Текст книги "Крестоносец"

Глава 22
Наши дни. Август. Окрестности Чудского озера
ГАЗ-М20 «Победа»

Разрешается всем вам и всем прочим, там живущим, покупать… все, что хотите, свободно и спокойно.

Хартия Бомона в Аргонне

Горелухин! Ну, точно – либо он кого-то видел, либо сам как-то связан с людокрадами. Сейчас самое главное – не спугнуть, не дать залечь на дно, затаиться. Аккуратненько так проследить, поговорить. Да и вообще, для начала хорошо бы о нем расспросить кого-нибудь поподробнее. Кого-нибудь – да деверя – или как там его? Злой горелухинской сестрицы супружника – Колю. Хотя, с другой стороны, а стоит ли огород городить? Взять да и поговорить с Геной, завести, так сказать, непринужденную беседу…

Немного подумав, Миша заехал в магазин и, узнав у продавщицы адрес Горелухина, туда и направился… и поцеловал дверь, точнее сказать – калитку с классической надписью «Осторожно! Злая собака!». Судя по раздававшемуся за высокой оградой истошному лаю, собака и вправду была злой.

Пожав плечами, Ратников собрался уж было идти, как вдруг услыхал где-то неподалеку:

– Гена! Горелухин! Да постойте же!

Обернулся и увидал бегущего со всех ног участкового Димыча, догонявшего какого-то угрюмого мужика, бывшего, несмотря на жару, в оранжево-зеленой хэбэшной куртке, какими снабжали своих работников добрая половина еще кое-где действовавших леспромхозов. Куртки такие в поселке носил каждый второй мужик, не считая каждого первого.

– Гражданин Горелухин!

– Кому гражданин, а кому – Геннадий Иваныч, – Горелухин с неудовольствием замедлил шаг и посмотрел на участкового, как солдат на вошь. Действительно, тот еще тип – лицо вытянутое, небритое, с узкими, презрительно искривившимися губами. Недоброе лицо, неприветливое – в старых советских фильмах такие обычно были у шпионов, предателей и всяких там прочих полицаев. И взгляд такой… мол, шел бы ты, парень, по-хорошему…

– Мне нужно вас опросить, гражданин Горелухин! – повысив голос, милиционер произнес эту фразу подчеркнуто официальным тоном. – Относительно заявления гражданки Капустиной, вашей соседки.

– А, так вот откуда ветер дует?! – Горелухин плюнул в дорожную пыль и огляделся.

Ратников поспешно укрылся за каким-то полуразвалившимся сараем, рядом с которым лежали аккуратно уложенные невысоким штабелем доски. Свежие. Видать, кто-то недавно привез с пилорамы по какой-то своей надобности – крышу там, перекрыть, перебрать пол или заборишко подправить.

– Эта дура, значит, все-таки накатала свою кляузу?!

– Гражданин Горелухин, я бы вас попросил…

– Ладно, поговорим… Небось, протокол будете составлять, товарищ… младший лейтенант? – при этих словах Горелухина перекосило, словно от зубной боли. – Ладно, составляйте – только знайте – я ничего не подпишу! Из принципа!

– Ваше право, – участковый пожал плечами. – Я сам напишу – «от подписи отказался». Правда, еще бы свидетелей… Напрасно вы все усложняете, гражданин!

– А я к вам в дружинники не нанимался!

Миша за сараем только диву давался – вот это тип! Выходит, правильно все про него говорили. На месте участкового с таким бы не разговаривать надо, а под любым предлогом засадить в кутузку, чтоб не выпендривался.

– Ну, пошлите тогда присядем, к вам или на опорный…

– На опорный – через полпоселка ташшыться, а в доме у меня, уж извините, не прибрано, гостей-то не ждал… Ежели не возражаете, гражданин начальник, давайте вон тут, на дощечках присядем.

Горелухин кивнул на доски. Те самые, рядом с сарайчиком. Ратников затаился.

– А, как хотите, – младший лейтенант уселся и, вытащив из дипломата бланки, приладил чемоданчик на коленях. – Итак… В понедельник, первого августа, вы, гражданин Горелухин Геннадий Иванович, находясь в состоянии алкогольного опьянения…

– Постой! – громко возразил Геннадий Иваныч. – Не пил я тогда! Не было этого, врет она все, курва!

– Ну, вот, – участковый озабоченно нахмурил брови. – Опять оскорбляете.

– Не оскорбляю, а уточняю правду.

