Текст книги "Приключения Лёньки и его друзей"

Глава пятая

Утром мальчишек никто не будил. Они проснулись от громких разговоров.

Младший Борис жаловался:

– Сушняк что-то давит.

– Ну, так ты давай, засандаль тогда, – в ответ на его жалобы усмехнулся Иван Михайлович.

– Выпить-то нечего, – жалостно посетовал Борис.

– Ну, выпей хоть шипучку тогда, – посоветовал ему старший Борис.

– А что? – оживился младший Борис. – Давай хоть шипучку.

И он полез на полку над столом, налил в чайную ложку уксусной эссенции из бутылочки и вылил её в кружку с водой, благо в ведре была холодная вода, которую Витька вчера притащил с речки. Потом бухнул туда половину чайной ложки соды.

Смесь зашипела с обильным выделением пены.

Борис подождал, пока пена осядет и залпом выпил всю кружку:

– Ой, хорошо…, – с удовлетворением вырвалось у него.

– А ну, пацаны, попробуйте, – предложил он ребятам.

Но тут в разговор вмешался Иван Михайлович:

– Нечего пацанов травить разной химией. Спалят они себе всё нутро, – он жестко посмотрел на Бориса. – Тебе-то палить больше нечего. У тебя давно там одни головешки. А пацанов пожалеть надо. Придёт время, они и сами всё попробуют. А что не надо, то и пробовать не будут. Не лезь к ним, – строго закончил он свою тираду.

– А сейчас, парни, – он уже бодро посмотрел на мальчишек: – Хватаем полотенца, мыло и – марш на речку. Сейчас будем кушать, да и в путь дорожку собираться.

Мальчишкам не надо было приказывать дважды. Они похватали, полотенца, мыло, зубную пасту со щетками и наперегонки помчались к речке.

На улице стоял небольшой туман, который уже понемногу оседал. Было прохладно, но солнце уже начало появляться из-за сопок. Прохлада постепенно уходила, обещая жаркий солнечный день.

Умывание на речке вернула мальчишкам былую бодрость, и они в отличном настроении вернулись в дом.

На столе уже стоял горячий чайник, кружки и ломти нарезанного хлеба.

Старший Борис открыл пару банок консервированного паштета и начал намазывать его на хлеб. Мальчишки тоже последовали его примеру.

Иван Михайлович поучал их:

– Ешьте хорошо. Днём мы только перекусим. До вечера еды не будет. Кулеш сварим только на заимке.

Но, мальчишек особо и уговаривать было не надо. Они уплетали всё, что было на столе, запивая горячим, крепким чаем.

После завтрака Иван Михайлович позвал с собой Витьку:

– Пошли на конюшню. Рыжуху приведём, – и, видя недовольство Лёньки и Сашки, добавил, глядя в их сторону: – А вы Борисам помогайте собраться. Надо всё упаковать по тюкам, а потом на телегу их сложить.

Возражений ни у кого не было. Витька ушёл с Иваном Михайловичем, а Лёнька с Сашкой принялись паковать продукты и личные вещи.

Вскоре в дом вернулся Иван Михайлович. Вместе с ним пришел и Анатолий Павлович.

На плече у него было два ружья и какой-то мешок.

– Ну как, ребятки? Готовы к переходу? – с улыбкой посмотрел он на мальчишек.

– Готовы…, – в разнобой ответили они, ожидая дальнейших распоряжений.

– Ну, а если готовы, то пока выйдите. Мне надо с мужиками потолковать, – он уже строго посмотрел на ребят.

Те послушно вышли во двор и встали возле изгороди, глазея по сторонам.

Из соседнего дома вышла Ритка. Заметив мальчишек, она смело, без опаски подошла к ним.

– Привет, Ритка, – первым поздоровался Витька.

– Привет, – небрежно ответила Ритка и, подойдя к изгороди, нахально посмотрела на раненных пацанов. Выдержав паузу, она независимо заявила, как будто они с ней уже полчаса спорили:

– А вот так вам и надо. Не будете гоняться за мной.

– Больно ты кому-то нужна, – фыркнул Сашка, потирая голову.

– Нужна, не нужна, а вы за мной первые начали гоняться, – Ритка повела плечом и сжала губы.

