Текст книги "Чернобыль. Большая ложь"

Сколько уже потеряно безвозвратно времени! Сколько потеряно здоровья наций!

И сколько будет потеряно еще?

Глава 9
ИНАКОМЫСЛЯЩИЕ ЭКСПЕРТЫ

Между тем, несмотря на победу здравого смысла на парламентских слушаниях и в Государственной экспертной комиссии по Чернобылю, где было отказано в доверии доморощенной 35-бэрной концепции, борьба двух идей – пороговом и беспороговом влиянии радиации на здоровье чернобыльских жертв – в советской науке продолжалась. В то время в СССР практически не было переводной научной литературы о малых дозах радиации и их влиянии на человека. Собственно, этим и пользовались кремлевские академики, проталкивая свою антигуманную концепцию в жизнь «людей с улицы». (Таким же образом в свое время протолкнули свою конструкцию реактора РБМК-1000 академики Александров и Доллежаль. Чем это закончилось в Чернобыле – известно.)

Но время в СССР менялось, и мы – вместе с ним. Слабые ростки запретных для ученых и всех прочих граждан идей о влиянии малых доз радиации и о беспороговом ее влиянии на человека постепенно пробивались сквозь бетон советского официоза. Впервые я узнала об этом как раз не в Кремле, а в пронизанных лучами кабинетах руководства Народичского района. Там мне показали письмо московского профессора-радиобиолога Елены Борисовны Бурлаковой в адрес общественной группы по радиационной защите населения. За годы послечернобыльской жизни десятки разных общественных организаций, органы местной власти умоляли о помощи самые различные инстанции и ни разу не были удостоены ответа. А здесь – группа от общественности (тогда у нас еще не было неправительственных организаций в западном понимании этого слова) получает письмо. От профессора, председателя Научного совета по проблемам радиобиологии Академии наук СССР. Прямо из Москвы. Оно было датировано июлем 1989 года и стало для маленького городка целым событием.

Елена Борисовна сообщала, что после того как команда ученых побывала у них, ее научный совет отправил в парламент страны и в некоторые другие важные адреса письмо «с просьбой безотлагательно решить вопрос о переселении людей из загрязненных районов». «Кроме того, – писала профессор, – мы сейчас стараемся организовать поездку к вам и работу у вас группы генетиков и врачей-офтальмологов для того, чтобы попытаться определить действительные дозы, полученные жителями района. Этот вопрос решить непросто, мы ведем переговоры с институтами АН СССР и Центром микрохирургии глаза…»

Признаться, я была удивлена. Десятки ученых приезжали и уезжали, но никакой обратной связи не было, если даже они и брали какие-то анализы, то, как правило, о результатах не сообщали. Это были своего рода диссиденты в радиобиологии. Инакомыслящие эксперты.

Копию их письма мне прислали из Народичского райкома партии, который тоже начал «бузить», то есть говорить правду. К тому времени уже была написана и напечатана в ежемесячном научно-практическом журнале «Терапевтический архив», № 6 за 1987 год, том 59, статья ученых М. Д. Бриллианта, А. И. Воробьева и Е. Е. Гогина «Отдаленные последствия малых доз ионизирующей радиации на человека». А доктор биологических наук В. А. Шевченко, заведующий лабораторией экологической генетики Института общей генетики АН СССР, на основе материалов, собранных в Народичском районе, подготовил статью в журнал «Природа» – также о влиянии на организм животных малых доз радиации. Над этой же темой работали и другие не ангажированные властью специалисты.

Они, побывав на загрязненных территориях, увидели то, что там на самом деле происходит, а не то, что рисовали в своих отчетах доктора от кремлевской пропаганды и представители международного ядерного лобби.

Так в советской радиобиологической науке образовалось жесткое противостояние. С одной стороны – родоначальники 35-бэрного бухгалтерского учета жизни и смерти со своей командой. С другой – те, кто не мог согласиться с таким подходом, мучительно искал ответы на поставленные жизнью вопросы. Те, кто не спешил подогнать свои выводы под рубль, в который обойдется казне переселение людей, а думал об их здоровье и о реноме исследователя.

Еще не раз ученые из радиобиологического Совета поедут в зоны поражения, напишут письма государственным чиновникам, будут требовать доступа к закрытым данным обследования людей, которые горько сами себя окрестили «подопытными кроликами» – в том числе и в ильинском Институте биофизики Министерства здравоохранения СССР.

