Текст книги "Iстамбул"

25

Дверь открыла сама хозяйка, Елизавета Владимировна. Оробевшего Сашу, что-то бормочущего про своего профессора, который будто бы посоветовал к ней обратиться, про то, что он извиняется за ранний визит, что у него есть что-то необычное и, возможно, интересное для академика, она с улыбкой и нисколько не смущаясь своего вида в домашнем халате и тапочках, проводила в зал.

– Да помню я прекрасно твоего «профессора»! – хихикнула она, усаживая Сашу на диван и сама присаживаясь рядом. – Витальку, и не помнить? Уж что за проныра был! Ему задашь темку, а он размахнётся чуть не на диссертацию. Поручишь пару первоисточников проштудировать – а он тебе десяток законспектирует. Что, и сейчас у него точно шило в одном месте?

Саша прокашлялся, будто прочищая горло, а сам не знал, как вести себя с этой маленькой старушкой с лучистыми блестящими глазами и сморщенной, как печёное яблоко. То, что она помнила своего ученика, а теперь профессора, Виталия Алексеевича, ещё совсем не означает, что она полностью в своём уме и готова говорить на серьёзные темы.

– А ты не бойся меня. – Стала в следующее мгновение серьёзной Елизавета Владимировна. – Как, ты говоришь, тебя зовут?

– Саша.

– Сашенька… Александр. Красивое имя. Победитель – так, кажется?

– Вроде бы.

– Прекрасно. У меня один из внуков – Александр, постарше тебя будет. А уж правнуков у меня… со счёту сбилась. Шучу.

Саша улыбнулся – нет, старушенция вполне нормальная.

– Сомневаешься, пойму ли тебя с твоими необычными мыслями? Да знаешь ли ты, что я обожаю необычные мысли? Да, да, Александр – Победитель. К сожалению, так редко встречаешь что-то нестандартное… до слёз обидно, как редко. А ты доставай свои бумаги… вот, здесь всё и раскладывай… посмотрим… покумекаем… Пока ты тут раскладываешь, я тебе немного о себе расскажу. Ну а потом твоя очередь будет. Тебя послушаем.

Она ровным спокойным голосом сообщила, что до сих пор работает в местном университете. Является старейшим профессором, имеет педагогический стаж более пятидесяти лет. Академик, почётный член нескольких обществ, имеет множество наград, регалий, грамот и дипломов. Подготовила за сотню аспирантов к защите кандидатских и докторских диссертаций. Саша время от времени вставлял удивлённые восклицания и вежливые реплики, задавал по ходу вопросы, не столько из любопытства, сколько из той же вежливости и всё ещё не подавленного смущения.

– Но ты меня не бойся, – под конец опять сказала ему Елизавета Владимировна. – Академик, профессор… всё это шелуха, честное слово.

– Но… опыт, знания…

– Ну и что? Да порой опыт и знания играют с нами злую шутку. Мешают мыслить смело, нестандартно. Вот Виталька… что, небось, уже и животиком обзавёлся?

– Виталий Алексеевич? – переспросил Саша, просто для себя пытаясь воссоздать справедливость и не думать об уважаемом профессоре, как о Витальке.

– Да. Уверена, что ты показывал ему бумаги. Ведь так?

– Показывал.

– А он лишь рассердился и просил не морочить ему голову.

– Ну… в общем…

– Я так и знала! Точно – животом обзавёлся. Нет, не тот он, каким был у меня в студентах… Все мы, получив степени, зацепившись на вожделённых кафедрах, а то и проскользнув на тёпленькие местечки в академиях, становимся заложниками собственного успеха. И нам уже бесчестными кажутся хотя бы даже сомнения в правильности того, что мы своим авторитетом обязаны поддерживать. Тем более нам платят за это неплохие деньги, а зарабатывать по-другому мы не хотим и уже не умеем. Критически пересматривая что-то из прошлого и нечаянно обнаружив явный ляп или подделку, чувствуешь себя чуть ли не предателем всего научного общества, если вдруг вздумаешь предать это гласности. Сначала озираясь на собственную совесть, а потом уже по привычке исправляешь ляп, а в поддержку заведомой подделки пишешь огромную статью или даже поручаешь щекотливую темку какому-нибудь исполнительному аспирантику. Вот так и становимся бессовестными, а сами даже не замечаем этого! Ну, я вижу, ты готов. Итак, молодой человек, я вас внимательно слушаю.

