Текст книги "Iстамбул"

34

Приятно осознавать себя умным. Когда ты сечёшь мысль профессора ещё до того, как она до конца высказана. Когда окружающие обращаются к тебе за подсказкой, за советом. Когда в споре с друзьями твоё слово всегда остаётся последним – никому и в голову не придёт усомниться в авторитетности твоего высокоумного мнения. А что? Только так и должно быть. Ведь никто из окружающих тебя не посвятил столько лет учёбе. И учёбе блестящей, логично перешедшей из учёбы в ВУЗе в учёбу в аспирантуре.

Странное состояние, но приятное… Мудрый взгляд с высока на всё произошедшее и происходящее на земле наполняет душу гордостью. Мы, умные, всё сможем объяснить. И то, что было. И то, что будет. Объясним и то, что происходит, хотя сами порой ни черта не понимаем (но ведь об этом никто, кроме нас, не догадывается).

А объяснить мы сможем! Ей богу, выкрутимся! На то у нас разные теории разработаны, концепции. Ну вот хоть эта – цикличность исторического процесса. Человечество в своём прогрессивном развитии движется по спирали. Всё повторяется и повторяется… и будет повторяться… Правда, на памяти последних поколений цикличность почему-то явно нарушена, технический прогресс как-то уж больно резво задрал свой график движения вверх и загибать его вниз вроде бы не собирается. Не хотят почему-то люди забывать ни о благах, доставляемых развитой энергетикой, ни об удобствах бурно развитых технологий. Не говоря уж о том, что ни одно государство не собирается забыть про атомное оружие, вспомнив, что можно воевать и сабельками.

А… нечего отвлекаться на мелочи. Наше учение вечно, потому что оно верно! Верно – потому и вечно. Здорово? Кто же так говорил… кто… О-о-о, пардон, это же, кажется, слова Ленина… Нет-нет, его теория уже на помойке. А, впрочем… что изменилось? Главное – заявлять уверенно и громогласно. То, что мы говорим, – верно. Верно, верно, верно! – а, значит, вечно. Вечно, вечно, вечно! – потому что верно. Вечно – верно, верно – вечно… тьфу, запутаешься тут. А ну, что ещё в нашем стане новенького?

Мы – умные! Остальные – невежды! Ура нам!!! Количество профессоров и академиков на душу населения увеличилось в десять раз! Ура! Ура! Ура!

Позор ренегатам и отступникам! (Кажется, опять из Ленина? – впрочем, мелочи)

Позор Фоменке!!! (о, это явно из нового времени!) Па-зор!!! Па-зор!!! Па-зор!!!

Фу, что-то как-то…

Па-зор!!! Ур-ра!!!

…тошниловка…

Нет, надо опять ввысь. Выше, ещё выше… Невероятно – тишина, красота… бело-голубая красота… Грустное лицо милой девушки – кто она? И почему такая грустная?

Одним лишь движением мысли приближаешься к прозрачной бело-голубой девушке – а она совсем и не бело-голубая. Она весёлая хохотушка с румянцем во всю щёку – Любашка! Господи, такая живая, тёплая, даже горячая! Вот она – правда жизни. И на хрена нам какие-то лозунги, ярлыки, приклеенные то ли тобой, то ли на тебя? Пытаешься обхватить пышущее здоровьем и молодостью тело, но замешкался, оглянулся… Утончённое лицо бело-голубой принцессы… её неземная улыбка – грусть и счастье… в груди разливается блаженство…

«Анастасия…» – произносишь в мыслях.

А губы шепчут: «Любашка…»

И руки тянутся – вот-вот прикоснутся к желанной цели.

– Сашка!

«Анастасия…» А вслух: «Любашка…»

– Сашка!!! Да проснись ты, наконец!

– Ну что… что… нет, ещё чуть-чуть… ах, какой сон не дают досмотреть… Лю… Да кто это?! Иди ты к… Валерка?

Саша очумело потряс головой, всё ещё находящейся во власти сна, протёр глаза, сел и окончательно проснулся. В ярко освещённой комнате над ним навис смеющийся Валерка, а в проёме двери видна стоящая в том же самом халате, что и накануне, Елизавета Владимировна.

– Живой! Сашка, как же ты меня напугал! Живой, курилка!!! Спишь, а мы уж почти всю область исколесили… Ну, жук, и зарылся!

