Текст книги "Боги богов"

Он был очень осторожен. Он мог дать им колесо. Порох. Бумагу. Медь и бронзу. Приемы рукопашного боя. Плуг. Антибиотики. Пока он подарил им только сувениры. За что им убивать его?

Из дома донеслись звуки осторожных шагов. Марат включил парализатор и медленно двинулся к проходу. Обездвижу, сказал он себе, а потом устрою дознание. Надо разбудить Жильца, он крупный мастер насчет пыток. От его рассказов о «старых добрых временах» иногда тошнит. Гениальный злодей будет рад выпустить пар. Мучить следует неторопливо, долго, чтобы пытаемый орал на весь Город. Установим всех, и для каждого заговорщика придумаем отдельную казнь.

Прыгнул в темноту прохода и сразу понял, что стрелять нельзя: в доме пахло единственной чистой женщиной Золотой Планеты. Его женой.

– Не убивай меня, Хозяин Огня, – прошептала Ахо.

– Замолчи, – приказал Марат, отступая спиной в угол. – Подойди к очагу и брось в огонь все ветки.

Она повиновалась быстро и бесшумно. В свете желтого пламени стало видно, что в зале нет никого, кроме маленькой девушки, одетой в парадную накидку из радужных перьев.

– Зачем ты отпустила бродягу? Говори, или я убью тебя.

– Так просила мать рода ндубо.

– Я убью тебя, – сказал Марат. – Но сначала я убью мать рода ндубо.

Голос Ахо прошелестел, как утренний ветер в начале сухого сезона.

– Хозяин Огня… Ты не можешь убить мать рода ндубо. Она уже умерла. Она вернулась из твоего дома и сразу съела голубой гриб. Перед смертью она попросила свою дочь сделать так, чтобы бродяга ушел. А ее дочь попросила меня. Нельзя не выполнить последнее желание матери рода… Так всегда было, Хозяин Огня…

– Замолчи, или я убью тебя! Зачем старуха просила помочь бродяге?

Ахо опустила глаза.

– Этот бродяга – ее сын.

Марат спрятал оружие в кобуру.

Когда я вернусь, подумал он, и отсижу свой срок – я запатентую новый пилотский пистолет. Он будет стрелять иглами, начиненными сывороткой правды. Прилетаешь в дикий мир, сразу ловишь местного жителя, вгоняешь ему иглу в живот и через час знаешь все подробности. Кто чей сын, брат и сват. Как зовут девочку, сидящую у Небесного Огня. Кто такая Мать Матерей. Что такое «ахо». Что такое «ыыцз». Чтобы – никаких сюрпризов.

– Ты сказала ложь, – прорычал он. – Я говорил с бродягой. Бродяга сказал мне, что у него нет рода и племени.

– Это так, Хозяин Огня. Если мужчина хочет стать бродягой, он уходит из племени и забывает свой род и свою мать. Но мать никогда не забывает своих детей.

Марат сел на трон и закрыл лицо ладонью.

– Если у матери рода появляется дочь, – Ахо вздохнула, – она становится хранительницей огня, а потом – новой матерью рода. Если родится сын, он становится бродягой и уходит из племени. Так всегда было, Хозяин Огня. Бродяга приходит, чтобы сделать мену. Он приносит горькую пыль, и жабью желчь, и ножи из твердого камня, и ножи из кости пчеловолка, и еще многое. Но это не главное, Хозяин Огня.

– А что главное? Говори, или…

Маленькая женщина сделала шаг в его сторону, но остановилась.

– Бродяга приносит свою мужскую силу. Он приходит в новое племя и берет женщину, на которую укажет мать рода. Потом родится ребенок. Бродяги ходят от племени к племени и везде оставляют силу своего естества. Так всегда было. Так смешивается сила разных племен. Нельзя, чтобы мужчины одного племени брали только женщин своего племени. Если так делать, сила рода уходит, и дети родятся слабыми…

– Да. Это я понимаю.

