Текст книги "Приключения Лёньки и его друзей"

Глава пятая

Утром друзья еле-еле проснулись.

Голова болит. Во всем теле было ощущение полной разбитости. А у Лёньки еще и весь зад болит, особенно в районе копчика, да натертая кожа на ногах горит, как костер. Ко всему телу даже больно было прикоснуться. С помощью Сашки, которому тоже было дурно, они намазали Лёньке мазью поврежденные поверхности кожи и тот еле-еле, в раскорячку, вышел во двор.

Там его увидела Ритка и посочувствовала:

– Что? Натёр всё? – она показала на внутреннюю поверхность ног.

У Лёньки не было даже сил, чтобы ответить Ритке, и он только кивнул в ответ.

– Эх ты…, – жалобно произнесла Ритка. – Надо же было осторожно ехать.

– Да, знал я обо всём этом. Михалыч предупреждал, – уже нашел в себе силы ответить Лёнька, – Но, так получилось. Торопился я вернуться засветло.

– Эх ты, горе луковое, – начала по бабьи причитать Ритка. – А неужто не знаешь, что спешка нужна только при ловле блох? Тут надо ко всему серьезно относиться, – уже по-взрослому сделала заключение Ритка.

– Да, знаю я всё это. Но, вот так вот получилось, – Лёнька развел руками, – хорошо, что хоть Кузьмич мазь дал, она меня и спасает.

Поговорив ещё немного, Лёнька с помощью Ритки вышел на улицу. Там следователь вместе с Серёгиным отцом собирались уезжать. Понурый Соколов уже сидел на телеге. Это сейчас в фильмах показывают, что преступники всегда в наручниках. Но, никаких наручников на нём не было. Он, опустив голову и ни на кого не глядя, сидел на телеге под наблюдением милиционера.

Следователь скомандовал Кузьмичу, и они поехали.

Жена Соколова с Ленкой шли следом за телегой, и со слезами, Света причитала:

– Ой, Юра, зачем ты это сделал? Сколько теперь тебе дадут? Ой, тюрьма! Да я не хочу оставаться одна! Что я буду делать одна? Надо зарабатывать. Денег и так нет. Ленку надо выучить…! А ты вот, что вытворил.

Несмотря на все её причитания, Соколов по-прежнему молча, без единого движения сидел в телеге, опустив голову, и ничего не отвечая ей.

А когда телега выехала из прииска, и исчезла за поворотом, Света с Ленкой вернулись в свой дом.

Откуда-то опять взялась водка, и давай они её глушить. Валеев, жена Соколова, Анатолий Павлович, Иван Михалыч и оба Бориса. Пили они 2 дня. У всех горе. У кого от чего.

А ребятам работать не надо, потому что кто будет ими руководить? Иван Михайлович бродил где-то. Борисы тоже где-то водки набрали, и валялись, то в доме на спальниках, то у соседки на сеновале.

Когда Лёнька увидел, что ими никто не руководит, и на работу не гонит, то он решил поохотиться.

Одному идти как-то не хотелось, хоть и места знакомые, но что-то было не по себе, поэтому он предложил Сашке:

– Сань, пошли завтра с утречка, постреляем птичек, всё равно делать нечего.

– Да ну его в баню, – тут же отреагировал на такое предложение Сашка. – С утра вставать и куда-то переться.

– Да пошли, – не отставал Лёнька.

– Неохота, я лучше посплю, – начал аргументировать Сашка. – Это надо ни свет, ни заря подскакивать, да куда-то идти. Да холодно уже по утрам. Нет, – подытожил он, – ты, как хочешь, а я лучше посплю.

– Чё ты, в самом деле, успеешь ты ещё выспаться, – не отставал от него Лёнька.

– Нет, не пойду, – уже твердо заявил Сашка. – И ещё неизвестно, есть ли там дичь, или нет. Тут местные её уже всю перестреляли, да разогнали, – выдал он последний довод.

– Ну, как хочешь, – сдался Ленька, – а я пойду. Надоело мне тут сиднем сидеть, да на пьяные морды смотреть.