– Сам ты жук, – проворчал Саша. – И поспать нельзя.

– Да можно, можно! Ты, Сань, не обижайся, знаешь, сколько мы тебя искали?

– А чего меня искать…

– Так ведь я думал… чёрт, а он тут посапывает! И не ведает, что за дела творятся. Вся милиция, прокуратура, мы, даже военные на ноги поставлены!

– Из-за меня? – недоверчиво, но с нескрываемым удивлением спросил Саша.

И услышал в ответ взрыв Валериного хохота. Саша насупился, поднял взгляд на Елизавету Владимировну – та тоже улыбалась. Они что, сговорились? Что смешного в его словах?

– Такой операции в нашей области, я думаю, ещё никогда не было, – вытерев слёзы в уголках глаз, сказал Валера уже серьёзно. – Подготовка шла давно, в режиме строгой секретности. Арест и выемку основных документов проводила группа захвата из Москвы. Прости, Сань, но я не имел права ничего тебе говорить, сам понимаешь. А тут, как назло, ещё ваш кусок золота… Тольку Парамонова ведь опять выкрали! Слава богу, с ним всё теперь нормально, в больнице. Нет, его больше не пытали, но протяни он ещё день-другой со своей раной, и – вплоть до ампутации…

– Сволочи, – прошептал Саша ругательство, не желая, чтобы пожилая женщина слышала это.

– Не то слово, – согласился Валера. – Но вот если б не его звонок к тебе, то и ты бы у них побывал. В квартире твоей дверь взломана, а с нашей конспиративной ты удрал.

– А нечего меня запирать! Уж как другу, мог бы…

– Да не мог! Защитить хотел, спрятать. Маячок строго указывал, что ты там и находишься.

Саша хмыкнул, довольный своей сообразительностью.

– А когда выяснилось, что тебя там нет, подумал – вычислили тебя. Вот тогда-то в первый раз поджилки у меня и затряслись. – Валерин взгляд стал укоризненным. – Когда мне сообщили, что фигуранты исчезли, а тебя в их гнезде, в отличие от Тольки, нет…

– Что, во второй раз испугался?

– Дурак ты! Через три часа машину Коли Беса нашли сожжённой в лесу. А там – четыре обгоревших трупа. Понял?

– Ни хрена.

– Ни хрена он не понял… Операция прошла успешно. Всех взяли, кабинеты, компьютеры, бумаги опечатали, теперь там следственная комиссия работает. Ниточки – вплоть до губернатора. Теперь и он уж снят с должности… не знаю, надолго ли коррупцию в отдельно взятом регионе пресекли. Но главное – тебя нигде не было!

– Да при чём тут я?!

– Да при том! Нечего лазать по чужим домам в поисках драгоценностей!

– Ты что, Валера… Думай, что говоришь!

– Толян сказал, что ты нашёл что-то поценнее того золота. Между прочим, то же самое он выдал и бандитам, только они показались в его доме вскоре после тебя. Его они с собой загребли, а сами ринулись в мой дом за тобой. Благодари Толяна, что он осмелился в их отсутствие тебе звякнуть.

– Всё равно ничего не понимаю… у меня ведь ничего нет.

– А драгоценности?

– Да какие…?! Подожди… я ведь действительно отыскал в доме Альберта нечто более ценное, чем золото…

– Ну…?

– Вот они, эти ценности. На столе. Не знаю, правда, стоило ли… Уж лучше бы…

– Ты раскаиваешься в том, что узнал что-то новое? – Елизавета Владимировна подошла к столу и положила свои руки на разложенные бумаги. – Ты о чём-то жалеешь, Саша?!

– Нет. Я ни о чём не жалею, – подумав, искренне ответил Александр.

– Вы меня извините, но теперь я ничего не понимаю, – встрял в разговор Валера. – О чём, собственно, речь? Где ценности?

– Вот они, перед вами, молодой человек, – ответила за Сашу Елизавета Владимировна.

– Но это же… бумаги.

– Да.

– Просто бумаги!

