Текст книги "Грезы президента. Из личных дневников академика С. И. Вавилова"

19 января 1942

По-старинному сегодня Крещенский Сочельник. В памяти как нежные акварели оставшиеся картинки. 7-е января, именины отца, апогей семейных торжеств. Все в земле, все умерло, все далеко и развеяно и, вероятно, без следа. Бесследность – самое страшное. Все ни к чему. Да может ли оно и быть к чему это свое, семейное, бытовое, уютная традиция, с ними легко жить и умирать, но следа не остается. 50 лет жизни, две войны, революция, и ничего не осталось.

Где же остающееся? Техника? Наука? Может быть, если позволит случай, эта техника с наукой позволит за что-нибудь большое зацепиться, за другую планету, другой мир? ‹…›

Мороз 39°. У печи, у красно-золотых углей. Перевожу Lectiones Opticae[295]295
  Лекции по оптике [Ньютона] (лат.).


[Закрыть]. Неужели и они бесследно исчезнут.

10 февраля 1942

Духовное опустошение продолжается. Флуктуационность бытия, истории совершенно гипнотизировала. Наступает прострация и нирвана. Днем спал и видел Николая. В этом сейчас оставшийся фокус жизни.

12 февраля 1942

Жуткие «философские» выводы, к которым можно было бы прийти давно, но которые проявляются только вследствие бытия, определяющего сознание.

1) Пока есть независимые жизненные стимулы: самолюбие, любовь, голод, любовь к вещам, собственничество – жизнь идет сама собой, а «философия» – только тоненькое облачко, мигом разлетающееся от жизни. Но вот сейчас у меня страшное. Постарел, все умерли, Николай хуже, чем умер, остались Олюшка и Виктор. Честолюбие испарилось, и так ясна его пустозвонность, прочие «инстинкты» совсем замерли и вот я лицом к лицу с «философией» с очень ясным и широким сознанием.

2) Кристаллически ясна статистичность, флуктуационность жизни и моей и общества, и государств, и даже планет.

3) Может быть, в этой статистичности есть средняя тенденция – «эволюция», «excelsior»[296]296
  Все выше (лат.).


[Закрыть]? Но когда посмотришь, насколько велика вероятность конца Земли и Солнечной системы, прежде чем результаты такой эволюции могли бы отразиться на вселенной, – то кажется это невозможным, похоже на больцмановские флуктуации около «тепловой смерти». С этой точки зрения для сознания полная безнадежность, ненужность. Развитое сознание только истязание самого себя.

4) Но сознанию не доверяю, оно тоже не независимо, результат бытия, тоже подвергнуто статистике и флуктуациям. А что же помимо него? Круг завершен, и снова у разбитого корыта. А жить нужно, и для жизни сознательной стимулы нужны.

Боже, хотя бы увлечься какой-нибудь задачей и получить хотя бы мираж цели и стимула!

22 февраля 1942

Ночью сны необычайно отчетливые и детальные: голодные, умирающие ленинградцы, а потом антикварный магазин, где покупал какую-то роскошную книгу о Царском Селе в марокене и «Речи и статьи Менделеева».

25 февраля 1942

Вчера умер от сыпного тифа архитектор Оптического института Борис Соломонович Ребортович. Эпизод смерти опять встал во всем своем цинизме, непреклонности и простоте перед глазами. Человек, бревно, таракан – одинаково. Укусила поганенькая вошь на поганом Казанском вокзале – и готово. И все мечтания об эволюции и прочем «высоком и прекрасном» оказываются времяпрепровождением. Либо надо жить не мудрствуя лукаво и так же умирать, подчиняясь всем биологическим велениям и воле начальства, или же надо сознательно, возможно скорее и безболезненно умереть. Говорят, хороший способ самоубийства – съездить в Казань и заразиться сыпным тифом.

Смерть очень разительна и страшна для самых близких (месяца на два), ее действие необычайно быстро затухает с удалением и со временем.

Холодно, ветер.

26 февраля 1942

Так вот и чудится: сидит перед тобою человек и может мигом обратиться в гниющую тушу. Просто, страшно, противно и совсем не понятно. ‹…› Нет, в самом деле, людям, может быть, было бы проще всем сразу добровольно уничтожиться, чем способствовать «эволюции» таким способом.

