Текст книги "Боги богов"

Жилец дрожал, слюна текла из угла рта, лишенный ногтя палец совершал бессистемные животные колебания, словно отброшенный ящерицей хвост.

Марат прыгнул в воду, схватил скользкий конец бревна, потянул на себя плот. Толкнул перед собой, поплыл. Через минуту – когда понял, что пора, это здесь, цель достигнута – стиснул предплечье старика. Дернул ремень, камень пошел вниз. Жилец закрыл глаза, прохрипел фразу на незнакомом языке, и вода сомкнулась над ним.

Марат нырнул следом.

Своего компаньона не увидел. Зато хорошо видел в десятке метров под собой густой лес красных водорослей и огромных размеров предмет: геометрически правильный куб, косо погруженный в коралловый лес и этими же кораллами обросший. Высота каждой грани – не менее тридцати метров. На ближнем к поверхности углу коралловая короста была отбита. Марат сделал несколько мощных гребков. Вблизи загадочный артефакт поразил его размерами и точными формами – разумеется, это было нечто, созданное руками разумных существ, но думать об этом не хотелось, а хотелось доплыть и коснуться рукой.

Он положил ладонь на заросшую ракушками, заизвесткованную поверхность и содрогнулся от боли. Закричал, окутался сизыми пузырями воздуха. Удар был похож на электрический, но много сильнее и резче – пронзило от затылка до пяток, проткнуло каждую мышцу, взорвало каждый капилляр. Оглушенный, Марат ударил воду ногами, рванулся из зеленой полумглы вверх, к свету, подъем был вечным, в глазах потемнело. Хрипя и кашляя, бывший пилот всплыл на поверхность.

Руки, впрочем, слушались, и ноги тоже; резко загребая, он вдруг понял, что способен выпрыгнуть из воды по пояс. Вдохнул – воздух показался твердым, его хотелось грызть. В глазах сияли разноцветные огни. Двумя рывками добравшись до дюны, Марат вышел на песок. Пошатнулся. Бродяжка смотрела на него с улыбкой.

Марат запрокинул голову и закричал от восторга.

Потом женщина показала куда-то рукой, он всмотрелся, увидел голову, торчавшую из воды.

Вспомнил, что он не один, что вокруг чужой мир с чужими законами. Доплыл до единственного и последнего товарища – Жилец свободно держался на воде, осторожно загребая руками. Кинул на Марата спокойный взгляд, прокаркал:

– Ну? Ты всё понял?

Марат захохотал, оттолкнулся, вылетел из воды, рухнул обратно.

– Нет! – крикнул он. – Ничего не понял!

– Идиот, – простонал Жилец. – Это Кабель.

Марат нырнул, вынырнул, засмеялся.

– Теперь понял! Понял!

Старик выплюнул воду, поднял над водой сухую, клешнятую руку, посмотрел деловито. Лицо его сложилось в гримасу угрюмой сосредоточенности.

– Заткнись. Мне нужно еще… Нырнем вместе… Ты поможешь. Но сам – больше не трогай, понял? Два раза нельзя. Сердце не выдержит.

– Давай, – ответил Марат.

На этот раз он рассмотрел куб внимательнее. Судя по очищенному участку, аборигены посещали это место на протяжении многих десятков или даже сотен лет. Каждый ныряльщик пытался отбить камнем или ножом хотя бы малый кусок коралловой шубы. Видимо, для достижения нужного эффекта прикасаться нужно было к самой поверхности артефакта. Но всё же куб пребывал под водой достаточно долго, чтобы покрыться толстым панцирем отложений, и если верхний слой кораллов удалось снять, то для полной очистки дикари просто не имели нужных технологий.

Он увидел, как Жилец кладет ладони, касается лбом, грудью, тощее тело сотрясали удары, глаза были широко раскрыты и безумны, изо рта рвались пузыри; потом, с невероятной ловкостью развернувшись, старик ударил Марата по плечу, дико оскалился, показал жестом: хватит, возвращаемся.

И торпедой взмыл к поверхности.

Вдвоем они вышли на песок. Марат уже забыл, как выглядит его напарник в вертикальном положении, и сейчас обнаружил, что Жилец на голову ниже его.

