Текст книги "Кодекс Снеговика"

– Ты меня звал? —пес затормозил у пределов детский площадки. – Хочешь снова поиграть?

– Нет, сказал Снеговик – Сейчас не время для игр. Наш поселок ждет беда. Нужна твоя помощь.

При слове «помощь» энтузиазм Трифона сразу иссяк. Он понял, что ему придется кого-то защищать, драться, рисковать здоровьем. Драться Трифон не любил – для этого ему не хватало смелости.

– Помощь? – переспросил пес, почесал лапой за ухом и опасливо оглянулся.

Он сейчас и сам не понимал, с чего это вдруг ему взбрело в голову рвануть без разрешения на улицу. Хозяин убьет его за такой фортель…

– Тебе не нужно будет драться, – поспешил успокоить его Снеговик. – Просто завтра вечером, когда снова услышишь мой зов, начни громко гавкать и проситься на улицу. Ты должен любыми путями выйти из дома.

– А что потом?

– Потом я скажу тебе, что делать. Главное выйти на улицу.

– Драться точно не надо?

– Нет, нужно будет только много лаять.

– Это я люблю.

В это время показался запыхавшийся Генерал. Он не добежал до детской площадки и остановился в пятидесяти метрах от нее, тяжело дыша.

– Вот и все, – трусливо заскулил пес. – Сейчас мне достанется.

– Не бойся. Я знаю, что тебе надо сделать. Беги к хозяину и за несколько шагов от него начни ползти, словно просишь прощения.

– Ты думаешь, это поможет?

– Обязательно поможет.

Генерал действительно готов был люто отлупить пса за непослушание. Трифон, конечно, не всегда был идеально послушным, но такого наглого неповиновения он еще не никогда проявлял. Следовало его немедленно наказать, чтобы впредь неповадно было…

– Трифон! Ко мне! – отдышавшись, скомандовал Генерал.

Трифон бросил последний вопрошающий взгляд на Снеговика.

– Сделай так, как я сказал, – подбодрил его тот.

Трифон тяжело вздохнул и, поджав хвост, посеменил к хозяину. Генерал стал демонстративно выдергивать из брюк ремень. Трифон остановился на полпути. У него трусливо подгибались ноги.

– Ко мне, – грозно повторил хозяин.

Пес несколько секунд постоял в нерешительности, а потом вдруг брякнулся на брюхо и начал ползти.

Генерал застыл от изумления. Ремень обвис в его руках.

Пес подполз к самым ногам хозяина и медленно поднял голову. Взгляд у него был такой, словно он просил прощения…

Стальное сердце старика дало слабину. Генерал вправил ремень в брюки.

– Ладно, – сказал он смякшим голосом. – Пойдем домой, Трифон. Там поговорим…

Лютеция взбесилась, когда на часах еще не было девяти. Ее и раньше считали истеричной собачонкой, но сегодня эта истеричность побила все прежние рекорды истеричности. Она запрыгивала на диван, гавкала, потом спрыгивала на пол и бежала к двери. Так как хозяева продолжали спать, Лютеция повторяла этот маневр до тех пор, пока под одеялом не началось шевеление.

Первой проснулась Катерина. Лютеция кинулась к ее лицу и начала лизать, норовя языком залезть прямо в ноздри.

– Лютя, перестань, – простонала Катерина и с головой накрылась одеялом.

Лютеция загавкала еще звонче. Обычно такой шум она создавала только тогда, когда видела чужую собаку.

– Фу! Место! – пыталась осадить ее Катерина.

Собака не успокаивалась.

– Ну, что тебе надо, Лютя?!

Вадим тоже проснулся.

– Что случилось?

– Собака с ума сошла. Наверно, проголодалась.

Катерина встала, вынула из холодильника баночку собачьего корма, вывалила несколько ложек в миску на полу.

Но Лютеция не стала есть. Она продолжала гавкать, при этом снова и снова кидалась к входной двери и тут же возвращалась обратно.

– Что тебе нужно? – Катерина не понимала или не хотела понять.

Со второго этажа бегом и с грохотом спустилась Анюта в пижаме.

– Мама, она же на улицу просится! Ты что не понимаешь!?

– Зачем ей на улицу? Туалет у нее в доме, на пеленке.

