Текст книги "Вырванное сердце"

– Я уже вам поясняла, – устала вздохнула женщина. – Мама предложила мне квартиру. Мне она не нужна. Вот я и решила оформить квартиру на того, кто в ней сильно нуждается.

– Мама? – усмехнулся офицер дознания. – А свидетели утверждают, что у олимпийской чемпионки Царьковой не было и нет никаких детей.

Опрашиваемая никак не отреагировала, отведя взгляд от стола оперативника в сторону окна с сизарём. Голубь словно понимал, что происходит внутри помещения, внимательно вглядываясь в темноту кабинета и нетерпеливо постукивая клювом по стеклу, то ли требуя прекратить допрос, то ли предлагал себя в качестве защитника задержанной.

– Где оригинал доверенности? – последовал целый ряд вопросов мужчины. – Где вы были после того, как вышли из машины Кузнецова? Вам знаком некто Альберт Змойров? Что вы знаете о благотворительной организации «Ангел»?

– Я там работала, – ответила на последний вопрос задержанная.

– Значит, вы не отрицаете, что оказывали патронажные услуги пожилым людям? – уцепился за положительный ответ оперативник.

– Да, я же по образованию медсестра, – подтвердила женщина. – У меня к тому же есть опыт работы в доме престарелых.

– Вы оформляли квартиры своих подопечных на себя или на других подставных людей? – продолжал «ковать железо» Власов. – Может быть, на других сотрудников «Ангела»?

– Нет, я об этом ничего не знаю, – смутилась женщина.

Власов был доволен первыми результатами допроса.

«Похоже, она не намерена выдавать своих подельников. Это хорошо. Если не выйдут на Змойрова, то и мне бояться нечего».

В кабинет вошёл начальник отделения в сопровождении майора Удановича.

– Как дела? Она дала свои подлинные личные данные? – поинтересовался Козлов. Власов отрицательно покачал головой.

– Может, вы всё-таки назовётесь? – придвинув стул, подсел к задержанной подполковник.

– Как? – В глазах женщины заблестели слёзы. – Вот же паспорт!

– Хорошо, – кивнул головой Козлов, не отреагировав на недовольные замечания коллег. – Скажите, кто может подтвердить вашу личность? Что вы Светлана Александровна Грачёва?

– Мой муж – Егор Грачёв, моя дочь Анастасия Грачёва, моя мама… – Женщина запнулась. – Правда, для неё я Мария Лошадкина, потому что под фамилией Лошадкина она ложилась вместе со мной в родильный дом.

– Грачёв ещё вчера выехал из города в неизвестном направлении, – подал голос Уданович.

– Подождите, если вы Светлана Грачёва, то, значит, работали в больнице медсестрой, – напомнил ей Козлов. – Соответственно у вас должно быть море коллег-медиков, подруг и друзей. Назовите хотя бы несколько имён. Мы попросим их подтвердить вашу личность.

– Я не могу никого вспомнить. – Задержанная пристально посмотрела в глаза начальнику своего мужа. – Может, Егор прав, что у меня потеря памяти? Ведь это единственное объяснение происходящему.

– Нет, дорогуша, – усмехнулся Козлов. – Если бы ты потеряла память, то не возникла бы эта сказочная история с нашедшейся дочерью, а затем переоформление маминой квартиры. Кроме того, на тебя не показали бы двое потерпевших, лишившихся своих квартир, с которыми тебе ещё предстоит провести очные ставки. Так что пора перестать морочить нам головы и играть в несознанку. С такой позицией ты огребёшь такой большой срок, что все молодые годы просидишь за решёткой. Признайся чистосердечно, и суд учтёт это в качестве смягчающего вину обстоятельства при назначении тебе наказания.

Вместо ответа женщина окончательно замолчала, ища глазами своего пернатого «адвоката», но птицы за окном уже не было. Понимая, что больше от неё они ничего не добьются, начальник распорядился, чтобы задержанную увели в камеру временного содержания.

– Подведём черту, – как только задержанную вывели из кабинета, резюмировал Козлов. – Мы знаем, что преступница, пользуясь внешним сходством, выдаёт себя за погибшую Светлану Грачёву. Свои настоящие данные скрывает. Что «пальчики»?