– Когда ты пришел в племя шгоро-шгоро, и твой носорог растоптал мужчин шгоро-шгоро, мать сказала мне: вот великий бродяга, который пришел издалека. Может быть, из той земли, что лежит далеко за океаном. Пусть он возьмет тебя в жены. Его сила велика, и он даст ее тебе…

Она сделала еще шаг.

– А теперь я не знаю, что делать. Ты много раз дал мне свою силу, но…

– Подойди, – велел Марат.

– Нет! – крикнула Ахо, поднимая залитое слезами лицо. – Я не могу родить от тебя ребенка. Прости меня. Я должна уйти.

– Замолчи. Подойди.

– Нет, Хозяин Огня. Я ухожу, Хозяин Огня. Я бесплодна. Я должна уйти в чувствилище и съесть голубой гриб.

Марат встал, шагнул к ней.

Ахо почти ничего не весила. Если бы не крупная плотная грудь, ее можно было бы принять за ребенка; но Марат хорошо знал, что она не ребенок. Слишком хорошо.

– Ты не бесплодна. Я убью любого, кто так скажет. Но… я не могу дать тебе свою силу. Моя сила совсем не такая, как у других бродяг. Ты можешь родить ребенка от любого мужчины. Но не от меня. Понимаешь?

Ахо помотала головой.

– Но я… – он помедлил, подбирая слова, – могу дать тебе другую силу. Она здесь.

И показал на свой лоб.

– Я не хочу другую силу! – сказала Ахо. – Я хочу настоящую!.. Мужскую! Сила из головы ничего не значит, если нет силы естества!

Ее слезы на вкус были словно кофейный ликер.

– Матери рода знали, что однажды ты уйдешь… Ты бродяга, ты пришел издалека. У тебя по пять пальцев на каждой руке. Ты не можешь жить на одном месте. Если ты уйдешь к океану, ты не вернешься.

– Я возьму тебя с собой.

Ахо запустила крошечные руки под его одежду.

– Хозяин Огня, я не могу идти с тобой. Я должна быть рядом с огнем моего рода. А когда моя мать умрет, я стану матерью рода. Так всегда было. Я должна взять мужа и родить детей.

– Я твой муж.

– Да, Хозяин Огня. Это так. Но если ты не можешь дать мне свою силу, то ты, значит, не хозяин своей силы. А тот, кто повелевает чужой силой, но не повелевает своей, тот несчастен. Я не хочу, чтобы мой муж был несчастен. Если мой муж несчастен – значит, я плохая жена…

Марат улыбнулся.

– Замолчи. Ты хорошая жена.

Ахо помотала головой.

– Нет. Плохая. Та, что была до меня, была лучше…

– До тебя у меня не было жены.

– Ты говоришь ложь. Когда ты взял меня, ты уже был мужчиной.

Да, подумал Марат, здесь возразить нечего.

– Расскажи, – попросила Ахо. – Расскажи о той, что была до меня. Я хочу понять.

– Ты не сможешь.

– Расскажи так, чтобы я поняла.

– Я тоже не смогу.

Ахо вздохнула и в одно мгновение повзрослела; из темноты за ее спиной возникла длинная череда ее предшественниц, потративших жизни на поддержание неугасимого родового пламени. Невозмутимых и твердых, как гранитные валуны стен чувствилища.

– Расскажи, как сможешь. Я буду смотреть на тебя и слушать.

Ее слезы высохли.

– Я пойму всё, даже если не пойму ни слова.

5

Юла никогда не была его женой. И не могла ею стать ни при каких обстоятельствах.

Ее мать жила на Агасфере, отец – на Эдеме, первый отчим – на Империале, второй – на Патрии. Семейство владело половиной планеты Силикон, поверхность которой состояла из чистейшего поликремния. Девочка принадлежала к поколению сверкающих космополитов: рожденная богатыми родителями в самый разгар биоинженерной революции, она порхала в компании таких же великолепных сверстников и сверстниц с планеты на планету, не считая денег, не заботясь о приличиях, выхватывая повсюду самое интересное, яркое, забавное и вкусное, а когда тот или иной мир начинал надоедать – мгновенно перебиралась в другое место.

