Текст книги "Крестоносец"

Ведущая в светлые сени дверь внезапно распахнулась, словно тут давно уже поджидали гостя.

А ведь и поджидали!

Возникшая на пороге Мирослава в лисьей телогрее поверх длинного шерстяного платья с богатой вышивкой по рукам и подолу, при виде Ратникова усмехнулась:

– Ого! Так говоришь, мы с тобой о торговле сговаривались? Чтой-то не припомню – когда?

– А тогда, у саней, неужто забыли? – Михаил широко улыбнулся.

– Что ж, – хозяйка повела плечом. – Заходи, коли пришел. Уж поговорим.

И повернулась. И пошла, покачивая стройными бедрами, так, что у Ратникова отчего-то пересохло в горле.

В жарко натопленной горнице царил приятный глазу полумрак – небольшие, забранные свинцовыми, со слюдой, переплетами окна были закрыты затканной замысловатым узором бархатной тканью. Пахло благовониями, топленым – от горящих в высоких шандалах свечей – воском, и еще чем-то таким, приторно-вкусным, от чего сводило скулы.

Посреди горницы, у печи, располагалось богатое, под узорчатым балдахином, ложе, накрытое медвежьей шкурой.

– Пришел…

Жена бондаря быстро закрыла дверь на кованый крюк и, сбросить душегрею на пол, подошла к так и стоявшему у самого порога гостю… постояла, посмотрела в глаза, обдавая темно-голубым почти что хмельным жаром широко распахнутых глаз, и, облизав губы языком, вдруг крепко обняла, прижалась, целуя Михаила в губы…

Под тонкой шерстяной тканью ощутимо чувствовалось молодое гибкое тело, все его пленительные изгибы: бедра, ягодицы, тонкая осиная талия, даже пупок… И уж конечно грудь… ах, как твердо торчали соски!

Погладив их, Миша наклонился, снимая с Мирославы платье… Вот обнажились ноги… вот – лоно, восхитительный животик… грудь…

– Давай… – не отпуская Мишу, женщина упала на ложе. – Давай же…

Ратников хотел было спросить о муже, да постеснялся. Быстро сбросив одежду, лег сверху, чувствуя, как нежные руки обнимают его, ласкают, гладят…

– Ах…

Мирослава изогнулась, томно прикрыв глаза и отдаваясь Ратникову с такой неожиданной страстью, на которую способны только обиженные и несчастные в любви женщины. Холодея от пота, Михаил ласкал это сахарно-белое тело, эти бедра, пупок, грудь…

Ах! – закатив глаза, стонала женщина… – Ах…

Сколько ж ей было лет? Восемнадцать? Два– дцать? Или даже чуть меньше – замуж здесь отдавали рано.

Она не отпускала Ратникова часа три, почти до обеда – наверное, как раз к этому времени и должен был бы вернуться муж… о котором Миша все же спросил, улучив подходящий момент.

– Онцифер хороший человек, добрый, – тихо промолвила Мирослава. – Только…

Тут из глаз ее вдруг полились слезы.

– Ну-ну, не надо, – Михаил нежно погладил полюбовницу по спине. – Сама же говоришь – добрый… Ведь не бьет он тебя?

– Лучше б бил! – с неожиданной злостью выкрикнула женщина. – Говорят, бьет – значит, любит.

– Как же можно тебя не любить? Такую…

– Можно, – Мирослава со вздохом кивнула. – Онцифер не меня любит… Боярина Нежилу, Ермолая-бобыля и этих своих мальчиков… целый дом…

Ах, вот оно что! Вообще-то, о сексуальных пристрастиях бондаря можно было догадаться и раньше. Гляди-ка – еще и боярин Нежила, и Ермолай-бобыль… тоже греховодники-содомиты. Теперь понятно, почему таятся, почему кажутся странными… Впрочем, это не мешает им быть возможными сообщниками людокрадов, так что никого сбрасывать со счетов не стоит.

Уходя с усадьбы, Ратников снова встретил сани Онцифера… Михаил остановился, посмотрел вслед и, покачав головой, быстро зашагал к торговой площади.

Немного поторговал, сбагрив за умеренную цену траченный молью полушубок, залоснившуюся замшевую шапку и ношеные, вполне еще крепкие, сапоги.

К вечеру явились ребята, довольные, с целым тюком всякого тряпья.

