Текст книги "Во власти мракобесия"

– Опять ругаетесь, – раздался из спальни детский голос, и на пороге комнаты появился семилетний мальчуган с всклокоченными волосами.

Инга, увидев сына, сделала злобный выпад в его сторону:

– А ты чего поднялся? Иди спать! Не суйся в дела взрослых!

* * *

– Информацию касательно банка «Национальный кредит» удалось проверить? – спросил Смеляков, когда Трошин сел за стол рядом с Волошиным.

– Да, через Петлина этот банк пытался стать уполномоченным банком правительства.

– Стало быть, Гусинский сказал правду.

Телефонный звонок заставил Виктора отвлечься.

– Алло? А-а, это ты. Здравствуй… – Было видно, что Смеляков немало удивлён. – Что? Ну, если серьёзное, то приезжай. Да, я закажу тебе пропуск.

Виктор положил трубку и взглянул на Волошина.

– Догадаешься, кто звонил?

– Я не экстрасенс, – ответил заместитель.

– Муравьёв. Он сейчас у Гусинского руководит службой безопасности, заместитель начальника. Я знаю его ещё по работе в МУРе, тогда он служил в отделе по борьбе с организованной преступностью… Просил принять. Говорит, что разговор серьёзный.

– Интересно, что у него может быть к нам.

– Скоро выясним…

Виктор бросил взгляд на часы. Через тридцать минут у него была встреча с премьер-министром. К Черномырдину он не испытывал симпатии и по возможности старался не общаться с ним, но, работая в Белом доме и занимаясь контрразведывательной работой в правительстве, совсем избежать встреч с премьер-министром было нельзя.

Оказавшись в приёмной Черномырдина, Смеляков столкнулся с Сониным.

– Привет, – поздоровался начальник охраны премьер-министра, и на его лице засияла благодушная улыбка. – Какие-то проблемы?

– Нет. Просто мне назначена аудиенция с твоим шефом.

– Хорошо, хорошо…

Черномырдин сидел за массивным столом и деловито водил авторучкой по бумаге.

– А, здравствуй! – Он поднял глаза. – Я жду… тут вот… Коржаков звонил, просил, чтобы я принял тебя. Говорит, важное у тебя дело.

– Здравствуйте, Виктор Степанович.

– Какие проблемы? Докладывай. Ты тут для того и того…

– Я принёс вам справку… По Кошелю.

– По Кошелю? А ну дай взглянуть…

Премьер-министр взял справку и долго молча читал.

Закончив, он распрямился, насколько ему позволяло крупное тело, и прихлопнул бумагу ладонью.

– Ну этого не может быть! Тут какая-то просто… Я сейчас не буду вдаваться. Я знаю этого человека! Просто не может быть!

– Как не может быть? – Смеляков протянул председателю правительства папку. – Виктор Степанович, вот все документы. Вы посмотрите.

Черномырдин неохотно подвинул к себе папку с документами, пролистал их, поправил очки.

– Ты уверен, что всё правильно? – спросил он, гнусавя.

– Виктор Степанович, опасность всей ситуации в том, что такой же информацией владеют австрийские спецслужбы, они всё зафиксировали. Они могут приступить к вербовке Кошеля на компромате в любой момент, если уже не приступили…

– Ну вы больше слушайте, шо они вам там подсовывают. А то они сунут! И сунут такое, что потом и мы, и все тут не расхлебаем… Но я разберусь! Мы в конце концов обязаны!

Смеляков встал, поняв, что разговор окончен.

По коридору он шагал, охваченный мрачным недоумением. Очевидность того, что Черномырдин не желал признавать вину своего подчинённого, не вызывала сомнений. Но если премьер-министр готов отмахнуться от того бесспорного факта, что его помощник по внешнеэкономическим связям занимался деятельностью, которая могла нанести огромный урон российской экономике, то это означает одно: Черномырдину наплевать на интересы страны. В это Смеляков поверить не мог.

У себя в приёмной он увидел Волошина.

– Зайди ко мне.

Когда за ними затворилась дверь, Виктор сказал:

– Был у Черномырдина по Кошелю. Похоже, он не хочет принимать к сведению нашу информацию. Он сказал, чтобы мы меньше слушали, когда нам суют.

– Куда суют?

– Туда, – со смешком ответил Смеляков.

– А-а, понял. Лучше б ему засунули туда.

