Текст книги "Лукавый Шаолинь"

Я ответила резче, чем хотела:

– Не надо считать меня глупой. Меня интересует политика. И прежде всего, что ты делаешь в Молодежном Совете?

Маша смутилась, как всегда смущалась, когда я касалась этой темы. Вот уже два года она была членом Молодежного Совета при Государственной Думе. Ни для кого не было секретом, что его деятельность была абсолютно бесполезной. Молодые депутаты занимались тем, на что не хватало времени у Думы – писали никому не нужные бумажки и ходили в рейды по неблагополучным семьям. Толку от этого не было никакого. И меня очень занимало, зачем это нужно Маше.

Девушка мигом растеряла свою агрессию, лицо ее стало грустным и мечтательным. Я сама улыбнулась, поддавшись романтическому настроению подруги. А вдруг и правда они в этом совете меняют жизнь людей? Приближают нас к светлому будущему?

Ответ Маши меня ошарашил. В нем не было ни грамма романтики.

– Я изучаю веренского чиновника как класс общества.

– Но зачем? – я с трудом выдохнула.

– Я хочу быть счастливой. А для меня счастье в том, чтобы быть собой. А от чиновника зависит моя жизнь. Вот я его и изучаю. Ладно, Элюшка, не забивай свою красивую головку.

И Маша поцеловала меня в щеку. У меня на душе потеплело, и я невольно улыбнулась.

К сожалению, город на Неве окончательно разъединил нас. Наверное, мы поняли, что всегда были слишком разными людьми. Я утонула в тренировках и учебе. Маша занималась своими делами. Иней жила в запретном городе и стала какой-то странной.

Для меня же каждое занятие ушу была доказательством самой себе, что я что-то значу. Я думала тогда, что знание боевых искусств возвышает над остальными людьми. И даже переняла те снобистские интонации, которые так осуждала у Инея. Постепенно мой круг общения замкнулся на Васильиче и учениках школы. Даже с родителями я почти не разговаривала, перекидываясь двумя-тремя общими фразами.

Я сказала об этом Никите, на что он посоветовал мне больше тренироваться, тогда в голове не будет бесплодных мыслей.

– Это нормально, монахи тоже искали уединения.

– Но у нас-то не монастырь.

– Забыла, что тебе нельзя любить, Элюнь? Меньше общения – меньше соблазна. Или ты хочешь мужчину? Переспи с кем-нибудь. Это можно.

Я внимательно слушала Никиту, и каждый раз, собираясь на тренировку, туго затягивала пояс. Моя талия становилась все тоньше, мышцы окрепли, скулы заострились.

А мозги медленно, но неуклонно превращались в кашу. Лишь иногда я ощущала отголоски ненависти к Бранимиру. И только эта ненависть держала меня на плаву. Помогала не превратиться в равнодушное чудовище.

64

Незаметно пришла зима. Я гуляла, любовалась чистейшим снегом, играла. Девочка с флейтой, живущая у леса… Я давно уже не была ею. Романтизм выбил из меня Бран, выжег своим пренебрежении Васильич, растворил в дружеском участии Влад. Я шла по зимнему Заповедному лесу и думала о том, как хочу сейчас быть в «Радомире» и вместе со всеми отмечать веселый праздник Солнцеворота. Если бы я только знала, что через несколько лет мне придется узнать темную сторону Самайна. И совершить невозможное.

А потом я встретила свою двадцать вторую весну. Я придаю большое значение элементу случайности. Именно она вершит людские судьбы. Если бы тогда, шесть лет назад, я бы не познакомилась с Грином, рыцарем в сверкающих доспехах, я бы никогда в жизни не стала заниматься боевыми искусствами. Так и осталась бы неуклюжей полноватой девочкой с флейтой, живущей у леса. Но кто знает, что было бы лучшим вариантом?

Но я увлеклась. Кажется, мы говорили об элементе случайности. Машу я тоже встретила совершенно неожиданно, на улице в одном из районов светлых зон. Если бы не серебряная церковь рядом, мы бы даже не поздоровались.

– Элюшка! – услышала я ее мелодичный голосок.

– Маша!