– Значит, ей срочно надо.

– Куда ей срочно надо?

– Можно я с ней схожу?

– Что за глупости? Ей никогда не надо было срочно на улицу…

В свое время Катерина покупала йоркширского терьера именно потому, что этой собаке абсолютно не требовались утренние прогулки. Опытные люди ей сказали, что это не просто собака, а собака-кошка, и этот довод убедил Катерину сильнее остальных…

– Ну, мама! – продолжала настаивать девочка.

Анюта переглянулась с папой. Тот не с первого раза, но все же догадался – это новые проделки Снеговика. Не понятно было только, зачем ему понадобилась эта взбалмошная шавка. От нее нет и не может быть совершенно никакой пользы.

– Пусть она сходит, Кать, – Вадим и тоже стал подниматься с постели и искать взглядом халат. – Мы с собакой так мало гуляем…

Лютеция поддала еще больше шума и суеты, словно понимала, что хозяин ее поддержал, а хозяйка почти сдалась.

– Я сама сейчас с ума сойду, – Катерина зажала уши ладонями. – Уведи же ее скорее отсюда!

– Я сейчас оденусь, – радостно воскликнула Анюта и побежала наверх, сдирая с себя на ходу пижаму.

– Зина, Зина, ты куда?

Анюта услышала этот крик, когда выходила из дома. Какая-то кошка стремительно пробежала мимо забора по улице. Следом за ней мчалась женщина в синей болоньевой куртке.

Лютеция хотел кинуться следом, но ей мешала закрытая калитка. Она заскулила от нетерпения.

– Сейчас, подожди немного, – Анюта на ходу завязывала шарф. – Все равно там сейчас очередь.

Она открыла калитку, собака бросилась бегом по дороге в сторону детской площадки. Анюта не спеша пошла следом. Она уже знала, в чем дело. Ее веселило это гавканье и мяуканье, которое раздавалось со всех сторон. О плане Мяукалы Снеговик ей рассказал еще вчера перед сном…

– Маша! Маша! – услышала Мария Федоровна взволнованный голос своего старика.

«Господи! Да что же это такое?» – взмолилась бедная старуха, наспех вытерла мокрые руки кухонным полотенцем и поковыляла на второй этаж, где Юлий Васильевич отбывал домашний арест (спускаться на первый этаж ему категорически запрещалось).

– Что такое, Юленька? Ну, что же ты себя мучаешь? Что же ты все время стоишь возле этого окна, – она с трудом поднялась по лестнице.

Юлий Васильевич и впрямь стоял перед окном с вытаращенными глазами. Хоть досками его заколачивай, чтобы он не пялился в него и день и ночь.

– Что тебе опять привиделось?

– Ты посмотри!

Юлий Васильевич хватал воздух ртом и тыкал пальцем в стекло.

– Да не волнуйся ты так, сердце сорвешь… Что тут еще такое?

Мария Федоровна пристроилась рядом с мужем у окна…

На детской площадке стоял все тот же снеговик. К нему подбежала собака, села на задние лапы и с минуту смотрела на это снежное изваяние, будто изучала. Потом она подскочила, гавкнула, завиляла хвостом и убежала. Это, конечно, было странновато видеть, но не стоило таких нервов…

– Смотри дальше, – прошептал старик.

Не прошло и минуты, как на смену собаке прискакала кошка – шотландская вислоухая. Она точно также уселась на снег и молча смотрела некоторое время на снеговика…

– Чего это они? – заинтересовалась старуха.

– Вот видишь! – обрадовался Юлий Васильевич. – А ты меня за маразматика держишь. Тут постоянно такое твориться. Я только понять не могу, для чего все это… Смотри! Теперь козявка этого футболиста прибежала…

Вслед за кошкой на детской площадке появился маленький симпатичный песик. Он вел себя беспокойнее остальных. Он все время почему-то лаял на снеговика, забегал ему за спину, пытался обнюхать.

– Какого футболиста? – переспросила Мария Федоровна, наблюдая эту сцену.

