Текст книги "Крестоносец"

– А ну, давай сюда!

Воины прыгнули в сани. Ратников хлестнул коней. Эгберт ударил копьем бросившегося было следом кнехта.

– Сворачивай, дядя Миша, сворачивай!

Беглецы вылетели на повертку – в лес, а там – и к озеру…

Сзади послышался стук копыт – погоня!

Один из прыгнувших в сани парней сдернул с плеча лук:

– Ницево, ницево, ужо посмотрим…

И первой же стрелой сразил одного врага – тот так и полетел в сугроб, кувырком свалившись с лошади. Вторая стрела тоже нашла свою жертву… И третья…

– Ну ты и стрелок! – с уважением выкрикнул Максик.

Воин улыбнулся:

– Я ж охотник.

Влетев в лес, беглецы безостановочно поехали лесной дорожкой, Ратников чуть ослабил поводья, давай лошадям отдохнуть.

Смеркалось. Небо сделалось ниже, вдруг повалил снег, и это было хорошо – заметал следы от погони.

– Смотри, какие снежинки, Эгберт, – улыбнулся Макс. – Большие, пушистые… Дядя Миша, а мы сейчас куда едем?

Сказал и упал, повалился в солому.

– Макс? – почувствовав неладное, Ратников обернулся и быстро передал поводья сидевшему рядом воину. Не лучнику, другому.

– Максюта! Да что ж ты лежишь-то? Что ж ты…

Вот когда Миша осознал, что такое настоящий страх! Неужели зря все? Неужели Макс сейчас вот так глупо погибнет? И что? И зачем тогда все… этот браслет… неужели…

– Макс! Макс! Максюта!

– Ты его не тряси, господине, – тихо промолвил лучник. – Покой ему посейчас нужен. Покой.

– Покой… – Ратников горько усмехнулся. – Где его сейчас найдешь-то?

– Поищем… Тут, я чаю, деревни должны быть. Озеро-от – рядом.

Дав лошадям передохнуть, поехали дальше – и до наступления полной темноты уже были на берегу: впереди, далеко-далеко, расстилалась заснеженная равнина озера. Скоро уже и апрель, а лед все еще не таял.

На протяжении всего пути Максим так и не пришел в сознание, лишь метался, бредил – видать, хорошо его приложил тот чертов крестоносец. Хотя… сотрясение, вряд ли чего больше – лучник прав, парню сейчас бы покой…

Покой…

– Что это там слева, не деревня, часом?

– Избы! – присмотрелся стрелок. – И церковка… или часовня. Какое-то большое село!

Ратников хмыкнул:

– Теперь бы еще узнать, есть ли там немцы?

Ну, прямо, как в кино! Этакие партизаны…

Возница придержал лошадей, обернулся:

– Так что, сворачивать?

На фоне быстро темнеющего неба светились тусклые огоньки лучин. Скоро и они погаснут – спать в те времена ложились рано.

– Я схожу, посмотрю, – неожиданно предложил Эгберт.

И несмело улыбнулся. Этот парень вообще стеснялся незнакомцев, чужих.

– Давай, – Миша махнул рукой и, услыхав донесшийся лай, добавил: – Смотри только, чтоб собаки не разорвали.

С минуту было слышно, как под ногами Эгберта скрипел снег. Затем все стихло. Лишь собаки залаяли еще больше, заливистей – понятно, почему.

Снег давно уже перестал валить, небо прояснилось, видны стали и звезды и нарождающийся молодой месяц – узенький такой серп. Максим наконец пришел в себя и попросил пить.

Ратников рванул с пояса флягу:

– Как себя чувствуешь?

– Ничего… Только перед глазами – мурашки зеленые.

Мурашки… Хорошо, хоть так. Могли ведь и мечом достать… и копьем… и стрелою. Могли… Нет уж, больше для Макса – никаких схваток!

– А где Эгберт?

– Да должен бы уже прийти…

Сказав, Ратников снова услыхал скрип – кто-то шел. Видать, возвращался Эгберт, кому ж еще-то?

Точно, он!

– Поехали, нет там никого. Ни русских, ни немцев.

Бывший подмастерье давно уже научился прилично болтать по-русски, и в войске Александра его не считали чужим, принимая за чудина или эста, и тех и других хватало с обеих сторон, и кнехтами-ратниками, и так, на подхвате. Гибли они обычно первыми, и никто их не считал, так и в летописях указывалось – «бесщисла».

С новой силой залаяли псы.

