Текст книги "Кодекс Снеговика"

Пока Сергей застегивал ошейник, разочарованный Прохор скулил и скреб когтями землю у порога.

– Потерпи, твоя очередь потом, – охранник мягко оттолкнул Прохора. – Пошли, Байкал.

Байкал сделал несколько нерешительных шагов за пределы будки, словно за эти два дня разучился ходить.

– Ну, что же ты! – Сергей дернул за поводок сильнее.

Байкал последовал за ним, но без былой резвости. Ошейник отравлял возникшее на время чувство свободы…

Они пошли по дороге в нижнюю часть поселка – прямо по направлению к детской площадке.

На пути им попалась кошка. Мяукала уверенно шла навстречу и совсем не собиралась удирать при виде такой процессии.

Байкал, идущий немного впереди Сергея, остановился. Несколько секунд он смотрел на приближающуюся Мяукалу, не проявляя никаких эмоций, свойственных в подобных случаях собакам.

Охранник тоже остановился в легком изумлении. Он еще никогда не видел такой спокойной реакции собаки на появление кошки. Да и кошка вела себя не совсем естественно. Она мяукнула и гордо прошла мимо них, волоча по снегу свой пушистый хвост, как мантию.

«Что она хотела мне сказать? – подумал Байкал, провожая ее взглядом. – Может, что-то случилось со Снеговиком?».

На самом деле, Мяукала сказала: «Привет, рада снова видеть тебя на свободе». Она не рассчитывала, что Байкал поймет ее, но надеялась, что он хотя бы уловит дружелюбную интонацию в ее голосе и поскулит немного в ответ. Байкал же не ответил ни звуком, ни жестом. «Правильно мне говорила мама, что глупее собак никого нет», – подумала кошка и последовала к бараку таджиков.

– Совсем ты оплохел, Байкальчик, – вздохнул Сергей. – Даже кошки тебя не боятся.

Байкал оживился только тогда, когда они приблизились к Снеговику. Тот приветствовал его издалека.

– Здравствуй, дорогой друг!

Услышав этот голос, пес остановился и бодрым взглядом посмотрел вперед, словно увидел добычу.

– Что там? – Сергей насторожился из-за такой реакции собаки и тоже остановился. Фонари вдоль дороги позволяли видеть ее на всем протяжении. Ничего подозрительного впереди охранник не рассмотрел. – Пошли, Байкал.

– Как твои дела? – спросил Снеговик.

– Дела мои не очень, – ответил пес на ходу. – Я очень скучаю по нашим играм.

– Мы еще поиграем. Потерпи.

Пес оторвался от Сергея и подбежал к Снеговику. Тот был каким-то не таким, как раньше. Байкал не мог сказать точно, какие изменения с ним произошли, но раньше Снеговик казался ему веселее и красивее. Наверно, неживой свет фонаря вносил искажения.

– С тобой все нормально? – спросил Байкал.

– Все хорошо.

– Ты как-то изменился. Я тебя не узнаю…

– Главное, чтобы ты не изменился. Ты будешь нам нужен. Не унывай и поддерживай форму.

– Пошли, Байкал, – Сергей дернул поводок.

– Спасибо тебе, друг, – напоследок сказал Снеговик. – Если бы не ты, тот мальчик снес бы мне голову.

Байкал благодарственно тявкнул и побежал вперед резвее. Последние слова Снеговика приободрили его. Ведь он до сих пор корил себя за несдержанность.

«Гордыня – смертный грех. Возгордившийся Снеговик не умирает, но навсегда теряет силу»

Кодекс Снеговика.

Двадцать девятое декабря. Понедельник.

Будильник зазвонил в восемь утра. Анюта нажала кнопку и, не открывая глаз, стала искать повод, чтобы не вставать. Она нашла его быстро: «В школу идти не надо, никто меня не заставляет вставать так рано, поиграю на скрипке попозже». Девочка повернулась на другой бок и уже хотела продолжить сон, но вспомнила об обещанном.

– С добрым утром, Снеговик, – тихо сказала она вслух, зевнула и снова закрыла глаза.

– Московское время восемь часов ноль две минуты! – бодро провозгласил Снеговик.

– Знаю, – пробормотала Анюта сквозь дремоту.

– По заявкам радиослушателей прозвучит концерт Антонио Вивальди «Времена года».

