Текст книги "Лукавый Шаолинь"

– Думаю, в статье ошибка. Татура, очевидно, располагается в соседнем регионе, – предположила Кеша, когда я рассказала ей о находке. – Ты же знаешь, за годы Советской власти многие географические единицы поменяли свои названия. А территорию страны кроили, как хотели, создавая новые районные и областные центры.

– Татура… Звучит красиво и веет стариной. Не то, что Краснокрестецк или Красные холмы. Но там написано, что город располагается в двадцати пяти километрах к северу от Верены и насчитывает восемнадцать тысяч человек.

– Ну и чушь, – пожала плечами Кеша. – Это перепечатка из газеты? Журналисты вечно все путают. В двадцати пяти километрах к северу находится Веренское водохранилище.

– Быть такого не может. Я обязана найти Татуру. Это может оказаться куда интереснее Краснокрестецка, о котором не говорит только ленивый. А вдруг это такой же выжженный город, как та деревня, где мы были с Асмодеем?

– Ты все еще бредишь заброшками. Конечно, в них есть своя эстетика, – насмешливо сказала Кеша. – Но лучше б о замужестве думала. Ты мешаешь мне устроить личную жизнь.

– Даже не мечтай. Буду доставать тебя до пенсии, – мне было весело, потому что чувствовала – скоро открою нечто важное.

В тот же день я приехала в клуб и выложила все Ершу. Тот сказал, что впервые слышит это название. И как уважающий себя сталкер, должен разведать, что к чему.

– Ты меня заинтриговала. Аж руки трясутся от волнения. Раз в инете инфы нет – значит, пойдем в архив.

– Так нужно специальное разрешение. Обычных сталкеров никто не допустит к ценным документам.

– Вовсе нет! Пару раз в неделю в архиве разрешается проводить генеалогические исследования. Наврем что-нибудь. К примеру, наша покойная бабушка – уроженка Татуры. И мы хотим больше узнать о своей родословной.

Так и поступили. Веренский архив тогда располагался в старинном двухэтажном доме XIX века на улице Верхнепешей. Я прошла через арку, робко прикоснулась к стене, и почувствовала, как руки трясутся… Слишком ощущалось здесь течение времени. Это время наваливалось на мои плечи, как тяжкий груз.

– Здесь губернатор жил когда-то, – тихо проговорил Ёрш, – а еще, уже гораздо позже, публичный дом был. Впечатляет, да? Но работники и постоянные посетители уже привыкли, хотя сначала немного неуютно.

– Откуда ты все это знаешь?

– Я на историка учился. Бросил на четвертом курсе.

Сотрудницы архива встретили нас как дорогих гостей. Ерша тут знали и любили. Я нахмурилась, когда нам даже предложили чаю с сушками. Впрочем, не только мне нравится сочетание крепких рук и умного лица.

Информация о Татуре нашлась в кратчайшие сроки. Сначала это были обычные данные о переписи населения, проводившейся в сороковом году, газетные вырезки о новой больнице, о прекрасных заливных лугах и великолепных удоях. От старых документов не хотелось поднимать глаз. Они влекли к себе. Сталкер тоже читал с живым интересом.

А потом я вскрикнула, потому что увидела… приказ о затоплении города в целях создания водохранилища.

Ёрш крепко схватил меня за руку и выдохнул:

– Иней, это потрясающе!

– На дне водохранилища покоится город. Боже… А как же жители?

– Их переселили. Наверное, в соседние деревни. Но смотри-ка, восемьдесят человек остались в своих домах, отказавшись от переезда.

– О, боже!

– Китеж-град в Веренском водохранилище, – усмехнулся Ёрш, но усмешка получилась грустной.

– Зачем они так? Убили город, в котором испокон веков жили люди. Дети в школу ходили, взрослые работали на двух заводах. А какая там прекрасная церковь стояла! Тоже с серебряным куполом, но еще более древняя. И сады, и заливные луга…

– Вот не надо этого драматизма. Водохранилище нужно области. Просто необходимо для жизни! Соединили несколько рек – Стейгу, Мойку и Ифу. И сотворили «Веренское море». Все мы пьем эту воду, а также используем ее в технических целях.

– С трупами пьем. Да само слово «водохранилище» созвучно «водохоронилищу». Там похоронили не людей, а надежду, наверное. Этот город мог бы жить.

