Текст книги "Сербские союзники Гитлера"

А. Ю. Тимофеев
Сербские союзники Гитлера

©Тимофеев А.Ю., 2011

©ООО «Издательский дом «Вече», 2011

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

В годы Второй мировой войны сербы оказались в числе главных недоброжелателей Третьего рейха на Балканах. Против немецкой оккупации выступали движение Сопротивления, проанглийские четники Д. Михаиловича и просоветские партизаны И. Тито. Для организации экономической эксплуатации и стабилизации ситуации немцам пришлось опереться на сербских коллаборационистов, которыми руководили генерал М. Недич и политик Д. Льотич. Основой мировоззрения сербских союзников Гитлера были православный фундаментализм, демагогическая опора на крестьянское население и праворадикальные лозунги. Эта идеология воплотилась в культурной и образовательной политике недичевской Сербии. Сербская администрация оккупированной Сербии опиралась на разветвленный наемный аппарат полиции и добровольцев, убежденных противников левых идей. В то же время недичевцам приходилось решать судьбу сербских беженцев, голодавшего городского населения, оставшихся без кормильцев семей и тысяч сирот.

Территория администрации военного коменданта Сербии, июнь 1941 г. По карте из издания документов Зборник докумената и података о НОР-у народа Југославије, т. XII, књ.1, Београд, 1978, с.176.

I. Введение

1. Королевство Югославии и его гибель

Единое югославянское государство появилось на карте Европы в 1918 г. Российская императорская дипломатия, хорошо знавшая реальную ценность «славянской взаимности» среди народов Австро-Венгрии, крайне скептически относилась к идее о единой сербскохорватской государственности. Лишь после Февральской революции 1917 г. Англии и Франции удалось скроить карту юго-восточной Европы по-своему, создав в лице нового государства «санитарный кордон» для германских и российских попыток расширить свое влияние на Балканах.

Идея о единстве Королевства СХС (сербов, хорватов и словенцев) – так до 1929 г. называлась Югославия – была достаточно шаткой. Население страны разделяли не только религиозные взгляды (православие, католичество, мусульманство), но и отсутствие общей истории, и разнообразие традиций. До начала Первой мировой войны будущие граждане Югославии проживали в составе двух собственных независимых королевств (Сербия, Черногория) и трех других монархических государств (Турции, Австро-Венгрии, Болгарии). В битвах Первой мировой войны большинство будущих югославян призывного возраста активно истребляли друг друга под знаменами противостоявших коалиций. Впрочем, и до этого отношения между двумя крупнейшими югославскими народами, сербами и хорватами, были достаточно напряженными. Истые католики и верные защитники Вены, хорваты испытывали живую неприязнь к «подозрительным смутьянам» сербам, народные массы в Загребе после известий о покушении в Сараеве в 1914 г. с энтузиазмом скандировали «Серба-на-вербу» (т. е. повесить на дереве).

Новорожденное государство с самого начала страдало многочисленными врожденными дефектами. Кроме значительного сербско-хорватского антагонизма, судьба наделила новое государство целым букетом ирредентистски настроенных меньшинств – венгров, македонцев, албанцев, итальянцев и немцев. Большинство сопредельных государств имело официальные или неофициальные территориальные притязания к новому Королевству. Основной идеологией нового государства была официальная доктрина триединого народа сербов-хорватов-словенцев. Кроме выпадавших за рамки этой доктрины черногорцев, македонцев и боснийских мусульман (которые относились к сербам), идеей объединения были недовольны большинство хорватов и значительная часть словенцев.

Король Александр Карагеоргиевич, попытавшийся в 1929 г. покончить с этими разногласиями путем диктатуры, потерпел фиаско и вынужден был в 1931 г. вновь вернуться к конституционному правлению. Хорваты боролись против слияния в единый народ более отчаянно: хорватские политики саботировали принятие первой югославской конституции 1921 г., хорватские террористы организовали убийство короля Югославии в 1934 г., а 25 августа 1939 года и вовсе путем шантажа и политического давления на официальный Белград поставили точку в существовании унитарной (т. е. единой) Югославии. Тогда лидеру крупнейшей Хорватской крестьянской партии (ХКП) В. Мачеку удалось добиться выделения из-под власти Белграда бановины (автономной области) Хорватии. В состав этого образования, которое в результате закулисных переговоров официальный Белград выделил хорватам, вошли территории современной Хорватии и часть современной Боснии. Однако Белград сохранил контроль над общегосударственными вопросами, а территориальное разграничение не удовлетворило хорватских притязаний. Местные чиновники полиции, администрации, судопроизводства, образовательной системы и партийная охрана ХКП стали активно насаждать идею хорватской государственности.