– Представляешь, – улыбаясь, рассказывал Макс. – Приходим мы на Лодейную, ну, к той усадьбе… А ворота-то нараспашку! И хозяин, приятный такой человек, по виду – не из бедных, даже собак на нас не спустил.

Михаил вскинул глаза:

– А что, были собаки?

– Да были… Хозяин… а может, это и типа приказчик был… нас у ворот заметил, вышел – улыбается такой, чего, спрашивает, надо? Ну, мы и говорим – тряпье ненужное берем… за пустую цену. Чего не жаль… А он такой – мол, подождите вон, у ворот. Ухмыльнулся и… притащил разных вещиц две охапки. Уж теперь типа того, расторгуемся…

– Да уж, – Ратников вытащил из кучи лапоть, брезгливо понюхал и меланхолично кинул обратно. – Вы усадьбу-то хоть рассмотрели, ухари?

– Обижаете, дядя Миша! Все, как есть рассмотрели. Изба там имеется… то есть типа две избы, а между ними – сени. Баня есть, какие-то сараюхи, пристройки, дров заготовлено полно.

– Значит, есть, где живой товар содержать?

– Конечно!

И опять-таки – ничего подозрительного – какая же усадьба без хором, без амбаров, без бани?

Михаил снова нагнулся, подцепил пальцем какую-то тряпицу… рваные порты. Хорошая ткань, крепкая… только старая, выцветшая и цвет такой… светло-голубой… индиго. Индиго… А что это там блестит, не молния часом? А это… заклепка? Джинсы?! Ну да, вон и затертый лейбак – «Леви Страусс»!

– Где, говорите, парни, вещички брали?

Глава 14
Февраль 1242 года. Псков
Полный аудит

Аще кто зазжет гумно, то на поток и на грабеж дом его… а кто двор зазжет, тако же…

«Русская Правда»: О гумне

О подозрительной усадебке на Лодейной Ратников выспросил всех, кого мог, начиная с торгового пристава и заканчивая корчемным служкой Каряткой. Ничего толком не выяснил, узнал лишь о том, что принадлежит она какому-то средней руки купцу – торговому гостю, большей частью находящемуся в разъездах, что и понятно – на то и купец.

Над сей скудной информацией рассуждать всерьез было пока нельзя, а потому Миша поскреб затылок и решил поискать ближайшую к усадьбе корчму, справедливо рассудив, что уж если где о подозрительном купчине и знают, так в первую очередь – там.

Корчемка таковая нашлась, и довольно быстро, хотя и располагалась неприметненько, на углу маленьких и узких улочек, одна из которых вела на торг, другая – к речке Пскове. Туда Ратников и отправился, наказав ребятам во все глаза следить за усадьбой. Максика, впрочем, и не надобно было подгонять – он, как увидал джинсы, так прямо сам не свой стал. Как будто раньше не мог рассмотреть…

– Да не мог, дядя Миша! Там целой кучей свалено было.

Усевшись на лавке у узенького оконца, по причине зимы заткнутого соломой, Михаил протянул озябшие руки к горевшей на столе свечке, дешевой, коптящей – сальной.

– Медку? – сладким голосом осведомился подскочивший слуга. – Тако ж и сбитень найдется, и квасок хмельной.

– Давай для начала сбитню, – махнул рукой Ратников. – Уж хлебну горяченького.

А, пожалуй, и надо было! Подморозило сегодня изрядно, хоть до календарной весны и оставалось совсем немного времени. Начавшийся не так уж давно Великий Пост, как могли, соблюдали и в корчме – скоромную закуску не подавали, все постное – квашеная капусточка, соленые огурцы, щи, орехи.

Закусив сбитень орешком, Михаил тоскливо посмотрел вокруг – в убогом сием заведении народу пока что-то не наблюдалось. Кроме храпящего на лавке у очага проходимца в каком-то жутком тряпье, по всей видимости – нищего, в полутемной маленькой горнице за столом сидели трое молодых людей, оказавшихся заезжими торговцами и об усадьбе на Лодейной знавших еще меньше, чем сам Ратников – о лунном грунте. Одна надежда была – что ближе к вечеру навалит народ. Вот, вроде бы уже совсем скоро должен.

Пробежавший мимо служка – хитроглазый, рыжий – потащил изрядный кувшин… нищему! Интересно… что же, у того есть, чем платить?

Миша незаметно посмотрел на бродягу… и поспешно отвернулся, встретившись с его взглядом – вовсе не пьяным и не сонным. Внимательным таким, дерзким… Нет, никакой это не убогий! Скорее всего скрывающийся от правосудия тать – отморозок, бандит типа Онфимия Рыбьего Зуба.

