Текст книги "Кодекс Снеговика"

– Пять тысяч, – поправила диктора девочка. – Мама! Неужели тебе не интересно?! Пять тысяч погибших! Он же знал об этом еще в обед!

– Кто знал?

Анюта чуть не выпалила: «Снеговик», но вовремя одумалась.

– Эх, вы, – девочка в отчаянии выключила телевизор и пошла на второй этаж.

Через некоторое время мама услышала звуки скрипки. Ее это удивило и порадовало. Впервые девочка сама, без трехкратного напоминания взялась за инструмент. Катерина засекла время. Анюта проиграла ровно полчаса.

– Мама можно я пойду немного…, – Аня хотела сказать «погуляю», но решила, что убедительнее будет сказать: – подышу свежим воздухом.

– Уже ночь.

– Всего лишь девять часов. Ну, ма-ам!

– Нет, Аня. Завтра погуляешь.

– Тогда я пойду спать, – объявила девочка, чем опять поразила мать. Обычно загнать в постель раньше одиннадцати ее было невозможно.

На самом деле, Ане не терпелось сходить к Снеговику. Она ждала завтрашнего утра, поэтому спать легла раньше привычного времени.

После полуночи настал черед выгула Прохора. Охранник по имени Сергей снял со стены собачий повод и вышел из вагончика, застегивая на ходу пятнистую фуфайку.

Для собак при вагончике охранников была сооружена просторная и высокая, в человеческий рост, будка. Когда Сергей открыл ее, Прохор уже ждал его и нетерпеливо скреб лапами о землю. Это был любимый час пса. Остальную часть суток он вынужден был сидеть на привязи.

Байкал лежал в дальнем углу. Он никак не отреагировал на появление охранника. Миска с кашей возле него стояла нетронутой.

– Что же ты Байкалушка? – Сергей вошел в будку, пригнув голову, и ласково потрепал пса по холке. – Обиделся, что ли?

Байкал поднял на человека глаза. В них читалась острейшая печаль. У охранника защемило в груди.

– Потерпи несколько деньков. Потом все забудется, – сказал Сергей, отстегнул Прохора от цепи и прикрепил к его ошейнику повод.

– Я все передам ему, не беспокойся, – гавкнул Прохор и сходу рванулся в открытую дверь будки, так что Сергей едва не выпустил повод из рук.

Дверь закрылась. Байкал тяжело вздохнул, мотнул головой, звякнула постылая цепь.

Он вовсе не обижался. Ни на кого не обижался – даже на того мальчика, из-за которого он угодил на эту цепь. Просто им овладела досада, от которой не хотелось ни есть, ни пить, ни спать. Сидеть на цепи для него было самым страшным наказанием. Уж лучше три дня голодать, чем день неподвижно торчать в будке. Тем более, сейчас, когда в любую минуту может понадобиться его помощь.

– Мяу, – послышалось снаружи.

Байкал поднял голову. Это, конечно же, была Мяукала. Без Снеговика они не понимали друг друга. Может быть, она что-то хочет сообщить ему? Он заскулил в ответ, хотя знал, что и ей не понять его языка. Что за глупость такая – наделить всех зверей разными языками? Кто это придумал?

На самом деле, Мяукала спросила:

– Если хочешь, я поймаю тебе мышь?

Она тоже не надеялась, что Байкал поймет ее. Пес ответил ей, как мог, но Мяукала не знала, сказал он «да» или «нет». Ей было искренне жаль Чудака. Она оценила его самоотверженность, хотя с ее, кошачьей, точки зрения, Байкал совершил очередную глупость, что еще раз подтвердило общее кошачье мнение о глупости всех псов…

Мяукала некоторое время потопталась возле будки, после чего пошла в сторону таджикского барака – в свой тепленький уголок.

Пробегая мимо Снеговика, Прохор замедлил шаг и разлаялся.

– Тише ты, проклятый, – одернул его Сергей. – Разбудишь весь поселок.

Охранник натянул повод. Ему было и невдомек, что между Прохором и Снеговиком в эти несколько мгновений состоялся целый диалог.

– Чудак мне все рассказал, – с ходу сообщил пес. – Можешь рассчитывать на нас обоих. Когда придет время, мы освободимся от цепей.