И всё же Черномырдин велел Кошелю написать заявление об уходе «по собственному желанию». Так что с должностью помощника премьер-министра Геннадию Кошелю пришлось распрощаться. Но только с должностью. Из Белого дома его так и не убрали.

* * *

Муравьёв ничуть не изменился с тех пор, как Смеляков видел его последний раз в МУРе.

– Что у тебя за серьёзный разговор? – спросил Виктор. – Выкладывай.

Заместитель службы безопасности Гусинского вздохнул.

– У нас есть достоверные данные, что солнцевские заказали Гусинского.

– Интересное дело! – Смеляков недоумённо пожал плечами. – А я тут при чём?

– Если это вдруг произойдёт, все стрелки сразу переведут на вас.

– Ещё раз спрашиваю: мы-то тут при чём?

– Гусинскому отовсюду насвистывают, что СБП ведёт на него охоту, так что если кто-то даст по нему залп, все подумают на вас, – с готовностью пояснил Муравьёв.

– Слушай, ты же бывший опер. Как ты можешь такое говорить? Ладно бы ещё журналюги подобную муть несли, но ты… Кто, как не ты, лучше других знаешь, что ни одна спецслужба в России «мокрыми» дела не занимается.

– Я знаю. – Муравьёв вздохнул – Но у Гусинского навязчивая идея.

– Так разубеди его!

– Владимир Александрович требует «серьёзной» проверки. А кто сейчас серьёзней вашей конторы? Сделай одолжение, помоги. Проверь по своим каналам, правда это или нет.

– «Владимир Александрович, Владимир Александрович»… Ты как-то странно произносишь его имя. У меня так не получается.

– Потому что ваша контора видит в Гусинском врага, а я люблю его.

– Любишь? – Смеляков не сумел скрыть изумление. – Интересное заявление. В каком смысле «любишь»? – И добавил шутливо: – Ты ориентацию сменил, что ли?

– Не в этом смысле… Не нужно смеяться. – Муравьёв горько ухмыльнулся. – Я как человека люблю его. Он – великая личность, необыкновенная. Заурядному человеку такой размах и такие замыслы не по плечу. Мы с тобой люди старой закалки, к новому миропорядку ещё не привыкли, а Гусинский строит этот новый мир. Он идеями буквально кипит. Со стороны может показаться, что он ради себя старается, но это не так, поверь мне. Гусинский – человек удивительный.

– Да, удивительный, – согласился Виктор.

– Так ты поможешь?

– Ладно. Попробую что-нибудь.

– Спасибо, Витя. Я тебе очень обязан.

Муравьёв встал, и Смеляков, провожая бывшего коллегу, вышел к секретарше.

– Таня, вызови ко мне Воронина.

– Сейчас.

Вернувшись к себе, Виктор остановился перед телевизором, в задумчивости включил его, пощёлкал поочерёдно все каналы, выключил телевизор и подошёл к столу. Он сомневался, что кто-то из криминальной среды мог решиться ликвидировать Гусинского. Владимир Александрович был слишком серьёзной фигурой в мире капитала, да и служба безопасности «Моста» была профессиональной. Конкурентов, которые рискнули бы пойти на убийство, не было: мелких Гусинский давил, а с крупными умел договариваться. И всё же поступившую информацию надлежало проверить, так как за покушением мог стоять иной замысел – не передел рынка, а подрыв авторитета СБП. Муравьёв был прав, когда сказал, что в случае убийства Гусинского все средства массовой информации в первую очередь свалят преступление на службу Коржакова. Слишком часто в прессе слышались слова о личной неприязни начальника СБП к Владимиру Александровичу…

Дверь открылась, на пороге появился Воронин.

– Гена, – заговорил Смеляков, – как там Чеботарёв поживает?

– Чеботарёв? Который Кочерга, что ли?

– Да.

– Да живёт себе, сливает нам информацию время от времени.

– Он сейчас здесь, не за кордоном?

– Здесь.

– Надо повидаться с ним.

– Это запросто. У него стрип-клуб «Атиллиум».

– Ишь ты!

– Если надо, я съезжу. Заодно на девчонок погляжу, отдохну, так сказать, душой, – улыбнулся Воронин.