Для сербов положительной стороной создания Югославии стало объединение практически всех территорий проживания сербского народа в составе единого государства. Однако парадокс межвоенной ситуации заключался в том, что сложившееся в Югославии положение перестало нравиться не только хорватам, словенцам и национальным меньшинствам, но и самим сербам. Сербский народ понес огромные потери в годы Первой мировой войны, в которой сербская армия участвовала с первого до последнего дня. После 1918 г. Сербия перестала существовать как самостоятельное государство. При этом наиболее трагическим было то, что сербский народ, от всего сердца принявший идею югославянства, остановился в незаконченном процессе национального строительства. В то время как другие югославские народы активно укрепляли свой национальный корпус, сербы не смогли осуществить те идеи объединения сербского народа, которые двигали солдатами и офицерами сербской армии в годы Первой мировой войны. В двадцатые – тридцатые годы фактически отсутствовали сербские националистические движения. Их место заняли югославские партии и движения, которые видели будущее сербского народа в составе интегральной югославской нации.

При этом идея «югославизма», как и в годы, предшествующие Первой мировой войне, осталась уделом сравнительно небольшого слоя общества – части чиновничества и интеллигенции. Стоит отметить, что, кроме сербов, эти идеи стали распространяться и среди незначительной части словенской и хорватской интеллигенции, в основном, среди тех, кто принял участие в движении югославских добровольцев – граждан Австро-Венгрии, с оружием в руках выступивших на стороне Антанты против диктатуры Вены на Балканах. Идеи югославянского единства находили своих приверженцев и среди части молодежи, выросшей в условиях нового государства и успевшей проникнуться романтическими идеалами славянского единства. Белградское правительство активно пыталось подогревать эти чувства. Однако патриотизм, «организованный сверху, по приказу», не имел живительных связей с народными стремлениями и очень быстро увядал после очередных изменений в правительстве королевства Югославия.

В то же время консервативные и проникнутые духом католичества хорватские и словенские крестьянские массы с настороженностью всматривались в Белград. Общее разочарование в сложившейся в монархии Карагеоргиевичей ситуации к началу тридцатых годов стали испытывать и широкие слои крестьянства Сербии – самого массового в то время слоя сербского народа. Крестьяне Сербии потеряли патриархальное чувство близости к государству, которое они испытывали в королевстве Сербия. В новой стране вырос чиновничий аппарат, чья возросшая сила привела к невиданному росту коррупции, охватившей все эшелоны власти: от полицейского до министра. Практическая польза расширения государства после 1918 г. слабо ощущалась сербским крестьянином. Более того, чувствовались перемены к худшему.

Когда сербский политический олимп покинул его долгожитель Никола Пашич, после двадцати лет спокойствия в середине двадцатых годов в Сербию вновь вернулась «партийная лихорадка» – острая партийная борьба между отдельными политическими партиями. В то время как хорваты, словенцы, югославские мусульмане были объединены под знаменами своих партий, отстаивавших их национальные интересы, сербы не смогли обеспечить себе такое единство. То одна, то другая сербская партия в ущерб сербским национальным интересам блокировалась с хорватскими, словенскими или мусульманскими политиками для победы над своими политическими противниками. Политика «партия превыше всего» привела Белград в конце двадцатых годов к тому, что Словения обрела фактическую автономию под руководством А. Корошца, в середине тридцатых центральная часть Боснии была оставлена на откуп лидеру югославских мусульман М. Спахо, а в конце тридцатых годов Белград почти полностью отрекся от власти на территории Хорватии. При этом в Словении сербов не было, в результате договора с М. Спахо ему достались территории с небольшим числом сербов, а в составе бановины Хорватия без всякого референдума или другого волеизъявления народа под властью ХКП были оставлены 847 000 тысяч сербов.

