Текст книги "Особо опасная особь"

Вот идет Умник. Двигается медленно, плывет в сгустившейся атмосфере. Несет в руке никелированную пушку – не пистолет, но что-то очень похожее. Оттягивает пальцами бронированный воротник Лины, приставляет к ее шее ствол и нажимает на спусковой крючок.

Пух!

И Лина начинает оживать – клетка за клеткой, нейрон за нейроном.

Умник не тратит времени – деловито сдвигает в сторону кровать вместе с Линой, взрезает ножом линолеум на полу, сдирает его, обнажает металлический люк, набирает на пульте комбинацию цифр. Люк поднимается. Умник вскидывает Лину на правое плечо – в левой руке сумка, – и прыгает в люк. Мягко приземляется, пружиня ногами. Крышка люка бесшумно закрывается над головой. Наступает темнота.

– Адью, уроды, – говорит Умник.

* * *

– Ты как, Лина? – спросил Умник, стоя на коленях рядом с Линой.

Опять – «Ты как?» Мог бы придумать что-то более свежее, для разнообразия.

Лина попыталась ответить, но из глотки исторгся только мучительный лающий кашель.

– Потерпи немного, – сказал Умник, – через пару минут пройдет. Я ввел тебе антидот.

Он поднялся, воткнул фонарик в землю, на потолке высветился люк с воротом-штурвалом. Протянул руки вверх и закрутил штурвал до отказа.

– Вот так, детка. Минут десять форы у нас есть. По-другому никак не получается, извини.

– Что это было? – просипела Лина.

– Граната с паралитическим газом.

– Решил меня отравить, да?

– Не тебя – их. Тебя так просто не отравишь, с твоей-то утилитой детоксикации.

– Все равно… Почему меня не предупредил?

– Я же сказал – извини.

– Зачем надо было их травить? Они бы вывели нас из своей зоны, безопасность нам гарантировали…

– Они собирались подставить нас. Отдали бы нас прямо в лапы джиннам. Потому что если мы свалим отсюда незаметно, то какая в том польза для этих бандюганов? Джинны не узнают, что мы ушли из района и будут продолжать облавы.

– А байк? Мы доберемся до твоего «Урала»?

– Нет, конечно. Байк придется бросить.

Такая вот история получается – грустная, способная вогнать в слезы любого байкера. Сперва линин мотоцикл бросили, теперь – мотоцикл Умника.

Лина поднялась на ноги, отряхнула землю с комбеза. Умник подошел к ней, положил ладонь на ее щеку. Погладил – настолько нежно, насколько позволяла его рука, мозолистая и шершавая как напильник.

– Не печалься, солнышко, – сказал он. – Когда будем дома, куплю тебе велосипед. Даже два велика – будем гонять с тобой наперегонки. Это полезно для здоровья – ездить на велосипеде. К тому же экономия бензина. Бензин нынче дорог.

– А где это – дома?

– Дома – это дома, – грустно вздохнул Умник. – Дома хорошо. Похоже, пришла пора туда вернуться. Я слишком засветился здесь.

– Поедем с тобой в Европу, да?

– Приблизительно.

– И что там? Ты ведь собирался найти там жену из местных. А как же я?

– Тебя удочерю, – улыбнулся Умник.

– Железно?

– Заметано!

– И наследство мне оставишь?

– Рано пока о наследстве говорить.

– Почему?

– Потому что откидывать копыта в мои ближайшие планы не входит. – Умник наклонился, поднял с земли фонарь. – Уходим отсюда. Не отставай.

Сверху, из-за люка уже слышалась возня, удары по металлу. Умник повернулся к Лине спиной и побежал размеренной спортивной трусцой. Лину совсем отпустило – она поспешала за сликом, дышала легко, не думала ни о чем – только о том разве что, что приятно бежать в прохладной подземной темноте, автоматически двигать ногами, отталкиваться ногами от мягкой, доброй земли и ни о чем не думать.

Через десять минут туннель закончился, уперся в бетонную стену с ржавой дверцей. Умник размотал проволоку, стягивающую замочные ушки, со скрипом открыл дверь.

– Это колодец. Лезем наверх. Не сорвешься? Голова у тебя от высоты не кружится?

– От такой – нет. – Лина усмехнулась, вспомнив, как несколько дней назад летела вниз с пятнадцатого этажа. – Лезь, Умник, не волнуйся. Со мной все в порядке.

