Текст книги "Птенцы Виндерхейма"

Ну а потом пошли отработки основ. Как вот и сегодня.

Наконец наступило время занятий с ротными. Хрульг в очередной раз зверски гонял курсантов, но привычной для первых дней иссушающей усталости Хельг не чувствовал. Свыкся, привык к безжалостному ритму тренировки. Да и другие привыкали. А это значило, что подмечающий все сержант вскоре устроит «птенцам» сюрприз. Не мог не устроить. Такой вот он, Вальди Хрульг. На прошлой неделе, например, сержант отдал приказ всей роте помочь на кухне с мытьем посуды. Когда же курсанты, отправившись туда, отдраили все котлы и миски, сержант пришел в негодование. Как выяснилось, ученикам нужно было всего лишь справиться у повара, в какой день приступать к работе. Они же своим самоуправством сорвали наказание второкурсников, которые должны были заняться посудой в тот день. В результате рота мыла посуду в течение недели. За непослушание. Впрочем, во всем есть свои плюсы. Костерящий себя за то, что не догадался о подвохе, Хельг во время выскабливания котла как раз и обнаружил, где пропадает Хитоми после занятий. Ниронка в компании трех соотечественниц выполняла поручения заведующего кухней – крупного сванда по имени Груд Грудиссон: то чистила картошку, то мыла посуду, то драила полы, то таскала мусор. Было очень интересно узнать, за что она получила наряд, но вряд ли возможно.

После душа, избавившись от запаха пота и обретя приятную усталость, Хельг переоделся в простую одежду, в которой прибыл на Виндерхейм, и поплелся на кухню. Занятия девочек должны были уже закончиться, и Хитоми с остальными, скорее всего, уже отрабатывала наряд. Так и оказалось: ниронки сидели в маленькой комнатушке с возвышающейся рядом горой картошки и чистили ее. Лучше всего выходило как раз у Хитоми, хуже всего – у девчонки, презрительно корчащейся каждый раз, когда бралась за грязную картошку. Томико, кажется? Да, Томико. Томико Накамура, майнор Дома Белой Хризантемы. После ее чистки от приличных размеров картошины оставался жалкий обрезок. А вот у третьей девчонки, мрачной и погруженной в собственные мысли Риоко Тагути, выходило средне.

Лис первым делом подскочил к завкухней и отрапортовал, что прибыл для выполнения наложенного Хрульгом наряда. Он знал, что Грудиссон не будет проверять слова курсанта: получившие наряд – нормальное явление на кухне, где постоянно не хватало рабочих рук, да и никому в голову не придет, что кто-то по собственной воле пришел выполнять лишнюю работу. Груд смерил Хельга взглядом, заглянул в каморку с ниронками, задумчиво хмыкнул и приказал присоединиться к сокурсницам.

– Как закончите – свободны! – объявил завкухней и ушел.

Хельг взял нож и стул и уселся напротив Хитоми. Накамура и Тагути настороженно уставились на парня. Да уж, да уж, а ведь одногруппницы Альдис могли получить от нее довольно нелицеприятное описание некоего Хельга Гудиссона, прикрывшегося ею в пещере. Будем считать, что так оно и есть. Предполагай худшее, надеясь на лучшее, говаривал Стейнмод. Улыбнувшись во весь рот, Лис поинтересовался:

– А вас за что сюда?

Томико передернуло, Риоко помрачнела еще больше, а Хитоми спокойно взяла клубень из кучи.

– Какое тебе дело? – чуть ли не прошипела Накамура.

– Ну, интересно же. – Хельг продолжал улыбаться. – Я вот, например, подрался с одним парнем, и он теперь в больнице. А вы…

Лис осекся. Ниронки так злобно глянули на него, будто лично он был виновен в проигрыше ниронских войск мидгардской армии во времена завоевания востока Архипелага. Хитоми спокойно принялась за следующий клубень.

Ха, а вот это интересная реакция. И отсутствие реакции у Оды – еще более интересно.