– Ну, ну, – хмыкнул Сашка. – Давай, давай, – и, развернувшись, пошел к Ритке во двор.

Но Лёньке, если что он замыслил, то ему это надо было сделать обязательно.

Вспомнив учения Михалыча, он зарядил себе с десяток патронов, взял двустволку и, поднявшись рано утром, пошел за прииск. Там он, поднявшись по главной просеке с километр в сторону Золотой Горы, остановился и осмотрелся.

На синем небе высоко-высоко проплывали редкие облака. Солнце, едва вышедшее из-за сопок, ещё не прогрело по-утреннему прохладный воздух. Небольшой ветерок слегка шевелил листву на деревьях. Вокруг стояла тишина, нарушаемая только их шелестом.

По обе стороны от просеки росли высокие деревья. В основном это были осины или березы, но частенько попадались и сосны с пихтами.

С утра было прохладно, чувствовалось приближение осени. Так что Лёнька не пожалел, что под энцефалитку надел кроме футболки еще и байковую рубашку.

На некоторых деревьях уже были видны пожелтевшие листья, которые кое-где стали опадать на землю, создавая желто-зелено-красный ковер.

За Лёнькой увязался Серый, почувствовав, что тот собрался на охоту.

Пока Лёнька шел к просеке по дороге, то пёс то забегал далеко вперёд перед ним, то отставал, теряясь в ближайших кустах, то возвращался к Лёньке снова, преданно заглядывая в глаза. Мол, я тут, нигде не потерялся, не волнуйся. Серый всё время смотрел по сторонам, как бы ища добычу, не лаял и не скулил.

Выйдя на просеку, Лёнька снял ружье, зарядил его и принялся осматривать деревья, росшие по обе стороны от неё. Он старался идти тихо, осторожно, не наступая на сухой валежник, чтобы не создавать излишнего шума.

Неожиданно, среди ветвей ближайшего дерева, он увидел какую-то птицу.

Серый её тоже заметил и присел, в ожидании, что же будет делать Лёнька.

Осторожно, медленно подняв ружье, Лёнька прицелился и выстрелил.

Неожиданно, с соседней ветки, что была ниже, взлетела вторая птица. Лёнька её первоначально и не заметил.

Во втором стволе оставался ещё один патрон. Не опуская ружья, Лёнька поймал её на мушку и вторично выстрелил.

Он так и не понял, попал он в кого или нет. Но никаких птиц рядом больше не было, и никто не летал.

– Наверное, попал, – пронеслась мысль.

Серый, сразу же после выстрела, сорвавшись с места, побежал к дереву, на котором сидели птицы и тут же вернулся, неся в зубах сначала одного рябчика, а потом сбегал и за другим.

Лёнька был несказанно рад, рассматривая первую в своей жизни добычу.

Он снял рюкзак, достал оттуда непромокаемый пакет и уложил в него рябчиков. Затем достал кусок вяленого мяса и отрезал Серому небольшой кусочек. Серый, проглотив положенную награду, верно смотрел Лёньке в глаза, показывая всем своим видом, что снова готов к новым подвигам.

Он суетился вокруг Лёньки, давая понять, что надо идти и нечего тут оставаться, как будто звал Лёньку куда-то.

Лёнька перезарядил ружье и, закинув рюкзак с первой добычей за плечи, двинулся за Серым.

Тот бежал впереди, постоянно оглядываясь и, как будто, приглашал Лёньку следовать за собой.

Пришлось прибавить ходу и идти за ним дальше по просеке.

Вдруг Серый сел, задрав морду вверх и уставившись в одну точку. Лёнька посмотрел в ту же сторону, куда уставился Серый и увидел на дальнем дереве ещё несколько птиц.

Всё также осторожно, он поднял ружье и прицелился. Испытывая небольшую дрожь от возбуждения, он унял её и, помня указания Михалыча, задержал дыхание и плавно нажал на курок.

Выстрелив, он увидел ещё несколько взлетевших птиц, и разрядил по ним и второй ствол.

Серый вновь кинулся под дерево, на котором сдели птицы, и принес одного рябчика.

