Текст книги "Боги богов"

3

Старуха смотрела гордо. Ее губы и глаза выцвели, но было понятно, что в молодую пору, десять или двенадцать лет назад, мать рода ндубо могла свести с ума любого мужчину. Сейчас она доживала свой век, и, когда делала жесты, медленно выдвигая из-под накидки крошечную сухую руку, Марат видел, что ладонь, запястье и пальцы сплошь покрыты коростой.

Она могла бы и не облачаться в радужные перья – и без них выглядела памятником самой себе. Но с некоторых пор лидеры общин не появлялись на публике без радужных перьев. Мода на перья распространилась мгновенно, всякий половозрелый самец считал своим долгом подстрелить из лука самку кашляющей птицы и преподнести своей подруге хотя бы два-три бархатных переливающихся пера; каждое четвертое перо, по обычаю, преподносилось матери рода.

Каждый четвертый кусок мяса, каждый четвертый сплетенный ремешок, каждый четвертый лопух чируло.

Четыре пальца на руке, четыре луны на небе, четыре сезона в году. В каждом сезоне – дважды по четыре отрезка, в каждом отрезке – дважды по четыре дня. Четыре части в каждом дне: утро, потом – до еды, потом – после еды, далее вечер. Очень просто, понятно и легко запомнить.

Сезон дождей едва кончился, во дворце до сих пор было сыро – но и прохладно. Бревна быстро рассыхались, в щели рвалось лихое красное солнце, его лучи превращали обстановку главного зала в нечто несерьезное, карнавальное. Сегодня же велю Ахо законопатить дыры мхом и землей, подумал Марат. В резиденции Хозяина должен царить суровый полумрак. И вообще, пора перейти к глинобитному строительству. Изыскать залежи материала – и внедрить.

Старуха ждала ответа.

– Я понял тебя, женщина, – сказал Марат и закинул ногу на ногу. – Но ты знаешь мое слово. За первое неповиновение – обездвиживание сроком на три дня и три ночи.

Крошечное лицо старухи сделалось надменным. Со временем, может быть, и я научусь так же сдвигать брови и выпячивать подбородок, подумал Марат. А пока, увы, не умею. Управлять аборигенами сложнее, чем биомашинами.

– В Город пришел бродяга, – продолжал он. – Ты спрятала его в своем чувствилище. Ты сделала мену, а потом тайно вывела бродягу из Города. Я чувствую гнев. Я накажу тебя. Все увидят твой позор.

Старуха поморщилась и ответила:

– Я не боюсь позора.

– Тогда я убью тебя.

– Я не боюсь смерти. Я жду ее каждый день. Делай что хочешь.

Из четырех матерей именно эта, самая старая и умная, проявляла наибольшую дерзость. Даже мать рода шгоро-шгоро – вздорная, скаредная, хромая Чималу, приходившаяся Марату тещей, – была вполне сговорчива и во время аудиенций проявляла изрядную дипломатичность. Но главная женщина ндубо, ссохшаяся стерва, даже не трудилась скрывать своей ненависти к Хозяину Огня.

Жилец давно предлагал ликвидировать несгибаемую бабку, но Марат был более благоразумен и рассчитывал на скорую естественную смерть; тогда новой матерью рода стала бы дочь, толстая, хитрая и осторожная девушка, судя по всему, с нетерпением ожидающая момента отхода мамаши в мир иной.

Сейчас Марату захотелось явить свою ярость. Вскочить, закричать, выстрелить в потолок шумовой гранатой. Но властителю положено быть спокойным, именно невозмутимость лежит в основе искусства управления. Тем более что шумовых гранат в обойме осталось не так много. В ответ на выпад старухи пришлось изобразить беспечный смех.

– Я Хозяин Огня! – поставленным басом провозгласил Хозяин Огня. – Я Сын Великого Отца, Убивающего Взглядом! Я всегда делаю, что хочу. Ты жива только потому, что я так хочу. Весь твой род жив только потому, что я так хочу. Если я захочу, я убью всех людей рода ндубо, мужчин и женщин, стариков и детей, и сожгу чувствилище рода ндубо, и велю устроить там стойло для своих носорогов.