Сверкающие космополиты не любили проблем и нигде подолгу не задерживались. Глубоко презирали местные субкультуры, вели себя вызывающе – но им все прощали, за щедрость и живописность. Их было мало – зато они, шумные фрики, кормили светских хроникеров, рестораторов, отельеров, стилистов, шоуменов, ювелиров, дизайнеров одежды и обуви, и всякий гражданин Федерации, желающий узнать, что такое кураж или хамство, мог подключиться к специальному каналу и в режиме реального времени понаблюдать за бытом самых шикарных и великолепных хамов из всех, каких знало человечество. Тем более что закрытая субкультура сверкающих действительно поражала воображение своей красотой и изощренностью, а также особенным, глубоко и всесторонне продуманным цинизмом.

Сами они считали себя героями, ибо не признавали дух millennium tacitum. Горланили непристойные куплеты, орали, шумели и визжали везде, где можно и нельзя. Звуки живой природы глубоко презирали, тишину ненавидели, штрафы за ее нарушение уплачивали шутя, и юная Юла гордилась тем, что однажды, в семнадцатилетнем возрасте, за три дня пребывания на Атлантиде потратила на штрафы четыре миллиона.

Биомонтаж практиковали с детства. В девятнадцать лет Юла пересадила себе генетически модифицированные вагинальные мышцы самки белого патрианского леопарда, и несколько юношей – все отпрыски влиятельнейших семейств Федерации – пытались покончить с собой, проведя с Юлой всего одну ночь.

Конечно, она быстро пресытилась сыновьями миллиардеров. Красивые, умные и сильные, они слишком любили свою красоту, ум и силу. Кроме того, Юла была умна и понимала: подлинное геройство заключается вовсе не в том, чтобы истошно заорать в центре Олимпии, посреди Площади Тишины, где под прозрачным колпаком установлен в назидание потомкам самый последний в истории стальной механизм: скрипящий изношенными валами и хрустящий глупыми шестеренками двигатель внутреннего сгорания. В поисках острых ощущений незаурядная девушка сместилась в направлении преступного мира и около полугода выступала в статусе официальной соратницы одного из лидеров революционного фронта Шамбалы, команданте Рамона Ковальчука, по прозвищу Бен Гур. Но команданте был староват для юной светской стервы и к тому же слишком свиреп: однажды он не сумел правильно договориться с товарищами по оружию насчет своей доли от наркотрафика, и товарищи разложили бедолагу на атомы. Но его любовницу не тронули. Таких женщин не принято убивать, слишком знамениты; убьешь – никто не поймет: даже свои не поймут. Юла горевала долго, почти месяц, пыталась забыться в игорных домах, в самых экзотических притонах, на поверхностях миров, на орбитальных курортах, на планетах, объявленных вне закона, и планетах, полностью выкупленных в частную собственность, на планетах-заповедниках и планетах, вообще не имевших статуса, – везде, где можно пощекотать нервы. После мощного и веселого Рамона у нее выработался вкус, и юная светская звезда сама нашла Марата, специально для этого прилетев на Эдем. Сама села на его диван, в полумраке легендарного ночного клуба «Гидрос», куда за восемьдесят лет не сумел проникнуть ни один папарацци. Сама назвала свое имя, сама завела разговор.

Марат не удивился. В тот год он слыл восходящей криминальной звездой. Угонял лодку на одной планете, продавал на другой, в три дня спускал деньги, на четвертый день начинал сначала. Он провел с Юлой ночь и наутро признался, что быть ее спутником, пусть и временным, не может. В его бизнесе важно быть незаметным, не носить ярких нарядов, не унижать живых слуг, не устраивать буйных скандалов в аристократических кабаках, не носить в карманах наркотиков и во время перемещения в пространстве строго соблюдать правила гиперперелетов. Юла существовала в центре мира, на самом верху, а Марат, беглый студент Пилотской академии, выбрал окраину, дно, тину.

Когда Юла спросила зачем, Марат ответил: не твое дело.

Она не обиделась, не ушла. Даже наоборот.