Лёнька потрепал Серого по холке:

– Молодец, ты мой, – поблагодарил он сообразительного пса. – Сейчас, подожди, сходим, посмотрим, что там есть ещё и я тебя покормлю.

Серый, как будто поняв Лёньку, опять сорвался в сторону дерева, на котором сидели птицы, радостно гавкнув.

Подойдя туда, Лёнька нашёл ещё двух подбитых птиц.

Это было полной неожиданностью для него. Получилось, что он дробью попал сразу в несколько птиц.

На радостях он даже станцевал какой-то незамысловатый танец и, сняв рюкзак, достал для Серого награду и кинул ему. Кусок мяса моментально исчез в пасти Серого, а глаза его только и говорили:

– Пошли ещё. Я тебе ещё найду добычу, – он даже поскуливал, радостно крутя хвостом, то отбегая, то возвращаясь к Лёньке, чтобы тот вновь его погладил по холке и похвалил.

Но в рюкзаке у Лёньки было пять рябчиков, а зачем ему больше? Хотя у него оставалось ещё шесть патронов, но Лёнька решил вернуться обратно на прииск.

Серый же совсем не хотел уходить с просеки. Он всем своим видом показывал Лёньке, что надо куда-то ещё идти и всё время бегал вокруг него кругами.

Лёнька его вновь погладил, наговорил много ласковых слов и, достав кусок колбасы, который припас для себя, отломил кусок Серому, а сам доел её остатки вместе с хлебом, запив чаем из фляжки.

Но Серый всё никак не мог успокоиться. Он ждал дальнейших указаний и действий Лёньки.

Лёньке вспомнилось, что как-то на профиле, Серый подбежал к нему и уставился ему прямо в глаза, как человек. Тогда Лёнька не мог понять его взгляда, ему от него даже стало страшно, настолько взгляд Серого был очеловеченным. Как будто пёс говорил:

– Вот, видишь, какой я молодец? А ты мне что-нибудь дай, дай, дай, – читалось в собачьих глазах. – Или я тебя сейчас укушу.

От таких собачьих мыслей Лёнька даже испугался и невольно отстранился от Серого.

– Серый, ну-ка, перестань пялиться! – отмахнулся он от пса, слегка дав тому по морде. – Не мешай работать. Кушать будем потом, – и Серый, как будто поняв Лёньку, вновь скрылся в кустах по своим собачьим делам.

Вот и сейчас, увидев точно такой же взгляд Серого, Лёнька похлопал его по холке:

– Все, наохотились, пошли домой, там уже будем кушать, – и Серый, отскочив от Лёньки, первым развернулся в сторону прииска.

Подойдя к дому, Лёнька увидел выбежавшего Сашку:

– Чё ты там стрелял? – чуть ли не прокричал он. – От медведѐй что ли отбивался?

– Каких медвѐдей? Смотри! – Лёнька скинул рюкзак и показал ему пакет с рябчиками.

– Ой, я тоже хочу! – чуть не завопил Сашка

– А я же тебе предлагал, – Лёнька ехидно посмотрел на Сашку, – чё ты не пошел-то?

Сашке ничего не оставалось делать, как согласиться:

– Да, дурак был. Лень одолела. А, как ты ушел, то я так и не спал, зря провалялся только.

– Ладно, что уж тут говорить, пошли в дом, – Лёнька примирительно похлопал Сашку по плечу.

Когда они зашли в дом, то увидели валяющихся Борисов. Ивана Михайловича в доме не было.

От увиденного, настроение сразу упало и Лёнька, положив рябчиков на стол, сел на скамью.

Но сидеть, долго не пришлось. В дом ворвалась Ритка.

– Ну что, Лёнька? Покажи, что настрелял, – она сразу кинулась к столу, на котором лежала Лёнькина добыча. – Я слышала, как ты там палил, – возбужденно тараторила она. – Думала, или обороняется или по банкам стреляет.

– Ты чё? По банкам… Вон, смотри! – Лёнька гордо показал Ритке на стол.

Ритка уже была у стола и перебирала птицу.