– Я тут договорился, – Эгберт кивнул на крайнюю избу, хозяин которой, выскочив на улицу, уже отворял низенькие воротца.

– Сюда, сюда от, заезжайте. Коняк можете в хлев поставить, все одно немцы коровенку свели.

Немцы коровенку свели… Это хорошо! Вряд ли сей мужичок питает симпатии к крестоносцам.

– Ну, заходите… Что с малым-то? Чего шатается? Ранен?

– Да есть немножко.

В маленькой курной избенке оказалось очень тепло и уютно, к тому ж – малолюдно, хозяин оказался вдовцом и жил один месте с дочкой – рыженькой, лет тринадцати с виду, девчонкой, с явным удовольствием исполнявшей роль домовитой хозяйки.

– Сюда, эвон, на лавку садитесь, к столу… Посейчас, еще один светец зажгу… Раненого давайте туда, ближе к печке. Вона, на сундуке шкура постелена. Господи, молоденький-то какой… А бледненький! Ничего, вылечим, выправим, на ноги поставим. Онучи туда, к огню, вешайте.

– Я так-то рыбак, да зимой больше охочусь, – рыжеволосый, невысокого росточка, хозяин чем-то походил на свою дочку… Вернее – она на него. Вздернутые носы, круглые, с веснушками, лица, любопытные светло-серые глаза.

– Меня Путятой зовут, а дочку мою – Ефросиньей… Вы ешьте, ешьте, варево-то.

На следующий же день Макс почувствовал себя гораздо лучше, даже порывался встать, пойти… Только вот пока не очень-то ясно было – куда идти? На псковской дороге вполне могли быть немцы, а остатки разгромленного отряда Домаши Твердиславича уже давно наверняка пробились к своим.

И все же, решились отправиться к Пскову. Уже приготовили лошадей, с утра решили выезжать, а сегодня, что ж – Ефросинья топила баньку, а ближе к вечеру обещался вернуться хозяин, ушедший на охоту вместе с лучником Ермолаем.

Они вернулись гораздо раньше, возбужденные, почти что бежали, а Ермолай так прямо светился радостью:

– Отыскали! Отыскали своих, братцы!

– Да что ты говоришь? – удивленно вскинул глаза Михаил. – А это точно – свои, не немцы?

– Свои… Я ж охотник. И стяги видны, и шеломы сияют – кованая рать суздальская. Станом встали на озере, близ Вороньего камня.

Обоих парней, Макса и Эгберта, Ратников отправил в деревню, что на том берегу озера – у Путяты там жили дальние родичи. Ребята поехали не одни, с проводницей – рыженькой Ефросиньей, явно положившей на Максика глаз.

Когда прощались на озере, у развилки, девчушка окинула Ратникова честнейшим взглядом и, перекрестясь, заверила, что присмотрит за раненым самолично.

– Ну и за этим тоже, – она кивнула на Эгберта и засмеялась.

– Дядь Миша, – Макс все же пытался встать. – А вы куда же?

– А я разберусь тут, что к чему, и за тобой приеду. Ты, главное, выздоравливай, нам с тобой еще в Дерпт надо!

Вот тут Миша соврал – в Дерпт он собирался один, без Максика. Для того и отправлял – с глаз подальше. Пусть уж лучше полежит, оправится…

– Ну, мы поехали тогда? – натянув вожжи, Ефросинья причмокнула губами. – Н-но милаи… Трогай!

Лошади ходко понесли сани по накатанной дорожке и вскорости скрылись в зарослях камышей, близ берега выпирающих изо льда настоящим лесом.

А Ратников и двое воинов быстро свернули влево – туда, где развевались гордые новгородские стяги и блестели на солнце шлемы суздальской кованой рати. Говорят, суздальцев должен был привести князь Андрей, брат Александра Грозны Очи.

Они успели как раз вовремя! Как раз – к своим, к новгородцам… Те были рады, многие узнавали:

– Эгей, Мисаил! Парни! Да вы никак упаслися?!

– Упаслися, чего ж!

– Как там было-то, на дорожке? Говорят, жарко?

– Да уж, не холодно!

У леса, по всему берегу, горели костры – ратники готовили пищу. Настроение было боевым, решительным – не сегодня-завтра ждали немцев. Не так и много было воинов – вряд ли больше двух тысяч, так ведь и рыцарей не ждали много. В ожидании неминуемой брани, воины подбадривали друг друга. Со всех сторон слышались шутки, прибаутки, смех.