Сначала он принял ее за обыкновенную прожигательницу жизни. Папа с мамой отпустили перебеситься, а сами тем временем подбирают дочери выгодную партию, что-то такое. Марат решил, что Юле просто нравятся плохие парни. Их особый шик. У плохих парней всегда особый шик. С плохими парнями интересно, плохие парни бывают законодателями мод, придумывают новые виды спорта и даже основывают города. Тогда Марат был в отличной форме и выглядел необычайно плохим парнем: каждую ночь проводил в новом месте, отдавая предпочтение орбитальным отелям с регулируемой силой тяжести, и оплачивал каждую новую покупку с нового банковского счета: специальная, на заказ написанная программа, запущенная в Федеральную расчетную систему, ежеминутно генерировала сотню новых номерных счетов в сотне разных банков. Деньги космического угонщика непрерывно находились в пути, отследить их было можно, конфисковать – нельзя, распоряжение о блокировке операций приходило в банк, когда счет уже был пуст.

Марат думал, что сверкающая космополитка жаждет экзотики, что ее возбуждает опасность. Поэтому он сразу объяснил подруге, что если есть на белом свете что-нибудь максимально переоцененное, донельзя извращенное, обманчиво притягательное, красивое снаружи, но смрадное и грязное внутри – то это преступная романтика. Он научил ее старому, подхваченному то ли на Патрии, то ли на Гиперборее русскому слову «фуфло», и объяснил, что уголовная романтика и есть самое настоящее, классическое фуфло. Он признался, что каждый раз, проникая в чужой корабль и запуская пальцы меж извилин квазимозга, он обещает себе завязать. Что он не плохой парень, а пилот.

Тот разговор Марат запомнил. Они сидели на веранде «Ритц-Карлтона», парящего над розовыми облаками Александрии, и смотрели, как в пятидесяти метрах прямо над их головами два стратосферных дракона дерутся за право обладания самкой. Самка, раскинув перепончатые перламутровые крылья, кружила чуть выше, вроде бы безучастная.

Юла была трезва, но возбуждена. Марат почувствовал, что момент настал, и рассказал всё. Что он вовсе не герой, не восходящая звезда преступного мира. Что все легенды о его удачливости и неуловимости придумал пиар-отдел Федерального департамента транспортной безопасности. Департаменту всегда требуются неуловимые злодеи, чем их больше – тем солиднее финансирование.

Еще он сказал, что сбежал из академии просто потому, что ему стало скучно. К концу десятого года учебы он знал о космосе и кораблях много больше, чем любой из преподавателей. Он слишком сильно хотел делать то, для чего рожден.

Брат его тоже скучал и считал дни, оставшиеся до выпускных тестов. Но Морта ждала гарантированная слава первого пилота Федерации, гения гиперперехода. И Морт решил не рисковать будущим, терпеть и ждать. А Марат не стал терпеть. Его не ждала слава первого пилота. А славы второго пилота он себе не хотел. Вообще никакой славы не хотел.

– Извини, Ю, – сказал Марат. – Я не герой, я неудачник. Я просто люблю своего брата. И корабли. И еще тебя.

В этот момент дракон с красным гребнем наконец вырвал горло дракону с желтым гребнем. Заполнявшие веранду зрители ахнули, после чего джентльмены зааплодировали, дамы прослезились, а официанты синхронно откупорили шампанское. Окровавленный проигравший полетел вниз, а окровавленный победитель, наоборот, – вверх. Его торжествующий рев был великолепен. Его грудные железы извергали лиловые струи ферромонов. Самка обратилась в ритуальное бегство.

А мне всё равно, ответила Юла. Пилот или неудачник, плохой или хороший – неважно. Я не хочу знать, для чего ты рожден. Мне просто нравится тебя слушать. Мне нравится на тебя смотреть. Как ты ходишь, смеешься, задумываешься. Мне нравится, как ты трогаешь меня. Я просто хочу быть с тобой. А ты оскорбил меня. Ты решил, что я схожу с ума от пресыщения. Ты решил, что я пришла к тебе, чтобы пощекотать нервы…

