Текст книги "Приключения Лёньки и его друзей"

***

Было уже двадцать седьмое число, а первого числа должен быть первый экзамен – сочинение по литературе.

Лёнька за него не переживал, потому что он всегда писал сочинения на вольную тему. Темы по произведения русских и советских классиков он не любил, отчасти из-за того, что он был не согласен с теми догмами, которые хотели закачать в их мозги педагоги. Почему-то, а он и сам не понимал почему, ему не нравились предлагаемые объяснения из учебников. Не согласен он был с этими догмами.

Поэтому он всегда выбирал свободные темы сочинений, где можно было пофантазировать и изложить своё восприятие предлагаемого материала.

Им по секрету сказали, что на экзамене тоже будет свободная тема, поэтому Лёнька был уверен, что напишет сочинение хорошо. С грамматикой у него было всё нормально, поэтому он особо и не переживал о сдаче экзамена. Его беспокоило только одно – как пойдет его выздоровление и когда закончится лечение.

***

Увидев, что пациент готов, медсестра отвела Лёньку в палату:

– Вот тут будет твоя койка, – указала она ему на кровать, стоящую у окна. – Раздевайся и переоденься в пижаму. Вот она, – указала она на кровать. – А вещи свои сложи сюда, – и дала холщовый мешок.

Переодевшись в пижаму, Лёнька осмотрелся.

В палате было ещё два человека.

Один – молодой солдат с обожженной ногой. Лёнька сразу с ним познакомились. Звали его Сергей. Он призвался всего несколько месяцев назад и, как потом рассказывал, что хотел погреться у печки, а брюки у него были пропитаны соляркой. И то ли он заснул, то ли ещё что, но от жара печки штанина воспламенилась и, пока он стаскивал с себя горящие брюки, то кожа на ноге сильно обгорела.

Обожжённая нога у него была забинтована, и парень её укладывал на специальную подставочку. Когда ему делали перевязку, то было страшно смотреть на его ногу, которая, скорее всего, напоминала кусок мяса. Серёга очень страдал от ожога, и чувствовалось, что у него были сильные боли. Ему даже кололи какие-то болеутоляющие лекарства.

Ну а Лёньке назначили пенициллин, который, сразу начали колоть. Так что приходилось по восемь раз в день по этому поводу встречаться с медсестрой, но только не глаза в глаза, а лицом в подушку.

В палате был ещё один дядька. Он сам познакомился с Лёнькой.

Буквально через несколько минут, как Лёнька появился в палате, он забежал туда и, увидев нового соседа, представился:

– Николай. Но зови меня Колькой. Я так больше привык.

Этот кучерявый мужик оказался очень веселым и разговорчивым. Колька вечно что-нибудь рассказывал на разные темы. Казалось, что рот у него никогда не закрывается. Он молчал только когда ел или спал. Но как он спал! Как только он засыпал, то начинал страшно храпеть. Гудок паровоза, по сравнению с его храпом – это был только звук детской свистульки.

В первую ночь, которую Лёньке пришлось провести в больнице, он был поражен таким мощным храпом. Насколько он привык, что папа похрапывает, но тут…

Как только выключили свет, Колька начал издавать такие трели, что Лёнька не мог ни спать, ни даже находиться в палате. Колька храпел страшно! Пришлось вставать, теребить его за плечо и просить, чтобы тот перевернулся и хоть как-то меньше храпел. Но никакое переворачивание и смена положения не приводили к прекращению храпа. Он только бормотал:

– Щас, перевернусь, – переворачивался и начинал заливаться с прежней силой.

В конце, концов, Лёнька плюнул на храп Кольки. События дня сморили его, и он провалился в сон, который пару раз за ночь прерывала медсестры для очередного укола.

На следующий день, когда во время утреннего обхода врач осмотрел раздувшуюся щеку, то без раздумий сразу решил:

– А что тут тянуть? Давай мы сейчас тебе щеку надрежем, вставим турундочку, перевяжем её и будешь ходить у нас, как Щорс с перевязанной головой. Как? Согласен?

Чего резать? Как резать? Что резать? Лёньке было всё равно. Главной задачей для него было то, чтобы к экзаменам он выздоровел. Надоела ему «тукающая» боль и подергивания в щеке, поэтому он без лишних разговоров ляпнул:

– Конечно, согласен.