– Иней, не расстраивайся. Это лишь один документ… Не факт, что достоверный. Может, эти люди тоже уехали.

– Даже если трупов и не было, все равно водохранилище покоится на слезах переселенцев.

– Затопленцев, я бы сказал, – Ёрш снова невесело усмехнулся. – Мне невероятно жаль этих людей, которые бросили обжитое место. Но без водохранилища…

– Что без водохранилища? Жили же люди раньше. – Я впервые разозлилась на Ерша. – А теперь ни заливных лугов, ни рекордных удоев…

– Ну и был бы очередной задрипанный городок. Мало ли их в стране. А так польза для многих, – неожиданно Ёрш сжал мою кисть.

Будь я в другом состоянии, то просто бы затрепетала от счастья, но тогда думала только о Татуре и быстро выдернула руку.

– И что же мы будем делать? – мягко спросил Ёрш.

– А что тут сделаешь? Татура – на дне, правда, не морском, а водохранилища.

– Но ведь мы можем ее исследовать? Наверняка хоть что-то сохранилось – мостовые, остатки домов, а может, и личные вещи жителей…

– Сколько Татуры не существует, получается?

– Больше шестидесяти лет… Думаю, на дне Веренского водохранилища таится немало интересного. Не волнуйся, трупы, если и были, давно истлели.

– Станем нырять с аквалангами?

– Именно, Иней. Но сначала попытаемся разыскать кого-то из татурцев.

18

Так и началась наша поисковая деятельность. К апрелю мы успели встретиться с двумя жителями затопленного города. Несмотря на почти столетний возраст, они обладали отличной памятью и ясностью ума.

– Хороша была Татура, – вздыхал старичок Матвеевич. – И церковь у нас сохранилась XVI века с серебряными куполами, какие можно встретить только в Верене. И дом губернаторский с садом раскинулся величаво на главной площади. А уж какое сливочное масло делали в Татуре! Лучше во всей губернии не сыскать… Если б только попробовали – проглотили пальцы!

– Знаем, знаем. Слышали про рекордные удои, – прервал Ёрш поток воспоминаний. – Но вы правду скажите: утопленники были?

– Утопленники? Да нет… Конечно, протестовали затопленцы, еще как протестовали. Но все равно расселили: кого в Потему, кого в Эйверу, а кого в Краснокрестецк. Его как раз тогда начали активно застраивать. Некоторые жители в знак несогласия себя сами цепью приковывали. Их сначала уговаривали, потом угрожали. А в день затопления…

– Что же?

– Да силком увезли. Мне шестнадцать исполнилось, отлично помню, как приковавшуюся соседку в «бобик» сували… Не хочешь – заставим. Такая у нас власть была. А сейчас многовато свободы народу дали. Лагерей на вас не хватает и Сталина!

Одноклассница Матвеича Марфа Михайловна, наоборот, считала, что утопленники существовали:

– Время было тяжелое, на них просто махнули рукой. Мозгов нет – топитесь. А я что? Я в таком чаду находилась, когда переезжали. Ведь каждый дом приходилось по бревнышку разбирать и перевозить.

– И ваш тоже?

– Да, этот самый, у которого сидим сейчас, – старушка обернулась на ладную бревенчатую избу, выкрашенную в синий цвет. Нежно погладила старое дерево – хорошо тогда строили, на века. – А видели бы вы главную улицу Татуры! Сам Александр I, царь, ее хвалил.

– Круто! – восхитился Ёрш. – Неужели город такой старинный?

– Не старинный, а древний, – поправила его Марфа Михайловна. – Здесь еще в Киевскую Русь поселение было. А насчет утопленников, если и существовали, то точно не в количестве восьмидесяти человек.

– Что же ими двигало? – Ёрш наклонился поближе к собеседнице.

– Мотивы у всех были разные. Одни страдали шизофренией. Другие думали таким путем добиться отмены приказа о затоплении, а третьи… Третьи просто не могли жить без этого города.

– Спасибо за интересный рассказ, – поблагодарил сталкер. – Будем нырять с аквалангами и привезем вам привет от Татуры.

В один миг лицо старушки исказилось. Стало испуганным и недовольным.

– Даже не приближайтесь к водохранилищу! Оно проклято! Утонете. Татура зовет! Татуре нужна кровь, пока светлая душа не принесет себя в жертву.