Они провели вместе почти три месяца. За всё время Марат не сделал ни одного дела. С планеты на планету перемещался только как пассажир. Тратил, не считая. На светских вечеринках развлекался, изображая телохранителя Юлы. В ответ на прямые вопросы репортеров отмалчивался, прикидываясь киборгом. Приятели Юлы, бывшие любовники и отвергнутые женихи то и дело возникали из веселого марева, все как один красивые, благодушные, мускулистые, невероятно уверенные в себе; смотрели на Марата с любопытством и снисхождением, называли свои имена, которые он сразу забывал. Однажды в каком-то закрытом клубе один тонкий, томный, идеально корректный юноша, одноклассник Юлы и наследник состояния, которое увеличивалось столь быстро, что его невозможно было сосчитать, потрепал Марата по плечу, показал на Юлу и произнес: «Она тебя погубит», и Марату невыносимо захотелось сказать: «Чувак, помнишь, в прошлом году у тебя угнали яхту? Так вот: это был я». Марат открыл было рот, но юноша уже скользнул в нетрезвую толпу – такие люди никогда не ждут ответных реплик.

«Почему ты со мной, – спрашивал он ее. – Они хозяева мира, а я – никто. Существо вне закона. Обслуга. Лодочник. Нажиматель кнопок».

Его девушка смеялась и отвечала: «Помнишь, ты сам научил меня слову “фуфло”?»

И уводила его в самый разгар вечеринки, когда лица багровели и расстегивались верхние пуговицы.

«Я боялась, – шептала ему Юла, – что вообще не умею любить. До встречи с тобой я жила чередой возбуждений. Вокруг были только необыкновенные мужчины. Самые богатые, самые сексуальные, самые смелые и яростные. Я управляла ими, а они управляли целыми мирами. У меня была власть над властителями, я наслаждалась этим. Однажды я отдыхала на каком-то астероиде в системе Эдема, отель мне не понравился, я пожаловалась одному из воздыхателей, и он немедленно купил отель и весь астероид, дал обитателям трое суток на эвакуацию и приказал расстрелять паршивый кусок камня термоядерными ракетами… И вдруг я испугалась. Поняла, что становлюсь тщеславной гадиной. Я поклялась, что найду такого как ты, настоящего, и полюблю его. Теперь я нашла, и я счастлива…»

Они прожили две недели на Гиперборее, посреди полярного океана, на базальтовом острове высотой в две тысячи метров над уровнем моря и диаметром в четыре письменных стола. Смотрели, как гигантские белые дельфины играют друг с другом меж волн километровой высоты.

Марат не жалел денег для возлюбленной. К сожалению, возлюбленная не слишком разбиралась в простой жизни простых парней: она ежедневно принимала ванну из метарелаксанта (семь тысяч за литр, с доставкой) и съедала за завтраком ровно две дюжины смеющихся офелианских устриц (полторы тысячи за дюжину, с доставкой). Устричным бизнесом на Офелии владел отец Марата, но Марат даже не мог попросить скидку, поскольку жил с чужим лицом и под чужой фамилией.

На одном из пафосных гуляний в олимпийском казино «Нектар», целиком арендованном для празднования юбилея Федеральной Пилотской академии, Марат встретил своего брата. Подходить не стал, посмотрел из угла. Брат излучал сияние. Вокруг плотно клубилась свита: несколько сосредоточенных приятелей и три девушки, изображавшие богатых бисексуалок. Верный себе, Морт и здесь, среди бедлама, в облаках сигарного дыма, в грохоте музыки, хранил состояние покоя, пребывал наполовину в кабаке, наполовину в астрале, и направленного на него взгляда не почувствовал, а если бы и ощутил импульс – всё равно не узнал бы младшего братишку. Судя по всему, к концу учебы он достиг такого просветления, что узнавал только тех, кто был ему нужен. Марат тронул Юлу за запястье, показал глазами. «Хочешь, я его приведу?» – спросила Юла, сразу всё поняв. «Ни в коем случае», – ответил Марат. Умная Юла пересекла танцпол, раздвинула узким плечом полуголых баб, вытянула из пальцев Морта бокал, отпила, поморщилась и красиво ушла. Гений пилотажа, выйдя из нирваны, принял столь озадаченный вид, что Марат не выдержал и расхохотался.

В тот же месяц деньги кончились. Он угнал очередную лодку и погорел.