Умник сунул фонарь за брючный ремень и нырнул в шахту. Уцепился за скобу, протянул руку Лине, убедился, что она стоит обеими ногами на ступеньке, и ловко, по-обезьяньи, понесся вверх.

Лина старалась изо всех сил, но так и не догнала шустрого марджа. Когда она, порядком запыхавшись, ткнулась ему в ноги, он уже сдвинул крышку канализационного люка и высунул голову наружу, в открытое пространство улицы.

– Ну что? – прошептала она.

– Порядок! – Умник подтянулся, и выпрыгнул наверх, едва не съездив ботинками Лине по носу.

Лина осторожно высунула голову из люка. Вечерело. Серые сумерки ползли по захламленной, заброшенной улице. Развалины домов, тлен и запустение – обстановочка еще хуже, чем в Синем Квартале.

– Вылезай, – сказал Умник, – хватит таращиться. Дай руку.

Он рывком выдернул Лину на поверхность. Потом поставил сумку на землю, убрал фонарь, достал фляжку и сделал большой глоток.

– Что там? – спросила Лина. – Что-нибудь крепкое?

– Вода. Алкоголь замедляет рефлексы, сейчас не до него.

– А выберемся отсюда – напьемся?

– Угу, – Умник кивнул без особого энтузиазма.

– Как свинюшки напьемся, да?

– Сперва выбраться надо, – сказал Умник. – А это не так легко, детка. Впрочем, сейчас уточним. Я сканирую улицу.

– Ага, знаю. В твоей железной нахлобучке на голове – куча всяких приборов.

– Есть, нашел! – Умник поднял указательный палец. – Нашел. Ближайший джинн – в трех улицах от нас. Засечь его нетрудно, поскольку он то и дело связывается со своими коллегами. У агентов СГБ – свой вид связи, особая волна, они полагают, что услышать их невозможно, но не догадываются, на что способна продвинутая сликовская снаряга.

– А нас не засекут?

– Пока – нет. У меня пассивный сканер – он не издает сигналов, которые можно уловить.

– И что дальше?

– Идем туда. – Умник показал рукой вдоль улицы. – Ты впереди, я метрах в двадцати за тобой. И не удивляйся, если оглянешься и не увидишь меня. Я буду это… слегка прятаться.

– То есть ты меня как приманку используешь? – не веря своим ушам, спросила Лина.

– Типа да.

– Ну не фига ж себе! – возмутилась Лина. – Нет, я так не согласна! А вдруг ты меня бросишь?

– Делай, как я тебе сказал, – сказал мардж. – Делай, как говорит тебе умный Умник, и все будет в порядке. А будешь рыпаться – брошу тебя прямо сейчас.

– Умник, мне страшно!

– Очень хорошо, что страшно. Нормальная реакция. Если б тебе не было страшно, я бы подумал, что ты дурочка. Ты ведь не хочешь, чтобы я так подумал?

– Нет.

– Тогда вперед. Держись ближе к левой стене. И все время прямо – никуда не сворачивай.

– Дай мне тогда хоть какое-нибудь оружие. Пушка у тебя есть?

– И что ты будешь с ней делать? Стрелять? Приманишь джиннов со всей округи.

– Ну ладно, ладно. Иду.

Лина пошла по тротуару – медленно, осторожно, ступая словно по минному полю, ругая себя за то, что согласилась. Вот же чертов Умник, умеет заговаривать зубы. Через сотню шагов остановилась, оглянулась. Марджа не было нигде.

Точно бросил.

Пошла дальше. Пробрела двести шагов… еще пятьсот… ускорила шаг. А ничего, вроде. Лина перевела дыхание, сердце перестало трепыхаться, как воробей в лапах у кошки. Похоже, нечего здесь бояться – никого нет, пустынно, словно в Сахаре. Кто может обитать в таких гнусных развалинах?

Человек появился на ее пути так внезапно, что Лина не удержалась от крика. Оборванец, бродяга. Всклоченная седая борода, старая шляпа, надвинутая до бровей, кожаное пальто – древнее, бесформенное, протертое до дыр. Вязаные перчатки на руках.

– Эй, леди, – прошепелявил оборванец, – помоги, чем можешь, штарому больному человеку.

– У меня нет денег, – пролепетала Лина.