– Да ладно вам, – усмехнулся Ёрш, – что же купальщики не тонут?

– Не тонут? Да Веренское водохранилище – самое опасное в области. Вы молодцы, что раскопали этот кошмар. Расскажите о нем людям, но к Татуре не приближайтесь!

Мы согласились со старушкой, но все же запланировали экспедицию на Веренское водохранилище.

– Я верю в привидений, – серьезно сказал Ёрш, – поверь, их немало бродит по заброшкам. Но все они – бестелесные духи, неспособные причинить вред живым.

Я была полностью согласна с этим молодым сталкером, сильным и уверенным в себе. Но ночью, ложась спать, с холодком ужаса вспомнила выжженную деревню, выбраться из которой мы смогли только с помощью боли. Отрезвляющей боли. Мир – совсем не таков, как кажется. Хотим мы этого или нет.

Когда живешь в странноватом городе, таком, как Верена, начинаешь верить в колдовство.

Отчаявшись добиться взаимности, я решила приворожить Ерша.

– Иней, ты не перестаешь меня удивлять, – только и сказал Асмодей. Но помочь не отказался.

Мы выбрали один странный ритуал, который я нашла в тетради, принадлежавшей моей бабушке. Проводить его следовало в лесу или в бане. Но мы, как истинные сталкеры, выбрали заброшенный дом.

В нем валялась целая куча старых вещей, а пол трещал от ветхости. Сломать ногу там было легче всего. Пахло просто отвратительно – наверное, бомжи иногда использовали эти развалины в качестве ночлежки. Но главное, он весь был пропитан поэзией одиночества, которая позволяла забыть обо всем, даже о цели нашего прихода. Некоторое время мы с Асмодеем тупо сидели на полу, вглядываясь в темноту. Затем сталкер сказал:

– Не думай ни о своих родителях, ни о Ерше. Или жить не захочешь. Или останешься здесь.

От его спокойного голоса я пришла в себя, и мы начали колдовать. Сначала мелом начертили круг. Повезло – в одной из комнат деревянный пол почти сохранился. Видимо, бомжам она чем-то не угодила. Затем я расцарапала себе руку, не сильно, но несколько капель крови выдавить удалось. Зажгли свечи, разложили по кругу зверобой, душицу и таволгу, а также фонарик Ерша. Украсть его стоило немалых трудов. Ни ногтей, ни волос у бритого сталкера добыть не удалось. Затем я стала посыпать траву солью и приговаривать:

 
– Соль через кровь,
А кровь через соль.
Пусть полюбит меня раб Божий Кирилл.
Пусть станет ему жизнь без меня не мила.
И еда не сладка.
И соль не солена.
Да будет мое слово крепко и лепко
Во веки веков.
Да будет…
 

Я не договорила, потому что увидела того, кого забыть не могла. Передо мной стояло чудовище с мешком на голове.

– Да что же с лицом у этого человека?! – вскрикнула я. Мир померк.

Когда же открыла глаза, то увидела себя перед красивым двухэтажным домом с флюгером и круглым окном. Где-то вдалеке угадывался старинный колодец. Изменилась и моя одежда. Камуфляжный костюм – на легкий ситцевый сарафан. Было так спокойно в этом тихом месте. Как будто всю жизнь блуждала в дремучем лесу, а потом вернулась домой, где меня ждали.

Очнулась я от поцелуев. Всегда бы так просыпаться! Асмодей держал меня на руках и кричал:

– Иней, Инеюшка, что с тобой?

– Наверное, я просто уснула.

– Да нет, ты выпала в астрал. Что ты видела? Отвечай!

– Наверное, свой Шаолинь!

– Ну, хватит, хватит. Шаолиня не существует. Это какое-то астральное место. Надо завершить ритуал.

– Нет, мы уже сделали все, что могли, – вздохнула я. – И даже больше. Но пришел не тот, кого ждали.

– Значит, Ёрш полюбит тебя без ведовства. И не за твою сногсшибательную красоту.

Я промолчала, потому что в глубине души не согласилась со сталкером. Если даже волшебство бессильно, если и моя внешность не интересует Ерша, то чем же я могу его привлечь? Уж точно не внутренним миром…

Мы вышли из дома, и показалось, что мелькнула чья-то тень. Вот он, спутник моей жизни – человек без лица.