– Нет, – тихо произнесла старуха. – Ты можешь убить людей рода ндубо, но не можешь убить душу рода ндубо. Душа рода ндубо была всегда и всегда будет. Так сказала мне моя мать, а ей – ее мать, а той – мать ее матери, а самой первой матери так сказала Мать Матерей, с которой всё началось и которой всё закончится. Еще моя мать сказала, что бродяги приходят и уходят свободно. Это важно. У бродяг всегда есть то, чего нет у рода ндубо. Бродягу нельзя не впустить и его нельзя не выпустить.

– Тогда, – сказал Марат, – слушай мое слово, старуха. Душа рода ндубо мала и слаба. А я, Хозяин Огня, велик и ужасен. Я имею власть над Огнем, Землей и Водой, и ты видела мою власть. Если я убью людей рода ндубо, душа рода ндубо скажет: виновата мать рода ндубо. Она могла сохранить жизнь людей рода, но не сохранила. И душа накажет тебя. Я пришел и сказал матерям четырех родов: бойтесь гнева души своего рода и бойтесь меня. Четыре матери сказали, что будет так. Теперь я вижу, что ты боишься душу своего рода, но не боишься Хозяина Огня. Ты будешь наказана сегодня же. С тобою я накажу еще восемь женщин рода ндубо.

– Делай что хочешь, – проскрежетала старуха.

Марат взял малую дубину и дважды ударил в бревенчатую стену.

Первым, разумеется, вбежал Быстроумный: он ревниво охранял свое право мгновенного доступа к телу Хозяина.

Впрочем, вошедший вторым Хохотун сегодня не выглядел удрученным. Его акции резко выросли. Именно Хохотун поймал бродягу. Сам выследил, поздним вечером, единолично стреножил и притащил во дворец. Хохотун не слыл умником, но обладал редким качеством: он совершенно не боялся темноты. Кроме того, он был молод, силен и совсем неплохо выглядел на недавно учрежденной должности начальника городской стражи.

Марат сурово осмотрел обоих придворных и произнес:

– Пусть мать рода ндубо уйдет, или я убью ее.

Быстроумный торопливо вытолкал гостью. Хохотун остался недвижим. Он был слишком горд вчерашним подвигом.

Хозяин Огня распорядился привести бродягу и приступил к допросу.

Пойманный торговец выглядел обескураженным, но не напуганным. С хорошей любознательностью оглядел стены и кровлю дворца, потом – сложенное из валунов и обтянутое собачьими шкурами тронное кресло. Но когда наткнулся на тяжелый взгляд Хозяина Огня – быстро сообразил, что глаза лучше опустить.

Его худоба – не голодная, болезненная костлявость, но специальная сухость мышц – напомнила Марату шамбалийских повстанцев, исповедующих аскезу. Еще большее сходство с борцами за свободу придавали пленнику мощные багровые мозоли на голых плечах – натер лямкой наплечного мешка. Правда, повстанцы были вдвое выше ростом.

Язык равнины бродяга знал плохо, слова произносил с грубым шелестящим акцентом, и Марат, сунув руку в карман и включив лингвам, разрешил пленнику говорить на привычном диалекте.

Спустя десять минут они уже беседовали, под непонимающими, но благоговейными взглядами Быстроумного и Хохотуна.

– Как называют твое племя? – спросил Марат.

– Я бродяга, – ответил бродяга, потирая разбитый нос (Хохотун постарался). – У меня нет племени.

– Что ты принес в мой Город?

– Не могу сказать. Я открываю свой кошель только в чувствилище и закрываю его там же.

– Ты пришел из-за гор?

– Да.

– Сколько дней ты шел через горы?

– Шестнадцать дней и еще три дня.

– Куда ты пойдешь, если я отпущу тебя?

– Назад.

– Если ты скажешь мне ложь, я убью тебя.

– Это будет плохо, – бесстрастно сказал бродяга и опять дотронулся до ноздрей, покрытых засохшей кровью.

Марат раздавил подошвой одинокого жука-говноеда и повысил голос:

– Я Хозяин Огня. Здесь мой Город и мой народ. Здесь я решаю, что хорошо и что плохо. С кем ты делаешь мену за горами?

– С людьми океана.

– Люди океана умеют делать ножи?

– Да.

– Люди океана богаче людей равнины?

Бродяга осторожно усмехнулся.

– Да. Много богаче. У людей равнины почти ничего нет. Только плоды черной пальмы. На равнине плохая мена… – Пленник азартно сверкнул темными глазами. – Но теперь здесь есть перья птиц! Очень красивые. Раньше их не было, а теперь есть. Теперь я буду приходить сюда чаще.

