Текст книги "Хранитель ключа"

26. Ограбление

Дюжина всадников влетела в городишко о три улицы, неслись, высекая искры копытами из булыжной мостовой. За ними катила тачанка – позади возницы сидел мужчина в возрасте не то чтобы старом, но и совсем не молодом. Возле здания банка остановились резко, спешились. С винтовками наперевес бросились к входу. Их намерения сомнений не вызывали, и еще до того, как прибывшие успели добежать до дверей, кассиры закончили операции, опустили бронезаслонки, превратив ряд касс в амбразуры. Из ящиков столов были извлечены тяжелые револьверы, охрана взяла на изготовку карабины. Когда первый налетчик вошел, в дверь громыхнул дружный залп. Четыре кассира и два охранника не промазали с такого расстояния. Тело стало тяжелым от свинца и осело на пороге. Налетчики замерли, удивленно глядя на убитого. Налет сорвался. Приходилось переходить к осаде. Теперь пули защитников банка вроде в цель попадали, но вреда грабителям не причиняли. Это смущало обороняющихся, они стреляли реже. Один из налетчиков обернулся и посмотрел на мужчину в тачанке. Тот взгляд почувствовал и одобрительно кивнул в ответ. Осада продолжалась. Два раза грабители пытались забросить гранаты. Но оба раза они взрывались где-то между кассами и окнами. Взрывной волной вышибло остатки стекол. Раз за разом помещение банка наполнялось лязгом осколков, но бронешторы их отражали. А оглохшие защитники падали на пол, но после взрыва вставали и продолжали отстреливаться. Осада зашла в тупик. Налетчики стреляли, стоя в полный рост у разбитых окон. Осажденные стреляли скорей для порядка. Было ясно – пули грабителей не берут. Помощи служащим банка ждать было неоткуда. С иной стороны, заговоренные от пуль не могли войти в здание. А если бы вошли в операционный зал без защиты магии – могли получить пулю в лоб или как повезет. Горожане на события смотрели хоть и не без интереса, но все больше издалека. Опыт подобных развлечений подсказывал – шальные пули придумали именно для зевак. А можно было также схлопотать пулю не шальную, а вполне тебе предназначенную – участники подобных действ посторонних не любили. Но, тем не менее, к тачанке подошел человек, чем-то похожий на ее пассажира. Средних лет, с интеллигентной бородкой и одетый в приличный костюм и пальто.

– Ограбление?

– Угу, – согласился пассажир.

– Становится скучно. В этом месяце этот банк грабили два раза. И четыре – в прошлом. Не возражаете, если я присяду?

Лехто кивнул – места было предостаточно.

– А это, я так понимаю, ваши люди.

Ответом был повторный кивок.

– Вы, случайно, не та самая армия заговоренных от пуль? – спросил прибывший.

Лехто кивнул в третий раз:

– Случайно та. Я вижу, вы о нас наслышаны?

– Земля слухами полнится, – согласился собеседник. – Но будто бы вас должно быть больше? Это часть?

– Слишком хлопотно держать большой отряд, – сообщил Лехто.

– В самом деле? И ограблением этого банка вы думаете поправить положение с финансами?

– В некотором роде, – ответил Лехто.

– Ну, тогда должен заметить, что вы зря теряете время. Банкам нынче не верят, и того, что вам удастся оттуда извлечь… если вовсе удастся… хватит самое большее на неделю.

– Вы так думаете? – зевнул Лехто.

– Хуже. Знаю.

– А откуда вы знаете это?

– Это мой банк!

Лехто попытался среагировать, но не успел. В шею колдуна уперся маленький пистолет.

– Прикажите вашим людям сложить оружие.

Вместо этого двое из людей колдуна навели оружие на банкира.

– Кажется, пат, – заметил Лехто.

– Согласен. Попробуем договориться?

– Не поверите, но я только что подумал об этом же.

* * *

Вопросы обсуждали совсем недалеко от банка. Налетчики курили у тачанки, обороняющиеся остались в банке, лишь открыв некоторые оконца, дабы немного проветрить помещение, забитое кислым пороховым дымом. В эркере с окнами на площадь трактирщик накрыл столик. Поставил пиво, к нему – раков. Банкир и колдун не столько пили, сколько закусывали. Обоим одинаково не хотелось захмелеть и проиграть переговоры.