– Ну, не хотите говорить – не говорите. – Хельг пожал плечами и принялся за работу. Но молчал он недолго, вскоре принявшись вслух размышлять, что военное дело, конечно, прекрасное занятие, но сопряжено с известным риском. И ему непонятно, как девушки могут идти на военную службу, ведь Всеотец создал их для того, чтобы рожать мужчинам детей, а дети и военная служба плохо совместимы. Да и вообще, за свой статус в обществе, за равные права с мужчинами, позволяющие женщинам идти в армию, они должны постоянно поставлять детей Мидгарду. Женщины могут как угодно улучшать свое социальное положение, но данное им Всеотцом предназначение не отменить, не изменить. Женщины должны быть рады своим привилегиям, но с еще большим рвением должны нести свою исконную повинность. А потому было бы вообще лучше им сидеть дома, рожать и воспитывать детей, не так ли?

Разумеется, его слова, направленные на прямое оскорбление девчоночьей чести, возымели нужный эффект, однако только с Томико и Риоко. Они тут же резко высказались в адрес Лиса и его мнения, которое ему «лучше держать при себе», причем Риоко подсказывала Томико основные обороты, вставляя нужные слова, когда в речи Накамуры возникала пауза. Под конец гневной тирады майнор Дома Белой Хризантемы вообще довольно грубо потребовала от Хельга молчать и не мешать работе, обозвав его рот помойной ямой, а его самого селедочником. Лис только ухмылялся. Было видно, что ниронка давно сдерживает обуревающие ее чувства, и подвернувшийся под руку парень как раз оказался подходящим объектом для выражения гнева.

– А если не буду молчать, то что? – Лис покосился на Хитоми.

Она безразлично восприняла его речь, продолжая чистить картошку, как бездушный автомат, собранный в Гильдии инженеров. Слова Хельга ее ни капельки не задели. Значит, на шовинизм ей плевать? Не факт, конечно, но пока примем как данность.

– Заставлю тебя жрать кожуру! – прошипела Томико.

Риоко попыталась что-то сказать одногруппнице, но не успела.

– А знаешь, – сказал Лис, крутанув нож в руке, – если тебя подвесить вверх ногами и перерезать яремную вену, то твое тело очень быстро лишится всей крови.

И тут Хитоми отреагировала. Со стороны могло показаться, что ничего не изменилось, но Хельг видел, что миниатюрная ниронка сделалась вся как туго натянутая струна, готовая порваться в любой момент. Ее движения стали более медленными, а нож, которым она чистила клубень, нацелился на Хельга так, чтобы одним движением можно было вонзить лезвие в его руку, держащую собственный нож.

Она восприняла его слова серьезно? Потрясающе. Просто отлично. Лучше, чем ожидалось, да, Лис?

Побледневшая от ярости Томико привстала. В темных глазах ее клубился гнев, пронзаемый молниями ярости. Казалось, девушка готова была броситься на Хельга прямо сейчас и перегрызть ему горло. Риоко опасливо покосилась по сторонам и тронула Накамуру за руку.

– Да шучу я, шучу! – Хельг рассмеялся. – А вы что, поверили? Да что я, с ума сошел? Меня же, если я тебя прирежу, из академии выгонят, а мне это не с руки!

Он специально строил предложения наиболее шокирующим образом, внимательно ловя всякое изменение в действиях Хитоми. И вот, стоило ему сказать «шучу», и Ода тут же расслабилась и вернулась к чистке. Очень интересно, а если вот так?

– Хотя вот тебя бы я мог задушить и спрятать тело так, что его никогда не найдут! – улыбаясь, сообщил Лис Риоко.

Тут уже начала бледнеть и без того бледная Тагути. Еще немного – и бестелесным призраком провалится в Хельгард.

Хитоми никак не отреагировала. Угрозы в сторону Риоко ее не трогали. Занятно.

– Да вы что, шуток не понимаете?! – расхохотался Лис, уклоняясь от картошки, брошенной пришедшей в ярость Томико.

– Да какие же это шутки?! – возмутилась Риоко. – У тебя все в порядке с головой, сванд?!

– Да нет, – пожал плечами Хельг. – Мне вот душевед дома говорил, что у меня там какая-то опасная форма какой-то мании. Меня по его совету в академию и отправили, чтобы я подальше от родных был. Чтобы, как он выразился, не причинил вреда близким, когда наступит час.