15 марта 1942

О Николае по-прежнему ничего, словно умер. А может быть, и умер?

Появляются в Казани, как тени из загробного мира, несчастные ленинградцы. Скелеты, обтянутые кожей, еле двигающие ногами.

21 марта 1942

Хотелось бы незаметно оледенеть, заснуть и обратиться в неорганический прах.

24 марта 1942

Позавчера стандартный «антикварный» сон. Видал их и на войне 1914 г. и позднее. Книжная лавка на не существующей теперь стороне Моховой в Москве. В лавке предприимчивый хозяин современного типа жулика и блатмейстера. При магазине колоссальный зал книжного аукциона, на который почему-то собирается народ совсем не «книжного» вида. Антиквар Фадеев. Все детально, все с интереснейшими живописными и психологическими подробностями, как прекрасный роман, написанный сразу Франсом, Толстым и Достоевским, или полотно, сразу исходящее из рук голландцев, Маковского и импрессионистов.

28 марта 1942

Представляется Николай, живой, страдающий, с разбитой жизнью.

3 апреля 1942

Вчера грустные именины. Мокрая вьюга. Фальшивые голоса по радио. Прочел «Подростка» (не знаю, в который раз). Картина человеческого хаоса, бестолковщины и статистики. И зачем быть таким людям? Кругом смерти. В Ленинграде умерли многие сотни тысяч, вероятно, перевалило за миллион, здесь умирают от сыпного тифа и чужая жизнь становится таким пустяком. А с этим и своя жизнь, хотя из-за ее сохранения – все пакости. Нет, лучше поскорее занавес и finita la commedia.

4 апреля 1942

Одушевленное замерзает в неодушевленное. Мир окостеневает, жизнь и сознание кончается, и все становится очень простым.

5 апреля 1942

Сегодня хоронил Москвина на ужасном здешнем кладбище, верстах в трех, среди чистого поля без единого дерева, в глине. Упаси Боже от такого кладбища, оно еще больше увеличивает неуютность смерти. Как просто бы и хорошо всем умереть сразу.

19 апреля 1942

Кругом сыпнотифозные покойники. Приезжают, как выходцы с того света, ленинградцы. Как хочется тихо и незаметно убраться тоже на тот свет!

Яснее, чем прежде, никчемность, случайность, кавардак всего происходящего, бессмысленность, ненужность. Не проще ли миру развалиться на протоны, нейтроны, электроны и прочую мелочь.

Страшно холодно стало на белом свете, почти не за что зацепиться. Не с кем поговорить по-настоящему. Один – в самом себе.

Пробуждение по утрам. Обычная устрашающая ясность, глубина и дальность, которые хорошо знаю еще с самых ранних детских лет. Словно рентгеновыми лучами пронизывается окружающее и… ничего, все гладко, все стремит и катит к уничтожению.

22 апреля 1942

Чувство полной случайности, отсутствия всякой опоры все крепнет. ‹…› в сущности, во власти человека одно сильное средство, возможность и право – кончить в любой момент по собственному желанию с этой игрой, т. е. самоубийство. Все остальное только воображение и самообман.

7 мая 1942

…жизнь моя кажется такой эфемерной чепухой и никому не нужной флуктуацией. Вчера светлое пятно ‹…› На выборах в Президиум Лысенко «за» было подано 32 голоса, «против» 28. Я был в счетной комиссии, юридически «за» было 36, «против» 24, но из 36 «за» [4] вместо плюсов имели минусы. Правда, эта пощечина дана по полену, но, может быть, кто-нибудь об этом узнает. Тень Николая для меня все заслонила.

8 мая 1942

Усталость, в голове пусто и бездарно, и по-прежнему «некому руку подать».

Воскресенье. Жарко. Пошли в рощу за Кокшагой. Запоздалая, но страшно быстро развертывающаяся весна. В роще весь весенний репертуар: соловей, кукушка, фиалки, лягушки, черемуха.