– Да. Бумаги, которые ещё предстоит изучать, сверять с другими источниками, дающими правильный, ошибочный или ложный взгляд в прошлое. Бумаги, несущие информацию. А кто владеет информацией, тот владеет миром – не так ли? И в вашей работе, молодой человек, как я поняла, информация стоит не на последнем месте, и в наших исследованиях…

Валера взглядом спросил Сашу – кто она, эта хозяйка квартиры? Тот зашептал, чуть склонив к другу голову:

– К ней-то я и спешил со своими ценностями. Это – Елизавета Владимировна, профессор истории, акад…

– Стоп, – перебила Сашу старушка. – Никаких званий. Просто Елизавета Владимировна.

Тут в дверях показалась ещё одна мужская фигура.

– Валерий Дмитриевич, надо бы уже ехать, – пробасил молодой паренёк, перетаптываясь в уличной обуви на пороге.

– Да-да, уже едем, – откликнулся Валера.

– Не-е-ет, без чая я вас никуда не отпущу.

Валера взглянул на Сашу – тот улыбнулся и пожал плечами: ничего, мол, не поделаешь, старость надо бы уважить.

– Тем более у меня всё готово, – продолжила Елизавета Владимировна и вытянула руку в сторону кухни. – Прошу к столу.

За столом повисло неловкое молчание. Валера попробовал было вернуться к разговору о том, с каким трудом ему удалось разыскать Сашку, живого и невредимого, в то время как в голове вставали картины одна страшнее другой. Но понял, что эта история совсем не интересует ни старушку-академика, ни самого Сашку. В их головах, видимо, витало нечто совершенно иное, неподвластное разуму только что успешно завершившему свою часть операции офицера силового ведомства. И Валера примолк, отпивая из старомодного стакана с подстаканником чай и поглядывая на задумавшихся каждый о своём хмурого Сашку и сморщенную, а потому загадочную в своём выражении лица, Елизавету Владимировну.

«Ну как же мы, историки по образованию и по призванию, могли пропустить такие важные открытия, которые теперь обсуждаются в Интернете? – думал Саша. – Конечно же, все слышали о некоей Новой Хронологии, предлагаемой учёными-математиками. Но «настоящие» историки всегда ревниво оберегали «свою» науку от, как им интуитивно казалось, людей чужих, не так, как они, любящих историю, а значит и не так могущих понять её трудности. Историю, как чисто гуманитарную науку, они яростно защищали от неумолимо наступающего технического прогресса, не желая даже прислушиваться к оппонентам.

А может зря? И дураки они не оттого, что вопреки заученным установкам вздумали сомневаться в общепризнанных истинах. Дураки – оттого, что отстали от кардинально изменившихся методов изучения истории. Ведь вот пишут же: математики и компьютерщики включаются в решение хронологических задач; возможности спектральных, усовершенствованных радиоуглеродных анализов позволяют химикам опровергнуть то, в чём историки уверены по инерции от уверенности предыдущих поколений историков; астрономические данные, зашифрованные в дошедших до нас древних зодиаках (и в Европе, и в Египте) теперь с помощью компьютерных программ расшифровываются и тем самым опровергают тысячелетия, «приклеенные» к ним историками, как к некоей священной корове. Оттого, что историки будут продолжать твердить, будто древние зодиаки датировать невозможно, датировка-то зодиаков определена! И это уже не зависит ни от лозунгов, ни от яростных обвинений всего и вся в чьей бы то ни было некомпетентности.

Выпадают из сложившейся хронологической шкалы целые архитектурные комплексы, построенные, оказывается, совсем не в ту эпоху, как считалось раньше. Эпохи Великих царств, Великих правителей, знаменитых битв, судьбоносных решений – всё теперь нужно просчитывать и совмещать между собой заново, перечитывая сохранившиеся первоисточники и анализируя изготовленные позже копии и подделки».

Чай был выпит, приличия соблюдены. Валера встал первым и откланялся. Саша, продолжая в уме рассуждения о том, дурак он теперь, всё ещё цепляясь за свои прежние знания, или нет, автоматически сделал то же самое.

– А ведь такие дураки всегда находились и раньше, – иронично заметила Елизавета Владимировна, будто прочитав мысли Саши.

Он вскинул глаза – неужели она думает о том же, о чём и он? А она, ступая по-старчески мелкими шажками за двумя возвышающимися над нею чуть не на две головы парнями, продолжила:

– Тот же Ломоносов – что, дурак, с точки зрения осудивших его людей?

Саша остановился и оглянулся.