Томико и Риоко непроизвольно отодвинулись. Хитоми никак не отреагировала. Она снова походила на бездушный автомат. Что же получается, Ода только на опасность для Томико реагирует? Но не душить же Накамуру у нее на глазах, чтобы узнать! Да и опасно это, не успеешь сказать: «Шучу!» – а маленькая ниронка тебе уже шею свернет. Хельг был уверен, что Хитоми с легкостью провернет нечто подобное. В семье Ода обучали и не такому.

Так, пока хватит провокаций. Да и картошку следует дочистить. Если Хельг еще планирует появиться на кухне, то не стоит исчезать раньше выполнения «наряда». Томико обязательно наябедничает. Если бы с ним себя так вели, то он бы точно наябедничал.

Дальнейшее происходило в полнейшем молчании. Ниронки помалкивали, лишь Томико ругалась, когда в ее руках после очистки испарялся очередной клубень. Майнор Белой Хризантемы не придумала ничего лучше, чем обвинять в собственных ошибках и неудачах Риоко и Хитоми. Те молча сдерживали упреки, хотя Хельгу было ясно, что Тагути есть что сказать. Впрочем, девчонка подавляла возмущение, а это значило… Много чего это значило. Версий можно построить немало, но он здесь не ради Риоко. Его цель – Ода.

Хотя пока хватит. Не стоит показывать свой интерес. Лис сделал вид, что полностью увлечен чисткой, и лишь иногда ехидно хихикал, поглядывая на Томико. Ниронка жутко бесилась, но связываться с Хельгом не решалась. Упреки продолжали сыпаться на соотечественниц Накамуры.

Стоило кожуре с последней картофелины упасть в переполненное очистками мусорное ведро, как Хитоми молча поднялась. Хельг не успел и глазом моргнуть, как маленькая ниронка подхватила два ведра и молнией метнулась к выходу из комнаты. Оставшиеся со вздохом облегчения принялись разминать руки. Помогать Хитоми они не собирались. Хельг поднялся и взял оставшиеся два ведра. А тяжеловато, знаете ли! Конечно, не хрульговские бревна, но тоже ничего. Казалось бы, чего там веса в кожуре, а какая в итоге тяжесть-то! И как Хитоми с ними так легко?

Впрочем, выйдя из кухни во двор, к мусорным ящикам, Хельг увидел, что маленькая ниронка сильно сбавила темп. Ковыляя к ящикам, она на секунду-две останавливалась, переводила дух и продолжала идти. Как бы ни была хороша дочь семьи Ода в деле безоружного боя, но физические нагрузки – это по другой части.

Обогнав девушку, Хельг высыпал мусор и быстро вернулся к Хитоми, которой дойти оставалось метров семь. Элегантно (насколько вообще возможно элегантно тянуться к мусорному ведру) протянув руку, Лис предложил:

– Давай помогу.

Хитоми ничего не ответила, и Хельг уже подумал, что окажется проигнорированным, но ниронка неожиданно сунула ему в руку оба ведра разом, развернулась и умчалась в сторону кухни. М-да, а он ведь еще хотел поговорить… Или ниронка как раз пыталась избежать разговора? Если вспомнить, то он всегда видел Хитоми или в компании одногруппниц, или… Хм. Получается, что в одиночестве он никогда ее не заставал. Занятно, ведь Нобунага, помнится, прожужжал ему все уши, что истинный воин, дабы мир принял его, должен стремиться слиться с миром, а для этого нет ничего лучше медитации подальше от людей, для слияния с Пустотой, которая есть все и ничего…

Ведро глухо стукнуло о край ящика. Хельг хмыкнул, подумав, что восточная мудрость конечно же идеально подходит, когда выкидываешь картофельную кожуру. Прямо так и просится:

 
Мусор – вот и все,
Что от жизни минувшей
Осталось. Осень.
 

Бр-р-р. Нет, такое зубоскальство больше подходит Фридмунду, а тебе, Лис, не ерундой поэтической заниматься, а Хитоми анализировать. Так что вперед, точнее – назад, на кухню, пока она еще там.