А потом наступил Бельтейн – в ночь на первое мая. Этот праздник жизни, весны и любви. Несмотря на все старания, Ёрш не отвечал взаимностью, общался со мной ровно так же, как и со всеми остальными в сообществе. Вежливо и доброжелательно. Тогда я и возненавидела доброжелательных людей. Они только желают добра, а сами и пальцем не пошевелят ради чужого блага. Лучше бы он меня недолюбливал. Хоть какое-то проявление эмоций.

«Наверное, открытая Татура его не впечатлила. Надо продолжать изыскания по Краснокрестецку», – думала я с горечью, тщетно пытаясь поймать взгляд любимого человека.

И я решила пригласить Ерша в Заповедный Веренский лес. Не в ту часть, где находились Двойные горы, а в безопасную, разрешенную для прогулок. А вдруг светлый праздник, когда языческие боги играют свадьбу, пробудит в нем любовные чувства.

Весна в этом году выдалась поздняя, и снег только-только сошел. Мы явились в лес на закате, обутые в резиновые сапоги. Романтичная обувь, нечего сказать. Я уже прокляла свою затею. Тем более первое, что бросилось в глаза – влюбленные пары самых разных возрастов, которые с счастливым видом прогуливались между деревьев. Меня начала снедать откровенная зависть. Но вскоре торжество природы подействовало. Я забыла обо всем. И, погрузившись в себя, слушала пение соловьев.

Я подумала, что всегда мечтала побывать в Веренском лесу с тем, кого полюблю. Идти, взявшись за руки и мечтать, вдыхая сырой воздух. Вот он, Шаолинь, вот оно, счастье.

И этот миг настал. Я иду по весеннему лесу с человеком, который мне дороже всех. Он так близко, что я почти ощущаю тепло. Но никогда еще я не чувствовала себя настолько одинокой и отрешенной. Хотя время Бельтейна – удивительное. Не такое агрессивное, как Самайн. Не такое жуткое, как Саббат. Но со своей долей азарта и лукавства, ведь зарождающуюся жизнь доброй не назовешь. Жизнь и счастье всегда в борьбе, они ускользают от вас. В этом и есть лукавство Шаолиня.

Больше всего люблю этот переход между зимой и весной. Когда снег сошел, птицы поют, но еще нет растений и листьев на деревьях. Тогда я ощущаю всю полноту жизни и ее сладость. Но чтобы познать свой Шаолинь, надо пройти через поэзию одиночество.

Сначала мы с Ершом перепрыгивали с одного сухого места на другое. Затем присели на влажное бревнышко плечом к плечу. Сиреневый весенний закат. Музыка лесных духов. Дым костров и шорох крон деревьев.

– Ради этого стоит жить, – тихо проговорил сталкер. – Даже если поутри сейчас смотрят нам в спину.

– Да… Здесь сама жизнь, а в заброшках – смерть.

– Или псевдожизнь. Недострои. Эти выкидыши постиндустриального общества…

– Я бы хотела жить в лесу в деревянном доме с флюгером, купаться в озере, слушать пение скворцов и колдовать. Полюбить мужчину и родить трех детей.

– Странно, что ты стала урбантрипщиком. С такими-то мечтами.

– Конечно. Это вообще последнее, чем я думала заниматься в жизни. А как ты пришел в движение?

– Мой путь был долгим, – сталкер вздохнул, но не грустно, а скорее мечтательно. – Вообще-то я хотел заниматься музыкой, ходил в походы. Исполнял бардовские песни – Высоцкого, Визбора. Но макушки елей в темноте не очень-то меня вдохновляли. Сочинял всякий бред, например:

 
Мы на гитаре играем,
Мы под гитару поем,
Хоть звезд мы с неба не хватаем,
Но очень весело живем.
Багровый рассвет – наш преданный друг,
Гитара – подруга, костер – наш приют,
А звезды, как компас, покажут нам путь,
Чтоб в озере жизни нам не утонуть.
 

Мне стихи понравились. Да меня бы и учебник матанализа в стихах привел в восторг, если б его сочинил Ёрш.

– Потрясающе. Не думала, что ты – поэт.

– Сталкер не может быть поэтом. Наша стихия – одиночество, заброшки, подземные ходы и смерть, – торжественно сказал Ёрш. – Но я понял, что мне нужны источники вдохновения. И перепробовал почти все: спорт, легкие наркотики, алкоголь, экстрим. Но не было того прилива, когда забываешь обо всем и занимаешься творчеством.

