Текст книги "Грезы президента. Из личных дневников академика С. И. Вавилова"

Приложения

Приложение 1. Любимые поэты

Молодой Вавилов часто выписывал в дневник понравившиеся стихи (например, каждый год начинал поэтическим эпиграфом из Тютчева, Пушкина, Лермонтова, Гете). В поздних дневниках стихотворения выписаны всего несколько раз, но по-прежнему нередко цитируются по памяти отдельные яркие строки.

Некоторые из этих стихотворных строк – по сути проходные поэтические штампы и малоинтересны. Например, Вавилов многократно по самым разным поводам употребляет выражение из «Бориса Годунова» Пушкина «минувшее проходит предо мною»; и в ранних, и в поздних дневниках девять раз цитирует оборот из поэмы Лермонтова «Демон»*[555]555
  Стихотворения, названия которых помечены значком *, приведены в конце этого приложения.


[Закрыть] «без руля и без ветрил» и четыре раза «будь к земному без участья»; шесть раз встречается в дневниках оборот «хаоса бытность довременна» из архаичной оды Державина «Бог»*; восемь раз цитируется реплика шекспировского Гамлета «The time is out of joints» («Распалась связь времен») – уж не говоря о фразах из «Фауста»: «Zwei Seelen wohnen, ach! in meiner Brust»[556]556
  «Ах, две души живут в моей груди» (нем.); пер. Н. А. Холодковского.


[Закрыть], «Verweile doch, du bist so schön»[557]557
  «Остановись, мгновенье, ты прекрасно» (нем.).


[Закрыть] и т. п.

Но часто поэтические цитаты употребляются Вавиловым не только «для красного словца», они вполне уместно вплетаются в авторские рассуждения. Например, 26 декабря 1915 г. Вавилов записывает строки стихотворения Пушкина «Поэт и толпа»*: «Не для житейского волненья, не для корысти, не для битв…» – и дальше вместо «Мы рождены для вдохновенья, для звуков сладких и молитв», продолжает: «…а для спокойного созерцания рожден я…» Даже некоторые «заезженные» в дневнике обороты явно несли для Вавилова особый, глубоко личный смысл, как, например, пять раз повторяющаяся в разные годы фраза «дурак ожидает ответа» – финальная строка русского перевода известного стихотворения Г. Гейне (1797–1856) «Вопросы»*.

Особая смысловая нагруженность и уместность использования характерны, разумеется, для цитат из любимых поэтов. Но очень грубый «рейтинг любимости» можно составить и просто прикинув частоту цитирования и упоминания имен поэтов.

Оказывается, что по количеству упоминаний в дневнике (не только имен поэтов, но вообще любых имен) на первом месте – вовсе не Гете (более 130 раз), а Пушкин (более 200 раз)[558]558
  22 апреля 1916 г. в большом рассуждении – на нескольких дневниковых страницах и с диаграммами – Вавилов даже сравнивает «Евгения Онегина» и «Фауста».


[Закрыть].

Эпиграфами из Пушкина Вавилов начинал дневники двух лет. Эпиграф к 1913 г. – строки из стихотворения «Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит»*: «На свете счастья нет, // а есть покой и воля». Эпиграф к 1914 г. – из стихотворения «Предчувствие»*: «Сохраню ль к судьбе презренье? // Понесу ль навстречу ей // Непреклонность и терпенье // Гордой юности моей?»

Многократно с помощью Пушкина Вавилов пытался выразить свои переживания. «…мне почти 21 год и ничего не сделано. Мечты ‹…› исчезают, и „День каждый, каждую годину // Привык я думой провожать // Грядущей смерти годовщину // Меж них стараясь угадать“[559]559
  Цитата из стихотворения «Брожу ли я вдоль улиц шумных»*.


[Закрыть]. // Скучно, страшно и грустно. Петля внешних занятий меня запутывает с каждым днем, я барахтаюсь, хватаюсь за все и не схватываю ничего и только мой индифферентизм, лень, безволие и эстетизм держат меня на верху пучины и не дают потонуть» (29 февраля 1912). Итог прошедшего 1912 г. Вавилов подвел словами: «Я пережил свои желанья // Я разлюбил свои мечты»[560]560
  Цитата из стихотворения «Я пережил свои желанья»*.


[Закрыть] (31 декабря 1912). «Словно для меня написано: // Ни для житейского волненья, // Ни для корысти, ни для битв // – Мы рождены для вдохновенья // Для звуков сладких и молитв[561]561
  «Поэт и толпа».