Вспоминаю. Природу, настоящую развертывающуюся весну я узнал очень поздно впервые, лет в 10, когда в первый раз поехали на дачу в Богдановку. Произвело это впечатление потрясающее, и во мне сразу проснулся естественник, homo sapiens, человек, стремящийся узнать. Один – философ и ученый – ходил я по лесам и рощам, смотрел за растениями и впитывал в себя «природу». Первая «работа» – подбор желтых цветов, хлорофилл, ксантофилл. Тимирязевская «Жизнь растений» казалась лучше всех сказок в мире (подумать только, потом Аркаша Тимирязев и потом комбинация Тимирязева с Лысенкой). Детские опусы по «мировоззрению». От соприкосновения с природой возникал «ученый». У меня на эту профессию есть подлинное право. Но вышло много меньше, чем думалось. Жизнь, начавшаяся с 1914 г., все сломала и сбила.

24 мая 1942

Грустный результат осколков мыслей последних месяцев – бессмысленная статистичность жизни, при которой не за что уцепиться и во всем теряется всякий смысл. Остается холодное созерцательство до могилы. Давно сорвался с обычных человеческих координат, какие-то надмирные высоты, а в то же время усталость, ослабление памяти – умирание. Так, вероятно, всегда бывает, это предел жизни.

Бездарная, ничего не пронизывая, немая, слепая, глухая тоска.

14 июня 1942

Сознание у человека, собаки, мухи, амебы, молекулы, электрона. Но если можно вниз все к более простому и элементарному, то неужели нет подъема кверху от человека – выше. Тогда все понятно, мир одухотворенный с единой душой. А наши флуктуации и несчастия – это подстригание ногтей, волос, насморки.

О Николае ничего. Мертвая стена.

1 июля 1942

Многие в Казани ходят на краю могилы, скелеты с сухожилиями, обтянутые кожей. Питаются по чину. ‹…› Трафаретные комментарии радио и газет, разговоры о ценах на рынке, о столовых, о казанской грязи и об академическом хаосе. Где же они, большие люди?

А у самого меня полная безотрадная ясность в голове – morir non duole[297]297
  Умирать не больно (ит.).


[Закрыть]. Все ни к чему, осталось научно-спортсменское самолюбие. Живу как последние дни где-нибудь в чужом городе; вот-вот уеду и все станет ненужным и далеким. Совсем отучился говорить о житейских делах как о серьезном деле.

21 июня 1942

Чувствую въявь элементы, из которых слагается сознание. Вот слабеет память, а с ней все обобщается, тускнеет, живые люди обращаются в схему, помнишь только внешние очертания лица, забываешь имя и живого человека. Проходит время, родные умершие, мать забылось, ушло в даль. В самолюбии отпало почти все внешнее, но оно, к несчастию, осталось и удерживает на земле. Душа вроде луковки, лепесток за лепестком опадает, а в середке ничего не остается.

‹…›

Завтра год войны. Прошлогоднее 22 июня помню во всех подробностях. Встал рано, собираясь дописывать доклад для люминесцентной конференции. Умывшись (часов в 7 утра), включил радио на английскую станцию и сразу узнал все. Наше радио почти до 12 часов продолжало передавать гармошку, лекции о сеянии картофеля по Лысенке, «народные песни и пляски».

5 июля 1942

…душевные перспективы делаются день ото дня все элементарнее и скучнее. Обращение человека в мыслящий чурбан. Ищу якорь спасения. Неужели гипертрофия сознания только отвратительная плесень? Каждый день, просыпаясь, с отвращением смотрю и ожидаю нового дня.

9 июля 1942

В берендеевской Йошкар-Оле, ci-devant[298]298
  Бывший (фр.).


[Закрыть] Царевококшайске в эти летние дни много уютного и примиряющего. Зеленые улицы с деревянными домиками, досчатые панели, после дождя похожие на свежевымытые полы в избе, русские и черемисские бабы и мужики (положим, мужиков сейчас почти не видно) в белых рубахах, с вышитыми подолами, в чистеньких лаптях. Не хватает только церквей да колокольного звона. Земляника на базаре. На заседании Ученого совета в Оптическом институте в окно всовывается голова, предлагающая купить молока. Здесь жить легче, легче и умирать.

11 июля 1942

Абстракционные способности человека очень ограниченны. Можно представить мир пустым, но это и все, всякие дальнейшие фантазии только вариации на темы, в изобилии имеющиеся кругом. ‹…› Вот почему философия бесплодна. Все равно выскочить за природные стенки не удается.

А между тем как странны эти атомы, фотоны, протоны, h, g, c и пр.!