Мы стояли, обнявшись так долго, что прохожие стали оборачиваться. Странные люди с предрассудками. Мы – подруги, а не любовницы. А подруги ли? Эта грань была слишком тонкой. Маша судорожно обнимала меня, гладила по всему телу:

– Ты стала еще красивее…Ты прекрасна… Эти ушуисты знают толк в женской красоте. Пойдем в лес. Там легче поговорить начистоту.

Лес встретил нас сыростью и дождем, но это нисколько не волновало. Мы болтали обо всем на свете, обнимались, смеялись.

А потом легли на траву, и я заплакала, уткнувшись Маше в плечо. Я думала об одном: о том, что внутри меня – пустота. Потому что запретили любить, лишили одной из важнейших человеческих потребностей.

Вдруг Маша обняла меня, не так нежно, как раньше, а властно и настойчиво, и я поняла, что не могу больше этому сопротивляться. Маша гладила и целовала мое тело. Я открыла глаза и увидела, что она тоже плачет. Я целовала ее и между поцелуями шептала: «Я же не могу любить… Не могу…» – «Не можешь… мужчину… не можешь…» – «Я люблю тебя, одну тебя… Как человека, как друга».

А потом я забыла обо всем и чувствовала лишь ее руки и губы. «Без любви ты медь звенящая…» Я и была такой медью. И меня, пустосердечную и равнодушную, все использовали в своих интересах.

У нас не было ничего. Всего лишь невинные ласки двух подруг, но я полностью потеряла голову.

Затем мы шли с Машей по лесу, и я смеялась от счастья, хотелось петь. Я целовала ее руки, и подруга нежно гладила меня по щеке. Я шла и мечтала о том, как нам будет хорошо вместе. Я была горда собой. Ведь я умудрилась провести целую школу боевых искусств с ее жесткими законами. Мы свободны и чисты, мы проходим стороной… Мы равнодушны.

А я больше не была равнодушной. Я любила женщину. И никто не мог меня подловить и выгнать из клуба. Ни Васильичу, ни Владу, ни Никите не могло и в голову прийти, что я полюблю женщину.

Я победила!

Как нам будет хорошо с Машей. Я наконец-то съеду от родителей, у нас будет ребенок. Возьмем из приюта зеленоглазую девочку, похожую на Машу. И мальчика, которого воспитаем, как настоящего воина. Вот исполнится пять лет, отдадим в секцию ушу. Мы будем гулять по лесу с нашими детишками и играть на флейте.

Маша позвонила через два дня.

Она приглашала меня на свою свадьбу с Яром и ждала ребенка.

Девочка с флейтой во мне умерла…

65

Два года спустя

Я стояла и смотрела на Зою, одну из наших во шинь, не произнося ни слова. Я знала, что мое молчание для нее хуже всякой ругани, но все равно не могла заставить себя ее похвалить или высказать конструктивную критику.

Девушка была симпатичной, но уж очень неуклюжей и неспортивной. Таким не боевыми искусствами заниматься, а шитьем, вязанием или кулинарией. Но характер твердый – упорно, наверное, уже в сотый раз делает комплекс.

Меня начинает раздражать ее упрямство, так и хочется сказать: «Девочка, иди в клуб Эскалибур. Там тебя шить научат», но вместо этого у меня невольно вырывается:

– Господи, какая же ты бестолковая… Как можно так сжимать кулак? Да тебе сломают кисть в первом же спарринге.

Зоя опускает голову. Чтобы я не видела ее слез. Сильная все-таки девочка.

– Ладно, учи, – уже мягче говорю я и иду тренироваться.

Тимур и Никита встречают меня улыбками, лишь Влад недовольно хмурится. В глубине души он осуждает мои методы обучения. Я предупреждаю его вопрос:

– Ну, перестань, меня в свое время учили куда жестче.

– И из тебя ничего хорошего не получилось, – усмехается Тимур.

– Какая же ты стерва, Эля, – говорит Никита, но беззлобно.

Я пожимаю плечами и начинаю заниматься. Я – старшая мон шинь, и у меня индивидуальные тренировки. Многие из тех, с кем я начинала, уже сдали на тренерские пояса и основали свои клубы. Некоторые уехали в Тибет, Китай, Вьетнам – искать Шаолинь.

Я же пока готовлюсь к сдаче на инструкторский. Да тут еще и эту во шинь на меня повесили. Надеюсь на одно – не выдержит, уйдет. И бог с ней. Рожденные ползать летать не могут. Нет у тебя способностей к боевым искусствам – сиди, шей.