– Это ты, глядя на голых баб, собираешься душой отдыхать? Ну ты даёшь… Ладно, слушай, дело вот в чём…

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. 11–30 ИЮНЯ 1995

Чеботарёв принял Воронина радушно, усадил за ближайший к сцене столик и распорядился, чтобы принесли фирменные блюда и коктейли.

– Ты не суетись, Митя, – остановил его Воронин. – Я если и выпью, то пару глотков, не больше.

– Обидеть хотите, Геннадий Иванович? – Чеботарёв показал крупные зубы, растянув мясистые губы в широкой улыбке.

– Вовсе не хочу. Просто я по делу к тебе. Впрочем, поем с удовольствием.

– Тогда и выпить надо. У меня бармены – высший сорт. Коктейли взбивают просто супер! – похвастал Чеботарёв.

– Я в этом ничего не понимаю. Если честно, то, по мне, лучше водки ничего нет.

– Так я организую водочки. Мне с завода «Кристалл» напрямую поставляют. Никакого левака, всё чин чинарём. Маринка! Пузырёк беленькой сюда! И чтоб мигом! Пулей давай!

На сцену вышла стройная девушка и, двигаясь в такт энергичной музыке, стала кружиться вокруг блестящего шеста. Её гибкое тело было плотно укутано в тяжёлый чёрный бархат.

– Вот на эту посмотрите, Геннадий Иванович! – Чеботарёв причмокнул от удовольствия. – Какая фигура! И танцевать умеет по-настоящему, не то что большинство мокрощёлок, которыми переполнены клубы. Нет, у меня девицы со знанием дела подобраны. Вы смотрите, сами поймёте.

Воронин наклонился к Чеботарёву и негромко проговорил:

– Слушай, Кочерга, ответь мне на один очень серьёзный вопрос.

– Что за вопрос?

– Кто из ваших надумал завалить Гуся?

И без того огромные глаза Чеботарёва совсем вылезли из орбит.

– Кого? Гуся? То есть Гусинского? – уточнил он.

Воронин кивнул. Хозяин клуба выразительно сглотнул.

– Геннадий Иванович, вы что? В натуре? Кто это вам такое говно слил? Да кому это нужно-то?

– А разве нет?

Митя надулся и отрицательно покачал огромной головой.

Он считался одной из влиятельных фигур в солнцевской криминальной группировке. Материалы, которые имелись на него в СБП, были столь серьёзны, что перед Чеботарёвым, выражаясь его собственным языком, «маячил червонец строгача», поэтому завербовать Кочергу не составило особого труда. Источник он был надёжный, хотя некоторые вещи рассказывал с откровенным страхом: не дай бог о его контактах со спецслужбой прознали бы «свои». Скорее всего, он не дожил бы даже до утра. Воронин встречался с ним редко, но открыто. Для приятелей Кочерги он был одним из сотрудников правительственного аппарата, которого Чеботарёв «прикармливал» для пользы своего бизнеса.

– Ты же понимаешь, что это вопрос серьёзный. – Воронин говорил настолько тихо, что уже в полуметре от их столика ничего не было слышно из-за громкой музыки и гула посетителей.

– У нас нет интереса. – Кочерга жадно отхлебнул из своего стакана. Он не умел пить мелкими глотками – всегда вливал в себя спиртное, будь то водка, будь то изысканное вино.

– Ты не спеши, Митя, – внушительно сказал Геннадий. – Не знаешь сегодня, может, что-то проклюнется завтра. У вас свой интерес, а у кого-то – свой…

– Никто Гусинского не заказывал. Если бы что-то было – хотя бы слушок покатил, – я бы знал. Мимо меня такие дела не проходят, я всегда в курсе… Нет, ничего такого…

– Добро. Будем считать, что тема закрыта на сегодня. Но ты держи уши востро. Если что по этому вопросу возникнет – немедленно выходи со мной на связь.

– У меня нет резона что-то скрывать от вас, Геннадий Иванович. Я свой интерес знаю.

Танцовщица на сцене неторопливо распускала бархат, постепенно обнажая прекрасное тело. Её движения были отточены до мелочей, она открывала то ноги, то спину, то живот, затем вновь укутывалась в плотную ткань, чтобы через несколько секунд опять оголить упругие мышцы бёдер. Наконец она позволила бархату сползти до талии, эффектно выставив напоказ крепкие полушария грудей.

– И вправду хороша, – заметил Воронин.

