Текст книги "Во власти мракобесия"

Самым страшным был не свинцовый дождь, оборвавший жизни нескольких офицеров спецназа, а истошные вопли заложниц. Они стояли во весь рост в окнах и обезумевшими голосами кричали, чтобы атаку прекратили немедленно, иначе они все погибнут.

Впрочем, всего этого телезрители, жадно следившие за развитием событий в Будённовске, не увидели. Выплёскивавшаяся на экран информация была невнятной, путаной и истеричной. Никто так и не узнал, почему «Альфа», уже проникнув на первый этаж больницы, где не было никого из заложников, вдруг получила приказ прекратить штурм. Конечно, в ближнем бою «Альфа», закрытая бронежилетами и касками и приспособленная к ведению именно ближнего боя, имела все преимущества перед басаевцами. Но коридоры и палаты больницы были забиты людьми на койках, каталках и лежащими вповалку. Трудно даже предположить, сколько заложников погибло бы в той бойне, если бы продолжилось наступление.

Яркое солнце, сочная летняя зелень, неугомонное пение птиц – всё это никак не вязалось с происходившим в Будённовске. Над головами свистели пули, над землёй стелился смолистый дым, вилась пыль, по улицам носились машины «скорой помощи» и бронетранспортёры. Куда ни глянь – сломленные переживаниями женщины падали без сил. Всюду слышался плач и причитания. Снова и снова в покинутых домах обнаруживали погибших в первые часы налёта на город. Из-за жары трупы начинали быстро разлагаться, в воздухе стоял смрад, тела убитых свозили в городскую баню, так как морг находился на территории городской больницы, где засели боевики Басаева…

В тот же день верховная власть решила вступить в диалог с террористами. Председатель правительства Виктор Черномырдин официально уполномочил правозащитника Ковалёва вести переговоры от имени правительства России. Наконец, на связь с террористами вышел и сам премьер-министр. В его кабинете собрались журналисты, каждое движение и каждое слово премьер-министра фиксировалось телекамерами. Он сидел у себя за столом, откинувшись на спинку коричневого кожаного кресла, и через селекторную связь разговаривал со штабом в Будённовске. Весь стол перед ним был густо заставлен репортёрскими микрофонами.

– А Ковалёв сейчас у вас? – расспрашивал Черномырдин.

– Нет. Он уехал.

– Уехал? Ну зачем же вы его отпустили? – В голосе премьер-министра послышалась обида. – Куда он уехал?

– В гостиницу.

– Ну что он… интересно… – Черномырдин размахивал рукой вверх-вниз. – Ну хорошо… Наши действия? Я могу сейчас переговорить и сделать это заявление так… что нас вот слышат сегодня… и сразу средства массовой информации… и сразу чтобы я мог и это заявление этому Басаеву…

В три часа ночи состоялся разговор Черномырдина с Басаевым.

– Это Черномырдин. – Премьер-министр чуть склонился, обращаясь к телефонному аппарату. – Шамиль Басаев! Шамиль Басаев, говорите громче!

– Здравствуйте. Ну что? Всё готово?

– Добрый день… – Черномырдин замялся, очевидно, сообразив, что такие слова совсем неуместны, и тут же поправился: – Ну, добрый день… будет ли он добрым, зависит сегодня только от вас, будет ли он добрым или недобрым…

Громко щёлкали фотоаппараты.

– Так, я слушаю, – сказал Черномырдин, и главарь бандитов начал зачитывать свои требования.

* * *

Позже выяснилось, что отряд Басаева захватил более двух тысяч заложников и что за шесть дней бесчинств в городе бандиты убили почти двести человек, а с тяжёлыми травмами и ранениями были госпитализированы свыше 400 человек, часть из которых тоже скончалась. События в Будённовске показали всей стране неспособность властей не только противостоять организованным действиям боевиков, но и духовную ничтожность высшего руководства. Никогда мир ещё не видел, чтобы председатель правительства вступал в переговоры с террористами, но в России, как оказалось, было возможно всё. Черномырдин даже гарантировал бандитам неприкосновенность. Им выделили автобусы и грузовик-рефрижератор для погибших террористов.