Михаил понимал, конечно, куда угодил, и что не сегодня-завтра будет. Знаменитое Ледовое побоище – что же еще-то? Да и по времени уже пора – скоро, может, уже завтра – пятое апреля. Ратников, как историк, такое забыть просто не мог.

Как не мог теперь и уйти – тогда просто почувствовал бы себя трусом. Хотя, оно конечно, можно было бы затаиться все в той же деревне да посмотреть на битву издалека…

Все так, но что сказали бы воины, те двое? Ладно – не вполне еще оправившийся от удара по голове Максим или слишком уж юный Эгберт – эти, да, пусть сидят за печкой. Но такой умелый воин, как Ратников… Его отказ пойти сейчас к русской рати вызвал бы у лучника Ермолая и его неразговорчивого спутника Силантия, мягко говоря, недоумение. А то б – и скрутили, как несомненного предателя-переветника? А оно надо?

Да Миша и сам рвался в бой – посчитаться за псковскую дорогу! И сам бы перестал себя уважать…

Кстати, браслетик он оставил Максу, ежели что – тот и сам выберется. И Лерку найдет… хотелось бы верить…

– Давай к нашему костру, братие! Чего так шелупонитесь? Откуда будете?

– Домаша Твердиславича, воеводы.

– Да уж, не повезло ему… Садитесь! Счас, кликну сотника, ужо порешит, куда вас поставить. Какое ратное дело ведаете?

– Мы – лучники.

– А я – мечник.

– От и славно, нам такие нужны!

Похлебав горячего варева, Михаил приободрился и даже начал шутить, да, как раз вскоре появился и сотник – дородный мужчина в сверкающем на солнце панцире из крупных стальных платин, надетом поверх кольчуги. Калин – так его звали.

– Что ж, добре, добре, – выслушав Ратникова, сотник пригладил растрепавшуюся на ветру бороду. – Инда вовремя. Как раз посейчас князь-от место для боя выбирает… Вон там, – Калин указал рукой. – У Узмени, теплое место, полынья, лед слаб… там нельзя… а вот тут – крепок, тут суздальцев и поставит, брони их чуть тяжельше лыцарских будут. А по краем – конницу… За ней – лучников… ну мечники тоже надобны. На переднем, брат, крае.

Ну, конечно, на переднем, где же еще-то?

Ратников примерно представлял, как будет проходить сеча – уж, конечно, не так, как показано в старом фильме «Александр Невский», совершенно, можно сказать, по-иному. Рыцарское вооружение в эти времена – шлем да кольчужицы, да чулки-рукавицы латные – не столь уж и тяжело, ничуть не тяжелее новгородского, а суздальцы в своих двойных доспехах – так еще и потяжельше будут! Все то вранье о тяжелых рыцарских латах в тринадцатом веке – суть плод инерции человеческого мышления. Еще с позапрошлого столетья ведется, когда иные лихие художники и романисты даже рыцарей Карла Великого умудрялись изображать в сплошных, так называемых «белых», латах эпохи позднего средневековья и Ренессанса.

Крестоносцы, конечно, будут идти «свиньей» – наиболее удобный в данном случае строй для прорыва обороны. Кстати, весьма нетипичный для рыцарей, обычно сражавшихся кто как пожелает. Гонору было столько, что каждый сам себе был за командира, какой уж тут строй. Но это – обычные рыцари, а тут – орденские братья, давшие обет послушания и повиновения. Этих можно было построить, в буквальном смысле слова – можно было.

Все так и случилось. Уже с утра запели, захрипели трубы, послышался быстро приближающийся гул, и вот из легонького утреннего туманца пополам с изморозью показалась… Нет, это была не конница! Это было что-то страшное! Сплошная стремительно несущаяся по льду масса, ощетинившая копьями, словно дикий кабан – клыками.

Ратников, в ряду прочих ополченцев, стоял впереди, сжимая в руках меч и хорошо себе представляя всю роль ополченцев. Их подставили для первого удара… чтоб завязли… чтоб потом наткнулись на суздальцев, которых уже не прорвать… Вон они, позади, князья в золоченых шлемах. Гарцуют на белых конях. Ярославичи, Александр и Андрей. Рядом с Александром, тоже на коне – легкая фигурка подростка – боярич Борис из славного новгородского рода Онциферовичей. Странно… Обычно бояре Александра недолюбливали, за самовластье да неуживчивость, а Онциферовичи вот, похоже, сделали на него ставку.

