Текст книги "Страж Государя"

В русской армии существовал стародавний (абсолютно дурацкий – на взгляд Егора), обычай: после сытного обеда всем лагерем ложится спать. Воины дружно – на все лады, храпели: от юного солдатика до генерала, убеленного сединами…

«Это же запросто можно – большую часть армии спящей вырезать!», – возмущался внутренний голос. – «Бардак какой-то, натуральный и легкомысленный!».

Предварительно переговорив с генералами Гордоном и фон Зоммером, он доложил об этом безобразии царю. Пётр выслушал очень внимательно и тут же издал приказ, согласно которому половина армии должна была в послеобеденное время непременно бодрствовать – в полном обмундировании и с заряженным оружием. На следующий день спящие и охраняющие их сон – менялись местами…

Первую неделю приказ соблюдался строго и повсеместно, а потом навалилась вязкая жара, то да сё, опять местами возобновился бардак послеобеденный, сонный…

Позиции Преображенского полка располагались как раз напротив главных крепостных ворот, до них от первой линии полковых траншей было метров семьсот-восемьсот. В траншеях – по приказу Егора, круглосуточно, меняясь посменно, всегда равномерно располагались семьдесят солдат, у каждого из которых было по пятнадцать ручных бомб – сиречь гранат, сложенных в специальные корзины.

– За воротами бдить неустанно! – наставлял Егор своих офицеров. – В случае вылазки противника – в панику не впадать! Бодрствующим тут же подавать команду на построение, после чего батальонными строями выдвигаться к траншеям и там ждать – с оружием наизготовку. Огонь по неприятелю открывать только после начала гранатометания. После его завершения примкнуть багинеты и – в штыковую атаку!

Правей преображенцев располагался Семёновский полк, вот там-то явно дисциплина хромала.

– Что у них происходит? – гневно вопрошал Егор, наблюдая в подзорную трубу за семёновскими позициями. – Спят все вповалку, мерзавцы! Всего двух часовых выставили, да и те – клюют носам!

– Так их полковник, Иван Троекуров, животом скорбен – уже полную неделю, лежит в лазарете, – охотно пояснил Фёдор Голицын. – А его заместитель – Сенька Троекуров, двоюродный братец Иванов, третьи сутки уже пребывает в крепких объятиях Бахуса, в запой, то есть, ушёл…

– Александр Данилович! – обратился к Егору другой его батальонный командир – Андрюшка Соколов. – А турки-то тоже на семёновцев любуются в подзорные трубы! Как бы не случилось чего – паскудного и нехорошего…

– Ладно, не сглазь! Сегодня вечером я поговорю с Петром Алексеевичем, пусть нового командира назначит для семёновцев. Того же Якова Брюса, к примеру…

Не успел он поговорить с царём: минут через семь преображенские барабаны громко забили тревогу.

– Андрюшка, дрянь такая, сглазил! – взвыл Голицын. – Надо же было – плевать через левое плечо! – бодро побежал к своему батальону.

Егор достал из-за голенища ботфорта подзорную трубу, жадно приник к окуляру. Из широко распахнутых крепостных ворот показался турецкий отряд. Странный такой отряд: порядка пятидесяти янычар, по двое взявшись за ручки, несли широкие бронзовые чаши, оснащённые короткими треногами-штырями, между носильщиками мелькали одинокие фигуры с горящими факелами в руках.

«Что-то здесь ни так!», – взволнованно зашептал внутренний голос. – «Басурманы, явно, задумали какую-то гадость неординарную!».

Турки быстро преодолели половину расстояния до преображенских траншей, остановились, выстроив длинный ряд из странных бронзовых чаш на треногах, люди с факелами забегали между чашами, через полминуты Азовская крепость была окутана густым бело-серым дымом.

– Чёрт побери! Да за этой завесой можно что угодно спрятать! – засомневался Егор. – Голицын, Соколов! Выкатывать полевые пушки к траншеям! Незамедлительно открывать огонь по самому низу этой стены дымовой! Стрелять ядрами и картечными гранатами – через раз, чередуя!

– Данилыч! Турки стороной обходят – тот дым! На семёновцев идут! – доложил Егору его третий батальонный командир – Никита Смирнов. – Вся сонная команда – два батальона, уже на ногах, строятся! Приказывай командир!