Однажды я шел с работы, на душе – тяжело. Перспектив стать выдающимся музыкантом, как твоя подружка Эля, – ноль. Эх, Элиза действительно гениальна. Жаль, что не туда свернула. В руке у меня была бутылка пива. Домой идти не хотелось, наткнулся на старый-престарый дом. Его уже строители разбирали. Залез. Выпил немного, и накрыло. Стал думать о людях, которые здесь жили. Не поверишь, портреты еще висели, игрушки, одежда какая-то. Я всей кожей ощутил присутствие. Тех, кого нет…

Он замолчал.

– А потом что было?

– А потом я написал песню «Лейся, пиво», собрал группу «Интер» и стал урбантрипщиком.

– Круто! Вы – отличный коллектив.

– Да, хоть и не обладаем врожденным талантом, как у Эли. И музыкальным образованием не отягощены. Но играем неплохо.

Он пожал мне руку и улыбнулся так открыто, что мое сердце перестало биться.

Мы еще несколько минут молчали, вслушиваясь в звуки леса.

– Пойдем, – Ёрш подал мне руку. – Уже темнеет.

– Нет, я хочу увидеть ночь Бельтейна.

– Отлично, только не замерзни.

И мы двинулись дальше, вглубь леса, с наслаждением трогая кору деревьев.

А потом стало совсем темно. Но я знала Веренский Заповедный лес, как свои пять пальцев. И Ёрш был рядом. Мне мучительно захотелось, чтобы он опять взял меня за руку, но этого не происходило.

Так мы и шли в темноте, радуясь весне. Вдруг мелькнула какая-то тень.

– Что это? – я сразу же прижалась к сталкеру.

– Не бойся, это поутри. Я же говорил, что они смотрят нам в спину. Чувствую этих тварей.

– Но мы же находимся в разрешенной части леса! Их территории – к северу. А что ты знаешь про этих… гномов?

– Ходят легенды, и я им склонен доверять, про поутри – исконных обитателей Верены. Когда пришли первые переселенцы из Центральной России – пахарь, строитель и аптекарь, с ними заключили договор. Люди обещали построить церкви с серебряными куполами, а также хранить покой на вверенных землях. Красноглазые карлики ушли в леса, псоглавцы – в подземелья, а ведьмы растворились среди населения. Ассимилировались. Потом и светлые зоны появились. Жаль, что сейчас они уменьшаются с каждым годом. А все потому, что люди нарушили договоренности о мире и согласии. Создали Краснокрестецк, связанный с вооружением. И, как теперь выяснилось, затопили целый город. Так и образовались отрицательные эгрегоры – места темной и страшной силы. Хотя, наверное, тень тебе всего лишь показалась.

А потом лес внезапно загудел. Или даже завыл, как брошенный пес.

– Что-то меня пугает эта ночь Бельтейна. Дай руку, Иней. Идем отсюда подобру, поздорову.

И мы пошли, почти прижавшись друг к другу. А я впервые в жизни поняла, что не знаю, где нахожусь. Это сам Бельтейн играл с нами, проверяя на прочность. Я вдруг подумала о смерти и поняла, что лучше уж умереть здесь, чем в каком-нибудь заброшенном доме.

Мы ускорили шаг, а лес все гудел. Хорошо, что Ёрш держал меня за руку. И каким счастьем было увидеть впереди город! Даже такой странный, как наш. Мы зашли в первое же кафе, стоявшее рядом с лесом, и с удовольствием выпили белого вина.

Через окно виднелась железная дорога – граница между миром живых и царством духов. Лес казался совсем не страшным в этом теплом и светлом месте. Приятно было поглядывать на него и беседовать. Ёрш с воодушевлением рассказывал мне про бардов и походы, свои новые песни и чаепития у Асмодея. Мы старательно избегали всех тем, связанных с мистикой. Так и прошел Бельтейн, ночь, когда можно со всей ясностью ощутить полноту и красоту жизни.

19

А через месяц пришла пора отправляться в экспедицию. И началось странное. Татура звала, Татура приходила ко мне во снах. Я видела улицы затопленного города, церковь и жителей с грустными лицами. И не могла думать ни о чем, кроме него. И кроме малинового звона колоколов. Того звона, которого мы никогда уже не услышим. По ком же звонил этот колокол?