– Тише, Прохор, – взмолился Снеговик, пытаясь заглушить это будоражащее в ночи гавканье. – Ты разбудишь всю округу. Ты можешь просто думать, и я пойму тебя.

– О! – удивился пес. – Что такое думать?

– Думать – это значит молчать.

– Что такое молчать?

– Просто закрыть пасть. Не нужно звуков. Я слышу твои мысли и без них. Продолжай свой осмотр и думай.

– Хорошо. Я молчу. Я думаю, – Прохор побежал вперед, таща за собой напружинившегося охранника Сергея. – Я уже думаю. Ты слышишь меня?

– Я слышу тебя. Продолжай думать дальше.

– Ну, так вот…, – пес остановился и на этот раз действительно глубоко задумался. – О! – понял он. – Я думаю, что мне не о чем думать больше. Я уже все тебе сказал, что хотел сказать. Чудак просил передать, что ты можешь рассчитывать на нас. Только сообщи, когда и где, и мы всех порвем на клочки. Это все, о чем я хотел подумать.

– Хорошо, Прохор. Ты славно выполнил просьбу Чудака. Передай ему, чтобы не винил себя. Он поступил, как настоящий друг. Так и передай – как настоящий друг. Пусть не глупит и хорошо кушает. Его сила может пригодиться.

– Я все передам. Ты тоже не голодай, – напоследок ответил Прохор и помчался в зону, в которой его мысли могли быть доступны Снеговику только с привлечением резервной энергии. Сергей, едва сдерживал его бег.

Глубокой ночью, когда все аборигены уже давно спали, а Снеговик слушал голоса деревьев, прилетел дятел.

Еще до его появления Снеговик почувствовал усталость – не свою, а чужую. Всегда, когда он чувствовал чью-то усталость, ему поначалу самому становилось жутковато, потому что чужая усталость напоминала ему о той Усталости, которая губила Снеговиков всего мира и безжалостно уменьшала их количество. Но впитав в себя чужую усталость, он ничего ужасного в ней не видел. Напротив, зачастую было в ней приятное ощущение выполненной работы и ожидание заслуженного отдыха. Что же тогда настоящая Усталость?

Кодекс говорил, что Усталость – это смерть, что уставший Снеговик сгорает в голубом шаре квазибустулярной аннигиляции и больше никогда не возвращается на Землю. Но в чем заключается Усталость, что чувствует Снеговик перед тем, как сознательно расщепляет себя на фотоны, почему он это делает – Кодекс этого не разъяснял. Получалось, что каждый Снеговик должен когда-то подойти к этому пределу сил или необоримому соблазну, и сделать свой самостоятельный выбор – жить или умереть. А что бывает после жизни? Снеговик очень боялся этой неизвестности. Ведь и человек, не зная в точности, что такое смерть – рабство или свобода – страшится этой неизвестности и всеми силами пытается продлить то, что ему известно – то есть жизнь…

– Привет, – сказал дятел.

Он уселся на голову деревянного гнома. Усталость источалась из всех его органов – из натруженных крыльев, из замерзших лапок, из покрытой красной шапочкой головки.

– Привет, – ответил Снеговик.

Он хотел проникнуть в мысли птицы, но там царила все та же усталость, сквозь которую проглядывали бледные и не связанные друг с другом обрывки фраз.

– Ты был у мудрой Совы?

– Да, – дятел еще тяжело дышал, он медленно отходил от долгого полета.

– Ты хотел узнать у нее про меня?

– Да.

Снеговик немного подождал, чтобы дятел отдышался.

– Что же она сказала?

– О-о, – дятел, кажется, произнес это «о-о» с изрядной долей иронии, хотя этим птицам из-за их трудового образа жизни не присущи ни ирония, ни юмор. – О-о, Сова говорила много. Она очень старая. Ты же знаешь, как любят поговорить старики. Она говорила о своих умерших мужьях, о том, какие жирные мыши были в ее молодости, о том, как испортился лес в последние годы, и как ей стало тяжело дышать теперешним воздухом. Я и не вспомню всего, что она говорила…

– Что она сказала обо мне?

– Совсем немного.

– Что?