– Что? Ах, вы про неё. Да, Анька, блин, знает своё дело… – Кочерга откинулся на стуле и расстегнул рубаху на груди. Его расплывшееся тело начинало обильно потеть в духоте бара. – Я вам, Геннадий Иванович, твёрдо говорю, что ничего такого, что вас интересует, нет…

Танцовщица на сцене сбросила с себя бархат, и зал восторженно взревел, увидев пленительную наготу. И в ту же секунду движения стриптизёрши изменились. Она словно забыла об изяществе, начала мелко вибрировать, трясти грудями, выбрасывать бёдра вперёд, словно пытаясь напугать своей открытостью собравшихся в зале мужчин. Вал аплодисментов приветствовал её новый танец.

К столику, где сидели Воронин и Чеботарёв, приблизилась, вихляя задом, другая девица. Из одежды на ней были только усыпанные блёстками бикини.

– Настюха! – Чеботарёв хлопнул её по ягодицам. – Станцуй-ка для моего друга. Покажи себя.

Настюха прищурилась, изображая лицом нечто вроде экстаза, и шагнула к Воронину. Тот ухмыльнулся и покачал головой.

– Геннадий Иванович, вы расслабьтесь, – наклонился к нему Чеботарёв. – Никто вам «аморалку» не пришьёт.

Это заведение – целиком моё… Вы посмотрите на эту тёлку, оцените её сиськи. Хотите – пощупайте, вам можно… Другим нельзя, а вы – особый гость. Хочу, чтобы вы удовольствие получили.

– Ты гостеприимством не дави, не дави, Митя. У тебя – одни привычки, у меня – другие.

– А вы, Геннадий Иванович, не ведите себя, как це-лочка, а то у людей вопросы возникнут: кто это такой, почему от бабы шарахается.

– А ты им скажи, что я голубой. – Воронин улыбнулся. – Очень голубой, но очень нужный чиновник… Всё, красавица, – он легонько подтолкнул девицу, предлагая ей отойти, – отчаливай. Мне пора…

– Так и уйдёте, не посидев по-людски? Воронин выпил рюмку водки и встал.

– Всё, Митя, будь здоров. Кочерга повернулся к Насте и поманил её толстыми, как сарделька, пальцами. Притянув девушку к себе за резинку трусиков, он долго смотрел ей в глаза.

– Ну что, звездочка, только обкуренные и обколотые, что ли, на тебя клюют? Нормального мужика не можешь зацепить? А ведь это очень нужный человек. – Чеботарёв обнял её за ляжку и жирно поцеловал. – Вроде всё при тебе… Валяй, работай, будоражь кобелей…

* * *

Гусинский протянул Смелякову папку.

– Вот ксерокопии израильских документов Березовского.

– Очень хорошо, Владимир Александрович. Будем считать это серьёзным закреплением наших добрых отношений.

Они сидели на втором этаже одного из новоарбатских кафе. За окном кишела, как муравейник, улица.

– Виктор Андреевич, мне нужна встреча с Коржаковым. Помогите мне в этом.

– Опять вы старую песню, – недовольно свёл брови Смеляков.

– Мне нужно переговорить с Александром Васильевичем! – с нетерпеливостью пылкого влюблённого воскликнул банкир. – Хотя бы по телефону.

– Владимир Александрович, вы уже целый месяц находитесь в Москве. Неужели вы не убедились, что вас никто не преследует? Живите себе спокойно. Зачем вам тревожить Коржакова? У него же работы – выше головы.

– Я должен поговорить с ним. Меня очень беспокоит положение Ельцина. Его рейтинг катастрофически падает с каждым днём.

– Вы полагаете, что Коржаков сумеет поднять рейтинг президента? – Виктор скептически улыбнулся.

– Сейчас не время шутить, – нервно постукивая пальцами по столу, проговорил Гусинский. – Всё складывается очень серьёзно. Нужны срочные меры. Нужны денежные вливания в агитационную кампанию. Иначе всё рухнет. У вас рухнет, у меня рухнет, у всех рухнет. А я не хочу, чтобы моё дело превратилось в пыль… Я должен встретиться с Коржаковым, мне нужно сблизиться с Ельциным. Поймите, я говорю открыто, честно! Время закулисных разговоров ушло!

– Послушать вас, так получается, что капиталистические акулы готовы выйти на площадь и открыто, ничего не стесняясь, рассказать народу о том, как и почему они сосут из страны кровь, сколько гребут в свою мошну и сколько оставляют простым людям.