– Ладно, пусть так… пусть вы были трезвы… Но Капустину-то Зинаиду Михайловну оскорбили грубой нецензурной бранью? Вот и вторая соседка ваша, библиотекарша…

– Бранью не оскорблял! – Горелухин вскинулся. – А матом обложил – было дело. Так ведь за дело, командир! Капустиха, сука гладкая…

– Гражданин!!!

– Ну, эта дура… короче, я за водой шел, на колодец, иду себе, никого не трогаю, тут она сзади, дачница хренова… на «Мицубиши» своей… сигналит… типа, прочь с дороги, быдло…

– Что ж вам, и в самом-то деле, не посторониться было?

– А чего ж я в своей деревне кого-то сторониться должен?! – снова взъерепенился опрашиваемый. – Понаехали тут всякие… дачники, чтоб им подавить– ся. Денег у себя в городах наворовали, страну развалили – теперь, суки, выделываются, машин накупили, домины-хоромины. Вот хоть ту же Капустиху взять, я ведь ее с детства, ну, пускай, с юности, знаю – ну всегда была дура дурой. Толком и не училась нигде, а сейчас, смотри-ка – три магазина у нее? Ну, с чего такое счастье?

– Видно, работала много…

– Эта ленивица-то? Ха, тоже, нашли работницу, гражданин начальник. Где что плохо лежит – тянула – это да!

– Так вы, значит, признаете, что оскорб…

– Никого я не оскорблял!

– …что ругались матом.

– Матом – да, ругался. Мало еще этой суке! Вот, я смотрю, командир, ты тоже пешком ходишь?

– Хочу на авто ссуду взять…

– Хха… ссуду. А таким гнидам, как Капустиха и муженек ее – гнус, – никаких ссуд не надо. Все уже готовенькое, у народа украденное… – Судя по всему, Горелухина потянуло на лирику, нелюдим нелюдимом, а, видать, все же хотелось хоть иногда выговориться, хоть даже и вот – участковому. – Ты сам-то посмотри, лейтенант, что кругом творится! Глянешь на заправке – такие девочки-мальчики за рулем всяких там «лексусов». И что эти сопляки-соплюшки такого в своей короткой жизни сделали? Заработали? Шнурки мои не смешите!

– Так, наверное, родители им купили.

– Во-во – нате, чадушки, играйтесь. Расстреливать таких ворюг-родителей надо, и чем больше – тем лучше.

Михаил даже улыбнулся: с политическими взглядами гражданина Горелухина все обстояло более-менее ясно.

– Так… – участковый наконец закончил писать. – Прочтите… здесь вот напишите – «с протоколом согласен» или «не согласен».

– С протоколом не согласен, – выводя ручкой, вслух бормотал Геннадий Иваныч. – Матом ругался, но не оскорблял. Все?

– Все. Тут вон, в уголке распишитесь.

– Так я же… А, ладно.

Поставив раскорявистую подпись, Горелухин поднялся с досочек и, закурив, направился к собственным воротам. Спрятанная во дворе собака снова залаяла – только теперь уже не со злобой, а преданно-радостно, видать, почуяла таки хозяина.

Ратников хотел было подождать за сарайчиком, пока Димыч уйдет, да потом махнул рукою – чего прятаться-то? Вышел:

– Здоров еще раз, Дим-Димыч! Как служба?

– Да потихоньку, – младший лейтенант улыбнулся и пожаловался. – Фуражку вот где-то оставил… никак не могу вспомнить где – в библиотеке или на почте.

– Скорей – на почте, – хмыкнул Михаил. – В библиотеку ты уже без фуражки ездил.

Участковый задумчиво взъерошил затылок:

– Да… так и есть – на почте. Придется зайти.

– Уж таки придется, – засмеялся Ратников. – Как там девчонку-то пропавшую, не нашли еще?

– Да не… Думаю, не погибла она и не утонула – рванула в Питер, а там – ищи-свищи, – милиционер неожиданно засмеялся. – Я так и предполагал, что Лерка эта давно в Питер свалила. И, знаешь, Сергеич, это и мать ее, Анька, алкоголичка, подтвердила.

– Да ты что? – искренне удивился Миша.

– Вот именно! Вчера только с ней еще раз беседовал… так, профилактически. Заодно про дочку спросил… Так Анька говорит – пацан какой-то приходил, передал от Лерки привет и сказал, что все с ней хорошо, ну, с Леркой то есть, чтоб не волновались, в Питере она, у хороших людей и вот еще в Москву собирается.