– Отстань.

В тот же момент грянула музыка. Это была первая часть «Весны». Бодренькое мажорное вступление, знаменующее победу тепла и солнечного света.

Анюта засунула голову под подушку, но музыка вливалась не в уши, она звучала прямо в голове. Никто в мире, кроме Анюты, не слышал эти торжествующие скрипки…

Спать было невозможно. Снеговик, по всей видимости, был настроен решительно. Анюта сначала улыбнулась, не открывая глаз, потом засмеялась в голос и отбросила подушку.

Сон ушел.

– Давай «Летнюю грозу»! – скомандовала девочка.

– Слушаюсь и повинуюсь!

Тревожные, но такие будоражащие скрипки стали спорить друг с другом. Ветер взвихрил придорожную пыль, сгустил черноту неба, пригнул верхушки деревьев. Молнии замелькали и тут, и там. В этих звуках даже чувствовался запах озона…

Анюта хорошо знала и по-своему любила эту музыку, хотя классика в целом наводила на нее тоску. Когда-то они всей семьей ходили на концерт в филармонию (Галина Владимировна посоветовала почаще водить ребенка на скрипичные концерты для привития вкуса). Там игралось много разных произведений, но Анюте понравилась только «Гроза». Когда в финале концерта публика стала аплодисментами вызывать музыкантов на бис, девочка, уже смертельно уставшая от этой филармонической атмосферы, загадала два желания. Первое – чтобы музыканты совсем отказались играть и ушли со сцены, второе – если уж они все-таки согласятся, то пусть сыграют «Грозу». Второе ее желание сбылось…

– Хватит! – приказала она, когда «Гроза» закончилась, резко откинула одеяло и подскочила со смехом с постели.

Еще было темно. Она включила электрический свет. Скрипка лежала не зачехленная на столе. Рядом лежала нотная тетрадь.

– Один совет можно? – попросил Снеговик.

– Можно, – Анюта положила подбородок на скрипку и занесла смычок над струнами.

– Сыграй вальс Петрова.

– Зачем? Там слишком высокие ноты. Я плохо играю в четвертой позиции.

– А ты попробуй. Пожалуйста. Это очень важно…

Смех дочери разбудил Вадима. Он сначала подумал, что ему приснилось, но через некоторое время на втором этаже топнули босые детские пятки. «Опять она ни свет, ни заря», – Вадим приподнялся на локте и глянул на часы поверх Катерины. Та спала, повернувшись к нему спиной. Обычно в выходные она вставала раньше всех, но сейчас было еще начало девятого.

Он тоже хотел продолжить сон, но копошение наверху мешало ему. Хотя все полы в доме были проложены специальным материалом, звукоизоляция оставляла желать лучшего.

Вадим аккуратно выбрался из-под одеяла и пошел в туалет. Уже в туалете, который располагался как раз под комнатой Анюты, его настиг вальс Петрова из фильма «Берегись автомобиля».

Этот вальс Галина Владимировна задала Анюте на Новогодние каникулы в качестве факультативного (то есть не обязательного). До сего дня Анюта упорно не хотела его играть, якобы из-за высоких нот (не хватало еще играть, то, что играть не обязательно). Вадиму нравилась эта мелодия. Когда-то он играл ее на гитаре и даже выступал с ней на сцене.

«А если попробовать на пару?» – мелькнуло у него в голове. И тут же зазудели вчерашние мозоли на пальцах. В них просыпалась память…

Выйдя из туалета, он наспех накинул халат, осторожно выудил гитару из-за чемодана и на носочках поднялся на второй этаж.

Дочка стояла в одной пижаме перед зеркалом. Галина Владимировна приучала ее играть перед зеркалом, чтобы следить за правильным положением рук на инструменте.

У Вадима не хватило терпения дождаться, пока дочь доиграет до конца. Вальс прервался на половине, еще не дойдя до неудобной четвертой позиции.

– С добрым утром, папа, – Анюта почему-то смутилась при его появлении.

– Давай попробуем вместе, – сразу предложил Вадим. У него был какой-то несвойственный ему взбудораженный вид. Он тут же уселся на ее кровать и перекинул гитару через левое колено.

– Вместе? – удивилась Анюта.