Мышц под его кожей почти не было. Торчали ребра.

– Теперь вы знаете, что такое Узур, – весело сказала бродяжка. – А теперь нам надо на берег. Вечером начнется шторм.

Она показала на лежавших аборигенов.

– Сегодня все они поплывут назад. Чтобы переждать шторм на берегу. Когда ветер стихнет, они вернутся обратно в Узур.

Жилец широко улыбнулся, шагнул к ней и поднял руку.

– Теперь вы знаете, – добавила ведьма, – что в Узуре есть всё…

Доброжелательным, но непонимающим взглядом она смотрела, как Жилец тянет к ее горлу лишенные ногтей пальцы.

– Нет! – закричал Марат и прыгнул, но тут же был отброшен толчком второй руки старика; отлетел на несколько метров, рухнул в воду. Когда выплыл и опять подбежал – наткнулся на новый удар, еще более сильный и резкий.

Снова полез, ломая ногти о колючие наросты, обдирая колени, выкашливая воду из легких, содрогаясь от ярости и отчаяния, хотел спасти, помешать, остановить; бродяжка хрипела, пыталась вырваться; лицо старика сделалось багровым и сосредоточенным; сжав губы, прямой рукой поднял женщину вверх, она сильно дернула руками и ногами, потом глаза выкатились из орбит. Жилец аккуратно положил ее на песок. Проверил пульс на шее, оттянул веко, деловито всмотрелся.

Марат подполз, ухватил отвратительно тонкие голени убийцы, рванул, желая опрокинуть, вгрызться в глотку, покарать – но вместо этого зарыдал.

– Надо бы всех… – задумчиво произнес Жилец, оглядываясь. – Но не успеем. Разбегутся.

Марат поднял голову. Слезы застилали глаза.

– Зачем? Зачем?!!

– Дурак, – ответил Жилец, деловито осматривая собственные руки. – Это Кабель. Про него никто не должен знать. Я бы и тебя тут оставил… Но… не могу. Все-таки семь лет… Привык…

9

Тебе крупно повезло. Ты человек эпохи межзвездных перелетов и современник биотехнологической революции. Ты счастлив, и счастливо всё человечество. Оно наступает, покоряя один мир за другим. Межзвездная экспансия неостановима. Ресурсы неисчерпаемы, богатства неслыханны. Гомо сапиенс, трансформированный то ли из духа святого волей бога, то ли из обезьяны логикой природы, перестал сомневаться в своих возможностях. Его власть бесконечна.

Бог не нужен; идея создателя не отменена, но законсервирована, как слишком архаичная. Природа тоже не всесильна – ее нельзя победить, но можно договориться. Человек объявлен началом и концом всего сущего.

Болезни в прошлом. Старение считается вредной привычкой. Много тысяч лет возможности твоих предков ограничивались возможностями их бренных тел. В старых книгах написано, что в сорок лет у предков болела печень, в пятьдесят – обвисала кожа, в шестьдесят – шалило сердце. Таковы были правила игры в истероидном мире бензина и электричества.

Если человек заболевал, он шел к хирургу, и тот, вооружившись варварским лезвием, вырезал больной орган. Металлические скальпели, металлические протезы – трудно представить, что когда-то людей окружали только металлы.

Ныне каждый, подкопив немного денег, может посетить имплантатора и купить новую кожу, или глаза, или память.

Металлические агрегаты ревели и скрипели, а человек наивно доверял им свою жизнь. Ныне он имеет дело с бесшумными, не имеющими запаха живыми машинами. Их детали практически не изнашиваются.

Ничто не изнашивается. Никто не стареет. Повсюду покой и благожелательная размеренность. Смерть – больше не закон, а уважаемая традиция. Обычно где-то на сто десятом году жизни среднему гражданину Межзвездной Федерации надоедает жить – и он умирает. Иногда раньше, если происходит потеря интереса; такие случаи известны как «синдром Мафусаила».

Но ты не просто сын своего века, ты избранный. Твоя профессия называется «межзвездный судоводитель».