Снова заказав сбитню, Ратников, словно бы невзначай, обернулся… Оборванец не спускал с него глаз! И даже не отвернулся – таращился хладнокровно, нагло. И чего, спрашивается, уставился? Может, он на немцев работает, по приметам узнал беглеца? Уйти, что ли, от греха подальше? Только – спокойно. Якобы на двор, в уборную, а там – ноги в руки…

Расплатившись обрезками серебряной монеты – Миша заметил, как блеснули в свете сальной свечи стружки – торговцы вышли из-за стола и неспешно направились к выходу. Вот скрипнула дверь… Вы– шли… Пора бы и самому.

Допив сбитень, Михаил поднялся…

– Не торопись, господине!

Нищий уже садился рядом!

По-хозяйски, щелчком, подозвал служку:

– Меда кувшин и чарочки!

– Так ить – пост…

– Я сказал – меда!

Ратников только головой покачал – вот это убогий! Интересно, с чего б это он привязался? Неужто и вправду – немец, точнее – орденский шпион, соглядатай? Посейчас ухватит, кликнет кнехтов…

– А я тебя не сразу узнал, – посмотрев прямо Михаилу в глаза долгим внимательным взглядом, хмыкнул оборванец. – Хотя на память не жалуюсь…

Незнакомец потянулся, едва не сбив локтем только что поставленный на край стола кувшинец:

– Пся крев! Матка бозка!

– Бреслав! – тут же вспомнил Ратников.

Тот самый поляк, с которым еще по осени сидел в орденской темнице!

– Ты что же, бежал?

– Отпустили… – Бреслав ухмыльнулся. – Ничего у них на меня не было… плохо искали. Сейчас, правда, спохватились… Да поздно уже!

– Ну, ты даешь, – Ратников покачал головой и улыбнулся. – И все же – рад тебя видеть в добром здравии.

– И я тебя. Еще больше, чем ты. Крутить не буду – дело есть срочное.

– Дело? – Миша напрягся. – Какое дело?

– Тебя по всему городу ищут, – неожиданно сообщил Бреслав.

Ну да… удивил, можно подумать.

– Ищут ведь не зря… – поляк улыбнулся. – Значит, не зря и в темнице держали.

Ратников ничего не говорил – слушал.

– Потому на тебя и надежда. Я сегодня ухожу… уезжаю с купцами в Литву… потом в Польшу. Много чего насобирал… об Ордене, о том, кто немцев во Пскове поддерживать будет, об укреплениях Дерпта. Кунигасу отдам, Миндаугасу… Но и… – Бреслав неожиданно рассмеялся. – С тобой поделюсь тоже. Вот! – он вытащил из-за пазухи пергаментный свиток. – Здесь все… Только не говори, что тебе некому его передать! Новгородские войска на подходе. Черную речку знаешь?

– Ну?

– Там человек будет один ждать. Никифор. Передашь от меня поклон… и вот это.

– Но мне действительно…

Бреслав не стал и слушать, поднялся:

– Передай. Думаю, это поможет. А теперь – прощай. И да хранит тебя Божья Матерь.

– Тебе тоже удачи! – уже вдогонку прокричал Миша.

И прислушался.

Как он и предполагал, в корчму уже набралось достаточно много народу – человек с десяток, и вот, только что – еще двое пришли. Мастеровые-артельщики, судя по заткнутым за пояса топорам, которые эти молодые парни тут же сложили в углу – плотники. Ясно – кому-то что-то строят и, вот, зашли погреться. В углу – трое мужиков постарше, мелкие торговцы или ремесленники – эти, видать, просто зашли пообщаться. Хмельного не пили, не скверно– словили – соблюдали пост. Двое вошедших заоглядывались… узрев свободное местечко, уселись рядом с Ратниковым, поздоровались вежливо, улыбнулись. Тоже заказали горячего сбитня – с морозца. Бороды расчесаны, одеты прилично – крытые добрым сукном полушубки, шапки лисьи, на поясах – плетеные кошели-калиты. Сидели, молча пили сбитень.

А плотники, между тем, разговорились, расспорились:

– Я говорю – «в лапу» надо рубить, «в лапу»!

– Нет, в «обло»!

– «В лапу» крепче будет!

– Зато «в обло» быстрее.