Или играй на флейте, как следовало бы поступить мне.

Я ищу глазами эту Зою, но ее нигде нет. Девчонка начинает мне надоедать.

Но тут у меня в груди похолодело. Перед глазами встает картина из прошлого – Яр, который пытается перерезать себе вены в раздевалке. Красоты ему не хватало, видите ли. А чего не хватает ей? Наверное, адекватного тренера, не такого, как я. Изо всех сил бегу к раздевалке.

Нет, Зоя, не делай этого! Зоя!

Девушка лежит на полу ничком и рыдает. У меня разрывается сердце. Дежавю. Это я лежу на холодном полу раздевалки и плачу, так как не могу вынести. Не могу смириться. Мне хочется ударить себя. С размаху по лицу. Да что я о себе возомнила? Я ничем не лучше Бранимира. Скоро начну ее избивать и рвать ей связки в шпагате. Мне скоро исполнится двадцать четыре, ей – только-только восемнадцать, я – сильная, она – слабая.

И я сажусь рядом, как когда-то Маша, и начинаю гладить свою ученицу по трясущейся спине.

– Зоя, прости…

Девушка поднимает на меня заплаканное лицо и говорит то, от чего я вздрагиваю.

– Да я не из-за тебя плачу. Я тупая, неуклюжая, неспортивная во шинь. Я никогда не стану воином.

Меня бьет дрожь. Я должна ее спасти. Я должна ей объяснить. Я должна ее остановить.

– Постой, я расскажу тебе одну историю. Она началась почти семь лет назад и еще не окончена. Эта история о неуклюжей, слабенькой девочке, которая встретила рыцаря и захотела стать его женой. Но девочка не желала быть принцессой. Девочка решила стать валькирией и начала изучать боевое искусство…

И я рассказала ей все, от начала до конца.

– Я хочу быть похожей на тебя, – сказала Зоя, вытерев слезы.

Затем зажгла сигарету, забыв о правилах школы.

Меня затрясло еще больше:

– Ты так ничего и не поняла. Мораль этой притчи такова: девушке, чтобы стать женой рыцаря, не обязательно быть валькирией. Достаточно стать принцессой – добрым и счастливым человеком.

– А я хочу быть валькирией!

Мне стало больно.

– Не повторяй мою судьбу, ради бога. У тебя все еще будет – и рыцарь на белом коне, и любимое дело, и все остальное.

– Я все поняла, – тихо сказал девушка, – тебе нельзя любить?

– Нельзя.

Я пришла домой и впервые за три года горько зарыдала. Я не делала этого с тех пор, как Маша вышла замуж. Затем встала перед зеркалом и посмотрела на себя сквозь слезы. Пояс больно затягивал мою и без того слишком тонкую талию. Я в бешенстве дернула его.

Зачем?

Зачем я занималась боевым искусством, к которому совершенно равнодушна? Зачем я провела лучшие годы в поисках средства для мести? Какая-то дьявольская инерция двигала меня вперед. Заставляла подчиняться правилам, которые не я придумала, и делать то, что никогда не нравилось.

Спорт сделал меня очень привлекательной. Но какой смысл быть красивой, если я живу в пустоте? Мне не с кем было посоветоваться. Даже с Машей я не разговаривала. Три года назад я напилась на ее свадьбе и несла беспросветную чушь про то, что лесбиянки не могут иметь детей. Хотя любому было ясно, что никакая Маша не лесбиянка. Просто однажды с ней случилось нечто страшное. После чего подруга стала опасаться мужчин.

Маша краснела, прикрывая уже заметный живот маленькой ручкой в белой перчатке. Эта полудетская ручка могла бы с легкостью размазать меня по стене.

И как раз после ее свадьбы я заплакала в последний раз. А потом вдруг стало легко и спокойно. Я тренировалась, заканчивала университет, искала работу. И вот впервые за три года я так расклеилась.