Оперативники, проводившие задержание, намекнули ему, что арест организован родителями Юлы. Папа с мамой и оба отчима навели справки насчет бойфренда своей единственной дочери, ужаснулись и решили аккуратно устранить юношу. Информировали Транспортную прокуратуру, инициировали слежку. Но прямых доказательств Марат не имел и в них не нуждался.

Он был очень благодарен своей девушке. Конечно, Юла очень любила себя, но и его тоже любила. Не как пилота, не как лихого парня без тормозов, не как щедрого кавалера, а как мужчину. Он не властвовал над народами и планетами, не ворочал миллиардами, он просто хотел быть собой.

6

В середине дня они прошли верхнюю точку перевала и увидели океан. Он сверкал желтым, как и всё на Золотой Планете. И вода его – как и всё на Золотой Планете – наверняка была сладкой на вкус.

Но до воды надо было еще добраться.

Марат подозвал Хохотуна и распорядился насчет привала. Приказал напоить людоедов-носильщиков. Хохотун пренебрежительно фыркнул. Он считал людоедов животными и, возможно, был прав. Приземистые темноликие людоеды сильно уступали равнинным аборигенам в развитии, огня не знали и употребляли в пищу всё, что движется, а при недостатке пищи без колебаний употребляли друг друга. Зато хорошо подавались дрессуре. В первой же стычке воины захватили в плен большое, на пятьдесят голов, стадо, сильно избили всех, надели сыромятные ошейники и приспособили тащить поклажу. На третий день Марат обнаружил, что каждое косматое горное чудовище находится в личной собственности того или иного воина: Хохотун владел пятью рабами, его правая рука Муугу – тремя, прочие присвоили одного-двух. Наверное, для поддержания порядка следовало объявить всех людоедов собственностью Хозяина Огня, но Марат этого не сделал. Кто чей раб – потом разберемся. Сначала нужно дойти до берега и надежно обосноваться, потом – перетащить через горы капсулу; вопросами рабовладения пусть занимается Жилец.

Мысли о великом преступнике сопровождались непривычным приступом беспокойства. Бездвижный и беспомощный старик остался в городище, под защитой техники, слишком сложной, чтобы доверять ей полностью; любая нештатная ситуация обрекала узника капсулы на смерть.

При расставании он был груб, весел и громогласен, но Марат видел: старый урка нервничает. Напоследок Марат трижды проверил подачу энергии и установил на входном шлюзе новый защитный код.

«Буду спать и думать», – сказал великий преступник и подмигнул. «О чем?» – хотел спросить Марат. Но не спросил.

О чем может думать парализованный инвалид, замкнутый в тесной скорлупе на дальней и дикой окраине обитаемого космоса?

Разумеется, о том, как получить от жизни Фцо.

Хозяин Огня спешился, но поводья не выпустил. Голодный и уставший носорог в любой момент мог устроить истерику. Из девяти животных, подготовленных к походу, четверо издохли, не выдержав холода, из оставшихся трое обезумели от усталости и не слушались команд.

Но Марат их не жалел.

За двадцать дней пути он понял, что слишком часто жалеет местных тварей, разумных и неразумных. Незачем жалеть того, кто сам себя не жалеет.

На пятый день один из воинов сломал ногу. Хороший, ловкий воин, первый топор племени тна. Марат приказал устроить покалеченного на шее носорога, позади всадника. Всадник почернел от гнева, и на следующее утро воин, сломавший ногу, был найден зарезанным. Хохотун – старшина отряда – только махнул рукой и процедил фразу, в переводе очень похожую на древнюю поговорку «Пеший конному не товарищ».

На семнадцатый день, уже после захвата рабов, два носорога попали под камнепад и погибли. Людоеды немедленно бросились пировать, и воинам пришлось убить нескольких, самых рьяных. Потом был устроен большой привал, туши разделали по всем правилам, зажарили и съели, половина отряда слегла от обжорства; рабам же не досталось ни куска мяса, только шкура и требуха.

На девятнадцатый день кто-то из воинов ударил раба, принадлежавшего другому воину, и произошла драка; пока хозяева сражались, их рабы сидели рядом и искали насекомых в волосах друг у друга.