Вернувшись в Чечню, боевики устроили ритуальный танец. Они вышли победителями из схватки с бронетехникой, вертолётами и лучшими спецподразделениями МВД и ФСБ. Их фотографировали зарубежные репортёры, у них брали интервью, а они похвалялись, что смогли заставить правительство России прекратить военные действия в Чечне. И никто за рубежом уже не обращал внимания, что они, выдвигая свои требования, прикрывались беременными женщинами и детьми.

После событий в Будённовске Сергея Степашина, возглавлявшего ФСБ, отправили в отставку, и президент Ельцин впал в депрессию из-за необходимости опять решать кадровые вопросы. Государственные дела не вызывали у него оптимизма. Возглавив страну, он потерял к этой стране интерес. Уже в самом начале своего правления Борис Ельцин обратился к регионам, чтобы они брали «на местах столько суверенитета, сколько им нужно». Он знал, что мог руководить регионом, но с управлением страной не справился бы, поэтому поспешил переложить ответственность на чужие плечи. Из всего того, что даёт власть, он хотел оставить себе совсем немного – право приказывать, запрещать и пользоваться всеми положенными президенту льготами. Принимать решения он не любил. Это выводило Ельцина из себя. Вот и теперь он не знал, кого поставить директором ФСБ. Ельцин сомневался. Он понимал, что Федеральная служба безопасности должна работать эффективно и что для этого ею должен руководить профессионал высокого уровня. Вместе с тем он боялся, что такой профессионал поведёт себя слишком независимо и что на него в трудную минуту нельзя будет положиться.

– Мне нужен надёжный человек, – ворчал президент, глядя на Коржакова. – Но вы посмотрите вокруг, Александр Васильевич, никого же нет! Никому нельзя довериться! Любой может предать! Я верю только вам.

– Тогда придётся идти мне, – сказал начальник СБП.

– Нет! – прорычал Ельцин. – Я вас не отпущу от себя. Мы с вами столько лет бок о бок… Нет, Александр Васильевич, на КГБ надо кого-то другого… Ну зачем Степашин поспешил уйти? Почему не справился? Вы же с ним ладили?

– Да, СБП очень конструктивно сотрудничала с ФСБ. Но после Будённовска пресса стала рвать Степашина на куски.

– Стушевался наш Сергей Вадимович. Характер у него не тот.

Тяжёлый, неподвижный взгляд президента надолго остановился на кромке стола, будто там было спрятано что-то очень важное и это важное требовалось непременно разгадать, потому что от этого зависела жизнь.

– Борис Николаевич, вы же сами знаете, как ведут себя журналисты.

– Знаю, – набычился Ельцин, – на собственной шкуре знаю. Меня каждый день телевизионщики клюют! А за Чечню уж до костей исклевали!

– Журналисты потеряли и совесть, и страх. Чужая боль для них – возможность заработать лишнюю монету.

– Если бы можно было, я бы их всех в порошок стёр, – сказал президент. – Но нельзя. Без журналистов, которые больно кусают даже меня, у нас, понимаешь, не останется ничего от демократии. Пусть кричат что угодно. Я пока потерплю. Их голоса означают, что мы живём в свободной стране. Верно я рассуждаю, Александр Васильевич?

Коржаков кивнул.

– Ну что? – тяжёлым взглядом Ельцин упёрся в начальника СБП. – Кого вместо Степашина поставим? Все ведь своих подсовывают. Черномырдин, Илюшин, Филатов – каждый кого-то пропихнуть хочет. А мне нужен не случайный человек, а надёжный… И настоящий.

– Если не хотите, чтобы я шёл в ФСБ, тогда назначьте Барсукова, – предложил Коржаков, хотя знал, что Михаил Иванович не желал менять работу.

– Я с ним говорил, а он отказывается, – пожаловался президент.

В Кремле у Барсукова служба была налажена, всё функционировало без сбоев. Зато контрразведка в последние годы пребывала в болезненном состоянии, перед чекистами всё время ставились новые ориентиры. Здравомыслящий человек не захотел бы по собственной воле идти в ведомство, где не прекращалась служебная чехарда.

– Нет, – повторил Ельцин, – Барсуков отказывается.

– Борис Николаевич, вы же можете приказать ему.

– Приказать?