– Где ты еще был, кроме равнины?

Бродяга удивился.

– Везде.

– Ты был за лесом?

– Нет. За лесом – болота. Там опасно. Там живут собиратели ягод, у них плохая мена.

– А за болотами?

– За болотами – мертвые земли, туда никто не ходит. Люди там не живут. Там живут только пчеловолки. Люди живут на равнине и возле океана. Люди равнины живут бедно, люди океана живут богато. Люди живут и на болотах, но они совсем бедные. Сейчас я молодой, и я хожу через горы, делаю мену на равнине. Когда я буду старый и слабый, я буду ходить только вдоль океана. Так делают все бродяги…

Пленник сделал мгновенную выразительную паузу и торжественно закончил:

– …А потом я уйду в Узур.

– Что такое Узур?

– Место, где умирают бродяги.

– Что есть в Узуре?

– Всё.

– Ты был в Узуре?

– Нет. Я слишком молод, чтобы идти в Узур.

– Сколько людей живет в Узуре?

– Не знаю.

– Что еще ты знаешь об Узуре?

– Знаю, что туда все приходят и никто не уходит.

Марат кивнул. Бродяга ему нравился. Особенно его язык. Точный, емкий, простой и богатый. На слух – жесткий, но выразительный.

– Ты видел мой Город? – спросил Марат.

– Да.

– Скажи, что ты думаешь о нем?

– Он большой.

– А мой дом?

– Очень большой.

– У людей океана есть такие дома?

– Нет.

– А в Узуре?

– В Узуре есть всё.

– Ты не был в Узуре, но знаешь про Узур многое. Ты врешь мне. Я убью тебя.

– Это будет плохо, – спокойно произнес бродяга. – Ты убьешь меня, и тогда бродяги больше никогда не придут в твой Город. Не принесут ножи и горькую пыль. Ножи людей твоего Города станут плохи, и люди твоего Города будут рвать мясо зубами, как звери. Я вижу твой дом – это большой дом. Значит, ты сильный и умный человек. Ты должен знать, что люди должны жить как люди, а не как звери.

– Ты неглуп, – сухо сказал Марат. – Я доволен, что услышал твои слова. Ты останешься здесь, со мной. Я буду беседовать с тобой, а потом отпущу. Я покажу тебе много чудес и свою силу. Я дам тебе удивительные вещи, каких ты не видел. Ты отнесешь их людям океана. Ты сделаешь очень хорошую мену и принесешь мне всё, что есть у людей океана. Ты будешь делать мену со мной, а не с матерями родов.

Торговец неуверенно возразил:

– Бродяги делают мену только с матерями родов.

– А когда ты идешь к людям океана, ты тоже делаешь мену с матерями родов?

– Да.

Марат достал таблетку мультитоника.

Быстроумный ревниво выдохнул.

– Возьми и съешь, – сказал Марат бродяге, посмотрел на Быстроумного и на языке народа равнины приказал: – Отведите его к носорогам. Привяжите, чтобы не убежал. Готовьте вечерний костер. Сегодня Хозяин Огня будет наказывать и награждать. А сейчас оставьте меня одного, или я убью вас.

Он понаблюдал за тем, как бродяга сует меж губ таблетку, как его уводят, выждал минуту, бесшумно пересек зал и приблизился к циновке, закрывающей главный вход. Посмотрел в щель. Быстроумный уже дважды был пойман за подслушиванием, и Марат пообещал ему, что в третий раз он накажет Главу Четырех племен на глазах у народа. Судя по всему, царек внял.

Жилец широко улыбался и сверкал глазами.

– Добрые вести! – возбужденно прохрипел он.

– Да, – сказал Марат. – Мне тоже любопытно. Люди берега… Узур… Место, где есть всё…

– Фцо, – поправил Жилец. – Фцо, брат!

– Может, даже Фцо.

– Не может, а точно! Собирай отряд, готовь поход. Торгаша – на цепь. Не вздумай отпускать, а то раззвонит про нас… по всему свету. Нагрянешь на берег внезапно. Но сначала разберись с шелудивой ведьмой. Никакого обездвиживания, понял? Только расстрел. Публично. Разрывными. Потом Быстроумный пусть отрежет ей голову и на кол посадит, у главного входа…

– Сама помрет, – возразил Марат.

Жилец печально вздохнул.