Что же у меня впереди? Тренировки… Пояс инструктора. А мои одногруппники уже успели завести по второму ребенку. И даже лесбиянка Маша… Интересно, как она назвала своего малыша? И кто родился? Мне вдруг безумно захотелось узнать это, и я стала искать номер бывшей подруги…

Но опять по дьявольской инерции я почему-то позвонила Никите. А может, я давно удалила номер Маши? Не помню, ничего не помню…

– Во шинь, – услышала я мягкий голос Никиты, – ой, извини, Элюшка.

Мне ужасно захотелось наорать на него, заявить, что я давно уже мон шинь, но я сказала другое:

– Ник, мне плохо.

– С чего бы это, – удивился мой тренер, – ты показываешь прекрасные результаты, шпагат у тебя ну просто найз, техника становится все лучше, ты скоро сможешь спокойно сдать на инструктора…

– Никита, – прервала его я, – тебе хоть раз хотелось любить?

– Что любить?

– Не что, а кого. Женщину. Тебе же можно.

– Не помню, – осторожно сказал Никита, – может и хотелось. А, ну да, – уже уверенней сказал он, – в твоем возрасте хотелось.

– А сейчас? Мы дружим несколько лет, ты можешь быть со мной откровенным.

– Сейчас я люблю только свой меч, – засмеялся тренер, – подожди чуть-чуть, и у тебя будет также.

Я похолодела:

– У тебя что, вообще никаких желаний?

– Ну почему никаких… Я пояс хочу, белый, профессорский. И поехать во Вьетнам на стажировку.

– Ник, тебе же можно любить, у тебя другие запреты.

– Элюшка, – мягко сказал мой тренер, – не волнуйся, у тебя тоже будет также. Какая ты еще наивная, молоденькая во шинь.

– Я давно уже мон шинь, – вяло возразила я, чувствуя, что погружаюсь в дремоту.

– Да, милая, – проронил Никита, – отдыхай лучше после тренировки. Зачем тратить энергию на любовь?

Я сделала последнюю попытку проснуться и вывести из этого страшного сна Никиту:

– Может, станем любовниками? Ты же хотел меня когда-то.

– Когда-то, – повторил Никита, и мне почудилось скрытое чувство.

– Мне можно заниматься сексом, – затараторила я, стремясь закрепить успех, – запрещено только любить.

– Эля, – холодно проговорил Никита, – у меня не было женщины уже пять лет, не думаю, что у нас получится.

– У нас получится, обещаю!

– Элюшка, не надо… Скоро все пройдет, потерпи.

– Да, конечно, – покорно сказала я.

– Потерпи, ты еще найдешь свой Шаолинь.

Мне вдруг стало все равно:

– Извини, друг, наверное, я сегодня устала, вот и размякла.

– Как твой тренер, я могу освободить тебя от занятий, отдохни, на флейте своей дурацкой поиграй. В лес сходи, – бодро сказал Никита.

Я усмехнулась, бросив взгляд на давно забытую флейту:

– Все хорошо, надо просто отдохнуть.

– Ну вот, – засмеялся Никита, – узнаю нашу во шинь. Ты уже начала нагонять на меня тоску. А знаешь, у меня ведь было то же, что и у тебя. Тогда, когда я… Когда я домогался к тебе в раздевалке. Ты мне казалась такой маленькой и хрупкой. И такой красивой. Мне хотелось растоптать это позорное чувство. Эту слабость. Вот я и набросился на тебя, как зверь. Простишь ли ты меня, во шинь?

– Давно простила. Ты столько сделал для меня.

– Элюшка, – нежно сказал Никита, – можешь отдыхать, сколько хочешь, никто тебя не гонит тренироваться. Ты и так…

Он положил трубку, а я дотронулась рукой до щеки, еще мокрой от слез. И подумала: зачем я плакала? Я ощутила приятное равнодушие и оцепенение. Маше в тот вечер я так и не позвонила.

66

На следующей тренировке Васильич был непривычно серьезен.

– Довожу до вашего сведения, что через год состоится юбилейный двадцатый Фестиваль Боевых Искусств, и на нем все должны показать Результаты с большой буквы. Там будут каратисты, кик-боксеры, айкидоки, реконструкторы и дофига прочего сброда. Вы на их фоне и так орлы. Но мне этого мало. Считайте Фестиваль лишь генеральной репетицией. Потому что после него мы поедем во Вьетнам!

На этом месте Сергей Васильевич сделал эффектную паузу.