– Вы – Верховный главнокомандующий, а он – действующий генерал, – подсказал Коржаков.

– Приказать? – задумчиво переспросил президент.

– Помните, как Хрущёв назначил Семичастного на должность председателя КГБ?

– Как?

– Вызвал его и сказал: «Завтра поезжай на Лубянку и принимай дела». Тот стал отнекиваться, мол, у него другое образование, в разведке и контрразведке ничего не понимает. На это Хрущёв ответил: «В КГБ разведчиков и контрразведчиков и без тебя хватает. А мне нужен там надёжный человек». Вы Барсукову доверяете?

– Конечно.

– Тогда назначайте его!

– Действительно, – согласился президент, довольно расплываясь в улыбке. – Верховный я главнокомандующий или нет? Что ж я думаю? Ну-ка давайте его сюда. Приглашайте-ка Михаила Ивановича на обед, за столом и прикажу ему…

Днём, когда появился Барсуков, Ельцин сразу попросил официанта принести бутылочку.

– Борис Николаевич, – напомнил Коржаков, – доктор ведь не разрешает. У вас давление.

– А ну его… – хмуро отмахнулся Ельцин. – Разговор у нас серьёзный, надо по рюмочке пропустить.

– Тогда выпьем за ваше здоровье, – предложил Барсуков и встал. Начальник СБП последовал его примеру.

– Ну, чтоб работа у нас наладилась, – чуть ли не рявкнул Ельцин и строго посмотрел на Барсукова. Тот выпил залпом, не отводя взгляда от президента. Он уже догадался, зачем его вызвали и на какую работу намекал шеф.

– Хочу назначить вас директором ФСБ, Михаил Иванович, – произнёс наконец Ельцин заготовленную фразу.

– Борис Николаевич, раз вы решили, я согласен. – Генерал-лейтенант поставил рюмку и сел.

– Правда? – Лицо Ельцина засияло. – Вот и прекрасно, что согласны! Давайте за это выпьем! За вашу новую, понимашь, должность, Михаил Иванович!

Через полчаса начальник СБП удалился, чтобы не мешать деловому разговору, а когда вернулся часа два спустя, то его встретил обеспокоенный адъютант президента.

– Александр Васильевич, они уже две бутылки «Куантрё» осушили. Барсуков пытался уйти, но Борис Николаевич так разошёлся на радостях, что всех гонит прочь.

– Сколько выпили?

– Третью бутылку «Куантрё» приканчивают.

– Это же сорокаградусный ликёр, и к тому же сладкий до чёртиков! У шефа же приступ будет! И сердце, и поджелудочная… Ты куда смотришь-то?!

– Александр Васильевич, я пытался…

Коржаков метнулся в комнату, где расположились Ельцин и Барсуков. Новый директор ФСБ встретил его измученным взглядом. Президент тяжело взмахнул рукой, приветствуя начальника СБП.

– Александр Васильевич!..

– Борис Николаевич, вам пора отдыхать! Уже поздно!

– Для президента, понимашь, не бывает поздно. Работа не терпит отлагательства…

Глава страны попытался подняться, но не удержался на ногах и плюхнулся обратно в кресло. Налитые кровью глаза смотрели на Коржакова с упрямой злобой.

– Борис Николаевич, пора домой…

После долгих уговоров его удалось отвезти в Барвиху, где врачи уже ждали в полной готовности.

– Борис Николаевич, надо давление померить.

– Опять давление… Что его замерять-то? Хорошим оно не станет, пока вокруг всё так вот, понимашь, кувырком идёт… С чего давлению нормальным стать?.. Вы мне даже расслабиться не разрешаете…

Ночью дежурный реаниматор, заглянув в спальню президента, обнаружил, что Ельцина там нет. Он бросился искать его и через несколько минут обнаружил неподвижное тело в туалете. Ельцин лежал без сознания на кафельном полу, запрокинув голову. На губах застыла слюна.

– Мать твою! Умер!

В одно мгновение все жилые и служебные помещения на даче пришли в движение. Все звонили, гомонили, кружились, приказывали, докладывали, торопились, сообщали в Центральную клиническую больницу. Там тоже засуетились. В реанимации включился свет. Врачи напряжённо ждали, когда привезут Ельцина.