– Еще и в Москву? – присвистнул Ратников. – Хорошо не в Париж и не в Лондон! А что за пацан-то?

– Да Анька не помнит – как всегда пьяной была.

– Что – так-таки совсем ничего и не помнит? Может, из деревенских кто?

– Не… говорит – точно, чужой. Потому и не запомнила. О! В белых коротких штанах – так Анька сказала. И больше – никаких примет.

– В Рио-де-Жанейро надобно ехать, – хохотнул Ратников. – Там, если верить классике, все в белых штанах ходят.

Белые штаны. Короткие… Шорты. Кто тут такой пижон? Участковый, кстати, тоже может увидеть… парень неглупый.

– А что Карякин? Ну, Колька-то?

– А выпустили… Нет трупа – нет и дела. За что задерживать? Его и тогда-то по мелкому приземлили…

– Но он же Эдьку Узбека…

– А тоже доказуха хлипкая. Тем более они с Узбеком уже помирились. Там легкие телесные всего-то.

– Понятно… Ну, бывай, Димыч! Заходи, ежели что. Сам знаешь – всегда рады.

Простившись с участковым, Михаил дождался, когда тот отошел подальше и, вытащив из кармана мобильник, набрал «М.Горд».

– Максюта! Не уехал еще? Ах, вечером… да-да помню. Слушай, ты эти шортики свои пижонские, ну, которые белые… запрячь куда-нибудь подальше, а лучше – выкини… Почему? Да так… слишком уж ты в них приметный.

Максик все-таки уехал вечером, Ратников не поленился, специально проследил – и словно с души упал камень. Слава богу – одним беспокойством меньше. Участковый Димыч, кстати, тоже отправился в город этим же рейсом, уже в фуражке, нашел все-таки, видать, и в самом деле на почте оста– вил.

Проводив глазами только что отъехавший от остановки «ПАЗик», Ратников неспешно зашагал к машине, намереваясь еще зайти в магазин, подкупить пива, а то кончилось, а без пива, как известно, и жизнь некрасива!

Было уже часов семь, и оранжевое солнце медленно клонилось к закату. В воздухе плавился теплый деревенский вечер, галдела возвращающаяся с речки ребятня, мычали только что пригнанные пастухом с выпаса коровы. Выбравшиеся из подъехавшего кунга мужики с пилами деловито направились к магазину. Ясно – за чем.

Проходя площадью, Михаил вдруг краем глаза заметил знакомую, чуть сгорбленную фигуру с вытянутым лицом и вечно хмурым взглядом. Горелухин! Вышел с почты… с крайне озабоченным видом.

Вообще-то почта закрывалась в шесть, но работавший при ней магазинчик торговал до восьми. Оттуда Горелухин и вышел. И что такое могло его так взволновать? Интересно… Более того – подозрительно!

Прибавив шагу, Миша поспешил следом за подозрительным типом.

Геннадий Иваныч шел да оглядывался, и довольно часто, словно какой-нибудь шпион из старых советских фильмов! Пару раз Ратников едва не встретился с ним взглядом, но вовремя отвернулся, сделав вид, что с интересом изучает расположенную напротив магазина доску объявлений: «дешево продаются куры-несушки», «куплю нетеля», «сдам дом на август-сентябрь, место хорошее, у реки. Недорого». Нетель Михаилу не был нужен, как и куры, да и дом у него был свой.

Краем глаза увидев, как преследуемый свернул за клуб, Миша быстро зашагал туда же, причем – с самым озабоченным видом. Чтоб сразу было видно – идет человек по какому-то важному делу.

Так вот, с ходу, и выбрался в начинавшийся сразу за домом культуры лесочек, из которого доносились громкие детские голоса и вопли:

– Лови его, Витька! Стреляй!

– Ага, убит! Ты что? Убит же!

Детишки играли в войну…

А где же, интересно, любезнейший Геннадий Иваныч? Что-то его и не видать вовсе! И куда бы он тут мог пойти? К своему дому – так это крюк делать, в гости к деверю Кольке – совсем в другую сторону. А больше ни с кем Горелухин не знался, так что не к кому было и идти! Или все ж таки – было?