– Отобранные отпечатки пальцев проверены по дактилоскопической базе, – доложил Власов. – В базе её нет.

– Значит, не судимая, – подал голос Уданович.

– Предъявить обвинение мы можем только гражданину, чья личность нами полностью установлена, – продолжил Козлов. – Сейчас ни один следователь не возьмёт дело, пока не будет удостоверена её личность.

– Пускай сидит как Светлана Грачёва, раз паспортом покойной тычет, – предложил Власов. – Нам какая разница?

– Светлана Грачёва лежит на городском кладбище, – покачал головой Козлов. – Любой сопливый адвокат развалит дело, используя данный факт.

– Так что, может, её отпустить? – усмехнулся Уданович. – Преступницу?

– Нет, конечно. – Начальник отделения невольно поморщился от присутствия сотрудника службы безопасности полиции. – Хорошо, предъявим ей обвинение пока как Грачёвой. Власов, передавай материалы на задержанную Грачёву следователю. И пусть выносит постановление об эксгумации трупа и экспертизе ДНК.

«На хрена начальнику всё это нужно? Отдали под суд, а там лет семь-десять общего режима, и пускай отбывает его потихоньку эта Грачёва, или Лошадкина, или ещё кто-то».

— Может, не надо всё так осложнять? – Власов кинул взгляд на Удановича, ища его поддержки. – И неизвестно, заявит ли адвокат ходатайство об установлении личности своей подзащитной. Грачёв так сам никогда не скажет, что она не его жена. Наоборот, будет с пеной у рта доказывать, что это она и есть.

– Так-то оно так, – разозлился начальник, – но я ведь лично курировал вопрос похорон его жены. Половина отделения знает, что его жена погибла. Да и не только в отделении. С этим надо разбираться!

– Ну ладно, это всё технические вопросы, – напомнил о себе Уданович, – меня же больше интересует вопрос о причастии вашего подчинённого к этим преступлениям.

– Кроме показаний старухи и изъятого у него в столе мобильника, у нас на него так ничего и нет, – констатировал Козлов. – Сейчас отрабатываем распечатки звонков.

– Надо пальчики откатать и на экспертизу отправить, чтобы не смог от телефона отказаться, – добавил Уданович. – Очные ставки провести.

– И обыск в его квартире поручите мне провести, – включился в разговор Власов, – думаю, чего-нибудь там обязательно нарою.

* * *

Зинаида Фёдоровна была удивлена, когда на пороге своей квартиры увидела соседку по дому и бывшую свою помощницу и прислугу Дарью Митрофановну Нужняк собственной персоной. Бывшая дворничиха решила навестить олимпийскую чемпионку, по старой памяти принеся к чаю свежих мятных пряников, но ещё большей свежести были принесённые новости. Для Митрофановны эти новости были ещё слаще пряников, и она хотела насладиться ими в компании со своей «барыней».

Нужняк уже знала об аресте ненавистной ей аферистки и теперь пришла, чтобы получить от неблагодарной старой обманщицы по полной. Войдя в квартиру, она с глубоким вздохом обвела взглядом знакомые стены, которые всегда считала своими, обратив внимание на небольшой беспорядок. Митрофановна отвечала на первые вопросы Царьковой односложно, скупо, не торопилась начать разговор, тянула время, наслаждаясь предстоящим возмездием за нанесённые ей обиды. Вскоре чай был налит, и женщины уселись за стол.

– Смотри, как ожила, – прихлёбывая чай из блюдца, недовольно протянула гостья. – Теперь уж я тебе и не нужна. Как молодая прыгаешь.

– Ну что ты, Даша. Я стольким тебе обязана, – как можно приветливей ответила ей хозяйка.

– Да я уже дождалась от тебя благодарности, – продолжала набирать обороты старая женщина. – Хватит. Сыта по горло.

– Пришла мне выговаривать? – помрачнела Зинаида Фёдоровна. – Не надо. Я и так второй день вся на нервах…

– Что, Машка пропала? – угадала Митрофановна. – К мамке больше не заходит? Я и смотрю, в квартире опять бардак и грязь.

– Да, дочь почему-то исчезла, и телефон её не отвечает. – Царькова удивилась прозорливости гостьи.