– Сосед наш с двенадцатого участка. Лет десять назад он такую плюху от итальянцев получил, что вся страна на него потом плеваться устала. С тех пор я о нем ничего не слышал. А тут однажды приглядываюсь: он или не он? Точно он. Постарел только сильно. Пьет, наверно. От такого позора, конечно, запьешь… А вот и дочка его. Одного дерева яблочко…

– Лютя! Перестань гавкать! – сердито приказала Анюта.

– Энергичная у тебя собака, – усмехнулся Снеговик. – Хочешь поговорить с ней?

– Хочу!

Снеговик мгновенно настроил снежную связь. Произошел какой-то щелчок в голове Анюты. Она сразу почувствовала беспокойное настроение собаки внутри себя…

– Лютя, ты чего нервничаешь? – спросила девочка.

Лютеция, услышав ее голос, взвизгнула и бросилась к хозяйке. Анюта подхватила ее на руки. Собака стала так энергично лизать лицо своей хозяйки, словно не видела ее несколько дней.

– Как же я рада, как же я рада, – всхлипывала Лютеция, задыхаясь и поскуливая. – Как же я рада, что могу поговорить с тобой…

– Поторопитесь, – предупредил Снеговик. – Ко мне бежит лабрадор, сеанс связи может оборваться в любой момент.

– Пожалуйста, запомни, – затараторила Лютеция. – Не кормите меня больше этим кормом, он мне уже надоел… И еще… Пусть мама почаще гладит меня по животику. Меня это успокаивает… Попроси папу не дуть мне в нос. Это очень неприятно… С мячиком хочу играться, много раз с мячиком… Пожалуйста…

– Пора, – объявил Снеговик.

И в тот же миг огромный лабрадор буквально обрушился на детскую площадку. Лютеция смело залаяла на него. Анюта поспешила унести ее домой. Та по инерции продолжала тявкать. Анюта подумала: «Как жалко, что мы не можем понимать друг друга все время». Она поцеловала собачку в макушку. Лютеция затихла…

Это была та же самая собака, которую Анюта видела каждый день. Но сегодня она узнала, что это существо, по большому счету, мало отличается от людей. Разница заключалась только в том, что они говорят на разных языках…

– Тебе не нравится этот корм, Лютя? А какой корм тебе нравится? – приговаривала Анюта, сжимая собаку. – Надеюсь, до тринадцатого января мы еще успеем с тобой наговориться…

Вадим курил у калитки, когда Анюта вернулась. Она держала собаку на руках. У Лютеции был такой вид, словно она выходила из-под наркоза. Она задумчиво смотрела перед собой и не шевелилась.

– Что с ней?

– Она попросила, чтобы ты не дул ей больше в нос. Ей это неприятно.

– Это Снеговик тебе передал?

– Нет, я сейчас сама разговаривала с Лютей. Снеговик нам, конечно, помог.

– Забавно, – Вадим бросил окурок на дорогу. – Что еще она тебе успела рассказать?

– У нас было немного времени. Она сказала, что ей хочется побольше играть с нами в мячик.

Услышав это слово, Лютеция встрепенулась, но быстро поняла, что мячика поблизости нет, и снова заняла удобное положение на руках девочки.

Вадим погладил ее по холке.

– Зачем она так настойчиво рвалась туда? – спросил он.

– Снеговик позвал всех собак и кошек для одного дела.

– Это, конечно, секретное дело.

– Очень секретное, – девочка оглянулась и перешла на шепот. – Он хочет, чтобы все птицы и звери вместе устроили здесь на Новый год большой шум.

– Зачем?

– Неужели непонятно, папа? Снеговик хочет помочь тебе.

Вадим сразу представил себе эту картину всеобщего хаоса. «Это именно то, что надо бандитам. В таком шуме и гаме можно десять домов взорвать», – подумал он, но вслух своих сомнений не высказал. Все равно какой-то собственной программы у него не было. Легче всего критиковать действенные попытки других, при этом ничего не делая самому…

– Теперь понятно, – сказал он. – Что ж, передай ему мою благодарность за помощь, а теперь пойдем в дом. Мама завтрак готовит. Кстати, придумай, что скажешь ей по поводу сумасшествия Лютеции.

«Что мне ей сказать?» – спросила девочка.

«Скажи, что Лютя услышала лай собак и поэтому так беспокойно себя вела», – ответил Снеговик.

«А почему собаки лаяли?»