– Она сказала, что однажды, много лет назад, видела такого же, как ты, и даже разговаривала с ним.

«Это был не я», – сразу понял Снеговик.

– И это все?

– Почти. Еще она сказала, что тебе надо стать человеком.

– Кем?!

– Человеком.

– Извини. Я не понял.

– Она так сказала.

– А подробнее. Слово в слово. Не помнишь?

Дятел сосредоточился. Усталость убивала все его воспоминания.

Снеговик начал активно тратить энергию. Это было очень важно для него. Из всей мешанины совиных слов в голове дятла он пытался найти нужный фрагмент. И он его все-таки нашел.

Этот фрагмент дословно звучал так: «Если Снеговик хочет спасти людей, он должен сам стать человеком. Это выбор всех Снеговиков».

– Да, я вспомнил! – воскликнул дятел. – Она сказала, что если ты хочешь спасти поселок, то должен стать человеком.

– И это все?

– Кажется все…

Снеговик еще раз прощупал его мозги, но ничего не нашел. По крайней мере, в той части мыслей, которые проступали сквозь усталость, ничего ценного не было.

– Спасибо тебе, – сказал он. – Ты оказал мне большую услугу. А теперь лети домой и хорошенько выспись.

– Возможно, я еще что-то вспомню…

– Хорошо, хорошо. Но сначала отдохни.

Дятел улетел.

До рассвета еще было далеко. Снеговик все это время пережевывал в своей голове фразу: «Он спасет людей, если сам станет человеком». Что за странный алгоритм? Он, несомненно, как-то связан с Кодексом. Возможно, он связан именно с той его строкой, которую Снеговик до сих пор не понимал: «Человек не может стать Снеговиком, но Снеговик может стать человеком». Раньше он думал, что некоторые тезисы изжили себя и поэтому утратили актуальность. Кодекс, действительно, местами был мало понятен, дремуч, а иногда даже противоречил сам себе. Однако порою таинственные непонятности вдруг прояснялись и становились очевидными. Возможно, такое происходит и сейчас. Нужно только посильнее подумать.

«Каждый следующий день несет новые знания. Бойся разочарований».

Кодекс Снеговика.

Двадцать восьмое декабря. Воскресение.

По заведенному для себя правилу, в выходные дни Катерина спала до девяти часов. Но в это воскресение она проснулась в восемь, и разбудил ее не будильник, а звук скрипки. Катерина сначала подумала, что это звучит отголосок ее сна и укуталась в одеяло, но скрипка на втором этаже продолжала пиликать. Катерина села в постели – растрепанная и недоуменная.

– Вадик, – она толкнула мужа.

– Что?

Он тоже уже не спал и смотрел в потолок, ничего не понимая.

– Ты слышишь это?

– Я хотел то же самое спросить у тебя.

– Она играет.

– Играет.

– Может, она заболела?

– А может, мы заболели?

Они молча ждали окончания этого концерта. Ждать пришлось довольно долго. Анюта сыграла три этюда по три раза и еще два раза сложную сонату. На все про все – ровно час.

Зазвонил будильник. Катерина вздрогнула и автоматически хлопнула по кнопке. В ту же минуту Анюта сбежала со второго этажа. Она была в пижаме со скрипкой в одной руке и смычком в другой и улыбалась. Девочка пожелала родителям доброго утра, поцеловала обоих и задышала теплым голосом прямо в ухо Катерине:

– Мама, я поиграла час. Можно, я пойду, подышу свежим воздухом? После обеда я поиграю еще час (от нее пахло мятой зубной пасты)…

– А позавтракать?

– Я уже позавтракала.

– ???… Чем ты позавтракала?

– Йогурт покушала. И вам колбасы и сыра нарезала…

Катерина и Вадим переглянулись.

– Можно, мам?

– М-м… Ну…

– Спасибо, мам. Я к обеду вернусь, – Анюта побежала наверх одеваться.

Через короткое время входная дверь хлопнула. Ничего не понимающие супруги встали, накинули халаты. На массивном обеденном столе их ожидали две тарелки с нарезанной колбасой, сыром и, что самое удивительное, мелко нашинкованной зеленью. Тут же стоял чайник со свежезаваренным чаем. Удивительно было не только это зрелище, но и тот факт, что никто из них не проснулся, пока дочь хозяйничала на кухне. По всей видимости, она ходила на цыпочках и колбасу резала в полной темноте.