– Несомненно, – сама себе ответила старушка. – А другие одиночки, пытавшиеся не согласиться с официально и силой навязываемой доктриной? До сих пор знаменитый спор «западников» и «славянофилов» не вызывает ничего, кроме усмешки в «дурости» тех, кто посмел усомниться в прогрессивности Запада по отношению к отсталой России. Но, видимо, дураков становится больше?

Саша поразился сходству своих мыслей, которые ему трудно было сформулировать, и мыслей так просто и ясно рассуждающей старушки. Но она ждала от него ответа.

– Видимо, да, дураков становится всё больше, – согласился он.

– А я не согласна! И ты, Сашенька, с этим не соглашайся! Доколе нам выискивать по мелочам несоответствия, нестыковки, подделки, вымыслы и прятать их, боясь показаться дураками в глазах коллег-историков? Да разве это наука, которая боится своих оппонентов? Вместо того чтобы приводить аргументы и факты наши академики, не вступая в полемику, всех несогласных с ними объявляют невеждами. Только лишь на основании того, что они, мол, академики!

– Но ведь… вообще-то и вы академик, Елизавета Владимировна.

– Да. Но в стане дураков больше находиться не желаю.

– Так, выходит… ну… как бы не совсем умные, что ли… находятся теперь…

– Э, нет. Я этого не говорила.

– А я разве посмел бы?

Весёлый хохот разрядил обстановку настолько, что молодой аспирант и старая профессорша почувствовали восхитительное единение душ. Они понимали теперь друг друга с полуслова, с полувзгляда.

– Когда-нибудь…

– Думаю, увидимся.

– Значит, всё это…

– Ну, конечно! Ты был с этим долго, теперь моя очередь.

– Хотите меня обскакать? Не выйдет, предупреждаю!

– Негодник, это меня-то, старого проф… молчу-молчу, тьфу на шелуху!

– Глазам и ушам своим не верю…

– А оттого, веришь ты или не веришь, правда-то, мой друг, не изменится!

Они смеялись, перекидывались шуточками. Валера их больше не слушал, потому что ничего не понимал из фраз, прерываемых развесёлым хохотом. И давался диву: нет, эти историки какие-то чокнутые. Не тому радуются, что молодой перспективный парень жив остался, а по-детски препираются, кому дольше с бумажками побыть, чтобы побольше на свою голову кропотливой и нудной работы навешать. Учёные… а кого они, кстати, только что к дуракам приписали? Академиков? Профессоров? А, поди, так и себя в первую очередь? Вот уж смешно… ничего не скажешь…

35

Сидеть в машине было неудобно. Лежать – невозможно. Саша то вытягивался, насколько мог, на заднем сиденье мягко покачивающегося автомобиля, то группировался комочком, поджав ноги и положив голову на опущенный подлокотник. Нет, не то что поймать нить упущенного сновидения было невозможно, даже задремать в таких условиях казалось немыслимым. Однако четыре часа в стремительно рассекающей ночь машине пролетели незаметно. Наверное, он всё-таки несколько раз проваливался в сон, даже не смотря на постоянные звонки, идущие к Валере, и длинные переговоры фэ-эс-бэшников, напоминающие монотонное басовитое жужжание.

Ещё даже не забрезжил рассвет, как подъезжали к городу.

– Ну что, Сань, тебя домой подкинуть? – Оглянулся на закопошившегося друга Валера.

– Наверное… куда ж ещё… Ой, а дверь-то как? Ты вроде говорил, взломана?

Валера рассмеялся:

– Опомнился! Уж и сделана. Родителей твоих вызывали, так что…

– Ты им рассказал всё обо мне?!

– Да почему сразу я? Ты в розыске был, между прочим. В первую очередь у родителей тебя и искали.

– Ой, зря… – Саша покачал головой. – Маме волноваться нельзя… Они так и считают меня пропавшим?

– Никак, ты с луны свалился? Вчера от твоей профессорши я им и звонил. Я думал, ты слышал.

– Звонил?

– Всё в порядке. Они знают, что ты со мной и сегодня вернёшься.

– А…

Всколыхнувшееся волнение за родителей быстро улетучилось, вновь уступив место неопределённым мыслям, витающим вокруг бело-голубой принцессы, превращённой в древнюю старуху, её необычного наследия в виде отрывочных записей и остатка от когда-то роскошного талисмана. Домой ехать совершенно расхотелось, а вот забрать слепки с талисмана показалось делом первостепенной важности. Ведь оттиски получились отвратительными и уже смазались, потеряв фактически всё, что ещё можно было по ним увидеть. А глина наверняка высохла, и даже если где-то растрескалась…

– Валер, а поедем опять в деревню?