Ратников перевел глаза на рыцарей и покрепче сжал щит… вот сейчас… вот-вот…

Гремели копыта. Звенели, громыхали доспехи. «Кабанья голова» крестоносцев казалась исполинским живым существом, поганое дыхание которого вот-вот должно было опалить новгородских ратников, а острые клыки – растерзать их тела!

– Помогать! Защищать! Лечить!

Ну, помощнички… давайте…

Мчащийся впереди крестоносец, выставив вперед копье, наклонил голову… А ведь их меньше. Раза в полтора меньше…

Удар!!!

Михаил даже не понял, как это все произошло, как налетели, сшиблись… Просто – один сплошной удар. И такой звук – как будто железнодорожный состав с разгона налетел на кирпичную стену. Грохот, скрежет, искры…

– Helfen! Wehren! Heilen!

– Кто на Бога и Великий Новгород?!

– Постоим! Постоим за Плесков!

Ого, и псковичи здесь…

Что-то тяжелое пронеслось совсем рядом, ударило, отбросило и едва не растоптало… Ратников быстро поднялся, поправил шлем, ощущая в себе все больше наливающуюся ярость. Помогать, защищать, лечить – говорите? Ладно, сейчас вам покажем, как тут у нас лечат!

Удар!

Двое кнехтов ринулись на Ратникова с двух сторон… Ан нет, одного тут же достал копьем поднявшийся с заснеженного льда новгородец.

Миша махнул мечом – на, получи! – и отрубленная голова кнехта, подпрыгивая, покатилась по льду, мешаясь меж копыт рыцарских коней и ног пеших ратников. И снова – музыка битвы. И снова – стоны раненых и яростные крики.

Черт! Один из рыцарей едва не поразил Ратникова мечом. Миша умудрился отбить натиск, но всадника было не достать, как мечом ни маши… Вражина наверняка ухмылялся под шлемом.

Ага! Вот кто-то из пеших ратников попытался стащить крестоносца крюком… не удалось – подоспели кнехты, окружив воина плотным кольцом… сейчас расправятся…

Михаил раскрутил меч над головой:

– Держись, паря!

И обрушил меч на плечи кнехтов… поразив одного, другого, третьего… Черт! И совсем забыл про рыцаря… Его удар отрезвил, заставил задуматься об обороне.

– Слева, друже!

Черт! Еще один всадник. И скачет сюда… да-да, именно…

– А вон там – третий…

Эх, где же лучники-то?

Михаил обернулся и увидел, как машет ему из камышей Ермолай – мол, пригнись, пригнись, парень! Дай нам прицелиться, выстрелить, добраться наконец до гадов… только дай!

Да-а… пешие ратники сейчас только мешали…

– Слушай меня! – ударив мечом в щит, громко, как мог, закричал Ратников. – А ну – на раз-два – ложись! Падай в снег… Раз-два…

Те, кто слышал, – упали…

И тут же дождем полетели стрелы – поражая и рыцарей, и их коней, и кнехтов!

– Что, суки, не ждали? – лежа в снегу, Ратников с большим удовольствием слушал, как пели над головой стрелы. – А вот вам! Получи, фашист, гранату! Кто на Бога и Великий Новгород?

Яростная атака крестоносцев захлебнулась, на– ткнувшись на мрачное спокойствие кованой суздальской рати. С флангов ударила конница – личная дружина князей, начали сжиматься клещи…

Все, как и должно было быть. Хотя, признаться, в первый момент у Миши появились сомнения – ну, разве ж можно остановить взбесившийся бронепоезд?

Остановили. Не дрогнули.

Кто на Бога и Великий Новгород?

А дальше уже началось избиение. Выбив рыцарей, конница Александра начала с молодецкой удалью громить кнехтов – чудинов и эстов – их смерти никто, как всегда, не считал.

Лед покраснел от крови, часть рыцарей и кнехтов, желая спастись, бросились к Узмени, к теплому течению… проваливаясь в полынью. Конечно, не в таких масштабах, как фильме – просто им некуда было больше бежать, разгромленное воинство повсюду натыкалось на русские копья.

Простолюдинов-кнехтов, конечно, в полон не брали – куда такие полонянники, нищета? Что же касается рыцарей, то это совсем другое дело, за него ж можно потом получить выкуп, и весьма значительный. Живой рыцарь – живые деньги, такой вот дебет-кредит.

– Ну, как ты, друже?

Лучник Ермолай, подбежав, хлопнул Ратникова по кольчуге.

– Да вроде бы ничего, – улыбнулся Миша.