Вадим улыбнулся, представив себе эту картину, сел за стол и взял в руки вилку. Почему-то у него сразу появился аппетит, хотя обычно в такое время он не хотел есть.

– Ну, что, мать, поздравляю тебя, – сказал он. – Кажется, мы едим первый завтрак, приготовленный нашей дочерью. Это дело следует отметить.

Но Катерина была не весела. Она непричесанная тоже села за стол и смотрела на свою тарелку, как на нечто опасное.

– Не нравится мне это, Вадик. Она что-то скрывает от нас…

– Брось, Кать. Радоваться надо.

– Радоваться? – Катерина бросила на мужа стремительный и возмущенный взгляд.

– Да, радоваться, – Вадим заглотнул ломтик сыра и стал разливать чай. – Самая большая твоя беда заключается в том, что ты не умеешь радоваться простым на вид вещам – солнцу, ветру, завтраку, приготовленному твоей дочерью.

Катерина вспыхнула, как спичка:

– Ты зато много радуешься! Прямо хохотать хочется каждый день, глядя на тебя.

– Зачем же хохотать, – спокойно ответил Вадим. – Разве для того, чтобы радоваться, надо обязательно хохотать. Можно радоваться тихо. Хотя бы иногда.

– Ага, по пятницам с бутылкой водки сам с собой.

– Можно радоваться и в одиночестве.

– А зачем ты нам такой нужен, который радуется только сам с собой. Порадуй же и нас. Хоть чем-нибудь порадуй!

Вадик задвигал скулами. Аппетит тут же пропал. Он попытался удержать быстро закипающий гнев внутри себя.

– Мне это, к сожалению, не под силу. Тебя могут порадовать только деньги, – выдавил он.

Это был сильный удар. Катерина обмякла, лицо ее исказилось.

– Как же ты, Вадик, не уважаешь меня, – хрипло ответила она. – Я уже не говорю, что не любишь, а просто не уважаешь. Как же ты мелко обо мне судишь. Разве в деньгах дело. Я давно не жду от тебя ТАКОЙ радости. И не нужна мне от тебя ТАКАЯ радость. Я просто…, – на ее глазах появились слезы.

Весь гнев в момент ушел. Вадику вдруг стало жалко ее и стыдно за себя.

Перед ним сидела растрепанная, уже не молодеющая женщина, которая, словно слепая, шарит руками возле себя в поисках счастья, а предательские руки обходят это счастье в миллиметрах от него…

– Я просто, – продолжила она дрогнувшим голосом, – хочу видеть тебя таким, каким ты был десять лет назад – веселым, самоуверенным, гордым. Вспомни, как ты любил рассказывать мне анекдоты. Ты же замечательно рассказывал их. Я же до икоты смеялась. Вадик, – слезы все же потекли по щекам, – расскажи мне анекдот. Я соскучилась по твоим анекдотам, по твоим романтическим фантазиями, по цветам, свечам, неожиданным праздникам…

Он вздохнул, опустил голову. Анютина колбаса была уже не в радость. Вадим нашел в себе силы, улыбнулся и погладил Катерину по руке.

– Я еще расскажу тебе анекдот. Потом. В другой раз. А сейчас кушай, Катя. Доча старалась…

Катя резким движением смахнула ладонью слезы со щек и взялась за вилку.

Спустя час она уже прибивала плинтуса на втором этаже, а Вадик шлифовал бревенчатые стены в будущей ванной комнате. Будто и не было между ними этого разговора…

Вадик, орудуя «болгаркой», пытался вспомнить, когда же он рассказывал Катерине анекдоты. Он, если честно, всегда считал, что природа обделила его талантом рассказчика. Наверно, она надумала себе какие-то события, которых никогда не было. Или она путает его с каким-то другим мужчиной? Какие романтические фантазии она имела в виду? Вроде бы ни к чему такому он никогда не был причастен…

Вадик многое забыл. Вот лишь один случай, который произошел в их первый год супружеской жизни, когда Анюта еще не родилась.