Во многом благодаря их поискам и результатам исследований Государственная экспертная комиссия по Чернобылю пришла к выводу о несостоятельности и порочности концепции «35 бэр за 70 лет». Большая группа ученых из России, Белоруссии и Украины несколько лет доказывала, что проблемы и оценки радиационного риска отдаленных последствий чернобыльской катастрофы – вещь комплексная. Именно их заключения и вошли в правительственную экспертизу. А что дальше? Ведь, отбросив то, что протаскивала официальная медицина, нужно было предложить что-то свое. И предложить быстро и эффективно. Люди в зонах ждать не могли.

В заключении экспертной комиссии были приняты решения о чрезвычайных и быстрых мерах по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС на ближайшие два года. Все остальное упиралось в концепцию, в научный принцип. В обоснованные выводы о результатах влияния малых доз радиации, об отдаленных последствиях их ежедневного в течение долгих лет воздействия на человека.

Ученые, которые с большим научным боем добились «упразднения» 35-бэрной концепции в заключениях Государственной экспертизы, чувствовали ответственность за то, чтобы как можно быстрее предложить свои, более точно проработанные оценки последствий аварии на ЧАЭС. Исследования, которыми они занялись, скорее были похожи на кропотливую работу древнекитайского художника: выписывание маленькой кисточкой мельчайших деталей, тонкостей сюжета. Чтобы все – каждая полутень, каждая прожилка – были видны на древе облучаемой жизни.

Первого сентября 1990 года было принято постановление Президиума Верховного Совета СССР «О создании Комиссии для рассмотрения причин аварии на Чернобыльской АЭС и оценки действий служебных лиц в послеаварийный период». Для работы в ней были привлечены также и ученые из Научного совета по радиобиологии АН СССР, исповедовавшие концепцию единственной и неповторимой человеческой жизни – беспороговую модель влияния на нее малых доз радиации. И это было логично.

23 января 1991 года состоялось очередное заседание этой парламентской комиссии. На нем с большим научным докладом выступила профессор Елена Бурлакова. Она говорила о действиях малых доз радиации на человека. В основу ее выступления была положена работа группы ученых над различными данными, обследованиями людей в зонах жесткой радиации, ликвидаторов. То, что мы услышали, стало для нас первым проблеском истины. Одним из немногих почти за пять лет после взрыва на ЧАЭС. И потому все, что она сказала, было чрезвычайно важно не только для нашей, но и мировой науки.

Перед учеными стояло множество вопросов, ответы на которые могли влиять на результаты исследований. Была ли своевременно проведена эвакуация? Были ли реально приняты меры по уменьшению йодной нагрузки у населения, и у детей в особенности? Какова роль 35-бэрной концепции по отношению к здоровью населения? «Я хотела бы сразу сказать, – отметила Бурлакова, – что опрос врачей, который мы провели на Украине, в Белоруссии, РСФСР показал, что йодная профилактика либо не была проведена, либо была проведена в крайне ограниченных размерах. Более того, в тех районах РСФСР, где она была начата, ее затем отменили. Некоторые из специалистов-медиков прямо заявили, что когда после взрыва начали проводить йодную профилактику, им позвонили сверху и сказали: прекратите это делать, вы сеете панику. Не проводилось никаких разъяснительных бесед с населением, как это все делать, в результате чего не только не было предотвращено повреждение щитовидной железы, но многие люди, не зная, как пользоваться йодом, сами себе навредили, поранив слизистую. А другие проводили йодную профилактику через три-четыре месяца после аварии. (Она эффективна только в первую неделю – таков период полураспада радиоактивного йода-131. – А.Я.) Естественно, эта ситуация лежит на совести нашей официальной медицины».

Второй вопрос, который ученым предстояло выяснить: были ли у нас раньше такие ситуации, которые позволили бы врачам отнестись к чернобыльской аварии и ликвидации ее последствий с должным пониманием проблем? Ведь в партийных газетах писали, что все, что случилось в Чернобыле, произошло в стране впервые, мол, вот все и растерялись, не знали, как себя вести, или опирались на неправильные данные.

Бурлакова Е. Б.: «Для того чтобы выяснить, были ли такие основания, такие знания, мы глубоко проанализировали состояние здоровья населения, облученного на реке Теча (после ряда аварий на закрытом военном комплексе „Маяк“ в 1948–1951 гг. – А.Я.) в результате сбрасывания туда радионуклидов, населения, которое оказалось в зоне заражения после Кыштымской аварии (1957 г. – А.Я.) и населения, попавшего в зону так называемого восточно-уральского радиоактивного следа. При анализе этих данных выявилось очень много интересных фактов, на которые своевременно никто не обратил серьезного внимания».