Лучник захохотал:

– Смотри-ка, а ведь накостыляли мы им?! Посчитались за воеводу Домаша…

– Да уж, – Ратников усмехнулся, что ни говори, а осознавать такое было очень приятно.

– Хо?! Смотри-ка, что гад творит!

Повернув голову, Михаил взглянул в указанную приятелем сторону: орденский рыцарь, один из последних сброшенный с коня, хоть и не сдавался, выставив вперед щит, яростно отбивался мечом от наседавших суздальцев.

– Лихой рубака, – вытаскивая стрелу, нехорошо прищурился Ермолай.

Нацелив лук, вдруг обернулся и лукаво подмигнул Ратникову:

– Спорим – с одного выстрела уложу?

– На бочку бражки?

– На бражку! Хотя б и так!

– Забились, – Миша быстро оценил и сверкающий рыцарский шлем – бикок – и латный нагрудник-кирасу – не так давно появившееся новшество, и щит…

Щит…

Поверх лат у крестоносца был наброшен белый орденский плащ… а вот на щите… А вот щит был поделен на четыре части: две – по диагонали – с черным тевтонским крестом на белом фоне, а вот другие четверти – красные, с желтыми, точнее сказать – золотыми – львами… нет – леопардами, лев – фигура не геральдическая.

Герб нормандского герцогства!

Нормандец!

Мишу внезапно осенило – так это же, это же…

– Стой! – он тут же дернул лучника за руку.

– Ты чего, друже? – округлил глаза тот.

– Герб видишь, со львами? Может, мы его лучше в полон?

– Ага, в полон, – Ермолай скептически усмехнулся и кивнул на скачущих во весь опор к рыцарю всадников в алых, зеленых и голубых плащах, в сверкающих серебром бронях, в сияющих на солнце шлемах…

– Опоздали мы с тобой, Мисаил! Йэх, бочонок браги ушел!

– Ничего, угощу я тебя и так, без спору, – Ратников засмеялся.

Лучник покачал головой:

– Без спору – какой интерес? Слушай, а может, он и не сдастся? Вишь, как отмахивался.

– Это он от мужиков отмахивался, – со знанием дела пояснил Михаил. – Они ему не ровня. А боярам – сдастся, как миленький. Свой – своим.

– Это ты про то, что ворон ворону глаз не выклюет? – понятливо ухмыльнулся Ермолай. И, чуть помолчав, добавил: – А ты я вижу ничего, парень свойский.

– Насчет воронов ты прав, друже, – Михаил прищурил глаза, внимательно рассматривая, как рыцарь, опустившись на одно колено, передает свой меч пленившему его всаднику, точно так же опустившемуся на колено. – Только тут не вороны, тут – львы. Нормандские леопарды настороже… Такие вот дела.

Глава 19
Апрель – май 1242 года. Псков
А если это любовь?

Когда император увидел, что девица прибыла, он вышел ей навстречу, а с ним и бароны…

Робер де Клари. Завоевание Константинополя.

Часть пленных рыцарей Александр, возвращаясь в Новгород после успешных переговоров с тевтонским магистром, взял с собой, но значительную часть оставил в Пскове, поручив улаживать дела с выкупом своим верным людям, один из которых, суздальский худородный боярин Нечай Анкудинович, славился своим гостеприимством и склонностью к бражничеству.

Завязав знакомство, Ратников хаживал к нему каждый божий день, точнее говоря – вечер, и посиделки частенько заканчивались далеко за полночь. Нечай Анкудинович был довольно молод, даже чуть помладше Миши, чуть пониже, чуть поуже в плечах, но все же статен, приятен в обращении и красив лицом. Льняные волосы, ухоженная бородка, тщательно подобранная одежка – все из дорогих ромейских тканей, боярин был настоящий рыцарь. К тому же хорошо знал латынь и немецкий – тот его диалект, что был в ходу в Ливонии.

Всех доверенных ему пленников Нечай Анкудинович тотчас же взял «на слово» и, выпустив из узилища, пировал с ними каждый вечер. А когда приезжали с выкупом – часть откладывалась для князя, часть боярин оставлял себя в качестве, так сказать, комиссионных, а часть – и не маленькая – тут же пропивалась. Кроме самого Нечая и пленных рыцарей, за столом обычно сиживали его помощники, служилые суздальские люди, иногда – кто-нибудь из представителей псковских знатных родов и вот – Ратников, познакомившийся с боярином, можно сказать, чисто случайно. Правда, случайность эту пришлось тщательно готовить.

