Текст книги "Вырванное сердце"

Грачёв понёсся чуть ли не бегом, стараясь не опоздать, не прибежать поздно, когда уже ничего не поправишь. Вскоре он перешёл на бег, вызывая недоумённые взгляды прохожих. Пробегая мимо сквера, он вздрогнул от неприятной неожиданности. Егор увидел своего старого знакомого – лохматую дворнягу, того самого рокового пса, предвестника всех его неприятностей и бед. Хромая на заднюю лапу, собака побежала за ним следом, лая на Грачёва и подбираясь всё ближе к ногам, словно вознамериваясь вцепиться в них зубами. Грачёв остановился, переводя дух и осматриваясь по сторонам в поисках камня. Собака продолжала лаять, но уже не с таким остервенением, и вскоре замолкла. Мужчина стал быстро удаляться, но животное опять побежало вслед за ним, продолжая лаять на него.

Так продолжалось до самой нотариальной конторы. Только войдя внутрь, мужчина был избавлен от опостылевшего лая. Однако и тут ему не повезло. Симпатичная и отчего-то очень сердитая секретарша не отреагировала должным образом на приход офицера полиции, отказавшись сказать, где сейчас находится её шеф. «На выезде!» – и больше ни слова. Не помогло даже служебное удостоверение, которое Грачёв специально оставил себе, чтобы попытаться разобраться во многих запутанных обстоятельствах. Он достал портмоне, в котором была их фотография с женой, и, закрыв своё лицо большим пальцем, предъявил фото секретарше.

– Меня интересует вот эта женщина, была она у вас сегодня? – задал он ей вопрос в лоб. – И по какому вопросу к вам приходила? Что ей было нужно?

Секретарша внимательно посмотрела на фото, и было видно, что она узнала посетительницу. И без того неприятный холодный взгляд стал ещё злее. Она повернулась к полицейскому.

– Что, изменяет? – насмешливо скривила рот. – Или кинула на деньги? С такой-то марамойкой сбудется.

Так ничего и не добившись, Грачёв вышел из офиса разозлённый, готовый растерзать хромого пса голыми руками, если он опять поднимет лай, но собаки пропал и след.

«Так, спокойно. Сначала найти Светлану. И всё выяснить. До того как её возьмут под стражу. Затем найти ей хорошего адвоката. Хорошо, что у меня есть такой на примете. Кстати, и мне тоже наверняка понадобится. Линия защиты очевидна. Потеря памяти. Этим воспользовались мошенники и стали её использовать втёмную. О том, что они отбирают квартиры у доверчивых стариков, она не знала… Лишь бы за ней не водились какие-нибудь конкретные действия. И эта история с дочками-матерями ни к месту. Следствие сочтёт это очевидным обманом. Надо бы проверить всю эту их историю с родством. Хорошо, что ксиву не сдал. В этом она мне как раз незаменима. Но вначале нужно найти Светку!»

* * *

С самого раннего утра, как проснулась, Зинаида Фёдоровна пребывала в странном состоянии, ощущая внутри себя невероятную глухую тоску. Как она возникла, было совершено непонятно. Что могло стать причиной такого ощущения, когда в её жизни наступили самые светлые дни? Но может, именно от того, что слишком всё так хорошо, возникло это чувство страха – всё потерять?

Тоска пришла как тать, ночной разбойник, разбудив женщину перед рассветом и уже не давая уснуть. Женщина стала перебирать по минутам в своей памяти всё с самого начала, когда впервые увидела Марию, их разговоры, первые признания. Она снова пережила те волнующие, душевные потрясения, как и тогда, когда впервые догадалась, что Мария её родная дочь, оставленная ею в родильном доме. От всех этих вновь переживаемых эмоций она встала и стала ходить по квартире из комнаты в комнату. Ей стало стыдно за свой поступок. Потревоженная память стала выдавать какие-то отрывочные воспоминания из прошлого…

Родильный дом, лицо врача-акушера в марлевой повязке, склоненного над ней и что-то говорящего. Звуки медицинских инструментов в металлическом лотке, крики дежурной медсестры, развозящей по палатам младенцев для их первого кормления. Даже звук радиоточки, постоянно играющей по утрам гимн Советского Союза. Всё перемешалось. Потом она вспомнила их разговор с мужем о дочери. Он произошёл уже после того, как она стала олимпийской чемпионкой по конной выездке. Года через три после того, как она оставила малышку. Её муж поставил вопрос о том, чтобы закончить спортивные выступления. Она сразу выдвинула встречное требование Канциберу забрать их дочь из детского дома.