– Отлично, – одобрительно кивнул головой врач. – Значит, после обеда и займемся твоей щекой.

Лёнька был доволен, что после обеда ему назначили операцию.

В назначенное время медсестра отвела его к операционной и усадила там на стуле:

– Сиди и жди. Василий Петрович тебя сам позовет.

И вправду, минут через десять из двери выглянула головка молоденькой медсестры в аккуратной косыночке:

– Чего ждешь? Заходи, – громко позвала она Лёньку.

Лёнька прошел за ней в открытую дверь, и сестра указала ему пальцем на стул:

– Тут садись. Сейчас Василий Петрович подойдет.

Тот пришел через пару минут, чего-то весело напевая. Посмотрев задорно на Лёньку, он подмигнул ему:

– Не дрейфь. Я тебя аккуратненько зарежу, – и расхохотался свой шутке.

На его шутку Лёнька не отреагировал. Он смотрел на стол, где сестричка раскладывала какие-то инструменты и только одна мысль сейчас тревожила его:

– А выдержу ли я эту боль, когда по живому телу меня будут резать?

Но Василий Петрович повернулся к нему и, наверное, поняв состояние обалдевшего парнишки, успокоил его:

– Не переживай. Сейчас мы тебе сделаем укольчик, и ты ничего не почувствуешь. Больно не будет, – а потом, заглянув в глаза Лёньки, рассмеялся: – Ну, не инквизиторы же мы!

Медсестра подошла к Лёньке с шприцем в руках и сделала укол в щеку.

Щека как-то сразу потяжелела, и Лёнька закрыл глаза, когда увидел руки Василия Петровича со скальпелем.

Что он там делал со щекой? Лёнька так и не понял. Он только ощущал, что как будто по дереву скребут где-то далеко-далеко, а не в щеке ковыряются. Больно не было абсолютно.

– Ну, вот и всё, – через какое-то время, услышал Лёнька голос Василия Петровича. – А ты боялась, а тут даже юбка не помялась, – и он вновь рассмеялся своей новой шутке.

Щеку забинтовали и медсестра, придерживая «прооперированного» Лёньку под руку, отвела его в палату.

Когда он зашел в палату, Серёга тут же рассмеялся:

– У меня, – сквозь смех еле выговаривал он, – нога забинтована, а у тебя полморды раскорячено. Будешь так же, как и я тут валяться. Короче. Скучно нам тут не будет.

Колька подошел к Лёньке и с любопытством осмотрел повязку:

– Нормально забинтовано. Ничего не скажешь, вот у нас на заводе был случай…, – и принялся в красках рассказывать одну из своих историй про мужика, который везде совал свой нос.

С повязкой на глазу ходить и лежать было очень неудобно. Особое неудобство Лёнька испытал на ужине, когда пытался ложкой попасть в рот. Челюсть полностью не открывалась, глотать было невозможно, и он испачкал кашей повязку. Колька только хохотал над его беспомощностью. Но успокоившись, даже протёр мокрым полотенцем испачканный бинт на повязке.

Уколы Лёньке делали регулярно. Эта процедура ему порядком надоела. Потому что зад так болел, что сидеть на нём было не очень-то удобно.

Особых желаний что-либо делать, у Лёньки не было, поэтому он только лежал и думал о маме, предстоящих экзаменах и о том, что как же он не заметил этот коварный удар Черпака, вновь и вновь переживая эти мгновения спарринга.

На следующий день после операции к Лёньке пришёл его средний брат Вовка.

Он заглянул в окно палаты и позвал брата:

– Лёнька!

Услышав свое имя, Лёнька недовольно поднял голову с подушки и спросил:

– Чё надо? – со сна он не понял, кому это он понадобился, потому что только что задремал.

Колька ночью так храпел, что Лёнька полночи только и делал, что затыкал уши или накрывал голову подушкой.

Но, увидев Вовку, сон у него сразу пропал.

Больница была одноэтажная, и их палата была на первом этаже.

Увидев забинтованное лицо брата, глаза у Вовки округлились:

– Ну, ничего себе! – автоматически вырвалось у него.

– Да ерунда всё это, – показал Лёнька на повязку. – Уже не болит. Подожди, я сейчас к тебе вылезу.