Воистину, ушуиста ничем не удивишь, а уж тем более ученика школы «Воинский путь к Шаолиню».

Но наши были не просто удивлены, они находились в шоковом состоянии.

– Так вот, у нас всего год. Очень мало времени, поэтому очень прошу всех забить на работу по мере возможности. Про личную жизнь я молчу. У большинства из вас ее и так нет, – Васильич натянуто засмеялся. – Что касается нашего женатика Владика, то он во Вьетнам не едет. Он все равно свой Шаолинь не найдет, – жестко закончил тренер.

Влад посерел. А я думала о тех пытках, которые заслуживаю. Испанский сапог? Мягковато. Дыба? Тоже. За то зло, которое я причинила моему другу, я заслуживала смерти. Как вообще можно было разрушить чужую мечту? Чем я думала несколько лет назад, когда ради пояса рассказала наставнику о его личной жизни?

Я подошла к ушуисту и встала на колени, мне впервые в жизни не хотелось быть лучше других.

Унижая Влада, я унизила себя. Я мучительно хотела, чтобы он ударил меня. Может, этим я бы искупила свою вину. Но Влад поднял меня с колен и обнял, не стесняясь ушуистов.

– Не мучайся, я давно уже тебя простил, знаешь, я хочу тебе рассказать. Я ведь был совсем неспособным к боевым искусствам. Сергей Васильевич лишь вздыхал, глядя, как я выполняю комплексы. Да и силы у меня особой не было. Да, да, не смотри на меня так. И я был ничтожеством. Во шинь… Но я безумно любил нашу школу. И я занимался боевым искусством ради боевого искусства. И как-то незаметно начал выправляться. Сначала мон шинь, потом инструктор, потом тренер. Черт побери, я люблю бой, я люблю нашу технику, потому что он безгранична, я люблю нашу философию, потому что она бездонна. И знаешь, может, я плохой ушуист, но я полюбил женщину. А ты… ты донесла на меня. Но я не смог тебя возненавидеть, потому что люблю и тебя.

Ты мне тогда напоминала волчонка. Затравленная, испуганная. Наверное, ты думала, что мы все твои враги. Но это было не так. На самом деле мы были к тебе равнодушны, даже унижать не хотелось. А сейчас ты – прекрасная молодая женщина, распустившийся цветок. Знаешь, когда мы бились с радомировцами, мне так хотелось заступиться за тебя и самому набить морду твоему Брану, но Васильич меня остановил… Ты много для меня значишь, поверь… Ни о чем не жалей. Я все это рассказал, чтобы ты поняла: я проживу и без Вьетнама. Я свой Шаолинь уже нашел. Прости, наверное, я плохой ушуист… Учил тебя отречению от любви, а сам… Не мучайся больше. Живи и не бойся совершать поступки.

Я смотрела на Влада и не могла отвести взгляд, думала о том, что он в сто раз выше и нравственней чистеньких Никиты, Васильича, Тимура.

Я пожала ему руку. А потом обняла. Никита подбежал и погладил меня по спине. Затем крепко прижал к себе.

И было нам хорошо, всем троим.

67

Писательница Алина Воронина сидит, скрестив руки на груди. Иногда мне кажется, что она не может поверить мне до конца. Что ж, сейчас я расскажу ей еще более странные и невероятные вещи.

Это случилось в мой двадцать четвертый день рождения в ясный июньский день накануне языческого праздника Саббата. Позвонил Сергей Васильевич и попросил явиться в Заповедный лес для вручения подарка. В этом не было ничего особенного, кроме того, что требовалось надеть парадную форму, опоясаться и прийти одной.

Я сделала все, как велел наставник. И на закате он вручил мне чуть загнутый на конце самурайский меч. Затем велел сесть в позу лотоса и медитировать, любуясь Двойными горами.

От меня не укрылось, как он нервничает.

– Вам бы самому не помешало расслабиться. Что-то случилось?

– Да, и уже давно. Тебе придется защищать свою школу и свой город с мечом. Взойди на Двойные горы, девочка. И молись своим богам – хоть Перуну, хоть Тору, хоть Будде.

– Давайте соберем всех ушуистов, объединимся с другими клубами. Оповестим правительство и средства массовой информации. Да что вообще случилось? Вы мне объясните?

– Помедитируй, обнажи меч и выполни свое Предназначение.