Надо сказать, Нечай Анкудинович оказался большим любителем певчих птиц, на той почве и познакомились на торгу – оказывается, Ратников тоже без птичек жить не может! Разговорились – Миша к этой беседе специально готовился, выспросил все про птичек у охотника Ермолая, уж, сколько успел, покуда тот не ушел в Новгород – и через некоторое время уже были друзьями. Ратников представился своеземцем из Заволочья, ну, а о подвигах его новый приятель был уже наслышан.

Кстати, Михаил очень рад был, когда князь Александр, после успешных переговоров с посольствами, присланными епископами Дерпта и Риги, отъехал таки в Новгород. А что ему тут было делать? Епископы извинились за вторжение, договорились обменяться пленными и оставить все границы земель, какие те были до 1240 года.

Михаил откровенно радовался, честно говоря – побаивался, что всплывет история с фон Оффенбахом. Нет, не всплыла. Может, не до того было, а может, стражники и все прочие ответственные люди погибли во время сражения. Скорее же всего, просто приняли искусно исполненную Ратниковым записку за подлинное распоряжение князя. А сам Александр о том и не спросил – дело ли ему до какого-то там крестоносца? Так вот и прокатило.

Да, еще одна новость была, из разряда не очень приятных – усадьба на Лодейной сгорела. Не одна, вместе с другими – соседними. Все ж таки правильно тогда Ратников предлагал каменную стенку поставить – брандмауэр. То ли немцы сожгли, то ли русские, то ли сам по себе начался пожар – запросто – только выгорело все дотла.

Так вот!

И оставался теперь у Ратникова с Максом один браслетик на пару. Да еще Лерка… Ничего – выбраться и с одним можно, только вот… Только вот, иметь бы еще один, на всякий случай – да уж теперь ладно…

Лерка… Анри де Сен-Клер, нормандский рыцарь, заявил, что его суженая обязательно явится за ним с выкупом – и в самое ближайшее время.

– А серебришко-то у нее есть? – качал головой Нечай Анкудинович.

– Для такого дела найдет, – граф де Сен-Клер – высокий красивый парень лет двадцати, кареглазый, с черными, как смоль, волосами, смеялся, по всей видимости, нисколечко не сомневаясь в кредитоспособности своей возлюбленной. – Пару лошадей продаст, да доспехи, да кое-что из оружия. Дело наживное!

Он любил петь, этот нормандец, аккомпанировал себе на лютне, которую приобрел уже здесь, в Пскове, у рижских или ревельских купцов. А боярин Нечай любил слушать не только птиц, но и песни, которых граф знал великое множество:

 
Под липой свежей,
У дубравы,
Где мы лежали с ней вдвоем,
Найдете вы все те же травы,
Лежат, примятые, ничком…
 

– Славно, славно, – боярин Нечай едва успевал мигать слугам, чтоб подливали бражки. – Вы настоящий миннезингер, господин де Сен-Клер!

– У нас их зовут трубадурами. Впрочем, этот сонет сочинил не я, а Вальтер фон дер Фогельвейде.

– А свое что-нибудь спойте, Анри! Ну, я вас прошу!

– Лучше расскажите о том, как встретили вашу озерную нимфу?

Ратников, как обычно, сидел тут же, рядом, по левую руку от графа… точнее сказать – от младшего сына графа.

– А что за нимфа? – Нечай Анкудинович оторвался от бражки и заинтересованно посмотрел на рыцаря.

– О, это очень романтическая история, – усмехнулся тот. – Неужели не слыхали?

– Да откуда же, граф?

– Что ж, извольте же, расскажу, – де Сен-Клер выглядел явно довольным, видать, нравилось ему рассказывать всем эту историю, особенно – свежим слушателям.

– Это случилось летом, в июле, когда жаркое солнце сверкало в нежно-палевом небе и пряно пахло травами, и сладким розовым клевером, а в кустах боярышника весело щебетали птицы.

– Какие птицы, сир? – воспользовавшись паузой, тут же поинтересовался боярин. – Соловей или, может, малиновка? А еще неплохо поют жаворонки…

– Не знаю, что и сказать! – Сен-Клер озадаченно хлопнул глазами. – Как-то не приходило в голову – какие именно птицы? Птицы и птицы… В общем, пели.

– Продолжайте, продолжайте, любезнейший граф, – махнул рукой Нечай Анкудинович. – Время есть – я только что отправил слугу за вином. Пока принесет… Ну? Что там дальше-то было с ним– фой?