– У меня теперь будет много свободного времени для того, чтобы воспитать нашу дочь. – Царькова даже обрадовалась, что теперь сможет наконец реализовать свой нерастраченный материнский потенциал.

Однако муж не был рад её предложению. Стал тянуть время, говоря, что надо навести кучу справок. Где сейчас ребёнок? Не удочерён ли он новыми родителями?

– Вот и выясняй, – разозлилась Зинаида. – Ты меня уговорил оставить ребёнка ради этой Олимпиады! Так?

– Ну, допустим, – наморщив лоб, согласился главный тренер страны.

– Я выиграла золото, – продолжила жена, – оправдала твои надежды. Сделала тебя заслуженным тренером СССР.

– Да, ты у меня молодец, – опять кивнул Владлен, не меняя своего кислого выражения лица.

– Так вот, теперь твоя очередь сделать так, как я прошу, – подытожила женщина. – Тем более мы давно уже перестали быть семьёй. Этот ребёнок спасёт наш брак.

Канцибер вертел в руках какую-то мелочёвку, опустив глаза; его обычно энергичный взгляд был каким-то потухшим, словно он не верил в удачное возвращение дочери. Это не могло не взбесить Царькову.

– Мы же бросили там своего ребёнка, неужели тебя не мучает совесть? – взорвалась олимпийская чемпионка.

– Хорошо, Зин, через пару дней я поеду туда и начну оформлять бумаги, – вдруг неожиданно принял решение Владлен.

Он сдержал своё слово. Уехал в Великие Луки, и женщина в ожидании грядущего воссоединения с дочерью с трудом могла найти себе место. Чтобы как-то отвлечься, она принялась обустраивать детскую комнату и к приезду мужа уже успела купить для неё югославские обои и записаться на румынскую детскую мебель. Муж приехал под утро, весь какой-то помятый и с запахом перегара, словно всю обратную дорогу пропьянствовал в поезде.

– Поздно, – бросил он в ответ на её недоуменный взгляд, – уже передали другим родителям…

И вот она рядом с ней. Но страх, что она может её потерять, остался навсегда.

«Позвонить. Надо позвонить дочке. Уже девять часов».

Царькова взяла мобильный телефон и торопливо набрала номер Марии.

«Не подходит… Может, ещё спит? Вряд ли, Настя же утром в школу пошла, наверное, спустилась под землю и теперь не слышит вызова».

Не успела она перебрать все приходящие в голову варианты, как входная дверь радостно сообщила старой хозяйке, что Мария уже тут. Что это её дочь и никто другой, Царькова знала по её легким шагам, по тому, как она вспархивала из коридора и, не надевая тапочек, быстро и еле слышно пробегала расстояние до большой комнаты. И вот она здесь!

Зинаида Фёдоровна распахнула объятия, и её дочь, словно маленькая обезьянка, тут же обхватила мать руками. Они долго стояли так, не торопясь отпустить друг друга и прислушиваясь к стуку любимому сердца, к дыханию родной души. Потом Мария чуть отстранилась, взглянув в глаза Царьковой:

– Мама, ты хотела подарить мне квартиру? Это так?

– Конечно, моя родная, – улыбнулась женщина, радуясь, что может хоть этим выразить свою безграничную любовь к дочери. – В любой момент, когда ты только пожелаешь.

– Я хочу оформить квартиру прямо сейчас, – быстро отреагировала Мария.

– Хорошо, а что для этого нужно? – растерялась Зинаида Фёдоровна. – Говори, я всё сделаю.