– Да никто за тобой не гонялся, – вступил разговор Лёнька. – Сама побежала. Наверное, испугалась, что морду набьем за брехню, – его распирало от возмущения.

Но, разговор закончить не удалось, так как из дома вышли Анатолий Павлович с Иваном Михайловичем:

– Парни! – крикнул Анатолий Павлович. – Идите сюда, – он махнул им рукой, а когда ребята подошли, то он продолжил прерванный разговор: – Помогите Михалычу погрузиться. Пора в путь выдвигаться.

Ритка, просочившись сквозь изгородь, подошла к ребятам:

– А куда это вы собираетесь? – чувствовалось, как разъедает её любопытство.

– На Гилюй мы собираемся, – Витька свысока посмотрел на зазнавшуюся малявку.

– Вот бы мне с вами…, – мечтательно протянула Ритка.

– Еще чего? – это уже и Сашка выразил ей свое презрение. – Туда таких малявок не берут.

– А вот и неправда, – взвилась Ритка. – В прошлом годе мы там с Женькой на рыбалке были. Вот такого тайменя тогда поймали, – она развела руки до максимума, до которого только позволили ей небольшие ручонки.

Но, препираться с Риткой, не было времени. Тут уже из дома вышли оба Бориса. У каждого из них на плече было по ружью, и они недовольно прикрикнули на пацанов:

– Пацаны! Мать вашу так перетак. Где это вас там носит? – и опять всё про неё же, про мать.

Мальчишкам очень не хотелось, чтобы их и дальше полоскали, поэтому они побежали в дом и принялись выносить вещи.

Рядом с домом, на дороге стояла Рыжуха, запряженная в телегу.

Борисы с мальчишками быстро наполнили телегу мешками с продуктами, вещами и прочим скарбом, который мог бы понадобиться в ближайшее время им на заимке.

Борисы сняли с плеч ружья и бережно уложили их в телегу.

Анатолий Павлович, увидев это, предостерег их:

– С ружьями-то поосторожнее будьте, а с тем мешком, – он кивнул на зелёный рюкзак, который принёс в дом, – тем более. Там порох, дробь и картечь. Смотрите, не подмочите его и от костра держите подальше.

Старший Борис согласился:

– Не малы дети, знаем, – и осторожно уложил рюкзак с порохом в передок телеги.

Анатолий Павлович на прощанье оглядел мальчишек, обнял Сашку и попросил Ивана Михайловича:

– Прошу тебя, Михалыч, доглядывай за пацанами. Держи их в узде, – он сжал кулак и показал, как их надо держать в узде.

– А вам, мужики, я уже всё рассказывал не по одному разу, – обратился он к Борисам. – Как ложить профиля, какой ширины их делать, как вешки метить. Да и пацанов этому обучите, – добавил он, потрепав по головам Сашку и Лёньку.

Борисы в знак согласия только кивали головами, а Анатолий Павлович продолжил:

– Пусть они от вас не отстают. Спрос будет со всех одинаков. Дней через десять, я к вам сам приеду, проверю, что вы там наработали.

– Да не переживай ты так, Палыч, всё будет в порядке. А пацанам мы спуску не дадим, – заверил Михалыч Анатолия Павловича.

– Ну, если всё понятно, то в путь, – махнул в сторону выхода из долины Анатолий Павлович.

– Но, родимая! – прикрикнул он на Рыжуху и небольшая группка рабочих двинулась в путь.

Дорога из прииска была узкая, наезженная вездеходами, поэтому по ней могла проехать только одна телега. Сбоку от телеги было идти невозможно из-за деревьев, плотной изгородью росших вдоль неё. Сверху же деревья перекрывали дорогу ветвями, и создавалось впечатление, что ты идешь в каком-то тоннеле.

Первый час пути прошёл без особого труда. Иван Михайлович вёл под уздцы Рыжуху. Рядом с ним шли весело переговаривающихся два Бориса, а мальчишки тянулись за телегой.

Даже несмотря на тень от деревьев, солнце пробивало их листву, неся за собой жару, усиливающуюся к полудню.

Воздух был влажный, плотный, как вата. Чем жарче становилось, тем стало больше появляться комаров.