Однако он опоздал. Ниронки уже ушли (йотунство!), а завкухней, увидев Лиса, похвалил его, сказав, что сегодня благодаря Хельгу с нарядом справились быстрее. Хельг радостно поулыбался в ответ, думая только о миниатюрной ниронке. Ох, с ней придется попотеть. А ведь нужно прорабатывать и остальных «птенцов», выискивать, так сказать, скрытые золотые жилы. А еще учеба. И не за горами – турсы.

Ладно, не скисать. Никуда Хитоми не денется. И турсы никуда не денутся. Просто надо находиться в первой двадцатке по баллам, и можно заниматься своими делами, сколько душа пожелает.

Альдис Суртсдоттир

– Тридцать пять, тридцать шесть, тридцать семь… – считала Альдис.

Шесть дней безделья в больнице давали о себе знать, мышцы живота ныли все сильнее, однако это не повод прекращать тренировку, скорее наоборот. Ну почему Альдис додумалась упражняться только на шестой день пребывания в больнице? Столько времени потеряно зря!

– «Перед битвой под Моржовым Клыком Харальд Великий обратился к своим дружинам и поклялся, что каждый выживший воин получит свой фордор. Воодушевленные бойцы сломили сопротивление посмевших противиться воле Бога-Солнца владетелей запада. Харальд был щедр, он даровал верным соратникам своим земли и вольности, и всякий простолюдин, воевавший на его стороне, получил из рук Сына Солнца титул свободного эрла. Повелением Харальда побежденные конунги лишились своих богатств, а фордоры их Великий раздал бойцам, и каждый воин получил надел, согласно заслугам в бою…» – громко зачитывала Тэфи, сидя на ногах Альдис с книжкой.

– Сорок два, сорок три, сорок четыре…

– У тебя такие костлявые ноги, – пожаловалась Тэфи. – Я всю попу отсидела.

– Не отвлекайся, – фыркнула Гурда.

– Сорок девять, пятьдесят…

– Ой, как интересно! А я удивлялась, что эрлы только на западе живут, – прозвучал откуда-то из-за спины голосок Лакшми. – А почему их называют селедочниками?

Альдис сжалась и с особой яростью откинулась назад, стукнувшись затылком об пол. В повисшей тишине ее голос, отсчитывающий количество разгибаний, прозвучал непривычно громко:

– Пятьдесят пять.

– Потому что идиоты! – резко бросила Гурда.

– На западе море холодное, – пояснила Гвендолен. – Водоросли растут плохо. Эрлы небогаты: ловят рыбу, выращивают тюленей. Все, что у них есть, – это клочок земли, фамильная гордость и право служить конунгу.

– Горним Домам Мидгарда не очень-то по нраву, что потомки простых рыбаков и воинов имеют право не вставать в их присутствии и могут учиться на пилотов наравне с родовитыми майнорами, – добавила Гурда. – Назвать вольного эрла в лицо «селедочником» или «бездомником» – оскорбление.

– Ой… прости, Альдис, я не знала…

– Пятьдесят девять, шестьдесят! – Альдис ухватилась за спинку кровати, пытаясь отдышаться. – Все: слезай, Тэфи!

– Наконец-то. – Гальтка встала и с мученической гримасой потерла зад. – Ты жесткая и бугристая, как доска для стирки.

Альдис показала язык:

– Не всем же быть жирными.

Вообще-то рядом с женственной и приятно округлой в нужных местах Тэфи или изящной Лакшми тощая Альдис действительно смотрелась сушеной треской.

– Ты не обижаешься на меня? – жалобно спросила Лакшми.

– На что?

– Ну, на то, что я сказала… про селедочников…

– Нет, конечно. – Альдис вздохнула. – На правду не обижаются. Вольные эрлы сейчас больше похожи на крестьян, чем на дружинников.

– Как ты можешь такое говорить! – воскликнула Гурда дрожащим голосом. – В моем роду был эрл, воевавший под знаменем Харальда Великого, и я горжусь этим, а ты… ты… – Ее губы задрожали.

– Я не понимать! – подала голос Джинлей, что случалось крайне редко. Чжанка прекрасно понимала свандский, но говорила на нем хуже всех на курсе: путала слова и формы предложений, чего сама отчаянно стеснялась, а потому предпочитала молчать и слушать.

– Гурда существовать Дома Южных Ветров?

– Угу.

– Тогда почему в ее роду жить эрл?