* * *

Анатолий Никитин вошёл к ожидавшему его Смеля-кову и, не дожидаясь вопросов, начал рассказывать. Он только что вернулся из трёхдневной поездки в Ставрополье, где встретился с одним из своих агентов и получил тревожный сигнал о том, что ставропольские криминальные авторитеты имеют самую тесную связь с главой президентской администрации.

– С Филатовым? – не поверил Смеляков.

– Да, с Сергеем Александровичем Филатовым. К нему регулярно приезжают в Москву некие Леонид Гаврилюк и Исаак Гольдман, оба в прошлом судимые. Сейчас они контролируют почти весь ставропольский бизнес.

– Насколько точна эта информация?

– Я моему источнику доверяю.

– И всё-таки надо провести первичную проверку, – решил Смеляков. – Вообще-то Филатовым должен заниматься отдел «К», но источник-то наш, верно? Так что мы подготовим справку, а там пусть Коржаков решает, кто будет раскручивать это дело – мы или ребята из отдела «К».

– Виктор Андреевич, по тому, что я успел разузнать, можно сделать однозначный вывод: ставропольские чекисты и милиционеры плотно сотрудничают с Гольдма-ном и Гаврилюком. Они нам не помогут. И речь идёт не об оперативном составе, а о генералах. Работать там будет нелегко.

– Я всё понял… – Смеляков тяжело вздохнул. Судя по всему, с Коржаковым придётся говорить не только о Филатове, но и о том, как организовать оперативные мероприятия.

* * *

Тишина давила на него нестерпимо. Он лежал и неподвижным взглядом смотрел вверх, где ослепительно сияли белые лампы. Этот белый, неживой свет отражался от белого кафеля на стенах и от металлических панелей всевозможных приборов и резал глаза. Но закрывать глаза не хотелось, потому что тогда наступила бы тьма, из которой он только что вынырнул, отчаянно цепляясь за жизнь. Он ощущал себя мертвецом. Или почти мертвецом…

Как давно у него пошаливало сердце? Сколько раз случались приступы? Сколько раз врачи обещали ему смерть, если он не остановится. «Вы не принадлежите себе, Борис Николаевич, вам нельзя делать то, что можно обыкновенному человеку. На ваших плечах лежит вся страна. Со спиртным вам надо прекращать баловаться», – внушали ему доктора. Он бы вообще не прислушивался к врачам, но страшился смерти. Тем не менее он следовал их рекомендациям лишь первые дни после приступа, затем, когда силы потихоньку возвращались и ему начинало казаться, что опасность отступила бесповоротно, он снова подбирался к водочке, поначалу позволяя себе лишь одну рюмку, чтобы «расслабиться», затем больше и больше. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что его организм давно потерял былую крепость. Теперь он превратился в дряхлого старика.

И вот реанимация…

– Только я вовсе не умер… – вяло шевельнул он губами. – Не умер… И буду жить… И буду… Буду править… Властвовать… В моих руках… В моих руках… Самая большая страна… Нет… Слабому человеку такая страна не по зубам… А я могу… И всегда буду…

Ему казалось, что он говорит внятно и громко, но в действительности издавал лишь нечленораздельные звуки.

Вошедшая медсестра сразу увидела, что глаза огромного седовласого старика, лежавшего на койке, были широко распахнуты и неподвижно уставились в потолок.

– Борис Николаевич? – услышал он осторожный девичий голос. – Как ваше самочувствие?

– Хо-о-шо… – прогудел он.

– Что-нибудь болит?

– Не-е-е… Ни-а? Ты-ы… Ни-а?

Ему почему-то хотелось, чтобы её звали Люда, но язык никак не справлялся с почти непосильной задачей, из горла вырывалось только мычание.

– Что? – не поняла девушка.

– А-а-а-ах…

– Сейчас я сделаю вам укольчик, Борис Николаевич. Она остановилась возле него и подняла подол его длинной больничной рубахи. Он слегка шевельнул пальцами руки.

– Вот как хорошо, Борис Николаевич! Вы уже пальчиками двигаете! Значит, дело к поправке!

– У-у-гу…

Она достала ампулу и начала надпиливать её, постукивая по ней ногтем.