Последнее время он реже кричал на Марата. Только вздыхал. Видимо, сказывалось употребление плодов черной пальмы.

– Она еще нас с тобой переживет, – тихо произнес старый злодей. – Ты совсем дурак. Она же глумится над тобой! Убей ее. А перед этим вызови ее дочку толстую. Скажи, что она завтра же станет матерью рода, вместо старухи. Условие такое: пусть поклянется, что будет делать всё, что ты скажешь. Избей ее. Несильно. По щекам надавай, по заднице… Или отымей, не сходя с трона… – Старый вор задумался. – Нет, лучше так: избей, а уже потом – отымей. Она всё равно от счастья одуреет. А старуху – ликвидируй.

Марат подумал и пробормотал:

– Я не смогу.

– Что?

– Отыметь толстую.

– Почему?

– Слишком толстая.

Жилец рассмеялся.

– Придется, родной. Это для пользы дела.

– У меня есть жена.

– Идиот, – грустно отозвался парализованный злодей. – У тебя есть власть! Держи ее в руках! Зубами вгрызайся! – Жилец оскалился, показывая клыки, которыми следовало вгрызаться. – Не будет власти – ничего не будет! Жены тоже не будет, зарежут. Время пришло, сынок. Мамки сами подставились. Прямое неподчинение! Пора развалить коалицию четырех гадюк. Сейчас их против тебя трое, а четвертая – твоя теща – в нейтралитете. Убей дерзкую грымзу, посади на ее место дочку. Итого получим двух старых мамок против тебя, молодую толстуху – за тебя, плюс теща – в нейтралитете. Потом еще что-нибудь придумаем. Двоевластия быть не должно, запомни.

– Ты сам себе противоречишь, – сказал Марат. – Быстроумный в роли царя и Хохотун в роли начальника охраны – это разве не двоевластие?

Жилец печально посмотрел на Марата и произнес с интонацией, которую можно было бы назвать сердечной:

– Ты никогда ничего не поймешь, парень. Ты никогда не подчинишь их себе. Царек и военачальник – это совсем другое… У них нет власти, только ее объедки. Вчера они были никто. Косоглазый собак резал, а Хохотун за старшим охотником топор носил. Сегодня ты дал им немного со своего стола, и они счастливы. Если начнется заваруха, они будут биться за тебя до последнего. Они при делах только до тех пор, пока ты жив. Не будет тебя – их сразу удавят. А мамки – тут всё сложнее. У них была власть, авторитет, все ништяки по полной программе, и тут приходишь ты: «Извините, теперь рулить буду я, а вы сидите и не отсвечивайте, или я убью вас всех…» Они всегда будут ненавидеть тебя. Они – твои враги. Уяснил?

«Мой главный враг – это ты», – едва не сказал Марат.

Жилец меланхолически зевнул. Если б он мог шевелить конечностями – наверняка закинул бы ногу на ногу, а руки заложил за голову.

– Слушай, – сказал он, – как думаешь, Нири умеет ковырять в зубах?

– Наверное. Здесь у всех плохие зубы.

– Дурак, – стеснительно произнес Жилец. – Я имею в виду свои зубы.

– Ты хочешь, чтобы Нири ковыряла в твоих зубах?

– Естественно.

– Учи, – сказал Марат. – Может, научишь.

– Будем пытаться, – ответил старый урка. – Вчера мы с ней… Хорошо провели время. С Нири. Ей всё понравилось. Она хорошая баба. Веселая, жадная… Когда мы пойдем в Узур, я возьму ее с собой… Вчера она сказала мне, что ты должен бояться. Сам понимаешь, я не стал расспрашивать, что и как… Только посмеялся. Сказал, что Хозяин Огня ничего не боится. Потом прогнал… Но это – нам с тобой маяк, брат. Сигнал. Завалят тебя скоро. Я даже примерно знаю как…

– Расскажи, – попросил Марат.

В щель меж бревен проник апельсинового цвета луч, Жилец чуть повернул голову, поймал его глазом, благодушно зажмурился.

– Старухи накормят носорогов тухлым ягелем. Ты подойдешь, а тварь взбесится и затопчет тебя.

– Сомневаюсь, – сказал Марат. – Зачем им меня убивать? При мне стало лучше.