– Сергей Васильевич, я жду ваших объяснений.

– А еще попробуй на Двойных горах загадать желание, – горько усмехнулся тренер. – Может, все обойдется.

Я вдруг вспомнила себя семнадцатилетнюю. Лето, ролевая игра, костюм юной ведьмочки. И Гриндерс, который за руку ведет меня на Двойные горы. «Загадай желание, Эля».

Я встала и вздохнула полной грудью. Еще раз внимательно посмотрела на своего тренера, отметив, как он постарел за прошедшие годы. Это был не тот брутальный мужчина с восточным лицом, в которого я чуть не влюбилась, придя в клуб.

И к лучшему. Мне будет легче его сломать.

Я потерла руки так, что, казалось, сейчас полетят искры. А потом вылепила светящийся шар диаметром в полметра:

– Я не буду драться. Это непозволительно со своим тренером. Но если ты не расскажешь правду, то будешь биться, как животное, в волнах экстаза. Это будет самая сладкая пытка на свете. Я добьюсь того, что ты сходишь под себя и захлебнешься в слюне, но услышу все, что скрывали Грин, Браник и Маша. Вижу, ты прекрасно об этом осведомлен, мой сенсей.

– А ты повзрослела, девочка. И научилась показывать зубы. Шар свернула, быстро! И заземлилась. Я избегал разговора. Хотел, чтоб ты услышала версию поутри. Они беспристрастны и мудры. Но раз так, то расскажу, что знаю. Но смотри, без фокусов. Это в твоих же интересах.

– Слушаю, учитель, – я небрежно размазала огненный шар по своим парадным штанам и села в позу лотоса, примерно сложив руки на коленях.

– А знаешь, я даже рад, что ты больше не испуганная девчонка, сходящая с ума от любви к мужчине. У той трусишки не было шансов даже подняться на Двойные горы. А ты… ты можешь спасти наш город. Но к делу. Семь лет назад ко мне пришли четверо, которые назвались Бранимиром, Машей, Еленой и Гриндерсом. Браника я знал, – мой бывший неудачливый ученик. А остальные трое, если честно, навели на меня оторопь.

Они рассказали, что взошли на Двойные горы и вступили в контакт с весьма развитой цивилизацией – низкорослыми существами поутри. Так вот, выяснилось, что те «мерзкие гномы», как выразилась Елена, хотят уничтожить Верену и область. По их словам, люди своими поступками и эмоциями создали два отрицательных эгрегора – Татуру и Краснокрестецк. Два вулкана, которые могут извергнуться в любой момент. Прости, что высокопарен, но сама понимаешь, таков предмет разговора. Кроме того, светлые зоны прохудились! А они – главные защитники от зла, накрывающего Верену. Не спрашивай, что будет, если не уничтожить эти эгрегоры. Я не знаю, да и поутри, кажется, тоже. Может, и ничего. А может, конец света. Лишь два человека могут все изменить – ты и Инна. Как именно, расскажут тебе сами поутри. Иди к ним, но держи меч наготове, ибо поутри лукавы, как лукав Шаолинь, который то приближается к ищущему, то исчезает из вида.

В этот момент меня охватил страх. Даже не страх, а ужас. Тот, что делает мир тусклым и не дает дышать. Лишь бы не молчать, я спросила:

– Что случилось с Еленой?

– Ох, девочка, девочка. Она была слишком импульсивной. Прекрасный боец, но не умела владеть собой. Так вот, четверо просили моего совета. Поутри верещали, что времени нет, и вы с Инеем немедленно должны исполнить свое Предназначение. Но, ради бога, не обижайся, что могут сделать две инфантильные подружки? С такими способностями, но без мозгов, вы были мартышками с гранатой. Для взросления нужно время. Для того чтобы пройти свой Путь к Шаолиню – через боль, горечь и предательство, ведь только через страдание можно измениться к лучшему. И я посоветовал этим юношам и девушкам торговаться до последнего и отдать поутри все, что они захотят, взамен на отсрочку в семь лет.

– Я боюсь спросить…

– И все же я дам ответ, раз ты грозила мне пыткой экстазом, во шинь. Поутри забрали у них Цельность и дали взмен «тучные годы».

– Как же это произошло?