В подзорную трубу было хорошо видно, как из клубов густого дыма вынырнул другой турецкий отряд, состоящий не менее чем из пяти (может и более, за дымом не разобрать!), сотен янычар, и устремился к лагерю семёновцев, где уже началась предсказуемая паника. Ветер донес отголоски звериного воя, с которым турки устремились на русский лагерь.

– Второму и четвёртому батальону – оставаться здесь, неустанно вести пушечную стрельбу! – громко скомандовал Егор, слыша, как его приказ тщательно дублируется офицерами. – Первый и третий батальоны, примкнуть багинеты! За мной! – быстрым шагом устремился в сторону позиций Семёновского полка, слыша за своей спиной взволнованное дыхание солдат и офицеров первого батальона…

Помощь подоспела вовремя, схватка получилась жаркой и бесшабашной.

Натуральный такой ближний бой – с применением сугубо холодного оружия: визг, хрип, стоны, лязг железа…. Только изредка звучали отдельные пистолетные выстрелы да пару раз басовито разорвались ручные бомбы.

Турки не выдержали и побежали к спасительной дымовой стене.

– Отставить, врага не преследовать! – приказал Егор, слыша, как дисциплинированно и безостановочно палят преображенские пушки, – не хватало ещё, чтобы погоня попала под свою же картечь. – Багинеты отомкнуть! Ружья – заряжай! Вслед неприятелю – огонь!

Со стороны дымовой завесы загремели частные взрывы ручных гранат.

«Это Федька Голицын велел гранатомётчикам – подползти к стене дымной!», – восхитился внутренний голос. – «Молодец, сам додумался! Хотя, с другой стороны, это самоуправство натуральное!».

Егор тщательно обтёр свою окровавленную шпагу о тёмно-синие шаровары ближайшего мёртвого турка, отправил – со звоном, шпагу в ножны, огляделся вокруг и принялся сердито ругаться:

– Чего расселись-то, воины славные? Отдыхаем? Встать всем немедленно! Запомните, первым делом после боя завершившегося – полагается раненым помогать! Сперва раненые товарищи, потом уже всё остальное! Только так будет, пока я командую этим полком…. Чем перевязывать? Рубашки холщовые да льняные с мёртвых тел рвите на полосы! Для чего покойникам – рубашки? Скоро и сёстры милосердные подоспеют, помогут! – подавая подчинённым пример, самолично занялся перевязкой усатого солдата-семёновца, получившего секущий удар ятаганом по груди…

Вечером царь – возле своего шатра, проводил «разбор полётов».

– Получается, что мой приказ – это ерунда полная, на которую можно начихать? – грозным взглядом обвёл Пётр лица собравшихся генералов и полковников. – Шутки всё шутим? Войну – считаем за потеху воинскую? Я вам сейчас покажу – потеху! Где эти Троекуровы, так их растак?

Вывели перед грозные царские очи братьев Троекуровых: уже без камзолов офицерских, со скованными руками.

– Смотреть на них не хочу! – проскрежетал зубами Пётр. – Треть полка потеряли по их вине! Вороги, душегубы! Отвести их в сторонку и расстрелять! Все их деревеньки и вотчины – отписать в казну! Родственников – в ссылку вечную! Кто хочет возразить?

– Дозволь мне, государь! – раздался звенящий Санькин голос.

«Ничего другого я от неё и не ожидал!», – грустно объявил внутренний голос. – «Сейчас и вам достанется – на орехи! Если всё только Сибирью закончится, то считай – и повезло!».

Но на Саньку царь гневаться не стал, только отмахнулся небрежно – как от комара назойливого и заявил:

– Не дозволяю! Всем известно, что супруги Меньшиковы у нас – все добрые и нежные из себя! Легко быть добрым! – нахмурился, но уже через секунду улыбнулся: – Но и смелые они, Меньшиковы! Оба – смелые! Вот этому – всем поучиться у них требуется! – обернулся к Егору: – Что вы там ещё придумали, относительно этих Троекуровых?