Окно в палате было открыто, так как на улице было жарко и таким образом они уменьшали духоту в палате. Ночи были ещё прохладные, но днем солнце палило неимоверно.

Лёнька осторожно подошел к двери, приоткрыл её и выглянул в коридор. В нём никого не было. Значит, в ближайшее время в палату никто не зайдет, так как у них был послеобеденный отдых.

Убедившись, что всё тихо, Лёнька взобрался на подоконник и спрыгнул во двор.

От прыжка щека дернулась, и боль из ранки чуть ли не прострелила мозг. Лёнька схватился за щеку и Вовка в изумлении смотрел на его гримасы.

– Чё больно, что ли? – участливо спросил он.

– Да это только после прыжка, – хорохорился Лёнька. – Так-то ничего не болит, даже во время перевязки.

Но Вовка всё равно с сочувствием смотрел на брата.

В руках у него была сетка с каким-то свертком.

– Чё это ты притаранил? – поинтересовался Лёнька, показывая глазами на сетку.

– Это тётя Галя по просьбе папы приготовила тебе курицу и картошку. Говорят, вас тут плохо кормят, – Вовка поднял в руке сетку и показал её содержимое.

– Ух ты, – удивился Лёнька, но тут же добавил: – Кормят тут нормально, но пожрать никогда не мешает, – и, забрав у Вовки сетку, предупредил его: – Я сейчас положу всё в палату, а потом снова вылезу. Ну ка, подсади.

Вовка подождал, пока Лёнька залезет в окно палаты, и передал брату сетку, а тот, уложив её содержимое в тумбочку, вновь вылез во двор. На этот раз Лёнька уже не прыгал, а слез осторожно.

Оставшись вдвоём с Вовкой, Лёнька осмотрелся и предложил брату:

– Пошли отсюда в беседку, а то не дай бог засветимся тут, и мне трендюлей выдадут.

Они осторожно пробежали в беседку, стоящую среди огромных кустов сирени и уселись там на скамейках.

– Ну, рассказывай, чё там у вас происходит? – с нетерпением Лёнька стал засыпать Вовку вопросами. – Как мама? Что сами делаете? Кролей кормите? А с Тайгой гуляете?

Вовка обстоятельно начал рассказывать о домашних делах.

– Маму папа увез в Благ, – пояснил он и, увидев удивление на Лёнькином лице, пояснил: – в больницу. Из-за переживаний о твоей болезни, у неё случился приступ. Ей стало плохо, и папа решил отвезти её туда.

Это извести поразило Лёньку. Как так! Из-за этой драной щеки, мама опять попала в больницу! Какой же он балбес, что согласился на спарринг с Черпаком! Не будь его, то он бы сейчас не сидел тут с Вовкой, а был бы дома и видел маму в полном здравии и постоянно улыбающуюся.

Видя, что брат поражён этим известием, Вовка ободрил его:

– А остальное – нормально. Кролей кормлю, с Тайгой гуляю. Тетя Галя нам и ей готовит еду. Она нас с Андрюхой забирает и мы все вместе с её Сашкой кушаем у них, – уже спокойно начал перечислять он, но тут, что-то вспомнив, радостно добавил: – А вчера мы с Сашкой ходили в «Юность», и смотрели фильм «Бриллиантовая рука».

От этих слов у Вовки загорелись глаза и он начал рассказывать Лёньке о содержании фильма.

Память у Вовки была отличная. Он в красках рассказывал брату про мужика с поломанной рукой, в гипсе которой были спрятаны бриллианты.

Вовка даже напел песню о зайцах, которая была в этом фильме. Правда, он запомнил только её начало. Он с таким азартом рассказывал Лёньке сюжет фильма, что тот даже представил себе его героев. Никулина, с его поломанной рукой, в гипсе в которой были золото и бриллианты.

У Лёньки даже возникло непроизвольное желание сбежать из больницы и сходить на этот фильм вместе с Вовкой ещё раз.

На Вовка, как всегда прагматично, прервал мечты брата:

– Да, успеешь ты сходить на него. У нас же фильмы идут по две недели. Так что когда выйдешь из больницы, то и сходишь.

– Вряд ли удастся, – покривил Лёнька рот. – Экзамены же у меня, надо готовиться.

– Так можно же сходить после какого-нибудь экзамена, – предположил Вовка.

