Текст книги "Страж Государя"

Глава девятнадцатая
По Дону-батюшке и морю Азовскому

Вечером следующего дня в шикарном московском доме Лефорта состоялся небольшой, но весьма пышный бал: вино дорогущее, европейское, лилось рекой, подавались кушанья изысканные, непривычные русскому желудку, искусные музыканты – в раззолочённых камзолах и напудренных париках – без устали играли что-то восхитительно небесное…

Санька танцевала только с Егором, а он – только с ней да с пожилыми дородными матронами, к которым жена заведомо не могла приревновать.

– Саша, ты опять скоро уезжаешь? – жалобно шепнула ему на ухо Санька во время плавного немецкого менуэта. – Когда? Уже скоро? Надолго?

– На днях, моё сердечко! – честно признался Егор. – Месяца на три, наверное, может, на три с половиной…. А когда вернусь, так сразу, вместе с детьми, и отъедем в Александровку нашу, желанную. Хоть октябрь месяц и большую часть ноября – да проведём там…

Действительно, приходилось торопиться: стояли последние июньские деньки, а ещё предстояло добраться до Воронежа, спуститься по Дону до Азовского моря, выйти в море Чёрное, доплыть до Константинополя, заключить мирный договор с Османской Империей и вернуться к родным российским берегам – до начала затяжных осенних штормов…

Перед самым началом праздничного фейерверка к их столу подошла Петрова сестра Наталья, ведущая за руку царевича Алексея.

– Здравствуйте, тётя Александра и дядя Саша! – звонко приветствовал мальчишка, нетерпеливо приплясывая на месте.

– И вам – здравствовать, господа высокородные! – по-свойски подмигнув царевне Наталье, вежливо ответил Егор. – А как, Алексей Петрович, твоё здоровье? После нашего утреннего занятия? Ничего не болит?

– Нормально всё, дядь Саша! – бойко ответил наследник престола российского и вопросительно посмотрел на свою воспитательницу: – Тёть Наташа, вона – Картен Бранд, мой дружок очень хороший. Можно я к нему – один подойду? Нам посекретничать тайно с ним – зело надобно!

– Иди уже, иди, пострелёнок, что с тобой поделаешь! – благодушно разрешила царская сестра, выпуская мальчишескую руку из своей ладони, улыбнулась Егору: – Знаешь, Александр Данилыч, Алёша мне битых два часа рассказывал – про ваше занятие утрешнее! Да про то, какой ты у нас сильный да ловкий. Только вот, побаливают у мальчонки – после этого, руки и ноги, да и животик…. Он ничего не говорит, но я то вижу! Может, чересчур ты усердствуешь? Пожалей уж, ребёночка то…. Не рано ли ему – заниматься «каратэ» этим?

– Не волнуйся так, Наталья Алексеевна! – попытался успокоить царевну Егор. – Пока мы с ним один раз в неделю будем заниматься, не чаще. Через годик – посмотрим…. А когда я буду в отъезде, то с Алексеем позанимается Вася Волков, ему уже сказано. Это когда царевич уже вернётся из Воронежа…

– Вы уж – с братцем-то моим любимым, не берите Алёшеньку с собой, в Константинополь! – дрогнув голосом, неожиданно попросила Наталья. – Маленький он ещё – для дел таких серьёзных да трудных…

– Стоп, стоп! – сильно обеспокоился Егор. – А откуда тебе, царевна, известно, что Пётр Алексеевич собирается лично посетить столицу османскую?

– Да Алёша-племянник и поведал! У государя нынче от сына нет секретов, он ему всё-всё рассказывает, советуется даже…

«Ну и как же в таких условиях – можно соблюдать полную секретность? Как – надёжную царскую охрану обеспечивать?», – возмутился про себя Егор.

– Поздравляю тебя, Александра! – неожиданно сменила тему царевна. – Такая честь: первая женщина русская, вошедшая в Совет Государственный!

– Спасибо, Наталья Алексеевна! Постараюсь оправдать – честь сию! – Санька склонила свою русую голову в почтительном полупоклоне.

Егор отчаянно завертел головой, смотря то на одну красивую женщину, то на другую, выдохнул хрипло и непонимающе:

– О чём это вы, прекрасные дамы?