– Да просто – разжаловать в солдаты, да и направить к генералу Лефорту – апроши рыть. Работа там трудная, не хуже каторги сибирской…

– Апроши, говоришь? – опять нахмурился Пётр и строго спросил у Саньки: – Скажи-ка мне, Главная сестра милосердная, а сколько людей мы лишились сегодня, во время этой наглой турецкой вылазки?

– Убитыми – сто семьдесят человек, ранеными – вдвое больше! – бестрепетно доложила Санька. – Но и турки – убитыми и пленными – потеряли около четырёхсот отборных янычар!

– Это хорошо – четыреста янычар! – согласился царь. – И заслуга в этом – лично полковника Меньшикова и его подчинённых, которые галок и ворон ртами не ловили! Ладно, принимаю такое – справедливое насквозь – решение: Ивана Троекурова – животом скорбного – отправить в апроши, а братца его Сеньку – расстрелять…. Всё на этом, я сказал!

А ещё через неделю из Азовской крепости прибыл парламентёр: с белым платком в одной руке и пергаментным свитком в другой. Прочитав послание, царь скорчил недовольную гримасу, нахмурился, велел посланнику прийти за ответом следующим утром, а сам тут же созвал всех генералов и высших офицеров в свой шатёр – на экстренный военный Совет.

Пётр поднялся со своего раскладного стула, внимательно и печально оглядел верных соратников, объявил – слегка расстроено:

– Турки хотят сдать крепость! При условии, что мы всех их выпустим – с оружием и знамёнами…. Улыбаетесь, смотрю? Рады? Что, уже навоевались? А я вот – нет! Госпожа Главная Сестра! – обратился к Саньке, которую неожиданно для всех тоже пригласил на Совет. – Расскажи, что у нас с потерями. Сколько мёртвых, раненых?

– Всего умерло, господин Бом Бар Дир, двести сорок пять человек: большинство от полученных в бою ран, несколько – от болезней, – совершенно невозмутимым голосом, будто с младых лет участвовала в государственных делах и Советах, ответила Санька, посматривая в основном только на Егора. – Казаков, раненых в схватках с татарской конницей – четырнадцать. Флотских людей – девять. Армейских – четыреста пятьдесят девять. Но очень много больных и хворых, порядка шестисот человек.

– Шесть сотен больных? – удивлённо нахмурился царь. – Чем страдают? Может – притворяются, чтобы избежать тяжкой лямки солдатской?

– Нет, не притворяются, Пётр Алексеевич! – мимолётно и строго улыбнулась Санька. – Желудками все страдают, поносом кровавым. И всё из-за того, что чистоту не соблюдают! Вот я намедни, третьего дня, читала Воинское Уложение. Много чего там предусмотрено из того, что солдат должен иметь с собой в походе, упомянуты даже косичка накладная и смесь пудры с мукою ржаной. А вот мыла обычного нет – в том подробном перечне! Отсюда и грязь, а где грязь – там и болезни! – смущённо покосилась на Егора, чуть покраснела и добавила: – А мыло-то – вещь очень даже полезная…

– Дельно говорит Александра! – загудел бас Гордона. – Дельно! Надо мыло держать в войсках. В порядке обязательном!

– Мыло? – брезгливо передёрнул плечами Пётр, сам никогда не отличавшейся трепетной любовью к чистоте. – Если на всех служивых людишек мыло в Англии закупать, никакой казны не хватит!

– Если будет надо, то и мыловаренный заводик поставим на Москве! – мягко заверил Лефорт, предварительно перемигнувшись с Егором. – Ворвани то в Архангельске – с избытком значительным…

– Ладно, коммерсанты ушлые! Перемигиваются ещё, морды…, – недоверчиво покачал головой царь. – Потом поговорим про то. А сейчас – по делу. Главная Сестра нам только что доложила, что потери в армии и флоте – совсем копеечные. Так с чего – нам войну прекращать, турка с почестями и знамёнами – выпускать из крепости?

– Точно, Пётр Алексеевич! – горячо поддержал Головин. – Либо пусть сдаются – вместе со всеми знамёнами, пушками, ружьями, ятаганами, и следуют в Сибирь, либо – штурм кровавый и беспощадный! Хоть прямо завтра! Шпагу из ножен, и – Форверст!