– Я вступлю, а ты во второй части подхватишь…, – он снова привстал, глянул в ее ноты и ткнул пальцем, – вот отсюда.

– Здорово! – взвизгнула Анюта и хотела хлопнуть в ладоши, но руки были заняты, и смычок с шумом ударился о корпус скрипки.

– Тише, маму разбудишь! – хором зашипели Снеговик и папа одинаковыми голосами.

Катерина проснулась, когда вступила Анютина скрипка.

Скрипка сыграла несколько тактов и оборвалась. Потом снова заиграла и через некоторое время опять затихла.

– Ты слышишь? – спросила она Вадима, не оборачиваясь.

Вадим не ответил. Катерина снова стала засыпать, но в этот момент уже сквозь сон она услышала гитару. Катерина резко перевернулась. Вадима рядом с ней не было. Лютеция, лежавшая в ногах, подняла голову и с любопытством посмотрела на хозяйку.

– Где он? – спросила Катерина то ли себя, то ли собаку.

Она сунула ноги в тапочки и надела халат поверх пижамы. В доме было прохладно. Наверно, за ночь на улице хорошо подморозило. Крадущейся поступью Катерина поднялась по деревянным ступенькам на второй этаж и затаилась в метре от Анютиной комнаты.

– Может, лучше я вступлю первой, – услышала она голос дочери, – а ты подхватишь.

– Гитара более тихий инструмент, – возразил Вадим. – Я тихо начинаю, а ты уже громче подхватываешь. На контрасте получится мощно. Давай еще раз попробуем…

Заиграла гитара. Там-там-тарам-тара-ра-рам… Сбился…

– Сейчас… Еще раз, – Вадим потряс правой кистью, чтобы кровь прилила к пальцам.

Там-там-тарам-тара-ра-рам. Та-ра-ра-рам-там-там, та-ра-ра-рам-там-там, та-ра-ра-рам-там-та…

Катерина напрягла поясницу, перегнулась и одним глазом глянула в дверной проем (дверей в доме пока не было нигде, кроме туалета).

Вадим сидел на краешке Анютиной кроватки и вел свою партию. Анюта стояла перед ним на изготовке, смотрела в ноты и ждала своего момента. Лицо Вадима было совсем не таким, каким его видела Катерина вчера вечером. Оно светилось свободой и вовсе не было напряжено ожиданием битвы на футбольном поле. Именно такое лицо, как сейчас, было у Вадима, когда он играл ей своих задорных виллалобосов и таррегов десять лет назад.

– И-и! – громко объявил Вадим и размашисто кивнул головой.

Анюта вздрогнула и резко двинула смычком. Получилось немного громче, чем нужно было, но она быстро выровнялась и стала играть плавно. Она предельно сосредоточилась. Кажется, еще никогда Анюта не играла с таким воодушевлением. Музыка лилась без задоринок, и даже четвертая позиция была преодолена без скачка. Потом снова вступил Вадим, и теперь они играли вместе. Сердце у Катерины зашлось, на глазах выступили слезы. Она еле удержалась до конца музыки, а когда прозвучала последняя нота, выскочила из укрытия и захлопала.

– Мама! У нас получилось! – закричала Анюта и обняла Катерину за талию.

Примчалась всполошенная Лютеция и стал визгливо лаять и бегать вокруг них.

– Какие же вы молодцы! – Катерина блестящими глазами посмотрела на мужа.

Тот тоже смотрел на нее и улыбался. Уже давно он так тепло не смотрел на нее, подумала Катерина. Она мягко освободилась от Анютиных объятий, наклонилась и поцеловала мужа в губы. Он погладил ее по щеке…

– На самом деле, мы ужасно играли, – сказал он, хотя не в силах был скрыть своего удовлетворения. – Но если потренироваться, то с этим номером можно будет выступать. Хотя бы на школьном концерте.

– Как хорошо ты это придумал, – мысленно поблагодарила Анюта, глядя на счастливых родителей.

– Я рад, что тебе понравилось, – тут же отозвался Снеговик.

– Ты прости меня, Снеговичок, что я вчера тебе нагрубила. Мы вместе постараемся что-нибудь придумать. У нас есть еще несколько дней.

– Обязательно придумаем.