И Саша начал свой монолог. Сначала сбивчиво, перескакивая с рассказа о всех злоключениях Наты, ставшей потом Натальей Захаровной, на то, каким способом попали к нему бумаги. С описания турецкого талисмана, сохранившегося на жёлтых листках и написанного по-русски, на то, что осталось от талисмана и теперь существует только в виде вот этих размазанных оттисков.

Видя, что Елизавета Владимировна его не перебивает и слушает со всё возрастающим интересом, внимательно просматривая при этом то, что он ей рекомендует сейчас просмотреть, Саша освоился. Он уже более плавно, без заминок, без заикания, вставляя время от времени свои комментарии и раздумья, пересказывал примерное содержание рукописи, зачитывал фрагменты, переводил куски текста с немецкого.

Он уже давно замолчал, а старушка-академик не изменила своей напряжённо застывшей позы. Она сидела на стуле, ровно выпрямившись, и словно продолжала вникать в смысл ещё звучащих в её голове слов как с неба свалившегося в её тихую квартиру парня. Саша не мешал ей в её умственной работе. Ничем, кроме искреннего интереса, не прокомментировала Елизавета Владимировна его речь, а теперь, возможно, она пытается расшевелить собственную память, тоже кое-что имеющую добавить к увиденному и услышанному.

Саша помнил, как он сам несколько дней назад, как только увидел талисман, принадлежавший царской семье, тормошил без устали свою память и не хотел, чтобы кто-либо мешал ему в этом. Поэтому он просто сидел и молчал. И молчание было ему не в тягость, потому что в его голове тоже шла привычная уже работа по воссозданию ясной картины почти уже сто лет назад минувшего прошлого из жизни одной из Великих княжон, выживших после Екатеринбургского расстрела и приговора ЧК о последующей её ликвидации…

26

В этот вечер Николай Георгиевич не пожаловал. Удивительно, но он не приходил два или три дня – Ната даже не заметила, сколько. Она, собственно, и думать-то о нём забыла. Она была занята работой, а мысли её вертелись вокруг образа чудаковатого рыжего парня, с чего-то вдруг вздумавшего влюбиться в неё.

«Кто он – и кто я? – не раз задавала она себе вопрос, отложив перо и бумагу в сторону и отвлёкшись от турецкой тетради. – Он, простой писарь, и вдруг… За кого он меня принимает? За родственницу или просто знакомую Николая Георгиевича? За дочь какого-нибудь погибшего крупного чина Белой армии? Просто за богатую дамочку, сбежавшую из России? В любом случае его любовь – неслыханная дерзость. Как он посмел?»

Но в душе негодующая Ната почему-то восхищалась его дерзостью. Скромный рыжий писарь взлелеял в своей душе образ прекрасной недоступной дамы, этакой земной и одновременно божественной Дульсинеи, которой он готов отдать и сердце, и всю свою жизнь.

– Вот ещё, – шептали в раздумье её губы, – вообще-то он не говорил, что готов отдать за меня свою жизнь. Это уже мои собственные фантазии. Да и сердце не предлагал. Просто сказал, что любит.

Внутри неё разлилась сладкая и мучительная истома. Наивная молодая девушка, не познавшая ещё мужчины и не знающая, что такое огонь любви, и мысли-то имела чистые и непорочные. Любовь для неё – это было что-то возвышенное, никак не связанное с физической близостью, которую она тоже понимала пока по-детски: поцелуи, невинные ласки, роскошные подарки, красивые слова…

«Как может бедный человек любить богатую знатную девушку? Это невозможно», – искренне считала она.