– А у меня подкоп – почти готов, – негромко похвастался Лефорт. – Дней пять-шесть, и можно будет порох заносить…

– Брандеры – давно уже подготовлены! – сообщил Гордон. – Только и ждём, что герра Франца. Чтобы рвануть – одновременно…

На том и порешили: сообщить утром турецкому парламентёру, что принятие решения откладывается на неделю, мол, царь отъехал в Черкесск – баню посетить тамошнюю. А по прошествии этого времени – взорвать всё, что только можно взорвать, и посмотреть – что, в конце концов, получится из этой задумки…

– До чего же все мужчины – кровожадные! – неодобрительно покачала головой Санька, но вступать в спор благоразумно не стала.

Через шесть дней, сразу после торопливого завтрака, Пётр и все его ближайшие сподвижники проследовали на ближайший высокий холм, с которого открывался превосходный вид на Азовскую крепость, и, вооружившись подзорными трубами, стали ждать. Отсутствовали только Лефорт и Картен Брандт, находящиеся непосредственно на вверенных им боевых объектах.

– Что, государь, как рванёт, так сразу и двинемся на штурм? – нетерпеливо спросил Головин, нервно облизывая свои тонкие губы.

– Не суетись, Автономка, не суетись! – отмахивался от него Пётр – как от приставучей навозной мухи, неотрывно глядя в окуляр подзорной трубы. – Дождёмся, посмотрим, вот тогда и определимся…

Внезапно под крепостной стеной земля заметно вспучилась, раздался страшный грохот, от которого тут же заложило уши, над бастионом поднялся устрашающий огненный столб, во все стороны полетели крупные камни и обломки брёвен….

А ещё через полминуты крепостная стена зашаталась, дрогнула, потекла…

– Ура! – завопил Автоном. – Есть – широкий пролом! Пётр Алексеевич! Давай команду на штурм решительный!

– Подождём брандеров! – после короткого раздумья решил царь. – Нам нынче спешить – некуда. А басурманы – пусть понервничают, бродяги…

Турки действительно не понимали, что происходит: после взрыва в крепостной стене образовался кривой пролом, но русские войска почему-то не торопились идти на решительный приступ…

– Государь, Пётр Алексеевич! – тоненько взвыл Головин. Вон басурманы уже строительную команду направили – заделывать проём! Позволь мне…

– Ждать, я сказал!

Наконец, и над речной гладью – один за другим, прогремели три сильных взрыва, Азовская крепость вновь скрылась в сплошном дыму, когда же он рассеялся, Санька радостно объявила:

– Восточный бастион – полностью рухнул! Прямо в реку!

– На штурм! – истошно завопил Головин. – Ура! Форверст!

Пётр устало и довольно улыбнулся:

– Не требуется уже штурм! Вон, все уцелевшие стены – в белых тряпках! Сдаются турки! Без всяких переговоров и дополнительных условий – сдаются[12]12
  Авторский вымысел. По официальным историческим документам Азовская крепость пала в результате планомерной осады, вследствие истощения запасов продовольствия и пороха.


[Закрыть]…

Глава двенадцатая
Утро стрелецкой казни

Ранним августовским утром войска, учувствовавшие в осаде Азовской крепости, торжественно, с громким барабанным боем и развёрнутыми знамёнами, прошествовали через всю Москву и разошлись – по местам постоянной дислокации. Царь – в сопровождении Преображенского и Семёновского полков, проследовал прямо в Преображенский дворец, где сразу же и заперся с Егором в своём рабочем кабинете – появившемся ещё год назад, благодаря рассказам Лефорта о порядках и обычаях при европейских королевских дворах, заговорил о делах насущных:

– Не будем времени терять понапрасну – на всякие бестолковые балы и праздничные пирушки. Я, Алексашка, уже твёрдо и окончательно решил: по весне обязательно отправимся в Европу – Великим Посольством. Что мы должны сделать до этого времени, чтобы отбыть со спокойным сердцем? Давай, перечисли мне всё сразу! Только не забудь – важного чего…

– Перво-наперво, – осторожно начал Егор, – надо обязательно закрепить победу Азовскую. Предусмотреть деньги на ремонт крепости, на обустройство Керченского пролива и на рытьё канала судоходного – между Волгой и Доном…

– С этим всё понятно! – нетерпеливо перебил Пётр. – Распорядишься потом, чтобы завтра собралась большая Дума. Чтобы съехались все толстозадые и важные, бояре – то бишь…. Ну, и наших скликай, сподвижников и соратников! Продолжай, охранитель!