Миша усмехнулся: да, «в обло» быстрее. В кругляк бревна на срубе соединять или тесать квадратом? То-то и оно…

– Зря спорятся, – поставив кружку на стол, не– ожиданно ухмыльнулся один из только что усев– шейся рядом с Ратниковым пары. – На том месте, что «в обло» руби, что «в лапу» – все равно долго не простоит.

– А что такое? – поддерживая начавшуюся беседу, поинтересовался Миша.

– Слишком уж много там всего настроено, – убежденно отозвался мужик. – Близко слишком. Не раз и не два уж там пожары были.

– Стену каменну надо выстроить! – вступил в разговор тот, второй. – Я такие в Риге видал. Пущай староста уличанский пойдет, распорядится.

– Ага, распорядится… А за чей счет строить-то?

– А чьи хоромы! Да и промеж многими усадьбами стенки такие не помешают… я уж давно Ивашке-дьяку об том говорил.

– А что Ивашка?

– Да все одно – подожди, грит, еще не известно, чья вскорости власть будет! Как будто разница есть – огненный-то петух не разбирает, какая там власть. При любой власти строить надобно, а кто не делает – заставлять!

– Так я не понял, немцы, что – против?

– Да не против, только не до того им. Храм латынский – и то с разрешеньем мурыжат, а то – какие-то там стенки.

– Уличане, уличане должны решать! Староста уличанский. А уж, ежели никто не послушает, уж тогда обращаться к Господу, к посаднику, к князю…

– Так князь-то какой еще будет? И посадник?

– Огню, говорю, без разницы. Любые должны понимать, хучь немцы, хучь новгородцы…

Интересная эта беседа почему-то запала в память, и Михаил на пути домой все никак не мог отделаться от какой-то навязчиво крутящейся в мозгу мысли… которую ну никак не мог ухватить.

А вернувшиеся с улицы парни уже истопили печь – жарко стало в амбарце, но дымно, так, что даже пришлось приоткрыть дверь.

– Ишь, морозит-то как, – Ратников покачал головой, словно бы осуждая погоду. – А ведь весна скоро.

– Да, весна… – растянувшись на старом сундуке у печки, мечтательно прикрыл глаза Максик. – Скорей бы домой, дядя Миша… Как там родные, друзья… мама… Господи! Они уж, наверное, обыскались… подумали – утонули… мама плачет.

Подросток вздохнул, украдкой вытирая слезы.

– Ничего, Макс, – Миша потрепал парня по голове. – Не переживай – прорвемся!

– Да я знаю… Только все равно – грустно. Вот как представлю только.

– У тебя мама-то кто?

– Врач. Стоматолог.

– То-то я и смотрю – зубы-то у тебя белые! А отец? Батюшка-то твой кем работает?

– Инженер. Только… он не живет уже с нами. Давно уже. Нет, он хороший, – Максик вскинулся. – Только семья у него другая… у меня даже сестренка есть, Ленка…По отцу сестренка.

– А ты сам-то в каком классе учился?

– В восьмой перешел.

– Поди, круглый отличник? – Ратников нарочно уводил разговор от родителей, видел – говорить о школе парню было куда менее болезненно и даже в чем-то приятно.

Подросток повеселел, засмеялся:

– Ну вы, дядя Миша, и скажете!

– Ничего, теперь уж по истории – точно отличником будешь, – потянувшись, заверил Михаил.

Максик покачал головой:

– Не думаю. Что в учебнике и что на самом деле здесь – большая разница! Ничуточки не похоже. Вот заявлю я, что во Пскове людьми торгуют – и что мне учительница скажет? А то и скажет – феодальный строй, а не рабовладельческий, и быть такой торговли не может!

– Ну и, значит, дура, – сердито отмахнулся Миша. – Есть много такого, друг Горацио…

– Кто-кто?

– Шекспир, кажется… если не ошибаюсь. Спи, давай, Макс, завтра вы мне оба понадобитесь. Свеженькие, нарядные и красивые.

– Красивые? А зачем?

– А к содомитам вас отправлю, – подавив улыбку, вполне серьезно пояснил Михаил. – Войдете в доверие, разузнаете там кое-что… Тебе, Максим, кто больше нравится – бобыль Ермолай или Онцифер-бондарь?

– Да мне никто не нравится! – всполошился мальчишка. – Дядя Миша, вы что, правда, что ли…

– Да шучу, шучу, чудо! Спи давай. Завтра уличанских старост изображать будем. Вернее, я – старосту, а вы – его служек.