– Можно, то можно. Но где же время взять? И экзамены и вам жрать готовить и огород, и собака с кролями… Ведь папа же опять уедет в командировку.

– Да, всё будет нормально, не переживай. Справимся, – Лёнька завидовал Вовкиному спокойствию.

Он знал, что они справятся, и экзамены он сдаст. Но только вот как? Это был уже другой вопрос.

Обеденный час заканчивался, скоро Лёньке придут делать очередной укол, и он распрощался с братом.

Тот пошел на автобус, а Лёнька вновь залез в окно и прилег на кровать.

Только он лег, как вошла медсестра с шприцем наперевес и ему опять пришлось зарываться лицом в подушку и оголять зад.

Но, всё равно, после встречи с Вовкой ему было спокойно и весело. Он даже пытался насвистывать песенку из фильма, рассказанного Вовкой. Слух у него был хороший, недаром же родители гоняли его почти шесть лет в музыкальную школу.

Колька, услышав это насвистывание, даже поинтересовался:

– Чё это ты там свистишь? Чё-то я таких песен раньше не слыхивал.

Пришлось пересказать им Вовкин рассказ о фильме. Прослушав его, Колька однозначно решил.

– Вот суббота наступит, скажу жинке, чтобы одёжу притаранила, и мы с ней сходим, посмотрим, чё это ты там набрехал.

– Так выпишут же тебя за нарушение режима, – усмехнулся Серёга.

– Эт точно! Выпишут, – Колька почесал у себя в затылке и тут же изменил своё решение. – Ну, значит, после выписки.

– Так фильм же уже перестанут показывать, – не отставал Серёга.

– Да никуда этот фильм от меня не денется, – отмахнулся Колька от Серёги. – На мой век хватит фильмов, – и пошел курить на крыльцо с мужиками.

Глава вторая

Прошло ещё два дня, в течение которых Лёньке делали перевязки и уколы. Все эти процедуры ему порядком надоели. Опухоль на щеке почти пропала, но всё равно, после каждой чистки ранки и установки новой турунды, ему бинтовали голову, как будто у него было снесено полчерепа.

Уже было тридцать первое число и надо было что-то делать с затянувшимся лечением. Ведь завтра должен быть экзамен. А врач что-то о выписке даже и не заикался.

Тогда Лёнька решил действовать более решительно.

В ординаторскую, к Василию Петровичу он не рискнул идти, а ждал его появления в коридоре.

Когда тот вышел из ординаторской, Лёнька сразу же подскочил к нему:

– Василий Петрович, – как можно вежливее обратился он хирургу, – у меня ведь завтра первый экзамен и мне нужно попасть на него.

Но как только Василий Петрович услышал такую просьбу, он сразу же замахал руками:

– Какой тебе экзамен?! Лежи тут и не рыпайся. А то, не дай бог, инфекция опять попадёт и опять щеку разбарабанит. Вот тогда я уж точно не знаю, что я с ней буду делать. Ведь вся заковыка в том, что не приди ты к нам, то и без глаза мог бы остаться.

– Ну, Василий Петрович, – как можно жалостливее просил Лёнька врача, – мне очень нужно на этот экзамен.

Но врач был непреклонен:

– Что ты переживаешь за этот экзамен? – уже спокойнее начал уговаривать он Леньку. – Перенесут для тебя его. Сделают для тебя отдельный экзамен. Сколько случаев я знаю таких. Тебе же будет легче от этого. Сиди себе один – пиши, что хочешь. Никто не мешает, не торопит. Красота!

– Но Василий Петрович…, – начал было вновь канючить Лёнька.

Но тот решительно прервал его:

– Никаких Василий Петровичей! Всё, я сказал! Когда будет можно, то я тебе сразу дам знать и выпишу тебя без всякого сожаления, – уже решительно закончил он и, развернувшись, быстро ушел.

Лёньке не верилось, что экзамен для него одного могут перенести, да ему и не хотелось в это верить. Он хотел его сдавать завтра, вместе со всеми. Зачем надеяться на какое-то «если»?

Плюнув на запрет врача, Лёнька решил действовать по-своему.

Осторожно выйдя из больницы, он из первого же телефона-автомата позвонил домой, хорошо, что хоть какая-то мелочь у него была в кошельке.