Тебя отобрали в раннем детстве. Проверили хромосомы, провели тесты и признали годным, потому что ты внимателен, терпелив и не склонен к агрессии. У тебя редкий психотип, нечто среднее между флегматиком и сангвиником. Иные тесты вместо названий имели номера или носили фамилии создателей, и ты – еще мальчик – только потом, спустя годы, узнал, что такое «тактильная линейка» или «скорость реакций по методу Брауна».

Потом тебя десять лет учили. Ты рос, мужал и однажды понял, почему выбор пал именно на тебя.

Ты умеешь быть нежным. Предупредительным. Верным. Честным. Уравновешенным. Добрым.

Ты очень, очень хороший человек.

Ты вырастаешь и видишь, что женщины сами ищут твоей дружбы. Ты имеешь дело с биомами – значит, ты настоящий мужчина. Сильный, но чувственный. Ты способен на сострадание, ты умеешь терпеть и не умеешь лгать.

Тебе преподают биомонтаж, психотехнику, рефлектологию, анатомию квазиживых систем, фундаментальную теорию эмоций, этику биотехнологии. Объясняют разницу между машиной и человеком. Человек способен на подлость – биом не способен. Человек может предать и унизить – биом не может. Живая машина невинна. Тебе объясняют, что среди собратьев по биологической нише ты можешь чувствовать себя некомфортно и столкнуться с проблемами в общении. К тебе прикрепляют личного психотерапевта, чтобы ты не сошел с ума и не покончил с собой.

Когда ты подключен к нервной системе биома, его страхи и восторги становятся твоими страхами и восторгами. Потом, когда ты разрываешь ментальный контакт и возвращаешься к себе подобным, страхи и восторги людей кажутся тебе смешными и жалкими. Ты живешь на другом уровне эмоций, ты знаешь другую силу чувств.

Сегодня женщина любит тебя и шепчет на ухо милую чепуху – а назавтра ты кладешь пальцы на разъемы, и тебя накрывают волны любви такой силы, что женская любовь кажется пресной забавой.

Однажды ты понимаешь, что хорошим человеком быть трудно. Иногда – невыносимо трудно. Мучительно трудно. В какой-то момент тебе кажется, что ты рожден уродом. Что ты счастлив только в утробе и нигде больше. Но уже поздно. Любовь машины – сильнее и слаще самого сильного и сладкого наркотика. Машина глупа, наивна, бессловесна. Она умнее собаки или дельфина, но она – не животное. Ее можно выключить и разобрать на части. Она живая ровно наполовину, и ее любовь – только наполовину любовь; но и такая, половинная электронная любовь много сильнее человеческой.

Потом ты просто живешь с этим. Взрослеешь и привыкаешь. Находишь себе подругу. Сначала она говорит, что ей хорошо с тобой, что ты самый лучший, самый добрый и великодушный. Потом она начинает раздражаться. Потом кричит, что это невыносимо, что ты любишь женщину, как машину. Ты не знаешь, что ответить. Слабенькие электрические разряды, бегающие по нервам живой женщины, плохо возбуждают тебя. С женщиной слишком просто. Иногда совсем неинтересно. У женщины девять основных нервных узлов, а у биома – сотни. В момент решающего объяснения ты комкаешь ресторанную салфетку и осторожно замечаешь, что энергия не должна застаиваться в горловой чакре, а твоя собеседница в ответ плещет тебе в лицо вином из бокала.

Появляется вторая подруга. Третья. Сначала они говорят, что им интересно. Потом уходят. Им нужная вся твоя любовь, а не остатки. Одна просто использует тебя, другая удовлетворяет любопытство, третья честно признается, что влюблена, но тебе с ней скучно. Ты проводишь пальцем по ее шее, сбоку – она закрывает глаза и громко дышит. Слишком просто, вяло, предсказуемо. За десять лет ты освоил семьдесят пять вариантов тактильного воздействия на квазиживую плоть. Ты помнишь, что при двойном мизинцевом давлении высокой интенсивности на средние области гипофиза в кровь биома выбрасываются гормоны типа «зет», а при кратковременной стимуляции двенадцатого участка лобной доли в седьмой рецепторной системе падает напряжение.

Обычная женщина слишком груба для тебя.