– Пели птицы, – устремив затуманившийся взгляд куда-то в сторону, продолжал нормандец, – я с небольшим отрядом свернул на лесную дорожку, к бургу. Было жарко и пот застилал глаза, а поднятая копытами коней пыль висела, словно облако. Утомленные, мы решили сделать короткий привал. Пока кнехты поили лошадей в ближайшем ручье, я прогулялся по округе, любуясь цветами и бабочками, что порхали над зеленой травой. И тут же, рядом, увидел озеро… Оставив на берегу одежду, я погрузился в прохладные воды… и вдруг… я даже сначала не понял, что случилось? Какой-то странный звук… бумм! Брызги! И девичий крик… И вот она, озерная нимфа – красивая, как тысячи солнц – упала в мои объятья прямо с неба!

– С неба? Что, прямо так, в объятья, и упала, господин граф?

– Ну, не совсем, – рыцарь чуть смущенно улыбнулся. – Упала в озеро… начала кричать, барахтаться, тонуть… Я ее вытащил, осторожно вынес на берег… И не удержался, поцеловал в губы! Красавица пришла в себя и вдруг обняла меня с такой страстью, о которой поют трубадуры!

– А она была одета или… как бы…

– Он была нагою! То есть… не совсем нагою… но почти… Мне послал ее сам бог, девица… нет, уже почти дама – Элеонора, красавица, в честь которой я сложил мадригал! Хотите, прочту?

 
Красавица явилась с неба,
С волосами, цвета спелых снопов,
С очами, пылающими любовью…
 

Ратников не стал дальше слушать – поздновато было уже, пора бы и на боковую, вот прямо здесь, в боярских хоромах. Проверить, как там парни – их Миша с собой на эти пьянки не брал – рылом не вышли, в смысле – происхождением. Да и нечего с младых ногтей бражничать!

Только, прежде чем уйти, предупредил:

– Вы уж меня позовите, как дама Элеонора явится. Очень уж хочется на нее взглянуть!

– О, вы получите истинное наслаждение, сир!

Все ночь Мише снилась какая-то хрень: поющие соловьи, падающие с неба девчонки, единороги… Да, и еще – здоровенная белая обезьяна! Она сидела рядом и немилосердно трясла Ратникова за плечо.

– Пошла, пошла вон! – отбивался Михаил. – Обезьяна белая!

– Ладно вам обзываться-то, дядя Миша! – обиженно пробормотал Макс. – Лучше вставайте быстрей, тут такое!

– А? Что? – Ратников уселся на ложе и с минуту недоуменно хлопал глазами. Потом улыбнулся: – Ну и приснится же! Ты чего такой взъерошенный, Максюта? Случилось что?

– Случилось! Случилось! Конечно же, случилось! – Несмотря на такие слова, мальчишка вовсе не выглядел озабоченным. – Наконец-то вас разбудил… Там, во дворе – Размятникова!

– Какая еще Размятникова?

– Да Лерка же!

– Лерка?! Ах ты ж, черт…

Вскочив с ложа, Ратников быстро оделся и, сунув ноги в сапоги, выбежал во двор вслед за Максиком.

И тут же увидел ее… Лерку… Нет – даму Элео– нору!

Как видно, она только что слезла с белой, покрытой длинной цветастой попоной, лошади и теперь, в сопровождении двух дюжих парней в смешных узких штанишках-шоссах, шагала по двору в изумрудно-голубом приталенном платье, с золотым пояском на бедрах, с ожерельем на тонкой шее. Пышные волосы ее были забраны жемчужной сеткой, большие зеленые глаза сверкали, словно драгоценные камни. Да-а… чувства рыцаря можно было понять – такая могла влюбить в себя любого!

И что, эта красивая молодая девушка – Размятникова? Что-то не похоже.

– Лерка! – первым к «даме» подскочил Макс.

– Это ты кому, паж? – дама недовольно обернулась.

Нет, не она, – тоскливо подумал Ратников.

– Веди себя достойно с дамой, иначе…

Сопровождающие «даму Элеонору» парни нахмурились.

А Максик не отставал:

– Размятникова! Ты чего, меня не узнаешь, что ли? Я – Макс!

Нет… не она…

Хотя…

И без того большие глаза девчонки вдруг удивленно расширились:

– Господи… Гордеев, ты, что ли? И что ты тут делаешь?

– Да то же, что и ты! Так же вот… провалился…

– Максик!!!

Лерка бросилась к парню с поцелуями:

– Максик… Нет, не может быть! Максик!!!