– Так как идут у вас дела? – спросил Лехто, для вида пригубив пиво. – Говорите, неважно?

– Признаться, стараниями таких, как вы, – не очень. Конечно, клиентам я этого не говорю, но вы ведь прибыли сюда совсем не для того, чтоб сделать депозитный вклад?

– Вы прибедняетесь, если бы так оно и было, вы давно закрыли бы дело.

– Ну, на хлеб хватает, – резонно заметил банкир, разламывая рачий панцирь. – Вообще же некую прибыль мне принесли открытия одного профессора математики, бежавшего от большевиков из Петрограда. Он возглавил мою бухгалтерию и многого добился применением в расчетах мнимых чисел, мнимой единицы…

Лехто улыбнулся и пригубил пиво. Банкир продолжал:

– Я начинал не с банка, нет… Сначала торговал лечебной грязью. Вернее, брал грязь и продавал ее – авось поможет. А грязи у нас, сами понимаете, как… э-э-э… Пустил пару слухов о целебности, и все. Товар возврату и обмену не подлежит. Купить, правда, ее мог только круглый дурак, но дураков у нас все как той же грязи, потому спрос долгое время был стабилен. После собственно занялся банковскими операциями.

– Да вы, я смотрю, человек ушлый. Завесили банк контрмагическими амулетами.

Обсасывая клешню рака, банкир кивнул:

– Именно.

Мяса в той клешне было на аптекарский скрупул. Блюдо, стоящее на столе, было полно огромными, сочными раками, но, тем не менее, банкир предпочитал высасывать пустую клешню. Отчего? Может, жадность? Это вряд ли. Скорее всего, банкиру нравилось само действо. То ли вампирское, то ли банкирское – высасывать последнее.

– Можно было бы купить пуль серебряных, – продолжал банкир, – наверное, от них бы ваше заклинание не помогло?

– Вероятно, да, – согласился Лехто. – Но на вашем месте я бы не рассчитывал особо на это. В моей практике попадалось несколько заклинаний, где серебро не пацифицировало, а наоборот, выступало как катализатор.

Люди колдуна смотрели на банкира с испугом и уважением. Впервые на их глазах кому-то удалось застать Лехто врасплох. По мнению солдат, банкир совершенно напрасно опустил оружие. Ему стоило без лишних разговоров отстрелить колдуну голову. Хотя сегодня и без того был день неожиданностей. Заговоренного от пули расстреляли в упор, колдуна застигли врасплох. А он вместо того, чтоб испепелить противника, совершенно спокойно пьет с ним пиво.

– Ваши люди убили одного моего человека, – с некой обидой в голосе отметил Лехто. – Второго ранили.

– Если бы они пришли открыть депозитный счет, а мои люди их застрелили, тогда мне ваше возмущение было бы понятно. Но это был налет, ограбление. Совершенно ясно, что мои служащие не хотели ждать милостей от природы. Проверять, будут ли ваши люди стрелять или нет. Скажу более – участвующие в сегодняшнем бою получат премию. К тому же во время налета выбило окна, посекло пулями и осколками мебель, а это траты. Вместо того чтоб вести дела клиентов, люди занимались прицельной стрельбой. Я уж не говорю о том, что из-за перестрелки клиенты не могли попасть в банк.

– Один из клиентов сидит перед вами, – сообщил Лехто.

И разломал панцирь рака. Да так неудачно, что ароматный рачий жир попал в лицо банкиру и на его костюм.

– Право, сударь, какой вы неловкий! – бросил банкир в сердцах и крахмально-белым платком стал вытирать пиджак.

– Простите великодушно… Я не нарочно!

– Ладно, пустяк. Так на чем мы остановились? На клиентах?

– Именно, – кивнул Лехто. – Я прибыл в этот город по делу.

– Не сомневаюсь. Однако денег вы не получите. Во-первых, потому, что их нет. Во-вторых, если бы они были, я бы их не дал – это невыгодно… Подумайте сами, кто будет доверять банку, который постоянно грабят? Или вы хотите сделать вклад?

– Нет.