Часто ты думаешь о себе как о чудовище и опять идешь к психотерапевту.

Потом ты находишь особенную женщину. Ее зовут Юла. Она всё понимает. Она смеется над тобой. Она не верит, что ее любовь слабее любви монстра, собранного из кусков живой плоти. И она доказывает тебе это. Ты шокирован и счастлив. Ты влюблен.

К этому времени ты давно вышел из касты пилотов, сбежал, поменял имя и лицо. Ты понял, что не хочешь прожить жизнь, лаская пальцами искусственные мозги и нервные окончания. Ты порвал с карьерой пилота и не пожалел. К сожалению, ты добываешь свой хлеб преступным ремеслом, но это временное состояние; в будущем ты планируешь найти что-то легальное и спокойное. Где-нибудь на дальней окраине обитаемого космоса, на одной из новых планет, где не так строг административный контроль, ты предполагаешь осесть и жить, как все нормальные люди, трудясь в поте лица.

Ты десять лет просидел в изолированном от мира городке Федеральной пилотской академии, тебе слабо знакома жизнь городов. Ты осторожно заводишь знакомства. В твоей голове уникальные знания, в пальцах редчайшие навыки, но ты вынужден изображать обыкновенного юношу, любителя музыки, спортсмена и весельчака.

Ты перемещаешься с планеты на планету. Жизнь везде разная – и совершенно одинаковая. В большинстве старых обжитых миров действует один и тот же простой принцип: абсолютный комфорт есть абсолютный контроль. Хочешь покоя, воли, счастья, сытости? Желаешь работать, рожать детей, развлекаться, сочинять музыку, коллекционировать, инвестировать, бездельничать, саморазрушаться, строить вечные двигатели – пожалуйста, говорят тебе. Всё, что угодно, – только под нашим контролем. Ты говоришь, что умеешь сам себя контролировать, – тебе отвечают: верим, но извини, не до конца. Ты все-таки человек, иногда против тебя может восстать твоя природа. Ты мятежный дух, заключенный в тюрьму из костей и мяса, не забывай об этом и уважай нас, потому что мы – власть и если тебе не хватит собственной власти над собой, мы поможем тебе.

А ты даже не можешь сказать, что рожден пилотом и умеешь управлять колоссальными силами, заключенными в рабочих плавниках корабля. Ты только молча киваешь. Согласен. У меня будет все, что я пожелаю, а у вас – власть надо мной.

Проводя вечера в размышлениях, медитациях и молитвах, ты понемногу привыкаешь к новой жизни, и твоя подруга тебе помогает. Вам хорошо вместе, и ты клянешься себе, что больше никогда не погрузишь ладони в серое вещество биома. Человеческая любовь много слабее любви живой машины, но в этом и заключается ее ценность.

Потом везение заканчивается. Тебя отправляют в пересыльную тюрьму и приказывают ждать, зарывшись в синий песок.

Ты не всё узнал про внешний мир. Два года скитаний вне стен Пилотской академии – слишком малый срок для того, чтобы научиться жить среди людей. Выяснилось, что твои навыки были нужны не только тебе. Чужие глаза наблюдали за тобой, и однажды старый умный человек хладнокровно сделал тебя соучастником убийства.

Ты привыкал к одному миру, но оказался в другом. Ты искал покоя и тишины – нашел боль и смерть. Ты искал любви – нашел грязь. Ты надеялся, что тебя полюбит женщина, – тебя полюбили маленькие, скользкие от пота четырехпалые существа, странно похожие на земных женщин. Из них была одна, самая умная и сильная, – вдруг ты понял, что испытываешь к ней ответные чувства. И не просто любишь, нет. Ты понимаешь, что она имеет над тобой власть.

Ты ходишь по земле, пахнущей шоколадом, дышишь ванильным воздухом. Плаваешь в сладкой воде. Тебя окружают гуманоиды, не способные добыть огонь трением. Беспомощный старик помыкает тобой – ты ничего не можешь с ним сделать, потому что он сильнее. Он – парализованный ниже шеи – ухитрился полностью подчинить тебя своей воле.

И вот, прожив семь лет на дикой планете, ты обнаруживаешь, что повзрослел.