Она всё ещё жила понятиями, привитыми ей с детства. Даже потеряв все свои титулы, лишившись состояния, она не умела чувствовать себя таким же человеком, как другие. Она – и другие, для неё это были разные понятия. И даже своё нынешнее положение, в лучшем случае щекотливое, скользкое и даже в некотором смысле постыдное, она вообще не представляла в истинном свете. Для всех она была, несомненно, любовницей и содержанкой полковника, а для самой себя она была просто гостьей в доме по-рыцарски благородного и знающего своё место полковника.

Так, отвлекаясь на раздумья о себе, о рыжем парне, о благородном полковнике, она потихоньку продвигалась в работе по расшифровке турецких записей. Непонятные поначалу слова, дикие мысли о мнимой близости России и Турции, единстве прежнего христианства и мусульманства теперь не отторгались в её сознании от здравого смысла.

Наоборот, какой-то глубокий, потаённый, простой и понятный смысл высвечивался через мысли чувствующего свою скорую погибель янычара. Израиль и Иудея – несомненно, дружественные части единого целого. И не в том понятии, которое привито теперь стараниями так называемого «Просвещения» (эпоха XVIII века, в России это – эпоха Екатерины II). Израиль и Иудея – не маленькие клочки пустынных земель восточного Средиземноморья, где их рисуют на картах в современных Библиях. Израиль и Иудея – два огромных, могучих и дружественных государства, владеющих всем миром. И не в переносном смысле, а в самом что ни на есть прямом. И не когда-то в размытой веками древности, а совсем недавно…

Израиль и Иудея – Великая Русь и Оттоманская империя – Великая Тартария и Османия. В общем, это даже неважно, как иными словами назвать Израиль и Иудею. Богоборцы и богославцы – это верно, а Русь и Турция в современном понятии – неверно. Люди раньше были более едины, чем теперь. Их, в эпоху Израиля и Иудеи, ещё пока не разобщили на сотни народов и народностей. Они жили в едином государственном образовании, пусть несовершенном, пусть огромном и трудноуправляемом, но всё же едином, живущем по законам и стремящемся развивать все части своих огромных территорий. И язык общения в мире был в основном один – а вернее два, в соответствии с делением на богоборцев и богославцев, и языки эти были – тюркский и славянский.

Становился более осмысленным миф о Вавилонском столпотворении и смешении языков. Раньше люди понимали друг друга, а потом получили сотни языков и перестали понимать даже своего соседа. Неужели это сделано намеренно? Но зачем?!

Исказить всё: и историю, и роль каждого народа. И даже ветви единой прежде религии искусственно раздвинуть в разных направлениях, разделить окончательно, дав разные названия, присвоив свои символы, разработав новые каноны и столкнув затем лбами, якобы как заклятых врагов. Но почему, почему это всё получилось у тех, кто затеял глобальный обман?

Один из секретов – начало книгопечатания. Рукописи, хранившие правду, исчислялись десятками, сотнями. Их можно переписать, исказить, уничтожить. И их переписывали, и их искажали, и их уничтожали. А печатный станок заработал, выбрасывая тысячи, миллионы фальшивых версий. И уничтожить или опровергнуть эти миллионы фальшивок оказалось не под силу всё ещё помнящим правду людям, не допущенным до печатного станка.

Со временем уже все в мире приняли на веру искажённую версию истории, и каждое новое поколение историков всегда только продолжало закреплять то, что уже и так стало незыблемо, никогда больше не подвергалось сомнению или пересмотру.

Наконец Ната дошла до тех страниц, от которых вначале с ужасом отшатнулась – до страниц о её пра-пра-прадеде. Она, как и с самых первых страниц тетради, сначала на черновике выписывала сочетания русских букв, отражающих звуки пёстрой смеси турецкого, латинского и частично русского языков. Первоначально, как правило, получалась бессмыслица. Глядя на исписанные строчки, она выискивала более или менее похожие на русские слова буквосочетания. Порой слова прочитывались совершенно ясно и однозначно. Ната начинала работать над соседними словами – менять переходящие друг в друга звуки, по-разному прочитываемые в разных языках: б-в, н-п, р-п, и-ю-а-у-, ф-т, с-к, х-кс и т. д. Сочетания могли возникать самые разные, делалась скидка на ошибки переписчиков, не понимающих уже смысла написанного и допускающих неточности копирования крючков, чёрточек, закорючек. Некоторые слова и фразы так и не поддавались расшифровке, но в основном смысл всё-таки проступал сквозь по многу раз переписанные, перечёркнутые и переправленные слова.