Это было чистой правдой. В карманах Лины царила девственная пустота.

– Не надо денег, – бродяга ухмыльнулся, обнажив в улыбке три с половиной гнилых зуба. – Дай мне швою одежку. У тебя хорошая одежка, чиштая леди, ее можно задорого продать. Я продам ее и куплю шебе еды. Много вкусной еды.

– А я что, дальше голая пойду? – тупо спросила Лина.

– Я дам тебе швой плащ. У меня отличный плащ, я нашел его на шамой лучшей помойке. Он понравитша тебе, леди.

– Иди к черту, – сказала Лина.

– О, да ты, я шмотрю, резвая! – Бродяга осклабился, пошел на Лину, широко расставив руки. – Знаешь, я помогу тебе. Шниму ш тебя эту твою крашивую одежку. И вшё, что под ней ешть, тоже…

– Не трогай меня! – завизжала Лина.

Она попятилась назад и уткнулась во что-то мягкое. Обернулась в ужасе и обнаружила, что стоит вплотную к огромному толстопузому чернокожему – не менее оборванному, чем бородач, но значительно превосходящему того по габаритам – весом центнера в полтора, не меньше.

– Джим, – представился негр. – Меня зовут Джим. Лучший трахальщик Соединенных Штатов. Член у меня длиной в фут, и я трахну тебя первым. А потом уже тебя трахнут все остальные.

Остальные, числом четыре, немедленно материализовались со всех сторон – выплыли из сумеречного мрака. Вовсе не доходяги, нет. Напротив, накачанные, едва не лопающиеся от мышц, голые по пояс, разрисованные цветными татуировками. Похабные улыбки блестят золотыми зубами. Уличная банда. Телевидение втолковывает изо дня в день, что преступность в Соединенных Штатах практически ликвидировано, что американские граждане могут свободно ходить по улицам – в любое время, в любом месте, а тут на тебе – толпа бесцеремонных, неконтролируемых, смертельно опасных бандитов.

– Умник! – заорала Лина.

– Не ори, – сказал Умник, появляясь за спиной жирного Джима. – Иди ко мне, детка. И не волнуйся, все будет нормально.

– Как я пойду? Он же мне мешает!

– Кто мешает? Этот? – Он ткнул пальцем в спину негра. – Эй, ты, жирный, подвинься. Дай пройти приличной девушке.

Негр медленно повернулся к Умнику, навис над ним, глянул на него сверху вниз – брезгливо, как на таракана, копошащегося в грязи.

– Что еще за марджевская срань тут воняет? – осведомился он, выпятив нижнюю губу. – Никак, сам Умник пришкандыбал? А люди говорили, что тебя уже пришили, говнюк. Что намотали твои кишки на столб. А ты, выходит, живой пока. Но это ненадолго, марджевская жопа. Щас мы это исправим.

– Быстро валите отсюда, – заявил Умник. – Сегодня плохой день для вас, придурки, зря вы попались мне на глаза. Но я не злой по жизни, я добрый, даже сегодня. Я даю вам шанс. Считаю до трех…

– Не, вы видели? – Негр воздел руки к небу. – Это вонючая кучка дерьма говорит нам, что делать! Вы видели такое, братки?

– Давай я его пришью, – деловито сказал один из четверки татуированных, самый мясистый. – Сегодня моя очередь рубить фарш. Порежу марджа, да?

В руке его появился тесак – широкий, длиной чуть ли не в полметра.

– Да, – негр Джим кивнул головой. – Давай.

– Давай, – осклабился Умник.

Лина вдруг ясно представила, что произойдет сейчас. В голове ее нарисовалась четкая картина – мясистый громила делает первый выпад, сталь блестит холодной, бритвенно-острой дугой; громила промахивается, Умник ускользает, но тут же оказывается в окружении радостно гогочущего отребья; негр толкает Умника в спину, Умник летает как мячик в кольце – его перебрасывают из рук в руки, он получает удар за ударом, и в конце концов останавливается – выпучив глаза, раззявив рот в беззвучной муке, насадившись на нож по самую рукоятку; тесак разрезает его сверху донизу, вспарывает живот, вываливаются ярко-красные колбасы кишок…