[Закрыть] // В том и вся беда, что сейчас нет ни вдохновенья, ни звуков сладких, ни молитв, житейских же волнений сколько угодно» (16 октября 1915). Использовать пушкинские строки как средство самовыражения Вавилов продолжал – хотя уже и не так часто – и в поздних дневниках. «Я – президент, „но счастья нет измученной душе“[562]562
  Процитирован вариант из либретто М. П. Мусоргского к «Борису Годунова», у Пушкина – «моей душе».


[Закрыть]» (2 апреля 1947).

Некоторые стихотворения Пушкина цитируются особенно часто. Трижды – разные строки из стихотворения «Поэт и толпа». Четыре раза Вавилов записывает строки из «Евгения Онегина»: «Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей». Пять раз вспоминает строки из стихотворения «Герой»*: «Тьмы низких истин мне дороже // Нас возвышающий обман». Семь раз пишет: «Что пройдет, то будет мило»[563]563
  Дважды заменяя «пройдет» на «прошло».


[Закрыть] (стихотворение «Если жизнь тебя обманет»*). По несколько раз Вавилов употребляет и многие другие известные пушкинские обороты.

Переписаны в дневник (10 мая 1910) также большие отрывки знаменитой пушкинской «Сцены из „Фауста“», и несколько раз в разные годы процитированы реплики пушкинского Фауста.

Хотя формально по частоте упоминаний в дневнике на втором месте оказывается Гете, но это вряд ли говорит об отношении Вавилова к нему именно как к поэту – скорее как к автору произведения о Фаусте.

Дневник за 1911 г. Вавилов начал эпиграфом – строками из «Фауста». После этого (в основном в ранних дневниках) много отрывков из «Фауста» – чаще несколько слов, но иногда и десятки строк – были выписаны еще больше 30 раз. Некоторые – неоднократно: например, трижды – первые строки поэмы «Ihr naht euch wieder, schwankende Gestalten…» – «Вы вновь со мной, туманные виденья…»; четырежды «Ihr durchstudiert die groß´ und kleine Welt…» – «Большой и малый свет вам изучать придется. // А там – пускай все остается, // Как бог пошлет»; трижды (в том числе и в поздних дневниках – 30 июня 1946 г.) – сетование Фауста «Da stheh ich nun, ich armer Tor // Und bin so klug als wie zuvor» – «И не умней я стал в конце концов, // чем прежде был… Глупец я из глупцов!»

На фоне громады «Фауста» цитирование других поэтических произведений Гете почти незаметно. В записи от 31 декабря 1911 г. выписана эпиграмма Гете «Aus einer grossen Gesellschaft heraus…» и т. д. – «Из общества с коллегой в час ночной // Ученый шел, задумавшись, домой. // „Вам там понравилось?“ – Ученый отвечал: // „Будь это книги, – я б их не читал!“»[564]564
  Перевод Саши Черного.


[Закрыть]. 21 ноября 1914 г. выписаны шесть строк из пьесы «Торквато Тассо». Вся запись от 3 августа 1939 г. – одна строфа стихотворения Гете «Блаженное томление»* из сборника «Западно-восточный диван»: «И покуда не поймешь: // Смерть – для жизни новой, // Хмурым гостем ты живешь // На Земле суровой»[565]565
  Перевод Н. Вильмонта.


[Закрыть]. Остальные прочитанные произведения Гете лишь упоминаются.

Следующий по частоте упоминаний (около двух десятков цитирований) – Ф. И. Тютчев.

Вавилов начал дневник 1909 г. 1 января с эпиграфа – последних девяти строк стихотворения Тютчева «Тени сизые смесились»*.

Через неделю, 8 января 1909 г., появление такого эпиграфа объясняется: «Хочу писать для кружка статейку о Тютчеве, поэте, которого я буквально открыл нечаянно на Рождестве, и поэт, который стал теперь моим любимым поэтом. В нем я услышал такие яркие, полные мотивы отрицания личности, проповедь саморастворения в природе, в сравнении с которыми блекнет иногда Пушкин».

Строку из стихотворения, с которой начинается эпиграф – «Всё во мне, и я во всем!», – Вавилов цитирует еще четыре раза (дважды в поздних дневниках).