– Бывает, Татура поднимается из пучин, – рассказал Матвеевич. – Происходит это в засушливые годы. Обычно в августе. Тогда водохранилище мелеет, и можно увидеть остатки домов, мостовые и сохранившуюся церковь. Ту самую, которую построили в XVI веке. Ее несколько раз большевики пытались взорвать, да не получилось. Бог уберег. Так и стоит на дне. Иногда, во время схода воды, рыбаки подъезжают на лодке к показавшемуся серебряному куполу, крестятся и дотрагиваются до него рукой.

Считается, что человек, который увидел этот храм, получает спокойствие и радость в жизни, а также то, чего действительно хочет.

Вспоминая эту легенду, мы и приехали на Веренское водохранилище. Втроем, взяв с собой Асмодея.

Судя по старой карте, город находился в самой середине. Туда мы и поплыли на лодке.

– Сейчас скафандры наденем и нырнем. Наверняка найдем артефакты, – сказал Ёрш, потирая руки.

– А у меня что-то нехорошие предчувствия, – вдруг прошептал Асмодей. – Иней, может, тебе остаться на берегу?

– Нет, я должна. Она зовет меня, приходит во снах.

– Да у тебя психоз, – пожал плечами Ёрш. – Очнись, Иней! Ты увидишь всего лишь развалины, такие же, какие мы посещаем. Только под водой. А вероятно, и этого не будет. Кто знает, что там осталось.

Я сидела, не отвечая, и думала, что мне здесь отчего-то хорошо и спокойно. Может, стоит поселиться рядом с водохранилищем? А вдруг это то самое место, мое, родное, которое я видела в астральном путешествии? Мой Шаолинь. Но нет. Татура звала. Но и заброшенные места звали тоже. Особенно ясно звучал голос Краснокрестецка.

А потом мы приплыли на место. Я сразу почувствовала странное возбуждение.

– Иней, с тобой все хорошо? Ты как будто коньяка хлебнула, – прокомментировал Асмодей.

– Оставь ее, – отозвался Ёрш. – Все мы немного волнуемся.

И вдруг… Вдруг я увидела ее, Татуру! Там, на дне был город! Церкви, дома, деревья, заводы – все, как наяву. Как же ошибался Ёрш, говоря про развалины.

Я глядела в глубину и видела это. Совершенно отчетливо и ясно, как сталкеров, небо и лодку. Город отражался в воде, и можно было разглядеть людей, домашний скот и где-то в отдалении – церковь. А потом меня позвали:

– Иней, Иней, идем к нам!

И я поняла, что всегда хотела одного – попасть туда. С самого детства я видела во снах Татуру. Я мечтала о Шаолине, но ждал он меня не в Китае, а в глубине Веренского водохранилища. В то же время от водохранилища веяло ужасом, смертью. Как будто само зло поселилось там, вместе с затопленными душами.

– Иней, ты наша.

Я вдруг вспомнила свои отношения с родителями. И мне в который раз показалось, что они меня не любят. Так, вырастили по обязанности. Да и Ёрш едва меня терпит. И Асмодей. И Эля. Никому я не нужна. Только им.

– Иней, мы тебя ждем! Идем! Всего один шаг до счастья…

Этому зову невозможно было сопротивляться. Каждая минута промедления причиняла боль. Поэзия одиночества. Ха! Просто красивое слово. Одиночество убивает, и только сталкеры не хотят в это поверить.

– Иней, Иней!

Я протянула руки и наклонилась к тем, кто меня ждал. Еще секунда… Какая холодная вода! Хочу на заливные луга, хочу гулять по лесам!

Но кто это с силой держит меня? Кто просто душит в объятьях?

Тот, кто хочет, чтобы я осталась.

– Асмодей, черт тебя подери, плыви назад, увозим ее.

Я пытаюсь вырваться и даже ударить Ерша, но безуспешно – он слишком силен.

– Иней, ты останешься! Слышишь меня, ты останешься! – кричит сталкер. А Асмодей молча работает веслами, но в глазах у него – слезы.

Мы подплываем к берегу, и наваждение сразу проходит. Мне стыдно.