– Ничего, жива и здорова твоя ненаглядная дочурка. – Нужняк начала чувствовать прилив удовлетворения от происходящего.

– Ты знаешь, где она? – по её выражению лица догадалась Царькова.

– Там, где и положено быть таким особам вроде неё, – продолжала упиваться Нужняк.

– И где же это? – возмутилась её уничижительным тоном Зинаида Фёдоровна.

– В тюрьме! – торжествующе произнесла Митрофановна.

Нужняк вперилась в оглушённую собеседницу внимательным взглядом плотоядного хищника, словно боялась пропустить начало агонии своей жертвы.

«Побледнела! Перевариваешь! Не хотела меня слушать, вот теперь получай, олимпийка хренова! Ну где твои слова – «Как в тюрьме? За что?» Ну давай кумекай побыстрее, склеротичка старая».

– В тюрьме?! Почему в тюрьме? – тихо, ещё не отойдя от шока, пролепетала мать Марии.

– Как почему? Или ты не слышала мои предупреждения о том, что она воровка? – напомнила Царьковой о недавних «боевых действиях». – А ты как только меня не склоняла…

«Может, она всё врёт? Как моя дочь могла оказаться в тюрьме? За что? И где её муж? Разве Егор позволил бы её посадить? Конечно врёт!»

— А за что её посадили? Что она совершила такого? А? Отвечай немедленно! – с угрозой в голосе потребовала Царькова, вставая из-за стола, словно намереваясь кинуться на недобрую вестницу.

– А я чего? Она там не одного пенсионера вокруг пальца обвела, – стушевалась Нужняк, не ожидавшая такого напора от ещё недавно совсем больной пенсионерки. – Вот тебе телефон, звони сама и выясняй.

Она положила перед Зинаидой Фёдоровной заранее приготовленную бумажку с телефоном следователя, у которого уже успела побывать на допросе в качестве свидетеля по делу. Но сейчас она не решилась рассказать об этом во всех подробностях, опасаясь её гнева. Звонок в дверь заставил Царькову подскочить на месте. Перегнав Нужняк, бывшая хозяйка квартиры бросилась в коридор, торопясь открыть входную дверь.

«Дочка, это моя Машенька вернулась! Сейчас всё встанет на свои места, и я выгоню эту старую, лживую и завистливую старуху».

Открыв дверь и увидев вместо дочери сына Митрофановны, она инстинктивно захлопнула её обратно, не дав молодому человеку времени даже на то, чтобы поздороваться. Она так сделала, словно увидела плохой сон, после которого нужно проснуться и заснуть опять, чтобы приснился хороший. Она мотнула головой и снова открыла дверь. Как в первый раз, перед ней стоял Андрейка. Только лицо его было немного вытянутым от удивления.

«Офигеть, Зинаида Фёдоровна сама дверь уже открывает! Вот ведь здоровье какое у матери Машеньки. Это хорошо, что она поправилась. А то Лошадкина не стала бы обсуждать моё предложение, а теперь всё может быть. Главное, надо понастойчивее и сразу к делу! Чего она дверь захлопнула? Не хочет видеть или не признала меня?»

— Зинаида Фёдоровна, это я, Андрей Нужняк, вы что, меня не узнали? – затараторил он, как только дверь снова распахнулась. – Я к Марии. Она дома?

Царькова разочарованно махнула рукой, то ли приглашая войти, то ли не желая разговаривать. В комнате за столом Андрей увидел свою мать и расстроился, понимая, что того разговора, который он запланировал, уже не получится.

– А где Мария? – Андрей достал из кармана пиджака очередную шоколадку и, словно извиняясь, грел её в руках, не зная куда её пристроить. – Скоро аванс на работе, а это просто так, к чаю.

«Вот припёрся-то не вовремя. Только бы сын не узнал об аресте своей зазнобы, а то враз сорвётся с катушек. Мне его пьянок снова не пережить. Ах, если бы не сын, так хоть вприсядку иди, а так ещё подумаешь, чего лучше. Вон какой орёл стал из-за этой любви к этой прохиндейке. Завязал пить! Каждый день чистый, выбритый. Только и думает о своём амуре. Стихи даже сочинять начал. Словно и не мой сын. Как подменили… Но этот “подменённый” лучше прежнего в сто раз. Не хочу того, “горе-моего”, обратно».