Восторженное отношение к Тютчеву со временем несколько охладело (см. запись от 1 января 1910 г.), но в числе любимых поэтов он остался и многократно цитировался. В ранних дневниках Вавилов трижды по разным поводам записывал строки из стихотворения Тютчева «Поэзия»*: «и на бушующее море льет примирительный елей» (причем цитировал по памяти – заменяя «море» на «волны»), дважды вспомнил знаменитое выражение «аршином общим не измерить» (2 октября 1912 г., 18 ноября 1916 г. – «нас „аршином не обнять“»). 12 марта 1914 г. выписаны строки из стихотворения «И чувства нет в твоих очах»*: «Мужайся, сердце, до конца: // И нет в творении – творца. // И смысла нет в мольбе!» 6 октября 1914 г. выписаны первые три строки известного стихотворения «Есть в осени первоначальной». В 1915 и 1941 гг. Вавилов вспоминает слова «Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя?» из стихотворения «Silentium!»*. В поздних дневниках (с 1940 по 1946 г.) Вавилов четыре раза цитирует строки из стихотворения Тютчева «Смотри, как на речном просторе»*: «О, нашей мысли обольщенье, // Ты, человеческое Я…» – причем трижды цитирует неточно – путает мысль и жизнь, вместо «мысли» пишет «жизни»: «О человеческое „я“, о нашей жизни обольщенье», «О, нашей жизни обольщенье, ты – человеческое я». 14 ноября 1943 г. Вавилов выписывает строку из стихотворения «О чем ты воешь, ветр ночной»*: «Только музыка одна „понятным сердцу языком твердит о непонятной муке“». 18 декабря 1949 г. Вавилов цитирует последнюю строку из знаменитого четверостишия:

 
Природа – сфинкс. И тем она верней
Своим искусом губит человека,
Что, может статься, никакой от века
Загадки нет и не было у ней.
 

По количеству цитирований с Тютчевым может поспорить Лермонтов. Эпиграф к дневнику 1915 г. – отрывок из стихотворения «Валерик»* с известными строками «Судьбе как турок иль татарин // За все я ровно благодарен». В тот же день 1 января 1915 г. Вавилов выписывает строки из стихотворения «Выхожу один я на дорогу»*: «Уж не жду от жизни ничего я, // И не жаль мне прошлого ничуть, // Я ищу свободы и покоя; // Я б хотел забыться и заснуть», и сразу вслед за ними строки из стихотворения «По небу полуночи…»*: «По небу полуночи ангел летел // И тихую песню он пел // И месяц, и звезды, и тучи толпой // Внимали той песне святой». 13 октября 1941 г. Вавилов цитирует известный лермонтовский перевод стихотворения Гете: «Подожди немного, // Отдохнешь и ты». Некоторые строки Лермонтова Вавилов вспоминает особенно часто – четырежды в поздних дневниках строки из стихотворения «Гляжу на будущность с боязнью»*: «И как преступник перед казнью ищу кругом души родной». Шесть раз – тоже в поздних дневниках – начало стихотворения «И скучно и грустно»*: «…некому руку подать в минуту душевной невзгоды».

В 1949 и 1951 гг. Вавилов цитирует заключительную реплику Бранда, героя одноименной пьесы Г. Ибсена: «Боже, ответь хоть в час смерти моей // Легче ль песчинки в деснице твоей // Воли людской quantum satis?»[566]566
  Перевод А. Ивановой. Quantum satis (лат.) – сколько требуется, достаточное количество; когда-то довольно известное выражение, стандартно применялось в медицинских рецептах.


[Закрыть] Эти же слова Бранда звучат в последних строках поэмы А. Блока «Возмездие»*: «…жизнь – безмерно боле, // Чем quantum satis Бранда воли» – этой поэмой Блока Вавилов в свое время был очень впечатлен. 30 марта 1914 г. в дневник вклеена вырезка из газеты «Русское слово» с прологом к поэме. Трижды в 1946 и 1948 гг. Вавилов цитирует в дневнике строки из стихотворения Блока «Равенна»: «Дома и люди – все гроба», в 1946 г. вспоминает стихотворение «Петроградское небо мутилось дождем».

Других поэтов конца XIX – начала XX в. Вавилов тоже неплохо знал. В годовщину смерти Н. И. Вавилова С. И. Вавилов вспоминает строки из стихотворения (автоэпитафии) Андрея Белого (1884–1928) «Друзьям»* (1907): «Думой века измерил, а жизнь прожить не сумел»; за 30 лет до этого, 3 августа 1915, Вавилов выписал в дневник финал другого стихотворения Белого – «Отчаянье»*: «Исчезни в пространство, исчезни, // Россия, Россия моя!» Дважды в поздних дневниках – 3 апреля 1941 г. и 15 мая 1949 г. – он вспоминает строку из известного стихотворения В. Я. Брюсова (1873–1924) «Грядущие гунны»*: «А мы, мудрецы и поэты…». 25 августа 1916 г. выписывает строки стихотворения В. С. Соловьева (1853–1900) «Милый друг, иль ты не видишь…»*: «Милый друг, иль ты не видишь, // Что все видимое нами // Только призрак, только тени // От незримого очами» – и вновь вспоминает это стихотворение 16 августа 1941 г.: «О Николае сведений никаких, и все становится мрачнее и страшнее и „одно на целом свете верно то, что сердце сердцу говорит в немом привете“».