– Нужны твой паспорт с документами на квартиру и нотариус, – улыбнулась довольная дочь. – Нотариуса я уже позвала, и он поднимется в квартиру по моему звонку в любое время.

– А паспорт был в шкафу, на полке для белья, – засуетилась старая женщина, направившись в его сторону.

– Паспорт на столе под скатертью. – Мария остановила мать, откинув скатерть со стола.

– Как он мог сюда попасть? – удивилась хозяйка. – Кто его мог туда запрятать?

«И документы на квартиру тут же. А они у меня в маленькой комнате в письменном столе лежали. Наверное, Митрофановна для себя припрятала. А как же о них Машенька узнала? Может, это она? Она же и в шкафу сидела, пряталась. Спросить? Не буду! Вдруг обижу её своим недоверием. Какая мне разница, кто их туда мог положить!»

Между тем Мария быстро набрала телефон, и через несколько минут в квартиру Царьковой вошёл импозантный мужчина. Под мышкой он держал большую, похожую на складскую, книгу для реестровых записей, а в руках небольшой чемоданчик, в котором оказались ноутбук и портативный принтер. Расставив и подключив в сеть весь этот свой мобильный офис, он протянул руку к паспорту Царьковой:

– Прошу паспорт доверителя.

Раскрыв документ, он стал быстро вбивать данные в какой-то бланк и тут же вывел документ на печать.

Продолжая колдовать над доверенностью, он украсил её красивым знаком с голограммой и наконец предложил Зинаиде Фёдоровне сделать в документе собственноручную запись и расписаться.

– Вот здесь фамилию, имя, отчество и подпись, – протянул он женщине ручку.

– Это генеральная доверенность, – прочитала Царькова, вопросительно оглянувшись на Марию. – А я думала, что я подпишу договор дарения на тебя своей квартиры.

– Это не имеет решающего значения, женщина, – подал голос Кузнецов. – На основании этого документа Светлана Грачёва сможет оформить на себя эту квартиру в любой момент. Просто так быстрее.

«Светлана Грачёва?! А почему не Мария Лошадкина?! Ничего не пойму. Ладно, потом уточню у дочки. Не буду при постороннем человеке спрашивать».

Нотариус сделал запись в журнале, в котором Зинаида Фёдоровна ещё раз поставила свою подпись, и стал быстро разбирать свой походный офис, укладывая обратно в чемоданчик. Он так торопился, что Царьковой на память пришли эпизоды из художественных фильмов про войну, где советские радисты так же быстро сворачивали свои радиоприёмники, боясь быть запеленгованными фашистами.

– Когда я зарегистрирую с вами сделку, – прощаясь, напомнил он Марии, – мы проведём окончательный расчёт. Э… ну как мы с вами договаривались.

– Да, конечно, – улыбнулась Мария.

Зинаиде Фёдоровне было приятно, ведь её дочка такая довольная, что теперь у неё есть собственная квартира, и она теперь сможет спокойно встретить свой последний день на руках любящего, родного человека.

– Поздравляю с большим и выгодным приобретением, – уже в коридоре снова стал раскланиваться перед Марией и её матерью нотариус. – И вас, бабушка. Теперь вам не нужно думать о коммунальных платежах. После переоформления квартиры все расходы будет нести новый собственник. То есть вот эта женщина.

– Эта моя дочка, а никакая там женщина, – покоробили слова мужчины Зинаиду Фёдоровну.

– Дочка? Так ты её дочка. Вот как, – заулыбался нотариус какой-то неприятной, притворной улыбкой. – Вы меня проводите до машины? И мы с вами обговорим наши оставшиеся дела.

– Спускайтесь, я сейчас вас догоню, – попросила Мария, а когда нотариус хлопнул дверью, она с благодарностью обняла Царькову.

– Мамочка, моя милая, несчастная мамочка, я так тебя люблю.

– Какая же я несчастная? – удивилась женщина. – У меня есть ты. Я счастливая… Ты плачешь? Отчего?

– Это я от счастья, что могу тебя обнять и понять, как хорошо быть с мамой, – услышала Зинаида Фёдоровна приятные для её слуха слова.