– Не так, – поправил Жилец. – Не лучше. Сытнее – это да. Богаче. Может, даже веселее. Только запомни, сынок: обида – очень опасная штука. До того, как пришел ты, мамки жили голодно и бедно. Только сейчас они про тот голод и холод уже забыли. А про власть не забыли. И никогда не забудут… Я бы, например, никогда не забыл… Короче говоря, казни старушку и ни в чем не сомневайся. Время пришло. Будем омолаживать кадры.

– Ладно, – сказал Марат. – Я подумаю. Теперь – Хохотун. Что с ним делать?

– Награди.

– Наградить – это ладно. Но он не выполняет своих функций. Ты сказал, что возле меня должно быть двое приближенных.

– И что?

– Они не конкурируют меж собой.

– Дай им время. Ты думал, подтянешь к себе второго – и дела сразу пойдут? Пусть новенький освоится. Оставь царю главную привилегию – переносить меня в капсулу и обратно. Остальные привилегии уравняй между обоими. Только ничего не говори косоглазому. Ни слова, понял? Пусть мучается и с ума сходит. Ты его глаза не видел, что ли? Он по натуре интриган. Он, по-моему, даже похудел от переживаний. Ревнует, бедолага… Подожди, пройдет сухой сезон, они запасутся мясом, начнутся драки, безделье – косоглазый будет каждый день бегать к тебе с доносами. И вообще, ты его избаловал. Испортил полезного парнишку. Он слишком долго был твоей правой рукой. Теперь пусть впадет в немилость. Отодвинь его от себя – а второго, наоборот, приблизь. Только приближай правильно. Сначала обвини в чем-нибудь, пусть он от страха затрясется. А потом как бы прости. Но скажи, что проступок остается за ним. Уяснил?

– Нет.

– Идиот, – грустно констатировал Жилец. – Что тут сложного? За каждым должен быть какой-то проступок. Ты как бы прощаешь каждому его грешок – но не забываешь. Каждый должен сознавать, что виноват. И благодарить тебя за доброту… Теперь иди и зови толстую, у тебя времени в обрез.

Марат поднял с пола комок сухого мха, затолкал в дыру, умертвил солнечный луч, и лицо парализованного старика опять накрыло коричневым полумраком, словно платком.

– Я не смогу с толстой… Ахо сразу узнает. Она ее зарежет.

– Не зарежет. – Небрежно ответил Жилец. – Нельзя поднимать руку на дочь матери рода.

– Тогда они возненавидят друг друга.

– И хорошо! Пусть ненавидят друг друга, а не нас с тобой!

– Если я позову толстую, ее мать сразу всё поймет.

– И черт с ней! Мамку – в расход, дочку на ее место, только так.

Жилец опять поднял глаза к потолку и улыбнулся. Выдержал паузу и медленно объявил:

– Учти, пацан. Если ты не убьешь старуху, я включу инфразвук. Твои носороги разбегутся. К тебе сюда не войдет ни Ахо, ни косоглазый – никто. Клянусь розовым мясом, я включу защиту на полную мощность и оставлю, пока батарея не разрядится. А потом взорву гранату в своей башке. Я лучше подохну, чем буду смотреть, как эти вшивые папуасы разводят тебя и заставляют плясать под свою дудку! Ты устроил тут гнилую демократию! Ты целуешь этих животных в их грязные жопы и думаешь, что делаешь им добро? Ты натуральный кретин. Они не хотят думать сами. Люби их, думай за них, дари им расчески – они сами назовут тебя богом. Иди, зови толстуху! Нагни ее сразу. Избей. Оприходуй. Пусть в ногах у тебя ползает. Поставь себя жестко, с первой секунды. Сунь ей пару таблеток мультитоника, перышко разноцветное за ухо… Иди.

Марат чувствовал бешенство. Он не боялся Жильца, но боялся его правоты.

Вышел на задний двор. Здесь, меж двух вбитых в землю носорожьих ребер, висел на прочных ремнях личный сигнальный бубен Хозяина Огня, огромный, хорошо натянутый. Кожа, правда, была выделана скверно и по краям подгнила.

Взял малую дубину, размахнулся, ударил.

Привязанный к ограде пленник находился под воздействием волшебной таблетки, переживал эйфорию; от грохота он крупно вздрогнул, засмеялся и посмотрел на Марата масляными, влюбленными глазами, зрачки были расширены, по лицу текли огромные капли пота.

Четыре удара означали: Хозяин Огня желает подарить людям своего народа новое слово.