Нет никакого комфорта. Нет никакого контроля. Есть только власть или ее отсутствие.

«Комфорт», «контроль» – это слова рабов.

Кто свободен, тот имеет весь комфорт и весь контроль.

Оказалось, что ты, обученный искусству управления космическими кораблями, умеющий перемножать в уме четырехзначные числа, хранящий в памяти тысячи сложных формул, умный, тонкий, сложный человек, наделенный уникальным талантом, не так силен, как тебе думалось. Есть другие, дикие и грубые, не читавшие книг и не слушавшие лекций в университетских аудиториях, они крепче и умнее тебя. Ветхий уголовник, просидевший полжизни в тюрьмах, знает о жизни и смерти больше тебя. Дикая безымянная девушка, вплетающая в волосы сухие жилы ящериц, верующая в наивные пророчества и примитивные священные знаки, смотрит на тебя, как на ребенка, и ты – блестящий интеллектуал и великолепно вышколенный профессионал – готов сделать всё, что она скажет, есть из ее рук, бесконечно слушать ее певучие речи и идти за ней куда угодно.

И вот – один из них убивает другого, а ты не способен помешать. Это не твоя битва. Тебя отодвинули в сторону. Ты не нужен. Ты не умеешь душить, губить, умерщвлять, устранять неугодных. Ты просто не способен мыслить такими категориями. Ты ничего не понимаешь в древних механизмах насилия и вынужден бессильно скрипеть зубами, пока старик, погубивший твою судьбу, хладнокровно лишает жизни существо, которое ты любил.

Ты был помазан любить живое, но не властвовать.

10

Он гнал Марата шесть дней.

Гнал и бил.

Начал сразу, там же. На песчаной отмели в зеленом океане.

Марат ухватил ведьму за скользкие плечи, приподнял – голова откинулась; под неестественно белыми скулами видны были багровые следы пальцев старика. Положил мертвую на песок, взял камень – один из лежавших у воды, приготовленных для всякого желающего нырнуть и коснуться чуда – и бросился, двумя руками занеся оружие над головой.

В теле ощущалось столько сил, что Жилец, казалось, был обречен. Марат прыгнул, но старик увернулся и схватил его за запястье. Марат заорал от боли. Чудовищная сила подняла его в воздух и понесла над изумрудной волной.

Перевернувшись несколько раз, он рухнул в воду, выгреб к берегу, выскочил, снова рванулся – и снова проиграл: Жилец схватил его за волосы, сбил с ног, несколькими ударами по лицу ослепил и оглушил. Марат пытался противостоять, но только месил кулаками воздух. Никогда в жизни он не чувствовал себя так глупо: в мышцах и суставах ощущалась взрывная мощь, вдобавок утроенная, удесятеренная гневом, но соперник – еще час назад жалкая, высохшая, привязанная к мокрым бревнам смрадная мумия, говорящая голова, желтый полускелет, беспомощный паралитик – теперь был средоточием еще более мощной силы. Невероятной, запредельной.

Наверное, Жилец ждал просьбы о пощаде. Бил, разумеется, не в полный замах, дозированно. Не калечил, а воспитывал, давал понять, кто из двоих теперь главный. Но Марат не стал умолять. Даже когда понял, что не может сопротивляться, и опустил руки, молчал. А Жилец наносил удары: мерно, через равные промежутки.

Когда хватка ослабла, бывший пилот сумел вырваться. Прыгнул – но уже не в атаку, а назад, прочь. Поплыл на запад, выплевывая обломки зубов. Однако сила никуда не исчезла – вода стала плотной, но и более послушной, раздвигалась сама собой. Попробовал работать только ногами – получилось. Заскользил, изгибаясь, чувствуя ярость и отчаяние.

Спустя полчаса налетел порыв холодного ветра, и первая волна – еще несмелая, пологая – подняла его. Оглянулся – горизонт был черен, в плотных тучах сверкали короткие лиловые молнии. А совсем рядом, в нескольких метрах сзади, плыл Жилец. Справа и слева от головы неправдоподобно быстро появлялись из воды и уходили в воду белые острые локти. Марат прибавил скорость, но не прошло и минуты – старик нагнал его, схватил сначала за щиколотку, потом за плечо, рывком развернул и вцепился в горло. Марат ударил в ответ, но морщинистая физиономия Жильца не выразила даже минимального неудовольствия, напротив, убийца забавлялся, рот его был оскален, глаза излучали наслаждение. Пинаясь и кусаясь, оба стали тонуть, а когда задохнулись, расцепились и всплыли – наверху уже бушевало и ревело.