Он вернулся со сборов перед самым началом чемпионата. Они не виделись два месяца. В то время цветы в феврале стоили очень дорого. Вадик перед тем, как пойти домой купил целое ведро роз – это были ее любимые цветы. Вопрос денег тогда не был для него насущным, однако ведро роз в феврале даже для его зарплаты – трата серьезная…

Затем Вадим поднялся на их лестничную площадку, но позвонил в дверь не своей квартиры, а соседской. Открыл дядя Паша или Саныч, как все его звали во дворе. Он всю жизнь болел за «Динамо», но с тех пор, как Вадик стал первым вратарем «Спартака», его болельщицкое сердце стало разрываться надвое.

– Вадя! – дядя Паша распростер короткие, но мощные руки. Его простецкое лицо расплылось в искренней улыбке.

Было утро. От дяди Паши привычно пахло спиртным.

– Тц-ц, – Вадик приложил палец к губам и оглянулся на дверь собственной квартиры. – Можно войти, дядя Паша? На минутку.

– Да хоть на две. Заходи. Но! – Саныч показал кулак. – Выпить не дам. Тебе нельзя. У тебя сезон начинается.

Вадик вошел. Только сейчас дядя Паша увидел ведерко цветов в его руках.

– Катюхе!? – сразу догадался он. – Молодец. Мужик.

– Дядя Паша, можно воспользоваться вашим балконом?

– Тебе я разрешу воспользоваться всем чем угодно. Даже моей женой. Но выпить не дам… А зачем тебе мой балкон?

План у Вадима был такой. Их балконы были смежными. Вадик хотел поставить это ведерко на свой балкон, а в ведерке оставить записку: «Жду тебя в «Каштанке».

«Каштанкой» называлось кафе рядом с домом. Вадик и Катерина там отпраздновали свою помолвку, то есть согласие Катерины стать женой Вадика. С тех пор все значимые события они отмечали только там.

– Сам придумал? – спросил дядя Паша.

– Тренер подсказал, – скромно замялся Вадим.

– Молодец. Мужик. А как Катюха узнает, что ведро на балконе? Сейчас холодно. На балкон люди редко выходят. Твои розы за час погибнут. Жалко.

– А вы, дядя Паша, пожалуйста, постучите шваброй в окно через пять минут после того, как я уйду.

– Хе! – план Санычу нравился все больше. – Сильно ты это изобразил. Вроде Деда Мороза, получается. Я постучу, она выглянет, а там подарок…

– Ага. Только не очень сильно стучите. Стекло не разбейте.

– Не боись, сынок, я выпил только рюмку. С координацией у меня пока все нормально. Иди, ставь свое ведро…

Через десять минут Вадим уже сидел в «Каштанке». Он заказал бутылку шампанского и две порции мороженого, политого сиропом.

Катерина появилась только спустя час. Мороженое к этому времени полностью растаяло.

Как потом выяснилось, она стирала в ванной и не слышала стуков в окно. Их заглушал поток воды из крана. Дядя Паша устал стучать и просто позвонил в их дверь. Звонок в дверь она тоже не слышала. Пришлось стучать кулаком. Катерина, наконец, открыла. Дядя Паша едва сдерживал свою ярость.

– Ты чем там занимаешься, соседка?!

– Стираю, – Катерина опешила. – А вам-то что?

– Стирает она. Ты на балкон-то выгляни. Там у тебя кошмар, что творится.

– Что у меня там? – испугалась Катерина.

– А ты посмотри… Стирает она…

Катерина паническим бегом побежала к балкону. Распахнула дверь, выскочила на мороз распарившаяся и в одном халате. На заснеженных ящиках, которые остались еще от прошлых хозяев, и которые руки не доходили выбросить, стояло продрогшее ведерко с цветами. Катерина застыла на некоторое время, но не от мороза. Она сразу догадалась, хотя еще не читала записки…

Когда она ворвалась в кафе, расстроенный Вадик допивал остатки шампанского…

«Не пытайся обманывать человека. Его доверие очень дорого».

Кодекс Снеговика.

