Текст книги "Боги богов"

9

За трое суток до начала сезона штормов, когда с востока уже вовсю задувал холодный, пахнувший медом ветер, база поднялась на сорок тысяч метров и перешла в орбитальный режим. Ждали транспорта: Директор и его люди получили приказ о переводе на новое место, а задержанного фигуранта списка «альфа» следовало предать суду и отправить к месту отбытия наказания.

Директор лично разрешил фигуранту понаблюдать за подъемом из пилотского отсека, и когда медленная, сонная машина – наполовину корабль, наполовину офис – вышла в стратосферу, Марат увидел, что океан, казавшийся необъятным, на самом деле с трех сторон окружен сушей. Даже не море – обширный залив, часть действительно большого, настоящего океана, занимавшего почти половину Северного полушария планеты. От места, где некогда стоял Город, до противоположного берега было всего триста миль.

«Я должен был догадаться, – сказал себе фигурант. – Даже в самые первые дни Большого шторма волны были слишком слабы для настоящего океана. Залив, лужа… Устричные фермы отца на Офелии занимают вдвое больше места… Впрочем, мне простительно, я всего лишь пилот, а не специалист по водоемам…»

Припомнил сына богатого торговца моллюсками, сосредоточенного мальчишку, соорудившего лодку и отплывшего на восток, искать обратную сторону мира. Как его звали? Теперь я даже не помню тотемное животное его общины. Я плохой лидер, бездарный. Настоящий тиран всегда знает лучших представителей своего народа если не по имени, то хотя бы в лицо.

Залив имел правильную полукруглую форму. Вода сверкала: на западе зеленым, на востоке ярко-желтым.

После пребывания в мнемографе голова казалась набитой иголками. Хотелось каким-нибудь образом засунуть палец в черепную коробку и с наслаждением почесать извилины. Память была перемешана, по ночам снились короткие, быстрые сны, картинки детства: мама в сарафане, брат с ободранным локтем (упал, преодолевая забор) – вдруг поперек череды идиллий всплывало обрюзгшее лицо Быстроумного и полуголые фигурки, объятые пламенем, визжащие, катающиеся по земле; с Марата сняли четыре полные мнемограммы, он сильно потерял в весе, мучился тремором и по три-четыре раза за ночь просыпался от собственного крика.

И все-таки… Чтоб мне всю жизнь сосать крабьи кости… Как звали того мальчика?.. При хорошем попутном ветре он мог достичь цели в считаные дни… Сейчас, наверное, путешественник счастлив. Или, наоборот, разочарован. Доплыл и увидел те же камни, тот же бамбук и ту же черепашью икру на отмелях. Обратная сторона мира оказалась такой же.

Так всегда бывает.

Те же страсти. Та же боль.

Та же любовь.

Когда небосвод потемнел и вес тела уменьшился, Марат, не дожидаясь приказа, вышел из рубки. Уединился в кармане и попробовал сосредоточился на молитве.

Он десять лет не видел Космоса и сейчас не хотел, чтобы кто-то видел его слезы радости.

Из маленького небьющегося зеркала, вживленного в стену бокса, смотрел незнакомый взрослый мужчина. Темная кожа. Старый пилотский комбинезон, на размер больше, чем надо (другой одежды на базе не нашлось). Короткие волосы кое-где выбелены сединой. Узкие бледные губы. И взгляд – совершенно дикий, пронзительный, транслирующий плотную, хорошо контролируемую ярость. Взгляд Владыки, Хозяина Огня, Сына Великого Отца; взгляд существа, привыкшего лицезреть спины и затылки пяти тысяч подданных, рухнувших лицами в желтую пыль главной городской площади.

Волосы его, заплетенные в восемь жирных косиц, перед самым подъемом Альфред состриг и осторожно упаковал в особый пакет. Никаких шуток, вещественное доказательство. Та же участь постигла и кожаные сандалии с медными пряжками, украшенными Ликом Отца. Потом была полная дезинфекция, и сейчас Марат с недоумением прислушивался к запаху собственной чистой кожи. Отвратительно сухой, обезжиренный, коротко стриженый тридцатилетний преступник. Типичный фигурант списка «альфа».

Хорошо, что мои жены никогда не увидят меня таким. Они слишком любили мои липкие, бронзовые от масла руки, с длинными ногтями, под которые каждое утро положено было набивать сухие измельченные водоросли дзури… Или глури… Забыл. Аюришхи была дочерью матери рода и сама возилась с ярко-фиолетовыми волокнами; считалось, что это задабривает тотемное животное ее рода… Какого она была рода?

Почти ничего не помню. Память извлечена, мнемограф высосал всё, вплоть до подсознательных страхов и восторгов. А после того, как суд объявит приговор, они ликвидируют мою личность, и я забуду не только жен, но и всё остальное.

Имя оставят, закон запрещает ликвидировать имя, а остального не будет.

Молитва не состоялась, и фигурант устыдился собственного уныния; а меж тем за стенами базы уже ревела и хохотала Великая Пустота, безучастная к судьбам разумных и неразумных существ.

Стена лопнула, и Марат понял, что Космос просто не хочет его молитвы. В карман, распространяя резкий запах лаванды, шагнул Альфред.