– Что-о-о?

– К тебе в дом, пожалуйста. Кто знает, когда в следующий раз получится.

– Не нагулялся…

– Не в этом дело. Там слепки… и, может, Альберт опять там – нужно извиниться.

– Тебе?! Да за что? – Оглянулся Валера.

– Ну…

– А этот Альберт и правда там, – подал голос молодой лейтенантик-шофёр.

– Вот видишь? Сейчас не извинюсь – а потом уже и смысла…

– Он и бывшую жену привёз, какая-то девчонка с ними. – Шофёр мельком глянул через зеркало заднего вида на Сашу. – Вроде, внучка.

– Что…? Внучка? Какая внучка… – Саша пытался соотнести довольно моложавого на вид Альберта Михайловича в интеллигентных очочках с девочкой-внучкой.

– Ну и что? – протянул Валера. – Понятно, что он свою бывшую привёз, чтобы та со своим наследством разобралась… сундук-то чей был?

– А девочка? – Вдруг почему-то заволновался Саша. – Это чья девочка?

– Э, да какая нам разница…

И снова голос подал шофёр:

– Это внучка Альберта и его первой жены. От их общей дочери.

– Я должен их увидеть!!!

Одновременно с Сашиным криком качнулась спинка сиденья за шофёром, и раздался стук от удара Сашиной головы о потолок. Машина вильнула и вновь выправилась, заняв нужную полосу движения.

– Сашка!!! – Валера, выпучив глаза, уставился на побелевшего друга, вцепившегося в спинку переднего сиденья. – Ну ладно, ладно… поедем. Давай, Вовчик, к нам сворачивай… Да отцепись ты от кресла! Вот сумасшедший…

В деревне, не смотря на то, что солнце уже просвечивало сквозь сизую дымку над полями, было тихо. Когда-то здесь было совсем не так. Почти в каждом дворе была какая-никакая скотинка. С раннего утра нестройный хор деревенской жизни наполнял округу звуками. А теперь – лишь ленивое перебрехивание собак. Нет… однако, где-то петушок закукарекал? Точно. И сразу подголоски отозвались, один – совсем рядом. Нет, жива ещё деревенька…

Заехали во двор Валериной дачи. Молча зашли в дом, весь какой-то залапанный, истоптанный. От чего чувство такое неприятное? Вроде это и не твой дом, а ощущение чего-то чуждого, побывавшего тут без спросу и приглашения, давит. Каково же хозяину, в дом которого проникли незваные гости, а по сути враги, если тебе самому так тяжко?

Саша подошёл к Валере, положил ему руку на запястье:

– Извини, Валер. Наверное, здесь есть доля и моей вины.

– Всякое бывает, переживём, – оборвал его Валерий. – Но ты-то тут не при чём, даже не заикайся.

– Я…

– Прекрати! Просто обстоятельства так сложились… А в общем всё ведь неплохо закончилось. Я рад, честное слово.

Саша понял, куда клонит Валера. До сих пор он полностью не осознал всю опасность своего недавнего положения в случае, если бы бандитам удалось его разыскать. Друзья оставили ненужные теперь слова, хлопнули друг друга по плечу и разошлись по разным комнатам.

С первого взгляда на зал Саша понял, что с его слепками случилось непоправимое. Кругом валялись бумаги, скомканные вещи, часть побитой посуды. Рядом со шкафом лежали обе кухонные досточки и рассыпавшиеся глиняные осколки. Видимо, кто-то довольно сильно пихнул шкаф, раз досточки с высохшими слепками упали. А может и специально кто-то скинул то, что лежало наверху. Теперь это не имело никакого значения. Главное – ничего не осталось больше от уникальной вещи, прошедшей путь от конца XVIII-го века до начала XXI-го. Что ж, сначала самый крупный бриллиант… потом другие камни… потом исчезла великолепная форма золотого изделия… потом и само золото… и даже глина…

Саша поднял самый крупный осколок, перевернул его и грустно улыбнулся. В вогнутой части неправильного треугольника хорошо был виден рельеф двуглавого орла. Что орёл держал раньше в лапах, было теперь непонятно, кончики крыльев были тоже утеряны, а в остальном – ничего. Вполне симпатичный орёл.