«Допустим, они подрались. Скажи, что Трифон не поделил дорогу с лабрадором».

«Хорошо, так и скажу. Ты со всеми договорился?»

«Почти. Остались три кошки. Их, наверно, не пустили хозяева».

– Что случилось? – мама встретила дочь в пороге.

– Там собаки подрались. Генеральский Трифон и лабрадор, – объяснила Анюта, скидывая шубку. – Лютеция наверно услышала их лай и разнервничалась.

– Странно, – удивилась Катерина. – Мы ведь ничего не слышали? – она посмотрела на мужа вопросительно.

– Я…, – замялся Вадим. – Я вроде бы ничего не слышал… Хотя…

– У собак особенное чутье, – пришла на помощь отцу Анюта. – Правда, Лютя? – она поцеловала собаку в нос и спустила ее с рук. – Где наш мячик?

Лютеция звонко загавкала и кинулась искать свою любимую игрушку.

– Аня, не дразни ее, пожалуйста. У меня скоро мигрень начнется от этого шума, – застонала Катерина. – Мойте руки. Пора завтракать.

«У Снеговика две беды – усталость и гордыня».

Кодекс Снеговика.

И хотя ничего особенного в Барханах не происходило – те же, что и раньше, домики с дымящимися трубами, те же заснеженные дорожки, те же таджики, которые эти дорожки расчищали, тот же морозный воздух и такие же запорошенные ели, торчком стоявшие по периметру, – но все-таки чувствовалось, что эти дни – последние дни старого года – особенные. Кажется, что если бы даже не было календарей и телевизоров, люди могли бы предугадать пришествие Нового года и без них. То ли снег в эти дни как-то по-особенному скрипит, то ли солнце светит иначе, то ли вороны каркают громче обычного…

Впрочем, вороны в это утро действительно раскаркались громче, чем когда-либо. Карина и Каролина метались из одного угла поселка в другой и созывали своих сородичей на внеплановую сходку.

Аборигены готовились к празднику каждый по-своему. Кто-то наряжал елку прямо на улице, кто-то протягивал гирлянды по периметру дома, хозяйки перелистывали кулинарные книги, а мужья периодически срывались с места на своих автомобилях в близлежащие магазины, чтобы приобрести корень имбиря или мускатные орехи для вычитанных заграничных рецептов. В близлежащих деревенских магазинах о мускатных орехах, конечно, ничего слыхивали, поэтому мужики на всякий случай покупали пива, хлеба и сладостей и возвращались обратно…

У охранников эти дни были очень тяжелыми, они то и дело открывали и закрывали ворота и с нетерпением ждали ночи, когда закончится эта суета.

В Барханах все были заняты и объединены предстоящим весельем. И только Алексею не находилось места на этом празднике праздников. Он не знал, куда себя деть. Ждать Тараса Александровича в штабной избе ему не хотелось – там он сегодня был не хозяин. В другое время он мог бы пойти к таджикам и придумать им какое-нибудь задание, но сейчас это не имело смысла, потому что у поселка уже не было будущего, и какие-то улучшения ему уже не требовались.

У него нашлось единственное решение, как скоротать время до приезда начальника. Алексей решил заглянуть в вагончик охранников…

Сергей и Михаил только что сели завтракать. Приход Алексея их явно смутил.

На столе стояла кастрюля с вареной картошкой, на тарелочке лежало нарезанное сало, на другой – соленые огурчики. Спиртного не наблюдалось.

– Не помешаю? – спросил Алексей, снимая капюшон.

Охранники мяли в руках готовые к употреблению вилки.

– Чайком не угостите?

Алексей иногда мог позволить себе поболтать с охранниками, но чаевничать с ними еще никогда не изъявлял желания.

– Сейчас закипит, Алексей Михайлович, – после немного затянувшейся паузы произнес Сергей. – Вы присаживайтесь.

В вагончике было тесновато для троих. Алексей присел в пороге на подставленную табуретку, приветливо улыбнулся.

Охранники смотрели на него с подозрением. Есть картошку они не решались – так и держали свои вилки, словно детские флажки на утреннике.

– Да вы кушайте, – добродушно попросил Алексей.

– А, может, и вы с нами? Сало домашнее.