Наталья удивилась в свою очередь:

– Что ж ты, царский охранитель, так и не ознакомился со вторым списком, где перечислены все персоны, приглашаемые на Высший Совет – по отдельным, наиважнейшим вопросам?

– Да нет, как-то…

– Так вот, в списке том – тридцать пять особей мужеского пола, и только одна – женского. Твоя собственная жёнушка – дворянка Меньшикова Александра Ивановна, персоной собственной…

– В качестве Главной Сестры милосердной, – отчаянно покраснев и потупив взгляд, скромно объяснила Санька. – Это когда война намечается – серьёзная какая, или поход боевой, кровавый…

Настало время фейерверков знатных, «потешных огней» – как тогда было принято говорить. Пётр с сыном, взявшись за руки, дружно и весело бегали между специальными установками и, с помощью самодельных спичек – конструкции Брюса-Меньшикова, поджигали тоненькие шнуры, а потом, когда в небо взлетели крупные разноцветные искры и змеи, хором орали и визжали – громко и восторженно…

Многие высокие гости уже разъехались, Санька отправилась на кухню – записать со слов кухарки Лефортовой рецепт какого-то блюда, произвёдшего на неё неизгладимое впечатление, а Егор, тем временем, залучил хозяина дома в дальнюю резную беседку – для очень важного разговора.

– Что, герр Франц, ты уже собрал вещи-то – для вояжа Константинопольского? Тебе же опять – быть Послом Великим! И я так думаю, и князь-кесарь Ромодановский поддерживает это мнение, Шеин с Апраксиным – тоже за…

– Не поеду я в этот раз с вами, Александр Данилович, не обессудь! – огорошил его генерал. – Неважно чувствую себя, останусь на Москве.

– Как же так? – Егор был по-настоящему поражён, это неожиданное решение Лефорта путало все его хитрые планы. А рассуждал он примерно так: «Через два с половиной месяца, исходя из моего знания Истории, герр Франц должен умереть. Но умереть – в промозглой осенней Москве, нелепо и случайно подхватив банальнейшее воспаление лёгких. А что если он в это время будет находиться на относительно тёплом и сухом – морском побережье? Вдруг, удастся – в очередной уже раз, обмануть жестокосердную Историю?». И вот – на тебе: генерал никуда не едет!

– А вот так, – спокойно и несуетливо ответил тем временем Лефорт. – Пётр Алексеевич пошёл мне навстречу и разрешил остаться. Устал я что-то, хочу немного отдохнуть…. А одним из Великих Послов ты и будешь, Алексашка. Потому как – заслужил! А в напарники тебе определён дьяк Прокофий Возницын, настоящий – Возницын…. Ничего, что я тебя назвал по-старому, без отчества?

– Ничего…, – промямлил Егор, совершенно не понимая, что и говорить дальше.

Лефорт грустно и многознающе усмехнулся:

– Ты что-то знаешь, мой мальчик? Знаешь – и волнуешься? Да, ладно, брось! Ты – одно знаешь, я – совсем другое. Кто из нас прав? Чьё знание – истинное? Как ты думаешь, может быть такое, что для кого-то смерть – просто очередной переход в иное качество, или даже – всего лишь смена места работы?

– Даже так…

– Мне это очень трудно объяснить. Ты, скорее всего, не поймёшь…. Считай, что у меня здесь было своё, отдельное задание. Вот, я его и выполнил, полностью. А теперь возвращаюсь – откуда пришёл когда-то…. А ты остаёшься, может даже, и вместо меня. Извини, но давай на этом и закончим – сей трудный разговор. И подробных инструкций не жди от меня. Разные у нас с тобой игры, охранитель…

Саньке очень хотелось – отправиться в этот увлекательный вояж южный (можно и только до Воронежа!), но дети были ещё слишком малы. Нацеловались, наобнимались вволю, попрощались – со вздохами тяжёлыми и слезинками редкими…

Обоз посольский растянулся на этот раз на целую версту. И людей много – нанятых на государеву службу в недавнем визите европейском – ехало на верфи воронежские, да и всяких гостинцев – для предстоящих переговоров с османами: пушнина русская, штуки бархата и шёлка, ружья и пистолеты европейские, золотые украшения – из царских закромов, щедро отделанные жемчугами да самоцветами. Для охраны сего бесценного (во всех отношениях), каравана было выделено четыре эскадрона драгун, да и при каждой карете и повозке состояло по три надёжных человека: ямщиками выступали проверенные и обученные Егоровы сотрудники, рядом с каждым ямщиком сидел вооружённый солдат-преображенец, второй преображенец находился на запятках кареты или повозки.