Оказалось, что хроническая лучевая болезнь была диагностирована у людей, живущих на реке Теча, спустя шесть-восемь лет после сброса в нее радионуклидов. Исследования показали, как нарастают эти признаки. Было совершенно ясно сформулировано: это возникшая хроническая болезнь. Она имела так сказать «стертые» черты, проявились ее признаки, не описанные ранее в литературе. Однако комплекс признаков давал возможность считать это хронической лучевой болезнью.

Во всех публикациях на эту тему написано, что хроническая лучевая болезнь возникает тогда, когда доза облучения достигает ста рентген. А вот в результатах обследования населения с реки Теча было указано, что хроническая лучевая болезнь возникла у людей, получивших разные дозы. Многие из них получили дозы, весьма далеко отстоящие от ста рентген.

Бурлакова Е. Б.: «Это уже наводило на мысль, что в действительности говорить о пороге, общем для всех, нельзя. И уже были основания предполагать, что для населения с реки Теча, населения, отягощенного различными заболеваниями или склонного к различным заболеваниям в данной конкретной экологической обстановке, могут быть ситуации, когда хроническая лучевая болезнь будет протекать при более низких дозах. При анализе ситуации на Урале было выявлено второе очень важное обстоятельство: во многих случаях возникало и резко увеличивалось число заболеваний, которые не описаны в отечественной радиобиологической литературе как радиогенные».

И вот выводы группы независимых ученых: если мы с вами сравним болезни, которые наблюдались после сбрасывания радиоактивных отходов в Течу и после взрыва в Чернобыле, то увидим очень близкий спектр всех заболеваний. Например, в данных, представленных в комиссию (Государственную экспертную. – А.Я.) из Украины, было показано, что число сердечно-сосудистых заболеваний увеличилось в 1,8 раза, эндокринных, в частности, сахарный диабет – в два раза. Целый спектр резко увеличенного числа других заболеваний. Ни в каком учебнике это не написано. Никто никогда ни в каком эксперименте не показал, что под действием облучений могут возникнуть инфаркты. Однако анализ данных, полученных в результате загрязнений Течи, дал основания независимым ученым так думать. Одни группы сердечно-сосудистых заболеваний уменьшались, а например, стенокардии увеличивались. И у тех, кто облучился на реке Теча, и у тех, кого достал Чернобыль.

Значит, все данные, которые были получены после обследования населения на реке Теча и жителей, попавших в зону восточно-уральского радиоактивного следа, давали основание прогнозировать заболевания, всплеск которых наблюдался и наблюдается в чернобыльских зонах? Независимые радиобиологи считают: да, давали такие основания. Почему же в таком случае официальная прокремлевская медицина об этом умалчивает?

Бурлакова Е. Б.: «Было показано, что в области малых доз, при интенсивности облучения, превышающего фон в десять – сто раз, нет простой зависимости от дозы. Эта зависимость имеет нелинейный, немонотонный характер. Например, до уровня дозы в 50 мкЗв/ч – обычная линейная зависимость, затем, с увеличением дозы, эффект снижается, а на следующем этапе вновь эффект нарастает с дозой, появляется, так называемая на языке радиобиологов, петля. Не только данные, полученные на животных, но и повреждения кроветворной системы у людей, полученные после аварий на атомных станциях, включая Чернобыль, говорят о том, что тяжесть заболеваний из-за гетерогенности людской популяции получается одинаковой для людей, получивших 8 рентген или 175, 15 рентген или 300.

Почему же не приучена наша с вами природа к длительному действию слабых раздражителей? Мы живем при определенном фоне, и переход от одного фона к другому является для нас трагическим. И поэтому та догма, которая проповедовалась, что действие ста рентген однократно гораздо более сильно, чем сто рентген за год – правильна. Десять рентген однократно гораздо более сильно, чем десять рентген за год. Тоже правильно… А вот один рентген за год и один рентген однократно уже поворачивает ситуацию в обратную сторону».

Вот квинтэссенция новых знаний независимых радиобиологов после катастрофы в Чернобыле. Эти данные, однако, по словам профессора, отрывочны, фрагментарны и пока неполны. Они были обнаружены в экспериментах над животными только спустя три-четыре года после Чернобыля. Было выяснено также, что эти дозы облучения не являются смертельными. Но они изменяют адаптационные возможности организма. Что из этого следует? Не курение усиливает действие облучения, а облучение усиливает действие курения. Не пестициды усиливают действие облучения, а наоборот. И мы с вами, облучаясь, оказываемся более беззащитными перед окружающей средой, чем без облучения.