Она стала целовать дочку, но в этот момент у Марии сработал мобильный, прервав семейную идиллию неприятным трезвоном. Подгоняемая звонком нотариуса, молодая женщина побежала за ним следом, оставляя о себе на память на маминых губах только привкус своих слёз.

Бывшая олимпийская чемпионка почувствовала себя немного растерянной из-за быстро сменяющихся событий, которые она не успевала как следует осмыслить. С одной стороны, Царьковой было радостно от того, что она выполнила просьбу Марии, доказала ей и самой себе, что она настоящая мать, которая в первую очередь беспокоится о своём ребёнке. Откупилась ли? Можно сказать и так. Как смогла оплатила свой невыполненный материнский долг. Отсутствие надлежащей заботы и любви к дочери за все эти долгие годы её жизни без матери. В результате пожилая женщина почувствовала, что у неё на душе стало легче. Словно она наконец смогла отмыться от копившегося долгие годы грязного и болезненного налёта. С другой стороны, этот мужчина, оформивший передачу всех прав на квартиру, вызвал у неё какой-то неприятный осадок.

«Скользкий тип. Как бы он не обманул дочку. Надо бы всё же спросить, почему она сразу не перевела на себя квартиру. Она такая добрая и доверчивая. Нужно было Егора попросить, чтобы он поучаствовал в этом всём. Он всё же капитан полиции. При нём как-то надёжнее всё это было бы. А то какой-то осадок от всего этого остался. Словно на моё большое счастье пала тень какой-то неприятности. И эта неприятность неумолимо растёт и может перерасти в большую беду».

Мысли прервал звонок в дверь. На пороге стоял запыхавшийся Грачёв.

– С кем она только что уехала? Я не успел догнать машину.

– Уехала? – удивилась в свою очередь пожилая женщина. – Маша хотела только проводить его до машины.

– Кого его? – повысил голос Егор.

– Нотариуса, Кузнецова Руслана Николаевича. – Его волнение передалось и Зинаиде Фёдоровне.

– А что он здесь делал? – Лицо полицейского выдавало сильное волнение. Царьковой даже показалось, что он напуган.

– Я оформила генеральную доверенность на свою квартиру, – автоматически выдала ответ пенсионерка.

– На кого?

– На дочь, на кого ещё?

Грачёв со вздохом опустился на стул, вспоминая свой недавний допрос. На душе заскребли кошки.

– У неё же не было паспорта? – спохватился он.

– Был, как же, – удивлялась его поведению бывшая спортсменка, – ты же сам его приносил.

– Моей жены? – догадался Егор.

– Ну да, а чей же паспорт она должна была предъявить? – возмутилась сбитая с толку мать. – Или ты её перестал своею женою считать?

«А как у неё паспорт оказался? Она же при мне его не брала, отказывалась от паспорта Светланы Грачёвой, до последнего утверждала, что она Лошадкина Мария. Значит, взяла паспорт, когда ночевала. Видимо, тот звонок накануне заставил. Она обещала что-то сделать с утра. Вот и сделала. Не смогла больше тянуть время. Значит, её заставили соучастники? Или нет? Или она хладнокровно, без всякого давления, осуществила преступный замысел и теперь укатила с нотариусом, чтобы завершить отъём квартиры у доверчивой пенсионерки. Неужели она всё это время притворялась, разыгрывая роль дочери этой доверчивой пенсионерки? Но как Светка могла так измениться? Разве амнезия может превратить доброго отзывчивого человека в циничного и расчётливого? Неужели она притворялась и со мной сегодня ночью? Или нас с Настей она всё-таки вспомнила? Запутался! Больше не могу так! Хорошо, что ксива осталась при мне. Придётся заняться своим собственным расследованием!»

— Да нет, что вы, я люблю Светлану, – с некоторым опозданием ответил бывший оперативник уголовного розыска.

– Ну, вот и всё, – раздался из коридора голос Митрофановны, которая, видимо, подслушивала их беседу. – Зря я Андрюшку науськиваю, чтобы он Марию продолжал сватать. Теперь её и след простынет. Квартиру получила, и… абзац.