– Давай, я их заберу и ощиплю, – неожиданно предложила Ритка.

Вообще-то эта мысль с самого начала тревожила Лёньку: «Что же делать с птицей».

Самому ему возиться с ней не хотелось, тем более, ощипывать. Он обрадовался Риткиному предложению, но для вида, серьезно посмотрел на неё:

– А что ты делаешь-то с ними, потом будешь?

– А вот с тех утей, что вы тогда принесли в тот раз, – затараторила Ритка, – я все перья взяла и собрала в мешок. Я их собираю для подушки. А этих птичек я тоже ощиплю, и добавлю к прежним. Самые крупные перья сожгу, а пух оставлю. У меня уже пуха на полподушки есть. Я всегда собираю пух, когда кто-нибудь птицу подстрелит или мамка курицу забьет.

– Ну, ты хозяйственная, Ритка, – невольно восхитился Лёнька. – Зачем тебе подушка то?

– А вот, когда я замуж выйду, у меня будет своя подушка, – Ритка посмотрела на Лёньку, как на какого-то дурачка, что тот не понимает таких простых вещей. – Это мне мамка так сказала.

– Тебе же только двенадцать, – удивился Лёнька Риткиной прагматичности, – а ты уже замуж собралась.

– А что? – Ритка подбоченилась. – У нас так в тайге. У нас девичий век короток. Замуж надо обязательно выходить, – твердо заявила Ритка, чтобы отсечь все сомнения.

– Но ты же ведь ещё школу не закончила, – Лёнька не переставал удивляться Риткиным словам. – Тебе надо ещё в школе учиться, а не о замужестве думать.

– Да ну её, эту школу, – отмахнулась Ритка. – Я вон тут и в тайге неплохо живу. Вон мамка моя пять классов закончила и ничего. Вон дети, у неё какие, смотри, и я, и Женька. И папка. Вон она папкой как командует. То на работу его куда пошлёт, то на охоту или рыбалку. Зачем мне та школа нужна? Считать и писать я уже научилась.

– Ну, смотри, как хочешь, – Лёньке надоело спорить с Риткой, и он постарался переключил её внимание с неприятного для него разговора: – Рябчиков забирай и подушку свою набивай.

Сашка над этими словами только рассмеялся, а старший Борис из своего спальника, заплетающимся языком промямлил:

– Правильно Ритка. Молодец Ритка. Замуж выходи и никого не слушай.

Ритка забрала рябчиков и пошла их ощипывать.

Пока Ритка ощипывала птицу, мальчишки разожгли печь, принесли котёл, набрали туда воды и принялись ждать главную повариху.

Ритка вскоре появилась с ощипанными рябчиками и принялась за приготовление супчика.

Супчик получился на объедение.

Мальчишки устроились за столом, налили себе полные миски и с удовольствием поглощали его.

Тут со двора послышался громкий крик. По голосу можно было определить, что это Риткина мать.

От такого крика, Ритка даже сделалась в два раза ниже, а когда в дом ворвалась Риткина мамаша, то от страха она чуть ли не залезла под стол:

– Вы чё тут прячетесь? Чё вы тут делаете? – громогласный крик Риткиной матери заставил содрогнуться стены дома, а Борисов закрыть уши.

Если Ритка и побаивалась своей крикливой мамаши, то Лёньке на неё было полностью начихать, поэтому он, оторвавшись от миски с супом, недовольно ответил на её вопли:

– А что такое? Не видите, что ли? Суп мы едим.

Тут следом за Риткиной матерью быстро, вошел директор прииска Петр Петрович.

Он оглядел комнату, махнул рукой на разоравшуюся женщину и, найдя взглядом мальчишек, начал:

– Лёнька, Сашка, слушайте сюда. Лёнькин отец позвонил только что и сказал, что нечего вам тут делать с убийцами и этими пьяницами, – он указал на двух Борисов, до сих пор завернутых в спальники, – и что он со всеми ещё разберется, а вы чтобы немедленно собирались домой. Завтра будет телега на Золотую Гору, и чтобы вы завтра же туда поехали.