Свандка отвела взгляд:

– Так вышло.

Альдис с сочувствием взглянула на подругу. Наверное, ей не раз доставалось от ровесников за «великого предка».

– Гурда, я не спорю. В дружине конунга были великие бойцы. Даже сейчас среди эрлов хватает отважных и сильных людей, но все они в армии. Нельзя оставаться воином и думать о посевах торрака и выпасе тюленей.

Свандка нахмурилась, но промолчала – ей нечего было возразить. Повисла неловкая пауза.

– Альдис, а ты правда пасла тюленей? – спросила Гвендолен, не обращая внимания на выразительный тычок от Гурды.

– На моем фордоре основной промысел – акулы и треска.

– Альдис пасти акула?

– Нет, конечно, – стало даже смешно. – Летом рыбаки ходят бить акул. Но детей с собой не берут – опасно. Я помогала разделывать добычу – потрошить, резать, складывать в ямы.

– В ямы?

– Угу. Акулу разрезают на куски и складывают в ямы.

– Зачем?

– Чтобы она протухла.

– Протухла? – Теперь глаза у всех пяти девочек, даже у Джинлей, стали круглыми и огромными.

– Иначе ее нельзя есть – можно отравиться.

Тяжелый, густой и тошнотворный запах тухлятины и мочевины можно было учуять за полдня пути до Акульей бухты. Даже расположение ям с подветренной стороны не спасало, в первые дни на острове Альдис безудержно тошнило.

– И что, вкусно? – нерешительно поинтересовалась Тэфи.

– Не знаю.

Она так и не смогла пересилить себя и попробовать бледную, вздутую и вонючую плоть, извлеченную из прошлогодней ямы. К счастью, эрла Ауд не настаивала, только фыркнула себе под нос что-то о гордячках, которые воротят нос от простой еды.

– Ладно, – вышла на середину палаты Альдис. – Мне еще тридцать отжиманий. Тэфи, читай.

– «…и даровал свободным эрлам право управлять подарком отца своего: небесным воинством великанов-турсов. А лучшие из воинов получили дочерей и жен погибших разбойных конунгов. – Тэфи выразительно покосилась на Гурду. – А также право голоса на собрании Домов и титулы».

Альдис сердито пыхтела на полу, пропуская половину слов Тэфи мимо ушей. Это для южанки Лакшми история создания Харальдом сословия вольных эрлов – захватывающее сказание древности. В семьях свандов события столетней давности вспоминают так, словно они были вчера. Одним битва у Моржового Клыка кажется неизгладимым позором, другим – поводом для гордости. И каждый помнит, на какой стороне воевал его предок.

– …пятнадцать, шестнадцать…

Отжиматься в длинной больничной рубашке было неудобно, но другой одежды пациентам не полагалось.

– «И на третий год повелел конунг эрлам собирать дружины, поскольку не выполнил он еще волю Отца своего Небесного. Разъединен был Мидгард. Стояли Север и Восток наособицу в ожидании Сына Солнца». Все. – Тэфи захлопнула книжку.

– Я тоже все. – Альдис плюхнулась животом на пол, не заботясь о чистоте больничной одежды. – Йотунство! Она надо мной издевается!

– Кто? – изумилась Лакшми.

– Хальбера! Вот какой смысл меня здесь держать, когда я совершенно здорова?

– За одно нарушение больничного режима тебя стоило бы еще недельку здесь подержать, – раздался ехидный голос докторши. – Спортивная площадка на три корпуса дальше.

– Но меня туда не пускают!

Альдис переборола желание вскочить, неспешно встала, отряхнулась и сердито взглянула в глаза стоящей в дверях женщине.

– Я ведь права? – спросила она. – Вы меня специально здесь заперли?

Хальбера скривила тонкие губы:

– Деточка, я тоже не горю желанием тебя здесь видеть, но твой ротный командир высказался достаточно недвусмысленно.

– Значит, сержант Сигрид приказала… это часть наказания?

– Понятия не имею, – пожала плечами женщина. – Сигрид не может мне приказывать, она попросила. И не забывай – я могу вообще запретить тебе покидать постель и принимать посетителей.

Сокурсницы в углу съежились и постарались сделать вид, что их тут нет. Альдис выдерживала взгляд Хальберы в течение минуты, потом потупилась. Наглеть и правда не стоило.