– Значит, прибыли взять взаймы? Мы можем выдать вам небольшой кредит под залог оружия, тачанки и, возможно, нескольких лошадей.

– Тоже нет.

– Тогда что?

– Мне надо получить содержимое одной ячейки. Вы их, кажется, называете депозитными.

Банкир тихо кивнул: неважно, как мы их называем, но смысл понятен.

– Мерси, но сие невозможно. По указанной ранее причине. Я не помню вас среди клиентов нашего заведения, стало быть, та ячейка не ваша. А если мы начнем раздавать совершенно посторонним людям то, что нам доверили… Репутация – коту под хвост. Я удивлен, что должен объяснять вам такие простые вещи. Согласно типовому договору содержимое депонентского ящика выдается только владельцу.

– Заверяю вас, этот человек уже никогда не предъявит права на свое имущество.

– …или, в особенных случаях, его наследнику.

– Можете мне поверить – случай чрезвычайно не типовой. У меня имеется только номер ячейки. Известно, что после посещения вашего банка клиент на запястье выколол номер ящика.

– Хм… Не назовете ли номер?

Лехто назвал – две буквы и шесть цифр.

– Хм, – еще раз задумался банкир.

Затем поднялся:

– Подождите меня тут несколько минут…

И удалился в здание банка. Появился лишь минут через десять. Лехто ожидал, что банкир принесет ящик, но тот вместо него вынес тоненькую папочку.

– Вы знаете, мало чем могу вам помочь на самом деле. Покойный, кем бы он вам ни приходился, сообщил, что родственников у него не имеется. Что ящик открыть можно лишь в его присутствии, сличив отпечаток его руки. Образец отпечатка имеется. И что в случае его неявки до истечения срока хранения – ящик сжечь не открывая…

– Поверьте, такое уничтожение не будет никому выгодным.

– Не знаю, не знаю. Вы действительно были близки с усопшим?

– Ближе меня, в момент смерти, у него никого не было. Как в прямом, так и в переносном смысле. Когда он умирал, я держал его за руку.

– Кстати… Рука… Все же был бы желателен оттиск.

Лехто легко стукнул себя по лбу:

– Ах, простите, что отнял у вас столько времени. Ну конечно, рука. С этим не может быть никаких проблем.

Колдун наклонился и из стоящего у его ног саквояжа извлек отсеченную человеческую кисть. На запястье можно было рассмотреть синеву татуировки. Две буквы и шесть цифр.

Задумчиво глядя на руку, банкир глотнул пива и тут же зажевал его рачьим мясом.

– Хм… Как-то все неожиданно. Не знаю…

– Меж тем условия соблюдены. Мы имеем руку, с которой можно снять оттиск. И клиент тоже присутствует, хотя и частично.

– Не знаю, не знаю, – пробормотал банкир и хлебнул еще пива.

Думал долго – столько, сколько надо было, чтобы выпить целую кружку. Пил он ее неспешно. Смотрел на руку, пил, закусывал. Снова пил.

Колдун не торопил.

– А знаете, – заметил вдруг банкир, – я вас не боюсь.

– Это заметно, – согласился колдун.

– И то, что я вам сейчас предложу, вызвано не страхом.

– Я весь внимание.

– Я слышал, вы можете воскрешать мертвых.

– Не воскрешать. Оживлять… Оживленные остаются трупами, но живыми.

– Замечательно. Давайте договоримся – я отдам вам этот ящик, а вы мне из местного морга оживите двух покойников.

– Зачем они вам?

– Я их поставлю в охрану банка. Не будет проблем с кормежкой и отдыхом. Таких охранников невозможно подкупить, отравить, убить – поскольку они уже мертвы, – перечислял банкир и, посмотрев на Лехто, переспросил: – Ведь так?

– Так, но не совсем. Вашим клиентам наверняка не понравится, если у вас по помещению банка будет нести… хм… разложившейся плотью. К тому же они медлительны, туповаты и хороший стрелок легко с ними расправится. У меня к вам будет иное подобное предложение. Вы мне крайне симпатичны, и поэтому я могу предложить нечто особенное.

– Пуленепробиваемое?

– Разумеется.

Банкир улыбнулся:

– Я всегда говорил, что умные деловые люди всегда могут договориться друг с другом.