Алексей приехал в десятом часу утра. Настроение у него было неважным. И причиной тому было не столько то, что закончился двухдневный отпуск, сколько то, что наступило двадцать девятое число. Вчера ему домой позвонил Тарас Александрович и сообщил, что специалисты (он так и сказал «специалисты») прибудут в поселок во второй половине дня в синем микроавтобусе марки «Форд».

Хотя сегодня был понедельник, поселок не выглядел пустынным. Из каждой третьей трубы вился дымок. В некоторых окнах уже горели елочные огни. За многими заборами стояли отдыхающие автомобили, кое-где мелькали широкие лопаты – аборигены расчищали свои дворики. Приближение Нового года чувствовалось в каждой мимолетной картинке, выхваченной глазом. За ночь снова намело снега, утро было морозное, багряно-солнечное, предвещающее веселый день, но Алексея ничто не радовало. Он даже не кивнул охранникам в знак приветствия.

Ворота за его машиной закрылись. Алексей подъехал к штабной избе. Еще издали он увидел Генерала с его собакой. Те уже давно поджидали его. Алексей едва не застонал, увидев эту парочку. В мозгу мелькнула злорадная мысль: «Скоро мы с тобой расстанемся навсегда, салдофон несчастный». Уж кого-кого, а Генерала ему было совсем не жалко…

– Здравствуй, Алеша, – Генерал первым протянул руку.

– Здравствуйте, Семен Петрович. С наступающим вас, – Алексей вымучил угодливую улыбку, пожал небрежно сунутую руку.

Генерал по обыкновению был хмур и строго подтянут в своем пятнистом бушлате и серой шапке с кокардой еще советского образца. Алексей, кажется, вообще никогда не видел его улыбающимся или хотя бы беззаботным. Генерал, как любой военный, всегда находился в состоянии готовности напасть или ответить на нападение. Трифон крутился возле штабной избы, вынюхивая что-то в снегу. Эта собака казалась полной противоположностью своего хозяина. Несмотря на свой внушительный размер, она была труслива и безропотна…

– Боюсь, праздник будет невеселым, – Генерал грозно смотрел Алексею прямо в глаза.

«Может он что-то пронюхал», – мелькнула мысль у Алексея. И он не сразу решил для себя – радоваться ему этому или наоборот.

– Что такое? – обеспокоенно спросил он.

– Не строй из себя невинную простоту, Леша. Я сколько раз говорил, что электрический автомат надо менять. Он в и летние-то месяцы не выдерживает, а сейчас столько людей понаедет, отопление все включат, телевизоры, духовки, посудомойки. Ты хочешь, чтобы в полночь мы все тут остались без электричества?

– Семен Петрович, мы уже с вами обсуждали эту тему не раз. Вы же сами на собрании сократили смету. В бюджете денег нет.

– Тогда звони Тарасу, пусть везет деньги.

– Семен Петрович, не начинайте.

– Буду начинать! Снова и как всегда! Потому что я не хочу встречать Новый год в темноте и холоде, – Генерал все больше распалялся.

– В прошлый Новый год ничего же не случилось, – Алексей закрыл машину и попытался обогнуть Генерала.

– В прошлый Новый год здесь не было столько людей, – Генерал перегородил ему дорогу.

– Было столько же. Мы за год не продали ни одного нового дома.

– Тогда многие праздновали в городе, а сейчас почти все соберутся здесь. Я специально узнавал. Звони Тарасу, пусть покупает автомат.

– Вот сами и звоните. Телефон у вас есть.

– Ладно, Лешенька. Ты еще пожалеешь… – Генерал хотел пригрозить пострашнее, но краем глаза заметил поползновение своего пса. – Трифон, фу! – рявкнул он грозно.

Трифон за несколько секунд до этого увидел соседскую собачку (ухоженную пуделиху по кличке Жизель) и хотел, пока хозяин занят, сделать маневр в ее сторону. Жизель жила в доме по соседству со штабной избой. Трифон давно имел виды на эту симпатичную сучку. Она со своей хозяйкой как раз вышла прогуляться.

– Фу, – повторил Генерал.

Голос хозяина подействовал на пса парализующим образом. Он застыл, как вкопанный, и хвост вжал между задних лап.