В комнату заглянул Володя, шофёр, с которым они вместе приехали из Подмосковья.

– Там жена Альбертова вышла. – Он показал рукой в сторону окна. – Вон… если вы хотели её увидеть…

Саша положил глиняный осколок в карман и подошёл к окну:

– Как её зовут?

– Кажется, Татьяна Федоровна.

– Спасибо.

Толстая пожилая женщина расхаживала по соседнему участку. Волосы её были зачёсаны в какой-то пучок на затылке, глаза блуждали где-то по земле, руки утонули в карманах огромной куртки.

– Здравствуйте, Татьяна Фёдоровна, – окликнул её Саша, поспешивший выйти на улицу. Он уже подошёл к соседской калитке и приоткрыл её. – Можно?

– Вы ко мне? – Она оглянулась.

– Да.

– Меня зовут Татьяна Николаевна. Но всё равно, здравствуйте.

От того, что он неправильно назвал её по отчеству, Саша смутился, растерялся и теперь не знал, с чего начать свой разговор с этой незнакомой ему пожилой женщиной – а ведь только что представлял себе, какие надо задавать вопросы и что уточнять.

– Э… вообще-то я хотел спросить о бумагах…

Женщина успела отойти на несколько шагов и вновь обернулась:

– А? Что спросить?

– По поводу бумаг… вашей родственницы.

– Вы меня с кем-то путаете.

– Нет! Татьяна Николаевна, пожалуйста… – В голосе Саши прозвучала мольба.

– Да поймите вы, я здесь совершенно случайно. – Женщина прониклась волнением Саши, но всё равно была уверена в своём. – Меня здесь и быть не должно, так что…

– Но ведь вы – наследница старого сундука?

– Что? – В голове её провернулись какие-то мысли. – Ах, сундука? Чтоб ему… и зачем привозила?

– Я хотел вас спросить…

– Да вам-то какое дело? Ну скинули сундук с чердака, переломали Альберту мебель… Вы что, имеете к этому какое-то отношение?

– Я-то? Нет… но…

– Настя! Я тебе сколько говорила, без шапки не выходить!

Татьяна Николаевна встала, уперев руки в бока, и посмотрела в сторону дачного домика с высоким крыльцом. На площадке, облокотившись о перила, стояла худенькая высокая девочка и, щурясь, посматривала на проглядывающее сквозь облака солнце. Волосы девочки были кудрявыми, пышными и в лучах солнца казались красновато-оранжевыми.

– Это ваша внучка? Какая необыкновенная девочка…

Бабушка не удержалась, хмыкнула вроде как равнодушно. Но по всему было видно, что внучкой она гордилась и ей приятны были слова Саши. Настя уже скрылась за дверью домика, а Саша вновь подступил со своими расспросами:

– В кого же она такая красавица?

– Да уж есть в кого. – Татьяна Николаевна наконец посмотрела на Сашу более благожелательно и улыбнулась. – И, между прочим, отличница.

– Здорово, поздравляю. Нет, я серьёзно, не улыбайтесь.

– И я серьёзно. Настя – это такая девочка…

– Ей, наверное, лет десять?

– Одиннадцать. Она у меня старшая, и есть еще трое внуков.

– Правда? Какая же вы богатая…

– Да, – женщина наклонилась к Саше и сказала чуть тише. – А у Альберта она единственная внучка… души в ней не чает.

– Ещё бы.

Сашины мысли перебегали с одного на другое. И о рыженькой девочке хотелось расспросить, и о хозяйке старого сундука, но он не знал, как подступиться со своими расспросами.

– Зятя жду, – вновь оглянувшись на Сашу, сказала женщина, а потом поглядела на пустую дорогу, убегающую вдаль. – Обещал за нами пораньше вернуться…

– А вы со вчерашнего дня тут?

– С позавчерашнего. Да уж почти в ночь приехали. Тут у вас в посёлке не заскучаешь.

– Ага.

– Милиция, какие-то военные… расспросы… Дома взламывают да ничего не воруют. Это что?

Саша пожал плечами и наконец решился:

– А у вас из сундука точно ничего не пропало?