– Здравствуйте, – Ратников подошел ближе. – Мы рады, что смогли найти вас, Валерия.

– Ой! – оторвавшись наконец от пунцового Макса, девушка обернулась. – Здравствуйте. А я вас помню! У вас еще магазин… ну, в Советском, на площади. Вы мне расскажете, как вообще все… как сю– да…

– Не только расскажем, но и…

– Ой! – поправив жемчужную сеточку, снова воскликнула Лерка. – Что же я тут с вами стою-то? Давайте все рассказы попозже, а? Я же выкуп привезла! Где Анри? Надеюсь, его не в узилище дер– жат?

– Что за шум, а драки нету? – позевывая, вышел на крыльцо боярин Нечай. Увидев Лерку, изящно поклонился:

– Вы, должно быть, дама Элеонора?

– Да. Она самая.

– Граф про вас говорил… – Нечай Анкудинович спустился с крыльца и галантно подал даме руку. – Нет, он ничуть не соврал, верно, Миша?! Вы – истинная красавица, способная украсить собой самое изысканное общество, подобно тому, как играющий всеми цветами смарагд украсит любой ожерелье!

Ратников даже головой покачал от зависти: красиво излагает, собака.

– Где вы держите Анри? И вообще – кто вы?

– Я – боярин Нечай Анкудинович… Прошу вас сюда. Сейчас, сейчас встретитесь с вашим дорогим суженым… надеюсь, все-таки – не очень дорогим… серебришко при вас?

– А как же?! С чего бы я тогда явилась?

– Вы не только красивы, но и очень умны, любезнейшая дама Элеонора!

Пропустив даму вперед, боярин вошел в горницу, а Ратников с Максом уселись на крыльце – ждать.

Ждать пришлось долго, наверное, с час – покуда там все устроилось. Оба, и Макс, и Михаил, не скрывали радости, заразив ею и подбежавшего Эгберта, в последнее время – почему-то хмурого.

– Неужели, все, дядя Миша? – растроганно приговаривал Максик. – Неужели наконец нашли? Ну! Когда на Танаево?

– Браслетик-то не потерял?

– Ну, что вы! А Лерка-то, Лерка… настоящая дама! Вот будет потом вспоминать…

Они вышли на крыльцо вдвоем – граф де Сен-Клер и его юная дама. И, никого не стесняясь, начали целоваться… жарко, с таким пылом и сексуальностью, что Максим отвернулся и покраснел.

– Мой суженый хочет устроить небольшой пир, – оторвавшись наконец от разомлевшего от счастья рыцаря, негромко произнесла Лерка. – Да, милый?

– О, любовь моя! – Сен-Клер снова поцеловал девушку в губы. – Конечно же – пир! Пойду сейчас же распоряжусь! Договорюсь с герцогом… Он очень хороший человек – герцог Нечай Ану… Анку… Очень хороший.

Рыцарь отправился обратно в хоромы, а «дама Элеонора», не чинясь, уселась тут же на ступеньку крыльца, между Ратниковым и Максом.

– Ну, – мягко улыбнулся Михаил. – Рассказывайте, что там с вами приключилось? Тогда, на озере, с Карякиным… Кстати, браслетик-то желтенький свой помнишь?

– Конечно помню! Красивый! Правда, разбился, когда… Ой, жуть! – девчонка зябко передернула плечами. – Вот, честное слово, прямо вспомнить жутко, клянусь Святой Женевьевой!

– Кем-кем клянешься?

– Ой, да ну тебя, Макс! Короче, поехали мы после танцев кататься… ну, с Эдиком. На Танаево, куда ж еще-то? Да вы ничего такого не подумайте, целовались просто… хотя… – Лерка лукаво улыбнулась и легонько щелкнула Макса по носу. – Может, там у нас и дальше чего б было… Если б не этот идиот Карякин! Это ж уголовник, я его боюсь просто! Появился откуда ни возьмись, Эдьку ударил… на меня налетел, навалился, стал одежду срывать да по всем местам лапать… целует, гад, в губы – а сам чесночищем пахнет! Короче, еле вырвалась… побежала, а он за мной, не отстает… Я на мосточки… поскользнулась и – в озеро… И тут вдруг – день! Вы представляете? Только что темно было – и вдруг солнце! Я перепугалась… тонуть начала… Пришла в себя на берегу – надо мной какой-то парень склонился… красивый – жуть! Я таких только в кино видела… Анри… Если б не он… не знаю, что тут со мной сталось бы!