– Второе, мин херц, это полки стрелецкие…. Алёшка Бровкин выехал нам навстречу, успел мне доложить вкратце. Очень серьёзные дела намечаются, надо пресекать – без всякой жалости! И письма имеются перехваченные: от стрельцов – к Софье, и в сторону обратную…

– На завтрашний вечер, когда закончиться большая Дума, пригласи для тайной беседы князя Фёдора Юрьевича! – подумав, велел царь. – И твои пусть будут: Василий Волков и Бровкин Алёша. Почитаем эти письма, ужо…. Что там ещё?

– К весне надо будет подготовить пару твоих, мин херц, двойников…

– Как это – двойников?

– Ну, таких мужиков – из простых, понятное дело, которые внешне похожи на тебя: лицом там, фигурой. Одного оставим на Москве – для всеобщего непонимания. Второго возьмём с собой, в Европы…. Вдруг, опять появятся наёмные убийцы? Вот пусть и убивают этих мужиков, думая, что это ты, государь…

– Это – твои дела, охранитель! – небрежно отмахнулся Пётр. – Делай – как знаешь…. Всё у тебя, надеюсь?

– Одно только дело осталось! – тяжело вздохнул Егор. – Это касается, Пётр Алексеевич, сынка твоего, Алексея…

– А с ним чего приключилось? Заболел, что ли? – нахмурился царь, не испытавший, впрочем, к своему отпрыску никаких чувств нежных. – Так лекарей хороших отряди к нему!

– Не в том дело, мин херц…

– А в чём – тогда?

Егор задумчиво взлохматил на затылке свой огненно-рыжий парик:

– Алексею уже шесть лет, большой уже мальчик…. В этом возрасте дети всё впитывают в себя, что вокруг них. А что (и кто?), сейчас вокруг царевича? Попы да Лопухины. Те и другие – жадны без меры до власти и денег. Нашепчут они на ухо мальчишке всяких знатных гадостей, вырастит твой сынок – злобным волчонком, зубастым, ненавидящим отца своего…

– Дельно говоришь, Алексашка, дельно! – согласился Пётр. – Предлагаешь – отобрать сына у Евдокии? Что ж, готовь Указ, сразу же и подпишу! А кому поручим воспитание наследника моего?

– Предлагаю, чтобы он постоянно жил в Преображенском, под присмотром твоей сестры, мин херц, царевны Натальи Алексеевны. Она девица благонравная и надёжная – во всех отношениях. Евдокии же, как и всем родственникам её: строго запретить – появляться во дворце сём! А всех твоих верных соратников мы в том же Указе обяжем – участвовать в воспитании царского сына высокородного: раз в две недели посещать его – с беседами поучительными, высокоумными…. Всех поимённо укажем. Вот только примерный список: генералы Лефорт, Гордон, Головин, фон Зоммер, мастер корабельный – Картен Брандт, Брюс – кот учёный, я, князь Ромодановский, дядя твой – Лев Кириллович…

– Ладно, уговорил, речистый! – царь расслабленно махнул рукой. – Может и будет из всего этого – толк конечный…

Шёл Егор к своей карете, запряжённой четвёркой гнедых (царский подарок – в честь славной виктории Азовской), и удивлялся про себя: «Что я творю такое? Зачем? Ведь так и всю Историю – можно перекроить ненароком…. Стрельцам непокорным головы отрубят – на два года раньше. А кто теперь вырастит из царского сына? Вместо подлого и коварного предателя – отцов помощник и верный единомышленник? Впрочем, даже интересно – как оно будет теперь, чем всё завершиться…. Дай Бог, чтобы Россия только выиграла от этого!».