Значит, можно предсказать: в тех областях, где какие-то болезни прогрессируют, облучение будет способствовать увеличению их числа. В регионах, где повышена смертность от инфарктов, их будет еще больше. Там, где есть рак и без радиации, с ней он будет увеличиваться.

Итак, новая концепция? Возможно – момент истины?

Как я уже отмечала, не только журналисты много лет не имели доступа к засекреченной чернобыльской информации, но и не посвященные в тайны кремлевского двора ученые. Еще в 1986 году, когда случилась ядерная катастрофа в Чернобыле, мало кто знал слово «экология», а радиобиология и радиоэкология (так же, как когда-то генетика и кибернетика) ничего, кроме зубной боли, у властей не вызывали. Даже в среде узких специалистов не было (как нет и сейчас) единого мнения, что же это такое – самостоятельная наука или междисциплинарный курс.

У нас даже в среде ученых было не так много людей, кто выезжал за рубеж на профессиональные международные симпозиумы (обязательно через отделы КГБ и с обязательным условием написать потом отчет в эти органы об увиденном и услышанном). Единицы могли читать зарубежные научные журналы, которые также приходили определенному партийными властями кругу лояльных режиму лиц. А так как иностранные языки мало кто знал, то в различных закрытых НИИ и КБ сидели группы таких же секретных переводчиков, которые и доводили до сведения «придворных» ученых западные знания. Таковы были правила жесткой тоталитарной Системы.

Я лично впервые «живьем» увидела известного за Западе ученого, профессора из США Джона Гофмана, автора ряда открытий в области ядерной энергии, а впоследствии активного исследователя влияния малых доз радиации на здоровье человека – в Стокгольме, в 1992 году, когда приехала получать вместе с ним международную премию «За жизнь, достойную человека» (The Right Livelihood Award). Ее называют «Альтернативной Нобелевской премией».

Джон Гофман был одним из участников Манхэттенского проекта, но после того как занялся проблемами малых доз радиации и обнародовал вместе с профессором А. Тамплином данные о том, что вероятность возникновения рака из-за воздействия радиации в 10–20 раз выше официальных показателей, был выброшен из всех официальных исследовательских структур США. Председатель Объединенного комитета Конгресса Хомефилд, который курировал работу Комиссии по атомной энергии, заявил Гофману во время одной из встреч в комитете: «О чем вы думаете, выступая против программ Комиссии по атомной энергии? Некоторые уже пытались это делать. Мы с ними разделались. Сумеем разделаться и с вами». Слово свое Хомефилд сдержал.

Судьба профессора Гофмана в науке в некотором смысле напоминает мне судьбу опального Андрея Сахарова. Изучая последствия влияния радиации на человека, получив клеймо неблагонадежного ученого, будучи выброшенным из официальных исследовательских лабораторий США, Гофман учредил и возглавил неправительственную организацию «Комитет за ядерную ответственность», в который входит много серьезных ученых с мировым именем, в том числе Нобелевские лауреаты. Похожая судьба и у еще одной американки, доктора Розалии Бертелл, которая также после публикации результатов исследования малых доз, не понравившихся официальным лицам, вынуждена была эмигрировать в Канаду. Ее всеобъемлющая и очень серьезная монография «Отсроченная опасность» («No Immediate Danger»), к сожалению, до сих пор не переведена ни на русский, ни на белорусский, ни на украинский.

Вот там-то, в Стокгольме, в шведском парламенте, на церемонии вручения премии в выступлении доктора медицины и доктора химии Джона Гофмана я впервые и услышала неизвестные в нашем закрытом обществе научные результаты исследования воздействия малых доз радиации. И не просто абстрактной радиации, но нашей родной, чернобыльской. Собственно, именно за эти исследования профессору Джону Гофману и была присуждена Альтернативная Нобелевская премия. То, что он говорил, было созвучно выступлениям независимых российских, украинских и белорусских экспертов на парламентских слушаниях. Я вдруг поняла, что параллельно в разных странах ученые изобретали, образно говоря, один и тот же велосипед. Но это именно тот случай, когда велосипед и надо изобретать в разных исследовательских группах, чтобы затем сверить результаты.

Гофману в его объемном труде «Чернобыльская авария: радиационные последствия для настоящего и будущего» (на русском языке впервые вышла только в 1994 году в Минске) удалось сформулировать методологию и описать результаты своих трех направлений в исследованиях последствий аварии на ЧАЭС.