Анюта была едва ли не первым человеком, которого увидел Снеговик в это утро. До нее были лишь два таджика, которые прошли мимо детской площадки еще в семь утра. Один из них тащил перед собой одноколесную тачку, другой нес на плече бензопилу. Имя первого было Тавакаром, но аборигены называли его Толиком. Кстати, все пять таджиков, что работали в Барханах, были на самом деле не таджиками. Они действительно родились в Таджикистане, но в той его части, где девяносто процентов населения состояло из узбеков. Так уж повелось в Барханах, что этих узбеков все считали таджиками, а сами узбеки это заблуждение не оспаривали. Толик был родом из бывшего Ленинабада и, между прочим, имел высшее образование (учитель русского языка). Он уже два года не видел свою семью и очень скучал. Алексей обещал отпустить его домой следующей весной, но верить ему было нельзя.

Второго таджика (узбека) звали Мумином или Мишей на русский манер. Он был, по-нашему говоря, деревенским парнем. Его семья жила в предгорном ауле. Мумин не получил практически никакого образования и с трудом мог написать свое имя. Но в коллективе его ценили за веселость и неунывный нрав. Как бы тяжело не было, Мумин всегда улыбался и веселил товарищей бесконечными байками из своей жизни. Ему было всего двадцать три года, но, судя по количеству этих баек, каждый день его жизни был насыщен приключениями. Мумина любили даже аборигены, потому что он всегда с радостью на лице здоровался со всеми встречными, а иногда позволял себе фамильярно спросить: «Как дела?». Он и сейчас что-то веселое рассказывал хмурому Толику…

Снеговик невольно улыбнулся своей невидимой улыбкой, проводив взглядом эту разнородную парочку. Ему нравились эти заезжие смуглые ребята, которым так не шла их зимняя одежда. В них не было злобы, а их мысли были открыты и почти не требовали энергии для того, чтобы прочесть их.

Снеговику, к сожалению, никогда приходилось в своей жизни бывать в Таджикистане, потому что снег там почти не выпадал, и у тамошних детей не выработалась традиция лепить снежные фигуры.

Анюта запыхалась. До детской площадки она бежала. Ее нетерпение было велико. Ради удовлетворения своего любопытства, она сегодня сделала все, чтобы ничто не могло задержать ее встречу со Снеговиком: рано проснулась, поиграла на скрипке, позавтракала сама и даже приготовила завтрак родителям, была с мамой вежлива и поцеловала ее, чего не случалось уже достаточно давно…

– Здравствуй, – сказала она вслух, переводя дыхание.

У нее было много вопросов. Она боялась, что не сможет вспомнить все эти вопросы до обеда. Она боялась, что другие дети придут сюда раньше ее и помешают ей задать эти вопросы.

Она еще не знала, что Снеговик уже видит все ее вопросы и может при необходимости ответить на них одним импульсом мысли. Для этого ему пришлось бы потратить некоторую долю энергии, но в данном случае траты были оправданными. Секунды сейчас стоят дороже киловаттов, а любая возможность достучаться до ума людей не терпит экономии. Анюта была единственным слышащим его человеком, поэтому она должна обладать всей полнотой информации…

– Присядь и отдохни, – предложил Снеговик. – Я хочу сразу объяснить тебе кое-что.

– Мне надо только спросить…

– Не торопись. Я отвечу на все твои вопросы и отвечу быстро, но сначала надо объяснить основные правила игры.

– Мы будем играть?

– Не совсем. Это образное выражение. Так сказать, фразеологизм. Ты же знаешь, что такое фразеологизм?

Анюта кивнула. Она ходила в хорошую школу и уже знала, что такое фразеологизм, а в ее личной библиотеке в городе имелся фразеологический словарь. Она послушно присела на бордюр песочницы.

– Ответь только на самый главный мой вопрос, и потом я буду внимательно слушать тебя, – пообещала девочка.

– Хорошо я отвечу. Я знаю, какой вопрос ты хочешь мне задать. Только сразу прошу тебя, не расстраивайся. Вот ответ: я не имею никакого отношения к Деду Морозу и никаких подарков к Новому году я для тебя не заготовил. И самое главное – Деда Мороза на самом деле не существует…

Возникла пауза. Снеговик специально сделал ее. Он хотел, чтобы девочка переварила полученную информацию.