От жары хотелось раздеться и искупаться. Но, не тут-то было. Река осталась в стороне. Дорога была вся в ухабах, и кое-где попадались лужи, заполненные грязью, поэтому на ногах были резиновые сапоги. А чтобы не нахвататься клещей и уберечься от укусов комаров пришлось плотно застегнуть энцефалитки и надеть капюшоны. Так что оголенным было только лицо, да кисти рук, по которым постоянно приходилось хлестать себя ветками, отбиваясь от комаров.

Вот это был переход!

Постоянно хотелось пить, но воды они набрали только во фляжки, и ей надо было пользоваться экономно. Михалыч предупредил, что пополнить фляжки можно будет только через полтора – два часа. Да и то, после каждого глотка воды, пот ещё сильнее начинал заливать глаза.

Часа через два они подошли к заимке, которая стояла на светлой, солнечной поляне, огороженной с трех сторон, как будто специально посаженными высоченными соснами, от которых вокруг стоял аромат смолы. Тени от сосен было не очень много, но жара, как по мановению волшебной палочки вместе с комарами, пропала.

Здесь желтые воды Хугдера впадали и смешивались с кристально чистой водой Дубакита, давая спасительную прохладу.

В заимке тоже было прохладно. Дневной жар ещё не проник в неё, поэтому можно было снять энцефалитки, что с радостью сделали мальчишки.

Иван Михайлович не пошел в заимку, а рассупонил Рыжуху и поставил её в тень домика. Он сходил к речке, набрал в ведро воды и поставил его перед лошадью, затем достал скошенную вчера траву и положил кучкой рядом с ведром.

Уже после этого он вошел в заимку, достал из рюкзака хлеб и два больших термоса зеленого цвета. Увидев удивленные взгляды Борисов, объяснил:

– Соседка, Валька, что мать Ритки, вчера приготовила кулеш. Давайте, – предложил он, – перекусим и тронемся дальше. Времени рассусоливать, у нас особо-то и нет. К вечеру мы должны прийти на нашу заимку.

– Ох, Михалыч, – покрутил головой старший Борис, – и везде-то ты успеваешь…

– А чё мне успевать-то, – раскрывая термосы и режа хлеб, бубнил Иван Михайлович, – бабы они везде обходительность и ласку любят. Я-то тут ни при чём, – и, подняв палец над головой, провозгласил: – Природа! Понимать надо…

Мужики захохотали, но от предложения Ивана Михайловича перекусить никто не отказался. В другом термосе, что поменьше, был чай. Он, конечно, немного приостыл, но был сладкий и терпкий.

После еды двигаться вообще расхотелось.

Мальчишки развалились на нарах и даже начали засыпать, хоть лежать на них было очень жестко.

Но, не тут-то было. Иван Михайлович скомандовал:

– Подъем! Неча разлягаться! Пора и в путь.

Ох, как Лёньке не хотелось вставать с гнездышка, которое он устроил себе на нарах, но ослушаться приказа он не мог.

Через полчаса бригада вновь выдвинулась в путь. Стало ещё жарче, но после отдыха и чая двигалось намного легче.

К вечеру добрались до заимки.

Оказался, что это был домик из катанных бревен с покатой крышей, одним окном и крепкой дверью. Он стоял на высоком берегу Дубакита и с него хорошо просматривался противоположный пологий берег с густым сосновым лесом и изгиб реки, за которым виднелись высокие сопки.

Вокруг заимки росли только толстые осины, да множество берез, а перед входом в неё была небольшая полянка, в середине которой в землю был врыт грубо отесанный стол со скамьей и местом для костра. К стене заимки была привалена небольшая поленница дров.

Войдя в дом, Лёнька с интересом осмотрелся.

В глаза первым делом бросились нары, которые были установлены от стены до стены напротив входа. Сверху на них были уложены обычные березовые стволы. Стволы были только слегка обструганы топором.

Лёнька представил себе, что если лечь спать на эти стволы, то все ребра за ночь переломаются. Даже через спальник сучки в них будут впиваться в тело.

Иван Михайлович, как и на прежней стоянке, первым делом распряг Рыжуху и задал ей корма, а затем и сам зашел в дом.

Оглядевшись, и посмотрев на сидящих Борисов, он тут же предложил:

– Мужики, на прошлой неделе я себе на этой лежанке чуть ли не все рёбра переломал. Давайте, пока сегодня есть время, и нет работы, приведем в порядок лежанку, а то потом будет некогда.