Первое направление касалось оценки ранних последствий радиации. Контингент лиц, входящих в него, составляли 116 тысяч человек, эвакуированных во время аварии из зоны, а также большое количество людей, проживающих в районах с повышенным уровнем радиационного загрязнения плюс 600 тысяч (сейчас уже известно, что их было 800 тысяч) ликвидаторов – военных и гражданских лиц.

Второе направление исследований – предсказание долгосрочных последствий проникающей радиации еще до их проявления. Это то, о чем говорила в своем докладе Бурлакова, – использование опыта наблюдения за жертвами предыдущих ядерных аварий.

И третье – оценка скрытых эффектов воздействия облучения на миллионы людей, проживающих на территориях с небольшим радиационным загрязнением и подвергающихся ежедневно облучению малыми дозами радиации. Это Украина, Белоруссия, Россия, а также страны Западной и Восточной Европы. Гофман доказывает, что исследования, проведенные до чернобыльской аварии, свидетельствуют о том, что совокупное число заболеваний среди миллионов людей очень велико даже при чрезвычайно малых дозах облучения. По данным профессора, количество онкологических заболеваний со смертельным исходом, вызванных чернобыльской радиацией, вырастет на Земле до 340 000–475 000. И на такое же количество увеличится число раковых заболеваний без летального исхода.

Главный вывод Гофмана о влияния малых доз радиации, в том числе и чернобыльской, заключаются в том, что не существует безопасной дозы облучения и что при любой, даже самой малой дозе облучения есть риск возникновения целого ряда тяжелейших заболеваний. При низких дозах, считает Гофман, вероятность ракового заболевания на единицу поглощенной дозы выше, чем при средних и высоких дозах.

Позиция ученого Гофмана импонирует еще и его гражданственностью: «Я хочу подчеркнуть, что категорически против любой попытки преувеличить отрицательные последствия воздействия радиации на здоровье. Но я также против попыток преуменьшать роль радиации в возникновении рака, лейкозов, генетических нарушений. Если научно обоснованные данные подтвердят, что радиация менее вредна, чем я думаю, или не приносит вреда вообще, то я буду только счастлив. Но если происходит сокрытие или используются ненаучные методы для обоснования безвредности радиации, то я как человек, ученый, врач должен выступить против».

Гофман хорошо знал из западной печати о режиме секретности вокруг чернобыльской аварии и о сомнительных околонаучных играх, которые вели проядерные международные организации, действуя заодно с тоталитарным режимом в СССР. Именно Джону Гофману принадлежит большая заслуга в раскрытии манипуляций дозами облучения, нечистоплотных подходов и методов исследования чернобыльской радиации на здоровье людей, которыми пользовались Международное агентство атомной энергии (МАГАТЭ) и Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ). «МАГАТЭ, – пишет Гофман в своей чернобыльской книге, – просто отбросило показания доз облучения, превышающие заранее установленные уровни, которым эти дозы „должны“ были соответствовать. <…> В соответствии с принятой ВОЗ установкой в ходе реализации программы изучались лишь заболевания, связанные с нарушениями функции щитовидной железы, изменением состава крови и лейкозы, то есть традиционно ожидаемые радиационные эффекты. <…> Данные приоритеты, похоже, отражают пренебрежение ко всему человечеству, лишая его уникальной возможности знать что-либо определенное по поводу ранних последствий ядерных аварий для здоровья людей». Гофман выступил с идей создания глобального института независимых международных экспертов для оценки ядерной безопасности, так называемой системы «следящего пса» (watchdog).

Доктор медицины и доктор химии Джон Гофман как в воду глядел, говоря о нечистоплотности некоторых ученых. Уже после Чернобыля выяснилось, что Институт биофизики Министерства здравоохранения России владеет всеми данными о последствиях аварии на реке Теча. Долгие годы к ним не имел доступа почти никто. Все было надежно засекречено режимом. Но почему же группа Ильина (собака на сене?) не воспользовалась ими для сравнения с теми результатами, которые получали после Чернобыля в пораженных зонах? Это именно то, о чем говорил Гофман, – предсказание долговременных последствий облучения еще до начала их проявления, основанное на результатах предыдущих ядерных аварий. Или воспользовалась, но выводы, как всегда, оказались засекреченными? Ответа на этот вопрос нет ни для специалистов, ни для журналистов, ни для общественности и спустя десятилетия после Чернобыля. Это к вопросу о добросовестности ученых.