Егор, за сутки перед отъездом пожалованный званием генерал-майора, ехал в царской карете – вместе с Петром и его сыном Алексеем. Кучером царским являлся поручик Алёшка Бровкин, компанию ему (вместо простых солдат), составляли два подполковника: Андрюшка Соколов – батальонный командир Преображенского полка и Василий Волков – Егоров заместитель по делам охранным.

За каретой следовал возок попроще, в котором располагался царский повар Антоха, он же – специалист по всяким ядам и противоядиям. Антоху сопровождали две низенькие и смешные китайские собачки, надрессированные по запаху определять всякую гадость, могущую нанести вред государеву организму.

Егор всегда помнил, что, несмотря на всё многообразие чинов и обязанностей, свалившихся на его голову (постоянный член Высшего Государственного Совета, генерал-майор, командир полка Преображенского, дворянин, помещик, глава семейства, фабрикант, поставщик продовольствия и прочего – для армейских нужд, начальник оружейной лаборатории, Великий Посол), он, прежде всего, царёв охранитель, обязанный тщательно и вдумчиво – оберегать жизнь и здоровье Петра, государя российского.

Алексей Петрович, устав от созерцания через окошки каретные – нехитрых российских пейзажей, наконец, угомонился и уснул, пристроив свою курчавую голову на отцовских костистых и угловатых коленях.

– Я тут Указ издал ещё один, перед самым отъездом, – хмуро сообщил Пётр, ласково разглаживая своей большой ладонью тёмно-каштановые волосы сына. – Про то, чтобы Евдокию, мать Алёшкину, в монастырь сослали – на вечные времена. Дура она набитая, ничего не понимает в жизни: лишь бы пошлую лесть выслушивать да гордыней упиваться собственной…. Что, Алексашка, не одобряешь, небось?

– Твоя воля, государь! – нейтрально вздохнул Егор, прекрасно понимая, что царь завёл этот разговор совсем ни просто так. – Твоя – воля…

Помолчали несколько минут.

– А что если – мне женится на Анне Монс? Царицей её сделать – российской, полноправной? – негромко и вкрадчиво спросил Пётр. – А что тут такого? Женщина она красивая, неглупая, обученная политесу, вона – мажордома завела у себя, слуг ливрейных.…Не, а что делать, если твой доктор Жабо мне запрещает: с женщинами русскими – в связь вступать серьёзную, плотскую? Царю быть неженатым – не по-людски это, народ не поймёт…. Опять же, Алексею нужен надзор материнский. Сестра Наташка – молодец у меня, да не то это совсем. А Аннушка Монс – умна, она всё правильно делать будет…. Как думаешь, охранитель верный? Или что знаешь нехорошее – про Анну? Тогда говори, не молчи! Что, путается постоянно – с мужиками всякими? Так не беда то! Станет настоящей, законной царицей – сразу перестанет путаться: под страхом дыбы и топора!

– Прав ты, государь! – Егор начал издалека. – Нет в том беды большой, что Анна Монс, когда ты бываешь в отъездах долгих, знается с мужчинами другими…. Она же – не жена венчанная тебе, в конце-то концов. Действительно, поправимо это. Но вот только одно смущает меня сильно…

– Говори же, сукин кот, не тяни жилы! – злым шёпотом, чтобы не разбудить сына, приказал Пётр.

– Вот эти тёплые отношения её – с саксонским посланником Кенигсеком…. Одно дело – утехи плотские скоротечные, а тут серьёзно всё. Так и до государственной измены недалеко, шаг всего один…

– Да, это дело меняет! – подумав с минуту, невесело изрёк царь. – Мне не нужна жена, замешанная в дела политические, скользкие…. Мне нужна – просто жена, верная, любящая. Женщина – одним словом. Ладно, с Анной я потом разберусь! – неожиданно посуровел взглядом, спросил – уже требовательно и жёстко: – А что по поиску той наяды, что привиделась нам с тобой, Алексашка, над озере Ладожском?