* * *

Когда через девять дней на банк был осуществлен новый налет, грабители были умнее, наблюдательней, аккуратней. К банку подошли четверо… Подошли с разных направлений, имея небольшую разницу во времени. Их оружие было скрыто. Четыре раза звякнул колокольчик на двери, но не шелохнулся магический аларм рядышком. Соответственно, вошедшие не обратили внимания на железного истукана, стоящего у дверей. Был он выкован из стали довольно небрежно, и доселе никто из посетителей не знал, что он обозначает. То ли огромная пепельница, то ли культурное наследие какого-то местного дикого племени, идол, божок. А может, модерновая вещица, вроде «Черного квадрата» того самого Малевича? Почему нет? Гармонии и правильных линий в этом истукане, как и в картине, было примерно одинаково. Короче, налетчики стальному болвану подивились, но прошли дальше. Двое заняли место возле клерков: один стал разговаривать о краткосрочном вкладе, другой – заполнять договор сдачи ценностей на хранение. Остальные стояли якобы в очередь и опять же, якобы от безделья, начали прохаживаться по помещению банка. Когда они были около охранников, плащи распахнулись и на свет появились обрезы. Два пистолета также навели на кассиров: делайте, как мы говорим, и никто не пострадает… В общем, продолжалось это недолго. За их спинами жалобно заскрипели дюймовые доски половиц. На грабителей двигался стальной голем. Один налетчик приставил пистолет к голове кассира и сообщил болвану, что пристрелит клерка, если тот не остановится. Кассир плакал, говорил… Да не важно, что он говорил. Куда важней, что его никто не слушал… Клерка действительно пристрелили. Голем даже не остановился. Как и другие големы, он был лишен голоса, слуха и сострадания. Затем стреляли по самому голему. Пули оставляли вмятины, рикошетили – но стальной болван шел. Среди прочего оказалось, что, несмотря на тяжеловесность, голем был довольно ловкий. Из четверых не удалось уйти никому. Налетчиков хоронили в закрытых гробах. Во-первых, никто не хотел смотреть на них и лить слезы. Во-вторых, смотреть было особо и не на что…

* * *

Все дальше и дальше от города уходили десять конных и одна тачанка. У пассажира тачанки в руках был небольшой ящичек. Из него Лехто то и дело доставал лист папиросной бумаги, любовался им. Возница порой скашивал глаз и видел, что любоваться особо нечем. На тонком листе имелось немного, а именно несколько неровных линий. Отряд Лехто снова выходил на след…

27. Чужой сон

Город притих, торговый люд на всякий случай закрыл лавки. В купеческом доме, где раньше квартировал не то генерал, не то полковник Подлецов, посреди зала стоял гроб с оным Подлецовым. Покойник был бледным – ни кровинки на лице. Волос его был густо набриолинен, лицо покрыто белой вуалью, на шее, поверх шрама от меча, – шарф. Компанию ему составлял дьячок, читавший заупокойные молитвы, да изредка заходил хозяин дома. Мертвый полковник оказался никому не нужен. Весь день в городе шел военный совет: что делать с городом, с войском. Вопреки всем табелям и рангам, главенствующее место предложили поручику, стрелявшему в черных всадников. Но тот от предложения открещивался, что-то бормотал о ските и монашестве. Ближе к вечеру войско, забрав орудия и амуницию, двинулось из города. И отчего-то граждане города чувствовали себя обиженными и обворованными. Вслед за войском начался исход менее организованный, малочисленный. На дилижансах, шарабанах, а то и просто двуколках из города уезжали те, кто, порой без основания, мнил себя белой костью да голубой кровью. А под окнами, опершись на фонарный столб, какой-то пьяный мещанин кричал уезжающим:

– Вот бежите вы от большевиков? А куда? В Севастополь? Во Владивосток? Так ведь и там большевики будут, и там советская власть установится… А рванешь за границу – что за беда. Революция-то мировая! И она не успокоится, пока в Республику не примут африканских бушменов и каннибалов Огненной Земли. Не лучше ли остановиться, дать им бой на пороге своего дома?..

Странно: никто из офицеров не пустил оратору пулю в лоб, даже не стеганул нагайкой, не дал в морду. Наконец пьяница устал сам и побрел домой.