Социальной и национальной суматохой, царившей в королевстве Югославия, пользовались экстремисты всех мастей – хорватские и македонские сепаратисты, а также левые радикалы из Коммунистической партии Югославии. Все они стремились к свержению белградского режима и занимались не только активной пропагандой своих запрещенных идей, но и совершали террористические акты, в том числе против главных лиц государства. При этом за спиной экстремистов, как правого, так и левого толка, стояли отчетливо различимые иностранные государства: Италия, Венгрия, Болгария у правых и СССР – у левых.

Хотя южнославянские земли, как и в XIX веке, в экономическом смысле оставались ориентированы на Центральную Европу (т. е. немецкие земли Германии, Австрии и Венгрии), в сербской политической среде активно циркулировали слухи о том, что связи эти являются «эксплуатацией» и противоречат интересам Югославии и сербов. При этом экономические связи с Англией, несмотря на все усилия Белграда, не могли ни в коей мере конкурировать с торговым оборотом между Югославией и Германией. После начала Второй мировой войны в Югославии активизировалась деятельность британской разведки. Речь шла о диверсиях и саботаже против германских предприятий, транспортных средств и коммерческих интересов. В 1940 г. Британия перешла к открытому лоббированию своих интересов с целью вовлечения Югославии в войну против Германии. Для этого англичане активно спонсировали ряд сербских политических партий, а дипломатический корпус усилил свою деятельность по укреплению связей в сербской офицерской среде. Югославию посетили и будущие шефы британской (УСО) и американской разведки (УСС) В. Донован и К. Губбинс. Среди наиболее амбициозной части сербской офицерской среды стали разогреваться воинственные антинемецкие настроения. Так как реального «территориального» повода для подобных настроений не было, приходилось активно муссировать абстрактные призывы к «защите чести и свободы». При этом британским экспертам было очевидно, что раздираемой межнациональными противоречиями югославской армии было не устоять против совместного натиска армий Германии и Италии, действовавших при поддержке Венгрии и Болгарии. Многие хорватские офицеры с большей симпатией относились к своим недавним сослуживцам, надевшим погоны вермахта, нежели к сербским коллегам – «схизматикам» с Востока.

Германия, обеспокоенная усилившейся британской дипломатической и подрывной деятельностью на территории Югославии, решила внести в ситуацию определенность и настояла на подписании Королевством договора со странами Оси. Югославский премьер Д. Цветкович 25 марта 1941 во дворце Бельведер в Вене подписал договор, включавший следующие пункты: а) правительства стран Оси подтвердили свою готовность уважать единство и целостность Югославии; б) страны Оси гарантировали отказ от использования территории Югославии для транзита вооруженных сил или военной техники через Югославию; в) правительства Германии и Италии заявили, что не будут требовать от Югославии никакой военной помощи. При всей внешней нейтральности этих требований подписанный договор означал, что Югославия не будет вовлечена в вооруженный конфликт, но получит возможность заниматься торговыми операциями с воюющими странами.

Эта ситуация крайне не устраивала британцев, у которых к тому времени сохранился единственный союзник на континенте – Греция, неизбежность поражения которой была очевидна британской разведке. Уместно привести здесь слова тогдашнего лидера СССР, с опаской относившегося к стремлению Британии вовлечь в войну и Советский Союз: «Английская буржуазия не любит воевать своими собственными руками. Она всегда предпочитала вести войну чужими руками. И ей иногда действительно удавалось найти дураков, готовых таскать для нее из огня каштаны»[1]1
  Сталин И.В. Заметки на современные темы (1929). // Сочинения, Том 9, М., 1948.


[Закрыть]. Пришло время пожинать плоды деятельности британской дипломатии и разведки. Недаром же получали «английскую стипендию» Земледельческая и Самостоятельная демократическая партии, а также непосредственно сербские политики: М. Гаврилович, М. Трифунович, М. Тупанянин, Й. Джонович. Судя по исследованиям послевоенных историков британских спецслужб, полезной оказалась и «дружба» британских дипломатов в Белграде с амбициозным генералом ВВС королевства Югославия – Боривоем Мирковичем, который стал душой заговора, сбросившего правительство Д. Цветковича 27 марта 1941 г[2]2
  Смирнова Н.Д. Балканская политика фашистской Италии. Очерк дипломатической истории (1936–1941). М., 1969. С. 242; Stafford D.A.T. Soe and British Involvement in the Belgrade Coup d’Etat of March 1941. // Slavic Review. 1977, № 3. P. 399–419.