Выдохнув после такой продолжительной речи, он спросил у немного обалдевших мальчишек:

– Понятно?

– А чё тут неясного. Всё понятно, – пожал плечами Лёнька. – Завтра надо выезжать.

Тут в дом забежала запыхавшаяся Света. Она, наверное, уже была в курсе озабоченности директора прииска, поэтому с порога сразу же обратилась к Петру Петровичу:

– И Ленка пусть с ними тоже поедет.

– Да мне всё равно, кто поедет, – пожал тот плечами. – Телега идет, пусть все садятся и едут.

Лёнька вспомнил, как папа говорил ему перед отъездом:

– Чтобы в конце августа вы обязательно вернулись.

Тогда Лёнька сразу понял папу:

– Конечно, пап, ведь школу же никто не отменял.

Тут уже окончательно проснулись и Борисы. Они, с опухшими физиономиями, вылезли из спальников и, когда услышали, что ребята уезжают, радостно потирали руки:

– Отходную надо делать, а то это как-то не по-человечески, уезжать на сухую. Обмыть такое дело надобно…

Тут на них уже накинулись Света и Риткина мама:

– Да вы на себя лучше посмотрите, морды вы неумытые. Это же надо! Мальчишек спаивать решили! Совести у вас нет, бичуганы чёртовы!

Борисы, поняв, что ляпнули лишнего, сразу же пошли на попятный:

– Да мы это, пошутили только, – начали они оправдываться. – Никто не собирается их спаивать. Пусть едут куда хотят.

Пётр Петрович, видя, что тут и без него всем сейчас будет жарко, незаметно вышел из дома, оставив разъяренных женщин и полупьяных Борисов.

Сообразив, что детям ничего не угрожает, Риткина мать скомандовала дочери:

– А ты, марш домой! – и Ритка потихоньку, вдоль стенки, прошмыгнула во двор.

Света, сурово посмотрев на ребят, решила:

– А вы, – она сделала небольшую паузу, как будто подбирая слова, – суп доедайте, вещи собирайте, и чтобы больше духу вашего в этом вертепе не было. Переночуете сегодня у меня. Понятно? – решительно закончила она.

– Конечно, понятно, – недовольно начали бурчать ребята, недовольные её решением.

Но у Светы, видать столько накопилось за последние дни, что она не выдержала и спустила всю свою злость на Борисов:

– Мало того, что вы сами жрёте её проклятую, как свинья помои, да друг друга убиваете, так они ещё и ребят собрались развращать! – выкрикнула она помятым Борисам, подойдя к углу комнаты, где они валялись.

– Да ты что, Света…, – старший Борис смотрел на неё с извинениями. – Да мы же их вообще не касаемся, – он кивнул на мальчишек. – Мы это…, – он немного замялся, – сами только употребляем.

– Да уж, – невесело усмехнулась Света, – доупотреблялись уже. Один в тюрьме, другой на кладбище. Куда только вас дорожка эта заведет? Но, ничего, – она многозначительно покачала головой, – вот когда Лёнькин отец разберется во всём этом, то вам вся ментовка покажется раем.

Она подождала, пока мальчишки доедят суп, соберут вещи и вышла с ними из дома, оставив там только двух страдающих Борисов.

Вечером мальчишки удрали из-под зоркого ока Светы и пробрались на двор к Ритке.

Сашка смешно прокукарекал, и через некоторое время из дома осторожно выскользнула Ритка.

– Чего это вы тут сидите, – она подошла к мальчишкам, которые сидели за изгородью, – да кукарекаете?

– Тебя ждем, ведь завтра же уезжаем, – замялся Сашка. – Пошли в дом, посидим…

– А что? – Ритку не надо было долго уговаривать. – Я согласна. Мамка меня всё равно не хватиться. У неё и своих дел хватает.

Борисов в доме не было. Ритка тут же взяла веник и принялась выметать грязь из всех углов, а мальчишки принесли дров и, растопив печку, поставили на неё чайник.

Хорошо им было втроем возле горящей печки, у которой из поддувала несся жар и внутри зло потрескивали яркие угли.