Между тем Царькова, не слушая Андрея, взялась за телефон и набрала номер, который вручила ей Митрофановна. Андрей сначала не понимал, о чём Зинаида Фёдоровна говорит с собеседником и о каком свидании с Марией она просит совершенно постороннего человека. Но вскоре он стал понимать, о чём идет речь. Он оглянулся на мать, которая в подтверждение его опасений стала прятать от него взгляд.

– Да, я выдала своей дочери полномочия на распоряжение моей квартирой, – подтверждала Царькова своему невидимому собеседнику. – Хорошо, я приду к вам за разрешением на свидание… Как не дадите? Я же мать! Как не мать?! Кому это решать? – Не в состоянии вести такой диалог, Зинаида Фёдоровна положила трубку телефона и тихо заплакала.

Нужняк видела, как внимательно и сосредоточенно Андрейка слушает разговор Царьковой со следователем, как собираются на его лбу сеточки морщин. Это говорило матери о его большом эмоциональном напряжении. Женщина старалась разглядеть в поведении сына первые симптомы слабости, возрождающейся тяги к алкоголю, чтобы пресечь это на корню и не допустить рецидива потери сыном человеческого достоинства и возврата в маргинальную трясину.

Напряжение в комнате достигло такой силы, что неожиданный звонок на входной двери произвёл на всех эффект электрического разряда. Однако он не только испугал, но и внушил Царьковой надежду на возможные новости, которые могут исправить тяжёлое положение и позволят на что-то рассчитывать в этой безвыходной ситуации.

Андрей опередил старую женщину и первый был у двери. Он отворил входную дверь, впустив на порог Грачёва, только что приехавшего из удачной «командировки». Увидев капитана, Зинаида Фёдоровна припала к нему на грудь и, не в состоянии ничего сказать, стала заливать его слезами, повторяя без конца: «Маша, доченька… беда…» Егор слушал молча, не перебивал всех троих, которые выступили по очереди, говоря одно и то же, но со своими маленькими дополнениями. Больше всего информации он почерпнул из слов Дарьи Нужняк, которая спокойно, без эмоций рассказала об аресте жены, о своём допросе и о проведённых очных ставках, где потерпевшие обличали преступницу.

– Адвокат у неё есть? – первым делом поинтересовался Грачёв, а когда узнал, что нет, набрал номер знакомого адвоката и попросил его взяться за защиту его жены.

Договорившись с адвокатом, он присел на стул, пытаясь собраться с мыслями и определить свои последующие шаги. Зинаида Фёдоровна предложила чаю, но состояние Егора требовало чего-нибудь покрепче. Он засунул руку во внутренний карман и достал фляжку конька, которым так и не успел воспользоваться в поездке в Великие Луки.

– Слышь, мент, давай бухнем. Плесни, что ли, – обречённо произнес Андрей, протягивая руку с графинным стаканом. – У тебя, смотрю, фляжка со спиртным, а у меня шоколадка в руке тает. Она теперь всё равно не понадобится.

Егор молча опрокинул фляжку, наливая в стакан припасённое спиртное.

– Не дам! – подскочила Митрофановна, вырывая из рук сына стакан с коньяком, который в результате их борьбы тут же упал на пол и разбился на множество маленьких осколков.

По комнате моментально распространился сильный аромат коньяка.

– Не смей пить! – рассвирепела Митрофановна, оборачиваясь к полицейскому. – А ты чего тут трактир открыл? Сына мне сбиваешь с пути истинного. Лучше иди к своей жене или полюбовнице на свиданку да передачку в тюрьму готовь. Если от тебя ещё примут передачу. Ведь в ней сам чёрт не разберётся, кто она и откуда. Личность её так ведь и не установили до сих пор.

– Егор, что удалось узнать о Маше? – Царькова вспомнила, что мужчина уезжал в Великие Луки, чтобы разобраться во всей этой путанице. Грачёв продемонстрировал сделанный в роддоме снимок той самой страницы в журнале приёма.

– Ваши слова, что вы поступили туда под чужой фамилией, подтвердились, – прокомментировал он сделанные в журнале записи. – В роддоме и правда родилась девочка под именем Лошадкина Мария.