Трубку поднял Вовка и Ленька сходу скомандовал:

– Слышь, Вовка, завтра у меня экзамен, но врач меня не отпускает. Так что ты, давай, приходи ко мне сейчас и принеси брюки, рубашку и туфли.

Вовка знал, что приказы старшего брата не обсуждаются, а если и начинают обсуждаться, то сразу же жестоко караются, поэтому только и произнес:

– Хорошо. Жди, – и Лёнька, повесив трубку телефона, быстро вернулся в палату.

Через два часа под окном раздался Вовкин свист. Выглянув в окно, Лёнька увидел брата со свёртком в руках.

– Ну что? – шепотом спросил он у него. – Принес?

– Ага, – Вовка приподнял свёрток.

– Чего ты там принес? – так же шепотом начал Лёнька выспрашивать у него.

– Ну, как ты и говорил. Брюки, рубашку, носки, туфли. Брюки я погладил, – добавил Вовка, – не помни их.

– Ладно, – Лёнька быстро перегнулся через подоконник и забрал у Вовки сверток с одеждой.

– Всё, иди. Жди меня дома завтра после обеда. Я после экзамена зайду домой. Никуда не уходи!

Вовка кивнул головой в знак понимания, и исчез.

Сверток Лёнька спрятал себе в тумбочку.

Колька, увидев сверток, сразу же заинтересовался им:

– Чего это ты такое тыришь в тумбочку?

А что было скрывать от Кольки?

– Одежда это моя. Братан притаранил, – недовольно ответил Лёнька. – Завтра экзамен, а Петрович меня не отпускает. Вот я и решил свистануть.

– Дело твоё, – хохотнул Колька. – Только потом тебя Петрович и на выстрел к больничке не подпустит.

– Ну и пусть! – упрямо решил Лёнька. – Зато я экзамен сдам.

– Смотри сам, – уже нехотя протянул Колька. – Твои дела – твои заботы.

– Только ты мне помоги, – попросил его Лёнька. – Я утром выйду во двор, а ты мне сверток передай. Я переоденусь и пижаму тебе верну. Хорошо?

– Да ладно уж, – важно согласился Колька, – для хорошего человека, что не сделаешь.

Утром, ещё до завтрака, Лёнька вышел во двор и, подойдя под окно палаты тихонько свистнул. Колька высунулся в окно и, увидев его, передал сверток с одеждой.

В беседке Лёнька быстро переоделся и передал пижаму Кольке, по-прежнему торчащему в окне.

Быстро выйдя на улицу, он сел в сразу же подошедший автобус. Повезло. Не пришлось высвечиваться на остановке.

Александра Ивановна, когда увидела Лёньку с перевязанной щекой, ужаснулась:

– Что это с тобой, Лёня? Что случилось?

– Операцию на щеке делали, – гордо поведал Лёнька.

А Анна Моисеевна, учительница химии, успокоила её:

– С Макаровым всегда что-нибудь да случается. То ему нос разобьют, то он с синяком под глазом ходит, а теперь ещё вот что, – она всплеснула руками. – Нечего ему этим боксом заниматься. Он у нас умный мальчик. Пусть он лучше какими-нибудь науками занимается. У него это лучше получается.

Лёнька промолчал, пропустив слова учителей мимо ушей, да и некогда ему было отвечать на ненужные вопросы и соболезнования, потому что прозвенел звонок, и надо было уже идти на экзамен.

В спортивном зале, где были установлены парты для всех трех десятых классов, ребята расселись и внимательно смотрели на доску, на которой учитель литературы писала темы сочинений.

Три темы были по каким-то книгам, а четвертым пунктом шла свободная тема. «Космос и полеты к звездам. Как ты это представляешь».

Лёнька сразу выбрал свободную тему и принялся писать. Мысли одна за другой проносились в голове и, как будто сами просились вылиться на бумагу. Рука летала по листкам с синими штампами, которые были им выданы.

Исписав шесть листов, Лёнька разложил всю тему по полочкам. Как он видит развитие ракетной техники, как он представляет себе полёты человека на Луну, и на другие планеты и что это даст жителям Земли. Ленька столько прочитать книг современных фантастов, что ему было это не трудно. Недавно он прочел Станислава Лема и ещё несколько книг Артура Кларка, Стругацких, Казанцева… Голова была полна их идеями, поэтому написание сочинения у него не вызвало никаких трудностей. Он всё делал с большим удовольствием. Закончив писать и, перечитав и проверив текст на ошибки, он отнес его на стол преподавателей.