– Да-а-а…

– Что, Борис Николаевич?

Она внимательно посмотрела на него. Бледное лицо, рыхлая кожа, испещрённая красной паутинкой вен, обвислые щёки, пересохшие губы. Не было в этом человеке ничего от того уверенного в себе лидера, который в августе девяносто первого года взобрался на танк и громко призывал людей сбросить оковы прежней жизни и решительно идти к демократии.

Он коснулся её белого халатика и попытался немощной рукой нащупать женскую ягодицу. Медсестра хихикнула и слегка отстранилась.

– Ну что вы, Борис Николаевич! Как можно! Нельзя вам этого, совсем нельзя! Давление ведь подскочит!

Он снова сделал усилие и дотянулся до медсестры. Короткий халатик манил его неумолимо. Девушка опять приблизилась и сделала укол. Старик не почувствовал, как игла вонзилась в его тело. Он, скособочившись, пялился на женские бёдра. Дрожащими пальцами дотянулся до подола врачебного халата и вцепился в него.

– Ну нельзя же вам! – с укором повторила девушка. – Какой вы, право… Какой вы…

– Жи-и-и-ву…

Она хотела высвободиться, но он не отпустил. Губы его задрожали, жалкое подобие улыбки исказило безвольное лицо, глаза налились кровью.

– Борис Николаевич! Нельзя вам ничего такого! – почти испуганно выкрикнула медсестра и рывком освободила халат из властной хватки. – Сейчас позову доктора!

– Не-е-ет… По-о-о-ди-и…

– Что?

– Ко-о-ме-е-е… – Он громко сглотнул и облизал губы. – Ко… мн… мне…

Она попятилась к двери, энергично качая головой: «Нет, нет…»

Старик с неохотой закрыл отяжелевшие веки. Вероятно, подействовал укол.

Где-то совсем близко он услышал громкий шелест.

«Что это? Крылья? Похоже на крылья. Откуда здесь птицы?»

В объявшей его тьме он не видел ничего, но ясно чувствовал и слышал чьё-то присутствие. Крылья хлопали громко, их было много. Внезапно старику показалось, что он разглядел неясные очертания тех, кто окружил его – тёмные контуры человекоподобных существ с огромными чёрными перепончатыми крыльями.

«Опять…»

Старик застонал. Он уже не раз видел эти таинственные тени, при появлении которых его охватывало какое-то удушье. Он не верил в потусторонний мир, но, убеждая себя в том, что крылатые тени – всего лишь галлюцинации, всё-таки боялся их. Даже не просто боялся, а содрогался при одной мысли о них. Они вызывали в нём безграничный ужас.

– Не-е-ет… – прошептал он.

* * *

Владислав Шкурин пожал Машковскому руку.

– Здравствуйте, Григорий Модестович, рад встретиться с вами.

– Владислав Антонович? Я правильно запомнил ваше имя?

– Да. Вы меня поражаете!

Сам Шкурин, придя в ресторан и краем глаза заметив знакомое лицо, не сразу вспомнил Машковского, но через полчаса что-то сопоставилось в голове, всплыли какие-то далёкие картины, из глубины прошлого возникла плотная фигура партийного чиновника, и Шкурин, пробормотав себе под нос: «Ах вот кто это!» – направился к Григорию Модестовичу.

– Сам-то я вас не сразу признал, – виновато проговорил Владислав.

– А меня, стало быть, память не подводит. Годы идут, а память не подводит. Мы ведь с вами лет пять назад познакомились, верно?

– Да, ещё в советские времена, – уточнил Шкурин.

– А кажется, что всё было совсем недавно. – Маш-ковский негромко закряхтел и изменил позу, откидываясь в кресле. – Интересно, чем бы вы сейчас занимались, если бы времена остались прежними?

– Продолжал бы карабкаться вверх по служебной лестнице. Получил бы уже полковника.

– И просиживали штаны в своём политико-воспитательном управлении? Хе-хе…

– Вы и это помните? Удивительно цепкая у вас память! – Шкурин с восхищением поцокал языком.