– Просто. Четверо встали в круг, обещая не разнимать рук, что бы ни случилось. Поутри опоясали их светлой зоной, дабы облегчить душевную боль. Затем забрали Цельность, изменив характер ребят. Ничто не проходит бесследно. Мужественный Бранимир стал агрессивным. Рассудительный Гриндерс – маниакально подозрительным. Уравновешенная Маша возненавидела мужчин. А Елена… она и раньше была расисткой, но после утраты Цельности у девушки поехала крыша. Елена вырвалась от удерживающих ее друзей и попыталась убить поутри. А дальше… Говорят, это был несчастный случай. Якобы поутри защищался… Она неловко повернулась и упала с горы прямо на могилы расстрелянных крестьян, которые уничтожили мощнейший положительный эгрегор – усадьбу Звягинцевых. Символично, не правда ли?

– Так вот почему они так поступали со мной…

– И все же они искренне любят вас с Инеем. Хотя, это не любовь. Скорее нездоровое притяжение. Я рассказал тебе все, что знал. Так иди же.

Я подняла голову. В лучах заходящего солнца тренер выглядел еще более старым. И слабым.

– Почему все вы пестовали только меня? Почему никто не тренировал Инея? Не внушал ей, как жить и что делать? Не стала б я никогда воином, если бы во мне старательно не подогревали честолюбие и мстительность. А Инну почему-то предоставили своей судьбе.

Сергей Васильевич не выдерживает моего взгляда:

– Потому что нам было слишком стыдно. И больно.

– Не понимаю.

Наконец старый тренер поднимает взгляд:

– Твои шансы выжить в этой мясорубке – один к десяти. Инея – один к пятидесяти.

Мне впервые в жизни хочется плюнуть ему в лицо. Но я обнажаю меч и поднимаюсь на Двойные горы.

А тренер бежит, что есть сил, к железной дороге – границе между двумя мирами.

68

Стемнело, но заблудиться я не боялась. На одной из вершин горели огни факелов – меня ждали.

Когда я поднялась, то увидела группу из двадцати существ. Низкорослые и коренастые, они действительно напоминали гномов. Но лица были неподвижны, мертвы. Складывалось впечатление, что поутри не моргают, не улыбаются и даже не дышат.

Ко мне подошли трое и поклонились. Одеты они были весьма необычно – в камзолы и капюшоны с длинными хвостами.

Откуда-то из-под земли раздался глуховатый голос:

– Приветствуем, Элиза, на земле исконных жителей Вайрены п`аутри!

Один из них подал мне букет полевых цветов. Меч пришлось убрать.

– Добрый вечер, – от волнения у меня сел голос.

– Мы тебя так долго ждали, – учтиво сказал один из поутри. Я, конечно, плохо разглядела в темноте, но показалось, что он одет в красный камзол.

– Правда ли, что вы хотите уничтожить Верену? – я сразу ринулась в бой.

– Правильнее говорить Вайрену, – опять тот же голос из-под земли. – Так называлась эта территория до прихода людей. Нет, наша цель состоит в том, чтобы вы с Инной Рубежанской любыми доступными способами убили отрицательные эгрегоры – Краснокрестецк и Татуру.

– Почему убили?

– Потому что эгрегоры – в каком-то смысле живые. Кроме того, в любом случае погибнет много людей. Не в Татуре, так в Краснокрестецке, – пояснил поутри в черном. – Их убьют жители Вайрены. С твоей помощью, Элиза. В ночь Самайна ты распылишь газ, пробуждающий жестокость и ненависть, над несколькими районами своего родного города. В то же время откроются контрольно-пропускные пункты. Толпы веренцев, сошедших с ума, ринутся в Краснокрестецк и умоют его в реках крови. По нашим расчетам, погибнет около восьмидесяти процентов жителей. Только так можно уничтожить эгрегор. Тогда сразу станет легче дышать. Чуть позже Инна убьет Татуру, освободив пленные души. Но об этом тебе знать ненадобно.

Речь поутри буквально прибила меня к земле. Хотелось проснуться и понять, что это всего лишь ночной кошмар.

– Почему именно я должна убить целый город? За что?!

– Потому что только ты можешь взять на себя такую ответственность, – ответил поутри в красном. – В тебе течет кровь первопоселенцев, как и в Инее. И от них ты унаследовала способность создавать светлые зоны.