Сдав написанные листы, Лёнька вышел во двор.

Там стояла группка ребят уже написавших сочинение. Среди них был и Черпак.

Увидев Лёньку, он подошел к нему:

– Чё случилось то, Лёнь, чё это ты такой забинтованный и расфасованный?

– Тебе надо было перчатки вытирать, когда ни ринге валялся, – зло отреагировал Лёнька на фальшивое соболезнование Черпака. – Тогда бы ничего не было.

– Забыл я их обтереть тогда, – уже более миролюбиво продолжал Черпак. – И как? Болит?

– Да, уже ничего страшного, операцию сделали, щеку разрезали, – попытался Лёнька объяснить Черпаку теперешнее своё состояние.

– Судя по повязке, так тебе всю щеку там располосовали? – не отставал с вопросами Черпак.

– Да нет, щека целая. Там только маленький надрезик сделали. Сейчас у меня там турунда торчит.

– Понятно, – протянул Черпак, а потом, как будто что-то вспомнив, мечтательным голосом начал. – Экзамены сдадим, и выпускной у нас будет.

– Конечно, будет. У всех он всегда был, – Лёнька что-то не мог понять Черпака, к чему он это клонит.

– Надо будет что-то делать, – многозначительно продолжил Черпак. – Что-нибудь прикупить бы надо…

– Чего прикупить то? – Лёнька никак не мог понять намёки Черпака.

– Чего, чего? – Черпак стал терять терпение. – А того, – и он выразительно хлопнул себя по горлу тыльной стороной руки.

– А-а, – протянул Лёнька, – так бы сразу и сказал, а то тянешь кота за хвост, – он рассмеялся половиной незабинтованной частью лица. – Закончим сдавать, тогда и прикупим.

– Нет, – настаивал Черпак, – надо заранее скинуться на пузырёк, а я дома его затырю, и на выпускной притараню.

– Лады, – согласился Лёнька с Черпаком. – Только денег у меня сейчас с собой нет.

– Ни у кого их нет, – вздохнул Черпак. – Но не забывай об этом, и, как сможешь, то мне отдашь.

– А сколько отдавать? – вновь задал вопрос Лёнька.

– А ты сам посчитай, – Черпак значительно поднял палец правой руки, как будто наставлял Лёньку на бессмертный подвиг. – Нас четверо. Вот и дели на четыре. Или уже разучился? Как же математику то сдашь? – Черпак рассмеялся своей шутке.

– Сдам как-нибудь, – буркнул Лёнька и, круто развернувшись, пошел домой.

Вернувшись домой, он проверил, как живут-поживают без него и родителей братья.

Пройдясь по дому и огороду, он убедился, что кардинально ничего не изменилось. Всё, как было, так и осталось.

Братья были сыты, в доме порядок. Собака и кроли – живы. Вовка, как и прежде, занят курами, да драками петухов. Андрюшка что-то подозрительно копался за сараями со своим другом Олегом. Наверное, опять строили штаб. Всё было в порядке.

Но Лёнька не мог оставаться дома долго, ему надо было возвращаться в больницу, и предстать перед очами Василия Петровича. Вот это-то его больше всего и озадачивало. Не то, чтобы он боялся встречи с врачом, а переживал, что он не выполнил его приказ.

Только Лёнька зашел в коридор больницы, как сразу же напоролся на Василия Петровича.

Тот подошел к нему с грозным видом:

– Ну, всё! Я тебя выписываю за нарушение режима, – сразу заявил он. – Что хочешь, то и делай со своим здоровьем. Это уже не моё дело, если тебе твоё здоровье и самому не очень-то и нужно.

Резко отвернувшись от Лёньки, он пошёл в ординаторскую, кинув тому через плечо уже более дружелюбно:

– Иди сначала на перевязку, а потом зайдёшь ко мне.

Медсестра, делавшая перевязку Лёньке, посетовала:

– Что же это ты, Лёня, не послушался Василия Петровича? Он так переживал из-за этого, так ругался на тебя. Ой! Не хорошо ты поступил.