– С людьми старался работать всю жизнь, а не с бумажками. А если и с бумажками, то за каждой из них человека пытался разглядеть… Да, всё так стремительно меняется. Вы только поглядите на этот ресторан. Сидим в шикарном зале. Нас обслуживают очаровательные девушки. Мы пьём замечательное вино. Впрочем, иногда могут подсунуть и подделку. Рынок у нас только называется рынком, но в действительности все стараются только уворовать… Вы этот портвейн пробовали? Это «Руби». – Машковский подвинул к Шкурину бутылку.

– Портвейн? – Владислав снисходительно взглянул на этикетку, и Машковский понял, что Шкурин ничего не понимает в качественных напитках.

– Зря вы так высокомерно относитесь к этому вину. Это в вас пережитки совдеповского мышления сказываются. В советское время портвейн означал худшее из вин, бормотуху, как тогда выражались, и никакого отношения наш портвейн к настоящему португальскому порто не имел. Вы только пригубите, сразу поймёте, о чём я говорю… Официант! Ещё бокал!.. «Руби» – вино изумительное, один из лучших португальских портвейнов. Это смесь молодых терпких порто. Три года выдержки в дубовых бочках! Удивительный букет.

– Да, – кивнул Шкурин сделав небольшой глоток. – Вы правы.

Но Машковский видел, что собеседник ответил так, только чтобы согласиться. Вкус для Шкурина не имел значения. Он ценил лишь громкие названия. «Непрошибаемый тупица и жополиз», – подумал Григорий Модестович.

В кармане Шкурина зазвонил мобильный телефон.

– Алло? – Владислав деловито прижал трубку к уху и долго слушал, затем сказал покровительственно: – Лёня, не беспокойся. Я переговорю с Сергеем Александровичем.

Он спрятал телефон и посмотрел на Машковского.

– Дела даже в свободное время донимают, – неискренне посетовал он.

– А вы сейчас где трудитесь? Не у Филатова ли?

– Да, в администрации президента, – откровенно рисуясь, ответил Шкурин. – Вот Гаврилюк звонил, просил устроить ему очередную встречу с Филатовым.

– Леонид Гаврилюк? – уточнил Машковский.

– Он самый. Вы его знаете?

– Несколько раз пересекались… Но никаких общих дел. А вы-то откуда с ним знакомы?

– В школе вместе учились.

– Даже так? – Машковский покачал головой. – До чего же удивительно всё устроено в нашем мире…

Леонид Гаврилюк, один из самых богатых и влиятельных людей Ставропольского края, в 1980 году был осуждён за хищение государственного имущества, мошенничество, взятки, злоупотребление служебным положением и получил 10 лет строго режима. Однако каким-то чудесным образом Гаврилюку удалось выйти на свободу уже через три года. В начале перестройки он стал предпринимателем, а затем президентом Союза предпринимателей Кавказа и даже членом Общественной палаты при президенте России. Он никогда не афишировал своего криминального прошлого, пытался выглядеть респектабельным и приложил все силы, чтобы информация о его судимости исчезла из картотеки МВД. Все запросы о его судимости в Главный информационный центр МВД возвращались чистыми. Это говорило о том, что старания Гаври-люка увенчались успехом.

* * *

Информация о предстоящей командировке сотрудников СБП каким-то образом успела просочиться наружу, поэтому Никитин и Ефимов, вылетая в Минводы, знали, что работать им придётся в условиях строжайшей конспирации. На местные службы ФСБ и МВД положиться они не могли, это стало понятно уже во время подготовки к командировке. Пришлось подключать Главное управление охраны.

В аэропорту Минеральных Вод Никитин сразу заметил подозрительных людей.

– А нас тут ждут, Володя, – едва слышно сказал он Ефимову.

– Как поступим, Анатолий Сергеевич?

– Ходят-то они грубовато, засветились сразу, – прежним тихим голосом произнёс Никитин. – Давай ловить машину.

– Частника?

– Да.

– Они не подставят нам своего?