– Спасибо, не хочется…

Охранники робко начали есть, искоса поглядывая на начальника. Оба сжимали челюсти, чтобы не чавкать.

– Зима в этом году хорошая. Не очень морозная и снега в меру, – сказал Алексей.

– Ага, – ответили Михаил и Сергей, перекатывая горячую картошку за щеками. Один из них повернулся в сторону электроплитки, на которой стоял чайник, словно хотел его поторопить. Им явно не терпелось, чтобы Алексей поскорее выпил свой чай и убрался восвояси. Алексей тоже понимал, о чем они думают. Но ему нужно было как-то убить время…

– А ладно, – он махнул рукой с не присущей ему решительностью. – Дайка мне, Миша, кусочек сальца на хлебушке. Попробую, что у вас за сало.

Ему подали. Алексей откусил, прожевал.

– Вкусное сало, – похвалил он и взял еще ломтик. – У нас тоже вкусное сало делают. Я ведь деревенский сам. У моего отца свиней всегда по три в год было. Одну раскармливал, другую резал под Новый год, а третью на Пасху…

– Во-во, – оживился Михаил. – Мой отец под Новый год всегда хряка закалывает.

– А ты откуда?

– В Подосинках живу.

– Это на пятьдесят пятом километре?

– Ага.

– Я тоже там, – встрял Сергей. – Мы с ним соседи. Вот его дом, а вот – мой.

– Так мы же почти земляки! – воскликнул Алексей. – Я себе дом купил у водонапорной башни.

– Да ну! – удивились мужики. – Это там, где новый городок построили?

– Точно.

– Может еще сальца, Алексей Михайлович?

– Давай. И картофелину одну можно.

– Да вы подвигайте табуретку ближе…

Большая группа ворон расселась на высокой ели, которая стояла за оградой поселка вблизи тридцать третьего участка. Карина и Каролина специально выбрали это место, потому что тридцать третий участок был еще не выкуплен, дом пустовал, и такое скопление ворон никому не могло помешать.

Собралось сорок девять ворон. Многие из них были, если можно так сказать, жительницами Бархан – они кормились здесь и гнездились неподалеку. Некоторые были залетными – из тех, которые пока не имеют постоянного места жительства и находятся в состоянии выбора.

Обычно собрания ворон в этом поселке, как и в других населенных пунктах планеты, проводились два раза в год – перед началом посевного сезона и по окончании сбора урожая. На таких собраниях вороны делили сферы влияния и разграничивали полномочия. В таких поселках, как Барханы, где не было ни посева, ни урожая, разговоры обычно велись по поводу мусорного контейнера, то есть распределялись дни, в которые каждое семейство могло кормиться с этого контейнера, а также решались вопросы по поводу того – как жить дальше. В этот день Карина и Каролина, когда собирали своих соплеменников, заранее сообщили, что встреча их будет внеплановой, а повестка дня «неор-р-рдинар-р-ная».

Собирались вороны долго, так как не отличались большой организованностью. Пока собирались, по привычке галдели, ругались и подтрунивали друг над дружкой. Была среди них ворона по имени Клара. Когда она появлялась, все наперебой начинали орать:

– Клар-р-ра у Кар-р-ла, укр-р-рала кор-р-р-раллы!

Клара действительно одно время водилась с вороном Карлом, но по какой-то причине однажды с позором выгнала его из гнезда и никому не объяснила причину развода. С тех пор ни одна сходка ворон не обходилась без этой кричалки.

– Тише, сестрицы! – попыталась утихомирить соплеменников Карина.

– Да замолкните, вы! – более энергично вторила ей однояйцевая близняшка Каролина. – Не надо привлекать внимание людей.

– Им не до нас, – отвечали беспечные вороны.

– Они салаты нар-р-резают!

– И елки нар-р-ряжают!

– Да здравствует, пр-р-раздник! После него остается много мусор-р-ра!

– Если вы сейчас же не замолкните, но ничего не узнаете. У нас важное сообщение! – Каролина захлопала крыльями

– Какое сообщение!?

Вороны еще больше разгалделись:

– Может быть, люди собираются поставить второй мусор-р-рный контейнер-р? – предположила одна из них.