– Слава богу! – Царькова бросила победный взгляд на Дарью Нужняк. Митрофановна поёжилась и недоверчиво посмотрела на полицейского.

«Что, неужели он отказывается от того, что это его жена? Странно. Тогда для его дочери она и не мать вовсе, а посторонний человек. Хотя теперь, когда она в тюрьме… Может, он испугался, что её арестовали? Боится, что она может дать против него показания? И поэтому отказывается от неё?»

— Затем в журнале записан отказ и запись, что она передана в Дом малютки, – продолжил Егор.

– Все правильно, я же говорила, какая была дура. – Было видно, что пожилой женщине и сейчас неприятно об этом слышать.

– Однако в Доме малютки нет записи о поступлении такой девочки. Мария Лошадкина туда не поступала. Туда поступала другая отказная девочка по имени Света Найдёнова, впоследствии Грачёва. Это моя жена.

Егор произнёс это с нескрываемой радостью.

– И как это понимать? – растерялась Царькова – Куда же отдали тогда мою дочку Машу?

– Это она и есть – ваша Лошадкина, моя Найдёнова, впоследствии Грачёва, – улыбнулся своей тёще бывший капитан полиции.

Зинаида Фёдоровна обрадовалась, что наконец этот непроходящий спор между ними окончен. Ей стало намного легче. Ровно наполовину, словно остальная часть её боли и заботы о дочери, слетев с её плеч, легла на широкие плечи мужчины.

Митрофановна посмотрела на своего сына, лицо которого вдруг как-то погрустнело и осунулось, а взгляд уставился в пол, словно пытался отыскать безвозвратно утерянную надежду.

– Сын, ты только смотри не начни пить, – поспешила вывести сына из потерянного состояния Нужняк. – Мало ли кто куда поступал – Лошадкина, Коровкина… Сколько их еще будет, а?

– Эх, мать, – укоризненно посмотрел на пожилую женщину Андрейка. – Сколько раз можно говорить, что я люблю её.

Он осёкся, посмотрел на Егора и Зинаиду Фёдоровну, но увидел, что они смотрят на него без злости и раздражения. Скорее, с жалостью и сочувствием. От этого ему стало ещё хуже, и он, ничего не говоря, выбежал из квартиры.

– Стой, ты куда? – бросилась за ним, словно его тень, Митрофановна.

– Вот полоумные, – без злости произнесла Царькова, когда сын и мать покинули квартиру. – А нам что теперь делать?

– Я иду к следователю, дать сведения, собранные в Великих Луках о Светлане, – уверенно произнёс Грачёв. – У них не должно быть сомнений в том, что это её подлинный паспорт и что она ваша родная дочь.

– А как же слова Дарьи о том, что её опознали потерпевшие? – напомнила Зинаида Фёдоровна.

– С этим надо разбираться, – нахмурился Грачёв. – Поговорю с её адвокатом, он ознакомится с протоколами. И потом, думаю, добьюсь у следователя разрешения на свидание. Тогда смогу уже от неё узнать всю эту историю с другими квартирами.

– А мне? Я же мать! – напомнила о себе Зинаида Фёдоровна. – Я тоже имею право на свидание с дочерью.

– Вы в первую очередь имеете право, – успокоил её Грачёв, – обещаю, что я сделаю всё, чтобы устроить вам свидание со Светланой.

– Со Светланой? – произнесла Царькова, словно пробуя на вкус и привыкая к этому новому для себя имени дочери. – Ну, пусть будет Светлана. Мне это имя тоже всегда нравилось.

Уходя от Царьковой, Грачёв не смог не упрекнуть себя за данное обещание.

«Наобещал с три короба. Да, только устроить тебе свидание с дочерью мне вряд ли удастся. Тебя мои коллеги определили в потерпевшие по уголовному делу. И они никогда не согласятся признать ваше с ней родство. Наверняка будут писать что-нибудь про гипноз, про сомнительное психическое состояние пожилой потерпевшей. Ещё проведут вам амбулаторную судебную экспертизу, которая признает ваше состояние бредом, а ваши слова про дочь – бредовой идеей, только лишний раз доказывающей развившееся психическое заболевание».

* * *

На третьем уроке Настю вызвала из класса директор школы. В коридоре кроме директора девочку ожидали школьный психолог и полицейский в форме.