Подумав, Михаил зашагал прямо по тропке – она тут, похоже, была единственной. Широкая, усыпанная сосновыми иголками, а по обе стороны – как зашел в лесок – ягоды: черника, голубика, брусника. Может, ягод решил набрать Гена? Ага… такой, если и берет – то «хапалкой», и не для себя, а на сдачу. И не в поселке за клубом, а в своих, заранее присмотренных местах – у черта на куличках. Зато и ягод там видимо-невидимо.

Ускоряя шаг, Ратников перепрыгнул противопожарный ров, тронутый желтыми россыпями лисичек, и, поднявшись на небольшой холм, замер, едва не налетев с ходу на того, за кем шел!

Горелухин, сидя на поваленной бурей сосне спиной к Мише, увлеченно болтал с каким-то юным субъектом – белобрысым мальчишкой лет десяти в бежевой, с длинными рукавами, рубашечке, отглаженных шортах и гольфиках. Судя по одежке – явно не деревенским.

Интересное кино!

Ратников поспешно укрылся за елками. Что же это такое делается? Нелюдим Горелухин с пацаном о чем-то трещит, да еще так увлеченно! Есть о чем говорить? Или – завлекает? Ну, Геннадий Иваныч… А что? У такого-то нелюдима сексуальные пристрастия могут быть очень даже причудливыми. Маленькие мальчики, например… Ишь, как разговорился… словно тетерев на току, точнее сказать – глухарь.

Во! Во! Что-то дает… Миша вытянул шею… Деньги! Ну – точно извращенец, теперь уж ясно.

А что если он этого вот мальчишечку прямо сейчас… здесь вот, за елками? Тем более – деньги уже заплатил… Придется вступиться – деваться некуда. Жаль, не прихватил меч.

Привычно подумав об оружии, Миша едва не рассмеялся – ишь ты, меч! Не те на дворе времена, не те! И все ж, пригодился бы верный клинок.

Ага, вот мальчишка встал… улыбнулся… Ага, побежал куда-то… да по тропе, в поселок – больше некуда. А Горелухин посидел еще немного, покурил, затем, выбросив окурок в пожарный ров, отправился вслед за парнишкой.

Ратников только головой покачал – хитер, бестия! Не хочет, чтоб с пацаном прихватили… договорился, денежку за хм… услуги заплатил, сказал, куда идти. Неужели, домой к себе поведет? Там же соседи… лучше уж было здесь, в лесочке. Или хочется более комфортных условий? Все может быть, может быть, этот Геннадий Иваныч – в некотором роде извращенный гурман? А может, они давно с этим пацаном знакомы? Вон, сидели, болтали…

Задумавшись, Михаил споткнулся и едва не полетел в ров. Услыхав позади шум, Горелухин обернулся, мазнул по елкам хмурым настороженным взглядом. Бандеровец, блин… лесной брат.

С минуту постоял, прислушался… И быстро зашагал по тропе. А выбравшийся из можжевельника Миша – за ним.

Горелухин уселся на лавочку сразу за клубом. Снова закурил, развалился, выпуская клубами дым. И, надвинув на глаза кепочку, рыскал по сторонам настороженным взглядом. Чего-то… или – кого-то ждал. И затаившийся за деревьями Ратников – тоже.

– Здоров будь, Миша!

Господи, это еще кого черт принес?

– За лисичками, что ль?

– За лисичками… так просто, дай, думаю, посмотрю – есть ли?

С улыбкой обернувшись, Михаил увидел позади бывшего бригадира Брыкина, в высоких болотных сапогах и с корзинкой, полной восхитительных белых!

– Что, уже пошли, что ль? – удивленно поинтересовался Ратников.

– Пошли! – бывший бригадир ухмыльнулся. – Только тут, на горушках… завтра на работу, а люди говорят – есть. Вот я и подумал – дай-ка, пройдусь вечерком. Корзинку набрал.

– Надо и мне у себя посмотреть.

– Умм, там нету, – Брыкин покачал головой. – Сыровато больно – ручьи кругом да болотины. На горушках, на горушках надо искать. Ты куда сейчас – в поселок?

– Туда, – Миша едва скрыл досаду – и принесло же этого черта в самый неподходящий момент!

– Ну, пошли тогда.

Как ни странно, Горелухин так и сидел на лавочке, с явным неудовольствием наблюдая за взявшимися неизвестно откуда подростками на разноцветных великах. Проходя мимо, Ратников про себя улыбнулся – а, по всему, не будет сегодня встречи! Не станет Горелухин ждать в этакой шумной компании.

И точно – вот, встал, поправил кепочку.