Все произошло не так. Мясистый бросился в атаку, рубанув тесаком на манер меча, но Умник не отступил – скользнул вперед и влево, ладони его упали на руку бандита, присосались к ней, вывернули ее, дернули на себя. Мясистый совершил пируэт, перевернулся через голову и грохнулся спиной о землю. Нож вылетел из его руки и, звеня, полетел по асфальту. Бегемотский негр немедленно нагнулся, потянулся за ножом, и тут же получил ногой в бок – вся ступня Умника, казалось, погрузилась в упругое черное сало, увязла в нем, растратила силу на инерцию. Следующая доля секунды – Умник, используя негра как ступеньку, прыгнул, приземлился на его поясницу обеими ногами и снова взмыл в воздух. Спустя еще миг – встал рядом с Линой в боксерской стойке. Согбенная туша негра со стоном обрушилась вниз, примяла собой валяющегося в легкой отключке мясистого.

– Отойди назад, детка, – тихо сказал Умник. – Стой там и не высовывайся.

Лина застыла в ступоре, уронив челюсть и обалдело моргая.

– Слышь, отойди, – повторил Умник. – Не мешай работать.

Лина мотнула головой, очухалась, переступила ногами, заслонилась жилистой спиной Умника. Вовремя – трое оставшихся татуированных налетели с криками, выхватывая на бегу клинки.

Умник не дрался – он именно работал. Сосредоточенно, экономя движения, поставил блоки двум первым нападающим, одновременно выписал шикарный удар в челюсть третьему – ногой с полуразворота. Третий улетел, вмазался в стену и стек по ней, выпал из списка действующих лиц, но первые двое проявили упорство. Один из них подступил к самому Умнику, размахивая двумя ножами со скоростью мельницы. Второй ловко нырнул сбоку от Умника и оказался нос к носу с Линой – молчаливо пыхтя, сжав губы в куриную гузку, вытянул руку и вжикнул лезвием поперек лининого живота. Девушка не почувствовала боли – кевлар бронекомбеза справился, оттолкнул жесткую сталь. Разрисованный уродец, впрочем, не собирался останавливаться – выхватил из-за пояса здоровенный нож-мачете и нацелил следующий удар Лине в голову. Снес бы голову начисто, тут бы и сказке конец, но Умник бросился на землю, крутанул ногами как вертолетными лопастями и сшиб Лину подсечкой – мачете просвистел над самой ее макушкой. Лина отползала назад на спине – извиваясь, в панической спешке работая локтями. Она видела, как Умник выходит из лежачего вращения снова в стойку – в полуприсед; как не успевает среагировать и получает мачете по плечу; как окрашивается алым его рукав; как железная голова Умника врезается в татуированную грудную клетку и с хрустом ломает ребра; как Умник сидит верхом на последнем из оставшихся врагов, схватив в кулак его длинные волосы, намотав их на пальцы, и молотит, молотит, молотит затылком врага о бордюрный камень, и кровь течет по асфальту темным блестящим ручейком…

Лина свернулась клубком, подтянула колени к животу, с трудом преодолевая рвоту, и закрыла глаза руками.

Только не видеть такого…

– Лина, солнышко, – рука Умника затормошила ее. – Вставай, детка, пойдем.

– Нет, нет, я больше не могу…

– Пойдем, я сказал!

Умник цапнул ее за воротник и без особых церемоний поставил на ноги. Перед глазами Лины все плыло и качалось.

– Умник, мне плохо.

– Это мне плохо! – Умник прислонил девушку к стене, с треском разорвал правый рукав рубашки и глазам Лины явилась рана – глубокая, сочащаяся кровью. – По твоей милости схлопотал, – заявил мардж. – Да и сам виноват, конечно – надо было одеть такой же броник, как у тебя. Только не люблю я работать в комбезе – тесный он, движения в нем не те.

Умник извлек из кармана баллончик и начал поливать рану остро пахнущей белой пеной, шипя сквозь зубы и кривясь от боли.

– Умник… – Лина отжалась от стены, заняла более или менее вертикальное положение. – Прости… Я испугалась. Очень испугалась.

– Оно понятно. Кто бы не испугался?

– Их было так много, и все с ножами. Я боюсь ножей.

– Шесть – это немного, – сообщил Умник, заклеивая плечо розовой медицинской пленкой. – Шесть – не критическое число. Вот девять – это гораздо хуже, плохое начинается с девяти. А тут всего шесть. Даже, если говорить честно, четыре. Было.