«Как она прокралась ко мне? Наверное, комплект ключей сохранила», – автоматически отметила Царькова, пытаясь не реагировать на её обидные слова.

– Глупости, она скоро вернётся, – всё же не смогла не ответить Зинаида Фёдоровна. – Доделает свои дела и придёт. Ей ещё на работу в «Ангел» нужно было зайти.

– В этой благотворительной организации она не работает, – вырвалось у Грачёва. – По крайней мере, официально. Я там был и наводил справки.

– Вот зараза. Обставила. Обскакала всех. Одним словом – Лошадкина! – хлопнула себя по бокам Митрофановна.

– А я ей верю, – вступаясь за свою дочь, резко возразила своей бывшей прислуге Зинаида Фёдоровна.

– А чего тебе ещё делать? – В отместку за свои обманутые надежды Нужняк давила на больное место «барыни» что было сил. – Через месяц, когда новые хозяева придут тебя на помойку выкидывать, посмотрим, что ты запоёшь. Олимпийская бомжиха! Этого ещё страна не видала. Прославишься напоследок. Может, и определят тебя в дом ветеранов. А чего, выделят тебе за заслуги перед страной отдельную комнатку, размером чуть больше гроба, как раз чтобы кровать поставить да весь твой спортивный металлолом расставить вокруг. Они тебе в качестве ночных ваз там как раз понадобятся.

– Главное – тебя там, осы старой, со мной рядом не будет, – огрызнулась Царькова. – От жала твоего беспощадного отдохну.

«Говори что хочешь, а я знаю, что Машенька моя вернётся и всё будет хорошо… А если вдруг?.. Нет-нет! Вот старая склочница, наговорила мне гадостей, и в душу опять прокрались тоска и сомнения».

— Егор, приходите сегодня ко мне с Марией, – обратилась она к капитану полиции с такой интонацией, словно обращаясь к нему с заявлением на розыск дочери.

– Хорошо, Зинаида Фёдоровна, – кивнул головой Егор, – только не обещаю прийти прямо сегодня. Работы срочной много.

Грачёв посмотрел на потухший взгляд пожилой женщины, и ему стало её очень жалко.

– Я как только увижу вашу дочку, попрошу её побыстрее прийти к вам, чтобы развеять недобрые домыслы и наветы низких и завистливых людей, – добавил он, выразительно посмотрев на Митрофановну.

Нужняк, углядев в его взгляде явную угрозу, не стала принимать его вызов, решив промолчать.

– Надеюсь, что застану вас по возвращении вместе с дочерью и в хорошем здравии, – добавил он подбадривающим тоном, уходя из квартиры Царьковой, не вполне отдавая себе отчёт, куда ему идти и что делать в первую очередь.

Часть вторая

Город Великие Луки встретил капитана полиции провинциальной неторопливостью. Не то чтобы никто никуда не спешил, но при этом великолукцы не проявляли такого большого усердия, как в столице или в других городах-миллионниках. Не бежали наперегонки, не подрезали на дороге. Торопились, но как-то без суеты, более основательно. «Поспешать медленно» – наверное, этим выражением можно было охарактеризовать всё движение в городе как на проезжей части, так и на пешеходных тротуарах. Видимо, поэтому Грачёву казалось, что его «жигули» на улицах этого города стали двигаться быстрее, чем обычно. А может, он, несмотря на долгую дорогу и большую усталость, просто сильнее давил на педаль газа. Ему не терпелось как можно быстрее собрать информацию о своей жене Светлане. Или о Марии, дочери Царьковой? Егору это было уже не так важно. Он уже не делал разницы и был почти уверен, что это один и тот же человек. Мужчина считал, что наличие двух имён – это недоразумение, которое вскоре выяснится. Как выяснится и то, что эта несчастная молодая женщина, получившая амнезию, была использована бандой квартирных мошенников в своих преступных целях. Вначале на его пути значился городской родильный дом, но, спросив первого прохожего, он столкнулся с большой неожиданностью. Их было целых три.

– Какой вам нужен? – посмотрев на иногородний номер машины, поинтересовался пожилой мужчина с клиновидной бородкой, как у сталинского Всероссийского старосты товарища Калинина.