* * *

После обеда компания устроила свой военный совет.

– Бежать! – говорил Геддо. – Авось не догонит.

– Надобно дать ему бой, – говорил Аристархов. – Ежели он и заговоренный от пули, надо слепить пулю, которая его возьмет…

Старик качал головой: таковая пуля была невозможна.

– Так и будем бегать до скончания века, в надежде, что этот тип помрет раньше? Пьяница на улице и про нас сказал: не убежим мы от него, – зло и почти обреченно констатировал Рихард.

– Это моя беда, – ответил старик печально.

– А давайте отдадим ему эту бумажку, – вдруг предложил Аристархов. – И дело с концом! Ведь не только же на ней все завязано… Да и не бывает драконов!

Чугункин потер рукой по шее, там, где имелся шрам, и возразил Евгению:

– Если имелась сотня заговоренных от пуль, отчего бы не поверить в существование дракона?

От смертельной раны на шее за пару дней осталась лишь пунцовая ниточка, которая иногда начинала саднить. Таким же чудесным образом улетучилась из головы комиссара и уверенность в непогрешимости материализма. Еще неделю назад Чугункин обязательно сделал бы замечание товарищам за веру во всякую ерунду. Однако теперь его понятие о ерунде сильно изменилось…

– Может, надо найти других колдунов? – предложил Клим. – Собраться и навалять этому негодяю скопом.

Геддо печально улыбнулся:

– «Навалять» Лехто. Забавно звучит. Да и колдунов почти не осталось в этой местности.

– Так надобно научить новых! – не унимался Клим. – Объявить революционный, ленинский призыв в колдуны!

– Из кого?

– Да хоть из нас…

– Колдун из комиссара – это лихо, – вмешался Рихард.

– А в самом деле, может, и в нас есть чуточку волшебства? – начала Ольга. – Это можно проверить?

– Можно… Только зачем?

– Ну, положим, мне интересно.

Геддо кивнул и начал подниматься вверх по лестнице. На последней ступеньке обернулся и тихо сказал смотрящим на него молодым людям:

– Следуйте за мной.

В номере старик копался со своей сумкой, готовя какой-то загадочный декокт.

– Я введу вас в магический сон. Может, у кого-то из вас проявятся способности медиума. А сон даст верное решение или укажет другие знаки. Если на вас надето что-то магическое – снимите, уберите.

Только Ольга сняла с шеи кулон, на который тут же уставился Чугункин. Пока Геддо увлеченно смешивал зелье, Рихард подобрал выкатившийся из сумки пузырек с семенами. Спросил:

– А это что такое?

– Это? – Старик поднял один глаз. – Это семена взрыв-травы. Ее еще именуют лом-травой.

– Я вообще-то думал, что лом-трава это конопля, – произнес Евгений. – Пробовал я ее в Туркестане.

– Да нет… Тут радикально иной принцип. Эту траву сажаешь на камень или скалу… Она пускает корни через камень, проходит год, два… Подходишь к скале. Легонько так, молоточком – тюк… и получаешь гору щебня. А теперь положите их на место в сумку.

Рихард, глядя на следящего за ним пса, подчинился неспешно. Уже в сумке открыл флакон, ссыпал несколько семян на ладонь.

– Готово! – известил Геддо.

Результаты своего волхвования колдун разливал по мелким чаркам и подносил по очереди всем своим спутникам. Те глотали и засыпали прямо там, где и находились: на диванах и креслах.

– Смотрите и хорошо запоминайте, потом расскажете, – напутствовал Геддо. – Только, чур, без обмана.

* * *

…Первым проснулся Аристархов. Тут же что-то хотел сказать, но Геддо приложил палец к устам: тссс… Не мешай спать остальным. Потом пробудился Чугункин, сразу за ним Геллер. Спящей оставалась Ольга, и мужчины тихо ждали, любуясь ею. Время шло, девушка не просыпалась. Ей снилось что-то тяжелое, она бормотала на непонятном языке, хмурилась, просто кривилась. Наконец и она открыла глаза.

– Мы ждали тебя, – за всех сообщил девушке Геддо. – Что снилось?