– И дался вам этот сундук… ничего там путного не было. Я, конечно, дала обещание бабушке… вот, не выбрасывала… ну, а теперь уж – всё.

– Это был сундук вашей бабушки?! – не поверил своим ушам Саша. Он-то думал, что какой-то дальней родственницы, а тут…

– Само собой. Просила куда-нибудь на чердак подальше закинуть. А где я чердак в квартире возьму? Вот, к бывшему мужу и напросилась. Ну… как уж получилось, так получилось, но её волю я выполнила. А вчера вот сожгли всё, что от него и осталось.

– Сожгли?

– А что ещё с хламом желать? Тряпки… да всё больше гниль, даже грело плохо.

– А бумаги? Может, ещё что ценное там было? – Насторожился Саша, сердце его бешено колотилось.

– Может и бумаги были, не знаю. Бабушка перед смертью совсем плоха была. Почти ослепла, а что-то, говорят, писала… Конфетки везде прятала, сухарики… жизнь у неё трудная была – репрессии, война…

– А вы читали? – проглотив ком в горле, спросил Саша.

– О чём? А, вы о бумагах… Да когда?! И зачем? Я сама на двух работах всю жизнь, дочку вот, считай, одна поднимала… а там ещё двоих родила… Кстати, кажется, машина?

Саша поглядел по направлению её взгляда:

– Да, кажется.

– Ну… – Женщина развела руки. – Извините, пора.

– Ага. – Саша кивнул и вдруг опомнился. – Татьяна Николаевна, один вопрос, пожалуйста.

– Молодой человек…

– Как звали вашу бабушку?

Она всплеснула руками и укоризненно на него посмотрела.

– Пожалуйста… Ведь вашу бабушку звали Анастасией?

– Ну, знаете, странный вы какой-то…

– Вернее, нет. Её звали Натальей. Так?

– Её звали Нина.

– Нет… как же… её не могли так звать…

– Вы думаете, я забыла, как звали мою бабушку? – И тут же голос её сделался ласковым, а взгляд, брошенный в сторону, добрым. – Пойдём, моя золотая. Папа едет, нам пора.

На крыльце дома показалась Настя с дедушкой Альбертом, а вскоре у калитки уже остановилась и машина, из которой выскочил молодой мужчина:

– Всем привет! Поторапливайтесь-поторапливайтесь, мне ведь ещё на работу!

Саша, отойдя в сторону, наблюдал, как приехавшие сюда позавчера по вызову соседа бывшая его жена и внучка садятся в машину. Сам Альберт Михайлович погрузил сумку с вещами в багажник и встал у машины.

– Пока, дедушка! – Улыбнулась ему девочка и стала закрывать опущенное перед этим стекло дверцы.

– Пока, ласточка моя, – смахнув незаметно слезу, ответил Альберт.

Машина стала разворачиваться, а девочка внутри неё сняла шапочку и встряхнула кудрями. Низкое солнце на несколько секунд осветило её головку огненным ореолом, и вскоре быстро уменьшающееся тёмное пятно на дороге скрылось за поворотом к лесу.

– В прабабушку, – как-то сам собою оказавшийся рядом с Сашей сказал всё ещё улыбающийся Альберт Михайлович.

– Это вы о Настеньке? – Отвлёкся от дум Александр.

– Да. Во всём роду такая рыжая была только её прабабушка. Надо же, через два поколения…

– Мать Татьяны Николаевны?

– Да, моя тёща. Чудная была женщина. А уж в кого она такая рыжая была… может, тоже через два поколения?

– А кто её отец? – Вдруг сообразил Саша, кто мог бы быть отцом тёщи Альберта Михайловича, то есть мужем бабушки Татьяны Николаевны.

– Не знаю. Тёщу звали Тамара Павловна. Значит, её отец – Павел, больше ничего…

– Павел Лазарев.

– Точно, теперь я вспомнил. Девичья фамилия тёщи – Лазарева. Ох, и всё-то вы знаете… фэ-эс-бэ, эм-вэ-дэ… – Альберт Михайлович погрозил шутливо пальцем.

– С кем поведёшься… – в тон ему ответил Александр и рассмеялся легко, непринуждённо.