[Закрыть]. Разъяренный «коварством сербов» Гитлер напал на Югославию. В югославской армии вспыхнул массовый мятеж среди хорватских офицеров, не желавших сражаться против милых их сердцу немцев. Югославская армия была раздавлена за десять дней и вскоре подписала капитуляцию в Белграде, а правительство путчистов покинуло страну, найдя убежище в Лондоне.

Югославия была разделена на несколько частей между сопредельными странами, союзниками Третьего рейха. Сербский народ, разорванный между оккупационными зонами, оказался в самой тяжелой ситуации. В некоторых зонах (в оккупированной Венгрией Воеводине, в захваченной Болгарией Южной Сербии, в присоединенном к Албании Косово) имели место многочисленные убийства представителей сербской интеллигенции и образованного класса, а в Независимом государстве Хорватия был начат настоящий геноцид – полное истребление сербов в ходе погромов и в лагерях смерти. Сербский народ, который уже понес колоссальные жертвы в Первой мировой войне (тогда погиб каждый десятый житель Сербии), вновь оказался в жерновах биологического уничтожения.

Сама «оккупационная территория Сербия», о которой идет речь в данной работе, включала в себя большинство территорий бывшего королевства Сербии до 1912 г., площадь ее в апреле 1941 г составляла около 51 тыс. км², население – 3 810 000 жителей[3]3
  ВА, NAV-N-T-120, мф. 200, л. 153350; Српски народ, 24 јула 1942; Алексић Д., Привреда Србије у Другом светском рату. Београд, 2002. С.161–167.


[Закрыть]. При этом к ней были формально присоединены две области, находившиеся под самоуправлением местных национальных меньшинств. Местное немецкое меньшинство управляло Банатом (приграничная с Румынией треть Северной Сербии – Воеводина), а албанские лидеры сильно влияли на немецкую администрацию северной части Косово. Хотя и в первой, и во второй областях не менее половины населения составляли сербы, они попали в положение подчиненного и дискриминированного меньшинства. Эти области оказались на особом положении, т. к. представляли собой экономически привлекательные районы, богатые пищевыми (Банат) и минеральными (Северное Косово) ресурсами, полезными для эксплуатации и потенциально способными стать разменной монетой при послевоенных договоренностях с сопредельными государствами. Тем не менее формально эти области также включались в состав «оккупационной территории Сербия», составляя с ней единое целое в рамках системы транспорта, связи и небольшого объема административной деятельности. В то же время из состава Сербии были выделены значительные области на юге и юго-востоке, вошедшие в состав Болгарии, а население резко увеличилось за счет беженцев. С учетом этих трансформаций управляемая правительством М. Недича территория в 1942–1944 гг. занимала около 46 тыс. км² и насчитывала около 4,1 млн жителей, 80 % которых были крестьянами[4]4
  Для сравнения упомянем, что, по довоенной переписи (1931 г.), в Королевстве Югославии проживало 13 934 000 жителей на территории в 247 542 км². Definitivni rezultati popisa stanovništva od 31. marta 1931. godine, knj. II, Beograd, 1938.


[Закрыть].

2. Политик, философ, богослов. Довоенная биография Д. Льотича

В конце XIX века Сербия была маленькой страной на периферии Европы с подавляющим большинством крестьянского населения. Элиту общества составляли немногие образованные люди, высшее образование было редкостью, лица с высшим образованием занимали видные места в административной и социальной иерархии. В Сербии не было дворянства, а социальное расслоение (по сравнению с остальными европейскими странами) было не очень сильным. Кроме материальных богатств, большую ценность представляли доброе имя и происхождение семьи.

В одной из таких семей, у супружеской пары Владимира и Любицы Льотич 12 августа 1891 года в Белграде родился сын Димитрие. Владимир Льотич был не только образованным человеком, но и заметным политическим деятелем оппозиции. Он был сторонником сербской династии Карагеоргиевичей, которая находилась в то время в изгнании, свергнутая со своего престола другой сербской династией – Обреновичами. Владимир Льотич был поборником радикальной партии, которая была самой многочисленной, самой популярной (т. к. защищала интересы наиболее многочисленного в Сербии класса – крестьян) и самой преследуемой официальными властями партией. О широте политических интересов Владимира Льотича свидетельствует тот факт, что он стал первым переводчиком на сербский язык «Манифеста Коммунистической партии», написанного Карлом Марксом.