Не обменявшись ни единым словом, они поплыли на запад. Волны и ветер не мешали Марату – наоборот, возбуждали: если он оказывался наверху, на самом гребне, то мог видеть далеко впереди серый берег.

Обратный путь занял вдесятеро меньше времени. Когда разбитые подглазья превратились в опухоли, Марат потерял направление и запаниковал, но очередная волна сильно ударила его о дно, а следующая – толкнула в спину и выбросила на твердое. Хрипя и отплевываясь, он пополз, понимая, что левая рука то ли вывихнута, то ли сломана. Добравшись до сухого места, сел, обернулся.

Жилец стоял над ним, широко расставив ноги. Голый, мокрый, невообразимо тощий. На берег за его спиной накатывали свинцовые валы.

Ветер швырял в лицо водяную взвесь, имевшую вкус меда.

Корабля он не увидел. Очевидно, шторм отнес их далеко от места, где должны были ждать Муугу и Нири. Не было также никого из старожилов Узура; бродяги всегда были предусмотрительны и отплыли с песчаной отмели заблаговременно и сейчас, может быть, спасались от урагана, зарывшись в песок. Так семь лет назад зарывался и сам Марат, арестант пересыльного пункта на Девятом Марсе.

Жилец прокричал что-то, но от грохота Марат не разобрал ни слова, уловил только интонацию. Старик был счастлив. Проорав несколько фраз, он подскочил и пнул Марата ногой в живот; бывший пилот понял, что ничего не закончилось. Напротив, всё только начинается.

Он поднялся, сплюнул воду и кровь. Побежал.

Сила никуда не исчезла. Ступни сами отталкивались от слежавшегося песка.

В тот первый день Жилец трижды догонял его. Сильным пинком опрокидывал и бил ногами в лицо или живот.

Марат не чувствовал ни одышки, ни усталости, ни голода, ни жажды. Только боль и желание оторваться от преследования. Даже грохот урагана не пугал, казался единственно верным звуковым сопровождением происходящего.

Пена и брызги воды попадали в горло, он замедлял бег, чтобы восстановить дыхание, и тогда Жилец догонял, сшибал с ног подножкой или ударом кулака в спину и опять бил, молча, умело, без суеты.

Во второй половине ночи при свете четырех лун Марат решил дать бой и разработал план. Идея была в том, чтобы увеличить скорость бега до максимальной и усыпить бдительность преследователя, а потом резко остановиться, развернуться и атаковать на встречном курсе. К этому времени опухоли под глазами исчезли, и даже поврежденная рука перестала болеть. Марат сосредоточился на работе ног, забрал немного в сторону, ближе к берегу, где песок был более плотным, и взял такой темп, что сам удивился.

Под утро хлынул ливень. Волны стали вдвое выше. В первые дни Большой шторм всегда особенно силен.

Дышать сломанным носом было нелегко.

Решившись, Марат откинул назад плечи, затормозил и обернулся. И закричал от отчаяния.

Оторваться не удалось: Жилец был прямо за спиной, в одном шаге.

Он вытянул руку и толкнул Марата пятерней в лицо. Сверкнул глазами, вытер мокрое лицо, заорал:

– Слишком просто!

И опять ударил ногой. Словно железный рельс врезался в ребра. Марат упал.

– Ты никуда не денешься! – выкрикнул старик, перекрывая рев шторма, и развернул костлявые плечи. – Тебе не убежать от меня! И не победить меня! Я – Жилец, понял? Таких, как ты, я ломал каждый день! Если сомневаешься, вставай и возрази!

Марат поднялся, набрал полную грудь воздуха – сладость его показалась бессмысленной, кощунственной – и бросился прочь.