– А, бросьте! При чём тут это? Вы посмотрите вокруг! Всё трещит! Ельцин погубит страну, если рядом с ним не окажется таких людей, как я! Чего стоит хотя бы Чечня! Борис Николаевич собственноручно себе удавку на шею набросил, развязав эту войну. Правительство не в силах справиться с ситуацией! Мы двигаемся к катастрофе! Не двигаемся, а несёмся, как неуправляемый реактивный самолёт!

* * *

В полдень 14 июня отряд чеченских боевиков под предводительством Шамиля Басаева на трёх крытых КамАЗах и машине «скорой помощи» ворвался в город Будённовск. Подъехав к зданию ОВД, бандиты с ходу начали штурм. Судя по всему, Басаев знал, что в это время основная часть милиционеров отбыла на стрельбище и в здании находилась лишь дежурная смена. Завязался бой, пули дробили белый кирпич, крошили штукатурку, взбивали едкую пыль, дырявили двери. Нескольких милиционеров захватили в плен, вывели на улицу и расстреляли у стены дома. Другая часть боевиков рассеялась по Будённовску, сея ужас и панику. Дочерна загорелые, одетые в камуфлированную форму, с платками на голове, обвешанные пулемётными лентами, они рыскали по улицам и били длинными очередями направо и налево. Всюду лежали трупы, растекались кровавые лужи, дымились и сочились маслом изрешечённые автомобили. Басаевцы хватали людей и гнали всех на центральную площадь, угрожающе крича и стреляя в воздух из автоматов. В гущу захваченных людей поставили бензовоз. На окраинах города и возле железнодорожной станции милиция вступила в схватку с боевиками.

– Если вас попытаются освободить, – предупредил главарь бандитов, – мы вас взорвём.

По поведению Басаева чувствовалось, что события развивались не совсем по его плану. Что-то пошло наперекосяк.

Воздух плавился от жары и духоты, но пленников заставили сидеть на раскалённом асфальте. Басаев, поправляя зелёную военную шляпу с узкими полями, переговаривался с кем-то по рации из машины «скорой помощи». Наконец он взмахнул автоматом и велел гнать всех в городскую больницу. Со всех сторон к больнице неторопливо и уверенно стягивались боевики…

Ближе к вечеру информация о появлении чеченских боевиков в Будённовске прозвучала в телевизионном эфире…

Но Алексей Нагибин ничего этого не знал. У него была своя боль.

Утром жена потеряла сознание, он вызвал «скорую», но к их приезду Мила пришла в себя и сказала, что ей значительно лучше. Врачи, совсем молодые парни, провели формальный осмотр, свалили всю вину на повышенное давление, сделали какой-то укол и уехали. А ещё через два часа Мила вновь упала, направившись на кухню, чтобы налить себе чаю. Алексей поднял её и отнёс в кровать.

– Ты снова потеряла сознание? – испуганно спрашивал он.

– Разве? – Она смотрела на него непонимающе и отрицательно покачивала головой. – Да нет же, нет… Только не помню, как я в постели оказалась.

– Я принёс тебя. Ты упала.

– Разве? Как странно… Лёшенька, милый, у меня голова кружится, всё кувырком бежит…

– Я вызову «скорую».

– Не надо врачей! Никого не надо! Хочу побыть с тобой, только с тобой!

– Нужно вызвать, – настаивал Нагибин.

Он дёрнулся к телефону, но Мила удержала его, схватив слабенькой рукой за рукав. Она едва взялась за него, почти невесомо коснулась, но Алексей остановился. Её рука была наполнена мольбой.

– Не уходи! Он присел на кровать.

– Мила…

– Лёшенька, дорогой мой… Сейчас я буду прощаться…

– Замолчи! Что за глупости?!

– Я знаю, чувствую… Знаю наверняка… Это близко…

– Ты бредишь. Успокойся, Мила, попытайся уснуть.

– Я усну, ты не волнуйся, сейчас я усну… Это вовсе не страшно… Теперь я не боюсь…

Она подняла руки.

– Обними меня.

Алексей едва не разрыдался, глядя на бледное, отёкшее лицо жены. Она улыбнулась пересохшими губами.

– Алёшенька, прости меня, что я была такой обузой…

– Что ты говоришь?!