– Простите, ребята. Даже не знаю, как это произошло. Я голоса услышала и увидела купола…

– Я чуть не поседел, Иней, – со злостью кричит Асмодей. – Ты медленно-медленно начала опускаться в воду. И взгляд такой мертвенный.

– Все хорошо, незачем волноваться, но больше я тебя с нами не возьму. Уж извини, Иней, – твердо сказал Ёрш. – Не расстраивайся, вернемся с подарками от Татуры.

Я и не спорю. Мне еще хочется жить.

Так и просидела всю экспедицию на берегу, подставляя солнышку то одну, то другую щеку.

Асмодей и Ёрш спустились на дно успешно. Естественно, не слышали никаких голосов. Они достали медальон, несколько мелких монет, серебряную цепочку и ржавый ковш.

– Там действительно город. Даже несколько домов сохранилось. И… кладбище.

– А церковь видели?

– Нет, не открылась она нам, – грустно ответил Асмодей. – Видимо, Шаолинь ждет в другом месте. Поехали домой, Ёрш, ты поведешь? Я без сил… Эта чертова Татура все силы вычерпала. Права была Марфа Михайловна, нехорошее место. Негативное.

– И все же я должна вернуться и попробовать нырнуть еще раз.

– Только через мой труп, – без улыбки проговорил Ёрш.

Асмодей был с ним солидарен:

– И через мой.

20

В Содружество мы вернулись триумфаторами. О результатах экспедиции докладывал Ёрш, придерживаясь официального тона и всячески подчеркивая мои заслуги.

Мне было неловко и приятно от бесконечных «благодаря Инею»:

– Сколько утвари сохранилось в этих домах, – удивлялся сталкер, – странно, что строители не проработали дно. В современных водохранилищах оно совершенно ровное. Даже церковь не взорвали, представляете? Наверное, потому что не укладывались в срок. Да и война спутала карты. Мы выдвигали гипотезу, что там находятся трупы «затопленцев», но никаких скелетов, к счастью, не обнаружили. Думаю, это просто мрачная легенда.

Едва он замолчал, как раздался гром аплодисментов.

– Это все Иней, ребят, открыла Татуру. Ей и лавры.

Нас чествовали еще долго. Потом Ёрш показал подводные фотографии города, и сталкеры с удовольствием отметили успех пивом с сушеной рыбой. Сначала я была вне себя от счастья, но чуть позже почувствовала щемящую тоску. Татуры мало, чтобы завоевать сердце сталкера. Моя главная цель – Краснокрестецк. Надо проникнуть в него любой ценой.

– Как вы подружились с Ершом, просто попугаи неразлучники. На объекты – только вместе, – ехидно сказал мне Асмодей, когда все изрядно захмелели. – И тебе все почести, хотя ты даже не ныряла, потому что голоса слышишь. Может, тебе надо не по объектом лазить, а к психиатру обратиться?

Я проглотила откровенное хамство. Спорить не хотелось. Глубоко вздохнула:

– Успокойся, я и с тобой схожу, куда хочешь и когда хочешь. Знаешь же, как ценю твою дружбу.

Асмодей крепко взял меня за руку и почти вытащил из клуба:

– Пойдем, здесь есть славное местечко.

Как безвольная ватная кукла, я кивнула и надела толстовку.

И мы ушли в ночь.

Но сегодня заброшки были другими. Та, в которую мы пришли, не навевала поэзию одиночества, а будила вполне конкретные плотские желания.

Я стояла у окна заброшенного завода, краем глаза наблюдая за звездами. Полнота жизни, сногсшибательная полнота жизни. Асмодей обнял меня и поцеловал в шею. Я не сопротивлялась, это только добавляло остроты. Асмодей продолжал целовать меня все настойчивее. Внезапно я очнулась и оттолкнула сталкера, закричав:

– Что ты творишь? Я о Ерше мечтаю!

Никогда не видела такого разочарования, как во взгляде Асмодея.

– Как? Это еще не прошло?

– Нет…

– И ты ничего не поняла? Он тебя не может любить…

– Почему же?

– Потому что любит меня.

Я отошла от Асмодея на два шага, даже не отошла, а отбежала. И спросила, четко выговаривая слова:

– А-С-М-О-Д-Е-Й, ты в своем уме?

– Не думай, у меня ничего с ним не было. Я не такой. Но он этого хотел. Раньше мы были очень близки. И однажды…

– Замолчи! Заткнись! – я отбежала к стене, споткнувшись об кучу щебенки и зажала себе уши. – Не хочу тебя слышать, не могу. Замолчи!