Во дворе их нового каменного дома Егора встретила Санька – в обычном летнем цветастом сарафане, с уже заметно округлившимся животом: совсем не стесняясь слуг, бросилась ему на шею, жарко поцеловала в губы, зашептала в ухо:

– Саша, как же я соскучилась! Наконец-то – как люди будем ночевать сегодня, в одной постели…. А давай, прямо завтра уедем в нашу Александровку? Так, наверное, сейчас очень хорошо, урожай поспел. Я варенья наварю – самого разного: яблочного, грушевого, смородинового.…Как ты, Саша, согласен?

– Обязательно съездим в деревню, моё сердечко! – горячо заверил жену Егор. – Где-нибудь через недельку-другую. Вот только – сделаем несколько дел важных, неотложных, и съездим…

Для участия в большой Думе государевой съехалось около ста двадцати человек. Порядка сорока пяти бояр – в своих высоких ферязях и бобровых шапках, не смотря на тёплое летнее время. Остальные все – абсолютно новые: генералы, офицеры, люди инженерные и даже – торговые.

– Не бывало такого – испокон Руси, чтобы иностранные людишки участвовали в сидениях Думских! – желчно и недовольно перешептывались между собой бородатые бояре. – Что творится-то? Благолепие русское – нарушается…

Пётр, чтобы всем можно было разместиться в одном помещении, распорядился:

– Ломайте стенку – между парадной и совещательной палатами! Ломайте, кому сказано! Скамейки несите, стулья и табуреты – какие найдутся! Бояре жирные пусть рассаживаются с правой стороны – от трона моего, все остальные, нормальные – с левой…

Стенку быстро и успешно порушили, после чего все расселись по скамьям и стульям – в указанном царём порядке, недоверчиво и зло косясь друг на друга.

– Что ж, крепко схватили мы свою фортуну за волосы! – начал царь сиденье Думское. – Но не стоит – на лаврах почивать сонно, как некогда древние римляне (Лефорт о том рассказывал), обыкновение имели! Надо неустанно развивать сей успех – с прилежанием немалым…. Поэтому: по следующей весне надо восстанавливать крепость Азовскую, стены ремонтировать – со всем старанием, войском заселить надёжным, с надлежащим припасом огненным. Тоже касаемо и Таганрогской крепости, которую сейчас закладывает славный генерал Теодор фон Зоммер. Требуется посчитать тщательно и выделить денег на то – сколько ни потребуется…. Вторая забота – флот азовский и черноморский следует укреплять кораблями дельными, многопушечными. Делать их будем так. Монастырям всем: с каждых восьми тысяч крестьянских дворов – требую построить один корабль! Боярам и прочим чинам: с каждых десяти тысяч крестьянских дворов – также один корабль пушечный…. Что за шум такой? Недовольные есть, несогласные? Смотрите у меня! – погрозил увесистым кулаком. – Если что – велю в железо заковывать! Дальше. Купечеству и людям слободским: велю сделать десять, нет, двадцать судов морских! Кто в тех кумпанствах не поспешит участвовать, буду без всякой жалости отнимать вотчины и поместья…. В кумпанствах содержать необходимо: дельных плотников, пильщиков, резчиков искусных, кузнецов, иноземных мастеров корабельных, переводчиков…

С царём спорить никто не решился, за три часа посчитали необходимые денежные суммы на крепостное строительство, приговорили к трате, утвердили положение и о кумпанствах корабельных….

– Ещё дело важное имеется! – снова поднялся со своего трона царь, когда все уже облегчённо вздохнули и приготовились разъезжаться по домам. – Необходимо отобрать человек пятьдесят или даже…, – Пётр задумался.

– Сто, мин херц, сто! – шёпотом подсказал Егор.

– Приказываю: отобрать сто человек молодых дворянских недорослей – из тех, что побойчей и посообразительней! Пусть ранней весной, когда ещё держится путь санный, отъезжают за границу: учиться математике, корабельному и оружейным делам, фортификации и строительству портов морских…. К каждому представить по здоровому солдату – для услуг и помощи, денег предусмотреть кормовых…

Вечером, идя по коридорам Преображенского дворца к столовой, где была назначено тайное совещание – относительно козней стрелецких, Пётр недовольно посмотрел на Егора и жёстко предупредил:

– Воли много взял себе, охранитель хренов! Ещё раз влезешь прилюдно со своими подсказками – вышибу все зубы! Или – велю выдрать плетьми, замоченными в соляном рассоле, как последнего дворового холопа…