Анюта, не мигая, смотрела на него.

– А как же…? – она, кажется, все-таки расстроилась. – В прошлый же год… И в позапрошлый тоже… Ведь он приносил мне подарки…

– Это твой папа. Твой папа и есть настоящий Дед Мороз. Чем больше родители любят своих детей, тем дольше дети верят в чудо.

На девочку было жалко смотреть. Весь задор, нетерпение, любопытство, выплеснутые в первые минуты встречи, в одно мгновение стекли с ее лица. И даже морозная краснота щек приобрела другой оттенок – скорее лихорадочный, чем морозный. Глаза наполнились отчаянием, влажно заблестели.

«Старый ты обморозок», – обругал себя Снеговик, хотя, на самом деле, у него не было другого выбора. По Кодексу он не имел права говорить неправду. Он все сделал, как надо, и на конкретно заданный вопрос ответил предельно правдиво…

Девочка встала и, сгорбившись, побрела в сторону дома. Она старалась сдержать слезы, но ей это не удалось. Плечи ее задергались.

– Постой! Я же не ответил еще на много твоих вопросов.

– Я не хочу с тобой разговаривать, – всхлипнула Анюта и пошла дальше.

Снеговик немного повысил энергозатраты и попытался достать девочку уже в зоне недосягаемости ее мыслей, но Анюта замкнулась в своей обиде. Все ее мысли в этот момент превратились в сплошной и непроницаемый сгусток разочарования…

«Как же тяжело с детьми, – вздохнул он. – Их мало интересует реально существующее, но им интересно знать о существовании того, что не существует и никогда не существовало».

Он осекся в своих мыслях.

«Но ведь я тоже не существую. Я алогичен и не имею научного обоснования. В меня никто не верит, значит, меня нет. Чем же я не Дед Мороз? Чем я хуже Деда Мороза?».

Он вспомнил слова германского мальчика: «Если ты не исполняешь желаний, то зачем ты вообще приперся сюда?».

Вот тебе и ответ: «Дед Мороз исполняет желания, хотя он и не существует, а я – реальный, обладающий реальным могуществом и неограниченным знанием, никаких желаний не исполняю. Так кто же из нас более настоящий, он или я?».

Недалеко от их дома была небольшая разношерстная роща. Здесь росли и молодые березки, и рябинки, и елочки в два метра высотой. Эта рощица являлась остатком дикого леса, который высился здесь до того, как началось строительство поселка. Ее не вырубили потому, что в свое время не успели решить – стоит ли здесь сделать что-то вроде места релаксации и праздного отдыха аборигенов или просто возвести еще один дом. Пока управлялы решали, рощица постепенно разрасталась новой порослью. В летнее время она была одним из любимых мест для игр местных детей. Они называли ее «лесом», и когда хотели пойти поиграть сюда, то говорили: «Пойдем в лес», хотя в нескольких метрах отсюда, за забором начинался настоящий дремучий лес…

Именно сюда пришла Анюта после разговора со Снеговиком, чтобы выплакаться. Она села на свой любимый пенек, предварительно смахнув с него шапку затвердевшего снега. Идти домой сейчас ей не хотелось. Она в первую минуту своего отчаяния даже возненавидела своих родителей и не желала их видеть – особенно маму. Как она могла так долго обманывать ее – такая была основная претензия дочери к маме. И хотя подарки ей подкладывал папа, девочка почему-то думала, что коварный план обмана исходил именно от мамы.

– Анюта, – несколько раз звал ее Снеговик, вкрадываясь голосом папы в ее мозг.

– Отстань, отстань! – вслух резко отвечала девочка и зачем-то зажимала уши руками. – Я не хочу ни с кем разговаривать.

– Я только хочу сказать, что Деда Мороза не существует в реальности, но он существует в сердце каждого мальчика и каждой девочки, которые верят в него.

– Ля-ля-ля, тру-ля-ля, – громко запела девочка, чтобы только не слышать эти взрослые байки про какое-то там сердце ребенка. Эти слова звучали каждый день из каждого телевизора и уже давно превратились в пустой звук. Она была довольно образованная девочка – с опытом трех с половиной классов – и знала, что сердце – это обыкновенный насос, который качает кровь и в котором никто не живет кроме правого и левого мешочка.