А что надо было сказать ей? Лёнька и сам знал, что поступил нечестно по отношению к Василию Петровичу, но зато он написал сочинение. Это как-то его подбадривало и оправдывало в собственных глазах.

Сделав перевязку, Лёнька зашел в ординаторскую.

Василий Петрович, уже не так грозно, посмотрел на него:

– Эх, Лёня, Лёня, не любишь ты себя, – покачивая головой, проговорил он, а потом уже более миролюбиво спросил: – Экзамен то хоть сдал?

– Да, сочинение написал хорошо. Только вот отметки ещё не знаю. Завтра будет известно.

– Ну, тогда удачи тебе, – Василий Петрович вручил Лёньке какую-то бумагу. – А с этим направлением завтра сходишь в поликлинику, к своему хирургу. Пусть он уже тебя долечивает.

Лёньке было неудобно и стыдно за свой проступок перед Василием Петровичем и он, не зная, что сказать ему, только промямлил:

– Извините меня, Василий Петрович, – потупя глаза, выдавил он из себя. – Ну, надо мне было попасть на экзамен…

Василий Петрович усмехнулся, встал из-за стола и похлопал Лёньку по плечу:

– Ничего, ничего. Одно хорошо, что ты это понимаешь. А сейчас иди и сдай старшей медсестре свои вещи.

Только Лёнька зашел в палату, как на него с расспросами сразу же накинулся Колька:

– Ну, как? Не убил тебя Петрович? А то он чего только не обещал сделать с тобой. Я тут вообще молчал, мол, я не при делах, я курить ходил.

Серёга тоже добавил:

– А я ему сказал, что я спал и не слышал вообще ничего.

Колька чуть ли не прыгал вокруг Лёньки от любопытства:

– Ну, и как всё прошло?

– Нормально прошло, – беззаботно ответил Лёнька на назойливые Колькины вопросы. – Вот дал мне направление в поликлинику, – показал он бумажку, выданную Василием Петровичем, – и сказал, чтобы я там долечивался.

– Ну, и нормально, – с облегчением выдохнул Колька, – что нас это не коснулось. Давай. Пока. Иди, сдавай свои экзамены, – и протянул Лёньке руку.

Лёнька подошел к Серёге, попрощался с ним и, сложив свои вещи в прихваченную сумку поехал домой.

Зайдя в дом, он бросил сумку в своей комнате и пошёл в поликлинику.

Было ещё не поздно, и у хирурга сегодня был вечерний прием.

Очереди перед кабинетом не было, и он осторожно постучал в знакомую дверь.

Из-за неё послышалось:

– Заходи, если живой!

Лёнька осторожно, через полуоткрытую дверь просочился в кабинет и подошёл к врачу.

Тот с удивлением посмотрел на него:

– Чего это ты так рано ко мне пришёл?

– Выписали меня, – начал мямлить Лёнька и показал выписку из больницы врачу.

Прочитав содержимое, хирург поднял на него глаза:

– Нарушитель, значит…, – многозначительно произнес он. – И чего это мы там такое нарушили?

– Да ничего я там не нарушал, – начал оправдываться Лёнька. – Я только без разрешения на экзамен сходил…

Врач пощелкал языком:

– Да, это плохо, что ты нарушил режим, но ничего, я тебе тут буду делать перевязки. Через недельку всё это дело у тебя пройдет, – он указал на забинтованную щеку. – А давай ка мы сейчас посмотрим, что у тебя там такое, – и крикнул в дверь перевязочной. – Светлана! Выходи, солнце моё, прими-ка этого красавчика в свои объятья.

Из дверей вышла дородная тетенька и, молча подхватив Лёньку за локоть, отвела в перевязочную. Усадив его на кушетку, она так же молча принялась снимать бинты.

Подошедший врач осмотрел ранку на щеке и решил:

– Нечего тут устраивать из себя раненного после Мамаева побоища, заклей-ка ему ранку лейкопластырем и пусть катится домой, – это уже относилось Светлане.

Медсестра выполнила предписание врача, и Лёнька вновь предстал перед его очами.

Потрогав наклейку из пластыря, врач бодро произнес:

– Ну, вот и ладненько. Ну, вот и отличненько. А сейчас иди домой. Повязку не мочить, спать осторожно. Головой лишний раз не мотать. А завтра с утра приходи ко мне. Посмотрим, как ты перенес первую ночь.