А на двадцатый день Марат увидел пылающий в лучах солнца океан и понял, что счастлив.

«Первым делом, – подумал он, – я построю себе новый дворец. И буду выходить из него как можно реже».

Жилец оказался прав: это была его планета. Не Марата. Здесь кипела слишком сладкая и жестокая жизнь. Проигравший погибал, победитель получал всю сладость и ни с кем ею не делился.

Марат смотрел на золотое сверкание бесконечной воды, на изумрудную линию горизонта, на облака, длинные, как жизнь, и думал, что еще полчаса назад, пока тропа вела его меж голых скал, он не понимал всего. Равнина, холмы, носороги, городище в четыре улицы, тысяча дикарей в набедренных шкурах, матери родов – всё это казалось не совсем серьезным. Затянувшаяся неудачная экскурсия, летний лагерь, временное приключение, вот-вот прилетят организаторы, сотрудники администрации заповедника, и наведут порядок. Вернут к жизни убитых. Выгонят на волю прирученных животных, прикажут разобрать по бревнышку «дворец» и вставить радужные перья обратно в хвосты кашляющих птиц. Но теперь, щурясь от желтого сияния, бывший пилот и осужденный преступник обнаружил, что мир, куда его забросило, не игрушечный. Настоящий. Полноразмерный. Точно такой же, как Олимпия, или Агасфер, или Старая Земля, родина человечества. Огромный, разнообразный, величественно сверкающий – и совершенно чужой.

После короткого отдыха двинулись вниз по крутой тропе. Носорог был недоволен; по-хорошему следовало идти на своих двоих, а монстра – вести в поводу, но Марат решил не ронять авторитета. Хозяин Огня всесилен, он повелевает всякой тварью – он никого и ничего не жалеет, а ослушавшихся ждет одно наказание: огненная смерть.

Спустя два часа людоеды стали ворчать, дрожать и спотыкаться – видимо, сказывалась перемена давления. Появилась растительность, всё более и более разнообразная, Марат заметил ранее неизвестные деревья и кустарники. Пространство распахивалось в огромный залив, в одних местах скалы подходили вплотную к берегу, в других волны накатывали на широкие пляжи бледно-зеленого цвета. Одну из заводей оккупировало огромное стадо животных; Марат потянул из-за пазухи морфосканер, однако увидел нечто более интересное. Отряд шел мимо гладкой вертикальной скалы, всю ее, до высоты двух метров, покрывали рисунки.

Очень хотелось остановиться и рассмотреть, но Хозяин Огня обязан быть невозмутимым, он всё знает и всё видел, в этом мире для него нет секретов. Пришлось равнодушно проследовать мимо, лишь бросив короткий жадный взгляд на разноцветные изображения людей и животных. Здесь были в основном сцены рыболовства, а также расчленения и поедания пойманной дичи, но встречался и знак, символизировавший, видимо, высшую силу: круг, разделенный на шесть секторов. Дважды Марат заметил сцены битв, а один рисунок изображал казнь. А как еще расшифровать фигурку с отделенной от тела головой?

Одни картины были почти стерты дождями, другие – словно начертаны вчера. Художник имел слабые представления о гармонии, но старался соблюдать пропорции и умел комбинировать краски; зеленый добывал смешением синего и желтого.

Сцены сражений заставили Марата задуматься, оглянувшись, он посмотрел на свое воинство. Аборигены выглядели усталыми, но сосредоточенными, топоры и дубины держали на изготовку. Хохотун поймал взгляд Хозяина и вытянул руку, показывая на что-то. Марат проследил направление и увидел на узком песчаном откосе следы босых ног.

За час до заката они вышли на побережье, и Марат повернул к югу.

Хотел было искупать носорогов, но животные не пошли к большой воде: видимо, состав ее сильно отличался от равнинной.

Уже в сумерках Муугу, посланный искать место для стоянки, вернулся озабоченным, долго что-то шептал Хохотуну, и тот, приблизившись к Марату, сказал:

– Хозяин Огня должен посмотреть.