– Без проблем, – старший Борис тут же встал с нар и принялся их разбирать.

Борисы с Иваном Михалычем начали тесать топорами снятые березовые стволы, а мальчишек послали драть кору с осин, чтобы потом постелить её на нары.

– Вы, парни, – обратился к ним Иван Михайлович, – не мешайтесь тут под ногами. Здесь и так места мало. Вон там, – он указал куда-то в пространство, – найдёте осины. Витька знает, какие. Я ему в прошлый раз показывал. Выберете, что потолще и обдерите с них кору. Смотрите только, – предупредил он, – всю кору с дерева не дерите, а только часть, да и то, чтобы она меньше половины ствола была.

– Чего это так? – не понял Лёнька.

– А ты чё, варвар что ли какой? – посмотрел на него недовольно Иван Михайлович. – Думай своей головой, – он постучал костяшками пальцев по Лёнькиному лбу. – Сдерёшь ты всю кору, а чем дерево-то питаться будет? Загибнет дерево-то. О других людях думать надо, которые после тебя придут. Понял?

– Понял, – недовольно подтвердил Лёнька, потирая лоб.

– Ну, а если понял, то давай, идите и надерите коры на нары, – махнул рукой на выход Михалыч.

За заимкой росла осиновая роща. Витька, который уже всё здесь знал, привел пацанов туда и показал с каких осин лучше всего ободрать кору.

Драть кору оказалось не так-то просто, но с помощью топоров и ножей, пласты коры были отделены от деревьев и мальчишки принесли их в заимку.

Иван Михайлович, осмотрев принесённые пласты, похвалил пацанов:

– Ну, что вам сказать, – он хитро посмотрел на них: – Молодцы! Спать теперь будете сладко.

Он с Борисами равномерно разложил пласты на обструганные бревна и раскинул на них спальники. Потом они опробовали своими телами ровность поверхности нар, немного что-то подправили и Иван Михайлович пригласил ребят опробовать новую кровать:

– А ну ка, парни, лягайте и ребрами пробуйте, где и кому что не нравиться.

Мальчишки с радостью кинулись на нары и устроили там свалку.

Уже наступил вечер, жара спала, и мужики принялись готовить ужин.

А потом уже, сидя у затухающего костра, Лёнька смотрел на ярко-красный закат, слушал шелест рядом стоящих осин и шумных вод Дубакита.

На душе было спокойно и хорошо.

Рядом о чём-то беседовали Борисы с Иваном Михайловичем, о чём-то спорили Витька с Сашкой, но он ничего этого не слышал, он только слушал природу. Потом он поднялся и, пройдя к краю крутого берега, долго смотрел в беспокойные воды речки, от которых невозможно было отвести взгляд.

Вскоре его позвал Сашка:

– Лёнь! Ты спать идешь?

Лёнька обернулся на Сашкин крик и кивнул головой. Ему так не хотелось нарушать первозданную тишину тайги.

Устроившись на нарах и найдя себе ямку поудобнее, он вскоре провалился в сон.

Глава шестая

Солнце только взошло, как Иван Михалыч поднял ребят:

– Ну, всё, ребятки, хватит дрыхнуть! Давайте, мойтесь, доедим вчерашний ужин, чайку пошвыркаем, да на работу двинемся. С собой берем только сухой паек.

Старший Борис обратился к Лёньке и Сашке:

– Кушайте, а уж потом, я покажу вам, что надо будет делать. Вместе сделаем один профиль, а потом уж самостоятельно будете работать. Поблажки вам никто не даст. Спрашивать со всех будем одинаково.

– А мне, что делать? – тут же спросил Витька.

– А ты, – ответил ему Иван Михайлович, – Рыжуху отгонишь в Комсомольский, – а потом, поразмыслив, добавил: – А вечером, чтобы был здесь.

Видно было, что Витька недоволен таким решением. Но спорить он не стал и пошёл с Иваном Михайловичем запрягать отдохнувшую Рыжуху.

Старший Борис, покопавшись в выгруженном скарбе, выделил Лёньке и Сашке по топору и здоровенному мачете, сделанных из обрубков пилы. Топоры и мачете были остро заточены.