В 1903 году положение в Сербии резко изменилось – восставший народ свергнул династию Обреновичей и на престол вернулись Карагеоргиевичи. В результате радикальная партия Н. Пашича из опальной превратилась в партию власти. Владимир Льотич получил видный пост в Министерстве иностранных дел и отбыл с семьей в город Солунь, расположенный на стратегически важном для сербской экономической политики направлении.

На Димитрие Льотича не могла не оказать влияния присущая его отцу противоречивая смесь монархизма, граничащей с революционным духом оппозиционности и полной преданности династии Карагеоргиевичей. В 1909 году Димитрие Льотич поступил на юридический факультет Белградского университета. В студенческие годы на Льотича произвели сильное впечатление идеи Л.Н. Толстого. Непротивление злу граничило у Льотича с анархистским отношением к государству, его институтам и власти. Свободный стиль одежды, длинные волосы и широкополая шляпа выражали, по его собственным воспоминаниям, его идеалы[5]5
  Здесь и далее мы цитируем работы Д. Льотича по девятитомному собранию сочинений, которое вышло в Белграде в 2003 году в издательстве «Нова искра», указываются русское название работы, год ее написания и том, в котором она опубликована. Д. Љотић, «Из моей жизни. I часть», 1938 (т. I).


[Закрыть]. В 1912 году, когда началась I Балканская война, Льотич отказался идти в боевое подразделение и служил санитаром в военном госпитале. Это не было актом трусости, так как Льотич добровольно вызвался работать в холерных бараках, где не только больные, но и весь медицинский персонал находились в постоянной смертельной опасности.

По окончании военных действий король Петр I Карагеоргиевич направил Д. Льотича на учебу в Париж. Под влиянием своих толстовских взглядов Льотич решил, что право есть предмет ненужный и вымышленный, а потому обратился к изучению естественно-научных дисциплин. Выбор Льотича склонился к агрономии, важной для сербского хозяйства. Однако мировоззрение приехавшего в Париж будущего философа стало меняться. Любознательный юноша столкнулся с фактами, которые полностью противоречили его толстовству и анархизму, близкому к атеизму.

Однажды, зайдя на мессу в собор Парижской Богоматери, Льотич встретил там одного из своих преподавателей, известного научными заслугами в области точных наук. Профессор стоял с зажженной свечой и был погружен в глубокую молитву. Значит, вера не является чем-то, противоположным естественно-научному знанию, а даже и наоборот – дополняет его, делает его частью самой веры. Большое впечатление на Льотича произвело грамотное и прилежное французское духовенство. Уважительный тон, в котором в своей «Автобиографии» Льотич отозвался о католическом клире, определил конфессиональную концепцию Льотича. Придя в зрелом возрасте к беззаветной преданности православию, он крайне терпимо относился к христианам других конфессий.

Большое влияние на молодого Льотича оказали работы Блеза Паскаля[6]6
  Французский ученый и философ XVII века, развивавший представление о трагичности и хрупкости человека (человек – «мыслящий тростник»). Путь постижения тайн бытия и спасения от отчаяния видел в христианстве.


[Закрыть]. Особенно восхищало Льотича то, что, несмотря на тяжелые телесные страдания (мигрени и другие недуги), Паскаль, преисполнившись Христового спокойствия и радости, стал такой яркой и светлой личностью. Кроме того, как признавался сам Льотич, именно «у Паскаля…[он] … научился искусству рассуждать». Кроме трудов Паскаля на Льотича произвели впечатления и работы популярного в тогдашней Франции правого националиста Шарля Морраса[7]7
  Французский политик и философ первой половины XX века, известный монархическимии клерикалистскими взглядами и критикой последствий Французской революции 1789–1799 гг.


[Закрыть].