– Ты их убил? – спросила Лина, кося глазами, стараясь не смотреть на тела, раскиданные в переломанных, неживых позах. – Убил всех?

– Одного, кажется, точно, – буркнул Умник. – Так получилось… Остальные просто в отрубе. Не нужно это – убивать без необходимости. Плохо это…

– Странно ты говоришь, – Лина качнула головой. – Оправдываешься без нужды. Можно подумать, что ты не гид и не хакер, а профессиональный киллер, которого ни с того ни с сего замучили угрызения совести.

– Я слик, – сказал Умник. – А у сликов своеобразная жизнь, детка. Своеобразная и разнообразная. Чем только не приходится заниматься.

– Ты не простой слик. Дерешься слишком здорово. Профессионально дерешься. Ты учился этому – сразу видно. Ты воевал, да? Или работал на ринге?

– Не придумывай лишнего, – осклабился Умник. – В своей стране мне часто приходилось драться – вот и все. Набил руку.

– Причем на тебя то и дело нападали четверо размалеванных цветных качков и один жирный черномазый?

– Ага, – без зазрения совести согласился Умник. – Стандартный вариант, все отработано до мелочей.

Объяснения Умника звучали совершенно неправдоподобно. Впрочем, Лина и не рассчитывала на большее.

– Ты знал, что эти уроды пасутся здесь, – уверенно сказала она. – Ты вычислил их… нет, даже более того, наверняка увидел их при помощи своих приборов. И все равно подставил меня.

– Я хочу, чтобы ты осталась в живых, Лина. Очень этого хочу, поверь мне. – Умник приложил руку к сердцу. – В одиночку я просочусь в какую угодно дыру, удеру от любого, кто сядет ко мне на хвост, потому что я умею делать это. Но – в одиночку. Вдвоем с тобой это труднее встократ. Поэтому тебе придется делать то, что я говорю, хочешь ты того или нет. Это единственный шанс выжить – во всяком случае, для тебя.

– Ладно, буду слушаться, – сказала Лина. – Что дальше?

– Дальше – то же самое. Иди вперед. Я – за тобой.

И Лина пошла вперед.

* * *

Лина прошлепала около километра и уткнулась в забор. Точнее, в металлическую сетку, натянутую между столбами, высотой метра в три.

– Граница гетто, – сообщил Умник, немедленно явившийся из нощи.

– Что, дальше мы попадем на приличную территорию?

– Размечталась. – Умник извлек из сумки кусачки и начал вырезать в сетке дыру. – Какой дурак поселится рядом с пристанищем ублюдков? Дальше безлюдье, пустыри и свалка. Замусоренная пустошь шириной в несколько километров окружает Гнилой Гарлем с запада и переходит в не менее загаженный южный Бронкс. Домов на этой территории нет – снесли бульдозерами, выставили землю на продажу. Только кто ее купит?

– И мы будем плюхать по этому срачу? – с ужасом спросила Лина.

– Нет уж, – сказал Умник. – Там болото, кучи песка и бетона, крысы, вонища. Увольте меня от такой прогулки. Чуть южнее идет приличный хайвэй, до него десять минут ходу. Дойдем дотуда, проголосуем. Поймаем машинку. И поедем в город как белые люди.

– А кто-нибудь остановится? – усомнилась Лина.

– Остановится, – уверенно заявил Умник. – Ты, милочка, можешь затормозить весь транспорт на шоссе, перекрыть движение и создать на дороге пробку, стоит тебе только выйти на обочину и поднять руку. Любой человек мужеска пола, будь он даже геем, будет счастлив подвезти такую цыпочку. Никогда раньше автостопом не ездила?

– Нет. Зачем? – Лина пожала плечами. – Это опасно – садиться в чужую машину. Всегда можно вызвать такси. И вот что еще: меня-то, скажем, возьмут без проблем, а с тобой как? Видок у тебя не самый приличный…

– Эх, «промытые», дети малые, – проворчал Умник, – всему вас учить надо. Ладно, увидишь сама, как это делается. Двигаем дальше.

И кряхтя полез в прорезанную дыру.