Кто прибежит первым, тот и будет фаворитом, решил Марат.

Но они явились одновременно и вбежали – мокрые, угодливые – плечом к плечу. Правда, Быстроумный задохнулся сильнее, нежели тренированный и физически крепкий Хохотун.

– Приведите мне дочь матери рода ндубо, – приказал Марат. – Очень быстро. Или я убью вас обоих.

4

Выпроводив раскрасневшуюся девушку, он уединился в капсуле. На всякий случай протестировал защиту (пилот проверяет технику каждый день, таково правило, усвоенное с детства), отсоединил пуповину от медицинского блока и включил морфосканер на полную мощность.

Сложный аппарат пожирал слишком много драгоценной энергии – но теперь, не сходя с места, Марат видел и слышал всё, что происходит в городище. По тепловому излучению, колебанию аур и звуковых волн техника моделировала точную трехмерную картину действий каждого аборигена, включая младенцев, пребывающих в животах своих матерей; восстанавливала жесты, расшифровывала гримасы и невнятные шепоты.

Марат видел, как Быстроумный и Хохотун вразвалку подошли к чувствилищу племени ндубо. Четверо крупных мужчин, вооруженных луками и топорами, преградили им путь и заявили, что мать рода не желает никуда идти. И тут же обильно вспотели в ожидании схватки и скорой смерти, потому что Хохотун легко мог убить всех четверых. Тетивы их охотничьих луков, слаженные из шейных жил носорога, не выдерживали сильного натяжения; Хохотун же получил в подарок от Хозяина Огня настоящую капроновую тетиву и с пятидесяти шагов умел насквозь пробить стрелой тело взрослой земноводной собаки. Но сейчас, к изумлению и удовольствию Марата, мускулистый начальник стражи не стал устраивать побоища – лишь картинно рассмеялся. Он явно сообразил, что налицо не обычный проступок, но бунт. В переводе на современный Марату язык – политическое преступление. Слово и дело государево. Если убивать заговорщиков – то при всех, торжественно. Понимая это, Хохотун обменялся взглядами с Быстроумным, и оба отступили без боя. Неторопливо, с достоинством проследовали по главной тропе, оставив справа хозяйство племени пчо, а слева – племени шгоро-шгоро, и вышли к большому костру.

Здесь перед ними расступились, а одного зазевавшегося юнца Быстроумный согнал с дороги ударом своей знаменитой палки: несколько гибких прутьев болотной лозы были плотно увязаны в фашину и обшиты кожей летающей змеи; даже легкий удар простейшего карательного инструмента заставлял жертву визжать и оставлял на ее теле внушительный синяк.

Палку внедрил Жилец.

Пока это был его единственный дар аборигенам Золотой Планеты.

Завидев царя, опоздавшие стали протискиваться из задних рядов ближе к центру, началась толчея, поднялся шум, в нескольких местах вспыхнула потасовка, но Голова Четырех Племен ударил в бубен, и понемногу установилась тишина.

– Слушайте слово Хозяина Огня, Земли и Воды, Сына Великого Отца, Убивающего Взглядом!

Четыре удара в бубен, пауза, еще четыре удара.

В конце сезона дождей воздух очень влажен – гудение бубна летит над холмами, пугает земноводных собак.

Общий костер горит плохо, его кормят влажным деревом. Много дыма, мало тепла. Полтора года назад Марат решил, что городской костер должен пылать неугасимо, подобно четырем родовым кострам, – но так и не придумал, кто и как должен поддерживать круглосуточное горение. В итоге нашли компромисс: костер зажигали дважды в день, утром и на закате, от четырех факелов, торжественно доставляемых от родовых костров четырьмя незамужними девушками, которых назначал Быстроумный; обычно его выбор падал на танцовщиц.

Хохотун стоит рядом с царем, но не слишком близко, он хочет быть самостоятельной фигурой; всматривается в мокрые от пота лица. Быстроумный набирает полную грудь воздуха и надсадно выкрикивает:

– Сегодня мать рода ндубо пошла против слова Хозяина Огня! Явился бродяга, и мать рода ндубо спрятала его в чувствилище рода ндубо! Хозяин Огня чувствует ярость! Хозяин Огня сказал: за неповиновение слову Хозяина Огня… для матери рода ндубо… – наказание…

Пауза. В толпе – ни звука. Даже дети молчат. Смотри, какой талантливый, подумал Марат. Хорошее, правильное тайное имя выбрал себе этот бывший третий топор племени великого репейника. Власть преобразила Быстроумного. Более того, она ему идет, власть. Он стал медленный, плавный и немногословный. Паузу держит, как хороший актер старой школы.