Выдавая их пацанам, он поучал:

– Топоры и мачете всегда должны быть вострыми. Если затупятся, то сразу же точите их. А от тупых-то проку нет. Только зря будете руками махать, да силы тратить.

Вскоре Витька отправился обратно в Комсомольский, а мужики, с Лёнькой и Сашкой, пошли в сторону Гилюя.

Идти пришлось километра полтора. Пока шли, Иван Михайлович объяснял:

– Мы тут за десять дней кое-что уже сделали, – и он показал на вешки, попадающиеся по дороге, – каждый профиль надо на дороге помечать вешкой. Так топографам будет легче ориентироваться.

Около одной из вешек он остановился и показал на номер, нанесенный химическим карандашом на стесанной поверхности вешки.

Оказывается, что поперек долины, по которой текла речка Дубакит, надо было прокладывать просеки, по которым смогли бы пройти один или два человека рядом. На этой просеке не должно быть ни единого деревца, ни одного кустика, ничего.

Через каждые двадцать пять метров надо было вбивать вешку и писать на ней номер. От одной вешки, с какой бы стороны ты не смотрел на неё, должны быть видны, как минимум, три остальные. И все вешки должны были быть выстроены в одну линию. Это называлось профилем. Профиля должны были располагаться один от другого через пятьдесят метров. Начало профилей считалось от общей просеки, которую проложили ещё в прошлом году.

От количества профилей и вешек на них, зависит будущая зарплата рабочих.

Как понял Лёнька, это то, что им поперек долины, вплоть до самого Гилюя, надо было прокладывать эти профиля.

– На ваш век хватит, – пошутил Иван Михайлович и пошел рубить свой профиль.

Старший Борис взял с собой Лёньку с Сашкой, и они пошли прокладывать свой первый профиль.

– Так, ребятки, – начал своё обучение Борис. – Для начала давайте нарубим вешек. Смотрите, – показал он, как это делается. – Берите ровные осинки, березки или ивы, срубайте их и очищайте от веток.

Мальчишки последовали его совету и тут же нарубили десятка два вешек высотой со свой рост, и на каждой будущей вешке затесали кору.

А дальше уже пошло всё очень просто.

По уже пробитому профилю, они вышли на главную просеку. Нашли там последний профиль и начали рубить свой.

На главной просеке была вбита первая вешка с номером, около неё вставлен колышек с веревкой длинной двадцать пять метров и погнали…

Вбивается вторая вешка, возвращаешься, снимаешь колышек и переставляешь его на вторую вешку, рубишься до третьей вешки, возвращаешься и рубишься до четвертой и так до самого подъема на сопку, поперек всей долины.

Всё было бы легко и просто, если бы эта работа делалась втроем. Но её придется делать одному. И это Лёнька прекрасно себе представлял.

Сейчас они закончат с Борисом этот профиль, и он останется один на один с тайгой. И ему всё это придется делать одному.

– Ну, что ж, придется попотеть, – отгонял от себя невольный страх Лёнька. – Ничего! Справлюсь, – убеждал он себя. – Ведь Витька же работал и не сдох…

А если учесть, что вокруг витают тучи комаров, пот застилает глаза, постоянно хочется пить, руки заняты то топором, то мачете, да ещё за собой приходится тянуть длиннющую веревку…

Одним словом, не работа, а каторга.

Он попытался отогнать от себя все страхи, вновь подумав:

– Сам знал, куда ехал. Это тебе не дома бездельничать, книжки в кресле читать, – но тут проскочила провокационная мысль: – А ну его, эту работу, ко всей такой-то матери. Вернусь домой, там хоть отдохну, – но второе гордое мальчишеское «Я» тут же воспротивилось: – Ты что? Слабак? Маменькин сыночек? Чтобы потом на папу показывали пальцем и говорили, что сын у него ничтожество и тряпка? Нет! – мальчишеское «Я» начинало побеждать: – Не будет такого! Все могут, значит, и я смогу! – окончательно решил он для себя.

Первый профиль, который они пробивали с Борисом, закончился, и они вернуться на главную просеку.