Ольга сглотнула:

– Мне снилось, что я через пятнадцать минут после пробуждения умру. Потому не хотела просыпаться. До последнего цеплялась за сон…

Чуть не рефлекторно Евгений достал свой хронометр: а который час? Пятнадцать минут первого. Если Ольга колдунья – еще через четверть часа она умрет. Если нет… То нет.

– Да ладно, ребята, какая из меня колдунья! Я всю жизнь с железом и гаечными ключами. Кто и зачем меня убивать будет? – успокаивала не то себя, не то остальных. – Расскажите лучше, что вам снилось! Даже если я умру – хочу знать, что вам приснилось.

…осталось двенадцать минут…

– Да мне тоже муть снилась, – бормотал Аристархов. – Будто я в каком-то институте и мне надлежит ехать в Москву, сдавать экзамен о моллюсках! И билеты уже куплены. Я поднимаюсь в свой кабинет, и тут меня догоняет какая-то девушка худенькая, вешается на шею, плачет. Говорит, что меня любит, что не отпустит… Бред какой-то, это не про меня. Чужой сон, безусловно!

Аристархов никогда не сдавал экзамен по моллюскам, тем более никогда не был в Москве, даже ехать туда не собирался. И что самое обидное – эта худенькая плачущая девушка ему тоже была совершенно незнакома. Какое отношение он имеет к этому сну? Ответ был простой и обидный – никакого. Скосил взгляд на хронометр – восемь минут.

– А тебе что снилось? – спросил Евгений у Клима.

Тот выглядел серьезным и печальным.

– Наверное, я тоже не…

– Рассказывай! – распорядился Рихард.

И Клим начал рассказывать:

…

Поле…

Накрытое белой скатертью снега огромное поле. Оно перечеркнуто крест-накрест. Один раз дорогой проселочной, грунтовой. Ее как раз заметает снег, еще немного, и полотно дороги будут отмечать лишь кусты вдоль обочин. Затем исчезнут и они. Вторая линия неровная – это речушка, даже ручей с течением быстрым. Снег падает в воду, но тут же поток его уносит прочь. Где-то далеко огромный черный мост, совершенно несоизмеримый с размерами ручья. Он сплетен из железных полос и напоминает паутину. Возле моста дерево приметное, похожее на застывшую молнию. По дороге движется дюжина всадников. Они злы, они устали. За ними катится тачанка – на ней установлен пулемет системы «Льюис». На огромный алюминиевый радиатор и диск садится снег, намерзает коркой. На тачанке – пассажир и возница-солдат. Он смолит папироску.

Вот солдат докурил папироску, выплюнул ее. Та быстро потонула в снегу.

…

– Как видите, ничего особенного.

– Я знаю одно воинство, где на тачанках стояли «Льюисы». Только там солдат побольше было, – начал Аристархов. – Впрочем, может, это сезонное изменение количества восставших. Зимой лучше сидеть в теплой хате, а не мотаться по сугробам.

– Если ты о тех, о ком думаю я, – заговорил Рихард, – то там сейчас как раз около дюжины людей. И место мне знакомо. Я вчера через него проезжал.

– Так, выходит, я… – начал Клим, но внимания на него никто не обратил.

– Странно, что он так легко взял след, – удивился Геддо.

– Сколько до того места верст? – уточнил Евгений.

– Если пойдут форсированным маршем – завтра утром будут здесь, – заключил Рихард. – Но лошади устали, наверное, станут на ночевку.

– А из меня колдуньи все же не выйдет, – с удовлетворением сообщила Ольга.

Пока обсуждали сон Чугункина, все забыли о часах. Меж тем стрелка хронометра отмерила половину первого и шла дальше.

– Ну и ладно! Из меня тоже колдуна не вышло. И это хорошо! – улыбнулся Аристархов. – Твоя очередь, Рихард!

Тот был краток:

– А мне ничего не снилось.

– Врешь, – заулыбался Евгений.

– А ты докажи?..

– Спокойно, спокойно… – вмешался Геддо. – Так и правда иногда бывает…

Но Геллер, конечно, врал: ему приснился его обычный кошмар, в который верить ну никак не хотелось. И как бы то ни было, сон сей не давал ответ на вопрос: что делать? Равно как и все остальные три сна.

– Бежать будем сегодня? – спросил Аристархов.