Пуделиха при виде такой покорности оскорбительно хихикнула и прошествовала мимо вместе с хозяйкой. Хозяйка величественно посмотрела на Алексея и Генерала. Ее мужем был владелец нескольких автозаправок Саакян Руслан Ашотович. Она знала себе цену…

Трифон снова стал обнюхивать снег и всем видом хотел показать, что эта Жизель для него также не интересна, как морковка снеговика. В этот момент он искренне позавидовал Байкалу, который мог беспрепятственно носиться по поселку когда угодно и с кем угодно (он не знал, что Байкал сейчас находится под домашним арестом).

– Пошли, Трифон, – приказал Генерал, а Алексею напоследок кинул: – С тобой мы еще поговорим, Лешенька. Много воли взял…

«Великий Кар умер, когда ему было шестьсот тридцать два года»

Кодекс Снеговика

После завтрака папа и Анюта вместе наряжали елку.

– Глупо иметь искусственную елку, когда за забором растет миллион живых, – сказал Вадим, когда они начали это дело.

– Кто же тебе мешает? Сруби живую, – предложила Катерина.

– Жалко. Ради нескольких дней…

– Тогда наряжайте пластмассовую.

Анюта доставала игрушки из ящика, а папа их навешивал на ветки. Мама тоже участвовала – она периодически говорила, куда именно надо навешивать.

«Я придумала, – вдруг созрела у Анюты догадка. – Мы сейчас с папой пойдем в лес кататься на лыжах, и там я ему все расскажу».

– Ты рискуешь, – тут же откликнулся Снеговик.

– Ничем я не рискую, – ответила Анюта. – Папа, когда мы с ним один на один, и никто не мешает, всегда внимательно слушает меня и старается помочь мне. Я его лучше знаю, чем ты.

– Дело твое. Только не уходите слишком далеко. Иначе мне придется тратить много энергии, чтобы следить за вашим разговором.

– А я не хочу, чтобы кто-то следил за нашим разговором. Если я буду знать, что нас подслушивают, я могу сказать какие-то не те слова… Пожалуйста, Снеговичок, доверься мне.

– Хорошо.

– Папа! – воскликнула Анюта, когда они насадили звезду на макушку. – Ты же обещал покататься со мной на лыжах!

– Ты хотя бы полюбуйся на елку.

– Красивая елка. Папа, ты же обещал…

– А ты уже почитала? – спросила мама.

Она надеялась, что дочь ответит: «Я вечером почитаю». Но дочь сказала:

– Хорошо, мамочка. Я сейчас почитаю двадцать страниц, потом еще раз сыграю этюд и сонату, а потом мы с папой пойдем кататься на лыжах. Ладно?

Катерина вздохнула и безрадостно произнесла:

– Ладно.

В ней все больше укреплялось чувство, что муж и дочь жестоко разыгрывают ее.

Снеговик тоже ждал специалистов. Он знал, что они приедут сегодня. Мысли Алексея так громко кричали об этом, что их можно было услышать, не тратя энергии из любой точки Бархан…

В это утро у него долго не было никаких гостей. Мяукала не приходила. Она вчера ночью сказала, что у нее созрел какой-то план, и что она хочет его обдумать. Снеговик по ее мыслям ничего понять не мог, так как план был еще в разобранном состоянии. Единственное, что он понял – план заключался в большом беспорядочном шуме…

Вороны тоже пропали куда-то, Байкал был на привязи, даже Трифон с Генералом почему-то решили сегодня прогуляться другой дорогой. Правда, однажды мимо прошла важная дама в шубе вместе с аккуратно подстриженной собачкой, но эта парочка не обратила на Снеговика никакого внимания. Пуделиха Жизель мысленно продолжала хихикать по поводу Трифона и думала о том, как он постыдно выглядел в ее величественных глазах. Снеговику не захотелось с ней разговаривать. Не то, чтобы она не понравилась ему своей спесивостью, просто он не хотел нарушать ее внутренний настрой пугающим голосом из неоткуда. Ведь она обязательно испугается, и будет недовольна тем, что испугалась. В общем-то, неплохая собачка, но немного испорченная хозяевами…

К счастью, в это время его навестили две полевые мышки.

Одна из них уже однажды приходила, и Снеговик с ней разговаривал. Ее звали Бегунья. Она привела с собой мужа. Вернее, одного из мужей. Снеговик знал, что полевые мыши живут по законам матриархата и имеют несколько мужей.