– Ну, а теперь за работу, пацаны, – Борис потрепал каждого из них по плечу. – Сегодня сделаете только по одному профилю. Смотрите, если на пути попадется толстое дерево, не рубите его. Вечером нам об этом скажете, мы его потом вместе срубим, – он рассмеялся: – Когда закончите, то возвращайтесь на заимку. На сегодня вам и одного будет достаточно, – он махнул мальчишкам рукой и пошел рубить следующий профиль.

Лёнька с Сашкой прошли дальше по просеке, нашли новые профили для себя, и врубился в тайгу.

Так и началась Лёнькина трудовая деятельность на прииске Комсомольск-на-Хугдере.

Выбрав профиль, Лёнька осмотрелся. Впереди был редкий лесок. Он вытащил из чехла мачете и начал срубать мелкие деревца и кусты, попадающиеся на пути.

Вешки, которые он нарубил, оказались тяжелой ношей.

За плечами у него был рюкзак с едой и водой. На поясе в чехле мачете. В сапог топорищем вниз, воткнут топор. В руках, вечно путающаяся веревка. Вешки были лишними, и он оставил их на главной просеке.

Прорубив первые двадцать пять метров, он нашел небольшую осинку, срубил её, зачистил от веток и вбил в землю. Первый шаг был сделан.

Вернувшись к просеке, он вынул колышек и потянул веревку к первой вешке.

На просеке на него с новой силой навалились комары, но как только он вошел в лес, количество их значительно уменьшилось, и он снял капюшон энцефалитки.

Дышать стало намного легче, и пот перестал застилать глаза.

Это открытие его обрадовало, и второй отрезок он прошёл намного быстрее, а потом пошло всё, как на автомате. Рубить кусты, подлесок, ставить вешки и опять всё заново.

Вешки выстраивались одна за другой. Он видел не только три последние из них, а с десяток, выстроившихся в ряд с белыми, затесанными стволами.

Работа шла! Лёнька даже удивился, как это он с полчаса назад сомневался в своих силах. Всё было так легко! Он не чувствовал усталости. Был только азарт. Работа даже чем-то начала напоминать ему игру.

Он крушил всё, что попадалось на пути, не ощущая усталости, только иногда останавливался, чтобы перевести дыхание и смахнуть со лба пот.

Дойдя до места, где долина начала переходить в подъем сопки, он вбил последнюю вешку и осмотрелся.

– Наверное, здесь можно и закончить, – вспомнил он слова Бориса.

Мелкий подлесок закончился, вокруг начали появляться толстые березы и лиственницы. Почему-то комары уже не так одолевали его. Да и он престал обращать на них внимание, автоматически отмахиваясь от наседавших насекомых.

Здесь, в редком березняке, стояла абсолютная тишина, слышался только шелест листьев и перекличка каких-то птичек. Наверное, таёжному жителю они были знакомы, и он различил бы их, но Лёнька, раскинувшись на траве, только с упоением их слушал.

Хотя он и привык к перегрузкам, но сейчас, чувствовалось, что с непривычки, он устал.

Полежав ещё немного на пахучей, тёплой земле, он поднялся, достал из рюкзака хлеб с куском сала, нарезал его, достал фляжку с чаем и присел, облокотившись спиной, на ствол толстой березы.

Перекусив, он поднялся и, по прорубленному профилю, вышел на дорогу.

На дороге к заимке на него вновь напали комары, и ему пришлось накинуть капюшон.

На крылечке заимки уже сидел Сашка. Было видно, что он тоже только что вернулся. Вид у него был растрёпанный и уставший.

– Ну, и как тебе сегодняшняя работа, – подойдя к Сашке, поинтересовался Лёнька.

– С непривычки – тяжело. Если честно сказать, устал я, – признался Сашка, – но через пару дней привыкнем и будем делать уже по два профиля, а то и по три.

– Ну, про три, ты уже загнул, – усмирил пыл Сашки Лёнька. – Пошли лучше помоемся.

– А вот это правильно! – Сашка подскочил с крыльца и кинулся в заимку.

Лёнька прошел за ним. В заимке стоял полумрак, и было прохладно. Покопавшись в своих вещах, они с полотенцами на плечах, и прихватив по пустому ведру, вышли на берег Дубакита.

Берег был крутой, метров восемь, и чтобы спуститься к воде, надо было ухитриться, чуть ли не по отвесному косогору, по петляющей тропинке сбежать вниз.