Знал Вавилов и поэтов начала XIX в. (помимо уже упомянутого Г. Р. Державина). Несколько раз – в основном в ранних дневниках – он цитирует стихи Е. А. Баратынского (1800–1844), в том числе пять раз строки из стихотворения «На смерть Гете» (1832). В записях по поводу чьей-то смерти несколько раз цитируется «Торжество победителей» (1828, перевод баллады Шиллера «Das Siegesfest») В. А. Жуковского (1783–1852): «Спящий в гробе мирно спи…» 21 сентября 1910 г. молодой Вавилов выписывает в дневник строки из стихотворения И. М. Долгорукова (1764–1823) «Хижина на Рпени», в 1911 г. – пишет свои полемические вариации на тему двустишья А. Н. Нахимова (1782–1814): «Коли наука – огнь, печь – наша голова // Что ж разум нам? Солома и дрова» (20 января 1911).

Из других имен русских поэтов можно упомянуть «походя» цитируемых А. К. Толстого (1817–1875), К. Р. (великого князя К. К. Романова, 1858–1915), Н. А. Некрасова (1821–1877).

Поэты, писавшие на других знакомых Вавилову языках, цитируются в дневнике существенно реже. Дважды, в 1910 и 1941 гг., Вавилов упоминает в рассуждениях «Оду к радости» Ф. Шиллера (1759–1805) и цитирует знаменитую строчку «Seid umschlungen Millionen»[567]567
  Обнимитесь, миллионы (нем.).


[Закрыть]. В период изучения латыни Вавилов изредка цитирует Горация. На французском цитирует (или переписывает в дневник) стихи П. Верлена (1844–1896), Э. Ростана (1868–1918), Ж. М. Гюйо (1854–1888), нескольких других поэтов, упоминает патриотическую песню «Ça ira!» (с призывом «Аристократов на фонарь!»). На итальянском – всего пару раз цитирует «Божественную комедию» Данте, упоминает Г. д’ Аннунцио (1863–1938) да еще в дневниках 1915–1916 гг. для обозначения разухабистой жизни армейских сослуживцев использует полтора десятка раз итальянский оборот «Gradita è la vita fra Bacco ed Amor»[568]568
  Приятная жизнь с Вакхом и Амуром (ит.).


[Закрыть] – строку из ариетты Дж. Россини (1792–1868) «Оргия» на стихи К. Пеполи (1796–1881).

Из «иностранных» поэтов Вавилов особо выделил Омара Хайяма: «Прочел еще раз Омара Хайяма в немецком переводе. Омар в 11-м веке сказал почти все, что сказали потом все этические мудрецы вместе взятые. В пределах „обыденного“ опыта он исчерпал вопрос. Он не догадался только до эволюции, которая придает смысл всем неприятностям человеческим, смысл не индивидуальный, а природный, родовой, космический» (12 февраля 1950).

Ниже приводятся некоторые из процитированных Вавиловым в дневнике стихотворений (Пушкин, Тютчев, Лермонтов, Гейне, Белый, Брюсов, Державин, Соловьев, Гете, Блок).

А. С. Пушкин

«Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит» (1834)

 
Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит –
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить, и глядь – как раз умрем.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля –
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.
 

«Я пережил свои желанья» (1821)

 
Я пережил свои желанья,
Я разлюбил свои мечты;
Остались мне одни страданья,
Плоды сердечной пустоты.
 
 
Под бурями судьбы жестокой
Увял цветущий мой венец –
Живу печальный, одинокой,
И жду: придет ли мой конец?
 
 
Так, поздним хладом пораженный,
Как бури слышен зимний свист,
Один – на ветке обнаженной
Трепещет запоздалый лист!..
 

«Если жизнь тебя обманет» (1825)

 
Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись!
В день уныния смирись:
День веселья, верь, настанет.
 
 
Сердце в будущем живет;
Настоящее уныло:
Все мгновенно, все пройдет;
Что пройдет, то будет мило.
 

«Предчувствие» (1828)

 
Снова тучи надо мною
Собралися в тишине;
Рок завистливый бедою
Угрожает снова мне…
Сохраню ль к судьбе презренье?
Понесу ль навстречу ей
Непреклонность и терпенье
Гордой юности моей?
Бурной жизнью утомленный,
Равнодушно бури жду:
Может быть, еще спасенный,
Снова пристань я найду…
‹…›
 

«Поэт и толпа» (1828)

Procul este, profani[569]569
  Прочь, непосвященные (лат.).


[Закрыть]

 
Поэт по лире вдохновенной
Рукой рассеянной бряцал.
Он пел – а хладный и надменный
Кругом народ непосвященный
Ему бессмысленно внимал.
И толковала чернь тупая:
«Зачем так звучно он поет?
Напрасно ухо поражая,
К какой он цели нас ведет?
О чем бренчит? чему нас учит?
Зачем сердца волнует, мучит,
Как своенравный чародей?
Как ветер, песнь его свободна,
Зато как ветер и бесплодна:
Какая польза нам от ней?»
 