– Надеюсь, что на это у них мозгов не хватит. Впрочем, если такое вдруг случится, мы его сразу раскусим. Придётся помотаться по городу. Покрутимся, срисуем «наружку», оценим, как они себя ведут…

Никитин внутренне был готов к любому развитию событий. Наружное наблюдение беспокоило его меньше всего. Перед тем как попасть в СБП, он пять лет провёл в Англии, где прошёл такую школу, о которой многие могут только мечтать. Сотрудники английской контрразведки были прекрасными учителями. Оперативники ставропольских спецслужб, купленные Гаврилюком и Гольдманом, казались в сравнении с ними несмышлёными детьми, просчитать ходы которых наперёд не составляло никакого труда. Но недостаток профессионализма провинциальные чекисты и милиционеры с лихвой восполняли нахрапистостью, граничившей с беспредельщиной, как тогда выражались. И это делало их крайне опасными. Потеряв интересующий их объект, они могли при очередной встрече выместить на нём свою досаду и злобу какой-нибудь мелкой пакостью, например проколоть шину автомобиля, а могли, потеряв над собой контроль, даже избить…

– Слышь, братец, вон у того магазина притормози, ладно? – попросил Никитин водителя. – Я на секунду сбегаю.

Солнце уже закатилось. Хотя небосвод всё ещё оставался светлым, но улица начала понемногу погружаться в мутно-серый сумрак. Водитель, молоденький курносый паренёк с наивными голубыми глазами и растрёпанными рыжими волосами, похожий на Иванушку-дурачка из какого-то кинофильма, с готовностью крутанул руль и остановил автомобиль перед небольшим магазином, над дверью которого горела тусклая лампочка, освещая зелёную вывеску «Супермаркет». Тёмный от недавнего дождя тротуар возле магазина был густо испещрён белыми штрихами окурков, всюду валялись смятые пивные банки, переползали с места на место шуршащие пакетики из-под картофельных чипсов.

– Каждый киоск норовит теперь назвать себя супермаркетом, – хмыкнул Никитин, возвращаясь из магазина с двумя пакетами, туго набитыми пивом, хлебом и какими-то ещё продуктами. Он демонстративно потоптался возле машины, чтобы зафиксировать внимание наблюдавших за ним людей на обилии покупок, затем принялся пристраивать пакеты на переднем кресле. Пока он находился в магазине, Ефимов видел, как бежевый «жигулёнок» с группой наружного наблюдения остановился метрах в пятидесяти.

– Ну что? – Никитин потянулся, разминая спину. Ефимов посмотрел на часы.

– Можно дальше двигать. Самое время.

– Ты знаешь, где ресторан «Охотник»? – спросил Никитин водителя.

– Ага, – кивнул паренёк. – Только он не из лучших. Так себе забегаловка.

– Да мы там жрать-то не собираемся. Просто встретиться кое с кем надо. Поехали.

Водитель надавил на педаль, рванул рычаг переключения скоростей, что-то подозрительно громко лязгнуло в утробе коробки передач, и автомобиль рывком тронулся с места. Бежевый «жигулёнок» тут же поехал следом.

У ресторана «Охотник» было довольно светло.

– Слышь, друг, – Никитин похлопал по плечу водителя, – мы минут на пять выскочим, побазарим там. Ты обожди нас, не уезжай, мы шмотки наши у тебя оставим. Не в лом покараулить?

– Пригляжу. Мне-то что? Тут ли сидеть или по городу крутить. Деньги ваши…

Никитин с Ефимовым неторопливым шагом вошли в «Охотник». Стёкла ресторана были закрыты камышовыми стеблями и украшены чучелами уток, так что снаружи невозможно было разобрать, что происходило внутри. Сидевшие в машине наружного наблюдения сотрудники видели, что Никитин и Ефимов оставили в автомобиле и пакеты с продуктами, и свои небольшие спортивные сумки, с которыми прилетели в Минводы.

– Проголодались они, что ли? – высказал предположение старший группы.

– Вряд ли. Продуктов-то набрали столько, что можно человек десять накормить, – ответил сидевший сзади усатый мужичок. – Пойду прощупаю.

Он вылез из машины и подошёл к машине, где лежали сумки московских гостей.

– Шеф, ты свободен? – спросил усатый, заглядывая внутрь и быстрым взглядом осматривая салон.

– Занят. Сейчас дальше поеду. Пассажиры с кем-то встретиться в ресторане должны. На пять минут выскочили.

– Ясно… Извини… А сигареткой не угостишь?

– Пожалуйста.