Он прижался к ней. Мила глубоко вздохнула, и он ощутил её дыхание у себя в ухе. После этого она затихла. Нагибин не сразу понял, что она прекратила дышать, и некоторое время продолжал обнимать жену, нашёптывая ласковые слова. Когда же он осознал, что сердце Милы перестало биться, осторожно высвободился из объятий жены, снимая с себя её тонкие руки с такой аккуратностью, будто они были сделаны из стекла, и выпрямился, не отводя взгляда от её закрывшихся глаз. Только что эти глаза смотрели, реагировали, делились с ним своими чувствами, теперь же они были неподвижны, веки лежали без напряжения, не подрагивая, как бывало обычно. Лицо Милы оставалось всё тем же, но что-то неуловимое из него уже ушло. Что-то неуловимое, но очень значимое.

Алексей поднялся и долго стоял, не в силах ни на что решиться. Затем он подошёл к телефону и вызвал «скорую»…

Дальше всё шло само собой – врачи, милиция, похоронное агентство, справки, деньги…

Когда в квартире вновь наступила тишина, Алексей вернулся к жене и, опустившись возле кровати на пол, поцеловал Милу.

– Прощай…

Её тело отозвалось холодом.

– Тебя тут уже нет…

И тут Нагибин заплакал.

«Зачем же всё нужно, если это заканчивается вот так?.. Несмотря на старания и все усилия! Какой смысл любить, если у тебя отнимают твою любовь? Для чего нужно было тратить время и силы на добывание денег и лекарств, если они не смогли помочь? Зачем я так бездарно растратил столько времени? Лучше бы все эти месяцы я был с нею, и только с нею… Пусть бы без медикаментов она умерла раньше, но я был бы рядом… А что сейчас? Что мне осталось? Воспоминания о том, как я торчал в клубе у Мити и пялился на голых девок?.. Деньги? Да не нужны нам оказались эти деньги! Чего мы добились с помощью тех денег? Вон они лежат в коробке… И уже не вернуть, не переделать ничего…»

Алексей вытер лицо и встал, не чувствуя рук и ног.

– Вот и всё… Жизнь кончилась…

Он остановился перед окном и безучастно посмотрел на улицу. Во дворе маленькие дети бросали друг другу надувной мяч, две молодые женщины что-то оживлённо обсуждали, откуда-то издали доносилось рычание глохнущего и вновь заводящегося автомобильного двигателя.

Алексей вышел в другую комнату и включил телевизор. Экстренный выпуск новостей сообщал о развитии событий в Будённовске. На экране мелькали люди в разбитых окнах какого-то здания, продырявленные пулями автомобили, плачущие женщины, растерянные мужчины, напряжённые военные.

«Что-то стряслось, – подумал Нагибин, но никак не мог заставить себя сосредоточиться на надрывном голосе телеведущей. – Военные, больница какая-то… Надо позвонить родителям Милы, сообщить…»

Зазвонил телефон.

– Алексей? Ты где?! – бойко и с возмущением закричал женский голос. Нагибин узнал голос Лёли.

– Я дома…

– Ты разве не придёшь сегодня?

– Куда?

– Да в клуб же!

– Ах, в клуб… Нет, не приду…

– Ты трёхнулся, что ли? Сегодня публика особая! Митя сказал, что Тимур Тамаев с друзьями будет. Митя сказал, чтобы ты срочно собирался, потому что Тимур устраивает праздник, надо всё хорошенько заснять…

– Плевать я хотел на всех… И на Тамаева в том числе… Праздник… Во-первых, в мои обязанности входит голых девок снимать, а не гулянку бандюков. Как Тамаев приходит, так меня обязательно к пьяному застолью зовут. Нашли личного оператора… А во-вторых, не приду я… Вообще не приду… У меня жена умерла…

Он положил трубку. «Надо позвонить родителям Милы… Но как сказать им?.. Нет, не могу… Не умею я этого…»

И всё же он позвонил…

Уже на следующий день состоялись похороны Милы.

На протяжении нескольких последующих суток Алексей непрерывно пил, выбираясь на негнущихся ногах за очередной бутылкой водки к ближайшему киоску, и тупо пялился в телевизор, где продолжали рассказывать об обстановке в Будённовске. Плакали женщины, кричали дети, тарахтели бронемашины.