Совсем не хотел Егор говорить на эту тему, берёг своё знание о Марте Скавронской – как туза заветного, козырного, но почувствовал – на уровне подсознания, что надо сейчас шепнуть Петру хоть что-нибудь позитивное, пока тот не наделал всяких глупостей.

– Есть, мин херц, некоторые успехи! – улыбнулся скупо, но при этом – чуть загадочно.

– Ну? Подробнее давай! Быстро! А то в морду получишь! – царь окончательно перешёл на шёпот, почувствовав, что спящий Алексей беспокойно заворочался.

Егор тоже заговорил – едва слышно:

– Александра, жена моя, рисует здорово парсуны и картины разные. Виды природные, цветы, лошадей и птиц, лица человеческие. Так вот, Санька – с моих слов, нарисовала портрет той странной особы. Лицо только – без прочих разных прелестей, обнажённых тогда…. Показывал я той портрет – самым разным людям: своим сотрудникам, купцам – русским и иноземным, офицерам, генералам и адмиралам, поступивших к нам на службу из стран европейских. Некоторые из них сказали, что видели – девушку похожую…

Санька, действительно, нарисовала портрет Марты (будущей Екатерины Первой), а вот всё остальное Егор уже присочинил – самым бессовестным образом.

– Кто она? Где живёт? – Пётр нетерпеливо заблестел глазами.

– Вот здесь – не всё понятно до конца! – импровизируя, Егор – словно бы в нешуточной задумчивости, наморщил свой лоб. – Одни говорят, что особа сия – графиня Саксонская, и лет ей сейчас – уже далеко за сорок, – Пётр помрачнел и нахмурился. – Другие утверждают, что это – шведская мещаночка, тоже не молоденькая уже, живёт где-то под городом Стокгольмом…

– Тот ещё вариант! – прокомментировал царь.

– Ещё купчик один, что некоторые дела торговые имеет с Лифляндией, утверждает, что девицу эту – Мартой зовут, видел он её в тамошней крепости Мариенбурге, что выстроена на большом озёрном острове.

– А этой барышне – сколько будет годков? – с надеждой спросил Пётр.

– Пятнадцать, может, шестнадцать, она простая служанка – в доме пастора тамошнего, католического.

– Это уже интереснее! Послал человека в Мариенбург?

– Нет, ещё, мин херц! – Егор решил, что дальше врать – не имеет никакого смысла.

– Почему?

– Мариенбург сей сейчас шведами занят. Туда надо обязательно иноземца посылать, или нашего человека, но языки всякие знающего, с корнями заграничными. При этом – шустрого, сообразительного, понимающего, умеющего язык держать за зубами…. Дело это – зело щекотливое, мин херц!

– Есть такой человек! – тут же радостно заявил Пётр. – А зовут его…

– Яков Брюс – его зовут! – невежливо перебил царя Егор. – Так Яшка-то наш – ещё не приехал из Европы. Вот, Пётр Алексеевич, я и решил – подождать немного. Вернёмся из этого Константинополя, сразу же и пошлём полковника Брюса – аккуратно выкрасть ту Марту Скавронскую и тайно доставить её в Москву…

Над воронежскими степями завис – в лёгкой полудрёме – ленивый летний зной, иногда с диких степей налетал, бросая в лицо горсти раскалённого песка, колючий южный ветер, Дон-батюшка застыл – на много вёрст зеркалом венецианским, над которым поднимались частые белые спирали пара – от воды испаряющейся…

Речка Воронеж (одноимённая с городом), до самого своего слияния с великим Доном, была густо заставлена новенькими судами: бригантинами, галерами, стругами, каторгами, серьёзными многопушечными кораблями.