Пётр, нетерпеливо распахнув дверь кулаком, вихрем ворвался в столовую, широкими журавлиными шагами подошёл к своему стулу, успокаивающе махнув по дороге рукой поднявшимся из-за стола Ромодановскому, Волкову и Алёшке Бровкину:

– Сидите, други, сидите! Сейчас вот перекусим, тогда и поговорим о делах. Алексашка, по правую руку садись от меня! И не вздумай дуться! А не то обижусь – и не отпущу в деревню, с женой развлекаться молоденькой…

Вечерняя трапеза – как обычно – состояла только из холодных блюд и закусок: хлеб ржаной и пшеничный, тушёная зайчатина, варёные свиные и говяжьи языки, солонина, ветчина, копчёные грудки гусей и лебедей, всякая рыба – в немалом ассортименте, красная и чёрная икра, солёные рыжики и белые грузди, квашеная капуста и маринованная редька…

Выбор напитков был гораздо скромнее: квас, крепкая зубровка, Мозельское белое вино и красный церковный кагор.

Ужин прошёл в полном молчании: царь напряжённо думал о чём-то своём, остальные же не решались отвлекать его от этих размышлений. Наконец, небрежно зашвырнув в дальний угол тщательно обглоданный селёдочный скелет, Пётр заговорил – глухо и неприязненно:

– Стрельцы! Я всё помню…. Мне тогда лет десять было всего, когда стрелецкий бунт правил на Москве…. Но я – помню! Кровь, кишки, вылезающие из брюха боярина Матвеева. Как перед матушкиным лицом они размахивали своими бердышами…. Пора разгонять все полки стрелецкие, пора! Толку от них в военное время – полный ноль, а шуму – по поводу денег…. И всё как бы намекают: денег будет мало – бунту быть! – правая царская щека сильно задрожала, но он взял себя в руки, велел коротко, по-деловому: – Давайте, подробно рассказывайте! Кто? Что?

Василий Волков, дождавшись короткого, чуть заметного кивка от Ромодановского, поднялся со скамьи, принялся рассказывать, стараясь не глядеть на Петрово лицо – страшное, потемневшее, с кривым волчьим оскалом:

– Четыре стрелецких полка стоят под Торопцом, где ты, государь, и велел службу им нести. Недовольны они этим, очень хотят вернуться на Москву, в свои старинные слободы торговые. Достоверно известно, что бунт они готовят следующим летом, когда ты, государь надолго отъедешь из Москвы белокаменной. Планируют беспощадно уничтожить всех-всех твоих родственников и сподвижников, а на престол российский хотят посадить царевну Софью…

– Ты что говоришь такое, смерд? – сильно стукнул царь кулаком по столу, болезненно поморщился. – Об этом Посольстве только сегодня объявлено! Я и сам окончательное решение – весной ехать в Европу, принял только пять дней тому назад! А ты уверяешь, что в Торопце уже известно про то? Ты, Васька, держишь меня за дурака последнего? Отвечай, подлец, пока я тебе голову не проломил!

– Никак нет! – сильно побледнев, прошипел Волков.

– Что – никак нет?

– Не держу, государь, тебя за последнего дурака…

– Ой, спасибо, родной, уважил! Ну, а ещё чего – скажешь умного?

– Пётр Алексеевич! – вмешался спокойный басом, Ромодановский. – Василий ведь ничего и не говорил про Европу. Он сказал: – «когда ты, государь надолго отъедешь из Москвы белокаменной…». Ты же, Пётр Алексеевич, никогда летом не сидишь на Москве! Всё в отъездах дальних…. Вот стрельцы и решили, что и в этот раз так будет: или к Азову отъедешь – на кораблях поплавать по морю, или в Архангельск, или – на горы Уральские. Помнишь, тебя дьяк Виниус звал на Урал – посмотреть на тамошние чудеса, а ты согласился прилюдно?

– Помню! – коротко кивнул Пётр, чуть смущённо посмотрел на Волкова: – Ты, Василий, не сердись на меня! Ну, наорал маленько, ну, бывает! Должность у меня такая – царская…. Что там у вас с письмами? Алёшка, докладывай!