Ната брала чистый лист бумаги и переписывала то, что она смогла идентифицировать. Смысл был пугающим, потому что не соответствовал имеющимся у неё знаниям. Но больше не приводил в ужас – интерес к написанному пересилил. Да и информация, полученная из предыдущих страниц, подготовила её к иному восприятию мыслей расстрелянного янычара, несомненного друга и почитателя России.

Династия Романовых, как следовало из отрывочных фраз, поддавшихся расшифровке, незаконно пришла к власти в России. Цари и наследники предыдущей династии, законной и ведущей свой род от бога, т. е. от Христа, были уничтожены физически. (Тут, конечно, Ната не выдержала и презрительно фыркнула – особенно от того постулата, что предыдущая династия вела свой род от Христа)

Реформа церкви… Строительство Нового Иерусалима… Москва – третий Рим. Здесь было много непонятного, много дат, которые Ната без словарей пока не могла расшифровать, много незнакомых имён.

Ага, дальше вроде что-то более понятное. Война с казачьими ордами атамана такого-то … прозванного Разиным. Разиным?! Крестьянский бунт под предводительством Разина назван здесь войной? Дальше: война с Разиным – это война Европы с осколком бывшей русской империи.

Ната волновалась, переживала: как же так? Она считала, что Романовы с первых лет царствования управляли русским государством, а здесь ясно сказано, что европейские войска воевали с русскими. Т. е. Романовы были на стороне Европы против прежней, законной власти, существовавшей на Руси до них? По большому счёту получается, что Романовы – предатели? Даже крепостное право, чего на Руси отродясь не было, ввели ведь именно они. Бросили в рабство почти всё коренное население России – как это назвать, если не оккупацией победившей стороны?

В дальнейшем эта тяжёлая для представителя династии мысль только подтверждалась. Эпоха Екатерины II – это окончательная сдача истинно русских позиций русского государства. Эпоха Просвещения – создание глобального мифа об извечно рабской русской душе, пережившей выдуманное трёхсотлетнее монголо-татарское иго, миф вообще о русской истории, которую на самом деле сочинили приглашённые Екатериной иностранцы. Невиданное восхваление Екатерины самой себя, присвоение себе титула «Великой», грандиозное строительство (дорвалась-таки до неслыханного богатства недоступной прежде Руси). Открытие университетов, организация Академии наук – и кругом иностранцы, в основном немцы. Русскую историю писали люди, даже не владеющие русским языком! А «великий» Карамзин лишь добросовестно исполнил «госзаказ», переписав по-русски то, что состряпали немцы, и расцветив всё это обыкновенной литературщиной.

Екатерина II вела жестокие кровопролитные войны с Турцией – об этом Ната сама прекрасно знала. Но вот кто с кем воевал – это оказалось для неё жутким откровением. Казаки на Руси издревле назывались татарами. Военное сословие в Турции тоже называлось и казаками, и татарами, а также тюрками, откуда уже и появилось современное название – турки. Вот и выходит, что ловкая европейская дипломатия столкнула в смертельной схватке русских и турок, что просто-напросто означает: татар с татарами, казаков с казаками. Лучшие воины сильнейших прежде держав уничтожали друг друга – великолепно! А отборные части европейских войск в это время уничтожали остатки казачьих орд, верных прежней династии, прежней вере и всё ещё державших в своих руках Сибирь и Америку.

Война мирового масштаба, названная впоследствии лукаво крестьянским (опять же крестьянским – в издевательство!) бунтом под предводительством Пугачёва, полыхала почти на всей территории Евразии и Америки. Не случайно, что после победы над «Пугачёвым» (тоже издевательская кличка, данная Романовыми великому полководцу), произошёл глобальный передел сфер влияния в мире. Обогатившиеся европейские государства начали захват колоний, образовались США, а сами Романовы в лице Екатерины II впервые получили свободный доступ в Сибирь, сумев прихватить на американском континенте лишь Аляску.