Поэт.

 
Молчи, бессмысленный народ,
Поденщик, раб нужды, забот!
Несносен мне твой ропот дерзкий,
Ты червь земли, не сын небес;
Тебе бы пользы все – на вес
Кумир ты ценишь Бельведерский.
Ты пользы, пользы в нем не зришь.
Но мрамор сей ведь бог!.. так что же?
Печной горшок тебе дороже:
Ты пищу в нем себе варишь.
 

Чернь.

 
Нет, если ты небес избранник,
Свой дар, божественный посланник,
Во благо нам употребляй:
Сердца собратьев исправляй.
Мы малодушны, мы коварны,
Бесстыдны, злы, неблагодарны;
Мы сердцем хладные скопцы,
Клеветники, рабы, глупцы;
Гнездятся клубом в нас пороки.
Ты можешь, ближнего любя,
Давать нам смелые уроки,
А мы послушаем тебя.
 

Поэт.

 
Подите прочь – какое дело
Поэту мирному до вас!
В разврате каменейте смело,
Не оживит вас лиры глас!
Душе противны вы, как гробы.
Для вашей глупости и злобы
Имели вы до сей поры
Бичи, темницы, топоры; –
Довольно с вас, рабов безумных!
Во градах ваших с улиц шумных
Сметают сор, – полезный труд! –
Но, позабыв свое служенье,
Алтарь и жертвоприношенье,
Жрецы ль у вас метлу берут?
Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.
 

«Брожу ли я вдоль улиц шумных» (1829)

 
Брожу ли я вдоль улиц шумных,
Вхожу ль во многолюдный храм,
Сижу ль меж юношей безумных,
Я предаюсь моим мечтам.
 
 
Я говорю: промчатся годы,
И сколько здесь ни видно нас,
Мы все сойдем под вечны своды –
И чей-нибудь уж близок час.
 
 
‹…›
 
 
День каждый, каждую годину
Привык я думой провождать,
Грядущей смерти годовщину
Меж их стараясь угадать.
 
 
‹…›
 
 
И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть,
И равнодушная природа
Красою вечною сиять.
 

«Герой» (1830)

 
‹…›
Да будет проклят правды свет,
Когда посредственности хладной,
Завистливой, к соблазну жадной,
Он угождает праздно! – Нет!
Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман…
Оставь герою сердце… что же
Он будет без него? Тиран…
 

Ф. И. Тютчев

«Silentium!»[570]570
  Молчание! (лат.).


[Закрыть] (1829 или начало 1830-х)

 
Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои –
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, –
Любуйся ими – и молчи.
 
 
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи, –
Питайся ими – и молчи.
 
 
Лишь жить в себе самом умей –
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи, –
Внимай их пенью – и молчи!..
 

«Тени сизые смесились» (1835)

 
Тени сизые смесились,
Цвет поблекнул, звук уснул –
Жизнь, движенье разрешились
В сумрак зыбкий, в дальний гул…
Мотылька полет незримый
Слышен в воздухе ночном…
Час тоски невыразимой!..
Всё во мне, и я во всем!..
 
 
Сумрак тихий, сумрак сонный,
Лейся в глубь моей души,
Тихий, темный, благовонный,
Все залей и утиши.
Чувства мглой самозабвенья
Переполни через край!..
Дай вкусить уничтоженья,
С миром дремлющим смешай!
 

«И чувства нет в твоих очах» (1836)

 
И чувства нет в твоих очах,
И правды нет в твоих речах,
И нет души в тебе.
Мужайся, сердце, до конца:
И нет в творении творца!
И смысла нет в мольбе!
 

«О чем ты воешь, ветр ночной» (1836)

 
О чем ты воешь, ветр ночной?
О чем так сетуешь безумно?..
Что значит странный голос твой,
То глухо жалобный, то шумный?
Понятным сердцу языком
Твердишь о непонятной муке –
И роешь и взрываешь в нем
Порой неистовые звуки!..
 
 
О, страшных песен сих не пой
Про древний хаос, про родимый!
Как жадно мир души ночной
Внимает повести любимой!
Из смертной рвется он груди,
Он с беспредельным жаждет слиться!..
О, бурь заснувших не буди –
Под ними хаос шевелится!..
 

«Поэзия» (конец 1840-х – не позднее 1850 г.)

 
Среди громов, среди огней,
Среди клокочущих страстей,
В стихийном, пламенном раздоре,
Она с Небес слетает к нам –
Небесная к Земным Сынам,
С лазурной ясностью во взоре –
И на бунтующее Море
Льет примирительный елей.
 