Геддо покачал головой:

– Отдохнем еще один день. Завтра тронемся. Вдруг что-то придумается, случится.

Ольга, широко улыбаясь, посмотрела в сторону Евгения.

– Раз такие дела, я хочу гулять! Пригласите даму в синематограф!

Аристархов молча покачал головой. Вместо него заговорил Рихард:

– А я бы вас пригласил.

– Ну так приглашайте. Что вы время теряете?!

* * *

Когда Ольга с Геллером ушли, Геддо сказал Аристархову:

– Глупый вы, Женя. Вы явно нравитесь Ольге, но зачем-то отталкиваете от себя.

– Когда к тебе относятся неоправданно хорошо, это тоже настораживает. Она меня знает без году неделя и какие-то авансы раздает… Опыт показывает, ничем хорошим это не закончится. Я вообще смешной человечишко, – вот именно так Евгений и сказал, в среднем роде, уничижительно. – Многое теряю при ближайшем рассмотрении.

– Отчего так?

– Да шут его знает. Так складывается: с одним весело гулять, скажем, на свадьбах, с другими лучше крестить детей. Потому как с первыми дружба проходит вместе с похмельем, во вторые выбирают людей надежных. Вот и у нас с Рихардом разделение: он нравится молоденьким девушкам. Я нравлюсь женщинам брошенным, скорее вдовам… Хотя бывает – это один и тот же человек. Просто время проходит.

– И что?

– И ничего… – Евгений грустно улыбнулся и, заложив руки за спину, подошел к окну. – Видите, уже не мальчик, а все брожу один: сперва по войне, потом по революции. Была любовь старая, да разбилась вдребезги. И с ней вместе – сердце мое.

– Может, она вернется? – участливо предположил Геддо.

– Оттуда нет возврата. Но не берите в голову. Боюсь, и с ныне покойной ничего бы не вышло. Думаю, мне следует лепить девушку по особым лекалам.

– Если все это закончится более-менее успешно, я вам пренепременно помогу. Может, и действительно выколдую вам юную девушку по вашим лекалам. Для этого лишь нужно подобрать нужный материал. Говорят, хорошие результаты дает морская пена и обыкновенная глина. Ни в коем случае не лед. Ибо ледяная девушка – с ледяным сердцем. Правда, вот Ольга всю жизнь с холодным железом возится, а холодной внутри не стала.

* * *

В местном синематографе шел фильм «Оборона Севастополя». На афише был изображен Андрей Громов в роли адмирала Нахимова. Получилось весьма непохоже: местный художник был дарования ниже среднего. А сам актер до роли адмирала, мягко говоря, недотягивал – в некоторых сценах Громов выглядел не мудрым адмиралом, а от силы лейтенантом в чужом мундире. Иван Мозжухин в ленте смотрелся гораздо лучше и играл героя также безусловно положительного – адмирала Корнилова. Но фамилия героически погибшего адмирала ноне могла быть не всеми правильно истолкована. И что толку с того, что власть в городе белая? Зачем лишний раз дразнить тех, кто считает себя подпольем? Ночью всякая власть черна – в лучшем случае тебе в окно бросят камень, в худшем подожженную бутылку с керосином.

– Вы раньше видели этот фильм? – спросил Рихард.

– Не меньше пяти раз…

Вопреки неясному положению в городе, касса работала без перебоев. Во-первых, за билеты принимали денежные знаки даже напечатанные в типографии убитого полковника. Во-вторых, несмотря на катаклизмы, влюбленных в городе меньше не становилось, им где-то следовало пересидеть мороз…

Зрители заняли места, кавалеры словно по какой-то команде достали папиросы, сигары. К потолку пошли кольца сизого дыма. Одна дама закашлялась от злого табака, попросила сидящего рядом мужчину убрать сигару. Того это откровенно возмутило:

– Да что бы вы понимали! Мне лекарь посоветовал от чахотки курить сигары!