Четыре удара в бубен. Хриплый крик:

– …огненная смерть!!

Вопль вырвался из тысячи глоток, и две тысячи глаз расширились. Несколько ртов исторгли ругательства. Несколько десятков кулаков сжались от бессильной злобы. Хохотун и Быстроумный посмотрели друг на друга и одинаково ухмыльнулись.

Еще четыре удара.

– Слушайте слово Хозяина Огня! Радуйтесь и смейтесь! Когда сезон охоты будет окончен, и настанет сухой сезон, Хозяин Огня возьмет своих носорогов и уйдет в горы! С ним уйдут шестнадцать самых сильных мужчин, по четыре из каждого рода! Радуйтесь и смейтесь! Когда Хозяин Огня вернется, он принесет людям равнины много ножей и горькой пыли! Сегодня Хозяин Огня говорит людям равнины, что любит их! И в знак своей любви он дарит жизнь матери рода ндубо! А теперь идите к своим кострам, к своим детям и своему мясу, и помните слово Хозяина Огня, и повторяйте! Или Хозяин Огня убьет вас!

Разумеется, Марат не рассчитывал на взрыв ликования. Аборигенам еще рано было играть в игру под названием «казнить-нельзя-помиловать». Они станут практиковать такую забаву позже. Примерно через десять тысяч лет.

Да, они мало что поняли. Но любовь Хозяина, его милость, его великодушие – о да, Хозяин всерьез рассчитывал, что они оценят это.

Мужчины рода ндубо должны были прокричать свое обычное «ыыцз!!!». Ладно, не закричать – хотя бы вздохнуть жизнелюбиво.

Женщины рода ндубо, более умные и сдержанные, должны были сказать друг другу: «Ахо! Хозяин Огня страшен в гневе, но добр. Он не злой, он строгий».

Однако сканер, даже переведенный в режим наибольшей чувствительности, не уловил ни одного радостного возгласа, ни одного доброго слова в адрес Хозяина Огня. Только когда двое мальчишек самого шебутного, хулиганского возраста – полтора-два года, – забравшиеся для лучшего обзора на кривую крышу одной из хижин, не удержались и сверзились, сначала один, потом второй, ухваченный первым за грязную пятку, – кто-то в редеющей толпе лениво засмеялся.

Прочие аборигены разошлись в молчании. Удивленные, озадаченные, но по большей части – равнодушные.

Двое подручных Хозяина остались стоять возле умирающего кострища.

– Есть хочу, – без энтузиазма сообщил Хохотун.

– Пойдем со мной, – ответил Быстроумный. – Я дам тебе мясо носорога.

– Не хочу мясо носорога, – сказал Хохотун и быстрым ударом ноги раздавил жука-говноеда. – Хочу яйца кашляющей птицы. И сок тыквы. Прошлогодний.

– У меня нет яиц кашляющей птицы, – сказал Быстроумный, подумал и добавил: – Но я знаю, где они есть. Среди дочерей тна есть одна, по имени Уммо. Она старая, и у нее нет детей. Она плетет ремни и меняет их на яйца кашляющей птицы. Пойдем к ней. Я ударю ее палкой, и она отдаст нам всё, что имеет.

– Нет, – сказал Хохотун. – Это долго. Теперь я не хочу есть. Теперь я хочу спать.

И начальник стражи Хозяина Огня ушел в темноту, а его приятель обтер пот с лица и плеч, вздохнул и сел на утоптанную землю, а потом и лег.

Спустя минуту он уже храпел.

Марат попытался выяснить, о чем говорят у семейных костров, – ничего интересного не услышал. Только однажды донеслась реплика молодой самки из рода пчо: ее дети, мальчик и девочка, не хотели есть пресное мясо, а хотели соленое, и женщина, успокаивая детей, сказала, что скоро Хозяин Огня принесет из-за гор много горькой пыли и ее хватит на всех. В других местах говорили только на бытовые темы. Почти все дети и взрослые мужчины уже спали; женщины прибирались, упорядочивали элементарный скарб. Матери родов находились в чувствилищах и тихо общались с духами, их бессвязные протомолитвы, где отдельные слова растворялись в длинных стонах и бесконечно тянулось низкое горловое «и-и-и», привели Марата в уныние. Пройдет две или три тысячи лет, подумал он, из этих реликтовых камланий родятся сложные, разветвленные культы, с возжиганием благовоний, с жертвоприношениями, с особым сложным языком, понятным только для посвященных. А пока – вот: то ли плач, то ли гимн, то ли просто угрюмый восторг по причине того, что высшая сила обнаружена.