– Пойдем, – сказал он.

Фигурант испугался, торопливо встал, потом понял, что приступ страха, вызвавший прилив крови к лицу и даже небольшое дрожание коленей, почему-то смешит его. Наверное, причина была в официальном тоне приказа; Альфред говорил не с Маратом, полевым агентом службы Контроля за Экспансией Разума, не с толковым парнем, почти приятелем (за год меж ними так или иначе установились едва не дружеские отношения), а с пойманным преступником. Приятельство осталось в прошлом, зачистка завершена, клиента пора отправлять на лоботомию.

«Это и есть власть, – подумал он, выходя в коридор. – Ее обратная сторона. Повелевал другими – теперь другие будут повелевать тобой. Впрочем, всё равно. Если надо, паду ниц. Тоже ритуал. Бутафорская процедура для тех, чей дух слаб, чей разум некрепок».

У входа в кабинет Директора сильно пахло тухлой органикой.

Войдя (Альфред остался за порогом), Марат сразу сказал:

– Ваш пилот – дурак. Надо увеличить мощность перистальтики.

В персональной приемной Директора висел коричневый полумрак; сам хозяин сидел за столом, рассматривал фотографии на экране коммуникатора; поднял печальные глаза, без выражения ответил:

– Он вообще не пилот. Зачем нам пилот? Мы на базе, нам только подняться надо. Один из наших сел за руль, он умеет…

– Тем более. Скажите, пусть успокоит машину, иначе она разозлится.

– Бог с ней, – ответил Директор. – Кому надо – успокоят. Корабль на подходе. Через четыре часа я улетаю.

На детском лице шефа отдела зачисток отразилась досада.

– Еще какое.

– Расскажите.

– Замолчи, – сказал Директор. – Думай про Третью Венеру.

– Пошла она к черту, ваша Венера.

Директор покачал головой.

– Смелый, – пробормотал он. – Слушай, ты пилот, имел дело с живыми кораблями… Позавчера нашли корабль… Не наш. Дальняя Родня или, может быть, еще кто-то, посерьезнее… Эксперты говорят, что это вообще не корабль…

– Ага, – сказал Марат. – Интересно. Давайте уже, говорите. Я в списке «альфа», завтра мне выжгут память…

– Послезавтра, – поправил Директор. – По закону осужденному дается двадцать четыре часа для приведения воспоминаний в порядок… Но ты прав, я ничем не рискую. Слушай.

Нашли нечто. Квазиживая конструкция весом в триста тысяч тонн… Только уже неживая. Все ткани давно мумифицировались. Десять километров в поперечнике. Внутренности покрыты знаками в двоичном коде, логика шифра та же, что и в Атласе… Судя по всему, Родня развивалась по тому же пути, что и мы. Биотехнологии. Однажды они отказались от индивидуальных тел. Жили парами: два сознания в единой биологической конструкции, она же и есть корабль… Тот, что мы нашли, дохлый. На сигналы не реагирует. Это мертвец, при жизни имевший две души. Ему несколько тысяч лет, он давно летит, там ничего нет… Представь себе это существо… Оно должно было быть бессмертным. Авторегенерация, замкнутый цикл жизнеобеспечения… Потом что-то случилось, и два сознания решили, что больше не хотят жить…

– Почему вы решили, что они мертвые? – спросил Марат. – Они могут спать. Пребывать в анабиозе. Или в нирване. Или они просто так сильно любят друг друга, что не обращают на всё остальное внимания…

– Я ничего не решил, – раздраженно ответил Директор. – Я буду решать, когда сам всё увижу.

– Откажитесь, – сказал Марат. – Там будет нелегко. Розовым мясом чую.

Директор слабо усмехнулся.

– Я бы хотел, да. Но есть приказ…

– Подайте в отставку. Придумайте что-нибудь. Не связывайтесь. Сами говорили: контакт есть абсолютное зло. Или, если хотите прославиться в веках, уничтожьте находку. Распылите, сожгите, сами, лично…

– А знания? Технологии?

– К черту технологии. У нас этого дерьма навалом.

– И то правда, – пробормотал Директор. – Ты мне прямо в больное место… Я терпеть не могу технологии… Волосы крашу, да. Чтоб седину было не видно. Остального не люблю.

Он задумался, кинул неприязненный взгляд на пульсирующий потолок приемной.

– Ладно. Я, собственно, тебя не за этим звал…

Помолчал, посмотрел в сторону, добавил:

– Мы больше не увидимся.

Марат привалился спиной к теплой стене.

– А на суде? – спросил он.

– На суде заслушают мой отчет, – Директор нахмурился и развернул экран так, чтобы Марат не видел изображений. – Личная явка необязательна. Процесс закрытый, секретный, вас будет только четверо: судья, прокурор, ты и твой адвокат. Кстати, имей в виду, наш прокурор из КЭР – суровый мужик. Не виртуальный, не киборг, живой человек. Судья тоже. А с адвокатом сам решишь – это не мое дело…

Марат посмотрел на собеседника, спросил:

– У вас что-то случилось?