«Майор», – с лёгкостью определила звание мужчины ученица, знающая, что эта одна большая звёздочка на погонах так и не досталась её отцу в качестве очередного звания. У полицейского был удивительный нос, словно ему только что сделали «сливку», больно скрутив пальцами, отчего он сильно покраснел. Она видела этого участкового возле отделения, когда иногда была с папой у него на работе. Полицейский кивнул ей, как старой знакомой, стараясь поприветливей раздвинуть рот в улыбке, но его глаза выдавали грустное настроение.

– Настенька, сейчас в школе свирепствует инфекция, – взяв девочку за руку, директорша повела её к лестнице, ведущей на первый этаж, – и мы проверяем детей, берём у них анализы. Из каждого класса по одному ученику. В твоем классе будем брать у тебя, но ты не бойся, анализы совершенно безболезненные.

Они спустились к медицинскому кабинету, в котором оказалось достаточно много незнакомых взрослых людей, среди которых девочка к своей радости узнала папиного коллегу по работе – «сожителя по кабинету», как его называл отец.

– Дядя Серёжа, а где мой папа? – обратилась к нему Настя, полагая, что тот приехал по просьбе её отца. – Он ещё не вернулся из командировки?

– Его ещё нет в городе, но он попросил меня, чтобы я проследил, как у тебя возьмут анализ, – не моргнув глазом обманул доверчивую девочку Власов.

Школьная медсестра, которая проводила прививки от гриппа, сидела в сторонке, уступив место за своим столом приятной женщине лет тридцати, так же, как и она, одетой в белый халат. Ещё были две женщины, которых называли непонятным словом «понятые», и худой незнакомый мужчина в очках, заполняющий протокол забора биологического материала для сравнительного анализа ДНК. Прочитав это длинное и сложное название, Настя подумала, что, видимо, инфекция в школе разгулялась не на шутку и ей выпала честь сдать сложный анализ ради спасения здоровья, а может быть, и жизни всех учеников.

«Отец будет мною гордиться, когда узнает, что я была избрана из класса. А мама, наверное, будет охать и удивляться, какая у неё выросла смелая дочка. И скажет, что сама бы так не смогла. А я отдам кровь за всех своих одноклассников. И пусть мне прокалывают вену, я не буду плакать. Буду себя вести, как подобает настоящим героям».

— Налейте тёплой кипячёной воды, – услышала Настя голос женщины в белом халате.

– Вот, Татьяна Петровна, – школьная медсестра услужливо налила в стакан воду из электрического чайника, – как раз чуть тёплая.

– Настя, сполосни рот, пожалуйста, – попросила незнакомая женщина-врач, – и сплюнь потом в раковину.

Пока удивлённая девочка полоскала рот, на её глазах вместо ожидаемых шприцов и иголок была вскрыта вакуумная упаковка с ватными палочками, похожими на те, которые используют для новорождённых детей.

– Открой рот, – попросила женщина в белом халате.

Продолжая делать для себя новые открытия, не по команде, а больше от изумления Настя открыла рот, и тут же туда влетела «большая муха» и стала судорожно носиться, скользя по слизистой обеих щёк. Девочке стало смешно, и она засмеялась, чуть не прикусив руку Татьяны Петровны, орудующей у неё в полости рта ватной палочкой. Вскоре биологический материал был собран, и девочку отпустили в класс.

– Когда получим заключение генетической судебной экспертизы? – поинтересовался Власов у следователя, дающего оформленный протокол на подпись понятым.

– Завтра проведём эксгумацию, возьмём образцы у трупа, ну и через месяц будет заключение, – ответил следователь, поправляя на переносице сползающие очки.

– Побыстрее бы, – недовольно цыкнул языком лейтенант. – Нам колоть мошенницу нечем. Она сейчас под чужими данными прячется, а факт смерти Грачёвой нельзя проигнорировать. Петровна, может быть, ты попросишь ускорить процесс? У тебя же там в друзьях половина экспертов. Ты вроде тоже лицо крайне заинтересованное узнать правду в этом деле.

Петровна посмотрела на говоруна таким злым взглядом, что тот сразу осёкся.