Вспомнил о пистолете – и с тоской понял: оружие осталось в Узуре, смыто с отмели первой же большой волной и сейчас лежит где-то на дне, в коралловых кущах. Разумеется, там есть встроенный маяк, потерю можно отыскать по радиосигналу, но для этого надо добраться до капсулы и реанимировать издохшую аппаратуру.

Мысль о капсуле вернула Марата к действительности. Я не дикарь, вспомнил он, я не бродяга, достигший вожделенного Узура, я человек разумный, я пилот, заброшенный на окраину цивилизованной Вселенной. Моя задача – выжить, по возможности не навредив обитателям этой планеты. Меня найдут. Меня вернут в старые миры, накажут за проступки и отправят восвояси. Я не должен убегать.

Он понемногу сбавил скорость и остановился.

Жилец догнал его прогулочным шагом.

– Подожди! – крикнул Марат и поднял руку. – Стой! Я всё понял!

Старик покачал головой.

– Еще не всё, – басом возразил он, и его нога снова врезалась в живот Марата.

– Я понял, понял! Ты сильнее, я слабее, хватит! Давай поговорим!

– Дурак! – ответил Жилец. – Это и есть разговор!

И отвесил столь размашистую оплеуху, что Марат улетел к самой кромке прибоя; тут же его с головой накрыла зеленая пена.

Встал, выбрался на сухое – и опять побежал.

На третьи сутки впал в прострацию. Сила текла через тело бесконечно, неостановимо, заряжала мускулы, наполняла кровью ткани, даже член нелепо дыбился, но теперь щедрость силы не восхищала, а бесила Марата. Лучше бы иссякла. Лучше бы всё закончилось. Тогда можно упасть, задохнуться, поджать к животу сведенные судорогой ноги, разрешить себе стон, или крик, или мольбу о прекращении пытки. Его не Жилец пытал – над ним глумился сам Узур, легендарный Разъем, Кабель, источник молодости и здоровья.

На четвертое утро он круто повернул на запад, прочь от берега, и попытался спрятаться в скалах, но Жилец без труда отыскал его, швырнул, громогласно ругаясь, острый обломок гранита и сильно, в кровь разбил лоб; в несколько тигриных прыжков нагнал и выволок за волосы на берег.

На пятые сутки Марат подумал, что к ударам можно привыкнуть. Однако примерно та же мысль посетила и Жильца: на закате того дня он бил Марата особенно долго. Валил, потом разбегался и – ногой. Или хватал за шею, погружал лицом в песок и давил сверху. Потом старику надоедало, и пока он прикидывал, что бы еще придумать, Марат вставал и бежал дальше.

Как быть, если у тебя бесконечная сила, а у твоего врага – впятеро большая?

Сражаться бессмысленно, убежать невозможно. Можно было покориться, умолять, целовать ноги, но этого Марат никогда не умел.

В начале шестого дня они достигли окраины Города.

Первый встреченный ими абориген коптил рыбину на костерке, загородясь от ветра растянутой тюленьей шкурой. Увидев двоих голых гигантов, он вскрикнул от ужаса и бросился прочь. На шум из хижины выбралась его жена, и Жилец, оглушительно зарычав, тут же сорвал с нее набедренную повязку и набросился, вцепившись зубами в крупные груди. Абориген вернулся, крича уже не от страха, а от возмущения, но старик сломал ему шею одним коротким ударом, не прекращая фрикций. Женщина визжала, перекрывая грохот прибоя, и понемногу из засыпанных песком вигвамов стали выходить прочие дикари, судя по сонным физиономиям – община бхиу, безобидные поедатели крабов, соплеменники Митрополита, когда-то покорившиеся Марату без боя. Увидев непотребство, кто-то побежал к чувствилищу – доложить матери рода, и Марат понял, что ему следует исчезнуть. Остановить Жильца нельзя, а просто стоять рядом – бессмысленно, нелепо и опасно. Никто в Городе не знал, как выглядит Великий Отец, а вот его сына, Владыку, видели почти все. Но видели в славе и могуществе, в сиянии медных доспехов, в толпе жрецов и охранников, а не таким, как теперь: окровавленным и плачущим от отчаяния.