– Пусть ваши спецназовцы даже не думают о штурме! – Шамиль Басаев шакальими глазами вперился в объектив телекамеры. Сгрудившиеся вокруг бородатые кавказцы с зелёными повязками на лбу нагло скалились, глядя на журналистов. – Мы простреливаем все подступы к больнице! Внутри всё заминировано!

– Я слышал, что вы называете нас террористами, – напористо говорил другой бородач, то и дело поправляя чёрный берет. – Но мы пришли не убивать женщин, а требовать прекращения войны. Мы выступаем за право Чечни называть себя свободной. Мы хотим, чтобы об этом узнал весь мир! Без свободы Чечня погибнет, но тогда пусть погибнет и вся Россия!

– Если никто не начнёт с нами переговоры, то наши отряды двинутся на Москву! – развязно заявил Басаев. – Мы дойдём даже до Владивостока. Мы уничтожим всё и отомстим за Чечню! Аллах акбар!

– У каждого своя беда, – пьяно пробормотал Нагибин, обращаясь к телевизионному экрану. – У вас там кто-то умирает. И я тут тоже потерял близкого человека. У вас идёт война, а у меня Мила умерла просто так… И что лучше? Нет, вы ответьте мне, есть ли какая-нибудь разница? Не хотите отвечать? Тогда я сам скажу вам. Нет никакой разницы. Мила умерла, и мне пусто… Я ненавижу смерть! А эти бородатые скоты стреляют в людей… У меня больше ничего нет… Ничего не надо… Война, террористы… Вы думаете, что сможете добиться чего-нибудь вашим рейдом? Да закрывайтесь вы сколь угодно женщинами и стариками, вас всё равно сотрут… Всех сомнут… И поделом… Поделом… Мне бы сейчас автомат в руки… – Алексей расхохотался смехом сумасшедшего. – Дайте мне автомат! Я буду убивать их! Я хочу убивать эту сволоту! Их надо всех уничтожить…

* * *

Президент Ельцин навалился на стол всей грудью и, злобно оглядывая собравшихся за столом чиновников, рычал, тяжело ворочая языком:

– Повылезали, понимаешь, в чёрных повязках! Бандиты! Никакого порядка нет в стране! Что нам теперь делать? Я должен в Канаду лететь, а мне теперь из-за всего этого тут, что ли, оставаться?! Отдуваться за ваши просчёты? Так получается? – Он упёрся мутным взором в Коржакова. – Александр Васильевич! Меня ждут лидеры «семёрки»! – Ельцин имел в виду встречу лидеров стран «большой семёрки», которая должна была проходить в Галифаксе. – Меня ждут, а я тут, понимаешь, из-за бандитов должен оставаться… Скажите мне, как быть?

– Думаю, вам надо ехать.

– А как же Будённовск? – недовольно спросил Ельцин.

– Пусть этим занимается Виктор Степанович, – неуверенно подал голос глава президентской администрации Филатов.

– Он же в отпуске! – Президент возмущённо ударил кулаком по столу.

– Борис Николаевич, Черномырдин уже летит в Москву, – проговорил Коржаков.

– Тогда пусть он и занимается Будённовском. Пусть руководит страной! Премьер он, понимаешь, или не премьер? Не вовремя Виктор Степанович в отпуск отправился. Совсем не вовремя… Сергей Вадимович, – Ельцин метнул мрачный взгляд в сторону директора ФСБ, – почему вы не владеете информацией? Почему бандиты разъезжают по всей стране? Вооружённые до зубов!

– Борис Николаевич, мы располагали такой информацией. Почти каждый день от самых разных источников мы получали информацию о готовящихся диверсиях.

– А почему же не приняли мер?

– Что-то неладное происходит на местах. Должно быть, басаевцы просто платили деньги на пропускных пунктах, поэтому и проехали.

– «Платили деньги»… Довели страну до бардака, понимаешь! – Ельцин опять хлопнул ладонью и потёр ею о стол, словно пытаясь раздавить что-то. – Никто не работает!.. Вот вы и поезжайте в Будённовск. И вы тоже… – Президент погрозил пальцем министру внутренних дел. – Когда прилетит Черномырдин, пускай он с вами разбирается. Надо всё-таки работать, господа министры! А меня ждут в Канаде…

Вместе с руководителями силовых ведомств в первый же день в Будённовск вылетела и целая свора правозащитников и депутатов Государственной думы. Ораторствуя перед телекамерами, политики требовали немедленного прекращения боевых действий в Чечне, обязательно подчёркивая, от имени какой партии они выступали.