«Идиот. Трепло поганое. Думает, что я продолжаю думать о Грачёве. Что, на нём свет клином сошёлся? Тоже мне Ален Делон! Просто жаль мужика, если преступница его под монастырь подведёт. Он же как зомби со своей этой идеей фикс. Надо бы ему помочь глаза открыть. Просто так. Без всякой благодарности. Мне это не нужно, наверное… Одной экспертизой в этом деле не отделаешься. Тут ещё надо устанавливать отсутствие родства мошенницы и потерпевшей Царьковой… Трудное дело для такого молодого следователя».

На обратной дороге в машине следователю на мобильный телефон позвонил Егор Грачёв. Их бывший коллега просил «очкарика» выдать ему и матери задержанной женщины разрешение на свидание.

– Ему дай, если просит, – шептал в параллель с их разговором Власов. – Мы этот разговор их прослушаем и запишем, может, чего интересного узнаем.

Грачёв ждал машину следователя у отделения полиции. Поздоровавшись с Петровной, кивнув Степанычу и, еле сдерживаясь, чтобы не ударить Власова, быстро пожал руку следователю и проследовал за ним в его кабинет. Петровна провожала Грачёва внимательным, пристальным взглядом, пока тот не скрылся в здании полиции. Женщина пыталась понять, какие чувства остались у неё к бывшему коллеге, и поймала себя на жалости к неудавшемуся любовнику. Ей было жалко этого седого запутавшегося мужчину с маленькой дочкой, который потерял любимую и теперь пытается склеить разбитую семейную чашку, используя для этого все доступные способы, ничем не гнушаясь и, возможно, идя даже на соучастие в преступлении.

«Готов сесть из-за этой заразы. Как он не понимает, что это лишь внешняя схожесть? Или понимает и закрывает глаза. Одержимый любовью! Если бы у меня был такой мужчина, который бы мог так меня любить!.. Вот дура, зачем я о нём вообще думаю?»

Татьяна почувствовала, как в её сердце жалость к Егору быстро трансформируется в другое, более сильное чувство, в то, которое ещё совсем недавно клокотала в её груди и, подобно раскалённой вулканической лаве, грозило вырваться наружу.

— Мне нужно будет ещё вас допросить, – зайдя в кабинет, предупредил молодой следователь.

– Александр Сергеевич, давайте я приду со свидания с женой и допрошусь, – попросил его Грачёв, которому не терпелось увидеть Светлану.

Следователь не стал возражать, но предупредил, что не позднее чем завтра. На просьбу дать разрешение на свидание матери Светланы следователь наотрез замахал головой.

– И не просите, – «очкарик» поправил сползшую оправу, вернув её на своё место, – эта женщина не её дочь.

«Совсем этот Шурик опупел. Вот так безапелляционно заявляет, несмотря на то что и Света, и Зинаида Фёдоровна в один голос твердят об обратном. Видимо, он только бумажки умеет читать. И главным свидетелем в этом обстоятельстве для него будет лишь свидетельство о рождении. А раз его нет, значит, нет и родственной связи». Следователь долго и снисходительно выслушивал эмоциональный рассказ Грачёва о его поездке в Великие Луки, но информация, добытая там капитаном полиции, не произвела на него ожидаемого впечатления.

– Вы можете это мне завтра в допросе ещё раз изложить, и я всё запишу, – хмыкнул «Шурик». – Но думаю, что это без пользы. Следствие уже располагает информацией о том, что квартира подозреваемой оформлена на одного из преступников. Тем самым и по эпизоду с Царьковой доказан оконченный состав преступления.

– На кого оформлена квартира? – автоматически переспросил Егор.

– А то вы не знаете, – неприятно оскалился следователь. – Вы же муж! Неужели вы не в курсе семейных дел?

– Конечно нет! – хитро пойманный своим оппонентом, разозлился Грачёв. – Откуда мне знать?!

– Я не ожидал от вас другого ответа, – опять натянул на лицо равнодушную маску сотрудник следствия. – Пока я не получил официальный ответ из регистрационной палаты. По телефону только подтвердили, что переход права собственности находится в стадии оформления, но информацию обещали дать только на официальный запрос.

«Вот это номер! Очередной сюрприз, больше похожий на катастрофу! Если она успела переоформить квартиру своей матери, то я отказываюсь что-либо понимать! Значит, ей угрожали её подельники. Иначе зачем ей продавать то, что и так ей принадлежит?»