* * *

Все произошло по сценарию, расписанному Умником – Лина тормознула «водородник» гастрономически-салатного цвета, перебросилась парой слов с водителем – гладко прилизанным хай-стэндом лет сорока, объяснила, что у нее сломался мотоцикл, что ей срочно ей нужно на вечеринку, на Бушвик-авеню, что она понимает, что это страшно далеко, но она заплатит, впрочем, если господину некогда, то не может ли он хотя бы подбросить ее до Мэдисон, а там она вызовет такси… Все объяснения оказались излишними. Господин блеснул идеальными керамическими зубами, протянул руку, пожал пальчики Лины, сказал, что его зовут Билл, что отвезет милую леди куда угодно, хоть на край света, что он вообще-то страшно одинок – и это несмотря на хороший бизнес, да-да, очень успешный бизнес, но вот где сейчас найдешь хорошую пару для крепкой семьи – такую вот, например, как очаровательная, прекрасная леди. Леди Лина скользнула в салон – двери со щелчком заблокировались. Лина дотронулась до кнопки блокировки, и замки отыграли обратно. Билл бросил на нее недоуменный взгляд, потянулся к панели… Не успел.

Умник открыл заднюю дверь, шлепнулся на заднее сиденье, взмахнул рукой и сказал:

– Поехали.

– Эй, что такое?! – возмущенно крикнул Билл, обернулся и обнаружил, что в его драгоценный хай-стэндовский висок направлен ствол пистолета.

– Поехали, поехали, – повторил Умник. – Ты теряешь время, парень Билл. А время не терпит.

– Это что, ограбление? – сипло спросил Билл, слепо шаря пальцами в поисках кнопки вызова полиции.

– Нет, изнасилование, – сказал Умник. – Изнасилование противоестественным образом, путем полного недеяния. Ты знаешь, что такое недеяние, Билл? По-китайски недеяние называется «У-вэй». Ты когда-нибудь прибегал к недеянию?

– Не знаю…

– Убери лапу с кнопки.

– Но… Это ведь моя личная машина…

– Я в курсе. Убери лапу с кнопки.

– Нет, подождите…

– А, ладно, жми. – Умник кивнул. – Связь все равно не работает. Я отключил ее. Не люблю копов, они такие нудные.

– Можно, я выйду? – быстро проговорил Билл, обливаясь потом. – Я выйду, а вы возьмете мою машину. Если хотите, я отдам вам все деньги…

– Ты уйдешь? – брови Умника поднялись в неподдельном изумлении. – Бросишь нас в этом гребаном водороднике, оставишь одних в этой наводящей ужас ночи? Уйдешь, так и не узнав, что такое недеяние?

– Извините, извините… Я не хотел…

– Так ты хочешь узнать, что такое недеяние, недостойный неуч?! – проорал Умник, брызнув слюной в лицо хай-стэнда. – Только не говори, что не хочешь!!!

– Хочу, конечно хочу, – пролепетал бедняга Билл. – Что это такое – ваше это… как его там?

– Недеяние!!!

– Да, да, недеяние. Извините.

– Так вот, слушай! Мы ничего не сделаем тебе ничего плохого, а за это ты отвезешь нас в Бушвик! А дальше мы пойдем своим путем, а ты пойдешь своим! Отвезешь нас, и ку-ку, езжай домой. Это и есть недеяние! Мог бы и сам догадаться!

– Но вы же говорили про изнасилование…

– Что, все еще надеешься на изнасилование? Можем организовать.

– Нет, нет, что вы!

– Тогда поехали.

– Может быть, вы сами поведете машину?

– Я? Поведу водородник? – Умник скорчил брезгливую мину. – Да ни в жисть! Работай, парень. Управляй чудом техники. А я пока покурю.

Умник сунул пистолет в карман, откинулся на спинку сиденья и достал сигарку.

Билл опасливо, кося глазами на Лину, повернулся вперед, положил руку на панель управления. Машина беззвучно тронулась с места.

– У меня тоже есть пушка, – на всякий случай соврала Лина. – Так что не вздумай дергаться.

– Все будет хорошо, – пообещал Билл.