Шестисотстраничная монография Гофмана о последствиях чернобыльской аварии для настоящего и для будущих поколений стала первой переведенной уже после распада СССР на русский язык бесцензурной книгой, в которой честно говорилось о главной проблеме чернобыльской аварии – здоровье людей, подвергающихся долгосрочному воздействию коварных малых доз радиации. Она стала настоящим бестселлером, как в научных кругах, так и среди журналистов и населения пораженных зон.

Вслед за прорывом Гофмана в Москве появился и перевод книги эксперта по вопросам ядерной энергетики швейцарца Ральфа Грейба «Эффект Петко». (Причем, это не заслуга нашего официоза, книга была переведена энтузиастом ядерных исследований доктором технических наук Владимиром Яким-цом.) В ней мы впервые получили полную хронологическую картину того, как ученые всего мира постепенно исследуя радиацию, начиная от первого описания (1902 г.) рака кожи, возникшего в результате рентгеновского облучения, пришли к феноменальным результатам о влиянии малых доз радиации на человека.

Главным из них стало открытие в 1972 году канадским ученым А. Петко того факта, что чем больше время облучения, тем меньше величина поглощенной дозы, достаточной для прорыва мембраны. (Он использовал для своих опытов облучение искусственных клеточных мембран в водной суспензии.) Из его опытов следовало, что хроническое облучение в малых дозах может быть более опасным по последствиям, чем кратковременное облучение в больших. Это противоречило всем предыдущим представлениям о коварстве радиации. Это стало настоящей революцией в науке!

Следом за ним американский ученый Э. Штернгласс впервые показал действие «эффекта Петко» в биологических системах. Было подтверждено, что малые, но хронические дозы радиации вследствие выбросов АЭС, в 100–1000 раз опаснее доз, полученных пострадавшими от атомных бомбардировок в Японии.

Оказывается, что к 1980 году радиация считалась уже в тысячу раз более опасной, чем в 1958-м.

Для нашего закрытого от мира общества все это стало потрясающим воображение открытием. Но кто же знал обо всем этом у нас и после аварий на ядерном комплексе «Маяк» на Урале, и после катастрофы в Чернобыле?

Безусловно, прокремлевские медики в полной мере владели подобной информацией. Но даже выступая в парламенте перед депутатами, на заседаниях Государственной экспертной комиссии по Чернобылю, они ни разу никогда ни словом не заикнулись о том, что за нашим занавесом уже почти сто лет (!) бурлила другая научная жизнь, происходили чрезвычайно важные для нашей ядерной державы исследования и открытия о сосуществовании радиации и человека, и особенно малых доз, от которых на глазах у всего мира угорали в СССР (и угорают до сих пор уже в независимых государствах) миллионы людей.

Но вернемся к нашим инакомыслящим ученым. В поисках истины группа исследователей из Радиобиологического совета Академии наук побывала не только в пораженных зонах, исследуя здоровье населения, но и принялась за изучение здоровья ликвидаторов. Этих забытых Богом и отечественной медициной людей. Профессору Бурлаковой пришлось побывать в связи с этим в Ереване, в Радиологическом институте, где стоят на учете местные ликвидаторы. Подумать только – где Чернобыль, а где – Ереван! Люди ехали в самый ад, ни с чем не считаясь. Но государство, цинично использовав, сразу же их и забыло. Ничего, как говорится, нового.

Профессор Бурлакова рассказывала: «Эти молодые парни жалуются на то, что плохо себя чувствуют, ослаблены, у них постоянно головные боли, даже легкая прогулка вызывает одышку. Но существует упорно насаждаемая точка зрения на жалобы ликвидаторов: они всё придумывают. Неужели сотни, тысячи людей придумывают? В Ереване, Народичах, Киеве, Белоруссии? И как-то все придумывают одинаково… Да что говорить, если даже детей с заболеваниями щитовидной железы далеко не во всех пострадавших районах ставят на учет как заболевших в связи с аварией!»

Все в мире течет, но у нас, похоже, ничего не меняется. Тайны первоначально накопленных данных о здоровье людей на Урале и в чернобыльских зонах надежно погребены в архивах Института биофизики Академии наук России. Никаких исследователей туда и близко не допускают. Ни наших, отечественных, ни с Украины, не говоря уже о любознательных японцах. А директор института, пользуясь своей привилегией, иногда пишет обличительную беллетристику в адрес несогласных с ним ученых, а также тех журналистов, что разносят по всему миру эту ужасную «радиофобию».