Стараясь не слушать вопли дикарей и сладострастный рев бывшего паралитика, Марат отошел в сторону, по огромной дуге обогнул пригороды с южной стороны, и когда добежал до Пирамиды, поблагодарил Кровь Космоса за то, что ни один из встреченных по пути аборигенов не успел испугаться.

Стражники у западного входа от изумления забыли упасть ниц, а спустя три секунды Марат уже был на самом верху. Здесь ему полагалось ходить медленно, сотрясая каменные плиты пола тяжелыми шагами, ибо обладатель высшей власти никогда и никуда не спешит, но власть, судя по всему, уже нашла себе нового хозяина; скользя мокрыми ступнями по гранитным прямоугольникам, бывший Владыка рысью метнулся через комнаты, отшвырнул замешкавшегося солдата внутренней стражи, всем телом налег на дверь, а когда задвинул за собой засов, понял, что не пойдет в капсулу, не станет налаживать связь и заниматься поисками оружия.

С пистолетом или без него – Жилец всё равно сильнее.

Издалека, перекрывая завывание ветра, донесся шум, кричали люди, много, вопли ужаса множились, пока не слились в единый звук, неприятный, как скрежет ножа по фарфору, и Марат, на ватных ногах подойдя к окну, заставил себя посмотреть вниз, на свой Город.

Он простоял у окна весь день. Наблюдал, как Жилец двигался от улицы к улице, сквозь хижины бедняков и ухоженные дворы богатых рыботорговцев. Путь его отмечался дымами пожаров и телами дикарей, подброшенными высоко вверх.

Кто-то стучал в дверь: генералы, или жрецы, или жены, или все вместе – но Марат не шевелился.

Иногда внизу сверкала медь – очевидно, зажиточные горожане, которым разрешено было иметь металлическое оружие, пытались защищаться. Иногда, если Жилец громил и разваливал очередное чувствилище, крики боли и ненависти становились особенно невыносимы. Одиннадцать племен жили в Городе-на-Берегу, одиннадцать чувствилищ сложены были из камней и тюленьих хребтов в разных его районах, и одиннадцать хоровых стенаний вознеслось к низкому пепельному небу.

Почти все они были рыболовы и плавали лучше, чем ходили. В спокойную погоду они бросились бы к берегу и попытались спастись в воде. Океан кормил их и одевал. Океан каждое утро выталкивал в небо их светило. Но сегодня океан был темен и зол, обрушивал на берег мутные волны и не желал защищать маленьких двуногих прямоходящих.

Потом всё кончилось. Крики превратились в плач, и Марат, обливаясь потом, повернулся лицом к двери.

Жилец мог войти потайным ходом, через комнату Нири, но сейчас был не тот случай. Семь лет – достаточный срок, чтобы понять: Великий Отец пойдет по парадной лестнице, через зал для приемов, через спальни жен.

Марат ждал новой серии криков. Даже опустил глаза, ожидая, что из-под двери потечет кровь. Ему казалось, что новый Хозяин Города убьет всех мужчин во дворце. Но воцарилась странная тишина, и пока тянулись минуты безмолвия, в голову вползла простая и свежая мысль.

Прыжок из окна. Хороший способ всё закончить.

Пирамида выстроена уступами, но если отойти к противоположной стене, сильно разбежаться и вылететь головой вперед – есть шанс набрать хорошую скорость и надежно приложиться виском о мокрый гранит.

Достойный финал, подумал он. Семь лет. Скольких я убил собственными руками? Будь за поясом пистолет, можно было бы посчитать. В обойме полторы тысячи зарядов, из них двести разрывные, каждый выстрел – одна смерть. А еще я стрелял в них зажигательными. И топтал носорогами. Мои воины вонзали в них копья, разбивали черепа томагавками и ломали кости дубинами. Нет, безумный Жилец тут ни при чем. Мне давно пора прыгнуть головой вперед. Мне, наверное, надо было сделать это сразу, в первый же день…

Грохот оглушил его, заставил вскочить и прижаться спиной к стене. Задрожали стены, из щелей в потолке посыпался песок, и дверь, изготовленная из дерева зух, не поддающегося обработке каменными орудиями, треснула пополам и обрушилась внутрь комнаты.