Но всё ещё слишком многие из знающих и образованных людей помнили правду и не соглашались с жёстко и жестоко навязываемым мифом об отсталой дикой Руси. Сын Екатерины II, в чьих жилах фактически уже не было русской крови, впитал всё то русское, что его ещё окружало. Павел, пока не названный Первым, потому что не был не только царём, но даже наследником (собственная мать попыталась лишить его этого титула), был более русским, чем провозглашавшая себя Великой русской императрицей Екатерина II. Он категорически отвергал политику матери, не соглашался с дальнейшей европеизацией России. Возмущался издевательской «сказкой» о татаро-монгольском иге, которая ещё только-только создавалась и внедрялась в общественное сознание, наглядно «доказывая», что не только крепостные крестьяне являются рабами, но и все русские – рабы по духу, т. к. 300 лет и были таковыми при «татаро-монголах». Павел имел тайные сношения с просвещёнными людьми Востока, в том числе с элитой турецких янычар.

Взойдя всё-таки на престол (вопреки интригам матери), Павел I доказал, что он личность сильная и неординарная. Конечно, всё окружение вокруг себя он сменить не мог, но его реформы (на самом деле ещё пока первые шаги к реформам) повергли в ужас всю западно-европейскую элиту. Как бы русский медведь, заботливо опутанный сетями лжи и придавленный мнимой ущербностью и отсталостью, не проснулся!

Европейские верхи забурлили, выкладывались огромные суммы денег – к прошлому возврата не должно быть! И участь Павла I была решена. Не в российских умах, будто бы решивших, что монарх сумасшедший, а в умах просчитавших всё наперёд европейских элит. Это потом быстро и без проблем обрисуют убитого подленько и предательски Павла I этаким психом, самодуром, сексуально неполноценным курьёзом на русском престоле. Потому и убрали – курьёз. Позор перед просвещенной Европой. Пусть лучше молодой, симпатичный и приятный во всех отношениях Александр I, тем более – внук Великой Екатерины. А о Павле I лучше и не вспоминать, а можно и совсем забыть. Так удобней! Даже все официальные портреты Павла, начиная с детских, были перерисованы. Истинного облика убитого царя не должен помнить никто.

Однако Павел I не три дня просидел на престоле, а три года. В … году император Павел I тайно посетил Константинополь, встречался с начальником турецкой гвардии (первым из янычар). Проведена серия переговоров с султаном о вечном мире. Русский царь и турецкий султан заручились обязательствами друг перед другом в борьбе с неверными…

Ната откинулась на спинку стула и вспомнила рассказы о двух первых царях Романовых. Со смехом и большой долей иронии во дворце часто рассказывали об их чудачествах: якобы, встречаясь с послами и даже европейскими монархами, посещавшими Москву, и Михаил Фёдорович, и Алексей Михайлович всегда омывали руки в специально приготовленном сосуде после того, как прикасались и их (послов и государей) рукам. И будто бы это объяснялось, что так они очищаются от прикосновения к «неверным». Теперь поведение царей, начавших династию, вероятно, можно было объяснить не просто их чудачеством и глупым высокомерием по отношению к Западу. Видно, существовала некая пропасть, разделяющая правоверных (так раньше называли православных) и неверных. Ведь провели же как раз в это время какую-то грандиозную церковную реформу, а после этого уже и сами попали в разряд «неверных» с точки зрения современных мусульман.

Ната вновь углубилась в работу. Павел I заказал придворным ювелирам султана изготовить роскошный драгоценный талисман-сувенир. Золото на талисман он привёз сам, а камни пожаловал на благое дело султан. В талисмане будет зашифрована тайна, которую раньше знали все, а теперь – единицы посвящённых. Связана эта тайна с великим городом Царь-градом (Константинополем). Пророк завещал взять Истамбул, и мы его взяли, выгнав неверных из святого места.