«Смотри, как на речном просторе» (1851)

 
Смотри, как на речном просторе,
По склону вновь оживших вод,
Во всеобъемлющее море
За льдиной льдина вслед плывет.
 
 
На солнце ль радужно блистая,
Иль ночью в поздней темноте,
Но все, неизбежимо тая,
Они плывут к одной мете.
 
 
Все вместе – малые, большие,
Утратив прежний образ свой,
Все – безразличны, как стихия, –
Сольются с бездной роковой!..
 
 
О, нашей мысли обольщенье,
Ты, человеческое Я,
Не таково ль твое значенье,
Не такова ль судьба твоя?
 

М. Ю. Лермонтов

«По небу полуночи ангел летел» (1831)

 
По небу полуночи ангел летел,
         И тихую песню он пел,
И месяц, и звезды, и тучи толпой
         Внимали той песне святой.
 
 
Он пел о блаженстве безгрешных духов
         Под кущами райских садов,
О Боге великом он пел, и хвала
         Его непритворна была.
 
 
Он душу младую в объятиях нес
         Для мира печали и слез;
И звук его песни в душе молодой
         Остался – без слов, но живой.
 
 
И долго на свете томилась она,
         Желанием чудным полна,
И звуков небес заменить не могли
         Ей скучные песни земли.
 

«И скучно и грустно» (1840)

 
И скучно и грустно, и некому руку подать
В минуту душевной невзгоды…
Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..
А годы проходят – все лучшие годы!
Любить… но кого же?.. на время – не стоит труда,
А вечно любить невозможно.
В себя ли заглянешь? – там прошлого нет и следа:
И радость, и муки, и все там ничтожно…
Что страсти? – ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка;
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, –
Такая пустая и глупая шутка…
 

«Выхожу один я на дорогу» (1841)

 
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
 
 
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сияньи голубом…
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? жалею ли о чем?
 
 
Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!
 
 
Но не тем холодным сном могилы…
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб дыша вздымалась тихо грудь;
 
 
Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб вечно зеленея
Темный дуб склонялся и шумел.
 

«Валерик» (1843)

 
‹…›
Страницы прошлого читая,
Их по порядку разбирая
Теперь остынувшим умом,
Разуверяюсь я во всем.
…
Влачил я цепь тяжелых лет;
И размышлением холодным
Убил последний жизни цвет.
‹…›
Мой крест несу я без роптанья:
То иль другое наказанье?
Не все ль одно. Я жизнь постиг;
Судьбе как турок иль татарин
За все я ровно благодарен;
У Бога счастья не прошу
И молча зло переношу.
Быть может, небеса востока
Меня с ученьем их Пророка
Невольно сблизили. Притом
И жизнь всечасно кочевая,
Труды, заботы ночь и днем,
Все, размышлению мешая,
Приводит в первобытный вид
Больную душу: сердце спит,
Простора нет воображенью…
И нет работы голове…
Зато лежишь в густой траве,
И дремлешь под широкой тенью
Чинар иль виноградных лоз…
‹…›
Тянулись горы – и Казбек
Сверкал главой остроконечной.
И с грустью тайной и сердечной
Я думал: жалкий человек.
‹…›
…В самозабвеньи
Не лучше ль кончить жизни путь?
И беспробудным сном заснуть
С мечтой о близком пробужденьи?
 

«Гляжу на будущность с боязнью» (1838?)

 
Гляжу на будущность с боязнью,
Гляжу на прошлое с тоской
И, как преступник перед казнью,
Ищу кругом души родной;
Придет ли вестник избавленья
Открыть мне жизни назначенье,
Цель упований и страстей,
Поведать – что мне бог готовил,
Зачем так горько прекословил
Надеждам юности моей.
 
 
Земле я отдал дань земную
Любви, надежд, добра и зла;
Начать готов я жизнь иную,
Молчу и жду: пора пришла.
Я в мире не оставлю брата,
И тьмой и холодом объята
Душа усталая моя;
Как ранний плод, лишенный сока,
Она увяла в бурях рока
Под знойным солнцем бытия.
 