Только мать рода ндубо, помилованная преступница, не молилась, а сидела молча, недвижно, подобрав под себя ноги, и удары ее сердца были слабыми и редкими.

Марат выключил технику и по привычке проверил напряжение. В принципе, сканер можно активировать каждый вечер. Допустим, в начале ночи, на полчаса. Тогда есть шанс прослыть не только Хозяином Огня, но и Хозяином Тайн. Повелевать огнем – это очень страшно, тут не о чем спорить, но всезнание, умение слышать любое сказанное слово – еще страшнее. Заговоры будут пресекаться в зародыше. Правда, через год аккумуляторы разрядятся, капсула истечет желчью и навеки издохнет, Жилец останется без медицинской помощи, и двое пришельцев останутся один на один с Золотой Планетой, защищенные только своими знаниями. И еще – пистолетиком с наполовину пустой обоймой.

Марат горько усмехнулся. Знания – это хорошо. Но их багаж – даже увесистый – не слишком успокаивает. А вот пистолет – да, это лучшее в мире снадобье для лечения расшатанных нервов. И когда кладешь его под подушку, он действует как идеальное снотворное.

Он погладил капсулу по стене. Сегодня Жилец спал во дворце. Долгие годы, проведенные в тюрьмах, сделали его настоящим фанатиком свежего воздуха. Пустая капсула отдыхала – ей, как и Марату, тоже не нравился старый парализованный вор. Но правильно построенный и воспитанный биом скрывает свои эмоции от всех, кроме пилота.

Вышел под темно-пепельное небо – проверить носорогов. А заодно и пленника. Бродяга – настоящий кладезь информации. Его следует допросить подробнейшим образом. Еще лучше оставить в Городе до начала похода через горы: проводник всегда пригодится. Жаль, что капсула умирает. Будь она исправна, Марат снял бы с дикаря мнемограмму и вытащил всё содержимое сознания и подсознания…

Через секунду Хозяин Огня обнаружил, что пленник сбежал.

При свете четырех лун было видно, что сыромятный ремень перерезан ножом, и не простым ножом, а совсем новым, из отличного синего обсидиана. Этот нож никогда не использовали в хозяйстве. Не отделяли мясо от костей. Его берегли для дела.

Марат рванул из кобуры пистолет, выпустил в небо осветительную ракету. Носороги проснулись и заревели. Несколько полночных дикобразов шустро спаслись в кустарнике. Взмыла из травы летающая змея. Задыхаясь, Марат всмотрелся в гребни холмов, осторожно отступил к стене дома, переключился на стрельбу зажигательными.

Их луки – почти игрушечные. С пятнадцати метров подранить тоненькой стрелкой птицу или ящерицу еще можно, но нанести вред человеку – вряд ли. Правда, дикари мажут наконечники ядом, но организм пилота невосприимчив к инопланетной заразе. Единственный боевой лук находится в собственности Хохотуна, и – да, начальник личной стражи вполне способен одним выстрелом привести жизнь Марата к последнему равновесию. Но Хохотун не может предать. Так сказал Жилец.

Точнее, он сказал не так. Новые слуги никогда не предают, предают старые, самые верные и надежные. Так он сказал.

Зачем им меня убивать? Затем, что я их убивал? Да, убивал. Но загладил вину! Не перед ними – перед Кровью Космоса. В прошлом году от холеры умерли сорок аборигенов, из них половина – дети. В этом году всего шесть смертных случаев. Жуки-говноеды теперь не бегают по Городу, не разносят инфекцию. А деревянная посуда? А перья кашляющей птицы? А дворец? Его строили год, всем миром, и когда построили – сами себе изумились. И один маленький мальчик сказал, протянув руку, что когда он вырастет, он тоже построит себе такой дом. Хороший мальчик, очень умный, с большими мечтательными глазами; в разгар минувшего сезона туманов собака утащила его в яму с водой и едва не убила, Марат лично ампутировал ребенку ногу и спас жизнь…