В этом месте, где стояла заимка, река делала крутой изгиб и у самого берега вода нешуточно бурлила. Но, пройдя немного вверх, они нашли спокойную, неглубокую заводь и принялись умываться.

Лёнька скинул с себя энцефалитку, сапоги с брюками и попытался войти в воду, но она оказалась чуть ли не ледяной.

Сашка, видя, что Лёнька собрался купаться, наблюдал со стороны за его действиями.

Увидев, как Лёнька пробует ногой воду, посоветовал:

– Да не лезь ты туда, околеешь.

Но Лёнька, не слушаясь Сашкиных советов, всё-таки ступил в воду. Чтобы сократить муки привыкания к холоду, он бросился в эту неглубокую заводь, манящую своей прохладой.

Но, только он погрузился в воду, как у него из горла непроизвольно вырвался звериный рык, и он, как пуля вылетел из воды.

Сашка, глядя на бегающего по берегу и орущего Лёньку, покатывался со смеху:

– Ну, и что я тебе говорил!? – от души смеялся он. – Холодная же вода…!

– Теперь вижу, что холодная, – растираясь полотенцем, подтвердил дрожащим голосом Лёнька. – Но думал, не настолько же…

– А ты что хотел? – не унимался Сашка. – Тут вечная мерзлота тает, вот оттуда и вода.

Лёнька, закутавшись в полотенце, присел около Сашки:

– Чё? Ты что ли раньше не мог сказать, что это вечная мерзлота тает.

– Да я думал, что ты сам догадаешься, – пожал плечами Сашка.

Они осторожно вновь вошли в воду. От холода ноги сразу же онемели, и перехватило дыхание, но, немного привыкнув к температуре, мальчишки умылись по пояс, смыв дневной пот и растерлись до красна.

У воды ни комаров, ни мошки не было, так что можно было без одежды немного погреться на солнышке. Но, не успели они разнежиться, как откуда-то раздался еле слышный крик:

– Па-ца-ны —ы-ы!

Сашка забеспокоился:

– Наверное, мужики нас потеряли, – предположил он, прислушиваясь к далекому крику, и в ответ тоже прокричал: – Мы зде-е-е-сь! – потом повернувшись к Лёньке, кивнул в сторону заимки. – Погнали назад.

Они быстро собрались, зачерпнули прозрачной, чистой воды из речки и начали карабкаться вверх по косогору по той же самой крутой тропинке.

На откосе стоял Иван Михайлович и молча наблюдал за карабкающимися ребятами.

Когда они ещё только спустились к реке, Лёнька обратил внимание на цвет земли, покрывающий косогор.

В самом верху он был чёрного цвета. Этот слой был не больше двадцати сантиметров. Было понятно, что это плодородный слой почвы, питающей всю растительность.

Потом шёл слой светло-желтого цвета, напоминающий песок. Постепенно он переходил в темно-желтый глинистый цвет, а в самом низу косогора он неожиданно переходил снова в чёрный, но уже не такой, как плодородный слой почвы. Он был безжизненно чёрный.

Ленька с любопытством осмотрел косогор:

– Слышь, Сань, – он обратился к Сашке, – а почему земля такого разного цвета? – и показал на разноцветные слои земли на откосе.

– А чёрт его знает, – отмахнулся Сашка. – Не знаю. Надо будет у Михалыча спросить, – а потом, что-то вспомнив, добавил: – Река здесь делает крутой поворот, вот она и размыла эту землю.

Лёнька из Сашкиных рассуждений ничего не понял, но решил для себя, что об этом обязательно спросит у Михалыча.

Иван Михалыч наблюдая за мальчишками, лезшими по откосу, комментировал:

– Осторожнее, осторожнее. Воду не расплескайте, а то другорядь за ней пойдете.

А когда мальчишки подобрались к краю откоса, принял у них ведра с водой и пошёл к заимке.

Он уже разжег костер и повесил над ним на треноге объёмистый котелок. Тут же на столе были выставлены хлеб, банки с борщом и какая-то крупа.

Подождав, пока вода закипит, Михалыч бросил туда крупу, потом, дождавшись, пока она станет мягкой, вывернул в котелок две банки концентрированного борща.

Вскоре подошли два Бориса и, умывшись, тоже устроились у костра.