Дальше в записях подробно описывался сам талисман, который человек, вёдший первоначальную запись по-русски, лично держал в руках. Количество золота, камней, вес, ценность, караты… изображение храма Софии на фоне пролива Святого Георгия (Ната опять в удивлении высоко подняла брови – ведь сейчас пролив Святого Георгия находится совсем в другом месте!).

Тайну, зашифрованную в талисмане, знал заказавший его Павел и султан. Правда, Павлу так и не выпало на долю увидеть и подержать в руках талисман. К тому времени, как талисман тайно прибыл в Петербург, его уже не было в живых. Павел чувствовал измену вокруг себя. Он торопился начать великий поход в Индию, недавно покинутую моголами, но хранящую в одном из тайных подземелий часть казны Великой Империи, спешил возобновить союз с мамелюками, охранявшими несметные сокровища в долине Нила. Правопреемником этих сокровищ, несомненно, была Россия. Но Россия, очищенная от неверных.

Но в … году (в 1801-м, это Ната знала и без расшифровки) Павла I не стало. Драгоценный талисман – Павел заранее позаботился о его судьбе – был передан его супруге, которая опечатала его в кованой шкатулке, всегда находящейся в личном кабинете Павла I в Гатчине. И завещала вскрыть шкатулку ровно через 100 лет тому императору, который будет править тогда в России.

– Мой отец! – вскрикнула, не сдержавшись, Ната. – Да, я знаю эту историю. В год моего рождения, в тысяча девятьсот первом, они с мамой посещали Гатчину. И видели драгоценный талисман! Перешёптывания, разговоры в течение многих лет… ну… дальше… дальше…

Она опять зарылась в бумаги, не замечая ни усталости, ни времени.

Русские казаки, уже ступившие на землю Индии, были указом нового императора остановлены и отправлены назад, в Россию. В это же время вооружённые эскадры Англии и Франции окружали Индостан со стороны океана…

В долине Нила уже шёл беспрецедентный грабёж сокровищ старой империи. Войска Наполеона, вывозя сотни тонн ценностей, одновременно уничтожали облицовку на Великих пирамидах, взрывали храмы, каменные колоссы, расстреливали прямой наводкой большого Сфинкса. И ещё, вслед за войсками, организовывали «научную» экспедицию, в основном состоящую из художников. Делались подробные отчёты-зарисовки о том, что «сохранилось» в Египте после «тысячелетий» Древнего царства.

По пути обратно в Европу Наполеон прошёл по тем местам, где европейская картография поместила Древний Иерусалим и Израиль с Иудеей. Ничего хоть мало-мальски напоминающего о существовании могучих царств с богатейшими и большими городами обнаружено не было. Ни-че-го. Пустынная малозаселённая местность. Где осматривать было нечего и останавливаться незачем. Строительство основных «древностей» началось вскоре после этого похода Наполеона.

А через несколько лет армия Наполеона двинулась на Россию. Зачем? Вопрос для непосвящённых. Почему целью похода была Москва, а не столица – Санкт-Петербург? И зачем нужно было сжечь Москву и покинуть Россию без видимой победы? Это загадки для всех, кроме посвящённых. А посвящённых остались единицы, да и те скорее даже уже напоминают не чудаков, а сумасшедших…

Существует пророчество, что каждые 100 лет после смерти Павла I будет рождаться девочка, названная Анастасией и в жилах которой будет течь кровь незаконно прорвавшейся к власти династии. Анастасии откроется тайна, хранящаяся в талисмане. И тогда падёт проклятие рода Романовых. Они будут прощены перед историей и перед Россией.

«Это же я, я – девочка, рождённая через сто лет после смерти Павла I, – даже произносить вслух эти слова Нате было страшно, сердце её колотилось быстро и болезненно, воспалённые глаза блуждали по исписанным мелким почерком листочкам, а губы дрожали. – Я – Анастасия. И мне откроется тайна талисмана. И я должна снять проклятие…»

По щекам её катились слёзы. Ледяные руки не могли больше держать ручку. Ей было страшно, холодно, одиноко.