Назавтра мороз спал, и довольно резко – небо затянули низкие сизые тучи, и густо повалил снег. Ратников, вообще-то, выглядел довольно прилично – мягкие сапоги, полушубок, бобровая – незаметно, что слегка траченная молью – шапка, пояс с лыковой калитой. А вот что касается парней – «уличанских служек», то с ними дело обстояло хуже. Правду сказать – оборванцы, они оборванцы и есть – только тряпье по усадьбам выпрашивать, а так – ни в один приличный дом не пустят.

Пришлось разориться – купить каждому по яркому пояску, пусть хоть так принарядятся, а то уж совсем…

Долго барабанить в ворота не пришлось, открыли почти сразу. Дюжий молодец в нагольном полушубке и с непокрытой кудлатой головой, подбоченясь, оглядел незваных гостей:

– Кто такие?

Почуяв чужих, на усадьбе злобно залаяли псы.

– Ты собак-то уйми!

– Да кто…

– Уличанский староста Терентий! – приосанился Ратников. – А то – мои служки-писцы.

– Староста? – гонор у детины заметно поубавился. – А что же вы это…

– Боярин твой дома ли?

– Не боярин, господине. Торговый гость.

– Ну, торговый гость. Давай, веди!

– Нет посейчас его, господине, – в отъезде. А что случилось-то? Подати у нас все заплачены, вот истинный крест! – парень перекрестился… и словно бы невзначай оглянулся, посмотрел на дальний амбарец.

– Что же, ты тут сейчас один, что ли, паря? – строго спросил Михаил. – А дело у нас спешное! Когда хозяин-от твой объявится?

– Ой, думаю, не скоро, господине.

– А хозяйка его где? Детушки?

– Вдовец он, господине. А детушек Господь не дал.

Остановившись посередине двора, Ратников, не торопясь, осмотрелся. Все, как и рассказывали ребята: два добротных дома на подклетях, меж ними – сени с высоким крыльцом, амбары, баня, дровишки.

– А усадебка-то не малая! Что, один и управляешься?

– Дак, когда хозяина с приказчиками нет – чего мне одному-то? Много ли надо?

– Скучно так!

– Скучно, господине, – детинушка согласно кивнул.

– А сам чего не женишься? Хозяин не разрешает? – Михаил все время атаковал парня вопросами, не давая толком опомниться.

– Да нет. Просто не присмотрел еще зазнобушку.

– Давай, паря, веди в дом! Дело важное – нешто на дворе решать будем?

– Так… без хозяина-то…

– Да хозяин нам твой, может, и не понадобится. Давай, веди в избу, пока приставов да кнехтов не кликнули! – Ратников грозно нахмурился и даже топнул ногою… вызвав дурацкий смешок Максика.

То ли суровость его произвела таки должное впечатление, то ли угрозы относительно приставов и кнехтов, но детинушка все же поклонился и жестом указал на крыльцо:

– Заходите.

Тщательно оббив сапоги от налипшего снега, Михаил следом за парнягой вошел в жарко натопленную горницу и, сняв шапку, размашисто перекрестился на висевшую в красном углу засиженную мухами икону. «Уличанские служки» смущенно топтались сзади.

– Примечайте все, каждую мелочь, – обернувшись, шепнул Ратников и без приглашения уселся за стол на широкую лавку.

Детина выжидательно стоял у печи.

– В общем, так, – Миша многозначительно побарабанил пальцами по столу. – Ты, паря, про пожары слыхал?

– Да кто ж не слыхал-то? Ужо, во прошлое лето едва не сгорели. Да и допрежь того тоже, бывало…

– Вот и я о том, – Ратников улыбнулся. – Обчество решило стену каменну меж усадьбами класть.

– Стену?

– И на ту стену от каждой усадьбы – по гривне кун!

– По гривне! – парняга неподдельно ахнул и замахал руками. – Ну, уж об этом в точности не со мной – с хозяином говорить надоть!

– Может, и меньше придется. Вот что, паря, нам надо всю усадьбу измерить, а то ведь как получается – у кого много строений, у кого – и почти нет. У кого усадебка большая, у кого – не особенно. А платить всем гривну – справедливо?

Слуга пожал плечами.

– Вот и я говорю – не очень, – ухмыльнулся Ратников.

Все, что надо, он уже тут, в горнице, высмотрел – и гребень женский приметил, и монисты в углу, и мелкий дешевый бисер… не иначе с кокошника девичьего.