Послышался звук отодвигаемых от него стульев. Рихард было достал из кителя портсигар, посмотрел на Ольгу. Та покачала головой. Неоткрытый портсигар вернулся на место. Свет в зале погас. Тапер коснулся клавиш пианино, сыграл простенькую гамму, словно проверяя, на месте ли струны, не украли ли чего мальчишки. Застрекотал синематографический аппарат, его луч пробился через дым, упал на экран… Пустили запоздалую хронику. Показывали Петроград, заметенный снегом. Множество флагов. Из-за того, что пленка была черно-белой, флаги также в основном были черными, анархистскими. В кадре проехал грузовик, обвешанный людьми в серых шинелях. Солдаты лежали даже на крыльях передних колес, штыки торчали в разные стороны, словно иглы неведомого многоглавого механизированного ежа. Затем начался сам фильм. Как водится, актеры играли гротескно, жестикулировали без меры, рискуя ударить кого-то по лицу. Толпились на маленьком пятачке, боясь выйти из кадра. Тапер играл негромко, все больше музыку нейтральную. И Геллеру было слышно, как разговаривает пара, сидящая в соседнем ряду.

– Я был на сеансе в Петрограде, – сообщал кавалер. – Так там фильм шел с небывалыми звуковыми эффектами – за кулисами стреляли холостыми патронами! От порохового дыма два раза проветривали зал!

– Да, что ни говорите, а техника идет вперед! – соглашалась дамочка.

На экране солдаты, матросы и жители строили укрепления. Меж боями солдаты плясали «барыню» с севастопольскими девушками. Фильм заканчивался документальными съемками. Английские, французские, русские ветераны проходили перед камерой, сверкая медалями. Здесь они уже не выглядели противниками. Камера показывала усталых, задумчивых стариков… Вот погас экран. Тапер закруглил на coda мелодию. Медленно зажигался электрический свет в зале. Гремя стульями, зрители покидали помещение. За время сеанса на дворе похолодало. Ольга и Рихард шли по холодной улице. Грязь подмерзла и теперь хрустела под ногами. Долго молчали. Наконец, Ольга спросила первое, что пришло в голову:

– А как вы убили впервые?

– Как все… На войне. Оно ведь как: не убиваешь ты – убивают тебя. Пацифисты там умирают быстро. А кого убил первым? Не знаю. Я ведь в артиллерии служил. Там чаще всего не видишь, по кому выстрелил. Даже если из пулемета палишь, непонятно, ты убил или же его сосед снял. Да и убил ли? Может, ранил, может, он залег?

– А помимо боя?

– На дуэли, в восемнадцать лет.

– На дуэли… Как это романтично. Стрелялись, вероятно, из-за дамы?

Рихард покачал головой:

– Да нет. Снова из-за войны.

– Как это?

– Очень просто. Под Мукденом наша батарея держала оборону. Как сейчас помню: закрепились на кладбище, среди могил. Четыре пулемета. Офицеров остальных быстро выбило, командую я и фельдфебель такой старый, что еще, наверное, Кутузова помнит. Японцы прут – не успеваем воду в кожуха пулеметов заливать. Жара стоит – патроны в ленте сами разрываются. Боеприпасов все меньше, людей тоже… Ужас такой, что лошади поседели! Вестовым передаю сообщение: дела так плохо, что даже весело! Мне отвечают: продержись, браток, до завтра. Проходит завтра, уже и послезавтра заканчивается – нет помощи. В общем, приказываю: отступаем, поскольку отстреливаться нечем вообще. Долго ли, коротко, прибываем в расположение, докладываю: такие-то, отступили оттуда. А мне говорят: мы думали, братец, что вы все погибли. Тут, дескать, такой бардак, что о вас забыли, а когда вспомнили, решили, что вас уж нет. Так я же слал депешу, говорю. Мне отвечают: про нее майор такой-то тоже, наверное, забыл… Я прямиком к этому майору, и первым делом – ему в морду. Вторым – выхватываю пистолет и говорю: выходите на дуэль…

– Убили?

– Не сразу. Мне говорят, мол, вы не можете вызывать на дуэль старшего по званию. Это противоречит кодексу. Да я, говорю, мне на ваш кодекс поср… pardon… плевать. Убеждают отложить дуэль до конца войны. Ах так? Тогда я его просто пристрелю! В общем, стрелялись с тридцати шагов без церемоний, по-свойски, каждый из своего оружия. Исход был ясен – три дня я перед этим практиковался в меткой стрельбе и сноровке.