Человеку (философу) хотелось бы быть Богом, чистым могущественным сознанием, понимающим и создающим все от начала до конца. На самом деле – мразь и, видимо, надо покорно жить, как живут вот черемисские скромные лошаденки, выполняющие все свои обязанности и тихо околевающие вовремя.

Сознать себя винтом в природной машине и ни на что больше не претендовать.

Конечно, в мире происходит какое-то грандиозное эволюционное действие, неведомо почему происходящее. Развитие сознания – едва ли случайный лишай и «болезнь», вероятно, это важнейшее звено эволюции. ‹…›

Все это слишком примитивно, и это может быть совсем не ясно.

Жить разучился, а мысль останавливается.

В том-то и дело, что люди для чего-то живут, но это «для чего-то» совсем не совпадает с индивидуальными стремлениями, так же как личные желания курицы или петуха не совпадают с намерениями хозяина. Сознание играет большую роль в намерениях хозяина, но курице оно принесло бы только горе. Вдобавок совершенно статистический взгляд на вещи у хозяина. А в статистике индивидуальное ни при чем.

19 июля 1942

Позавчера сон, сильный, резкий. Какое-то явно враждебное общество сельскохозяйственных людей и вот Николай, шепчет, что свободен, в каком-то полуарестантском одеянии защитного цвета. «Весь мой труд сосчитали сорными травами». Необычная острота чувства во сне.

Вчерашняя ночь – какой-то странный сон с револьвером в крови.

9 августа 1942[299]299
  Выписка сделана отдельно, не в основном дневнике.


[Закрыть]

«В болезненном состоянии сны отличаются часто необыкновенною выпуклостью, яркостью и чрезвычайным сходством с действительностью. Слагается иногда картина чудовищная, но обстановка и весь процесс всего представления бывают при этом до того вероятны и с такими тонкими, неожиданными, но художественно соответствующими всей полноте картины подробностями, что их и не выдумать наяву этому же самому сновидцу, будь он такой же художник, как Пушкин или Тургенев. Такие сны, болезненные сны, всегда долго помнятся и производят сильное впечатление на расстроенный и уже возбужденный организм человека».

Ф. М. Достоевский. «Преступление и наказание»

9 августа 1942

По дороге и в Казани перечитывал «Преступление и Наказание». Не читал, может быть, лет 25, и впечатление потрясающее. Это как художество и глубина сна. И совсем современное. Повесть о немногих благодетелях, захвативших право вертеть котлетную машину истории.

Сдал биографию П. П. Лазарева[300]300
  П. П. Лазарев умер в апреле 1942 г.


[Закрыть]. Вышло фальшиво. Человек он был мелкий, зачем-то и почему-то поднятый на башню, с которой его сбросили. В сущности, его деятельность – тяжелая и даже жуткая страница из истории нашей науки. 6 августа – 2 года ареста Николая. Целый день ходил сам не свой. Приехавшие из Москвы рассказывают, что будто бы американский посол, приехав в Москву, первым делом обращался с просьбой о его освобождении. Тоже жуткая страница из истории науки, да и просто людей.

Дождь, на базаре исчезает малина.

14 августа 1942

Прочел «Преступление и наказание». Это – кусок души, совсем не похоже на «художественное произведение» – живой, подлинный документ. Дневник проникновеннейшего человека. Дневник о человеке огромного сознания и с потерянным ощущением жизни. В этом и разница Раскольникова с «Наполеонами». У Раскольникова осталось одно сознание, без жизни, без морали. Эпилог совсем ни к чему, это – декорация и мистификация. П. и Н. – страшная вещь.

18 августа 1942

Опять холодный, объективный, как микроскоп, пессимизм, особенно когда просыпаюсь. На несколько минут при этом как будто происходит резкая фокусировка этого ужасного микроскопа.

«Преступление и наказание» не идет из головы. Это и «Фауст», и великолепный детективный роман. Раскольников действительно человек чистого сознания, по этому самому сорвавшийся с осей и сходящий с ума.

23 августа 1942

Состояние тоскливо-безразличное. Люди кажутся мухами. Так же просто родятся, живут и умирают.

25 августа 1942

Надо куда-то под одеяло, к печке. ‹…› В конце концов радуюсь, что мне шестой десяток и что скоро естественный конец.