– Но поскольку ты действительно здорова, отдых закончился, – продолжила докторша ровным тоном, словно и не было молчаливой дуэли. – Собирайся. Я принесу твою форму.

Дверь захлопнулась.

– Спасибо, – пробормотала Альдис. Теперь, когда появилась какая-то определенность по поводу будущего, ей стало стыдно за свое вызывающее поведение.

Подружки в углу притихли. Потом Тэфи хихикнула:

– А знаете, почему она не хочет нас здесь видеть?

– Почему? – спросила Альдис без особого интереса.

– Потому что по ночам к ней ходит мужчина.

Новость вызвала неприличное оживление среди девчонок:

– Да ты что?

– А кто?

– А ты откуда знаешь?

– Врешь ты все!

– Не вру. – Тэфи лукаво улыбнулась, показав ямочки на круглых щеках. – Я вчера допоздна засиделась у Альдис, мы делали геометрию.

Девчонки повернулись в сторону Альдис с вопросительно-требовательным выражением на лицах. Она кивнула:

– Ну да, делали. И что такого?

– Когда уходила, было почти одиннадцать, я боялась даже не успеть до комендантского часа, поэтому побежала коротким путем, мимо крыльца. – Голос Тэфи понизился почти до шепота. – А когда я пробегала мимо ее окна, то видела…

– Чего видела-то?!

– Видела, как Хальбера стояла в обнимку с каким-то мужчиной. – Тут Тэфи слегка покраснела. – И они целовались. Вот!

В памяти Альдис всплыл тот вечер, когда Сигрид привела ее в больницу. Она ведь тоже слышала мужской голос из личных комнат докторши, но не заострила на этом внимание.

– Интересно, кто это был? – восторженно пропищала Лакшми. – Ты не разглядела?

– Нет. – Тэфи вздохнула. – Не успела, надо было бежать.

– Что же ты так!

– Наверное, кто-то из преподавателей. – Гвендолин сделала большие глаза. – А если он женат?

– По-моему, это не наше дело, – сердито заметила Альдис. – Давайте соберем учебники, она сейчас вернется.

Девчонки зашевелились, перевязывая книжки и тетрадки, хихикая и обсуждая пикантную новость о докторше.

– Куда ты сейчас? – спросила Тэфи на выходе из больницы.

– Отнесу учебники.

– А потом?

– Не знаю.

До отбоя еще три часа, уроки на завтра сделаны. Впереди куча свободного времени.

– Мы идем в бассейн. Пойдем с нами!

– А можно?

Все еще трудно было привыкнуть, что кто-то вот так запросто зовет ее с собой. Зовет без всякого желания поглумиться или начать драку.

– Нужно. Приходи обязательно. Пожалуйста-пожалуйста!

Тэфи становилась удивительно забавной, когда от избытка дружеских чувств начинала прыгать на месте и повторять свои бесконечные «пожалуйста».

– Придешь?

– Приду.

Альдис все-таки немного нервничала перед встречей с соседками по комнате. Как говорить с ними, как вести себя? Сделать вид, что ничего не было и все забыто? Невозможно. Хотя бы потому, что она ничего не забыла и забывать не собирается. Продолжать дразнить Томико, наслаждаясь своей безнаказанностью? Мелочно, глупо, недостойно. Даже если хочется. Полностью игнорировать соседок по комнате? Заманчиво, но не всегда получается при совместном проживании.

Волнение оказалось напрасным. В комнате сидела только Нанами, которая робко поздоровалась и снова уткнулась в тетрадку. Альдис чуть было не спросила, где Томико, но в последний момент прикусила язык, вспомнив о кухонных нарядах. Очевидно, что остальные ниронки раньше одиннадцати не появятся.

И это было прекрасно.

Теперь бассейн. Не то чтобы Альдис очень хотелось плавать. Скорее уж дело было в непривычном чувстве пустоты и одиночества, что посетило ее сразу после расставания с подругами. Это почти пугало.

А еще страшно было ответить на приглашение отказом – вдруг больше не позовут?

Искупаться не получилось: на выходе с территории девочек ее отловила сержант Сигрид.