– Вот, государь, трудимся без роздыха! – устало докладывал Фёдор Апраксин – архангельский корабельных дел мастер, два года назад опрометчиво согласившийся переехать на воронежские верфи. – День и ночь идёт работа! Третьего дня полностью закончили отделку «Крепости». Добрый получился корабль: устойчивый на крутой волне, ходкий, оснащён сорока пушками. Сейчас готовим его в путь дальний…

Трёхмачтовый «Крепость» величественно покачивался посредине глубокого речного омута, крепко привязанный к многочисленным деревянным длинным сваям, вбитым в илистое дно. К чёрному, свежее просмолённому борту корабля постоянно, сменяя друг друга, подплывали многочисленные струги и каторги.

– Уже на дно трюмов разместили мешки с песком и камнями – для балласта при сильной морской качке. Теперь порохом грузим, ядрами, гранатами картечными, ружейными патронами, – пояснял Апраксин. – Как закончим с припасами огненными, сразу перейдём к продовольствию, большим бочкам с водой и вином. Потом уже загрузим грузы Посольства Великого: сундуки со златом и серебром, украшениями разными, самоцветами уральскими необработанными, мехами ценными…

– Кто капитаном назначен на «Крепости»? – спросил царь.

– Португалец Памбург. Дельный моряк, знающий. Правда, злой как сам чёрт, чуть что ни так – драться начинает…

– То и ничего! – понимающе ухмыльнулся Пётр. – Я тоже на руку горяч да скор! Да и мужики наши русские не могут работать дельно – без зуботычины хорошей…. А кто поведёт всю эскадру? Вице-адмирал Крейс?

– Так точно! Настоящий адмирал: важный такой, на всех смотрит – сверху вниз, всё пыхтит презрительно, плюётся во все стороны – что тот верблюд астраханский…

Над Воронежем (и над городом, и над рекой), без умолка стучали плотницкие топоры и специальные деревянные кувалдочки, с помощью которых судовые мастера конопатили досчатые борта лодок и кораблей. Повсюду густо дымили большие котлы с кипящей смолой, весело звенели кузнечные молоты и молотки, тягуче и тонко визжали ручные пилы, с помощью которых плотники «разбирали» толстенные брёвна на ровные доски.

– Ещё надо месяц ждать, чтобы достроили все суда! – густо дымя своей курительной трубкой, важно сообщил вице-адмирал Крейс.

– Отплываем послезавтра на рассвете! Теми кораблями и лодками, кои готовы! – кратко скомандовал Пётр, резко развернулся и, под удивлённым взглядом голландца, нервно зашагал вдоль пологой речной косы. Царевич Алексей, радостно подпрыгивая и кружась, бросился догонять отца…

Вечером, отправив Алексея кататься на новенькой парусной бригантине – в сопровождении его тёзки-Бровкина и португальца Памбурга, Пётр велел Егору:

– Давай, Алексашка, созови всех дельных людей – через час, в избу адмирала Апраксина. Посовещаемся, послушаем дьяка Возницына (настоящего!), он только что вернулся из Карловиц на Дунае, с очередных переговоров о мире. Выпьем, заодно, по-человечески, поболтаем о мирском…

Для начала успешного разговора они слегка перекусили – пищей обычной, корабельной: серый ржаной хлеб, солонина, щедро нашпигованная чесноком, холодная жареная поросятина, копчёные говяжьи языки, квашеная капуста и редька, ранние яблоки. Да и напитки были простыми, но крепкими: зубровка, анисовка, ром ямайский. Окошки в адмиральской (Начальника Адмиралтейства) избе были маленькие, наполовину даже слюдяные, поэтому сидели при свечах. Было достаточно жарко, вследствие чего все приглашённые сняли свои сюртуки, развесили на вбитых в бревенчатые стенки гвоздях шляпы и парики.

Пётр, предварительно махнув правой рукой, мол: «Сидите, уж!», неторопливо поднялся со скамьи:

– Ну, други мои, теперь немного послушаем нашего дипломата славного, занимающегося делами турецкими, Прокофия Возницына, всем вам известного!

Царь снова уселся на своё место, многие, знающие – под какой личиной Пётр Алексеевич путешествовал по Европе, слегка хмыкнули, но тихонько так, чтобы не навлечь на себя неудовольствия царского.