Ритка даже чуть-чуть слезу не пустила, настолько ей было грустно, что они расстаются.

– Вы мне письма то пишите, – жалобно попросила она мальчишек.

– Так ты же в школе не хочешь учиться, откуда же ты грамоту будешь знать? Мы тебе письма будем писать, а ты в школе не будешь учиться. Как же ты читать будешь то, письма наши? – с иронией стал выговаривать Сашка.

– Нет. Учиться я буду, – пылко начала заверять Ритка Сашку. – Это я тогда пошутила. Я же знаю, что в книжках много умного написано, поэтому и грамоте надо учиться. А вот, чтобы ваши письма читать, я буду ещё лучше русский язык учить.

Они ещё долго, до самой темноты сидели у печки и вспоминали смешные случаи, которые произошли с ними за последние месяцы.

Но надо было расходиться. Мальчишки провели Ритку до дома, а сами пошли ночевать к Свете. А то, не дай Бог, она пожалуется Лёнькиному папе и тогда им вообще головы не сносить.

Света подняла мальчишек пораньше, накормила их завтраком, посмотрела, как они собрали вещи и вывела их с Ленкой на улицу.

Иван Михайлович с запряженной Рыжухой уже стояли возле дома.

Михалыч, увидев ребят и выпустив облако дыма, слез с телеги:

– А, ребятки! Ну, привет, привет! Давайте, складывайте свои вещички, да садитесь. У нас сейчас всё равно работы нет. Пока начальство не решило, что надо делать. А мне надо документы в Золотую Гору отвезти, поэтому вместе и поедем. Да с Петровичем мне потолковать надо. А уж в Золотой Горе я директору прииска скажу, и он вас посадит на попутку или на автобус. Вот тогда вы уже и поедете по домам, – Михалыч доступно объяснил ребятам предстоящие хлопоты. – Всё, поехали! – Рыжуха, поняв, что от неё хотят, сдвинула телегу с места и покатила её на выезд из прииска.

Света даже всплакнула:

– Ты, Леночка, смотри, будь осторожнее, держись с ребятами вместе. Вместе-то веселее и надёжнее.

Возле телеги терлась и Ритка.

У неё был такой несчастный вид, что Лёньке и самому захотелось чуть ли не слезу пустить, глядя на понурую фигурку девчонки.

Она была, как всегда, в ситцевом платьице, висевшим на ней, как на пугале, тоненькие косички были разметаны в разные стороны, на плечи накинута обтрепанная куртка, а на голове повязан несуразный платок, из-под которого на мальчишек смотрели печальные глаза. Было видно, что ей очень не хочется, чтобы мальчишки уезжали и не оставляли её здесь одну.

Грустно было не только ей. Лёньке и Сашке тоже не хотелось покидать этот ставший таким родным прииск Комсомольск на Хугдере.

Но, телега тронулась.

Иван Михайлович ехал на передке, изредка понукая лошадь.

Рыжуха отлично знала дорогу до Золотой Горы, поэтому и понукать её не надо было, это Михалыч делал по привычке, думая о чём-то своём.

Телега, не спеша двигалась по дороге вверх, к перевалу.

Вокруг был уже по-настоящему осенний лес.

Осень наступает здесь, на севере, намного раньше, чем в Свободном. Хотя и был конец августа, но здесь она уже была хозяйкой.

Вечера стали прохладнее и в одной рубашке вечером не побегаешь, приходилось одевать под энцефалитку ещё и байковую рубашку, а иногда и свитер.

Лес на глазах становился разноцветным, то ещё зеленым, то жёлтым, а в некоторых местах и красным. Но эта красота день за днем блекла, листья опадали. И чем желтее и реже становился лес, тем ярче выделялись на этом фоне темно-зелёные кроны пихт и сосен.

От этого завораживающего зрелища было невозможно отвести взгляд.

Ребята шли спокойно за телегой, переговариваясь о мелочах и рассматривая красоты тайги.

Впереди их опять ждала прежняя городская жизнь. Как им не хотелось вновь в неё окунаться.

Июль 2019

Владивосток