Высмотрев, поднялся:

– Ну веди, паря, показывай. Все срубы измерять будем.

– А мнози амбарцы заперты… – детинушка попытался было возразить. – А ключей у меня нет – у хозяина.

Михаил хмыкнул:

– Нам твои амбарцы без надобности, внутрь мы входить и не собираемся. Снаружи измерим – достаточно.

– Ах, снаружи… – парень заметно повеселел. – Тогда, оно конечно, тогда – пожалте… самолично все покажу…

– Ты собак-то уймешь или нет?

– Посейчас – на двор-от выйдем…

На улице парняга цыкнул на собак – здоровенные псинищи заворчали и испуганно попрятались по будкам.

– Ну, – детинушка оглянулся. – Эвон – амбарцы, хоромины, банька. Что измерять будете?

– А все, милай! – Ратников уже издевался в открытую – он давно понял, что парняга не отличался особым умом.

Обернулся к «служкам»:

– Ну что встали? Пояса снимайте – и начали. Во-он с того амбара начните.

Детина вздрогнул – и Миша сразу сообразил, что с дальним амбаром угадали точно. Парняга-то ишь, как нервничает. Во-он, пошел сзади… А Максик с Эгбертом молодцы – настоящие землемеры! Ишь, как ловко все вымеряют – золото, не ребята.

А амбарец-то с замком! Солидный такой замочище, новгородской или немецкой работы. Такой на раз-два не возьмешь… Впритык, к крыше – отверстие – бревна черны от копоти. Ясно – волоковое окошко. Значит, внутри – очажок имеется. Это в амбаре-то! Окошко вроде не такое и маленькое… самому, конечно, не пролезть…

– Все! – Ратников неожиданно хлопнул в ладоши. – Закончили измерения.

– Что, все, что ли? – обрадовался детина. – Эко вы быстро управились.

– Так, чай, не камни ворочали, – потер руки Миша. – Ну, пошли в избу – все запишем со тщательностью…

– Так что потом хозяину-то сказать? Платить ему гривну-от?

– А это, мил человек, на уличанском вече решим. Вот, как все окрестные усадьбы измерим.

– Так вы уходите уже? – детинушка с явным облегчением перевел дух. – Благодарствую, что зашли…

– Ну, что, паря, угощай квасом! Найдешь?

– Да уж сыщу, господине.

Парняга рванулся в подпол, откуда почти сразу и вылез с небольшим бочонком.

– В амбаре оконце видел? – Миша успел шепнуть Максику. – Как угодно, а пролезть должен. Там, рядом, вроде можно через ограду перемахнуть…

– Перемахнем, – облизав потрескавшиеся губы, кивнул Макс. – Только б этот черт…

– Этого черта беру на себя… Ого! Ты уже здесь, паря?! Тебя как кличут-то? Миколой? Так мы, получается, тезки…

– Квасок-от…

– Счас. Я служек своих отправлю… Неча бездельничать, пусть пока в другом месте поизмеряют. А сам запишу…

Дождавшись возвращения выпроводившего «служек» детины, Ратников неспешно разложил на столе вытащенные из плетеного короба письменные принадлежности – чернильницу, перья, пергамент, березовые грамотки с писалом. Потер руки:

– Ну, начнем, пожалуй. Итак… От баньки до ворот – десять с половиной аршин… Та-ак… и там еще пол-локтя… и за домом…

Снаружи, во дворе неожиданно залаяли псы. Парняга насторожился.

– Хороший у тебя квас, – ухмыльнулся Ратников. – Принеси-ка, друже, еще… Так-так… Два пишем – три в уме… Баланс – с дебетом… дебет – с кредитом… В общем – полный аудит!

Он вышел с усадьбы уже ближе к вечеру, рассудив, что отпущенного парням времени должно было хватить с избытком. Либо забрались, либо – уж тут никуда не денешься – нет. Интересно, надыбали они там хоть что-нибудь, в этом амбаре? Если, конечно, смогли забраться…

Ребята ждали его на углу, близ церкви. Улыбались, и особенно радостно – Макс.

– Что как голый зад при луне светисси? – подойдя, ухмыльнулся Михаил. – Нашли чего? Показывайте!

– Ты не поверишь, дядя Миша! – сунув руку за пазуху, Максик радостно протянул Ратникову… желто-коричневый стеклянный браслетик. Тот самый, витой…