Марат ударил измученного носорога, направил в сторону от берега, к зарослям кривых деревьев с огромными узкими листьями. Обогнул скалу, за ней открылась другая, конусовидной формы. Спустя минуту Марат понял, что перед ним – не скала.

Это был курган из рыбьих костей, высотой не менее пятнадцати метров.

Листья кривых деревьев горели хорошо, но быстро. Впрочем, воины не стали жарить мясо, поели сырое и тут же уснули. Хохотун остался на страже в очередь с Муугу. С каждым новым днем Марату всё больше нравились его генералы: оба понимали, что сильному всегда достается двойная нагрузка, засыпали последними, просыпались раньше всех, и дисциплина в отряде поддерживалась на уровне, весьма достойном для каменного века. Более того, маленький ухмыльчивый Муугу вел себя солиднее и правильнее своего широкоплечего партнера, и вместе они составляли гармоничную пару: огромный Хохотун раздавал тумаки и приказывал, вращая глазами, тогда как резкий бесшумный Муугу отдавал распоряжения едва не шепотом, зато выразительно поигрывал обсидиановым тесачком, и его вечной улыбки боялись и воины, и рабы, и даже сам Хохотун.

Распряженные людоеды сбились в кучу, а когда упала темнота – дружно завыли и замолчали только после того, как один из воинов находчиво подпалил факелом волосатые спины нескольких наиболее голосистых.

Марат проглотил две дозы мультитоника, проверил пистолет и пошел вдоль берега.

В первые же минуты после включения сканер выделил и распознал несколько сотен видов местной фауны, в основном – амфибий. Океан в прибрежной зоне был населен богато и разнообразно; в нескольких километрах от берега мелководье заканчивалось грядой рифов, за ними дно уходило круто вниз, и там, на открытой воде, плотность живой ткани резко падала, как и в любом другом океане на любой другой планете.

Марат прошел почти десять километров, прежде чем отыскал деревню.

Включил камуфляж, забрал ближе к лесу, приблизился. Не осторожничал: шум прибоя поглощал звуки шагов.

Хотелось, конечно, найти каменный город с башнями и храмами, со стражей в бронзовых шлемах. С торговыми лавками, цирюльнями, постоялыми дворами, ростовщиками и монахами в расшитых бисером тогах. Со статуями мускулистых богов и полногрудых богинь. С водопроводом и лобным местом. Хотелось найти цивилизованных гуманоидов, которым не надо объяснять, что такое гигиена, почта и геометрия.

Увы, надежды его не оправдались. Здесь был тот же неолит. Самый конец родоплеменной эпохи. Марат слишком рано упал с неба в этот желтый приторный мир и сейчас, раздвинув кусты и напрягши зрение, увидел всего лишь зажиточное рыбацкое селение. Хижины из шкур, натянутых на каркасы из ребер гигантских животных. Багры, копья, дубины. Каменные ножи. Костяные иглы. В отдалении от берега – большое чувствилище, стены сложены из мощных валунов, но кровлей, опять же, служат шкуры. Тут же, на вбитых в песок шестах – белые черепа крупных морских хищников: оскаленные пасти со множеством зубов – очевидно, предметы культа.

Зато здесь не было жуков-говноедов: океан великодушно забирал себе все продукты жизнедеятельности местных жителей.

– Спасибо тебе, Кровь Космоса, – прошептал Марат. – Хотя бы жуков тут нет.

Зашагал назад.

«Убивать не буду, – поклялся он себе, и в подтверждение тут же, на ходу, перевесил кобуру с правой стороны тела на левую, неудобную. – Никаких завоеваний, никаких огненных казней и кожаных палок. Никаких царей, законов, никаких сборищ у ритуальных костров, никаких дебатов со злыми умными старухами. Никаких наложниц и черных бананов. Хохотуна и его бойцов отправлю назад. Смышленого Муугу оставлю в качестве личного телохранителя и помощника по хозяйству.

Построю хижину на высокой скале. Рядом пусть будет ручей и рощица, дабы в жаркий день можно было посидеть в тени и прохладе, вспоминая отца с матерью, и Морта, и Юлу, и наставника.