Дьяк Возницын, поправив на носу свои очки, оснащённые большими круглыми стёклами, встал так, чтобы быть видимым всем присутствующим, принялся бойко и доходчиво излагать:

– Переговорил я тайно в Карловицах с турецкими послами: рейс-эфенди Рами и тайным советником Маврокордато – о возможностях замирения временного. Нашли понимание, на день сегодняшний у нас с Османской Империей – временное перемирие. А вот с соглашением о мире прочном, на несколько лет – вышла закавыка…. Дипломатия восточная – она особая. Требует переговоров долгих, пышности разнообразной…

– Нет у нас времени – на переговоры долгие и пышность всякую! – перебил царь. – Ты, дьяк, предлагай, как нам быстро сладить – то дело мирное! Хотя бы лет на пять, а ещё лучше – на семь…

– Удивить надо османов! – уверенно заявил Возницын. – Если их сильно поразить, то они на всё готовы! Восток – дело тонкое…. А мир с Россией – очень сейчас важен для Турции. Они даже и с поляками – мириться готовы. Больно сильно их потрепал маршал Венский, принц Евгений Савойский: земель отнял много, городов и деревень. И в венгерских краях, и в семиградских, и в морейских…. Османская Империя сейчас мыслит только об одном: вернуть назад те потери срамные. Но всё равно – надо проявить напор и настойчивость…. И ещё одно. Надо, чтобы при этих решительных переговорах с османами, рядом не было бы других дипломатов: цесарских, польских, французских, английских…. Тогда всё и сладится…

– Понятно, Прокофий! – милостиво кивнул дьяку Пётр, после чего хитро посмотрел на Егора и спросил – с лёгкой ехидцей: – А что думает по вопросу турецкому – наш второй Великий Посол?

Егор вставать со скамью не стал (генерал-майор всё же!), лихо махнул очередную чарку зубровки и спросил у Возницына:

– Если мы солидной эскадрой – нагрянем прямо в Константинополь: с салютом пушечным, флагами развивающимися, музыкой, прочим – шумом велики? Будет то для османов – удивительным и поразительным?

Дьяк – сам удивлённый таким неожиданным вариантом, радостно закивал головой:

– Это было бы действенно! Турки до сих пор не верят, что на реке, удалённой от моря на тысячи вёрст, можно построить настоящий и крепкий флот, способный смело и успешно бороздить моря…

– Вот мой ответ, государь! – обратился Егор к Петру. – Незамедлительно плыть эскадрой солидной – к Константинополю турецкому! А для переговоров у меня припасена ещё одна шутка знатная. Понравится она туркам, всенепременно…

Часа через два после восхода солнца «Крепость», шедший первым, войдя в Дон, произвёл залп (холостой, конечно же), всеми восемнадцатью пушками правого борта, приветствуя великую русскую реку и, одновременно подавая знак остальным судам эскадры – неукоснительно следовать за собой.

А эскадра получилась знатной, за «Крепостью» следовало: двадцать двухпалубных кораблей, тридцать галиотов, двадцать пять бригантин и порядка пятидесяти каторг, яхт и галер. Это не считая шестисот стругов, заполненных бородатыми казаками (казакам – всех званий – царь отдельным Указом разрешил – не брить бороды).

Зелёновато-изумрудные, бескрайние степи, тревожно и остро пахнущие чуть горьковатой полынью, густые прибрежные дубовые и буковые рощи, красивейшие пойменные озёра, заросшие цветными камышами.

– Красиво-то как! – без устали восхищался царевич Алексей, с любопытством вертя во все стороны своей кудрявой головой. – А вы ещё не хотели меня брать с собой, зануды!

Пётр виновато подмигнул Егору, мол: «Извини, брат, не смог отказать ребёнку!».

– Дядь Саша! – предложил жизнелюбивый и подвижный Алексей. – А чего время терять зазря? Давай – карате займёмся!

– Прямо здесь?

– А что? Места тут хватает…

Егор, царевич и Алёшка Бровкин переоделись в кимоно, пошитые преображенскими швеями-мастерицами и предусмотрительно захваченные с собой, приступили к занятиям экзотическим – под восхищёнными и удивлёнными взглядами матросов, офицеров, адмиралов, Петра и прочей разношерстной публики.

– Молодцы! – подбадривал царь. – Покажите им всем – что русские умеют!