Последующую неделю Лёнька каждый день приходил к врачу на перевязки. Медсестра делала чистку ранки и вставляла новую турундочку, а через неделю, турунду вынули и ранку заклеивали лейкопластырем.

Так что на последующие экзамены Лёнька приходил только с наклейкой из лейкопластыря.

Оказалось, что сочинение Лёнька написал на отлично.

Но надо было готовиться к следующим экзаменам математике, физике и химии.

Математики он не боялся. Физика тоже у него шла неплохо, хотя некоторые темы он представлял расплывчато.

Но основная проблема была в том, что у Лёньки были два брата, за которыми надо было ухаживать, собака, кролики, да и огород, который сейчас, жарким летом, требовал ежедневной поливки.

Его распорядок дня выглядел следующим образом.

Все домашние дела он старался закончить до обеда. Ходил в магазин, готовил покушать, кормил братьев, а уже потом садился готовиться к математике.

Математика письменная была через три дня. Лёнька её сдал хорошо. Получил четверку.

После неё была устная математика. Он её тоже сдал на четверку.

После математики был экзамен по физике. И его он сдал на четверку.

Но больше всего Лёнька боялся химии, потому что Анна Моисеевна, хоть и хвалила его иногда, но требования у неё к своему предмету были жёсткие.

Чем ближе приближался этот день, тем больше и больше Лёньку посещали сомнения в его знаниях.

Утром, в день экзамена, его от такой неуверенности и страха чуть ли не колотило.

Надо было успокоиться. Он даже принял теплый душ, но внутренний страх так и сидел где-то внутри.

У мамы были какие-то успокоительные таблетки. Элениум и ещё что-то. Мама пила их по полтаблетки строго по назначению врача. Но Лёнька почему-то решил, что мамина доза на него не подействует и сразу выпил по две таблетки каждого препарата.

Придя в школу, он уже как-то спокойно смотрел на одноклассников, трясущихся от страха перед предстоящим испытанием. А у него не было абсолютно никаких волнений по этому поводу.

Как-то все проблемы, связанные со сдачей экзамена, перестали казаться ему глобальными. Наступило какое-то успокоение, постепенно переходящее в отупение.

Где-то, в глубине мозга, шевельнулась мысль:

– А не много ли я выпил этих таблеток? – но Лёньке уже было так всё безразлично, что он не почувствовал обеспокоенности от этого.

На экзамен зашли первыми отличники и хорошисты. Через полчаса первой вышла довольная Галка Манойленко.

Все кинулись к ней с расспросами:

– Какой билет попался? Какие дополнительные вопросы задавала Моисеевна?

Галка с гордостью, как будто она теперь корифей в химии, подробно отвечала на все вопросы, и даже давала советы.

Но Лёньке было не до расспросов. И всё, произошедшее с Галкой, отошло от него куда-то на второй план. Он только ощущал страшную жажду. Ему очень захотелось пить. Язык разбух, и было ощущение, что он стал таким громадным, что вот-вот вывалится изо рта. Лёнька не знал, что ему делать. Но тут его посетила новая мысль:

– А дальше будет ещё хуже. Какого черта я пил по две таблетки, надо было по половинке.

Поэтому он отстранил кого-то от двери прошел в класс.

Неровной походкой подошел к столу и, не говоря ни слова, вытащил билет, который первым попался под руку.

Анна Моисеевна поглядела на него удивленно:

– Макаров, с тобой всё в порядке?

Сил отвечать не было, и Лёнька прошёл к ближайшей парте.

Буквы в билете расплывались, когда он попытался его прочесть. Голова сильно кружилась, и Лёньке по-прежнему очень хотелось пить. Язык во рту уже не шевелился, а ощущался там, как раскалённый напильник.

Но, найдя в себе силы, он сосредоточился и прочитал билет. Оказалось, что все вопросы по нему он прекрасно знал.

Он тут же поднял руку:

– А можно мне пойти отвечать, – начал говорить он, но изо рта вместо обычного голоса, раздавалось только какое-то хрипение.

Откашлявшись, он повторил свой вопрос. Ему казалось, что он кричит, но на самом деле это был только громкий шепот.