Другая тут же подхватила:

– Может быть, они собираются вывозить мусор-р на мусор-р-роперерабатывающий завод? Я слышала в новостях…

– Тише!

– Клар-р-ра у Кар-р-ла, укр-р-рала кор-р-р-раллы!

– О великий Кар-р, – взмолилась Каролина. – Зачем ты сделал нас такими неумогонными?

– Ты хотела сказать – неугомонимыми, – поправила Карина.

– Я хотела сказать, что мы их не перекричим.

– Подождем, пока сами успокоятся.

После вагончика охранников Алексей все же решил навестить таджиков. Делать все равно было нечего.

Его путь пролегал как раз мимо тридцать третьего участка, рядом с которым вороны устроили настоящий концерт. Они переливались на все лады. У Алексея с детства было отвращение к этим птицам. Еще его бабушка говорила, что карканье ворон – к скорой беде. Он скомкал в руках снежок и запустил его вверх. Вороны, возмущенно каркая, густой тучей поднялись с веток ели и разлетелись.

Алексей пошел дальше.

В бараке таджиков было изрядно натоплено. При этом стоял очень вкусный запах. И хотя Алексей только что хорошо покушал картошки с салом, этот запах сразу возродил в нем аппетит. В последнее время он много нервничал, и от этого его аппетит почти никогда не угасал. Даже ночью…

Таджики (то есть узбеки) сидели возле раскаленной буржуйки и о чем-то разговаривали на своем языке. На электрической плите стоял казан. Один из таджиков дежурил возле него с деревянной лопаткой в руке. Остальные вспоминали родину и цокали языками. В бараке было довольно чисто, несмотря на убогость среды обитания: самодельные деревянные нары по-армейски застелены латаными одеялами, пол начисто выметен, жестяная посуда вымыта, на самодельном обеденном столе ни крошки…

При появлении Алексея все таджики привстали. Взгляды у них были настороженные, а у некоторых – испуганные. Обычно начальник начинал свой визит с того, что приказывал сразу же выключить электрическую плиту, в силу мало понятного им правила пожарной безопасности. Дежурный таджик уже приготовился повернуть тумблер в позицию «Выкл».

– Ну, здравствуйте, что ли, – сказал Алексей, пригнувшись в пороге барака и снимая капюшон.

– Мн-э, – замялись таджики.

– Здравствуйте, – внятно ответил только один из них. Это был бывший учитель русского языка Тавакар, или Толик для простоты.

– Плов готовите? – спросил Алексей.

– Плов, – заулыбался самый веселый и самый молодой из таджиков Миша. – Как дела?

Алексей неожиданно тоже улыбнулся.

– А можно мне хоть раз попробовать настоящего азиатского плова? Никогда не ел…

Таджики переглянулись. Даже беспечный Миша озадачился таким предложением начальника.

«Несладко же им придется после Нового года», – подумал Алексей, глядя в эти бесхитростные черные глаза.

Он знал, что все они с большим трудом нашли это место – в стороне от инспекторов миграционной службы и милиции. Здесь им было по-своему хорошо, несмотря на разлуку с родными и суровые условия жизни. Теперь лишиться этого места значило для них в одночасье оказаться под открытым небом. В морозной России открытое небо куда злее, чем в солнечном Таджикистане…

– Присаживайтесь, – сказал бывший учитель русского языка и кивнул кому-то из товарищей.

Перед Алексеем появилась самодельная табуретка, сколоченная из отходов строительства.

После вчерашнего вечера и прошедшей ночи у Катерины возродилось почти забытое чувство влечения к мужу. Это не было физическое влечение. Просто Катерина поймала себя на мысли, что ей одиноко наедине с собой. Ей хотелось всего лишь видеть Вадима перед собой, говорить с ним, слышать его голос…

Дочь, позавтракав, ушла на второй этаж и скоро оттуда зазвучала скрипка. Катерину уже не беспокоил тот факт, что дочь играет там совершенно по своей воле. Она как бы уговорила себя больше ничему не удивляться. По крайней мере, до Нового года…

Вадим занялся расчисткой прилегающей к дому территории от снега. Катерина помыла посуду и сначала хотела пошлифовать стены и даже взяла в руки лист наждачной бумаги, но отложила его и снова принялась листать кулинарные книги, однако и это занятие ее не завлекло. Она накинула на плечи куртку и вышла на улицу.