– Здорово, Иваныч, – подойдя ближе, кивнул бригадир.

Горелухин молча протянул руку обоим. Миша пожал. Неприятная оказалась у извращенца ладонь – какая-то влажная, дрожащая даже. Или насчет дрожи – показалось?

– Иваныч! – обрадованно воскликнул Брыкин. – Ты-то мне и нужен. Печку в старой избе перекладешь?

Горелухин подал плечами:

– Сделаю.

– А когда? Мне бы, Гена, поточнее договориться.

Извращенец лениво сплюнул:

– А, как деньги найдешь, так и перекладу. Знаешь ведь – в долг не работаю.

– Да деньги-то есть, Гена! Пошли-ка сейчас ко мне – там и сговоримся. Заодно старую печку посмотришь.

К удивлению Ратникова, Горелухин думал недолго и почти сразу же согласился:

– Пошли… Только это – дело у меня тут одно…

Ага! Дело!

– Ты иди, а я тебя догоню минут через пять, лады?

– Лады! Миша, пока! – Брыкин махнул рукою и, не торопясь, направился в магазин. Горелухин же зашагал к почте… нет, не дошел, остановился, заоглядывался.

Ратников уже заводил машину: следить за подозрительным типом Горелухиным пока не представлялось возможным, уж, по крайней мере, сегодня…

Ага! А во он, пацан. Тот самый, светленький, в гольфах… Вышел из почтового магазина с каким-то пакетом в руках, побежал к клубу… Горелухин – следом. Вот нагнал, свистнул! Пацаненок оглянулся… передал пакет… убежал. Горелухин тоже удалился быстрым шагом. И, между прочим, довольно что– то насвистывал! То ли вальс «Прощание славянки», то ли знаменитый вальс «Амурские волн». А может быть, это был марш гренадеров Бранденбургского полка – кто его знает, какие там у извращенцев вкусы?!

На следующее утро Ратников снова прикатил в поселок и, бросив машину за собственным магазином, занял наблюдательный пост все за тем же сарайчиком у пустыря, напротив горелухинского дома. Слава богу, денек вроде как налаживался солнечный, теплый – одно удовольствие было сидеть в за– саде.

Жать пришлось недолго: без пяти минут десять – Миша засек по часам – Горелухин вышел из дому и направился к площади, к магазинам. Заглянул в один, второй, третий… не обошел вниманием и Мишину торговую точку. Нигде ничего не покупал, но из ратниковского лабаза вышел, насвистывая – довольный. И что он там такое увидел? Что присмотрел? Не забыть потом спросить продавщицу… Потом. Миша купил пивка и расположился рядом, на железобетонной плите, за деревьями. Открыл бутылочку, с наслаждением глотнул. Наблюдал дальше.

Между тем Горелухин совершенно открыто присел у магазина на лавочку и закурил, по своему обыкновению надвинув на самые глаза кепку. Не просто так сидел – присматривался. Ага – вот насторожился, проводил взглядом подростков лет по четырнадцать-пятнадцать, даже привстал… Нет, уселся обратно.

Миша ухмыльнулся: возраст, выходит, не подошел – ну да, конечно…

А вот эти мальчишки на велосипедах вполне должны были бы подойти – лет по десять-одиннадцать. Похоже – любимый горелухинский возраст. Ага! Извращенец, не докурив, выбросил сигарету, встал… Мальчишки, поставив велосипеды у магазина, за– шли внутрь… Вот один вышел – темненький, в светло-голубых джинсах и белой нарядной рубашечке – тоже не деревенский. Как и тот, что вчера…

Горелухин прямо к нему и подошел, заговорил – видимо, спросил что-то… Вот бы кем Димычу-то срочно заняться. Впрочем, он и так его недавно оформил – по мелкому хулиганству. Но вот это-то все – мелким не пахнет!

Ага… оглянулся… сунул руку в карман… что-то протянул пацану… Деньги? Мальчишка кивнул и со всех ног бросился к ратниковскому лабазу. Горелухин снова оглянулся и неспешно зашагал по улочке, как раз у лабаза и начинавшейся… Парнишка вышел… что-то передал извращенцу… какой-то сверток… нет – журнал, что ли… И убежал! К той своей компании, что на велосипедах.

Ладно! Пожалуй, пора наконец и узнать, что к чему…

Проводив настороженным взглядом быстро удаляющуюся фигуру в серой низко надвинутой на глаза кепке, Ратников с деловым видом зашел в собственную лавку.