«Демон» (1829–1839)

 
‹…›
На воздушном океане,
Без руля и без ветрил,
Тихо плавают в тумане
Хоры стройные светил;
Средь полей необозримых
В небе ходят без следа
Облаков неуловимых
Волокнистые стада.
Час разлуки, час свиданья –
Им ни радость, ни печаль;
Им в грядущем нет желанья
И прошедшего не жаль.
В день томительный несчастья
Ты об них лишь вспомяни;
Будь к земному без участья
И беспечна, как они!
‹…›
 

Г. Гейне

«Вопросы» (1859, перевод М. Л. Михайлова)

 
У моря, пустынного моря полночного
Юноша грустный стоит.
В груди тревога, сомненьем полна голова,
И мрачно волнам говорит он:
 
 
«О! разрешите мне, волны,
Загадку жизни –
Древнюю, полную муки загадку!
Уж много мудрило над нею голов –
Голов в колпаках с иероглифами,
Голов в чалмах и черных, с перьями, шапках,
Голов в париках и тысячи тысяч других
Голов человеческих, жалких, бессильных…
Скажите мне, волны, чтó есть человек?
Откуда пришел он? куда пойдет?
И кто там над нами на звездах живет?»
 
 
Волны журчат своим вечным журчаньем;
Веет ветер; бегут облака;
Блещут звезды безучастно-холодные…
И ждет безумец ответа!
 

Андрей Белый

«Друзьям (автоэпитафия)» (1907)

 
Золотому блеску верил,
А умер от солнечных стрел.
Думой века измерил,
А жизнь прожить не сумел.
 
 
Не смейтесь над мертвым поэтом:
Снесите ему цветок.
На кресте и зимой и летом
Мой фарфоровый бьется венок.
 
 
Цветы на нем побиты.
Образок полинял.
Тяжелые плиты.
Жду, чтоб их кто-нибудь снял.
 
 
Любил только звон колокольный
И закат.
Отчего мне так больно, больно!
Я не виноват.
 
 
Пожалейте, придите;
Навстречу венком метнусь.
О, любите меня, полюбите –
Я, быть может, не умер, быть может,
Проснусь –
Вернусь!
 

«Отчаянье» (1908)

(З. Н. Гиппиус)

 
Довольно: не жди, не надейся –
Рассейся, мой бедный народ!
В пространство пади и разбейся
За годом мучительный год!
 
 
Века нищеты и безволья.
Позволь же, о родина мать,
В сырое, в пустое раздолье,
В раздолье твое прорыдать –
 
 
Туда, на равнине горбатой, –
Где стая зеленых дубов
Волнуется купой подъятой,
В косматый свинец облаков,
 
 
Где по полю Оторопь рыщет,
Восстав сухоруким кустом,
И ветер пронзительно свищет
Ветвистым своим лоскутом,
 
 
Где в душу мне смотрят из ночи,
Поднявшись над сетью бугров,
Жестокие, желтые очи
Безумных твоих кабаков, –
 
 
Туда, – где смертей и болезней
Лихая прошла колея, –
Исчезни в пространство, исчезни,
Россия, Россия моя!
 

В. Я. Брюсов

«Грядущие гунны» (1904–1905)

Топчи их рай, Аттила.

Вяч. Иванов

 
Где вы, грядущие гунны,
Что тучей нависли над миром!
Слышу ваш топот чугунный
По еще не открытым Памирам.
 
 
На нас ордой опьянелой
Рухните с темных становий –
Оживить одряхлевшее тело
Волной пылающей крови.
 
 
Поставьте, невольники воли,
Шалаши у дворцов, как бывало,
Всколосите веселое поле
На месте тронного зала.
 
 
Сложите книги кострами,
Пляшите в их радостном свете,
Творите мерзость во храме, –
Вы во всем неповинны, как дети!
 
 
А мы, мудрецы и поэты,
Хранители тайны и веры,
Унесем зажженные светы,
В катакомбы, в пустыни, в пещеры.
 
 
И что, под бурей летучей,
Под этой грозой разрушений,
Сохранит играющий Случай
Из наших заветных творений?
 
 
Бесследно все сгибнет, быть может,
Что ведомо было одним нам,
Но вас, кто меня уничтожит,
Встречаю приветственным гимном.
 

Г. Р. Державин

Ода «Бог» (1784)

 
О Ты, пространством бесконечный,
Живый в движеньи вещества,
Теченьем времени превечный,
Без лиц, в трех Лицах Божества!
Дух всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто все Собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем – Бог.
 
 
Измерить океан глубокий,
Сочесть пески, лучи планет
Хотя и мог бы ум высокий –
Тебе числа и меры нет!
Не могут духи просвещенны,
От света Твоего рожденны,
Исследовать судеб Твоих:
Лишь мысль к Тебе взнестись дерзает,
В Твоем величьи исчезает,
Как в вечности прошедший миг.
 
 
Хаоса бытность довременну
Из бездн Ты вечности воззвал,
А вечность, прежде век рожденну,
В Себе самом Ты основал:
Себя Собою составляя,
Собою из Себя сияя,
Ты свет, откуда свет истек.
Создавый все единым словом,
В твореньи простираясь новом,
Ты был, Ты есть, Ты будешь ввек!
 