– Главный, – неуверенно пожал плечами раздосадованный Егор, понимая, что не успеет проделать все запланированные дела за один день и придётся оставаться на ночлег.

– На улице Софьи Ковалевской у нас два, да и рядом еще роддом Центральной городской больницы, все три в шаговой доступности, в одном месте.

– Не ожидал попасть здесь, в вашем городе, в Бермудский треугольник, – расстроился гость.

Местный житель, услышав такое неожиданное сравнение, заразительно засмеялся.

– Вообще-то у нас в нём не пропадают, а наоборот, из него появляются, – еле успокоился весёлый мужчина. – А расположены они точно как углы у треугольника. Почему у нас это никто не подметил? А у вас кто рожает?

Узнав, что приятный собеседник – сотрудник полиции, приехавший в командировку, добрый «абориген» предложил ему остановиться у него в частном доме и переночевать, если капитан не успеет со своими делами до вечера. Но Грачёву неожиданно повезло, и в великолукском родильном доме, в который он зашёл первым, Егор через несколько часов наткнулся на необходимую ему информацию. Старая регистрационная книга конца семидесятых годов прошлого века, которую он отыскал в архиве роддома под номером 12 435, имела в графе ФИО роженицы следующую запись: «Лошадкина Зинаида Фёдоровна». Далее следовала дата родов – «6 марта», и пол родившегося ребёнка – «девочка». В самом конце в графе «Выписка» красным карандашом, залезая на предыдущие записи, значилось – «Отказ от ребёнка – Лошадкина Мария. Передана в Дом малютки». Шестого марта было рождено ещё четверо детей – три девочки и один мальчик. Против их фамилий значилось, что они с мамами были благополучно выписаны. Грачёв сфотографировал лист с записями на камеру мобильного телефона и откинулся на стуле. Он испытывал невероятную бурю эмоций.

«Значит, всё же Мария Лошадкина и старуха не врут! Она рожала здесь! Мария не Света? В этом роддоме, по крайней мере. Вероятно, моя Светка родилась в каком-то из двух других? Подожди, так это значит, что она не мать моей дочери?! Стоп. Ну такого не может быть. Все родинки на своих местах, и запах её! Голову сломать можно! Так, стоп! Степ бай степ. Надо не торопиться с выводами и собрать вначале всю информацию».

Узнав адрес Дома малютки, Грачёв, не мешкая, вскочил в машину и, словно гончий пёс, рванул по следу новорождённого ребёнка.

Первое государственное учреждение, в которое попадают дети-отказники, находилось весьма в плачевном состоянии. Небольшое серое унылое двухэтажное здание, с фасада которого начала осыпаться штукатурка, никак не соответствовало представлению о приёмном доме для новорождённых детей. Только наклеенная на окно одинокая блестящая снежинка, оставшаяся, видимо, с прошлого празднования Нового года, привносила в это унылое зрелище немного оптимизма. Ведь она дожила до нового праздника и её уже не снимут и не выбросят в помойное ведро, как это сделали со всей сверкающей новогодней мишурой прошлого года.

Внутри здания стоял стойкий запах казёнщины, который встречается в различных, чаще медицинских и социальных учреждениях. Персонал, женщины неопределённого возраста и настроения, без интереса выслушали полицейского и перенаправили его в кабинет заведующей. Грачёв зашёл в большой просторный кабинет, на оконном стекле которого красовалась та самая прошлогодняя снежинка. Женщина лет около пятидесяти с открытым и добрым лицом внимательно выслушала его легенду, по которой ему срочно требовалась информация о привезённом тридцать пять лет назад в Дом малютки ребёнке по фамилии Лошадкина.

– Имя Мария, – окончил оперативник и, подумав, решил добавить: – Отчество назвать затрудняюсь.

– А где запрос о предоставлении информации? – неожиданно прозвучали слова приятной женщины, которая далеко не первый раз встречала подобных «гостей». – Это строго конфиденциальная информация.