– Нет. Ничего особенного. – Директор ударил ладонями подлокотники кресла. – Собака моя… В общем, это тебя не касается… Она умерла. Сегодня утром. Я думал, еще год-два протянет… Хороший был пес.

– Надо было… – Марат пошевелил пальцами. – Есть же имплантаторы… Новое сердце, железы… Сейчас собаки по триста лет живут.

– Благодарю, – раздраженно ответил Директор. – У меня всё натуральное. И у моей собаки тоже. Живем в согласии с природой. Собака – двадцать лет, а я – как получится.

– Понятно, – сказал Марат.

Лицо его собеседника, сине-розовое в свете экрана, сделалось белым – видимо, фотографии умершего животного уступили место каким-то текстовым файлам.

– Слушай меня, – белый рот стал жестким. – Я написал ходатайство. И прокурору, и судье. И еще подал рапорт по начальству. Не знаю, удовлетворят или нет… Но должны. А если не получится, всё равно, ты должен знать… Я против ликвидации твоей личности. Наш психолог тоже согласен. Мы посмотрели мнемограмму, сделали резюме…

– Дайте посмотреть.

– Исключено, – отрезал Директор. – Внутренний документ. Но не бойся, за тебя выступит сама структура верхнего слоя твоей памяти… Ты часто вспоминал грехи, главным образом убийства, и почти сразу забывал о поступках, которые тебя украшают… Это будет тебе большой плюс. В смысле на суде зачтется… Мы очень удивились, когда увидели, что ты делал хирургические операции…

– Ампутации, – поправил Марат.

– Всё равно, надо же знать, как и что…

– Я пилот. Я десять лет изучал физиологию. Если коралловый угорь откусил дикарю ногу, надо просто очистить рану и правильно сшить сосуды… И потом, всё равно каждый третий умирал от инфекции. Я научил их прижигать раны огнем, но это больно, они не восприняли…

– Скольких ты прооперировал?

– Не помню. Один-два случая каждый месяц…

Директор кивнул.

– Всё это мы включили в резюме в обоснование ходатайства об отмене ликвидации личности. Я считаю, что ты можешь вернуться к нормальной жизни без радикальной психокоррекции… Кроме того, у тебя есть группа поддержки. Между прочим, влиятельные люди. Тебе нанят известный адвокат, как его… Забыл фамилию. Неважно.

– Хацзоха! – сказал Марат и засмеялся.

– Что?!

– Извините. Я просто вспомнил имя… Был у меня такой абориген, смелый парень… Уплыл в океан, хотел добраться до другого берега… И пропал.

Директор шевельнул локтем, включил верхний свет. Долго смотрел на Марата.

– Слушай, – негромко произнес он. – Ты хоть понял, что всё кончилось? И океаны, и аборигены смелые? По закону о скором и справедливом суде твое дело будет рассмотрено в течение семи суток, начиная с этого дня. Судью я знаю, он не будет долго думать. Тебе светит пожизненное, с правом подачи прошения о помиловании через двадцать пять лет. Личность тебе оставят, но память сотрут. Потом ты отбудешь десять лет во внутренней тюрьме КЭР, на Третьей Венере, и тебе опять сотрут память, чтобы ты забыл не только эту планету, но и нашу внутреннюю тюрьму, а потом переведут уже на обычную каторгу. Хорошо, что у тебя есть богатые родственники… И не только родственники… Наверное, они помогут тебе восстановить здоровье, и вторую половину жизни ты проживешь как нормальный человек…

Марат попытался вспомнить, как живут нормальные люди. Но в голове крутились только носороги, кожаные палки и молитвы Митрополита.

– Не понял, – сказал он. – Что значит «не только родственники»?

Директор шевельнул бровями, хмыкнул, значительно и немного скабрезно.

– Некая Джулия Дуглас оплатила услуги самого дорогого адвокатского бюро Федерации. И даже добилась приема у шефа КЭР. А мой шеф, – Директор опять хмыкнул, на этот раз сочувственно, – ненавидит просителей. У него такая работа: говорить «нет»… А тут он мне лично звонит и рекомендует, понимаешь ли, чтобы я, оформляя твое дело, действовал максимально объективно… Чувствуешь формулировочку, да? Не знаю, кто такая Джулия Дуглас, но…

– Юла, – сказал Марат. – Так ее звали раньше.

– А, – Директор опять выключил верхний свет. – Понял.

– Только она была не Дуглас.

– Мне всё равно.

– А мне нет, – сказал Марат.

– Подруга или жена?

Марат помолчал и ответил:

– Человек из прошлого.

Экран перед Директором снова засветился сине-розовым.

– Не хочешь жить прошлым?

– Зачем мне прошлое? – спросил Марат. – Его уже нет.

– У тебя и будущего нет, – пробормотал Директор, всматриваясь в картинки. – Двадцать пять лет – это очень долго.

Фигурант списка «альфа» улыбнулся.

Для него слова о двадцати пяти годах каторги до такой степени ничего не значили, что ему даже стало немного жаль своего собеседника.

– К черту будущее, – сказал Марат. – Оно еще не наступило. Наступит – разберемся. Сейчас я хочу жить настоящим.