— Да не только это, – видя, как задумался бывший коллега, добавил следователь. – Не позже чем через месяц следствие будет располагать неоспоримым доказательством, что эта женщина не та, за которую себя выдаёт.

– Что же это за доказательство? – поинтересовался бывший оперативник.

– Результаты генетической экспертизы, – выдал свои козыри молодой и амбициозный работник следственного комитета.

– Не понял, проясните, – задумался Грачёв, стараясь сообразить, что это могло значить.

– Нет, я и так слишком много вам сказал как бывшему коллеге, – холодно отбрил его вопрос «добрый очкарик». – Вот берите разрешение на свидание, и до свидания.

Он по-мальчишески улыбнулся, радуясь за так удачно сложившуюся тавтологию.

«Сопляк! Еще недостаточно покрасовался в своей должности! Не говоришь, и хрен с тобой. Я и так знаю, что для того, чтобы доказать родство, надо сравнить ДНК матери и дочери. Значит, они должны будут взять анализы у Светки и Зинаиды Фёдоровны. И тогда сразу либо всё подтвердится, либо всё опровергается. – Грачёв подумал и испугался своих мыслей. – Нет-нет. Как может быть опровергнуто очевидное?.. Хотя если она окажется не дочерью Зинаиды Царьковой, то всё равно останется моей женой. Пусть совершившей преступление. Чёрт возьми! Но женой и матерью нашей дочери. А дальше работа адвоката. Обследование у психиатров её амнезии. Экспертиза её вменяемости. А если человек себя не помнит как личность, разве можно утверждать, что он полностью вменяем? Хотя у нас всё может… Но это единственный шанс попробовать избежать наказания. Лечь в «дурку», и через полгода, пусть на время, но уже выходить на свободу. Сперва нелегально за взятку, а там денег подсобрать, и спустя какое-то время, глядишь, и вовсе «излечившись».

За своими мыслями Егор не заметил, как подъехал к следственному изолятору. У входа в очереди на пропуск, словно стая сорок, «трещали» многочисленные адвокаты. Воспользовавшись своими связями с оперотделом изолятора, Егор уже через десять минут, сопровождаемый недовольными взглядами защитников, прошёл в здание СИЗО. В комнате для свиданий были ядовито-зелёные стены и прикрученная к бетонному полу мебель. Пахло хлоркой, словно здесь только-только вымыли полы. Егор в ожидании, пока приведут жену, долго мерил шагами эту «камеру для свиданий», начиная и сам чувствовать себя обитателем этой тюрьмы. Наконец конвойный привёл Светлану и, доложив о доставке, вышел за дверь.

«Странно. Я же теперь гражданское лицо, почему он вышел, оставив нас наедине? Он же должен следить за происходящим. Может, это сделано для меня как для бывшего сотрудника? Ребята с оперчасти СИЗО шепнули? Такой подарок от бывших коллег. Что же, и на этом спасибо!»

Светлана была одета в ту же одежду, что и тогда, когда он её видел последний раз, перед своим отъездом в Великие Луки. Ей, наверное, было неудобно, что она предстала перед мужчиной без косметики, в неглаженой одежде. Она всё одергивала кофту, стараясь натянуть её так, чтобы было незаметно помятостей. От неё шёл запах дешёвых, чужих духов, которые ей одолжили сокамерницы, но для мужчины она казалась тем самым «мимолётным виденьем», воспетым Пушкиным в своём гениальном стихотворении. Она казалась даже моложе своих лет, словно он увидел свою Светлану такой, какой она была тогда, в день их первой встречи. Он крепко обнял жену и погрузился в долгий поцелуй, полностью утрачивая контроль над собой и ситуацией. Сколько они стояли, не размыкая уст в поцелуе? Для них время остановилось и стало течь по-другому. Наверное, разом сработали все научные гипотезы человеческой цивилизации – от теории относительности Эйнштейна до трудов писателей-фантастов. И они совершили побег – переместились из тюремной комнаты для свиданий на свободу. Туда, где нет никого и ничего. Только мужчина и женщина, растворившись друг в друге и тем самым пройдя портал в иное измерение.