30 августа 1942

Холодно, лес насквозь покраснел и пожелтел. Щемящая и сладкая осенняя грусть, словно перед незаметной «асимптотической» смертью.

‹…› А внутренний материалистический Рентген становится совсем сжигающим. Люди кажутся каркасами, малоостроумными скелетами, обросшими мясом, которые в свое время превратятся в нефть вроде окатышей.

Но начинает изредка прорываться мысль, что самое великое открытие человека, действительно прорывающее все рамки и спасающее его, – мысль о боге, хотя бы в самой примитивной форме. Стандартные «теории» возникновения религии ничего не стоят. На этом пути людям предстоит еще и необходимо сделать снова величайшие открытия.

7 сентября 1942

Поляна, разложил пальто, оперся головой о пень и тихо радуюсь лесной тишине. Весь спектр! Темно-красные листья, кровавая рябина, желтые стволы и листья, зелень всех оттенков до синевы, небесная лазурь, темно-фиолетовый ствол двухсотлетней сосны, недавно поваленной ураганом. Вдобавок белые облака. Человеческая машина устроена так, что вот такая обстановка вызывает максимальное равновесие и покой. И когда вспомнишь, что творится за пределами таких полян, то хочется незаметно и скорее умереть на этой поляне.

14 сентября 1942

В душе все сморщилось. Вдобавок ко всему смотрю сам на себя со стороны и страшно неприятно быть таким. Сегодня утром снова вспомнил, что Николая нет уже 3-й год. ‹…› Вот даже написать ничего не могу. Пишу совсем не то, что хотелось бы, руки и мысли дряблые, безвольные, бессильные.

20 сентября 1942

…в чемодане Эддингтон «Philosophy of physical science»[301]301
  «Философия физической науки» (англ.).


[Закрыть] ‹…›. Эддингтон рвется за пределы человеческих рамок, и кажется: вот-вот вырвется. ‹…›

О Николае ничего. Может быть, нет на свете, это совсем не плохо. Хорошо вовремя и незаметно уйти.

2 октября 1942

Увяз в биографии Ньютона. Интересно, пожалуй, никому не нужно и почти механическая работа. Если так потрошить архив и всякие случайные материалы о человеках, то можно создать колоссальную псевдонауку. Людям, очевидно, надо падать, умирать, как осенним листьям, а на их месте должно вырастать совсем новое. Память, история – «полезное орудие производства» и только, во всяком случае, с биологической точки зрения. А мы пользуемся отбросами и смакуем их.

13 октября 1942

Ощущение как перед гробом.

17 октября 1942

Ясность совершенно замораживающая. Так очевидно понимаю, что так называемая «душа человеческая» – условный обман, предполагаемый в этой механической игрушке, бегающей по деревянным грязным панелям Йошкар-Олы на службу, за едой, в кино. Сам также механически пишу «Ньютона». Читаю детективные романы, сплю. Переход в труп совсем не удивителен.

18 октября 1942

Боюсь, что балансирую на грани с сумасшествием. Усталость. Бессилие. А кругом все в глазах разлагается на составные части, дома на кирпичи, люди на кишки, желудок и прочие физические и психические атомы. Держаться, зацепляться совсем не за что. Нужен бы (а кому собственно нужен?) длительный санаторий вроде Флоренции. Там бы, конечно, ожил. Но не яснее ли сейчас все больше, чем когда-либо?

25 октября 1942

Автоматизм. Острое сознание случайности, флуктуационности происходящего. Как в броуновском движении, отдельные прыжки, выскоки – это и есть реальность. А между тем история, эволюция – смазывающие [скачки] средние [линии]. Но они в свою очередь, вероятно, оказываются статистическими. Чувствовать себя броуновской частицей, которую бессмысленно носит во все стороны, – очень грустно. От такой жизни остается только среднее серое. Вообще жизненные стимулы тают и тают и жить все тяжелее.

1 ноября 1942

О философии и писать невозможно, настолько она грустна и безнадежна.

7 ноября 1942

На сердце страшная Benommenheit[302]302
  Оцепенение, помрачение сознания, оглушенность (нем.).


[Закрыть]. Холод, сегодня ночью 16 градусов. По вечерам нет света.