Со своего места поднялся румяный и голубоглазый Бровкин, держа в руках несколько листков бумаги, заговорил – раздумчиво, словно бы взвешивая каждое своё слово:

– Перехватили два письма – от стрельцов к царевне Софье, в монастырь. И четыре – от Софьи к ним. Можно с уверенностью сказать, что писем было больше гораздо. Но всё перехватить нельзя, никаких сотрудников не хватит на это…

– Давай сюда стрелецкие писульки, неторопливый ты наш! – властно протянул свою длань Пётр, забормотал, зло усмехаясь, мельком просматривая бумаги: – Матушка-раскрасавица, лебедь белая…. На верность присягаем…. Займи престол древний…. Крови не убоимся…. Молим слёзно…. Пусть вернутся – порядки прежние…. Вот же засранцы! Кто подписывал сиё? Смотри-ка, и полковые командиры, и пятисотенные, и стольники! И что им отвечала Софья, лебедь белая?

– Во всех четырёх письмах – один и тот же ответ: «Пусть будет – как Богу сиё угодно! Софья», – доложил Алёшка.

– Ну, и хитра – моя сестрёнка! Змея осторожная, ядовитая…

По завершении двухчасового разговора, они приняли такой нехитрый план: дождаться, когда зарядят хмурые осенние дожди и завершаться плановые учения воинские, выслать в стрелецкие полки богатый водочный обоз – в качестве милостивого царского презента, выждать сутки-другие, после чего тщательно окружить злонамеренных смутьянов и разобраться с ними – как уже получится…

– Мин херц, а можно я на недельку отъеду к себе в Александровку? – попросил Егор, провожая царя в опочивальню. – Жена очень уж сильно скучает – по жизни деревенской! Вместо меня тут Волков покомандует – в делах охранных, а в полку – Федька Голицын…. Можно, государь?

– Валяй! – разрешил сильно захмелевший Пётр. – Даже на две недели можешь, разрешаю! Я вот тоже решил слегка отдохнуть от дел государственных: и Анхен заждалась меня, да и из Дании прибыло с пяток девиц свежих…. Преображенцев возьми только с собой десятка два: пусть тщательно охраняют – моего верного охранителя…

– Да, чуть не забыл, мин херц! Можно мы с Яшкой Брюсом при моём полку создадим лабораторию оружейную? Есть, понимаешь, парочка мыслей дельных…

– Создавайте! Кто же вам мешает? А, ефимки нужны…. Пятьсот рублей хватит? Возьми в казне, я распоряжусь завтра…. Хотя, и сам мог бы выделить – из своей тугой мошны! Деньги-то на воинских поставках вы с герром Францем гребёте – совсем даже неплохие…

Александровка встретила чету Меньшиковых голубым безоблачным небом и ласковым, но совсем уже нежарким сентябрьским солнцем.

«И, всё же, бабье лето – лучшее время года!», – подумал Егор. – «Даже в поздней весне, когда зацветают плодовые деревья, нет такого шарма и утончённости…».

В полях и садах созрел богатый урожай овощей и фруктов, а все зерновые культуры уже были успешно убраны и размещены по амбарам и житницам. Егор с удивлением узнал, что главным овощем того времени являлась репа.

«Совершенно ничего странного!», – прокомментировал этот факт внутренний голос. – «Картошку-то ещё не завезли из Европы, вот репа и стала основой среднестатистического крестьянского рациона…».

Из других овощей присутствовали: белокочанная капуста, морковь, редька, мелкий репчатый лук и чеснок, вернее, нечто среднее между классическим чесноком и дикой черемшой. Фрукты на Егора тоже не произвели особого впечатления: сливы выросли мелкими и кислыми, яблоки и груши были густо покрыты чёрными точками парши. Только фундук, росший в северной части господского сада, обрадовал: орехи были весьма крупными, с тонкой скорлупой, и очень духовитыми.

– Ничего, Саня! – обнадёжил беременную жену Егор. – Вот весной мы с Петром Алексеевичем поедем в Европу, я там и семян разных накуплю, такое вырастит – удивишься. Мы тут всё переиначим! Крестьян заставим огородничать по-другому. Да и хороших фруктовых саженцев надо будет прикупить, по весне настроить стеклянных теплиц и парников…