Каждый вечер – перед красивейшим южным закатом, с «Крепости» (адмиральского корабля), стреляла носовая пушка – громко, на всю реку, потом били склянки – звоном хрустальным. Вся эскадра дружно убирала паруса, слышались звонкие всплески – от падения тяжёлых якорей в тёмную речную воду.

Когда ночи были тёплыми, без дождей, то на берегу разжигали костры, долго сидели вокруг них, болтали – иногда до самого рассвета. Царевичу Алексею эти рассветы и нравились – больше всего. Как заворожённый, мальчишка сидел по-турецки на берегу реки, почти не дыша, смотрел немигающими глазами на восток, где всеми оттенками розового и алого разгоралась юная степная заря…

Егор и Пётр понимающе переглядывался между собой: будет из паренька толк, обязательно – будет!

Эскадра плыла мимо жёлтых обрывистых берегов, на которых стояли сторожевые казачьи городки, обнесённые земляными валами и высокими плетёными изгородями.

Иногда по берегу эскадру сопровождали отряды конных казаков и башкир.

Наконец, впереди показались элегантные и светлые бастионы Азовской крепости, река начала разделяться на отдельные рукава.

– Отдать якоря, лентяи! – с чудовищным акцентом, по-русски приказал Корнелий Крейс.

– Зачем остановка сия? – тут же забеспокоился Пётр. – До моря-то – рукой подать…

Адмирал флегматично пожал плечами, ответил уже на голландском языке:

– Казак-лоцман говорит, что здесь судоходное русло Дона постоянно перемещается – из стороны в сторону. Необходимы тщательные промеры всех рукавов устья, иначе двухпалубные корабли могут крепко сесть на мель.

Старательно промерили Кутюрму – один из самых широких рукавов Дона.

– Есть маршрут! – обрадовал адмирал Крейс. – Только придётся разгрузить все большие корабли: освободить их трюмы от балласта и всех прочих грузов, включая продовольствие, питьевую воду и порох. Хлопотно это, но придётся сделать…

Двое суток – всё светлое дневное время, казаки загружали на гребные струги всё, что только можно было убрать из корабельных трюмов и старательно гребли к Таганрогу. На третье утро адмирал решил, что можно начинать спуск к морю.

– Авось – прорвёмся! – заявил Крейс по-русски, ну и ещё добавил несколько солёных русских словечек, до которых был всегда охоч.

Порядка семидесяти гребных стругов и каторг медленно тронулись вперёд, ведя за собой на толстых канатах – словно собачонку на поводке, громоздкого «Крепость». Через час за адмиральским судном проследовали и остальные: «Воронеж», «Азов», «Гут Драгерс», «Апостол Пётр», другие…. Вся эскадра встала на рейде Таганрога, спрятавшись от морских волн за высоким молом, началась обратная загрузка в трюмы балласта, пороха и всего прочего. Заодно конопатили рассохшиеся за время долгого плавания борта кораблей, наспех обмазывали их разогретой смолой.

Царевич Алексей предпринял очередную попытку уговорить отца – взять его с собой в Константинополь. Пётр – обычно грубый и решительный, перед мальчишкой только бледнел и мычал что-то неразборчивое, бросая на Егора умоляющие взгляды. Пришлось под благовидным предлогом залучить Алексея на самый край мола и поговорить с ним «как мужчина с мужчиной», наобещать – чёрте чего, польстить, приврать, напустить разного цветного тумана…

– Ладно, я всё понял! – сдался, в конце концов, царевич. – Поеду с подполковниками Волковым и Соколовым обратно, на Москву. Тёте Александре и дяде Францу передам все секретные указания, присмотрю тайно за князем-кесарем – чтобы дров не наломал…

Вскоре, дождавшись устойчивого попутного ветра, «Крепость» – в сопровождении других судов, могущих ходить под парусами, вышел в открытое и беспокойное Азовское море, держа курс на юго-запад. Через трое суток с левого борта показалась Тамань. Эскадра медленно и целенаправленно пересекла неширокий пролив, в виду древних стен Керчи «Крепость» произвел холостой пушечный выстрел, подавая условную команду на остановку.

Загремели якорные цепи, корабли, выстроившись в два относительно ровных ряда, замерли, слегка покачиваясь на мелкой волне.