* * *

Хорошо могло и не получиться. Автомобиль, как и все технические устройства «промытых», был напичкан аппаратурой, позволяющей полиции засечь его местоположение. Это объяснил Лине Умник по пути к автостраде. В машине имелись бортовой компьютер, никогда не выходящий из сети, сигнал бедствия, включающийся вручную, а вдобавок еще и противоугонная система, состоящая из трех маячков, расположенных в труднодоступных местах автомобиля и действующих независимо друг от друга. Умник продемонстрировал Лине небольшой пульт дистанционного управления, похожий на телевизионный. «Это пульт отключки, – сказал Умник, – он отключает до хрена всяких брейнвошевских приборов, но, увы, требует сложной настройки, не может отключить всё, и тем более, не может отключить человека, что было бы желательнее всего. Например, бессилен против шести из восемнадцати систем сотовой связи, и если вдруг у нашего водилы в кармане окажется вульгарный мобильный телефон системы GSM, и он приведет его в действие голосовым паролем, каким-нибудь обычным, ничем не выделяющимся словосочетанием, скажем, «Ё, пацаны, мне пора сменить правый носок», то мобильник начнет испускать сигнал шухера и нас запеленгуют в два счета». «Что же делать?» – спросила Лина. «Надеяться, – ответил Умник. – Надеяться на то, что водитель окажется достаточно умным, чтобы понять, что мы – хорошие ребятки и не собираемся его убивать. И понять, что если он начнет вести себя совсем неправильно, нам все-таки придется нанести ему телесные повреждения различной степени тяжести. Будем надеяться, Лина».

По законам жанра, водитель должен был оказаться именно неумным. Он должен был исхитриться подать сигнал тем или иным способом, а дальше неминуемо воспоследовали бы погоня, перестрелка и все прочие прелести не прекращающегося ни на секунду экшна. Однако обошлось. Безжалостная фортуна решила смилостивиться над Линой хоть ненадолго, и водородник просто пилил по дороге вперед – ровно, монотонно, со скоростью от шестидесяти до девяноста км в час, притормаживал у развязок, послушно поворачивал в нужную сторону и нырял в туннели. С Пятой авеню началась приличная часть Нью-Йорка и Лина вздохнула с облегчением. А когда закончился мост Квинсборо и въехали в восточный Квинс, она едва не взвыла от восторга. Лина понятия не имела, куда на самом деле направлялся Умник – вряд ли в Бушвик, какой дурак стал бы впрямую называть место назначения, но начались районы, где она обитала всю жизнь, где чувствовала себя спокойно и уверенно, – место, куда ей до одури хотелось вернуться. Хотя, увы, ничего хорошего ни ее, ни Умника в приличном городе не ждало.

– Теперь налево, Билл, – хрипло сказал Умник. – Налево, на Стейнвей-авеню.

– Вы же сказали, что вам в Бушвик. Это южнее…

– Знаю. Я передумал. Давай налево. Не пропусти поворот.

– Хорошо, – пробормотал Билл.

Машинка повернула – резче, чем того требовала аккуратная манера езды. Настолько резко, насколько это мог сделать безопасный до тошноты водородник. Билл, успокоившийся на время, снова занервничал. Развязка приблизилась – и Билл, и Лина почувствовали это. Воздух в салоне сгустился, едко запахло паническим адреналиновым потом.

– Останови машину, – сказал Умник.

– Но мы еще не доехали до Стейнвея…

– Я что-то непонятно сказал? – ледяным тоном осведомился Умник. – Или ты перестал понимать человеческий язык? Считаю до трех…

Автомобиль затормозил, неуклюже въехал колесом на тротуар и остановился, едва не врезавшись фарой в дерево. Билл полез за носовым платком, вытер пот со лба. Лило с него ручьем.

– Не волнуйся, Билл, – мягко сказала Лина. – Ничего тебе не сделаем. Мы же обещали.

Честно говоря, она совсем не была в этом уверена. В железную голову Умника могло придти все что угодно. Хотя… Он же сам сказал, что убивать без необходимости плохо.

– Ты воняешь как бездомный бродяга, Билл, – сказал Умник. – Кондиционер не справляется с твоими испарениями, а открыть окно, сам понимаешь, сейчас я не могу. По-моему, тебе нужно сменить дезодорант.

– Да, да, конечно, – Билл задыхался. – Я сменю дезодорант, обязательно. Сменю прямо сейчас. Сделаю все, что вы скажете. Только отпустите меня.

– Слушай, мне это не нравится, – Умник покачал головой. – Мы не делаем тебе ничего плохого, не лупим тебя по башке и не душим гитарной струной, не требуем у тебя денег. Мы дьявольски вежливы и обходительны. И несмотря на это, ты едва в штаны не гадишь от страха, всю атмосферу нам здесь провонял. Знаешь, что ты делаешь? Ты пресмыкаешься. Если я сейчас прикажу вылизать мне ботинки – вылижешь.