– Вот моё удостоверение, – протянул свою «ксиву» Грачёв. – Можете снять копию и подколоть к бумагам для отчёта.

Заведующая неодобрительно покачала головой, но спорить не стала. Она вызвала сотрудницу и дала ей задание поднять бумаги. Пока Грачёв пил с ней чай и обсуждал новости из жизни столичных звёзд, работница вернулась и доложила, что в Дом малютки новорождённая девочка-отказница по фамилии Лошадкина не поступала.

– Разве такое может быть? – Огорошенный Грачёв достал мобильный телефон и продемонстрировал заведующей и её сотруднице фото, сделанное им в архиве роддома. – Видите, поступила роженица Лошадкина Зинаида Фёдоровна. И она же отказалась от ребёнка Лошадкиной Марии. А дальше… Вот запись. Передана в Дом малютки. У вас же в городе один такой дом, не три, я надеюсь?

– Подождите, не надо так волноваться. – Заведующая пристально посмотрела на сотрудника полиции, который вёл себя не совсем обычно.

«Врёт. Так себя полицейские не ведут. Наверное, он приехал с каким-то своим интересом. Поэтому и запроса нет. Надо его выпроваживать, а то потом как бы мне не досталось за мою доброту».

— Дом малютки в городе один, – продолжила заведующая, – поэтому и ошибки быть не может. Если бы новорождённая по фамилии Лошадкина поступала, то она бы у нас значилась.

– Что же, по-вашему, получается, девочка в воздухе растворилась по дороге из роддома к вам? – искал и никак не мог найти логическое объяснение происходящему опытный полицейский.

– Строить версии не по моей части, – недовольно нахмурилась заведующая, которой этот мужчина доставлял всё больше неудобств своим присутствием. – Жаль, что не смогла вам помочь, а сейчас я бы хотела заняться своими делами, если вы не возражаете.

Она встала с явным желанием выпроводить работника полиции.

– Подождите, но кто-нибудь в этот день поступал в ваш дом? – Мужчина ухватился за последнее, что пришло к нему в голову.

– Да, девочка одна поступила из родильного отделения Центральной городской больницы, – пояснила молчавшая до сих пор работница Дома малютки, – но у неё не было ни имени, ни фамилии.

Заведующая, недовольная раскрытием информации, бросила на свою подчинённую испепеляющий взгляд, но та его поняла по-своему и стала дальше комментировать это событие, стараясь хоть чем-то быть полезной капитану полиции.

– У нас обычно таких детей называют по имени приёмной сестры, которая оформляет привезённого ребёнка, она же придумывает и фамилию.

– А в это раз дежурила… дайте я угадаю… – подбрасываемый со стула мощным выплеском адреналина, подскочил Грачёв. – Её звали Светлана… ммм…

– …Ивановна! – закончила его предложение сотрудница Дома малютки, радуясь, что хоть чем-то помогла сотруднику полиции. – Мы не так давно её проводили на пенсию.

Говорить, что Егор покидал Дом малютки с огромной легкостью в душе, значит ничего не сказать.

Грачёв не выходил, а вылетал, словно по волшебству трансформировавшийся из своей фамилии в созвучное ей пернатое создание. Такой радости он не испытывал давно. Наверное, всего несколько раз в жизни. Когда женился, когда родилась дочь и в далёком детстве на своём первом осознанном празднике – Великой Пасхе. Тогда мать взяла его на крестный ход. И он во время радостного оглашения толпой верующих «Иисус Воскрес – Воистину Воскрес!» поднял глаза вверх и увидел лик воскресшего Иисуса Христа. Он улыбался ему глаза в глаза, не похожий на своё, чаще строгое выражение на церковных иконах. Егор показал на Иисуса маме, но она ничего не увидела, восприняв это за экзальтированное поведение уставшего от крестного хода сына.