– Ерунда какая-то – а не крепость грозная! – оторвавшись от окуляра подзорной трубы, презрительно объявил Пётр. – Ни фортов тебе, ни бастионов! Стены и башни даже обвалились местами. Тоже мне, твердыня! А у самого причала болтаются всего четыре корабля серьёзных…

– Мин херц! – обрадовался Егор, наблюдая за берегом в свою подзорную трубу. – А турки-то засуетились, вона, сколько их высыпало на стены – чисто клопов на московском постоялом дворе! Все в шароварах разноцветных, ручонками размахивают…

Ещё через час к борту «Крепости» подошла одномачтовая фелюга с низкой посадкой и приняла на борт Егора и Алёшку Бровкина, разодетых по последней европейской моде: с многочисленными перстнями, оснащёнными крупными самоцветами, на пальцах и драгоценными брошами, воткнутыми в отвороты камзолов и нагрудные кружева, на левом боку у каждого болталось по длинной шпаге – в богато украшенных ножнах.

– Чисто ёлки новогодние, которые мы видели в Амстердаме! – восторгался Пётр. – Только жарко сейчас, вспотеете…. Ну-ка духами побрызгайтесь иноземными. Больше лейте, не жалейте! Вы там, други мои, ужо, в грязь лицом не ударьте! Несите чушь всякую, важность напускайте…. Главное, чтобы они эскадру пропустили мимо крепости – без единого пушечного выстрела. Как ты, Прокофий, говорил то тогда, в избе у Апраксина?

– Удивить надо османов! – словно поцарапанная грампластинка басом забубнил Возницын. – Если их сильно поразить, то они на всё готовы! Восток – дело тонкое…

В фелюгу, кроме Егора и Бровкина, уселись два переводчика посольских, по фамилиям Лаврецкий и Ботвинкин.

– Какими языками владеете, толмачи уважаемые? – строго спросил Егор.

– Турецким, персидским, арабским – оба владеем, – сообщил Лаврецкий.

– А европейскими – какими?

Ботвинкин, явно смущаясь, промямлил чуть слышно:

– Я по аглицки могу, немецкий знаю немного, французский…

– Ну, вот и ясна – диспозиция наша! – обрадовался Егор. – Я говорю на английском языке, поручик Бровкин – на немецком, Ботвинкин переводит это всё на русский, а Лаврецкий, в свою очередь, на турецкий… Блеск полный!

– Солидно получится! – одобрил Алёшка.

Лаврецкий, удивлённо подёргав себя за длинный ус, нервно откашлялся, и спросил нерешительно:

– А зачем всё это, господин генерал-майор? Я хотел сказать, что сложно оно как-то…

– Так надо, любезный мой! – Егор, входя в предстоящую роль, надулся от важности, презрительно подрагивая уголками выпяченных вперёд губ. – Не вашего ума – это дело! И вообще, запомните хорошенько: меня зовут – сэр Александэр, я лорд и пэр английский, а поручика Бровкина кличут – маркиз де Бровки, с ударением на слоге последнем…. Запомнили, доходяги? Ну и ладушки! Так нас османам и объявляйте…

Фелюга плавно пристала к низенькому каменному причалу, где их уже ждали два важных османских чиновника: в красных кафтанах, с белыми чалмами на головах, на ногах турок красовались розовые атласные туфли – с длинными острыми носками, круто загнутыми вверх.

– Эй, толмачи хреновы! – тихо скомандовал Егор. – Первыми вылезайте на причал, а нам с маркизом руки подавайте, да кланяйтесь пониже, кланяйтесь…

Воспользовавшись помощью переводчиков, они выбрались на керченский берег, осмотрелись по сторонам.

– Смотри-ка, маркиз, какие у османов туфли знатные! – радостно оповестил (на языке английском), Егор. – Только в таких, должно быть, бегать очень уж неудобно…

– Это точно, сэр Александэр! – поддержал его (на немецком языке), новоявленный маркиз де Бровки. – А бороды-то у них смешные, уписаться можно: у одного почти красная, а у второго и вовсе – оранжевая.…Эй, Ботвинкин, мать твою! Этого не надо переводить! Представляйте нас, как предписывает этикет ихний, басурманский…