Как и многие другие молодые люди его поколения, Димитрие Льотич испытал значительный перелом мировоззрения в результате событий Первой мировой войны. Встав перед дилеммой выбора между своими прежними толстовскими идеями и защитой родного края от очевидно несправедливой и агрессивной политики венской монархии, Льотич определился окончательно. Вступив в войну молодым рефлексирующим человеком, лишь недавно переболевшим «толстовством», Льотич вышел из войны абсолютно другим человеком. Он эволюционировал от абстрактного христианства к полной преданности православию. Отцы церкви говорили: «Кому Церковь не мать, тому Бог не отец». Путь Льотича к осознанию этой истины был непрост. Среди военных будней Льотич читал книгу св. Франциска Сальского[8]8
  Один из деятелей католической Контрреформации XVII века, канонизирован. В 1610 г. вместе с Жанной де Шанталь основал женский монашеский орден визитандинок. Дни памяти в католической церкви 24 и 29 января.


[Закрыть] «Introduction á la vie dévote». В результате знакомства с книгой этого католического святого, признанного борца с Реформацией и Просвещением, Льотич вернулся в лоно Православной церкви. Накануне Рождества 1917 года после соответствующей подготовки Димитрие Льотич подошел к Св. причастию. В сентябре 1918 года Льотича тяжело ранили, но он все же остался в армии, где и прослужил офицером до мобилизации в 1920 г., когда его подразделение одним из последних наконец-то было расформировано. В своей автобиографии Льотич пишет, что в то время он серьезно задумывался об уходе в монастырь. Однако, по словам самого же философа, бог решил иначе: осенью того же года Льотич женился и осел в родном Смедереве[9]9
  Средней руки городок в 50 километрах от Белграда.


[Закрыть]. Жена Льотича была хорваткой и оставалась католичкой до самой смерти Льотича. Лишь в глубокой старости из памяти и уважения к покойному супругу она перешла в православие.

Основой семейного благосостояния Льотичей стали его занятия адвокатурой. Кроме того, он активно трудился над созданием в Сербии сельскохозяйственных кооперативов, занимавшихся взаимным кредитованием и поддержкой практического применения научных знаний в аграрном секторе.

Сталкиваясь с большим количеством неправильностей и несправедливостей в окружающей его жизни, Димитрие Льотич решил принять участие в политической жизни своего края. Полный идеалистических надежд, он вступил в Радикальную партию[10]10
  К тому времени Радикальная партия порастеряла и свой радикализм, и оппозиционность, превратившись в умеренно консервативную партию со следами бывшего популизма.


[Закрыть]. Однако партийная реальность оказалась настолько неприглядной, что Льотич был вынужден занять принципиальную позицию. На должности одного из местных судей находился абсолютно не подходивший и не подготовленный к этой работе человек, к тому же отличавшийся мздоимством, член противостоявшей радикалам партии. В результате активных действий Льотича на его место сел другой судья – радикал, который оказался не лучше, а даже хуже предыдущего. Льотич настоял и на смене последнего, что привело к конфликту: коллеги по партии не поняли подобного вынесения «мусора из избы». Сложилась парадоксальная ситуация – Льотич стал в партии персоной non grata, формально оставаясь в радикалах и занимая позиции в местной администрации благодаря своей кристальной репутации и мощному авторитету в местных кругах.

Невыгодная политическая репутация «принципиального» получила неожиданную переоценку после событий 6 января 1929 года. Тогда король Александр I Карагеоргиевич, стремясь прекратить политическую коррупцию и постоянные партийные междоусобицы, делавшие невозможным нормальное развитие государства, произвел переворот и распустил все партии и политические движения. В феврале 1931 года Льотич получил место министра юстиции. Ему было поручено навести порядок в Министерстве юстиции и подготовить страну к выходу из переходного положения, наступившего после 6 января 1931 года. Льотич обратился к королю с проектом новой конституции. В ней гарантировалась децентрализация государства с повышением значения местного самоуправления. В то же время проект предусматривал общее укрепление государства и снижение сепаратистских тенденций путем прекращения диктата чиновников. Король был верховным главой государства. Предлагалось создать сословное представительство, которое должно было бы заменить постоянно озабоченный партийными дрязгами парламент[11]11
  Интересно, что общая концепция такого парламентского представительства различных социальных групп уже была в то время реализована на практике в системе Советов, существовавшей в СССР. Разумеется, подобное сходство не значит того, что Льотич сочувствовал политической линии ВКП(б).


[Закрыть]. Однако Александру такие новшества показались чрезмерными. Он склонялся к возвращению обычной парламентской демократии, уповая лишь на создание сильной партии, которая имела бы полностью продворцовый характер. Проект Льотича был отвергнут, и королевский министр ушел в отставку.

