Четвёрку кадетов Бастиан отправил на мостик – нечего, мол, под ногами путаться. Может, Эрван и обиделся бы, да не успел: на палубе завертелась такая карусель, что Эрвану пришлось согласиться – боцман проявил истинное здравомыслие.

Сначала работа экипажа показалась Эрвану беспорядочной вознёй, но, приглядевшись, он понял – это далеко не так. Напротив, каждый знал своё дело, каждый был на своём месте; одни выкатывали поближе к бортам пустые бочки, другие наполняли их морской водой на случай обстрела зажигательными снарядами, третьи натягивали сети над палубой, чтобы защитить команду от обломков рангоута. И все быстро, чётко, без лишних напоминаний – будто горные пчёлы за работой.

Эрван почувствовал, что краснеет.

Как же так… А привык считать их деревенскими увальнями – они ж не знают, с какой стороны у меча рукоять! Зато вон чего умеют – такому в академии не научат, всю жизнь в море провести надо!

– К-хм…

Свисток вздрогнул, Эрван нет – привык уже.

– И как вам зрелище, молодые люди? – осведомился доктор. – Впечатляет? А ведь это внешняя сторона… Так сказать, вершина айсберга.

– Как это? – машинально спросил Свисток, не отрывая глаз от палубы, уже наполовину затянутой сетями.

– А как вы полагаете, что такое абордаж? Борт в борт, а дальше чья возьмёт? – Лоэ с ехидцей усмехнулся. – Ничего подобного! Это целая наука: надо как можно раньше оценить маневренные качества противника, сопоставить взаимное расположение судов, скорость и направление, правильно рассчитать курс сближения, чтобы в нужный момент закрыть противнику ветер… И ещё множество вещей, о которых я, доктор, понятия не имею – что поделать, сухопутная крыса…

Доктор пожал плечами.

– Матросы на палубе заняты важным делом, не спорю. Но… Исход боя решается задолго до боя – в капитанской каюте. Вот так, молодые люди…

Теперь чужой корабль можно было увидеть и с палубы: белое пятнышко парусов на горизонте, маленькое, бесформенное и совсем нестрашное. Матросы – кто с палубы, кто сверху, цепляясь за ванты, – пытались разглядеть подробности.

– Вот теперь кое-что видно! – донёсся наконец торжествующий голос Яника. – Трёхмачтовый люггер, идёт на восток. Лёгкий крен на правый борт. Пока всё вроде…

– Трёхмачтовый, говоришь? – Бастиан взъерошил волосы широкой пятернёй. – Трёхмачтовый люггер, да ещё в этих местах… Провалиться мне, если это не пираты!

Эрван ожидал чего угодно, только не этого: по встревоженной толпе пронёсся вздох облегчения, тут и там послышались смешки. Матросы подталкивали друг друга локтями и перемигивались, словно предвкушая бесплатное представление.

Бастиан улыбнулся во весь рот – только зубы сверкнули.

– Отбой, негодяи! Воду за борт, бочки в трюм. Все эти неводы – снять! Рыбы не заметят – так птицы засмеют.

Он опёрся о планшир, громко и фальшиво насвистывая «Милую Гвенн».

Чужое судно, похоже, его больше не интересовало.

Ошарашенный Эрван оглянулся на однокашников: Свисток выпучил глаза так, что казалось, те вот-вот выскочат; густые брови Конюха полезли вверх, к самой чёлке; Аптекарь силился что-то сказать, но лишь недоуменно мотал головой. Они явно понимали не больше его самого.

Свисток первым обрёл дар речи:

– Эрван, а Эрван! Тебя боцман любит, иди спроси – что происходит-то?

– Что происходит, молодые люди? – Доктор с лёгкой усмешкой оглядел растерянных кадетов. – Собственно говоря – ничего. Всего лишь пираты.

Он зевнул, деликатно прикрыв рот ладонью.

– Я вас покину, если не возражаете: дел невпроворот.

Он повернулся и исчез за дверью кают-компании, прежде чем ему успели задать хоть один вопрос.

Конюх, Аптекарь и Свисток с надеждой смотрели на Эрвана.