– Ой, здрасьте, Михаил Сергеевич! – продавщица – симпатичная рыженькая девчонка, не так давно закончившая школу, – удивленно оторвалась от глянцевого журнала. – Что-нибудь еще хотите спросить? Нет, запчастей пока не спрашивали.

– Здравствуй, Вера, – рассеянно поздоровался Миша, хотя заглядывал сюда уже второй раз за день, вернее – за утро.

– Тут мальчишка один заходил, лет двенадцати. Ну вот только что. Темненький такой, в белой рубашечке.

– А, этот, – улыбнулась девушка. – Да, заходил.

– Он что купил-то?

– Так журнал… ну этот, с машинками, за двести семьдесят.

– А! – Ратников ударил себя по лбу. – Модель, что ли? Что там было-то? Ммм… кажется, «ГАЗ-М20 «Победа»? Отличная, между прочим, машина!

– Ну вот, – продавщица неожиданно рассмеялась. – А вы еще говорили, что вряд ли кто купит. Для детишек – дорого больно.

– Когда это я говорил? – сдвинул брови Миша.

– Ну как товар привезли. Говорили еще – на пробу взяли.

Ратников расхохотался:

– А ведь точно – на пробу! Придется теперь в следующий раз… да через пару дней и рвану… Ладно…

Не прощаясь, он вышел из лавки и быстро зашагал к почте. Зашел в только что открывшийся магазинчик, поздоровался, спросил громко:

– Машинки детские есть? Приятель с сынишкой приезжает… хочу вот подарок купить.

– Машинки? – стоявшая за прилавком дебелая тетка с накрашенными ярко-алой помадой губами и с химической – мелким бесом – завивкой, смачно зевнула: – Да такого добра сколько угодно.

– А мне бы модельку… Знаете, такие, в коробочках?

– Да они все в коробочках.

– А можно взглянуть?

Никаких моделек тут не было, не считая примитивно-пластмассовой китайской дряни, на которую всякий уважающий себя коллекционер даже и не взглянул бы… ну, разве что только – с презрением.

– А частенько их покупают? Ну, модельки?

– Да берут… Вот, кстати, вчера перед закрытием мальчишка какой-то купил. Тоже в коробочке.

– Мальчишка – в коробочке?

– Да нет, машинка!

Модельки, значит… Вот оно в чем дело-то! Вот где собака порылась! Значит, выходит, Горелухин никакой не извращенец, а коллекционер? Сначала ходит, модельки присматривает, потом кого-нибудь из мальчишек просит купить… Сам стесняется, что ли? А, похоже, что так! Мыслимое ли дело для деревенского мужика – в игрушки играться? Вот и оглядывается, таится. Ну, Геннадий Иваныч!

Ратников даже был несколько разочарован – ни на соглядатая людокрадов, ни на извращенца Горелухин теперь как-то вроде и не тянул. Обычный мужик со своим – тоже вполне обычным в городах – хобби. А что угрюмый… так мало ли сейчас в провинции угрюмых, разочаровавшихся в жизни, мужиков?

Значит, не Горелухин… Эх, Геннадий Иваныч, сколько же ты времен отнял! Впрочем, не так уж и много.

И снова нужно было искать вражину! Или – его пособников. Арбалетная стрела – вещица вполне серьезная.

Забравшись в машину, Михаил поехал обратно к себе, на усадьбу, ехал не быстро, по пути раздумывая, размышляя… Прежде всего, если стрелу выпустил пришелец из прошлого – а, похоже, что это так, скажем, тот же брат Герман – то он должен где-то жить, что-то есть, с кем-то общаться… Хотя последнее вовсе не обязательно. Но что обязательно – так это его отличие от всех здешних людей, не важно – приезжих или местных. Выходец из средневекового мира обязательно должен казаться странным, не таким, как все!

И тогда – о нем знали бы в поселке, сплетничали бы. А раз не сплетничают, значит, он, скорее всего, живет не в поселке, а где-то в лесу. Мало ли там охотничьих домиков да заброшенных деревень? И опять же тогда должен был бы попасться на глаза охотникам, рыболовам… Горелухин, кстати, заядлый охотник и рыболов. Его и спросить? А скажет?

Вряд ли, скорее – пошлет. С чего это он будет с полузнакомым человеком беседы разводить? Тем более – с «магазинщиком», с представителем, так сказать, частного капитала – тех самых глубоко ненавидимых «ворюг».