^{Димитрие Льотич, глава «Збора» и основной идеолог недичевской Сербии}

В конце 1931 года вокруг Льотича стало собираться ядро людей, имевших с ним схожие идеалы и проводивших беседы о политической ситуации в стране и в мире. В 1933 году они начали издавать газету под названием «Отечество», девизом которой стали слова Льотича: «Человек ищет свободу, а свобода ищет людей». К концу 1934 года вместе с рядом примкнувших общественных организаций из Сербии, Хорватии и Словении Льотич основал югославское национальное движение «Збор». Бескомпромиссная борьба с коррупцией, устойчивый традиционализм, верность идеалам славянского братства и безупречный антикоммунизм были характерны для идеологии «Збора». После смерти короля Александра в Югославии наступило настоящее торжество различных олигархических структур, словно марионетками, управлявших парламентом, правительством и даже князем-регентом. Обстановка в стране накалялась. Кроме КПЮ, «Збор» был единственной оппозиционной организацией, которая включала представителей практически всех наций и национальных меньшинств, проживавших в Югославии. При этом реальная численность «Збора» и КПЮ была небольшой и измерялась несколькими тысячами человек. Эти два движения сближало и то, что они обращались к соратникам по партии одним и тем же словом «товарищ» (серб. «друг») вместо типичного для сербских буржуазных партий слова «господин».

Вскоре «Збор» подобно КПЮ оказался вне закона. Обвинения были примерно одинаковыми – подрывная деятельность против государства. При этом «Збор» и КПЮ обвиняли в том, что они являются наймитами иностранных государств. Справедливости ради стоит отметить, что то, что КПЮ существовала на деньги Коминтерна и ее кадры готовились в Москве, стало в наше время историографическим фактом. А вот архивных свидетельств о довоенных связях «Збора» с Германией практически нет. Судя по достаточно независимым оценкам, которые лидеры «Збора» давали Германии и ее союзникам накануне и в самом начале войны, за ними стояли определенные круги сербских военных, недовольных коррумпированным политиканством, царившим на сербской политической сцене. Недаром в годы запретов материалы «Збора» печатались в военной типографии. Лидеры «Збора» последовательно критиковали правительство М. Стоядиновича (1935–1939 гг.) за слепое копирование итальянских порядков (попытку организовать гвардию «стальных рубашек», фанатическое приветствие лидера поднятой рукой с криками «Вождь! Вождь! Вождь!»).

Среди «грехов» югославских подражателей фашизма, на которые указывал Д. Льотич, были: искусственный характер; «анти»– (или по крайней мере «без-») религиозность, граничащая с язычеством; мессианский характер с претензиями на непогрешимость; антипарламентаризм, авторитаризм и абсолютизм[12]12
  Љотић Д. Ни фашизам ни гитлеризм. 1935 (т. II).


[Закрыть]. Кроме того, как это и бывает при искусственном насаждении «сверху» патриотически авторитарной модели, многие чиновники режима просто занимались профанацией патриотизма как прикрытия для оголтелой коррупции и полной идеологической индифферентности. «Збор» профилировал себя как движение, противостоящее крупному капиталу, и его идеологи активно развивали идеи о потребительской и производственной кооперации как способе противостояния типичных для Сербии многочисленных мелких крестьянских хозяйств сетям банковских кредитов и эксплуатации со стороны крупных производителей и поставщиков.

^{Герб движения «Збор»}

Разъяренный этой критикой «справа» режим М. Стоядиновича прибегал к полицейскому насилию, чтобы не допустить попадания представителей «Збора» в структуры власти. Митинги «Збора» срывались, литература уничтожалась, а лидеры (в том числе и сам Димитрие Льотич) постоянно задерживались полицией.

Из подполья Д. Льотич и «Збор» вышли только после переворота 27 марта 1941 г., когда организаторы путча даже обратились к Д. Льотичу с предложением о вхождении в правительство. Д. Льотич отказался от этого предложения, а после объявления мобилизации он, как резервный полковник Югославской королевской армии, явился в часть и приступил к организации резервного полка в Биелине. После быстрого окончания Апрельской войны Д. Льотич избежал плена и вернулся, как и многие другие офицеры-резервисты, по месту жительства – в город Смедерево.