«М-да, – мысленно согласился Снеговик. – Этой шелухой ее не убедить. Она уже не в том возрасте и не в той эпохе. Эх, как же легко мне работалось в средневековье»…

Снеговик решил не мешать выздоровлению Анюты. Он воочию видел силу ее характера и видел ее светлый ум, он понял – девочка справится сама.

Девочка справилась. Посидела немного на пеньке и справилась.

В конце концов, она сделала для себя два успокоительных вывода.

Во-первых, с какой стати она вдруг так доверилась Снеговику? Кто он такой? Он – вымышленный персонаж. Почему один вымышленный персонаж говорит о другом вымышленном персонаже, что он вымышленный? Может быть, он просто завидует Деду Морозу. Время покажет, кто из них больше вымышленный…

Во-вторых, Анюта для себя твердо решила – родители ни в чем не виноваты. Они же старались как лучше. К тому же все эти подарки, которые Анюта получала – они же настоящие. Какая разница, кто их подарил?

Анюта вспомнила последние новогодние праздники, еще не истершиеся из ее памяти. Каждый раз было что-то новое и всегда было очень весело. Дед Мороз (то есть папа, если верить Снеговику) никогда не повторялся. Интересно, как он это все устраивал?

Ну, ладно, согласилась она, стук в окно – не очень сложная задача. Звонок в дверь, наверно, тоже не проблема. Но как ему удалось сделать так, что Дед Мороз позвонил по телефону. Ведь Анюта своими глазами видела надпись на дисплее сотового телефона: «Дед Мороз вызывает».

Анюта резко встала, отряхнула шубку, поправила шапку, потерла лицо руками, чтобы уничтожить следы слез.

«Надо будет потом спросить папу, как он это сделал», – сказал она себе и пошла к дому.

И еще она решила пока не говорить родителям о том, что ей все известно. Ей хотелось посмотреть, что на этот раз выдумает папа. Уж теперь-то она постарается быть максимально бдительной и обязательно поймает этого Деда Мороза за бороду.

Именно в тот момент, когда Анюта сделала для себя успокоительные выводы, в голову Вадима пришла идея, как нужно устроить для нее новогодний сюрприз. Как это и бывает со всеми идеями, она пришла неожиданно и не имела никакого истока. Мысли до нее перескакивали и не гнездились. Идея возникла сама собой без какой-либо подоплеки. Просто вспыхнула, задрожала, как раскаленный воздух, потом стала твердеть и, наконец, приняла строгие очертания каркаса, на который можно было навешивать остальные элементы.

Таджики! – это было первое проявление идеи. Таджики – настоящие хозяева этого поселка. Они знают здесь все, умеют все и за небольшие деньги могут устроить любую сказку…

Вадим выключил шлифовальный станок, чтобы тот не мешал его мыслям, и сел на пол в глубокой задумчивости. Он так сидел несколько минут, потом снова включил станок, отшлифовал очередное бревно, но голова продолжала работать отдельно от действий рук. Идея обрастала дополнительными идейками, которые, как пазлы, соединялись друг с другом цепкими выемками, пока не вырисовалась полная картина.

Оставались лишь отдельные пробелы. И главный пробел – это сами таджики. Нужно было искать с ними встречи, вступать в диалог, договариваться, а Вадим больше всего на свете не любил с кем-то договариваться, кого-то о чем-то просить, торговаться.

Вадим хорошо знал, что если не предпримет активных действий прямо сейчас и отложит их на потом, то идея так и не реализуется. Завтра она будет казаться ему не такой уж красивой и чересчур сложной, послезавтра невозможной, а запослезавтра уже будет поздно что-то предпринимать…

Вадим выключил станок, некоторое время еще потоптался в нерешительности и, наконец, последним усилием воли заставил себя действовать немедленно…

Он спустился на первый этаж. Катерина в это время заканчивала готовить обед. Вадим надел ватник, сапоги, шапку.

– Ты куда? За Анютой? – спросила Катерина.

– Да. Пойду, позову.

Анюта уже на подходе к дому вдруг решила вернуться к Снеговику. У нее тоже возникла идея…