Вадим шуршал лопатой и, кажется, даже не заметил ее появления. Катерина тоже сделала вид, что вышла исключительно по делу. Она обошла дом по периметру, осматривая бревна стен. Механически она подмечала изъяны дерева (все его трещины и грибковые потемнения). Глубоко внутри себя она огорчалась этим изъянам и даже решала задачи по их устранению, но на поверхности была одна мысль – подойти к Вадиму, обхватить его сзади, прижаться грудью к спине…

В сугробах возле дома было множество мышиных норок. В другой раз она подумала бы, что все-таки надо купить какое-то устрашающее электросредство, но сейчас ей вдруг вспомнилось смешное слово «Псись» и тот мышонок, который дергал лапками в предсмертной судороге. Неужели он и в самом деле притворялся? Катерина улыбнулась.

Она вернулась к входной двери, кинула взгляд на Вадима… и вошла в дом. И хотя она так и не обняла его, ей было радостно и спокойно на душе.

– У тебя есть хотя бы одна минутка? – спросила Анюта.

– Почему ты спрашиваешь? Для тебя у меня всегда есть время, – тут же отозвался Снеговик.

– Сейчас, наверно, у тебя очень много работы. Вы с Мяукалой решаете свои планы…

– Нет, нет, Мяукала сама справляется хорошо. Она надоумила Карину и Каролину собрать всех ворон. Не знаю, что из этого выйдет, но может получиться веселенький концерт… Что ты хотела узнать, девочка моя? – спросил Снеговик, хотя уже знал, о чем думает Анюта.

– Помоги мне, пожалуйста, еще раз сыграть цветную музыку.

– Охотно. Но на самом деле тебе не нужна моя помощь, ты можешь сыграть ее сама. Надо только немного потренироваться. Совсем немного.

– Как?

– Давай начнем с самого простого.

– С Ридинга?

– Нет. Я же сказал – с самого простого. Сыграй мне гамму.

– Гамму? – одно это слово наводило на Анюту тоску. – Только не гамму, Снеговичок. Это так скучно…

– А разве Галина Владимировна тебя не учила…

– Учила, – с толикой раздражения ответила Анюта и тут же передразнила свою учительницу: – Гамма для музыканта также важна, как тренировка для спортсмена, пальчики должны разогреться… Но все равно это скучно.

– В гамме тоже есть краски.

– Какие там краски? Нытье одно.

– Хорошо. Я тебе покажу. Ну-ка, возьми ноту «до».

Анюта подняла скрипку к подбородку и скептически провела смычком по струне. Нота «до» прозвучала тускло, со скрипом. Снеговик поморщился…

– Нет, не так, – попросил он. – Плавно, с протяжкой. Тяни на себя смычок так, словно ты выманиваешь звук из норки. Нежнее…

Анюта хихикнула. Ей понравилось сравнение с норкой. Она сосредоточилась и снова провела смычком по струне.

Звук тут же окрасился в сладко-черешневый цвет. Девочка даже вкус этой ягоды вспомнила и невольно сглотнула слюну (она любила черешню и не любила вишню и всегда огорчалась, что черешню на базаре продают всего несколько дней, а вишню – все лето).

– Оу! – восхищенно воскликнула Анюта.

– Понравилось? Это всего лишь одна нота. А теперь попробуй также медленно сыграть всю гамму. Только без фальши, а то цветовой эффект будет испорчен.

«Кодекс не догма, а руководство к действию».

Кодекс Снеговика.

Катерина читала кулинарную книгу, когда дочь начала играть гамму. Она сразу же потеряла нить рецепта и заслушалась…

Ее поразило даже не то, что Анюта играла гамму сама, без понуканий и надрыва голосовых связок, а то – как она играла! Каждая нота звучала исключительно правильно и четко – без хрипов и срывов. Обычно Анюта разыгрывала гаммы с таким настроением, словно тянула за собой тяжелую телегу…

У Катерины не было музыкального образования, и она никогда не училась в музыкальной школе, но слух у нее с малолетства был очень тонкий – она могла почувствовать микронную фальшь. Сейчас ее дочь играла безупречно – это для Катерины было также очевидно (или «ушеслышно», раз уж речь идет о музыке), как дебит и кредит.