– Кланяйся, сырная плесень, – приказала Бегунья. – Это существо почти бог. Он умеет видеть еду на расстоянии.

Мышь-муж сделал некое подобие поклона. Бегунья тоже стала подобострастно нырять вниз своей головкой, сидя на задних лапках.

В прошлый раз Бегунья пожаловалась, что зимой ей и ее многочисленному семейству жить очень голодно, и Снеговик, по доброте своей, охотно указал несколько мест в поселке, где хранится пища. С тех пор Мышь верила в сверхъестественное происхождение Снеговика.

– Что вы, – засмущался он от таких почестей. – Перестаньте кланяться. Я никакой не бог. Я даже не Дед Мороз. Я просто делаю свое дело, на которое способен. Ведь вы тоже можете делать многое, из того, что я делать не умею. Тебе как зовут? – спросил он мыша-мужа.

– Псись, – пискнул тот и тут же получил от Бегуньи оплеуху.

– Я же тебе предупреждала – не говори вслух.

– Насколько я знаю, псись – на вашем языке это значит: «становиться мертвым»? – спросил Снеговик.

– Так оно и есть, – угодливо захихикала Бегунья. – Он так умеет притворяться мертвым, что даже кошки обходят его стороной, когда он это сделает. Ну-ка покажи!

Псись бухнулся на спину и сложил лапки. Абсолютная недвижимость. Только лапки на секунду дрогнули в агонии и тут же замерли. Снеговик даже не чуял его мыслей. Перед ним действительно был труп и большой талант.

– Да хватит же! – Снеговик даже немного испугался.

– Псись, оживи! – приказала мышь.

Тот вскочил и присел на задние лапы.

– Дурак дураком, но я люблю его в такие минуты, – сказала растроганная Бегунья.

– В самом деле, поразительное умение, – искренне восхитился Снеговик.

– Кланяйся же, кланяйся! – приговаривала мышь и поддавала лапкой мужа по затылку.

Тот послушно кланялся.

«Женская власть – самая страшная из властей», – подумал Снеговик и сам же устыдился своей мысли.

– Я вам еще деток приведу показать, – сказал Бегунья. – Одна моя доченька умеет воровать сыр из мышеловки так молниеносно, что успевает убежать прежде, чем сработает пружинка. Раньше она была главной нашей кормилицей.

– А теперь-то вам хватает еды?

– Хватало до вчерашнего дня. В том месте, где ты нам указал, поставили какую-то страшную штуку. Она мигает красным светом и от нее исходит такой свист в голове, что невозможно стерпеть.

– Ах, беда!

– Да-а, – жалобно пискнула мышка. – Голодаем уже второй день.

«Придется потратить немного энергии», – понял Снеговик и тут же окинул мысленным локатором близлежащие дома.

Штука с красным мигающим светом, о которой говорила Бегунья, по-научному называлась электронным отпугивателем грызунов. Такими штуками были снабжены уже все дома. По всей видимости, ненасытное семейство Бегуньи успело везде наследить, и люди, не надеясь на мышеловки, а надеясь на научно-технический прогресс, таким манером обезопасили свои запасы. Был только один дом, где такой штуки еще не было. Это был дом Создателя…

– Что ж. Помогу я вам, – сказал Снеговик.

– О, спаситель! – воскликнула мышь и тут же накинулась на своего мужа. – Кланяйся, кланяйся!

Анюта честно прочла двадцать страниц, а потому отыграла этюд и сонату. Недоверчивая мама заставила пересказать то, что она прочитала, и заставила еще раз сыграть сонату в своем присутствии. Анюта сыграла и ни разу не сбилась.

– А теперь можно на лыжах? – спросила девочка.

– С папой договаривайся.

– Папа, мама разрешила! – Анюта с криком и топотом сбежала на первый этаж.

Вадим уже смазывал лыжи мазью. Он не очень-то хотел сейчас куда-то идти, но по опыту прошлых вылазок знал, что лыжная прогулка принесет ему удовольствие. Главное – тронуться с места.