По поляне разнесся дурманящий запах борща. Лёньке хотелось, не то что есть, ему хотелось просто жрать.

Иван Михайлович последний раз попробовал варево в котелке и разрешил:

– Накладай. Жорево готово.

Мальчишки со своими мисками кинулись к котелку, но Иван Михайлович остановил их жестом:

– Все есть хотят, не вы одни только, – и, протянув руку к Сашкиной миске, уже по-доброму потребовал: – Давай свою тару.

Сашку не надо было долго уговаривать. Он сунул Ивану Михайловичу миску и, обжигая руки, когда тот налил туда борщ, уселся за столом.

Лёнька вслед за ним проделал то же самое.

И – все! Мир померк. Перед ним была только миска и борщ. Больше он ничего не видел, настолько был голоден.

Мужики не спеша наполнили себе миски борщом и устроились за столом.

На некоторое время на поляне были слышны только голоса перекликающихся птиц, треск угольков в костре и стук ложек по мискам.

Уговорив миску, Лёнька посмотрел на Ивана Михайловича. Тот перехватил его просящий взгляд и, поняв, что этому проглоту надо, разрешил:

– Наливай, наливай. Поэтому полный котелок и сделал.

Лёнька мигом налил себе ещё полную миску борща и принялся его уничтожать. Сашка безмолвно последовал его примеру.

Вот когда и вторые миски были опустошены, то мальчишки откинулись от стола и смогли осмотреться по сторонам.

Солнце уже начинала подбираться к вершинам сопок, чтобы вновь спрятаться за них. Вокруг стояла тишина и вечерняя прохлада.

Такая обстановка располагала только к разговорам.

Мужики тоже покончили с поздним ужином и, закурив, спокойно обсуждали события сегодняшнего дня. Они рассказывали о том, что им сегодня попалось на просеках, и планировали работу на завтрашний день.

Иван Михайлович предложил:

– Сделаем так. Мы, – он указал на себя и Борисов, – готовим завтрак и ужин. А пацаны таскают воду, готовят дрова, поддерживают костер и моют посуду. У нас будет своя очередность, а у них, – он указал на Лёньку с Сашкой, – своя. Я думаю, так будет справедливо, – и, осмотрев всех, добавил: – Так ведь?

– Всё правильно говоришь, Михалыч, – подтвердили его слова Борисы.

Мальчишки с ними тоже согласились.

– А когда Витька завтра приедет, то вам ещё легче будет, – добавил Михалыч. – Где его сорванца носит? Я так и знал, что он к сегодняшнему вечеру не обернется…, – Михалыч с раздражением выбросил окурок в костер и зло сплюнул. – Мабуть, завтра будет.

Но Лёньке не терпелось узнать, почему же косогор состоит из таких полос земли, поэтому он не обратил внимания на слова Михалыча о Витьке и подсел к нему и, как бы невзначай, начал разговор издалека:

– Михалыч, а крутой же здесь берег. Мы с Сашкой еле-еле на него взобрались.

– Да, берег крут, – посмотрев в сторону реки, подтвердил Михалыч. – Когда по весне Дубакит бушует, то он тут, на повороте, – он пальцем показал на поворот реки, – с берега, здорово землю сносит. Всё подмывает берег, да подмывает. Глядишь, лет через десять, и до заимки доберется.

– Не доберется, – вставил своё слово младший Борис. – Через десять лет тут драги будут работать. Все перекопают и заимку твою снесут.

– Жаль, что снесут, – тяжело вздохнул Михалыч и выпустил очередной клуб дыма. – А то, смотри, какая тут красота, – он ещё раз блаженно огляделся.

Лёнька почувствовал, что тема разговора начинает ускользать и опять спросил:

– А чего это он тут так крут, Михалыч?

– Чего крут? – Михалыч задумался. – Да река его всё время подмывает, потому и крут.

– Так поэтому тут, на косогоре, – Лёнька показал в сторону косогора, – ничего из деревьев не растет?

– А когда же им тут вырасти? – посетовал Михалыч. – Что летом посеется, то весной и смоется.

– Так поэтому и земля здесь такая разноцветная? – подводил Лёнька Михалыча к сути разговора.

– А разноцветная она не поэтому, а потому что в ней породы разные залегают.

– Какие, такие породы? – это уже заинтересовался Сашка.