Но и безупречность исполнения гаммы не стала для нее самым большим удивлением в этот момент. Самое же удивительное заключалось в том, что дочь играла обыкновенную гамму до-мажор так вдохновенно, словно она играла концерт Вивальди на сцене перед многими зрителями…

– А теперь легато! – объявил Снеговик.

И Анюта стала играть гамму в несколько нот на одну протяжку смычка. Цвета менялись с быстротой мультфильма – от черешневого до фиалкового и обратно. Анюта не могла насмотреться. Упорядоченная смена цветов завораживала.

– Стоп! – приказал Снеговик.

Анюта оборвала движение смычка и застыла в нетерпеливом напряжении. У разгоряченной девочки на щеках выступил румянец. Она была похожа на азартного игрока, которому только что сказали, что казино закрывается на обед.

– Давай немного усложним задачу. Сейчас я покажу тебе еще что-то. Сыграй снова медленно «до» и скажи мне, что ты видишь.

Анюта провела смычком по ноте «до».

– Что ты видела? – тут же спросил Снеговик.

– Черешню.

– Что еще?

– Бабочку.

– И еще?

– Что-то мохнатое…

– Может пчелу?

– Нет.

– Шмель?

– Нет, цветок какой-то я не знаю его названия. Он растет у нас во дворе летом возле забора.

– Этот цветок называется чертополох. Играй дальше.

Анюта также протяжно взяла «ре».

– Что ты видела?

– Тучу.

– Еще?

– Птицу. Она залетала в гнездо, потом вылетала и звала кого-то…

– Она звала своего мужа. Ей было страшно за него в приближении грозы. Играй дальше.

Нота «ми» нарисовала в Анютином воображении песчаную косу на реке и рыбаков с сачками – таких она видела в деревне у дедушки. Когда она провела смычком по ноте «фа», то увидела множество сосулек, свисающих с крыши дома и переливающихся радужными цветами в свете весеннего солнца. Потом ей представился просторный зеленый горизонт с ускользающей змейкой поезда (нота «соль») и осенний ветер в городском парке, завивающий по спирали крупные кленовые листья («ля»). В следующую секунду Анюта вдруг ощутила, как земля уходит из-под ног, и она летит вниз сквозь облака к приближающейся лазури моря («си»), а потом – лошади, много лошадей, и она скачет на одной из них («до» второй октавы).

Анюта опустила смычок и скрипку. Некоторое время она просто не могла прийти в себя.

– Между прочим, – сказал Снеговик. – Я тебе перестал помогать после ноты «фа». Остальные четыре ноты ты сделала совершенно самостоятельно.

– Правда? – вяло переспросила расслабленная девочка.

– Правда. Твое воображение выжало все это разнообразие из обыкновенной гаммы. Ты представляешь, что можно увидеть в нескольких тактах Вивальди. Там в каждой строчке целая вселенная… Ты устала, отдохни.

– Я хочу еще.

– Попозже. Попозже мы с тобой сыграем очень хорошую музыку. А сейчас приляг и почитай «Денискины рассказы». Если хочешь, я сам тебе их почитаю.

– Нет, спасибо… Я сама… А ты лучше узнай, как дела у Карины с Каролиной.

Спустя несколько минут после того, как Алексей разогнал камнем ворон, они снова собрались на той же ели. Карине и Каролине заново пришлось настраивать соплеменниц на деловой лад и утихомиривать самых ретивых. После неоднократных попыток им все же удалось донести до всеобщего внимания суть вопроса.

– Пожар? – переспросила одна из ворон.

– Самый настоящий пожар? – переспросила другая.

– Пожар-р-р! – заорали остальные вороны хором, когда поняли смысл страшной новости.

– Тише! Это еще не все, что мы хотели сказать! – пытались перекричать их Каролина и Карина, но это было нелегко. – Мы можем спасти поселок, если будем действовать вместе! Вы слышите?!…

– Но как мы это сделаем? – сквозь общую панику раздался вопрос.

– Что мы можем? – не понимала другая ворона.

– Мы можем каркать! – в отчаянии закричала Карина.