25 декабря 1942

Страшная грусть, посеянная историей с Николаем, полная разуверенность в себе самом и в своих силах и способностях и, наконец, «философия» самая холодная, ледяная и флуктуационная. Это сейчас (т. е. последние месяцы) основа.

‹…› Концерт органный Баха (Гедике). Словно голос Бога. Но в огромном зале консерватории мороз, люди в шубах. Улететь бы с этой музыкой в небытие. ‹…› Улетал на машине времени в свое сложное, живое прошлое. Со всей его нелепостью, красотой, смыслом, человечностью, душой. А в зале люди с другой планеты.

31 декабря 1942

В душе туман, грусть, безнадежность. Бессилие.

18 января 1943

Очень ясно чувствую, что стал стариком. Сразу скачок почти из юношества в старость. Даже самолюбие исчезает, лишь бы не трогали и незаметно для себя и других в небытие.

22 января 1943

3-й день лежу. Обычная история с легкими. Мокрота, маленький жар, боль в боку и отвратительное состояние озноба и лихорадки. Вероятно, от этой гадости и умереть придется и, как все наши, – в марте. Скорее бы.

23 января 1943

Весь жизненный интерес на вопросах развивающегося сознания. ‹…› …может быть, иногда удается пробиться через твердую оболочку «зоологического сознания» и заглянуть вовне и на себя самих.

Иногда под звуки радио, песни Солвейг, «Фантазии» Глинки и вспоминается былое, на бестелесных санках с безбрежных высот спускается мама, Илюша, Лида, Александра Ивановна и, кажется, Николай.

Музыка – тоже голос оттуда.

27 февраля 1943

Три года тому назад начались несчастья. Сестра проводила в больницу, а сама умерла, а потом Николай и т. д. Три года тому назад кончил курить. Страшно тяжело жить. Если бы был какой-нибудь порошок вроде аспирина уничтожительный – давно бы не было [меня] на свете.

28 февраля 1943

Умереть не хочется раньше, чем не узнаю, чем же отличается мертвое от живого. Превращение в труп, в полено! Зарождение жизни из полена? Если все это так просто, то можно и нужно скорее умереть. Если же нет – надо подождать.

2 марта 1943

Память. Без нее сознание, я, ум теряют всякий смысл. Беспамятной душе не нужно никакое бессмертие. А между тем память слабнет, бледнеет – это и есть прямой и самый простой переход к смерти, притом полной, абсолютной, без всякого бессмертия.

28 марта 1943

Получил 2-ю Сталинскую премию. ‹…› В Физическом институте в Казани вчера митинг по этому случаю. Наговорили много хороших слов, как над покойником.

21 марта пошел на Ваганьковское кладбище, такое знакомое и родное, хожу туда лет 45. Та же церковь с рядом простых грубых домов, развалины «гостиницы», в которой когда-то «поминали». Крест с надписью «Великий архидиакон Розов» около церкви. Совсем сгнившие дома духовенства. У нас прочная ограда, за два года дожди смыли надписи с крестов матери и Александры Ивановны. Бросил через загородку еловый венок. Мартовский фатализм. Оказывается, пришел к могиле как раз в день 50-летия Лиды, она родилась 8/21 марта 1893 года. Память, я, самое крепкое.

‹…› …«я» расплывается. Пожалуй, роднее всего этот четырехугольник на кладбище. Все свои. По-настоящему дома.

В голове никакой сосредоточенности. Николай?

4 апреля 1943

Тупое безразличие. Мысль притупилась. Механизм и материализм окружающего ничем не прикрыт.

8 апреля 1943

Страшная ясность утром, в постели, когда просыпаешься. Чувство скелета в мешке с жиром, который надо целый день представлять на житейской сцене.

16 апреля 1943

На каждого и на самого себя смотрю как на актера, стараясь разгадать настоящее, не актерское. Но этого настоящего не оказывается. Соскакиваю с одного образа на другой. То «мешок с костями», то «чистая душа». Сознание… Иногда вдруг что-то как будто начинаю понимать, но соскальзываю, забываю. Подняться выше себя самого не удается, и падаешь в безнадежности. А до конца жизни хотелось бы понять, разбить эту границу и сказать другим. Не удается, убегает, ускальзывает.

‹…› Грустное поминальное заседание о П. П. Лазареве. Накануне спрашивает Я. И. Френкель: «Зачем устроили эту скукотищу?»