Нет, не бред сумасшедшей вычитывал он все эти последние дни с листков, вышвырнутых из старого сундука. Не мифическое золотое изделие он держал в руках, вглядываясь в зашифрованную и позабытую потом тайну. И не просто птичка изображена у него на глиняном осколке, оттягивающем карман. Золотой имперский орёл, теперь возвращённый в государственную символику и уже ставший в некоторой степени даже привычным, как будто так было всегда, будто жёг ему руку и требовал более уважительного к себе отношения.

– А ведь правда, здорово? – Проник в мысли голос соседа.

– Ещё как… – прошептал Саша и оглянулся на отошедшего в сторону Альберта Михайловича.

– Жаль… пойдут дожди, лягут снега…

– Дожди?

– Ещё вчера дворец выглядел более внушительно. Вот эти башни – они уже частично осыпались… Стены – ничего, даже зубцы хорошо выделяются. А во дворце – смотрите! – она даже окошки сделала во дворце! С этой стороны льда уже нет, а вот здесь… арки, карнизы… какие-то вроде надписи…

Раскрыв рот от изумления, Саша медленно сделал несколько шагов по направлению к сидящему на корточках Альберту и присел рядом. Из-за ряда кустов, окаймляющих тропинку, было не видно песчаного сооружения, вылепленного накануне Настей прямо на куче давным-давно привезённого и успевшего принять вид плоской горки песка. Это был не просто замок, это был целый архитектурный комплекс из нескольких сооружений со сложными переходами, с башнями и башенками, с мощной стеной наподобие кремлёвской, с въездными воротами, широкой дорогой и множеством разветвляющихся дорожек внутри комплекса. В центральном здании, несомненно, представляющем дворец, и в самом деле поблёскивали ряды полурастаявших тонких льдинок, вероятно, собранных с подмёрзших луж. Широкая двухскатная крыша посередине дворца была увенчана небольшим куполом.

– И всегда-то она какие-то фантастические сооружения рисует… конструировать любит, лепить…

– Настя? – шепотом спросил Саша.

Альберт кивнул и продолжил:

– Вчера мы тут мусор жгли, а она… Татьяна хотела прогнать её с сырого песка, но та ни в какую, вот мы и позволили ей… А вроде чего-то не хватает? А?

– Не хватает?

– Вот тут, на главном куполе. Флаг или ещё что…

– Герб. – Саша невольно потянул руку к карману и вытащил своего орла, чётко отпечатанного на высохшей глине.

Альберт Михайлович взял с его протянутой руки осколок треугольной формы и в удивлении приподнял брови:

– О! Да это же… не жалко?

– Нет-нет… даже наоборот.

Орёл занял своё почётное место, Альберт встал, отряхивая руки и с улыбкой оглядывая Настино творение, достойно украшенное и катастрофически разрушающееся от пригревающего солнышка. Саша сглотнул отчего-то подступивший к горлу ком и отвёл взгляд от мимолётного чуда, неспособного дожить даже и до первого дождика, чему только что сокрушался Альберт Михайлович.

– Что ж, извините. – Откашлялся поднявшийся мужчина. – Пора. Дела, знаете ли… Приятно было познакомиться.

Саша улыбнулся, вспомнив, что это именно он хотел извиниться перед Альбертом, а вышло как-то наоборот:

– Да нет, это вы меня…

Впрочем, извиняться расхотелось. Возникло желание горячо поблагодарить этого простого скромного человека за всё-всё-всё, что цепочкой случайностей связало его с ним, с его бывшей женой, с ушедшей в мир иной хозяйкой старинного сундука и хранящейся в нём тайной, с рыженькой внучкой… умницей и красавицей…

– А, пришли? Заходите-заходите, там открыто! – Альберт Михайлович глянул в сторону своей калитки, к которой подошли две деревенские женщины в куртках, резиновых сапогах и в платках. Снова посмотрел на Сашу. – Помощницы пришли. Вчера попросил… помыть тут, прибраться окончательно. Так что…

– Да-да. До свиданья, Альберт Михайлович.

– Всего хорошего.

Саша, погруженный в сумбур своих мыслей, теперь не пугающих его, а побуждающих к активным поискам новых выводов, брёл, опустив голову и рассеянно бормоча что-то улыбающимися губами. При этом взгляд его блуждал всюду, не останавливаясь ни на чём, а кончиком ботинка он неосознанно пинал мелкие камушки, встречающиеся на его пути, и откидывал их в сторону от тропинки.