Я кричала долго, выплескивая в ругательства свою боль и горечь.

Потом Асмодей ушел. И теперь заброшенные стены спели мне совсем другую песню. Я ощутила всю поэзию одиночества. Было так плохо, что болело сердце. И пусть он меня не любит. Пусть… Если бы полюбил другую, было б легче. Но не Асмодея, ставшего мне другом. Это не просто больно, это противно. Я плакала долго, так долго, что от слез перестала понимать, где нахожусь.

Я оплакала и неразделенную любовь к Ершу, и пренебрежение родителей, и зов Татуры, который чуть не свел меня в могилу.

– Где же вы, Гоша и Кеша? Спите в своих уютных постельках и плевать, что дочь сейчас умрет на заброшенном заводе, – горько выкрикнула я в темноту.

– Ты не умрешь.

– Кто здесь? Это ты, Асмодей?

Резкий голос. Рубленые фразы:

– Я не Асмодей. Я – Френд. Услышал плач и пришел. Не выношу женских слез. Я дам тебе все, что угодно, только успокойся.

– Оставь меня в покое. Тоже доброхот нашелся…

– Пожалуйста, не плачь. Я физически не выношу слез, говорю же.

– Ну, и вали отсюда.

Я не договорила, потому что человек схватил руками голову и застонал. Мне стало не по себе:

– Тихо, тихо. Я уже спокойна, не рыдаю, видишь? – но он продолжал оседать на пол.

Я подбежала и подхватила мужчину.

«Он крупный или крепкий?» – мелькнула мысль.

– Вам надо на воздух, – сказала я и, поддерживая незнакомца под руку, вывела на улицу.

Свежий июньский воздух помог. Ему явно стало лучше.

– Кто кого спасает, – усмехнулся незнакомец, который при ближайшем рассмотрении оказался накачанным и симпатичным. – Илья, – представился он. – Но для хороших людей просто Френд.

– А вы думаете, что я – хороший человек?

– Несомненно. Плохие не плачут на заброшенных заводах.

«А он чем-то похож на Ерша, – мысленно отметила я. – Наверное, уверенностью и силой».

В том же духе мы проболтали еще несколько минут, пока Френд не предложил сходить в кабак.

Неожиданно я согласилась. И за бокалом каберне рассказала ему всё. Про Кешу и Гошу, из-за которых у меня не было детства, про умершую бабушку, единственную, кто меня любил. Про подругу Элю, которая отдаляется с каждым днем. Про сталкеров, Краснокрестецк, Татуру и про Асмодея с Ершом. Про то, что я ищу смысл в жизни. Про свой Шаолинь, который вовсе не китайский монастырь, а скромный домик с палисадником и круглым окошком. Френд слушал внимательно и подливал мне вина.

– Главное, не плачь, и можешь рассказывать все, что угодно, – предупредил новый знакомый. – Уже видела, как на меня действуют женские слезы? Вот такой я чувствительный, хотя в армии отслужил.

Мы проговорили около двух часов. Такой откровенной я не была даже с Элей. Почему, интересно? Может, потому что та всегда путала дружеские отношения с любовными? Или слишком хотела найти свой Шаолинь, оставаясь равнодушной к чужим бедам? Но сейчас меня слушал симпатичный мужчина по прозвищу Френд, а потом произнес странные слова:

– Выходи за меня замуж.

– Что? Ты шутишь? Я тебя едва знаю…

– Я из Краснокрестецка. Живу там, в Зоне.

Этим признанием я была шокирована куда больше, чем предложением выйти замуж.

– Не веришь? Смотри! – он показал паспорт с регистрацией.

– О боги, такое бывает раз в жизни!

– Можешь считать, что я влюбился в тебя с первого взгляда. Мое предложение вполне серьезно. Знаешь, что это тебе дает? Победу над всеми ними – вашими сталкерами, Ершами и Асмодеями. Ты их заткнешь за пояс, ведь на законных основаниях побываешь в Краснокрестецке. Что еще? Свободу от родителей. Думаю, вашим отношениям это только на пользу. Начнешь все с чистого листа. Тебе это просто необходимо. Только подумай, самостоятельная жизнь в красивейшем городе Веренской области.