– Наша партия требует решительных мер для обеспечения мира и немедленной отставки правительства!

– Мы настаиваем на срочных переговорах с Джохаром Дудаевым! Чеченский народ имеет право на самоопределение!

– Россия обязана быть великодушной! Пора расстаться со своими имперскими замашками!

Они говорили наперебой, хватаясь за протянутые к ним микрофоны, оживлённо жестикулировали, красочно расписывали политическую программу своей партии, критиковали Ельцина, и ни у кого из присутствовавших не было сомнения, что весь пафос выступлений был всего лишь частью предвыборной кампании, а не заботой о судьбе России… А в нескольких сотнях метров в здании городской больницы умирали от пулевых ранений, от духоты и от страха захваченные в плен женщины и дети. За спинами депутатов проносили окровавленных людей, сновали машины «скорой помощи», люди теряли сознание от нервного перенапряжения, на руках матерей рыдали младенцы. Будённовск нуждался в помощи, в конкретных действиях со стороны властей. Но власть молчала. Власть колебалась…

В толпе кричащих женщин стоял известный правозащитник Сергей Ковалёв. Его взлохмаченные седоватые волосы были мокрые от пота, крупные капли стекали по помятому, лицу, изборождённому мелкими морщинами. Ковалёв жалко улыбался, показывая мелкие неровные зубы, то и дело поправлял очки с толстыми стёклами и протирал лоб худой рукой.

– Поймите их! – слабым голосом он пытался перекричать скучившихся вокруг него женщин и указывал пальцем в направлении больницы. – Шамиль Басаев не бандит! Он привёл сюда своих людей не ради убийств! Это просто жест отчаянья!

– Ах ты сволочь! Они же мою дочурку застрелили! Прямо на улице! За что?

– Это шаг отчаянья, на который защитники чеченской свободы вынуждены были пойти. Люди, поймите их! – Дряблая кожа на шее правозащитника содрогалась при каждом его усилии повысить голос.

– Заткнись, гнида! – Чей-то кулак ударил Ковалёва в плечо.

– Простите их за кровь! – Правозащитник съёжился, но продолжал вещать, втянув голову в плечи. – Женщины! Взгляните на всё глазами чеченского народа… Они сражаются за свою независимость… Потерпите!

– Фашист! Гадина! Удары обрушились на Ковалёва со всех сторон.

– Чтоб ты сдох, выродок! Ковалёв не устоял под натиском и упал. Взбешённые женщины лупили его беспощадно по голове и в грудь. Перепуганный правозащитник сжался в комок, и охранникам пришлось приложить немало сил, чтобы вытащить его из рассвирепевшей толпы.

– Успокойтесь, граждане! Он же не виноват в том, что произошло!

– Он с ними заодно, этот гадёныш! Убить его мало!

Отовсюду к разбушевавшейся толпе мчались журналисты.

– Что случилось?

– Ковалёва прикончили!

– Кто?! Где?! Когда?! Эх, пропустили такое!

Охранники сумели запихнуть правозащитника в машину и, поднимая пыль, помчались прочь…

Семнадцатого числа отряд «Альфа» получил приказ начать штурм. Окна первого этажа больницы были закрыты решётками, а на втором этаже – забаррикадированы. Для осуществления захвата здания спецназовцам выдали пожарные лестницы, которые предполагалось использовать в качестве штурмовых. «Альфе» поставили задачу проникнуть в административный корпус больницы, взобраться по штурмовым лестницам на второй этаж, уничтожить боевиков и освободить заложников. Но никто из ставивших эту задачу не хотел брать на себя ответственность за жизнь заложников. Выжить в предстоящем «освобождении» вряд ли кому удалось бы.

Но уже в самом начале штурма началась неразбериха. Из трёх БТРов, которые должны были поддержать штурм огнём, на позицию выехал только один. «Альфовцы», выбежав на открытое пространство перед больницей, попали под такой шквальный огонь, что практически не могли двигаться. Нейтрализовать басаевцев оказалось делом сложным: они прикрывались женщинами и многие сами переоделись в одежду медперсонала. Это мешало отличить их от заложников. Иногда из окон выпрыгивали женщины и подолгу после этого лежали на земле, боясь шелохнуться.