– Прекрати издеваться над человеком! – крикнула Лина.

– Я? Издеваюсь? Он сам над собой издевается. Слушай, Билл, у тебя есть хоть капля человеческого достоинства, а?

– Есть, – едва слышный шепот.

– Ты мужик или нет?

– Мужик…

– Тогда чего ты тут пердишь? Мы просто катаемся по ночному городу и радуемся тому, что живы. Ты умеешь этому радоваться?

– Умею.

– Ни черта ты не умеешь. Вы, брейнвоши, не живете – всего лишь существуете, переходите, как сомнамбулы, от одного удовольствия к другому и не насыщаетесь, потому что то, что достается легко, не может радовать. Сколько тебе лет, Билл?

– Тридцать два.

– Врешь. Сколько на самом деле?

– Сорок пять.

– Опять врешь. Думаю, не меньше пятидесяти. У тебя есть дети?

– Нет.

– Почему? Ты что, педераст?

– Нет. Я женат.

– А девушке моей зачем впаривал, что холостой? В постель ее хотел затащить?

– Нет, что вы?! Я просто так… шутил. Извините ради Бога!

– Значит, ты у нас шутник-озорник, старина Билл? – Умник хмыкнул. – Ладно, вернемся к нашим баранам. Если у тебя есть жена, почему нет детей?

У нас не получилось, правда. Мы очень хотели детей. Но это так трудно сейчас – чтобы дети получились. Вы же знаете…

– Знаю, знаю. Во сколько лет ты женился?

– В тридцать пять.

– А в каком возрасте в первый раз заплатил кучу бабок, чтобы тебе вкатили геноприсадки?

– В двадцать шесть.

– И что тебе присадили?

– «Смут скин».

– Сволочь ты, – горько сказал Умник. – Ты убил своих неродившихся детей, понимаешь? В двадцать шесть ты, дурак, вкатил себе уродское средство, чтобы кожа твоя была гладкой, как у поросенка. До сих пор ты похож на красавчика с обложки гламурного журнала, но сперматозоиды твои загнулись и потеряли подвижность. Ты убил своих детей, и большая часть белых людей в долбаной, спящей сладким глючным сном Америке, делает то же самое. И не думают о том, что через шестьдесят лет белая раса здесь исчезнет, останутся только цветные, у которых нет денег на всякое биотехнологическое дерьмо.

– Но это же была качественная, патентованная присадка. Ее вводили в госпитале Кью-Гарденс, в лучшей клинике, с полной гарантией.

– Все присадки – дерьмо, – заявил Умник. – Все чуждое, что прилипает к твоим генам, делает тебя мутантом. Природа не терпит таких экспериментов. Лишь один из сорока мутантов может дать полноценное потомство. Все остальные – выродки, и участь их – вырождение. Может быть, это и правильно – Homo Sapiens достаточно помучил Землю, нагадил на ней, и теперь ему пора вымереть, сойти со сцены, освободить место для других видов. Только, знаешь ли, я и сам – Homo Sapiens, человек разумный, прямоходящий, одноголовый, одноротый, двуглазый. И очень мне обидно, что человек вымирает из-за собственной дурости.

– Вы – мардж? – озарение появилось в глазах Билла. – Чувствуется, что у вас хорошее образование.

– Мардж.

– Уфф… – Билл облегченно вздохнул, снова полез за носовым платком. – Что же вы сразу не сказали? Я, честно говоря, сперва решил, что вы просто бандит, грабитель.

– Все мы тебе сказали. Сказали, что не тронем тебя. Ты все еще не веришь?

– Теперь верю! – с энтузиазмом воскликнул Билл. – Скажите точный адрес, и я отвезу вас. Честно признаться, я имел небольшой бизнес с марджами, я даже был в Синем Квартале. Марджи – хорошие люди!

– Ври, да не завирайся, – заявил Умник. – Чтоб приличный отозвался хорошо о слике… Не бывает такого.

– Правда! Чистая правда!

– Дай мне свои водительские права.

– Зачем?

– Дай.

Хай-стэнд полез во внутренний карман пиджака, выудил твердый пластиковый прямоугольник, протянул Умнику. Выглядел он теперь намного бодрее, даже потел как-то по-другому, более оптимистично.