К черту бирюка этого! А вот с другими можно поговорить… правда, уже их всех расспрашивал. Ничего! Не помешает спросить еще раз – в лес-то они почти каждый день шастают. Может, кого и видели? А не видели, так еще увидят.

Михаил снова начал с Аристарха Брыкина, бывшего колхозного бригадира, благо мужик тот был компанейский, и всех в поселке – и не только в поселке но и вообще, по всему побережью – знал.

– А, Миша!

Ратников нарочно прошелся мимо брыкинского двора – обширного, с двумя избами, сараем, обширной беседкой, гаражом и баней. В одной избе – огромном доме-пятистенке – Брыкин со своей супружницей и жил, зимой – вдвоем, летом – с наезжающими из города детьми-зятьями-невестками и целым сонмищем внуков мал-мала меньше. Дом был обшит светло-серым сайдингом, вторая же, в глубине двора, изба, как видно, ремонтировалась, покуда используясь в качестве летнего домика.

– Куда направился?

– Здрово, Аристарх! – Михаил остановился у забора, глядя, как бегающие по двору внуки Брыкина играют в пятнашки. – Шел вот мимо, по делам, вижу – ты тут копошишься.

– Да вот, сети задумал чинить… ты, если никуда не торопишься, заходи. Посидим, жбанчик раздавим.

– Почему б и не раздавить? – хохотнул Ратников. – Сейчас прогуляюсь до лавки – куплю.

– Да не ходи ты, есть…

Там, в беседке, и сели. Детей-зятьев не было, а брыкинская супружница Марья Петровна, поставив на стол в беседке сковородку жареной рыбы, черный, крупно нарезанный хлеб, зеленый лучок и прочие – прямо с грядки – огурчики-помидорчики, выпила рюмочку да ушла кормить внуков, не вмешиваясь в мужские беседы.

– Ну, давай еще по одной, – Брыкин деловито разлил водку. – Сейчас, чуть погодя, и Гена Горелухин придет – он у меня в старой избе печку кладет. Уже бы должен закончить.

– Горелухин? – Михаил вскинул глаза. – А он тоже выпьет?

– Почему ж нет? – расхохотался Брыкин. – Генка – парень хороший, а что нелюдим малость – так судьба у него такая, тяжелая. Лет двадцать назад супружница его, как началась в стране вся эта катавасия, сбежала с каким-то городским фертом. Кооператором, мать его за ногу!

– Ах, вот оно что… Аристарх, ты вот скажи – на рыбалку-то еще хаживал? Ну, после того как тогда ко мне заходили…

– Да был, не раз уж!

– Все на Черной речке иль у Танаева?

– И там…

– А правду говорят, странный какой-то мужик где-то в тех местах бродит?

Ратников шумно зажевал выпитую рюмку лучком. Честно говоря, никто про странного мужика не говорил – это он вот только сейчас придумал, форсируя беседу и направляя ее в нужное русло.

– Не, ничего такого не слыхал. Да что за мужик-то?

– Не знаю, – Миша пожал плечами. – Просто говорят – странный. На лешего чем-то похож… и одет в какие-то балахоны.

– Не, не слыхал… Может, Генка что слышал? – Брыкин повернул голову. – А вон он как раз идет. – А мы уж заждались тебя, Гена! Давай, к столу… Тебе полный набулькать?

– Половину, – Горелухин уселся на лавку и, сняв кепку, повесил ее на вбитый в поддерживающий крышу брус гвоздь. – Ну, Аристарх… Чтоб печь твоя века простояла!

– Да мне не надо века-то… Ох, хорошо пошла… Ты, Гена, не стесняйся, бери вот, рыбинку, лучок… Это – Миша, ежели вы не знакомы.

– Да виделись, – гость прищурился и смачно надкусил помидор. – Соли-то не тут у вас, что ли?

– Да вон, рядом с тобой и стоит. Слышь, Гена… Тут вот Михаил какого-то непонятного мужика в лесу видел… говорит, в балахоне каком-то… не наш.

– Да я его тоже видал, – неожиданно произнес Горелухин. – Точно – в балахоне, глухаря промышлял и угадайте чем?

– Чем?

– Луком!

– Зеленым, что ли?

– Да не зеленым, а тем, из которого стрелы. Ловко бьет, паразит… Правда, меня увидел – убежал.

– Ну и дела! – доставая из-под скамейки вторую бутылку, Брыкин сокрушенно качнул головой. – И кто только по нашим лесам не шастает!