– Но я не хочу… И не могу.

– В таком случае у тебя есть полгода, чтобы вывезти твою семью и друзей. В ночь Красного Самайна мы сотрем с лица земли Вайрену и прилежащие земли. Или же протяни руку и получи сладкий дар власти.

– Умоляю, не надо. Будьте людьми!

– Мы – не люди, мы – п`аутри, мы – Хранители Равновесия, – теперь раздается голос из-под земли.

– Скоты! Ненавижу!

– Напомню тебе о судьбе Елены. Держи себя в руках, – прошелестел поутри в черном.

Я схватилась за меч, но почти в тот же момент успокоилась:

– Должны же быть варианты уничтожить эгрегоры, оставив людей в живых.

– Вероятно. У тебя есть полгода, думай, – в голосе из-под земли, казалось, звучит доброжелательность.

И тогда я забираю у поутри в черном баллончик с газом и, не прощаясь, ухожу.

Вслед несется:

– Не забудь надеть респиратор.

69

Несмотря на подлость и манипуляции Васильича, из клуба я не ушла. Наверное, потому что без тренировок просто бы сошла с ума. И все же было очень странно разучивать комплексы, стоять в спаррингах и обучать во шинь, зная, что совсем скоро твой город могут уничтожить.

Или же погибнет запретный Краснокрестецк. Одно из двух. Без компромиссов.

В тот морозный декабрьский вечер я не надела парадную форму, хоть это и выглядело бы уместно. То, что я сделаю, не имеет никакого отношения к ушу. Это мой выбор и моя ответственность.

Наверное, я выглядела зловеще. Красное пальто с огромным капюшоном и респиратор. Жрица смерти.

Ноги провалились в снег. Странно, что он такой глубокий в ночь на двадцать второе декабря. К баллончику, лежащему в кармане, я даже не прикасалась. Затем сняла респиратор и бросила в сугроб. Сделала несколько глубоких вздохов. Горло засаднило от холодного воздуха. Я подняла вверх руки и взглянула на небо, пытаясь рассмотреть хоть одну звездочку. Так было бы легче. Но нет. В страшную ночь Красного Самайна пошел снег. Ловя губами хлопья, я чувствовала, как горят ладони. Сейчас родится новая светлая зона.

Я – всемогущая. Я способна укрыть теплом и защитить целый город.

Сияющее покрывало разворачивается. Вот-вот будут закрыты даже самые дальние районы, даже Краснокрестецк. Уже сейчас люди обнимают друг друга, бьются в судорогах экстаза. Радуются тому странному, что пришло в душу. И поутри не смогут ничего!

Да только за все надо платить. Наверное, во мне слишком мало внутреннего света. Потому что сейчас я умру от напряжения, едва защитный слой окутает отрицательный эгрегор Краснокрестецка. А с Татурой разберется Инна, если, конечно, выживет.

И вдруг я вспомнила слова Яра. Они отозвались в моей пустой голове громом.

Поутри – не сборище озлобленных маньяков. Они лишь хранят Равновесие! Добро и зло всегда были, есть и будут. Я могу защитить Краснокрестецк и Верену, пожертвовав собой. Светлой зоны хватит лет на десять, а потом она снова прохудится. И поутри в который раз будут искать людей, способных все изменить.

Свет – лишь сладкий наркотик. Он не равен добру.

Я свернула сиящее покрывало. И, не выдержав, упала на колени. Рыдала долго, пока почти не ослепла от слез. Оплакивала всех, кто погибнет и пострадает этой ночью. Потому что поутри не желают ни зла, ни добра. Они хранят Равновесие. Лишь хранят Равновесие, трясясь от ужаса перед Тьмой.

Однажды Васильич сказал, что, накладывая ограничения, пытается сделать нас счастливыми: «Никита боится женщин и их тел с большой грудью, а ты не можешь любить. Я дал вам то, что вы хотели. Спокойствие и безмятежность. Ведь ты перестала страдать, не правда ли?»

Правда. Я больше не страдаю. И воином-то не могла стать только потому, что это противно моей сути, полной света и жизни. Зато мне уже не больно, ведь нечему болеть!

Только бы добраться… Только бы доползти до светлой зоны, подпитаться ворованным теплом.