– Нет. Надоело выставлять себя дураком в одиночку. Пошли вместе.

Они сгрудились у боцмана за спиной: тот по-прежнему не обращал ни на кого внимания – знай себе, поплёвывал в воду да лениво разглядывал чаек.

Четвёрка молча переминалась с ноги на ногу. Никто не решался начать разговор.

Наконец Эрван ткнул Свистка под ребро: давай, мол, ты – для разнообразия.

– Э-э-э, боцман… Извините, что отвлекаем… – Свистка одолел приступ икоты: не то от волнения, не то Эрван приложился сильнее, чем хотел. – Не подскажете: все-таки пираты, а тут… Ликование почти… Вот.

Свисток хотел было проскользнуть меж Конюхом и Эрваном и оказаться в глубоком тылу, но не преуспел – те не сдвинулись ни на дюйм.

Бастиан и головы не повернул.

– А ну, господа будущие офицеры, скажите: для чего был создан боевой флот?

– Для защиты караванов торговых судов от пиратских нападений! – бодро, как на экзамене, отрапортовал Аптекарь.

– Угу, – Бастиан кивнул, не отрывая глаз от океана. – А теперь, милостивые государи, покажите-ка мне караваны торговых судов.

Он тщательно выдержал паузу:

– Что, нет таких? Ладно, я не жадный – хоть одну посудину. Тоже нет?

Бастиан наконец повернулся и обвёл взглядом курсантов. Продолжил медленно и внятно – будто слабоумным втолковывал:

– А раз защищать некого, то и нам на них нападать не из-за чего. Ясно?

Но заткнуть Свистка было не так просто. Он умолк на минуту, робко переминаясь с ноги на ногу, но все-таки продолжил:

– Ну… да. Наверно. А им на нас? Они же могут напасть, разве нет?

Бастиан замер на миг, будто ушам своим не веря. Оглядел Свистка с головы до ног – мол, не шутишь ли? Потом затрясся в приступе громового хохота.

– Ну ты… Ну повеселил! – Отсмеявшись, он ткнул Свистка пальцем в грудь. – Запомни, малыш: «Горностай», даже с такими, как вы, болванами на борту, способен отправить на дно любого пирата – если догонит, само собой. И вон те, на люггере, – об этом знают.

Он ухмыльнулся. Кивнул в сторону пиратского судна.

– Правда, удирать они не собираются. Даже если захотят, не смогут: крен на борт у них не от хорошей жизни. А раз всё так сошлось – мы не спеша подойдём саженей на триста и вышлем шлюпку. Вот так. Теперь ясно?

– Но если… Если они не нужны нам, а мы им… Тогда зачем?

Беседа, похоже, забавляла боцмана: он выгнул бровь, разыгрывая безграничное изумление. Получилось у него мастерски.

– Ну как же! А поговорить?

К полудню суда легли в дрейф недалеко друг от друга. Матросы «Горностая» столпились у борта, переговариваясь вполголоса. Офицеры что-то обсуждали в кают-компании: сквозь полуоткрытую дверь доносились неразборчивые обрывки слов.

Эрван с любопытством разглядывал пиратский корабль. Вблизи тот не производил особого впечатления: заметно меньше «Горностая», несмотря на свои три мачты; голая палуба – ни шлюпок, ни метательных машин; грязные, облупившиеся борта. Под бушпритом вместо названия – нелепая, будто нарисованная детской рукой картинка: что-то вроде колючего шара на гребне волны.

Несколько человек бесцельно шатались по палубе, время от времени посматривая в сторону «Горностая».

– И это пираты? С чего их так боятся? – буркнул Эрван себе под нос.

– Эх, парень! – Стоявший рядом Гоэл решил, что Эрван обращается к нему. Повернул голову, уставился на Эрвана слезящимися глазами. – Жизнь – она сложная. Это сейчас они тихие, смирные, мнутся вон чего-то… А ходи ты на купце с командой в десяток забулдыг – они б тебе другими показались. В полчаса б раздели, а то и за борт… Уж навидался, можешь поверить.