Текст книги "Бонжур, Антуан!"

ГЛАВА 28

– Салют, Серж! С бонжуром, ребята…

– Чао, Витторио. С благополучным.

– А-а, привет! Выражаю тебе своё полное. Как съездишенз?

– Банзай гезунд, Витю-сан. Кахен твейн делахт?

– Комси комса, или, по-нашему, абсолюман. А каки васи делаете?

– Токанава тояма, что означает в переводе: на том же уровне плюс пять процентози.

– Значит, у тебя все о'кэй?

– Ах, ребята. Если бы вы только видели! Этого ни в сказке сказать, ни пером написать, вы никогда не поверите, вы никогда не узнаете. Это надо видеть, это надо чувствовать, это надо обонять; какие шампиньоны я ел в сметане, это же умереть!

– Смотрите на него – он уцелел!

– Как же ты выжил, бедненький? Аж осунулся. Просто глядеть на него невозможно, до чего он осунулся.

– А нам оставил?

– Нам он выдаст сухим пайком.

– Честно говорю, ребята. Какие шампиньоны! Такие и в сладком сне не приснятся. Сюзанна, жена Антуана, готовила.

– Я всегда знал: в нём погиб великий чревоугодник.

– Значит, он ещё и насюзанился? Вот это парень!

– А что? Осанка у него вполне. Сразу заметно: человек ел шампиньоны.

– Клокочете мелкой завистью? Насчёт Сюзанны ты мимо дал, Сержик. Я же вам от души рассказываю. Этот Антуан, знаете, какой парень! Антуан – это человек.

– Партизан?

– Что за вопрос!

– А как по-ихнему партизан?

– Так и будет – партизан. Это же французское слово.

– А я-то думал, что партизаны только у нас были. Выходит, мы их у французов позаимствовали?

– Что же сие означает?

– Партизан – это буквально соратник.

– Значит, мы твои партизаны?

– Нет, ребята, это я ваш партизан.

– Смотрите, как скромничает! Я его буквально не узнаю.

– Перед нами новый человек!

– А что? Нашампиньонился и сделался скромным – закономерная деградация.

– Скромность украшает даже штурманов.

– Наш Коля, к примеру, третьего дня не то что шампиньоны. – Комара съел. И ничего – помалкивает.

– Коля съел Комара? И вы молчите?!

– Наш Коля теперь в финале. Об этом знает весь мир и ближайшие планеты.

– Так он же в деревню ездил?

– Виват, Николя! Как же это произошло? Чистая или по очкам?

– По чистой положил его наш Коля. В третьем раунде. Комар и пикнуть не успел.

– Вот это номер! Коля в финале, а я про шампиньоны вам заливаю.

– Скромность, скромность…

– Комар для меня не проблема. А вот теперь в финале с Эдиком придётся, это уже кое-что.

– Эдик – это штучка. Он гармоничен.

– Неужто в финале с Эдиком? А кто его сейчас тренирует? Когда финал?

– У Эдика правосторонняя стойка. И реакция у него на уровне. Берегись его левой.

– И вообще Эдик гармоничен.

– Зато с Эдиком интереснее. Будет на что поглядеть.

– Что вы, ребята? Коля самого Комара уложил. Да после этого Эдик сразу лапки поднимет. Он сдаст психологически.

– Эдик психологически не сдаст. Эдик гармоничен.

– Заладил. А Коля наш что – не гармоничен?

– У Коли коронка – встречный прямой. Садись на него в ближний бой, Коля, и всё будет в ажуре.

– А чего же ты про Веру не спросишь? Скромность заела?

– Спрашивается, где Вера?

– Очнулся. Верочка отгул взяла по уходу за отцом.

– Волнующе и непонятно…

– Отцу операцию делали. «Излишки» какие-то вырезали. Так она теперь у него днюет и ночует.

– Сплошные чудеса. Что же толкнуло её на этот героический шаг?

– Ты и толкнул, дольче Вита. Уж больно она задумчивая стала, когда ты её в щёчку чмокнул.

– О чём нашёптывал ей у трапа? Признавайся открыто.

– Ребята, вы меня знаете. Я вас тоже. И я со всей ответственностью заявляю: я славы не ищу. Я рядовой советский труженик. Зачем я буду присваивать себе то, чего не совершал?

– Вот к чему приводят поцелуи в запрещённом месте.

– Здравствуй, Тиль.

В дверях стоял Командир, и в руках у него брюссельская газета. Я вскочил.

– Разрешите доложить, Командир. Штурман Виктор Маслов явился из краткосрочного отпуска. Готов приступить к своим обязанностям.

– Вы только поглядите, товарищи, что пишут тут про нашего штурмана. – Командир развернул газету. – Узнаете?

Там я стоял в рост и сурово указывал пальцем. Фотография занимала два столбца. А по соседству в таком же формате был выставлен обмокший Щёголь. Он стоял на полусогнутых, изо всех сил закрываясь от меня руками, смешно у него получалось. Даже на застывшем снимке видно было, как у него поджилки трясутся.

– Так это же наш Витторио. Напартизанился он у них, как я погляжу.

– Насюзанился, напартизанился, наобонялся…

– «Русский Тиль мстит за отца», – с выражением сказал Командир, указывая на заголовок, набранный аршинными буквами.

– Смотрите, и медаль на кителе какая-то.

– Что вы, ребята, это не он. Он в это время питался шампиньонами.

– Первый раз вижу, ребята, честно говорю. Я тут совершенно ни при чём. Это все Антуан.

– Предварительный диагноз отменяется. Это не скромность, это корень кубический из скромности. Это святой наив.

– Я же говорил: перед нами другой человек. Перед нами – Тиль Уленшпигель.

– И мы ему верили…

– Ну зачем вы, ребята… – взмолился я. – Да ещё при Командире.

– Приедем – разберёмся в твоём поведении, – отрезал Командир. – Доложишь в экипаже, что ты там творил…

– Я больше не буду, Командир, – ответил я. – Ведь и повода больше нет, отец-то у меня был один…

– Борт ноль сорок один слушает, – сказал Николай. – Командир, порт запрашивает вылет.

– По местам, – приказал Командир.

– Правый готов, – сказал Виктор-старший.

– Левый готов, – сказал Командир.

– Приступить к проверке системы, – сказал Сергей.

– Вас понял, – продолжал Николай. – Видимость пять километров, ветер северо-северо-западный, до трех баллов.

– Скорректировать маршрут, – сказал командир.

– Ветер северо-северо-западный, до трех баллов, маршрут принимаю, – ответил я.

– Выходим на ВПП, – сказал Командир.

Ведомая тягачом машина беззвучно качнулась и тронулась с места, заносясь правым крылом. Мы разворачивались, и я увидел здание вокзала с галереей. Антуан стоял в стороне от прочих, у меня сердце защемило, когда я увидел его одинокую фигуру на верхней галерее, вот так и мать стояла на краю поля, провожая меня.

Антуан заметил, как мы тронулись, и поднял руку.

Машина продолжала разворачиваться, вокзал проплыл и начал уходить за срез иллюминатора. А мы пойдём с полосы прямо на север, и я не увижу Антуана сверху, там только вата облаков и общие планы.

Я на секунду оторвался от карты, чтобы последний раз глянуть в окошко:

– Оревуар, Антуан!

1968-1971