«Когда Вы умрете, Яков Ильич, то и по Вас, вероятно, устроят такую же скукотищу. Это – только об академиках, о членах-корреспондентах не будут». Абрам Иоффе ничего не нашел что сказать, только два раза «почтил вставанием». Подлинно «Sic transit»[303]303
  Sic transit [gloria mundi] (лат.) – так проходит мирская слава.


[Закрыть]. Если бы П. П. знал, что так будут подведены ему итоги.

21 апреля 1943

Вчера вечером часов в десять сидел у окна, закрытого черной бумагой (маскировка). Через два стекла и бумагу проскочила пуля в полуметре от меня, между мною и Виктором. Стрелял пьяный или мальчишка? Ночью визиты по этой причине уг[оловного] розыска, НКВД и т. д. Все нотабли Йошкар-Олы.

24 апреля 1943

«Покушение» производили мальчишки по 17 лет из ремесленного училища, пробовали пистолет собственного изделия. По городу уже легенды создаются, что покушались-де на лауреата из-за денег. ‹…›

Сегодня Великая Суббота. Никакого следа в городке. 12 церквей давно сломаны, собор превратился в «Пивсобор» с отломанным крестом. В голове холодная, назойливая пустота, жить и умереть одинаково, постепенно обращаюсь из человека в колоду. Память, образы, родные, стремления, самолюбие – все, все растаяло.

25 апреля 1943

Пасха. Олюшка сделала из сухарей подобие кулича со цветом, акварелью раскрасила яйца, устроили жидкую пасху. Трогательные попытки удержать уют старого.

<Нрзб>[304]304
  Возможно – «прозаизм».


[Закрыть], плоскость существования, безнадежность попыток прорваться за «биологическую» перегородку. Единственная «мистика» жизни – таинственная эволюция, в которой приходится играть роль кирпича, укладываемого чужими руками.

2 мая 1943

Отвратительное объективирование себя самого: распоряжающийся директор, кушающий с «ответственными работниками» в запрятанном закоулочке в подвале, без мыслей, без творчества. Лошадь как лошадь. При таком существовании не жалко превратиться в кирпич. Творчество, создание новых духовных ценностей (тоже не свое, но оправдывающее для меня существование).

Грустная тень Николая, всюду как фон.

11 мая 1943

[Йошкар-Ола] городишко, живущий почти 4 века, построенный при царе Иване. Ничего не осталось, как будто вчера на целине построили! Теряется смысл и мечты житья и рода, и расы, и государства.

‹…› В радио – Бах. Тихое музыкальное умирание.

16 мая 1943

Первая весенняя прогулка в рощу за Кокшагу, на круглую поляну «чертову куличку». Тепло, ветер, в болоте черемуха, за которой лезть можно только босиком, засучив штаны. Хотел было записать «лесные мысли», да заглянул в прошлогодние записи, почти ровно год тому назад думалось почти то же. Тогда эти первые встречи с лесом были полны тайны и восторга «естествоиспытателя». Казалось, вот-вот всмотрюсь и разрешу кипячением в пробирке вытяжек [из] зеленых листьев и цветов тайну жизни. Настоящая была романтическая наука, как у Новалиса, Гете. Вместо этого «квалифицированный ученый», которому пошел 6-й десяток, с книжками, сотней «оттисков», искушенный в жизненных путях и интригах и, главное, совсем оторвавшийся от живой природы. Последние дни совсем урывками сажусь за лабораторный стол и словно попадаю на машину времени, возвращаюсь к детству и веселому философическому романтизму 12–14 лет.

30 мая 1943

…на каждом шагу память о прошедшем.

Стул, купленный отцом в 1905 г. на Пресне, фотографии Лиды, записные книжки Николая. На Патриарших прудах – дом, в котором в 1917 г. жил П. П. Лазарев и где началась его академическая карьера.

Ясно, что «матери природе» сознание нужно как легкое эволюционное понукательное средство. А для нас, для меня сознание – все.

6 июня 1943

Люди, жизнь все больше просвечиваются. Вижу насквозь общую механику: самолюбие, голод, природой продиктованную любовь, любовь к детям. Взгляды, слова, жесты – все механизируется. Чувствую общество, вырастающее на трупах и костях людей. Если дальше продолжится такая рентгенизация, то жить станет совсем трудно. Surhomme’ом[305]305
  Сверхчеловек (фр.).