Во всяких начинаниях Вадим больше всего не любил вот эти самые начинания, то есть подготовительную суету. Анька носилась из угла в угол в поисках то ватных штанов, то свитера, то шарфа; Катерина заставляла надеть не этот свитер, а другой; Лютеция от этой суеты гавкала; а Вадим – уже полностью готовый – должен был ждать в дверях и курить…

Наконец, все было готово, они надели лыжи, вышли за пределы участка, сделали несколько шагов, и тут Анюта выяснила, что забыла одну рукавицу. Вадим помог ей расстегнуть с таким трудом застегнутые замки лыж, и Анюта бегом побежала назад. Вадим достал пачку сигарет и обнаружил, что у него осталась всего одна сигарета. Пришлось и самому расстегиваться и возвращаться. Успокоение наступило только тогда, когда они покинули пределы Барханов…

Выйти из Барханов можно было двумя способами: либо через центральные ворота, где дежурили охранники, либо через калитку, сделанную специально для подобных лыжных прогулок в средней части поселка. Калитка была снабжена электронным замком, и за чиповый ключ от этого замка в свое время пришлось заплатить триста рублей.

Это был первый в истории выход Вадима из поселка через калитку. Еще никогда ему не приходилось пользоваться чиповым ключом. Как-то по осени он несколько раз порывался сходить за грибами, но тогда или погода мешала, или у Катерины находилась срочная работу в доме. В прошлую зиму он тоже уговаривал себя побегать на лыжах, но когда уже почти решился, снег неожиданно растаял…

Прямо из калитки путь во внешний мир открывала кем-то проложенная и уже затвердевшая лыжня. Они пошли по ней: впереди Вадим, сзади Анюта. Несколько минут Вадим привыкал к лыжному шагу, пробовал отталкиваться палками. Ему все время казалось, что лыжи скользят не очень хорошо. «Наверно, не угадал со смазкой», – посетовал он мысленно. Анюта тоже пока молчала. Она обдумывала, как и где начать разговор с отцом.

Вадим еще находился под впечатлением утренней игры с дочерью. Вальс Петрова продолжал отдаленно звучать в голове, а Вадим думал о том, где бы раздобыть ноты скрипично-гитарных композиций. Он знал, что совмещать гитару со скрипкой любил Паганини. Но Паганини ему казался слишком сложным и не мелодичным…

Лыжня сначала метров двести шла вдоль забора, потом резко изогнулась и пошла вглубь леса, петляя между заснеженных лап елей и огибая поваленные стволы. Вадим ускорил шаг, Анюта старалась угнаться за ним и стала быстро выбиваться из сил. Вадим замедлился, обернулся. Дочка разгорячилась, щечки покраснели, глаза заблестели.

– Еще не устала? Может, вернемся?

– Нет, – на выдохе ответила Анюта, и одной рукой, не выпуская палку из рук, поправила наехавшую на лоб шапку. – Пап?

– Что?

– А мы зайца увидим?

– Вряд ли. Они пугливые, нас за километр слышат. Уже успели попрятаться.

Они продолжили бег. Спустя полчаса, лес неожиданно расступился, и перед ними открылся пологий спуск в ложбину, который потом сменялся таким же пологим подъемом. Вадим все больше и больше раззадоривался. Лыжи он любил. Во времена футбольной карьеры они с командой на зимних сборах часто катались.

– Поехали! – весело скомандовал он, оттолкнулся и покатился вниз по лыжне. Морозный воздух ударил в лицо.

Анюта задорно хохотнула и последовала за отцом…

Неожиданно лыжня вильнула, Вадим не рассчитал своих способностей и упал. Анюта налетела сзади. Ее лыжи больно воткнулись Вадиму в спину. Раздался хруст. Анюта перелетела через Вадима и плашмя бухнулась в снег метрах в трех от отца…

Она лежала, растопырив руки, лицом вниз и не шевелилась.

– Анюта! – вскрикнул Вадим.

Он попытался вскочить, мешали лыжи. Он стал их судорожно снимать. На счастье, замки не закапризничали и поддались сразу.

Ноги без лыж сразу провалились до колена в снег. Вадим с трудом переставлял их. Анюта лежала и не шевелилась. Одна лыжа у нее была сломана. «Какой же я осёл», – он клял себя, подбираясь к дочери. Резким движением Вадим перевернул ее не спину…

Раздался смех.

Мордочка Анюты была вся в снегу. Красные бугорки щек, как два новогодних шара, огнем горели сквозь прозрачную снежную пыль. Анюта хохотала.

– Доча, – Вадим облегченно выдохнул, обнял ее и поцеловал в заснеженную щеку. – Я думал, что ты убилась.