– Курсант Суртсдоттир, вижу, вы уже достаточно поправились?

Все заготовленные Альдис возмущенные слова пропали втуне, когда она увидела ротную. Разумеется, Сигрид только посмеется над ее претензиями.

– Да, сержант.

– Отлично. Тогда можете приступать к выполнению наряда на уборку.

– Простите, сержант. Разрешите обратиться.

– Разрешаю.

– Разве выполнение нарядов с сегодняшнего дня? Я только из больницы.

– И что? Насколько мне известно, вы здоровы и в прекрасной форме.

– Тогда почему меня не пускали на занятия?

– Потому, что таково было распоряжение вашего ротного командира. Где найти коменданта по территории знаете?

Девушка угрюмо молчала.

– Курсант Суртсдоттир, у вас проблемы со слухом?

– Нет, сержант, – выдавила Альдис.

– Тогда приступайте к выполнению наряда.

– Слушаюсь, сержант.

Кулаки сами собой сжались. Чтобы успокоиться, пришлось впиться зубами в ладонь.

Еще неделю назад Альдис без малейшего ропота и внутреннего протеста приняла бы наказание. Жесточайшая внутренняя самодисциплина была ее опорой, ее костылями и защитой от внешнего мира.

Все изменилось. Она недопустимо расслабилась, размякла. Пребывание в больнице и общение с подружками не пошло на пользу: Альдис перестала ждать подвоха от внешнего мира. С нее словно содрали панцирь, и теперь любое недоброе слово или взгляд задевали в тысячу раз сильнее, чем раньше.

Душу нельзя держать нараспашку – в нее любой будет рад плюнуть. Курсантка выдохнула и мысленно поблагодарила сержанта Сигрид за урок.

За комендантом пришлось побегать. Низенький круглолицый чжан был просто неуловим в своих стремительных перемещениях по острову. Раз за разом Альдис слышала, что он «ушел секунду назад» и «только что был здесь». Она уже отчаялась выполнить распоряжение ротной и начала подозревать, что комендант по территории – существо мифическое, вроде Тысячеликого или Волчьей бабы.

Мифический персонаж оказался низеньким, сухопарым чжаном. Он воплотился в реальность только на северной окраине острова, где вел продолжительный и весьма оживленный спор со своим коллегой – комендантом порта.

Огромный мрачный бхат с широкими, густыми, как щетки, бровями и усами, нависал над миниатюрным чжаном, отчаянно жестикулируя. Громоподобный голос бхата заглушал даже рев прибоя, руки вертелись подобно лопастям ветряка, а рожам, которые он корчил, позавидовали бы бхатские демоны-ракшасы.

Сначала Альдис пыталась вслушиваться, но понять, из-за чего разгорелся спор, было невозможно: в речи коменданта порта слова из языков бхатов, чжанов и свандов переплетались в безумную мешанину.

Невозмутимого чжана выступление коллеги ничуть не впечатлило. Он вслушивался, по-птичьи склонив голову набок, сохраняя на лице выражение вежливой заинтересованности. Когда бхат наконец прекратил изрыгать слова и остановился, чтобы набрать воздуха, коротышка покачал головой и сказал всего три слова на том же странном суржике, после которых громила окончательно сник.

Комендант по территории покровительственно похлопал собеседника по руке, произнес пару утешительных фраз, развернулся и явно собрался продолжить свой путь в обход хозяйственных построек Виндерхейма.

Испугавшись, что неуловимый чжан опять сбежит, Альдис рванула ему наперерез, споткнулась и непременно пролетела бы мимо, расквасив себе нос и коленки, если бы уроженец Поднебесных островов не проявил неожиданную ловкость, поймав ее за шиворот.

– Осторожней, молодая нюйши, – с укоризной заметил чжан, помогая девушке подняться. – Чтобы успеть вовремя, не следует бежать со всех ног, нужно просто не останавливаться.