[Закрыть] все равно не станешь, выше себя не прыгнешь, а перестать быть человеком можно.

4-го июня вечером (в 11 ч.) попал в метро в тревогу. Народу тысяч 20. По-московски щеголеваты. Метро, асфальт, высокие дома, широкие улицы чему-то научили. Но эти 20 тысяч молчат! Манекены с выхолощенными душами.

20 июня 1943

Автоматизм, машинизм всех кругом не выходит из головы. Переход в небытие кажется совсем простым делом.

5 июля 1943

Страшная телеграмма от Олега о смерти Николая. Не верю. Из всех родных смертей самая жестокая. Обрываются последние жизненные нити. Невменяемость. Все равно что стегать море или землю. Проклятое сознание. Реакция правильная одна, самому поскорее умереть любым способом. Не за что удержаться. Бог рассеялся, только свои, родные, но они готовы к тому же.

6 июля 1943

Не забуду никогда вчерашнего Олюшкина крика, плача, когда сказал ей о Николае. Это было то, что нужно. А у меня замерзшая, окаменевшая душа, почти переставшая жить. Реакция одна – хочется самому умереть, и, если бы под рукой был револьвер или яд, может быть, вчера бы меня и не было. Работаю, живу, как автомат, зажав мысль. Спасаюсь опять итальянской книгой A. Maurel: Un mois a Roma[306]306
  Месяц в Риме (фр.).


[Закрыть]. Когда Николая арестовали, читал Pilgerfahrten in Italien[307]307
  Паломничество в Италии (нем.).


[Закрыть]:

 
Когда я буду погибать,
…………….
Тогда волшебной пеленой
Ты ниспади передо мной,
Италия, мой край родной.
 

Лет 30 [назад] писал это. И так оно и есть. Сейчас так хочется тихой, быстрой, незаметной смерти.

11 июля 1943

Как бы хорошо разбиться на самолете. Так тяжело. Никакого творчества, ничего не хочется видеть, повода к жизни нет.

Трагедия Николая забыться не может. Это страшнее и несправедливее Галилея и Лавуазье.

16 июля 1943

Странное ощущение исчезновения души из окружающего. Дети, старушки, солдаты, служащие ясны, просты и элементарны, как гайки и винты громадного Левиафана. У себя самого чувствую порчу машины, трудно переключать сознание, быстро реагировать. Холодно, страшно на душе и предчувствие конца.

Завтра хочу уехать. Временное бегство. Там то же. Фальшь. К чему? Бог, душа, великое-прекрасное, настоящая любовь. Природа слишком жестока, прибегая к сознанию как средству.

1 августа 1943

Страшная тень Николая начинает в памяти затуманиваться.

‹…› Тянущаяся жизнь без гения, без желания. С полной ясностью понятно, что бóльшая часть прожита, пора готовиться к концу, который совсем не пугает. «Земля и в землю отыдеши», и очень хорошо. Пусть завянет ужасный цветок сознания, небольшая боль и страдание – какие пустяки в сравнении с пережитым. Людям для жизни нужен зам. Бог.

O lasciatemi morire![308]308
  О, пусть я умру! (лат.).


[Закрыть]

Ходили с Олюшкой в лес. В лесу как дома, родное свое, для чего родился. Грибы, много красных осиновиков – белый один нашел. Раньше считал хорошей приметой. Малина, костяника, остатки земляники. И опять теперешняя постоянная мечта. Сесть на пень, забыться, заснуть среди леса, лесных запахов, грибов, ягод, и не проснуться.

3 августа 1943

Вспомнил сегодня утром, как мы с Николаем в Богдановке клубнику воровали в имении у Басовой.

5 августа 1943

…надо всем Николаева тень. Жить стало очень трудно.

15 августа 1943

В сущности, с полным сознанием (правильнее, именно от этого сознания) я умираю. С каждым днем яснее автоматизм и механичность людской истории. Заведенные куклы, размножающиеся (отсюда любовь, красота, эстетика, вероятно, мораль), питающиеся, требующие воздуха, света (отсюда все, война, политика). Ясна беспомощность сознания за определенными пределами, невозможность вытащить самого себя за волосы. ‹…› Исчезающая память о Николае.