– А где ты его видел-то? – Ратников прямо задрожал от нетерпения. Неужели – повезло? Неужели – вычислил супостата?

– Да в лесу, где же еще-то? – собеседник отмахнулся. – Есть там деревни заброшенные… Аристарх, ты должен помнить – МТС еще была, ну, давно, при Хрущеве.

– Скорей, при Сталине, – не преминул уточнить Ратников. – При Хрущеве МТС как раз ликвидировали.

– Козлы, – Горелухин потянулся к стакану. – Ну, последний… да пойду, пора мне.

– Как же, помню МТС, – покивал Брыкин. – Ребятами еще там игрались. А в деревнях там пути нету. Дороги заросли, ручьи кругом, болотины. Раньше-то дренаж делали. Мелиорация, понимать надо!

– Ну, за мелиорацию! – Миша поспешно поднял рюмку и, выпив, негромко сказал, вроде бы ни к кому конкретно не обращаясь: – И я тоже пойду. Завтра в город. Автомашинок прикуплю – приятель просил, скоро в гости приедет.

– Каких еще машинок? – удивился Брыкин.

– Модели… В масштабе один к сорока трем. Их серьезные люди коллекционируют, вот, как мой приятель. Между прочим – главный инженер на военном заводе. Да много таких, увлеченных. Жаль – если какая модель и есть уже и у него, так здесь вряд ли кто купит. Вряд ли!

Зря Михаил болтал. И про машинки, и про главного инженера. Не купился Горелухин, ни словечка не произнес. Надел свою кепочку да поднялся:

– Пора мне!

Миша тоже засобирался:

– И мне…

Вышли вдвоем, пошли, темнеть уже начинало так, слегонца. Шагали молча до самого пустыря. А там Ратников распрощался:

– Ну, пока! Может, еще и свидимся.

И зашагал себе к магазину.

И вот тут-то услыхал:

– Эй, Михаил, погодь!

– А?

– Я насчет моделек… Когда, говоришь, привезешь?

– Да завтра, к вечеру ближе.

– Мне бы это… на них взглянуть бы, когда в магазине никого нету… А то… честно признаться… стыдно как-то… Свои деревенские засмеют, как узнают.

– Зря, между прочим, посмеются, – Ратников сдержал радость. – Если захочешь, я к тебе сразу из города и заеду. Модельки занесу – у себя и посмотришь, может, чего-нибудь и возьмешь.

– О! – обрадовался Горелухин. – Это вообще здорово будет! Если, конечно, не затрудню.

– Ну, что ты! Свои люди – сочтемся.

Дома у Геннадия была представлена целая эпоха! Ратников, как вошел – так присвистнул, увидев любовно сделанные хозяином стеллажи с застекленными полочками. А в них – модели, модели, модели… С полсотни штук было – точно!

– Это я еще в школе начал, – Горелухин с гордостью обвел свое богатство рукою. – Вон, видишь, «жигули», «копеечка», желтенькая? Шесть рублей тогда стоила – деньги немеряные! Я мальчишкой еще был – в лесхозе подработал, елки высаживал.

– Да, «копеечка», – мечтательно улыбнулся Миша. – У меня тоже когда-то такая была… да потом делась куда-то. Во! И «сороковой» «Москвич» был!

– Тоже тогда же куплен! А на тех полках, смотри – старый «РАФик», «Чайка»…

– Да уж… – Ратников восхищенно качнул головой. – Прямо сказать – полное собрание сочинений! В смысле – моделей. Ну, ты мои-то посмотрел?

Он оглянулся на диван, где хозяин всего этого автомузея деловито рассматривал привезенные Ратниковым модельки:

– Вот этого «Москвичонка» возьму, ну и «два– дцать первую» «Волгу», конечно. Хорошая была машина!

– Она и сейчас не дешевая, – Михаил хмыкнул. – Даже, прямо сказать – дорогая. Слышь, Гена! К тебе надо сюда экскурсии водить!

– Скажешь тоже – экскурсии…

– Нет, я серьезно!

– Садись-ка вон, лучше за стол, – отложив выбранные модели, Горелухин поднялся с дивана. – Пивка выпьем. Водку-то я, честно сказать, не очень жалую, особенно – летом. Потому и не знаюсь почти ни с кем – к семейным мужикам вроде и не пойдешь вот так, запросто, у них свои заботы, а кто не женат – алкашня, клейма ставить негде.