 
‹…›
 
 
Ты есть! – природы чин вещает,
Гласит мое мне сердце то,
Меня мой разум уверяет,
Ты есть – и я уж не ничто!
Частица целой я вселенной,
Поставлен, мнится мне, в почтенной
Средине естества я той,
Где кончил тварей Ты телесных,
Где начал Ты духов небесных
И цепь существ связал всех мной.
 
 
Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь – я раб – я червь – я Бог!
Но, будучи я столь чудесен,
Отколе происшел? – безвестен;
А сам собой я быть не мог.
 
 
‹…›
 

В. С. Соловьев

«Милый друг, иль ты не видишь…» (1892)

 
Милый друг, иль ты не видишь,
Что все видимое нами –
Только отблеск, только тени
От незримого очами?
 
 
Милый друг, иль ты не слышишь,
Что житейский шум трескучий –
Только отклик искаженный
Торжествующих созвучий?
 
 
Милый друг, иль ты не чуешь,
Что одно на целом свете –
Только то, что сердце к сердцу
Говорит в немом привете?
 

И. В. Гете

«Блаженное томление» (1814–1818) (перевод Н. Вильмонта)

 
Скрыть от всех! Подымут травлю!
Только мудрым тайну вверьте:
Все живое я прославлю,
Что стремится в пламень смерти.
 
 
В смутном сумраке любовном,
В час влечений, в час зачатья,
При свечей сиянье ровном
Стал разгадку различать я:
 
 
Ты – не пленник зла ночного!
И тебя томит желанье
Вознестись из мрака снова
К свету высшего слиянья.
 
 
Дух окрепнет, крылья прянут,
Путь нетруден, не далек,
И уже, огнем притянут,
Ты сгораешь, мотылек.
 
 
И доколь ты не поймешь:
Смерть – для жизни новой,
Хмурым гостем ты живешь
На Земле суровой.
 

«Фауст» (Отрывок из части I, сцены 4, перевод Н. А. Холодковского)

 
‹…›
 
 
Мефистофель
           Суха, мой друг, теория везде,
           А древо жизни пышно зеленеет!
 
 
Ученик
           Клянусь, теперь брожу я как во сне!
           Еще разок прийти нельзя ли мне?
           Никто учить так мудро не умеет!
 
 
Мефистофель
           Чем я могу, служить всегда готов.
 
 
Ученик
           Нельзя ж мне так уйти от вас! Позвольте
           Просить вас написать в альбом мне пару слов
           В знак вашей благосклонности!
 
 
Мефистофель
           Извольте!
           (Пишет и возвращает ученику альбом.)
 
 
Ученик
           (читает)
           Eritis sicut Deus, scientes bonum et malum[571]571
  Вы будете, как боги, знающие добро и зло (лат.) (Быт. 3: 5).


[Закрыть].
           (Почтительно закрывает альбом и откланивается.)
 
 
Мефистофель
           Следуй лишь этим словам да змее, моей тетке, покорно:
           Божье подобье свое растеряешь ты, друг мой, бесспорно!
 
 
‹…›
 

А. А. Блок

Отрывки из поэмы «Возмездие» (1910–1921)

 
Пролог
        Жизнь – без начала и конца.
       Нас всех подстерегает случай.
       Над нами – сумрак неминучий,
       Иль ясность божьего лица.
       Но ты, художник, твердо веруй
       В начала и концы. Ты знай,
       Где стерегут нас ад и рай.
       Тебе дано бесстрастной мерой
       Измерить все, что видишь ты.
       Твой взгляд – да будет тверд и ясен.
       Сотри случайные черты –
       И ты увидишь: мир прекрасен.
       ‹…›
 
 
Финал
       ‹…›
       Когда ты загнан и забит
       Людьми, заботой, иль тоскою;
       Когда под гробовой доскою
       Все, что тебя пленяло, спит;
       Когда по городской пустыне,
       Отчаявшийся и больной,
       Ты возвращаешься домой,
       И тяжелит ресницы иней,
       Тогда – остановись на миг
       Послушать тишину ночную:
       Постигнешь слухом жизнь иную,
       Которой днем ты не постиг;
       По-новому окинешь взглядом
       Даль снежных улиц, дым костра,
       Ночь, тихо ждущую утра
       Над белым запушенным садом,
       И небо – книгу между книг;
       Найдешь в душе опустошенной
       Вновь образ матери склоненный,
       И в этот несравненный миг –
       Узоры на стекле фонарном,
       Мороз, оледенивший кровь,
       Твоя холодная любовь –
       Все вспыхнет в сердце благодарном,
       Ты все благословишь тогда,
       Поняв, что жизнь – безмерно боле,
       Чем quantum satis Бранда воли,
       А мир – прекрасен, как всегда.