Анюта стала хохотать еще громче. Ей это приключение ужасно понравилось.

– Чего ты смеешься, дурында, – Вадим тоже едва сдерживал смех. – Лыжа сломалась. Придется возвращаться домой.

Сейчас он и сам не понимал, чего так испугался. Спуск был пологим, скорость у них была небольшой. Даже если бы снег не смягчил падения, Анюта отделалась бы, в худшем случае, парой синяков на коленках. Лыж, конечно, жалко. Да и прогулки этой жалко. Вадим только-только начал входить во вкус.

– ЗдОрово, папа! – Анюта все еще лежала на снегу. – Вот бы еще раз.

– Еще раз не получится. Надо теперь выбираться обратно наверх. Попробуй хоть как-то двигаться на своей деревяшке.

Слово «деревяшка» почему-то снова рассмешило Анюту. Смеясь, она попыталась подняться на ноги, опять упала и продолжила хохотать уже сидя. Она сейчас находилась в таком состоянии, когда любое слово или действие вызывало спазмы смеха…

Вадим встал на лыжи. Анюта свои сняла и проверила крепость снега на лыжне. Ноги у нее не проваливались, и она могла спокойно идти пешком. Мешали только ее лыжи и палки, которые ей самой нести было тяжело. Поэтому подъем наверх пришлось делать в несколько приемов, и Вадим изрядно вымотался, пока перетащил лыжи Анюты, а потом и ей самой помог подняться. Когда все было закончено, он устало сел прямо в снег на верхней части ложбины и закурил. Анюта примостилась рядом, подложив под попу сломанную лыжу. Приступ смеха уже не донимал ее. Пока папа носился то вниз, то вверх, она обдумывала, достаточно ли далеко они ушли от поселка, чтобы Снеговик не слышал их. Ей нужно было поговорить с папой в совершенно интимной обстановке. И хотя здесь вроде бы не было не души, но Снеговик со своим всеслышащим ухом смущал ее.

– Снеговичок, – мысленно попросила он. – Если ты слышишь меня, пожалуйста, сделай вид, что ты меня не слышишь…

Папа курил и вытирал лоб. Он сильно вспотел и даже снял шапку. Анюта прислонилась к нему головой.

– Пап?

– Что?

– Можно с тобой серьезно поговорить?

– Когда? – Вадим еще не отдышался.

– Прямо сейчас.

– Валяй.

– Я же говорю – серьезно. Давай без шуток, а то я снова засмеюсь…

Снеговик на самом деле слышал весь этот разговор. Они не так уж далеко ушли от поселка.

Когда Анюта падала, ему пришлось потрудиться, чтобы ее падение смягчилось. Затем он занялся Создателем. От удара лыж в спину он получил сильный ушиб позвоночника. Снеговик мгновенно залечил его, так что Вадим почти сразу перестал чувствовать боль. На все эти лечебно-профилактические действие пришлось потратить изрядное количество энергии.

Пока он занимался Создателем и Слышащей, мимо него проследовала немолодая пара. Они прогуливались по дороге и обсуждали меню на новогодний стол. Его звали Игорем Станиславовичем, но жена называла его просто – Гарик. Ее звали Софья Викторовна, а Гарик называл ее Софочкой. Они были из разряда тех людей, которые считают себя интеллигентами и всячески стараются убедить в этом всех остальных, но уши мещанства сразу вылезают наружу, едва они остаются один на один. В данный момент они спорили о том, нужно ли делать оливье для новогоднего стола.

– Моветон, – высказала свое мнение Софья Андреевна.

Игорь Станиславович, который очень любил этот салат, возразил:

– Если сделать не по-советски, а по историческому рецепту, то этим можно удивить…

– Гарик, не будь ребенком, кого можно удивить оливье?

Они ждали на праздник гостей, перед которыми хотелось блеснуть.

– Но если соблюсти старый рецепт, то получится неплохо.

– Старый рецепт – это рябчики. Где мы возьмем рябчиков?

– Нет, ты только представь. Я скажу: «А вот оливье», и все подумают, какой кошмар, а потом я скажу: «Это настоящий оливье, не какая-нибудь там докторская колбаса». Софочка, любая пошлость перестает быть пошлостью в руках мастера…