Последний визит оперативника был нанесён в городской дом-интернат, куда он ехал уже совершенно формально, понимая, что и там он найдёт все необходимые документальные подтверждения. Теперь для него всё стало на свои места. Лошадкина Мария не более чем фантом, фантазия. Такого человека не существовало. Царькова записалась в роддоме под этой вымышленной фамилией, и отсюда пошли все последующие недоразумения. Самое главное, что Грачёв теперь знал о женщине, которую любил, что она и есть его жена Светлана Грачёва. Не копия его умершей жены, а она сама. Живая и невредимая. Назло тем, кто уговаривал его поверить в её смерть. Она же мать Насти и в то же время к всеобщей радости дочка Зинаиды Фёдоровны Царьковой. Теперь никому не нужно тянуть на себя одеяло, они все – одна семья.

Получив в доме-интернате исчерпывающую информацию и даже посмотрев архивную фотографию своей жены, сделанную вместе с классом при выпуске из интерната, он устремился назад, домой, где обстоятельства складывались не так мажорно и где ему и его жене грозили арест и обвинения в корыстных преступлениях…

…Власов внимательно вглядывался в лицо задержанной женщины, удивляясь её феноменальному сходству с погибшей Светланой Грачёвой.

«Красивая, сексуальная женщина! В полной растерянности после задержания! От этого выглядит ещё трогательней и сексуальней. Словно испуганная набоковская нимфеточка. Или притворяется? Недаром Альберт её лисой называл».

Постучав, в кабинет зашла Петровна. Судебный медик, тщательно скрывая своё женское любопытство, попросила у лейтенанта чая, а получив его, всё ещё оставалась в кабинете, разглядывая свою конкурентку.

«Ничего особенного. Ничем не лучше меня. Ну, если только чуть худее. Всего на пару килограммов меньше. Одета, не в пример мне, как серая мышка. Чего он в ней нашёл? Ну конечно, это сходство. Копия его погибшей жены. Может, даже эта копия лучше оригинала?»

Татьяна присела за стол Грачёва, словно забыла, за чем приходила. Она подумала, как бы отреагировал Егор, если увидел бы эту женщину на допросе в своём кабинете. Наверное, устроил бы скандал, может, стал бы драться и попытался её освободить.

– Скажите, а вы правда жена нашему сотруднику капитану Грачёву? – не смогла удержаться женщина, в вопросе которой прорвался далеко не служебный интерес.

– Татьяна Петровна, я прошу не задавать вопросы задержанной, – перебил её Власов. – И вообще не мешайте мне проводить допрос подозреваемой.

– Чего-то я не вижу никакого допроса, – хмыкнула судебный медик, покидая кабинет оперативников.

– Итак, – как только коллега Власова вышла, лейтенант снова вернулся к первому заданному вопросу, – назовите своё полное имя. Только прошу вас назвать настоящее имя, а не те имена, которыми вы покрывали свою преступную деятельность.

Женщина молчала, уставившись взглядом в окно кабинета, по подоконнику которого, поскрипывая жестью, ходил потрёпанный сизый голубь.

– Я правда Лошадкина Мария, – устала ответила задержанная. – Отчества не имею, так как не знала своего отца.

– Опять издеваетесь? Назовите свое настоящее имя по паспорту, – потребовал разозлённый таким пренебрежительным к себе отношением офицер полиции.

– Я уже вам себя и так тоже называла – Грачёва Светлана Александровна, – заунывно, словно устав от надоедливой зубной боли, протянула подозреваемая. – У вас в руках мой паспорт, можете сверить.

– Это не ваш паспорт, милочка, – отверг её ответ оперативник. – Впрочем, вы и сами это знаете.

– У меня другого нет! – без тени сомнения произнесла опрашиваемая.

«Хорошая актриса. Такое искреннее выражение лица. Надо же. Прямо хочется поверить».

— Хватит лгать! – повысил голос оперативник, прибегая к давлению. – Этот паспорт вы украли, чтобы оформить на него генеральную доверенность на квартиру гражданки Царьковой Зинаиды Фёдоровны, что успешно и проделали, вызвав на дом нотариуса Кузнецова.

– Если вы уже и так без меня всё знаете, – констатировала женщина, – так к чему эти вопросы?

– Признайтесь, для чего вы оформили на себя доверенность? – приступил к основной части допроса Власов. – Вы же хотели завладеть квартирой пенсионерки?