– Спасибо, – пыхнув дымом, усатый удалился, растворившись в вечерних тенях. Нырнув в свою машину, он доложил: – Сейчас вернутся. Минут на пять отвалили, с кем-то пересечься им надо.

– Так пойди туда, выясни, с кем они встречаются.

– Там темно внутри, я знаю этот ресторан. Пока буду выискивать их, они меня расшифруют.

– Ладно, тут покараулим…

Они не подозревали, что в «Охотнике» у Никитина была назначена встреча с офицерами ГУО, которые тут же вывели московских коллег через задний двор. Пока группа наружного наблюдения ждала перед главным входом, Никитин и Ефимов уехали далеко с офицерами ГУО.

Прошло более получаса, когда старший группы наружного наблюдения заподозрил неладное и быстрым шагом направился к дверям «Охотника». Через несколько минут он выбежал из ресторана и ринулся к ничего не подозревавшему частнику, беззаботно слушавшему радио.

– А ну дай мне эти сумки! – рявкнул он.

– Э, друг, ты чего?! – ошалел паренёк. – Не твои вещи-то!

– Заткнись! – побелевший от досады чекист сунул под нос водителю удостоверение. – Давай сюда сумки.

Сильным движением дёрнув «молнию», он едва не порвал её. Внутри обе спортивные сумки были набиты простынями. Никаких личных вещей там не оказалось.

– Вот тебе и хер собачий! – Чекист чуть не взвыл от охватившей его ярости. Он сильно стукнул башмаком по автомобилю и бросился к своей машине. – Ушли! Сделали нас, блин, как пацанов!

– Василич, ты что?!

– Слиняли наши клиенты! Оставили нам «куклы» вместо своих шмоток и отвалили, как глисты с вечерним говном! А мы, лопухи, сидим тут и дожидаемся!

– Как слиняли?

– Купили нас своими сумками и пакетами. На пять минуток ушли! Как же! Вот мы вляпались-то!

Тем временем Никитин и Ефимов доехали уже до противоположного конца города и в сопровождении трёх офицеров ГУО разместились на конспиративной квартире.

– Мы точно знали, что вас будут встречать здешние эфэсбэшники, – говорил старший из офицеров ГУО по фамилии Иванов. У него было выразительное узкое лицо, глубоко посаженные глаза, рельефные, почти африканские губы, прямой нос. – Поэтому я назначил встречу в «Охотнике». Удобное место для нашего случая. Беда в том, что эти ребята могли начать стрелять. Здесь у многих мозги давно расплавились. Мы на всякий случай подстраховались, организовали охрану возле ресторана. Обстановка тут настолько накалена, что без серьёзного прикрытия работать невозможно.

Никитину и Ефимову выделили другую одежду.

– Переоденьтесь, – велел Иванов. – Вещей вы с собой никаких не взяли?

– Сумки для отвода глаз были. Да ведь нам ничего не нужно. Зубные щётки здесь можно купить.

– Да, налегке-то проще в сложившихся обстоятельствах.

– Удалось вам что-нибудь выяснить по нашему запросу?

– Да, – Иванов кивнул. – Деньги на развитие своего предприятия Гаврилюк получает от израильской разведки. Тут нет никаких сомнений. У него два компаньона: один – бывший генерал военной разведки Израиля, другой – генерал МВД Израиля.

– Они часто бывают в Ставрополе? – уточнил Никитин.

– Нет, сами тут не засвечиваются, но из Москвы и Пятигорска сюда еженедельно приезжают либо установленные израильские разведчики, либо лица, подозреваемые в сотрудничестве с «Моссад». Недавно Гаврилюк арендовал пассажирский самолёт и организовал постоянный чартерный рейс Москва—Тель-Авив. Полёты не сопровождаются ни таможенным, ни пограничным контролем. Кто там летает, что там перевозится – знает только чёрт, точнее – Леонид Гаврилюк.

– Недавно мы получили информацию, что Гаврилюк тесно общается с Сергеем Филатовым.

– Не только общается, но и всюду афиширует это знакомство. Ещё бы! Здесь ни для кого не является секретом, что глава администрации Ельцина ходит у него в лучших друзьях. Когда Филатов приезжает на Ставрополье, он в первую очередь мчится к Гаврилюку…