Краснея и злясь на собственную неуклюжесть, Альдис изложила коменданту суть поручения ротной. Тот только головой покачал:

– Молодая нюйши, я не занимаюсь распределением нарядов, вам следовало пойти к моему заместителю. Ну, хорошо, хорошо, – замахал руками чжан, видя, как стремительно мрачнеет лицо курсантки. – Сейчас мы что-нибудь придумаем. Сяньшэн Маханти, – окрикнул он не успевшего далеко отойти бхата, – вы просили выделить вам людей для работы? Молодая нюйши наказана и в течение недели будет выполнять ваши поручения. Также я буду присылать вам остальных наказанных курсантов. Надеюсь, это поможет вам в вашей маленькой проблеме.

Судя по лицу, бхат отнюдь не был рад этому решению. Комендант порта воздел руки к небесам и, вращая глазами, разразился длинной прочувствованной речью на уже знакомом чудовищном суржике.

– Ничем не могу помочь, сяньшэн Маханти, – покачал головой чжан. – Боюсь, это единственное, что я могу для вас сделать. Понимаю, вам нелегко, но умоляю – потерпите еще две недели, и ваши работники к вам вернутся. Надеюсь, что помощь курсантов сгладит для вас чувство утраты, которое вы сейчас испытываете.

Альдис обернулась и во все глаза уставилась на чжана. За безупречной вежливостью коменданта ей почудилась почти неприкрытая издевка.

– Вынужден оставить вас, сяньшэн Маханти, – поклонился на прощание комендант. – Завтра же пришлю к вам всех наказанных детей. Да будут ваши труды и переживания достойно вознаграждены.

Бхат издал громовой рык, непристойно выругался на свандском и перевел налитые кровью глаза на девушку.

– От образина узкоглазая! Ну и что мне с тобой делать, шмокодявка? – пробурчал он, осматривая ее щуплую фигуру.

– Курсант Суртсдоттир явилась для выполнения нарядов, – по-военному четко представилась Альдис, щелкнув каблуками и хлопнув кулаком по груди.

– Из роты Сигрид?

– Да, – Альдис покосилась на нашивки на рукаве коменданта порта, – капрал.

– Оно и видно. – Бхат сердито почесал затылок. – Ладно, вольно. Займись… ну, уборкой, что ли. Подмети здесь. Как закончишь – свободна. – Он с отвращением сплюнул и буркнул, жалуясь в пространство: – Прислали на мою голову.

– Слушаюсь, – кивнула Альдис, полностью разделяя уныние коменданта.

Последнее, в чем нуждалась портовая бухта, – это уборка. Военные не зря выбрали северную окраину острова. Порт представлял собою просто относительно пологий участок берега, надежно укрытый между двумя скалистыми выступами. Куда ни глянь – пространство было густо усеяно мелкими и крупными булыжниками с пробивавшейся между ними чахлой растительностью. Ни брусчатки, ни даже просто деревянного настила. Относительно ровной и чистой была только кромка моря и каменные клыки пирсов.

Подметать здесь – все равно что подметать в лесу, но приказы не обсуждаются.

Альдис фыркнула и пошла за метлой.

Бхат, очевидно, уже забыл об отданном второпях приказе. Наткнувшись после заката на упрямо собирающую камни девушку, он вначале оторопел.

– Ты чего спать не идешь?

Альдис вытянулась и отрапортовала:

– Курсант Суртсдоттир выполняет уборку территории, капрал.

– И до какого часа ты собираешься ее выполнять? – ворчливо осведомился комендант. – Ты в курсе, что вот-вот будет одиннадцать?

– Вы разрешили мне освободиться, как только я закончу уборку территории, капрал, – ровным голосом напомнила Альдис.

Последние десять минут девушка судорожно раздумывала, что делать дальше. Выданное комендантом Маханти разрешение идти, «как закончишь», казалось проявлением настоящего садизма. Чтобы «закончить» порученную Альдис работу, требовалась целая рота курсантов и пара недель свободного времени. За два с половиной часа ей удалось вылизать только сравнительно небольшую площадку перед пирсом.

Сбежать, не сделав положенную по наряду работу, – серьезный проступок. Не хотелось так откровенно нарываться, но сдавать работу просто некому. Двое складских работников ушли почти сразу после ее появления. За оставшиеся часы на причале не появилось ни души.

Если бы бхат не появился еще в течение получаса, Альдис все равно сбежала бы. Однако признаваться в этом она не собиралась.

Комендант поперхнулся. Окинув взглядом расчищенный участок, он покачал головой и выразительно поцокал языком: